Рудиарий Посняков Андрей

Глава 7

Июль – август 226 г. Рим

Рудис

Предкам оставь колдовство – а нашей священною Песней

Феб указует тебе чистый к спасению путь.

Публий Овидий Назон. Лекарство от любви

Гопломах был силен, и справиться с ним оказалось сложно. Высокий шлем с гребнем, поножи, овальный щит – соперник относился к тому типу гладиаторов, которые имитировали греческую тяжелую пехоту – гоплитов. И кому только в голову пришло стравить двух «тяжелых» бойцов, этого гопломаха с дурацкими перьями, и его, Рысь, сегодня выступавшего в шлеме мирмиллона – с гребнем и забралом в виде проволочной решетки. Оно давало лучший обзор, нежели дырчатое забрало секутора, однако и защищало меньше – Рысь чувствовал себя в этом шлеме словно голый на празднике. Организатору игрища, императору, хотелось изобразить какое-то историческое событие – то ли вторжение в Италию эпирского царя Пирра, то ли, наоборот, войны Греции с македонским царем Филиппом; в последнем случае зрители видели в Юнии, наверное, знаменитого полководца Павла Эмилия.

Ах, вот так! Рысь ловким движение отбил удар, однако соперник не унимался, а сделал еще один выпад, и копье застряло в щите, который подставил Юний. Теперь уж отделаться от этого украшения не представлялось никакой возможности – меч был слишком короток. Кстати, каким образом в вооружении греческого гоплита оказался вдруг обычный римский дротик? И ведь ничего с этим не поделать, придется бросать щит, уж больно тяжело его стало ворочать. Что там еще имеется у этого гнусного гопломаха? Ну конечно, меч. Длинный, используемый галлами! Вот уж теперь нужно быть особенно осторожным. Гопломах, кажется, надеется на свою силу? Ну-ну…

Быстро, но не резко, чтобы у зрителей не сложилось впечатление спешки, неприличной тяжеловооруженному гладиатору, Рысь дернулся влево… и тут же, сразу, вправо, а затем опять влево, как научил Каллид, и нанес ответный удар, поразив соперника в бедро. Гопломах дернулся, обливаясь кровь, видно, удар хорошенько рассек мышцы и добрался до вен. Уж теперь-то Юний не торопился – зачем? Время работало на него: чем больше крови терял гопломах, тем… Однако! Что-то неуловимо быстрое, блеснув, просвистело у виска! Кинжал! Длинный и тонкий. Рысь едва увернулся – оказывается, решетчатое забрало при всех его преимуществах обладает и большим недостатком, чем и воспользовался гопломах! Но ведь он не знал, не знал, что на Юнии будет шлем с решеткой-забралом, ведь Рысь из Трех Галлий был знаменит как секутор. Тогда зачем приготовил узкий клинок, кто ему дал? А кто предложил Рыси этот шлем? Кто-то из организаторов, то ли судья, то ли его помощник – сейчас и не упомнишь. Нет, кажется, помощник судьи… Если так, если все это устроено специально, то в запасе у гопломаха могли оказаться и еще какие-нибудь неприятные штуковины… Рысь быстро сменил стойку – выставив вперед правую ногу, повернулся к противнику боком. Гопломах, впрочем, уже не выказывал особой агрессивности – видно, потерял много крови и сил, тем не менее явно задумал что-то недоброе. Уж слишком быстро сник – такому опытному бойцу, как Рысь, это было хорошо видно и в чем-то даже понятно. Зрители презрительно засвистели, требуя заканчивать бой, и Рысь из Трех Галлий ринулся в последнюю атаку… Последней она стала бы для него самого, если б юноша оказался чуть менее внимателен: в щит гопломаха был вделан остро заточенный железный штырь, который соперник, специально упав, попытался внезапно всадить в лицо склонившемуся над ним Юнию. Рысь в принципе и ожидал чего-то подобного, а поэтому держал меч у самого забрала. Отбив штырь, юноша яростно закрутил обводкой длинный меч гопломаха и, не давая опомниться, без всякой жалости всадил гладиус врагу в бок, прямо под сердце.

Трибуны завыли, на верхних ярусах в экстазе заверещали женщины. Сняв шлем, Рысь поклонился трибунам и широко улыбнулся, показав блестящие белые зубы. Его уже давно не трогали приветствия зрителей – тупой и жадной до развлечений толпы, но, тем не менее, следовало соблюдать приличия и зря не подводить ланисту. Кто все же сегодня помощник судьи?

