Дом Солнц Рейнольдс Аластер

Глава 22

В кабинете Джиндабин мы застали мистера Джинкса. Магистрат и ученый сидели за столом друг напротив друга и поочередно прикладывались к мундштуку фырчащего чайничка с трубками и клапанами.

— Кое-что случилось, — сообщила нам Джиндабин. Мистер Джинкс протянул ей мундштук, и она сунула его в рот, даже не протерев. — Похоже, ваша трогательная похоронная церемония дала неожиданный результат. Мы обычно не позволяем творить такое с атмосферой.

— Нам разрешили, — заявила я, готовая ощетиниться.

Джиндабин примирительно подняла руку:

— Я не оспариваю. Знай мы о масштабах планируемой церемонии, вероятно, воспротивились бы, но факт остается фактом — мы дали вам зеленый свет.

— Возникли проблемы? — спросил Лихнис.

— Трудно сказать, — вступил Джинкс. — Похоже, вы подвигли Фантома на ответ. Он проявляет активность, особенно у платформы, как правило, в дневные часы. Сегодня появился ночью. Для нас это проблема. Мы не любим, когда Фантома тревожат, беспокоят, выводят из себя. Целые цивилизации гибли, попав к нему в немилость. Мы не хотим пополнить их число.

— Что случилось? — спросила я.

— Вчера, после окончания погребальной церемонии, Фантом приблизился к платформе, которую мы позволили вам посетить с раненым роботом, — начала магистрат. — Разумеется, мы отслеживали его перемещения и не удивились присутствию в том секторе, но не ожидали, что Фантом подлетит к самой башне, и еще меньше — что он остановится.

— Геспер вернулся! Пожалуйста, скажите, что Геспер вернулся!

— Так что? — присоединился Лихнис.

Магистрат приложилась к мундштуку.

— В ходе наблюдений на платформе обнаружен золотой объект, по форме напоминающий человека. Вчера его не было.

— Нам срочно нужно туда, — сказала я Лихнису.

— Сперва нужно попросить разрешение, — напомнил он.

— Я даю его вам, — проговорила магистрат. — Иначе зачем было вас вызывать? Однако Фантом неподалеку. Робота нужно забрать немедленно. Если не управитесь в течение ближайшего часа, его останки станут собственностью научного совета.

— Они принадлежат машинному народу, — заявила я.

— Уже нет. Робот перестал быть представителем машинного народа, как только Фантом его разобрал. Объект на смотровой платформе — артефакт Фантома и лишь внешне напоминает робота, которого вы знали. Очень сомневаюсь, что хоть один его атом остался в первозданном виде.

— По-моему, пререкаться не стоит, — прервал ее Лихнис.

— Вам точно не стоит, — парировала магистрат. — Идите и заберите останки. Делайте с ними что хотите. Поручаю вам сообщить эту новость другим роботам. И… не интересуйтесь больше Фантомом. Никогда.

— Не будем, — пообещала я.

— Когда вы говорите «останки», что…

— Я говорю как есть. Судя по наблюдениям, робот выглядит почти так же, как в день, когда вы его оставили. Он больше не слит с куском корпуса, но других изменений к лучшему нет. Ваш план, увы, провалился.

Пять минут спустя мы с Лихнисом летели на флайере, пустив его во всю прыть. Разговор не клеился — мы обрадовались, что Геспер вернулся, но тотчас сникли, услышав о его состоянии. Камеры слежения не обнаружили признаков жизни у золотой фигуры, которая после ухода Фантома ни разу не шевельнулась. Под нами проносились дюны, и я поняла, что меньше всего ожидала такого результата — что Геспера вернут невосстановленным. Я допускала, что Фантом починит его, что превратит в нечто странное, что вообще не вернет. Что Геспера разберут, на несколько дней втянут в облачный разум, а потом изрыгнут в прежнем состоянии — казалось бессмысленным. Увы, факты не изменить, от золотой фигуры на постаменте не отмахнуться.

— Может, ему нужно время, чтобы восстановиться? — предположил Лихнис. — Как больному после операции на планете, где еще режут людей ножами и лазерами.

— Спасибо, что стараешься меня подбодрить. Но лучше не обнадеживай впустую.

— Я лишь к тому, что о Геспере мы знаем не так много. Исключать нельзя ничего. Фантом не просто так его вернул.