Покинув арену под приветственные крики зрителей, Рысь все думал об этом, но никому никаких вопросов не задавал, лишь устало отвечая на приветствия знакомых. О помощнике можно было узнать и позже, у того же ланисты. Впрочем, даже и узнавать не нужно. Разве и без того было непонятно, кто задумал лишить молодого гладиатора жизни? Тот же, кто и тогда, во время навмахии! Гнея Клавдия Роста – вот как зовут злого гения Рыси. И этот еще с ней, ростовщик Каллимах, говорят, он очухался-таки после того удара. Жаль.

Ланиста Квинт Септимий Марон сам зашел в удобно обставленную каморку Рыси и, нехорошо усмехаясь, уселся на гостевое ложе.

– Что? – вскинул глаза Рысь. – Я плохо дрался сегодня?

– Нет, – Септимий покачал головой. – Дрался ты хорошо, как и всегда… Где гопломах прятал штырь? – неожиданно быстро спросил он.

– В щите, – усмехнулся Юний. – Я рассмотрел – там даже был сделан специальный крепеж. И чего только не придумают люди, лишь бы добиться победы. Выпьешь вина?

Не отвечая, ланиста молча смотрел на гладиатора холодными серо-голубыми глазами. Широкое лицо его выглядело усталым и озабоченным, тонкие губы кривились в задумчивой улыбке.

– Сегодня тебя едва не убили, – наконец тихо произнес владелец школы. – Раз. Три дня назад, когда ремонтировали ворота, тебе на голову едва не упал камень – два. На прошлой неделе кто-то подбросил в твою каморку ядовитую змею – три. Мне продолжать?

– Кто-то явно хочет со мной расправиться. – Юний сжал губы. – Не выйдет!

– Ты думаешь? – Ланиста с горькой усмешкой покачал головой. – Клавдия и Каллимах – опасные люди и всегда добиваются своего.

Рысь удивленно вскинул глаза:

– Откуда ты знаешь, что…

– Оттуда, – засмеялся Септимий. – Зная тебя, легко было догадаться, что произошло в доме Юлии Филии, а ведь об этом судачил весь Рим. Разбойники, дескать, уж совсем обнаглели. Видали мы таких разбойников, а? Кстати, ты разыскал своего Памфилия, вернее, его приемную дочку?

– Почти.

Юний усмехнулся и сразу же пояснил, что семья сенатора Памфилия Руфа сейчас проживает на вилле и вернется лишь осенью.

– Тогда и навещу, – улыбнулся юноша.

– Если доживешь, – мрачно кивнул ланиста. – Не думай, что мне так уж жаль тебя, мне жаль своих денег, тех средств, что я в тебя вложил.

– Так ты полагаешь…

– Если уж Клавдия чего задумала – обязательно выполнит, – перебил Септимий. – Ах, как скверно-то. Надо что-то придумать, срочно надо что-то придумать… Впрочем, уже есть кое-какие наметки… Главное, чтоб ты дожил до конца августа.

– До праздника урожая? – уточнил Рысь.

Ничего не ответив, ланиста внезапно встал и вышел, прикрыв за собой дверь. Надо сказать, визит его юношу несколько расстроил. «Если доживешь» – ну надо же такое выдать. Нечего сказать, утешил! Подумаешь, Клавдия – ну, спору нет, злобная, конечно, бабища, так что же, все так плохо? И с чего это ланиста поднимает панику? Да, Клавдия с Каллимахом – людишки те еще, так ведь и он, Юний, не слепой котенок, а Рысь из Трех Галлий! Посмотрим еще, кто кого. Сталкивались уже и с Каллимахом, и с Клавдией – что-то не вышло в их пользу!

Целый день Юний яростно тренировался, до седьмого пота, позже всех покинул тренировочную арену – оттачивал удары на чучелах.

– Хорош, хорош, – подошел ближе Каллид. – Как, помог мой удар?

– Помог, спасибо, – вытирая со лба пот, обернулся Рысь. – Еще чему-нибудь научишь? Какой-нибудь давно забытой хитрости.

Старик отмахнулся: куда, мол, и так уже все знаешь. Но было видно – доволен.

– Рад, что ты не разучился трудиться. – Ветеран похлопал Юния по плечу. – Без пота уж точно на арене не выживешь.

– Эй, Юний! – У ворот появился ланиста. – Зайди-ка.

Простившись до завтра с Каллидом, юноша отправился вслед за ланистой.

– Вот что, парень. – Септимий посмотрел гладиатору прямо в глаза. – Послезавтра, во время выступления, ты станешь свободным!

– Что? – Юнию на миг показалось, будто он ослышался. – Свободным?!

– Именно, – усмехнулся ланиста. – Ты получишь рудис из рук императора.

– Рудис…

Рысь прикрыл глаза. Получить рудис – символический деревянный меч за храбрость и мастерство – удавалось нечасто и далеко не каждому из популярнейших гладиаторов. Но удостоится ли его Рысь? Кто знает, может быть, послезавтра, на играх в честь праздника урожая, кто-то будет сражаться лучше? И вообще, это далеко не бесспорное дело.

– Бесспорное! – плеснув в бокалы вина, цинично уверил ланиста. – Как ты полагаешь, что нужно для того, чтобы стать рудиарием и получить свободу?

– Смелость, мастерство и везение, вернее, милость богов, – уверенно отозвался Юний. – Ну, и благоволение цезаря.

– Хороший ответ, – одобрительно кивнул владелец школы. – Только глупый. Ты забыл самое важное – деньги! Видишь ли, наш молодой император вполне справедливо считает, что не сильно популярен в народе, вернее, что то же самое, так считает его мать, Юлия Маммея. Вот потому-то и устраиваются так часто гладиаторские бои, а на празднике урожая император дарует свободу и милость одному из любимых в народе бойцов – тебе!

– Но ведь, наверное, есть и другие достойные.

– Дурак. – Септимий неожиданно засмеялся. – Найтись-то они, конечно, и найдутся, вот только захочет ли с ними расстаться хозяин?

– Ага, – скептически заметил Рысь, – а со мной ты, конечно же, расстанешься с удовольствием!

– Конечно, – ланиста ухмыльнулся. – Зачем мне твой труп? Поверь, он не принесет мне особой пользы.

Юноша вскинул глаза:

– Так ты все-таки считаешь, что меня и вправду убьют?!

– Считаю?! – хрипловато засмеялся Септимий. – Нет, я вовсе так не считаю, парень… Я в этом уверен! И зачем, скажи на милость, мне терпеть убытки, когда я могу договориться с императором, то есть с его матерью, я хотел сказать. Завтра я получу за тебя деньги, а послезавтра ты станешь свободен. Что, не рад?

– Не знаю еще, – честно признался Юний.

– Я б на твоем месте тоже не особенно радовался. – Ланиста хохотнул. – Помни о своих могущественных врагах! Впрочем, могу тебя утешить. Возможно, император возьмет тебя в свою личную охрану. Молись богам, чтобы это оказалось так. Тогда, вероятно, и поживешь… хм… какое-то время.

Все случилось точно так, как и говорил ланиста. Белый горячий песок с красными лужами крови, над головой – синее бездонное небо и ревущие от восторга трибуны вокруг. И деревянный меч, рудис, который Рысь из Трех Галлий с поклоном принял из рук императора.

– Слава цезарю!

– Слава!

Император – бледный молодой человек одних лет с Юнием – явно был доволен. Римский народ прославлял его, со всех трибун амфитеатра Флавиев неслись приветственные крики:

– Слава императору, слава!

По обеим сторонам императорской ложи, ухмыляясь, стояли гвардейцы из преторианских когорт, в их доспехах, сверкая, отражалось солнце. Довольный император с улыбкой обводил глазами толпу, чуть в стороне от ложи, на первом ярусе, не менее довольный ланиста мысленно подсчитывал полученные за Рысь сестерции, а где-то высоко на трибуне кривила тонкие губы Клавдия, женщина, опасная, как змея. Все вокруг кричали, славили императора, только что освобожденный гладиатор скромненько стоял напротив императорской ложи, держа в руках короткий деревянный меч, символ своей свободы, – рудис.

Глава 8

Сентябрь – октябрь 226 г. Рим

Хорошо жить!

Юным телам придают худобу бессонные ночи,

Боль, забота, печаль – знаки великой любви.

Чтобы желанья сбылись, не жалей вызывать сожаленья.

Пусть, взглянув на тебя, всякий воскликнет:

«Влюблен!»