— Фантом поиграл с Геспером, разобрал забавы ради, понял, как он работает, и, наигравшись, вернул.

— Не починив?

— Мы же не знаем, что думает Фантом. Вдруг, в отличие от нас, он не считает, что Гесперу нужна помощь.

Вскоре мы подлетели к башне и, когда пошли на посадку, четко рассмотрели Геспера. Он лежал на спине и не шевельнулся, даже когда над ним пролетел флайер. В глаза бросалось одно-единственное изменение — отсутствие оплавленной массы с включением обломков «Вечернего». Фантом явно понял, что бесформенному куску на Геспере не место, восстановил расплавленные части тела робота, но последний шаг не сделал — к жизни его не вернул.

Мы сели на платформу и вышли из флайера. Лихнис достал из багажника леваторы и, пока мы шли к постаменту, толкал их перед собой по воздуху.

Я опустилась на колени перед Геспером и провела ладонью по золотым выпуклостям его груди.

— Ни следа повреждения, — проговорила я тихо, словно боясь потревожить спящего. — На теле ни единого изъяна, даже руки теперь одной толщины. Вряд ли у него осталась органическая ткань.

— Фантом столько сделал для Геспера, так почему не оживил?

— Огоньки до сих пор кружатся, значит какая-то активность сохраняется.

— Но не интенсивнее, чем до встречи с Фантомом.

— Я думала, все будет не так. Думала, если Геспер вернется, то целым и невредимым.

Лихнис прикрепил леваторы и поднял робота над платформой. Тот не шевельнулся, застывшие конечности даже без опоры лежали неестественно ровно. Казалось, перед нами золотой монолит.

Я взглянула на горизонт, не увидела ничего и разозлилась, словно меня подвели, словно Фантом Воздуха нарушил соглашение.

— Нам пора, — проговорил Лихнис, и я отвернулась, чтобы он не видел мох слез.

Глава 23

Двести пятьдесят шесть слоев лежали на полу квадратом-мозаикой стороной в шестнадцать плиток. Волчник разместила их по мудреной схеме, а на первый взгляд казалось — как попало. Суть принципа заключалась в том, что если слои соседствовали на плитках, то не соседствовали на теле Синюшки. В итоге получилось, что одна содержала слой тела целиком, а соседняя — отдельные куски. Плитки светились изнутри — в каждой еще теплилась жизнь. Под тонким стеклом масляными ручейками текли физиологические жидкости. Легкие Синюшки сдувались и раздувались — каждое ритмичное движение эхом отдавалось на многих плитках, разделенных каменными дорожками так, что получилась решетка. Больше всего зрелище напоминало классический сад с прудом, на темной поверхности которого пульсировали странного вида кувшинки. Когда мы пришли, Волчник расхаживала по дорожке, покачивая пистолетом. Допрос уже начался: Синюшке в бессчетный раз задавались одни и те же вопросы.

— У меня времени много, — проговорила Волчник, — а у тебя оно тает с каждым часом. В стрельбе я могу упражняться, пока нервная система у тебя не станет как у рака. — Она подняла пистолет, отрегулировала интенсивность луча и прицелилась в плитку справа от себя. — Ну как, Синюшка, есть разница? Чувствуешь, что я ускоряюсь? Мысли путаются? Небось с трудом вспоминаешь, как и почему оказался у нас в плену? — Свободной рукой Волчник заслонила глаза от света, спустила курок энергетического пистолета и направила малиновый луч на плитку. Целилась она Синюшке в голову. Плитка не раскололась, но в тонком слое мозга появилась аккуратная дырка, а вокруг нее — темное кольцо опаленной ткани. — Так есть разница? Ты не почувствовал, но я только что уничтожила несколько миллиардов твоих мозговых клеток. У тебя их еще сотни миллиардов, но ты же прекрасно понимаешь, что запас не бесконечен. Стекло проложит проводящие пути вокруг раны, но воспоминания, которые ты сейчас потерял, не восстановит. Самое обидное, ты и не вспомнишь, что потерял их. Почувствуешь лишь непривычную пустоту, будто в комнате, из которой убрали мебель.

— Я сказал тебе все, что знаю, — прогудел Синюшка.

— Я тебе не верю.

— Думаешь, мне сказали хоть одно лишнее слово? Сообщили необходимый для операции минимум — и точка.