Публий Овидий Назон. Наука любви

Ант Юний Рысь в сверкающих доспехах и шлеме, украшенном страусовыми перьями, стоял у входа в императорские покои. В правой руке он сжимал короткое копье-гасту, левой придерживал за край высокий прямоугольный щит, выпуклый снаружи, как было принято в армии. Бывший гладиатор стоял так уже часа три, начиная с полудня, и явственно скучал. Новая его служба – охрана императора – при всей своей престижности оказалось скучной неимоверно. Да и, сказать по правде, основные тяготы службы несли преторианцы – отборные солдаты гвардейского легиона, поддерживающие порядок в Риме и ближайших окрестностях, а такие, как Юний, лишь придавали императорскому двору блеска – еще бы, сам Рысь из Трех Галлий, бывший популярнейший гладиатор, служит цезарю. Приходите, дорогие гости, смотрите, вот он! Можете даже потрогать меч, а если хотите, Рысь покажет вам несколько приемов с копьем. Тьфу! Юнию уже давно смотреть было тошно на ту почтеннейшую публику, что каждодневно ошивалась во дворце. Собственно, это был целый дворцовый комплекс, почти полностью занимающий один из римских холмов – Палатин. Жилые покои, пиршественный зал, сады, библиотека и прочее, прочее, прочее… Здесь же, во дворце, в покоях для слуг, жил теперь и Юний, и нельзя сказать, чтобы новая жизнь ему сильно нравилась. С одной стороны, конечно, отпала угроза смерти – и в этом был большой плюс… Пожалуй, только в этом, поскольку со всех других сторон, куда ни кинь, имелись в основном минусы. В дворцовые покои, естественно, не пускали людей с улицы, а на отлучки слуг или охранников смотрели косо. Рысь только и смог себе позволить однажды навестить Каллида с ланистой Септимием, так и то это было недели две назад, на сентябрьские иды. Выпил с ними вина, поговорил, попытался было узнать о судьбе Юлии Филии, но ни ветеран, ни ланиста о ней ничего не ведали. Юний, конечно же, заявился на Тибуртинскую улицу – дом Юлии по-прежнему стоял пустой, правда, охранялся вольноотпущенником-сторожем, который, гад такой, нипочем не рассказывал, кто его нанял и на сколько. Ну, можно было догадаться. Значит, с Юлией все более-менее в порядке, как, наверное, и с сопровождавшим ее Луканом, который числился беглым рабом. Да чего ему сделается, в конце-то концов, не выдаст же его сбежавшая в Остию вдовушка? Хотя, конечно, кто ее знает… Юний нет-нет да и чувствовал некий укор совести – как ни крути, а Лукана-то втравил в неприятности именно он.

С тех пор миновало уже две недели, но Рысь больше никуда не отлучался, все стоял во дворцовых покоях. Посетители – сенаторы и прочие должностные лица – поначалу пялились на него, как на дорогую игрушку, но быстро привыкли, и никто уже не хлопал глазами, осведомляясь: а не кажется ли ему, и правда ли это знаменитый гладиатор? Короче, скучища – спасу нет. Одно хорошо – можно было о многом подумать, поразмышлять, особенно если дежурство выпадало на утренние часы, когда императорский двор отсыпался после затягивавшегося далеко за полночь ужина. Так и стоял бывший гладиатор статуей, присматривался ко многому и ко многим да мотал себе на ус, а вечерами у себя в каморке, расположенной за дворцовой конюшней, анализировал все, что удалось увидеть, услышать, почувствовать. И от этого процесса – умственного, между прочим! – Рысь явно испытывал удовольствие, чего раньше за собой не замечал. Нет, конечно, много было и раньше такого, что ему нравилось: удачный бой, зрительские симпатии, девочки, даже книги, но чтобы получать удовлетворение от самого процесса размышлений – такого еще не было. Быть может, этому способствовала обстановка?