— Точка, если ты сам не потребовал объяснений, а это возможно, по крайней мере теоретически. Пока я не разобралась со структурой и величиной Дома Солнц, такую возможность исключать нельзя. — Волчник перескочила к плитке в шести рядах справа от предыдущей. — Зачинщик ты или нет, я не верю, что ты рассказал мне все. — Она прицелилась и выстрелила Синюшке в живот. На сей раз он вскрикнул. Слои-части мозаики закорчились под стеклянным заслоном. — Ага, — одобрительно кивнула мучительница, — здесь хороший пучок нервов. Было по-настоящему больно. До сих пор болит?

— Она переступила черту, — шепнул я Портулак.

— Тоже мне новость!

Я высмотрел среди зрителей Аконита, Мауна и других шаттерлингов, которым следовало присматривать за Волчник. Одетые в траур, они напоминали черную стаю. Чистец сидел в паре рядов от них, рядом с Горчицей.

— Жди здесь, — шепнул я.

— Опять на рожон лезешь?

— Мне запретили появляться в зале для допросов, а мы сейчас не там.

Пока Волчник мучила Синюшку, я двинулся к Акониту и другим. Уже на полпути я снова услышал треск энергетического разряда. Крика не было, значит уничтожению подверглась очередная группа нервных клеток.

— Лихнис, садись, братан! — Аконит похлопал по свободному месту рядом с собой. — Здорово Волчник отжигает.

— Здорово. Для ненормальной.

— Ну… без страсти никуда. А ты другого ожидал?

— Она трех пленных вылущила. А на Синюшке к концу дня живого места не останется. Его вообще не останется.

— Синюшка в курсе. Не думаешь, что он вот-вот расколется?

— Скорее, он вот-вот потеряет речевой центр.

— По-моему, Лихнис прав, — чуть слышно вступил в разговор Маун, откашлявшись. — Волчник позволено слишком много. Она хочет как лучше, да и к Синюшке мы относимся одинаково, но главное — выбить из него информацию. Нельзя, чтобы эмоции ставили под угрозу безопасность Линии.

— Думаете, пора ее приструнить? — спросила Донник под аккомпанемент очередного разряда. — Некрасиво получится, особенно перед гостями.

— Красоты и так мало, — заметил я. — По мне, так допрос очень напоминает пытку, которую Линия санкционировала во имя садистского удовольствия.

— Что ты предлагаешь? — спросил подсевший к нам Чистец. — Уверен, мыслей у тебя хоть отбавляй.

— Для начала я отнял бы у нее пистолет. Инфосоединения между слоями можно оборвать, не нарушая физических структур. Так и надо сделать, если хотите добиться результата. Синюшке без разницы, он так и так почувствует, что от него отрывают по кусочку. Преимущество такого метода в том, что, если ничего не получится, пленника можно будет восстановить.

— Раз он молчит, когда мы отрываем от него по кусочку, причем самыми разными способами, то второй раунд допроса результата не даст, — сказал Аконит.

— Так устройте вторым или третьим раундом настоящий допрос, хотя бы попробуйте! — Я пожал плечами. — Пусть хорохорится — посмотрите, сколько правды будет в его блефе. Вдруг Синюшка почти созрел, но стараниями Волчник не успеет расколоться?

— Вижу, ты твердо решил мешать дознанию, — подытожил Чистец.

— Нет, — покачал я головой — не зло, а скорее устало, — я целиком и полностью поддерживаю любой способ вызвать Синюшку на откровенность. Помог бы топор — первым стал бы рубить плиты. Только пытки не помогут. — Я заглянул Чистецу в глаза, отчаянно взывая к его здравому смыслу и рационализму. При непомерных амбициях он далеко не глуп. — Ты же понимаешь, что так нельзя. Я помню, как ты вчера вечером говорил о Минуарции.

Чистец ухмыльнулся и отвел взгляд:

— Ты всегда найдешь, к чему придраться.

— Разве я придираюсь? Говорил ты здорово. Я благодарил небеса за то, что выступаешь ты, а не я. Ты воздал ей должное.

Возникла пауза длиной чуть ли не в тысячу лет. Другие шаттерлинги отодвинулись, чтобы мы поговорили тет-а-тет.

— Я думал, тебе не понравится, — наконец сказал Чистец.

— Нет, ты произнес замечательную речь, правдивую с первого до последнего слова. Будь Минуарция жива, она сказала бы то же самое.

— Мне хотелось подобрать верные слова. Минуарцию я знал хуже твоего, но уверен — ей понравилась бы правда. Вряд ли она хотела бы, чтобы ее жизнь приукрашивали.

— Ты взял верный тон. — Я тяжело вздохнул, понимая, что либо окончательно оттолкну Чистеца, либо перетяну на свою сторону, — грань была очень зыбкой. — После похорон я убедился, что был не прав насчет тебя. Когда наказали Портулак, у меня появилась, точнее, промелькнула мысль, что ты замешан тут сильнее, чем мы думаем. — Я нервно сглотнул. — Потом убили Минуарцию, и я…

— …решил, что это моих рук дело?

— Да, по глупости. Кто-то же виноват. Я подозревал тебя, хоть и недолго. Прости, так получилось… — Говорить стало тяжело, грудь вздымалась, будто я только что поднялся на гору. — Ты позволил Волчник продолжать допросы, вот я и решил… Ну, что ты рассчитываешь на неудачный исход.

— Чтобы ничего не прояснилось.

— Ты ведь понимаешь, откуда такие мысли?

Судя по выражению лица, принятие любого решения Чистец готов был растянуть на световые годы.

— А сейчас? — невозмутимо спросил он.

— Твоя речь все изменила.

— Несколько удачных слов? А если я притворялся? Если я впрямь убийца?

— Только ты не притворялся.

— Нет, — сказал он после долгого молчания. — Не притворялся. Говорить о Минуарции было трудно. Ведь я знал, что убийца здесь, рядом.

— Значит, мы заодно. — Я повернулся к Волчник и к мозаике из блестящих плит с корчащейся начинкой. — Вот почему расправу нужно остановить, пока не поздно. Волчник не убийца, но она нам не помогает. Я понимаю ее ненависть и желание отомстить, но сейчас не время и не место.

Снова раздался треск энергетического разряда. Снова за ним последовал крик Синюшки.

— Волчник! — громко позвал Чистец. — Пожалуйста, сделай паузу.

Волчник обернулась. Она целилась прямо в нас, глаза полыхали звериной злобой. На балконе защитных приспособлений не было. Если пистолет не запрограммировали против стрельбы по Горечавкам, одно неосторожное движение могло привести к гибели пяти-шести шаттерлингов.

— Что случилось, шаттерлинг Чистец?

— Ничего, Волчник. — Как ни старался Чистец скрыть волнение, голос его дрожал. — Я подумал, что пора устроить перерыв.

— Мы ничего не выяснили.

— Тем не менее… нелишне проанализировать нашу тактику, а может, внести изменения.

К моему облегчению, Волчник опустила пистолет и повернула регулятор интенсивности луча заряда — вероятно, поставила на предохранитель, затем двинулась к нам. Пистолет повис в воздухе.

— Это никуда не годится. У меня же получалось!

— Ничего у тебя не получалось, — парировал я.

— Разве Лихнису не запретили присутствовать на допросах? — недовольно уточнила Волчник у Чистеца.

— Запрет касался зала для допросов, — ответил вместо него я. — Балкон — место общественное. Следом за мной придется удалить и имирийцев.

— Еще немного, и Синюшка раскололся бы, — сказала Волчник Чистецу, упорно меня игнорируя. — Я это чувствую интуитивно.

— Беда в том, что неизвестно, сколько придется терзать Синюшку, прежде чем он заговорит, — заметил Чистец. — А он, образно выражаясь, ресурс невозобновляемый. Если убьешь этого, другого Синюшки про запас нет.

— Мне хватит одного.

— Боюсь, Чистец прав. — Аконит примиряюще улыбнулся. — Ты славно потрудилась, мы все тебе благодарны, но сейчас стоит подумать о новой тактике.

Чистец взглянул на меня, потом снова на Волчник.

— Синюшка меня слышит? — тихо спросил он.

— Нет. Я отключила ему аудиоканал, когда ты меня остановил.

— Телесные повреждения мы больше наносить не станем. По крайней мере, пока не испробуем все другие способы. Поэтому скорректируй интенсивность луча так, чтобы не пробивать стекло. Будем симулировать пытку, расстреливая инфосоединения между слоями.

— Чистец, Синюшка почувствует разницу. Боли-то не будет.