Прогоняя навалившуюся дремоту, юноша помотал головой, словно лошадь в стойле, и, прислушавшись, крепче сжал копье: со стороны атриума донеслись какие-то голоса. Кто бы это мог быть? Управитель дворца Апполинар, ученейший грек, охрана и слуги так не шумели, значит, это не они направлялись сейчас к императору, а кто-то другой. Не сенаторы и не магистраты – те обычно являлись с докладами в первой половине дня, хотя, может быть, это прибыл кто-нибудь из провинций? Переговариваясь, из атриума вышли двое мужчин в белоснежных сенаторских тогах: один – жилистый и высокий, с красным лицом и угрюмым взглядом – Луминий, командир преторианских когорт, Юний уже его знал, другой – толстомордый, склонный к тучности, здоровяк с редкими, коротко подстриженными волосами, которые он когда-то тщательно завивал. Увидев его, Рысь едва не вздрогнул – это был сенатор Децим Памфилий Руф.

– По какому делу? – Рысь опустил копье.

– По государственному, – сквозь зубы процедил Луминий. Как и все военные, он презирал гладиаторов, тем более бывших. – Позови Апполинара, пусть доложит о нас.

– Я уже здесь, мои господа, – вовремя вынырнул из-за колонны грек.

Он всегда появлялся вовремя и тем был особо ценен. Длинный, сутулый, с черной остроконечной бородкой и карими сияющими глазами, Апполинар был не лишен известного обаяния. Злые языки упорно сеяли слухи о его связи с Юлией Маммеей, матерью молодого императора и фактической правительницей Рима.

– Идемте за мной, император ждет вас. – Грек поклонился и жестом пригласил гостей в покои.

Памфилий Руф все же скользнул взглядом по бывшему гладиатору – но что было в этом взгляде, злоба или безразличие, вряд ли кто бы ответил наверняка. Быть может, сенатор уже и забыл все? Нет, наверное, помнит. Он из тех людей, что забывают лишь то, что выгодно забыть, а помнят то, что выгодно помнить.

Посетители провели в императорских покоях часа два и вышли лишь в девятом часу дня, как привычно определил Рысь по тени, отбрасываемой стоявшей напротив входа статуей быстроногого солнечного бога Меркурия. До конца смены оставалось еще не так много. А что делать потом? Идти куда-нибудь уже поздно, да и куда пойдешь – разве что опять в Лудус Магнус, к старому Каллиду или Септимию, ланисте. А ведь и некуда больше идти – с каким-то подспудным страхом вдруг осознал Юний. К кому-нибудь из многочисленных поклонниц? А зачем им бывший гладиатор? После обретения свободы Рысь уже не выходил на арену, и его место в неверных девичьих сердцах наверняка уже заняли другие. Оставалась лишь одна Юлия Филия, так и той не было в городе, и вообще, что с ней – неизвестно. Конечно, хотелось бы верить в лучшее… Юний вздохнул. Вот так вот! Некуда идти. Друзей нет, да и приятелей – раз-два и обчелся. Хотя, наверное, хватало в Риме и вполне достойных людей. Например, Феликс, писатель, – вот бы поговорить с ним о книгах, да ведь где найдешь его теперь?

Рассуждая таким образом, Рысь хитрил – уж если на то пошло, отыскать литератора было бы очень легко: в той же книжной лавке на рынке Траяна. Нет, не в этом дело… В тот раз, когда они вместе пили вино, Юний пришел не сам по себе – его послал ланиста, а навязывать свою дружбу юноша считал неприличным. Да и хороший ли человек этот Феликс? Кто знает.

А может быть, уже вернулась со своей виллы Флавия и он вообще зря грустит? Как бы это узнать? И как потом встретиться? Впрочем, встретиться – это второй вопрос, уж он-то придумает что-нибудь, главное сейчас – вызнать. Как? Хоть спрашивай у самого Памфилия Руфа. У юноши и на это хватило бы наглости, если б он не опасался, что подобное поведение может навредить Флавии.

Вздохнув, Юний вдруг ощутил стыд, задавшись вопросом: а точно ли он любит Флавию? Можно ли назвать любовью это странное чувство? И чувство ли это? Может, просто симпатия, которую он испытывал, скажем, к молодой вдове Юлии Филии? Да, Юлия была довольно милой девушкой, причем весьма практичной и неглупой, но, как четко осознавал Рысь, его чувства к ней были лишь поверхностными, легкими… такими же, как и у нее к нему. Нет, с Флавией все-таки было совсем не то…

– Эй, гладиатор! Ты заснул, что ли?

Юний вздрогнул, внезапно увидев перед собой самого императора. Александр из рода Северов, чувственный и несколько изнеженный юноша с бледным лицом и обманчиво тихим взором, был возведен на трон преторианской гвардией после убийства развратника Элагабала, которому Александр приходился двоюродным братом.