— Значит, обойдемся без боли. Синюшка и так почувствует, что истончается, теряет слой за слоем. Даже без боли ощущение не из приятных.

— Он поймет, что процесс обратим.

— Но уверен не будет, особенно если продолжать стрельбу. Пока Синюшку еще можно собрать в единое целое, способное разговаривать и ходить. А если и дальше простреливать слои, он превратится в книгу, где половина страниц вырвана, в определенный момент окажется за гранью восстановления — и почувствует это.

Вряд ли Волчник изменила мнение, но едва ли ей хотелось в открытую пререкаться с Чистецом и другими. Ей предлагали продолжить допрос, то есть давали отличный шанс сохранить лицо перед зрителями. Руки, конечно, будут связаны, но это не так унизительно, как полное отстранение.

— Мне это не нравится, — тем не менее заявила она.

— Но ты подчинишься, — договорил за нее Чистец. — Милая, это оптимальный вариант. Если он окажется тупиковым, я первым признаю ошибку. Но пока поступим именно так.

Мрачная и недовольная, Волчник возвратилась к мозаике и схватила пистолет, словно осу в кулак зажала. Она отрегулировала интенсивность луча и повернулась к нам, сжимая рукоять побелевшими пальцами:

— Будь по-вашему, девочки и мальчики.

Глава 24

Роботы навестили меня вскоре после полудня. Лихнис остался смотреть, как Волчник допрашивает Синюшку, а я вернулась в комнату, где мы снова устроили Геспера. За день его состояние не изменилось, но я знала, что должна быть начеку и не упустить ни секундного оживления, ни малейшей попытки заговорить.

— Вы сделали все возможное, — заявила Каденция, без предупреждения появившись у двери. Я аж вздрогнула. — Не корите себя за то, что ничего не получилось.

— Почему же ничего? — обиделась я, заметив за Каденцией фигуру Каскада. — Геспер отделен от сплавленной массы, его тело полностью восстановлено. Даже рука.

— Рука? — удивленно переспросил Каскад.

— На левой руке под оболочкой из металла у него была органическая ткань. Он выдавал себя за человека, чтобы попасть на Вигильность.

— Мы впервые об этом слышим, — сказала Каденция.

— Впрочем, сейчас важно само участие Фантома, который не просто швырнул Геспера обратно на платформу. Он определил, что именно с ним не так, — и именно это вызывает тревогу.

— Решил мелкие проблемы, — подытожил Каскад.

— Да, возможно, только откуда уверенность, что Фантом не отремонтировал Геспера полностью? Не восстановил ему память и не устранил все повреждения?

— Налицо доказательства обратного, — сказала Каденция. — По сравнению с предыдущим осмотром новых признаков когнитивной деятельности, увы, не наблюдается.

— Огоньки у него в голове до сих пор горят.

— Но слабее, чем прежде, и не кружатся. Не стоит слишком на них уповать.

— По-вашему, Геспер мертв?

Мне почудилось, что роботы обмениваются мыслями, — воздух резко загустел, словно перед грозой.

— Надежда есть, — без особой уверенности наконец ответила Каденция. — Но его паттерны могут нарушиться в любой день. Чем скорее он отправится в Машинное пространство, тем лучше.

— Мы не хотели беспокоить вас после гибели Минуарции, — мягко, но настойчиво начал Каскад, — однако, если это не слишком болезненно, нельзя ли вернуться к разговору о нашем отлете?

— По-моему, вопрос уже решен, — отозвалась я. — Геспер здесь, с Минуарцией мы попрощались. Хотите — забирайте мой корабль сегодня же.

— Вы уверены? — уточнила Каденция.

— Абсолютно. Забирайте, чтобы я больше его не видела.

— Такой вариант подходит нам идеально, — сказал Каскад.

— Если это поможет Гесперу, моей Линии и машинному народу, такой вариант подходит и мне. — По сути, я сказала полуправду.

До гибели Минуарции и возвращения Геспера я искренне возмущалась тем, что вот-вот потеряю «Серебряные крылья». Сейчас остались лишь опустошенность и ощущение, что меня предала не только моя Линия, но и сама Вселенная. Отмена наказания мало что изменила бы — это как бросить камешек в пруд и ждать, что он выйдет из берегов.

— Вы собирались забрать свою коллекцию из грузового отсека, — напомнила Каденция.