– Я не сплю, мой господин, – коротко поклонился Юний. – Всего лишь задумался.

– Задумался? – император хмыкнул. – Интересно, о чем же?

– О любви, цезарь, – со вздохом признался Юний.

– О любви? – Александр вскинул тонкие брови и посоветовал поскорее выбросить из головы подобные мысли: – Предоставь их женщинам.

Юноша кивнул:

– Пожалуй, так и сделаю.

– А вообще забавно. – Император неожиданно расхохотался. – Забавно, что в голове гладиаторов вообще водятся хоть какие-то мысли.

– Гладиаторы не кулачные бойцы, цезарь! Вот уж у тех и впрямь все мозги выбиты.

– Да, кулачным бойцам мозги ни к чему, – согласился Александр. – Странно, что именно из них делают героев в школах первой ступени.

– Ты знаешь о том, чему учат детей в обычных школах? – в изумлении воскликнул Рысь.

– Я много чего знаю, – вполголоса заметил император. – Но далеко не обо всем говорю.

Цезарь был в пурпурной тоге, ниспадающей к мозаичному полу красивыми складками, из-под тоги выглядывала белоснежная туника с надетым поверх нее изящным золотым ожерельем с геммами – узорчатыми барельефами из драгоценных камней. Гемм было пять, все пять изображали профиль одного человека, и Юний знал кого. Того, чье лицо было выгравировано на фибуле, что когда-то подарила ему Флавия и которую он так и не сберег…

– Марк Аврелий, – глядя на геммы, тихо произнес юноша.

– Что?! – Александр Север изумленно вскинул глаза. – Ты знаешь Марка Аврелия?

– Знаю. Хороший был император.

– Просто отличный! – Глаза цезаря пылали. – Философ, который мудро правил страной, и воин, одержавший немало славных побед. Надо же. – Император покачал головой. – Оказывается, с гладиаторами можно о чем-то беседовать!

– Далеко не со всеми, цезарь, – улыбнулся Рысь. – Боюсь, я уже утомил тебя своим разговором.

– Отнюдь, – император махнул рукой. – Продолжай в том же духе, и, кто знает, может быть, когда-нибудь на моей службе ты добьешься куда большей славы, чем в позорном ремесле гладиатора.

Император Александр Север повернулся и, не прощаясь, вышел, оставив бывшего гладиатора под впечатлением беседы. Рысь проводил повелителя Рима задумчивым взглядом. Император… Длинный, немножко нескладный юноша с бледным приятным лицом и тихим голосом. И не глуп, далеко не глуп. Что он там говорил о славе?

Через две недели, на октябрьские иды, молодой император устроил пир в честь праздника, посвященного сезону окончания военных походов. Пиршественный зал, размерами напоминавший храм, вмещал несколько сотен гостей и, конечно же, достаточное количество охраны. Юний Рысь, почему-то в доспехах греческого гоплита, стоял у одной из мраморных колонн неподалеку от входа. Бронзовый шлем с большим гребнем закрывал почти все лицо, на ногах тускло блестели поножи. Никто из веселившихся гостей не обращал никакого внимания на охранников, все они – преторианцы и облаченные в греческие и персидские доспехи стражники – казались статуями, во множестве украшавшими зал. Сие обстоятельство оказалось весьма на руку Рыси, который уже увидел многих старых знакомцев, в том числе и Клавдию. Холодная красавица, шелестя подолом полупрозрачной, расшитой золотом столы, надменно прошла мимо, лишь скользнув по стражнику безразличным взором. Не узнала. Жаль вот, нигде не было видно Памфилия Руфа, зато в одной из компаний Юний, к своему удивлению, заметил Феликса. Одетый в дорогую тогу писатель что-то со смехом рассказывал своему спутнику – длинному желтолицему старику с блестящей лысиной и умным взглядом. Однако не так уж и прост этот Гай Феликс, коль вхож в императорский дворец, правда только на общий прием, но ведь и это многого стоит. Впрочем, о подобных связях литератора Рысь догадывался и раньше, иначе откуда бы у Феликса взялись секретные сведения о египетских зерновозных парусниках? Они, кстати, пришли в Остию ровно через три дня после бегства Юлии Филии.

Гости громко славили императора, ели-пили, обсуждали промеж собой какие-то дела, а в середине освещенного тысячью светильников зала в сопровождении музыкантов плясали юные девушки – полуголые красавицы в набедренных повязках из разноцветных тканей. Под их босыми ногами таяли разбросанные по всему полу лепестки роз.

Засмотревшись на девушек, Рысь и не заметил припозднившихся гостей, лишь краем глаза отметил, как мимо важно прошествовал тучный, коротко подстриженный мужчина и две женщины. Одна, лет тридцати пяти, по виду типичная римская матрона, даже слишком типичная, а значит, провинциалка, вторая – совсем еще юная, с любопытством оглядывающаяся по сторонам девушка с русыми, непокорно выбивающимися из-под полупрозрачной накидки волосами и глазами цвета холодного изумруда. Красивая… О, боги! Да это же Флавия!

Юний едва не выпустил копье. Ну да, конечно, она и есть. А тот тучный мужик впереди – Памфилий, а разодетая провинциалка – его супруга, коварная обольстительница Сильвия Ариста!

Флавия… Кажется, она еще больше похорошела за то время, что Юний ее не видел, стала очень красивой и, даже можно сказать, вполне уверенной в себе. Сколько же они не виделись? Почти два года… Да, почти два…

Рысь, не отрывая глаз, следил за девушкой. Чувства его, казалось, поблекшие, вновь возродились с прежнею бурною силой. Юноша точно знал: не было и не могло быть на земле ничего такого, чего он не сделал бы ради одного лишь взгляда Флавии Памфилии Сильвестры!

Юний еле дождался окончания пира и, когда гости стали расходиться – император ушел давно, – подбежав, окликнул выходящую из залы девушку.

– Что такое? – повернулась она, и юноша поспешно приподнял шлем.

Флавия побледнела:

– Юний! Ты как здесь очутился?

– Так, – усмехнулся юноша. – Расскажу, если позовешь меня в гости.

– Все такой же, – оглянувшись назад, рассмеялась девушка. – Приходи, конечно. Мы теперь живем на виа Лата, это недалеко, у форума. На стене дома так и написано: «Дом сенатора Памфилия Руфа».

– А нет надписи «Памфилий Руф – вор»? – пошутил юноша, вспомнив вдруг, что именно такая характеристика периодически украшала дом Памфилия в Ротомагусе.

Шутка его, однако, явно пришлась не к месту: Флавия покривила губы, однако вслух ничего не сказала, а лишь попросила, чтобы Юний заранее предупредил о своем приходе через привратника.

– Видишь ли, тебе совсем ни к чему встречаться с Памфилием или с Сильвией, – с любезной улыбкой пояснила Флавия. – Обязательно предупреди, хорошо?

– Хорошо, – радостным шепотом отозвался Рысь.

– Хорошо! – повторял он уже потом, на ложе, в своей каморке. – До чего же хорошо жить!

Глава 9

Осень – зима 226 г. Рим

Мода, девушка, кинжал

Будь опрятен и прост. Загаром на Марсовом поле

Тело покрой, подбери чистую тогу под рост,

Мягкий ремень башмака застегни нержавою пряжкой,

Чтоб не болталась нога, словно в широком мешке;

Не безобразь своей головы неумелою стрижкой…

Публий Овидий Назон. Наука любви

Дом Памфилия Руфа на виа Лата нельзя было бы назвать новым даже при всем желании польстить хозяину. Большое просторное здание, построенное лет пятьдесят назад каким-то разбогатевшим на морских перевозках вольноотпущенником-нуворишем, впоследствии быстро разорившимся, без должного пригляду обветшало, штукатурка местами потемнела, а кое-где и осыпалась, и теперь нанятые сенатором маляры активно наводили порядок. Изнутри же дом выглядел гораздо представительнее – пол и стены атриума были выложены разноцветной мозаикой, вокруг наполненного прозрачной водой бассейна выстроились мраморные статуи, в основном греческие, приобретенные сенатором у перекупщиков за очень большие деньги. Крышу галерей-портиков поддерживали разноцветные колонны с позолоченными капителями. Вообще позолота была повсюду – и на полу, и на стенах, и на постаментах колонн. Кажется, если б мог, Памфилий позолотил бы и кошку, трущуюся сейчас об ноги только что вошедшего юноши.

– Аве, Юний! – вышла навстречу ему Флавия. – Проходи, чего встал?

– Аве, – Юний с улыбкой поздоровался и вслед за девушкой поднялся на второй этаж.

– Это мой кабинет, – кивнула Флавия на дверной проем, естественно, позолоченный. – Подожди, я отдам распоряжения слугам.

Девушка прошла по коридору вперед, судя по запахам, к кухне – стройная, легкая, в изумрудной, под цвет глаз, тунике и невесомом полупрозрачном покрывале какого-то необычного тепложелтого цвета с вытканным рисунком в виде розовато-алых цветов.

Полюбовавшись на Флавию, Рысь, не дожидаясь ее, заглянул в комнату – кабинет, как важно назвала ее молодая хозяйка. Три, словно в таблиниуме, ложа, расставленные вокруг небольшого дубового столика с позолоченными краями и ножками, полки с разноцветными небольшими кувшинчиками, тяжелые занавеси из синей бархатной ткани, светильники на треногах, скупо освещавшие юное создание женского пола, безмятежно развалившееся на ложе.

– Это Кассия, – неслышно подойдя сзади, шепнула Флавия. – Моя лучшая подруга. Ну, что ты встал? Входи же!

Кассия – белокурая, вернее, тщательно высветлившая волосы девушка – на вид казалась даже моложе хозяйки. Маленькие холеные руки ее были украшены многочисленными кольцами, золотые браслеты перемежались серебряными, что даже на неискушенному в моде Юнию показалось безвкусным. Об одежде Кассии следовало сказать особо. Это была даже не туника, а длинное, чрезвычайно узкое платье из блестящей парчи, поверх которого была небрежно наброшена узорчатая, такая же блестящая пелерина, так что девушка имела вид сверкающей статуи, покрытой золотом и серебром. Богато, ничего не скажешь, но вряд ли пристойно.

– А, это и есть твой знаменитый друг-гладиатор? – тоненьким манерным голоском поинтересовалась Кассия. Покрытое толстым слоем пудры лицо ее с тщательно подведенными бровями и напомаженным ртом было каким-то неживым, кукольным.

И такою же кукольной оказалась беседа. Флавию, похоже, даже и не особо интересовала судьба давнего друга, как, естественно, и Кассию, – обе увлеклись, обсуждая наряды и каких-то совсем не знакомых Юнию лиц, судя по всему, представителей «золотой молодежи». Услыхав, что Юний больше не выступает на арене, гостья быстро потеряла к нему всякий интерес и защебетала о чем-то, по ее мнению, более заслуживающем внимания:

– О, ты знаешь, Флавия, я вчера была в гостях у Марцеллы, ой, как все было красиво – у них в доме столько золота, все статуи позолоченные. Марцелла, правда, говорит, что они золотые, но ведь врет, сучка такая! А брат, брат ее, Марциан, о, сама любезность и так хорошо разбирается в моде.

– Говорят, он любит мужчин, – осторожно заметила Флавия.

Кассия захохотала и замахала руками:

– Ну и что? Подумаешь, любит мужчин, и что здесь такого? Я вовсе не собираюсь спать с ним, что, ты думаешь, мне не с кем спать? Позавчера вот познакомилась на римском форуме с одним парнем, у него такой портшез, весь блестящий, занавески парчовые, а кругом все золото, золото, чернокожие носильщики тоже в золотых ошейниках и браслетах, я, как только увидела, так сразу и поняла: их хозяин – человек стоящий, какой-нибудь дурак в таких носилках передвигаться не будет, не по карману ему, дураку. Ну, так вот, о чем это я?

– Да парня ты какого-то встретила на форуме, – напомнила Флавия.

– Ах да, ах да, – снова защебетала гостья, – он оказался таким славным, это парень, настоящий самец – мы занимались с ним любовью до полудня, о, как это было славно, правда-правда, а потом он подарил мне ожерелье, вернее, обещал подарить, такое все красивенькое, из крупных жемчужин, а вокруг него – золото, золото. Ой, так красиво!

– Так он все-таки подарил тебе ожерелье?

– Нет. – Кассия захлопала глазами. – Но обещал, что подарит.

– А как зовут этого парня? – осмелился поддержать беседу Рысь, изо всех сил делая вид, что ему это очень интересно.

– Как зовут? – Гостья изумленно подняла брови домиком. – Да не знаю я, как его зовут. Он говорил, наверное, да я не запомнила, вот еще, запоминать, и так скоро объявится, больно надо запоминать всякие там имена…