Кольцо Гекаты Солнцева Наталья
Дух графини частично был удовлетворен таким сотрудничеством, но не полностью. Со временем «старухе» надоела игра, где ее роль была строго ограничена. Альшванг состарился, и «срок службы» старухи подходил к концу; она снова обретала свободу.
Графиня стала требовать, чтобы Герман нашел себе преемника, вернее, преемницу.
– Ее должны непременно звать Анна как и меня! – заявила она старому режиссеру. – Ты не умрешь, пока не найдешь ее.
История графини тянулась издалека, из древних времен, когда практиковались культы воскрешения, сохранения вечной молодости. Эти ритуалы совершались в тайных святилищах странных и страшных богов, и знание о них было поделено между несколькими жрецами – так, чтобы ни один из них не мог самостоятельно исполнить обряд. Блуждая по темным коридорам пространств и миров, они обречены были искать друг друга, если вдруг захотели бы совершить культовые действия. Франция восемнадцатого века привлекла «графиню», которая тогда имела совершенно иное обличье – вавилонской храмовой служительницы – и, чтобы сделать себя реальной для знаменитого Сен-Жермена, она приняла облик «московской Венеры». Была роковая карточная игра ее с герцогом Орлеанским действительностью или вымыслом, сказать трудно. Что-то было. Отголоски загадочных событий докатились до России, куда устремилась и новоиспеченная «графиня Анна Федотовна», надеясь найти в затерянной среди снегов стране след тайны, которая не давала ей покоя. Мятежный дух желал проявления, возможности принимать участие в приключениях жизни, но не желал иметь тело, которое состарится… Тайна! Вот что влекло ее к Сен-Жермену, но он оказался не тем, кого она искала. Зато он шепнул ей, что русская красавица Анна Федотовна – весьма удачный выбор.
– Там… – махнул он изящной, женоподобной рукой в кружевном манжете, – в городе на болотах, среди призрачных дворцов, в далеком, зловещем и блистательном Санкт-Петербурге, возможно, теряется след кого-то из посвященных в культ.
Графиня устремилась в Россию, поражаясь необъятным, диким и снежным просторам ее, глухим лесам и полноводным рекам, неслышно несущим воды свои под бескрайними, первобытными небесами… Санкт-Петербург – блестящая порфира варварских князей – навсегда очаровал ее. Спустя век, она нашептала полувыдуманную историю молодому Пушкину, прильнув к покоящейся на шелковых подушках кудрявой голове. Так родился замысел повести «Пиковая дама». Не избежал сей участи и Чайковский, который долго сопротивлялся, называя сюжет непригодным для оперы. Но все же написал потрясающую музыку и даже переменил часть истории, заставив Германа любить Лизу, а не только притворяться влюбленным ради тайны трех карт. Лизавета Ивановна под божественную музыку бросалась в Зимнюю канавку, завершая любовную драму. У Пушкина она вышла замуж, что оказалось неприемлемым для порывистой, романтической натуры Чайковского.
Сплав двух вдохновений – Пушкина и Чайковского – сделал «Пиковую даму» воистину бессмертной. Но не того бессмертия желала графиня! К тому же, по иронии судьбы, образ светской красавицы, знаменитой «московской Венеры», померк, затерялся в сюжетных поворотах, а ненавистная старая графиня запечатлелась и приклеилась намертво. Это было уж совсем обидно.
Итак, старуха требовала у Альшванга отыскать некую Анну, через которую она сможет продолжать проявляться и осуществлять свои далеко идущие планы. Герман Борисович, измученный астмой и сердечной болезнью, смертельно уставший от жизни, метался, не в силах выполнить приказание. Неожиданное появление Анны Григорьевны и Лизы показалось ему долгожданным избавлением. Он устроил прощальную гастроль – свой день рождения с «Пиковой дамой», в разгар которого его изношенное сердце не выдержало. Но долгожданное успокоение ему суждено было получить только после того, как он передаст «обиталище графини» – квартиру в театральном доме – Анне Григорьевне.
Он трясся на «скорой помощи», изнывая на больничной койке, одержимый одной мыслью – освободиться от графини, которая стала ему в тягость. Но Дух был непреклонен, и старик Альшванг вызвал нотариуса, дрожащей рукой подписал дарственную… Все! Теперь он мог покинуть бренный мир и еще более бренное тело…
Герман Борисович обрел вожделенный покой, а старуха, напротив, рвала и метала. Лиза и Анна оказались вовсе не теми, кого она искала. Проклятый Альшванг так торопился, что все перепутал!
ГЛАВА 30
По столу медленно растекалась белая сливочная лужа.
– Боже мой, Марк! – завопила Динара, входя в кухню. – Что это такое?! Что ты делаешь?
– Мы вишневые кораблики пускаем! – радостно сообщила Марта, глядя на маму большими и черными, как у самой цыганки, глазами.
– Молчи, боцман! – сердито крикнул Марк. – Здесь я капитан!
– Артем! – позвала Динара, без сил опускаясь на табуретку. – Иди сюда! Посмотри на этот кошмар!
Господин Пономарев поспешил на зов и застал на кухне следующую картину: по столу растекались купленные им вчера в гастрономе сливки, а сверху плавали несколько крупных вишен. Пакет с остальными ягодами держала в руках Марта, увлеченно следя за действиями брата: Марк как раз спускал на воду очередную вишню.
– Вам что, воды мало? – возмутился Артем. – Зачем сливки испортили? Останетесь сегодня без завтрака!
– Это Белое море! – серьезно заявил Марк. – В нем вода должна быть белая!
– С чего ты взял?
– А почему же оно так называется?
Артем вздохнул, не зная, как ответить.
– Вот видишь, папа! – обрадовалась Марта. – Обыкновенная вода не подходит. И кораблики из газеты нам тоже надоели.
– А это что, по-вашему? – нашелся Артем и показал на вишни. – Где вы видели круглые корабли?
– Это батискафы, – терпеливо объяснил Марк. – Неужели ты не понимаешь?
– Батискафы плавают под водой, а не на поверхности.
– А мы и ждем, когда они утонут! – с детской непосредственностью сказала Марта.
– Как они могут утонуть? Это же стол!
– Мы хотели сливки в корыто вылить, – вмешался Марк. – Но их оказалось слишком мало, всего два пакета.
– Вы понимаете, что это продукты? – взвилась Динара. – Это не для игры! Для еды! И кто это все теперь убирать будет?
– Мы! – улыбнулась Марта. – У нас следующая игра – «собаки профессора»!
– Что еще за собаки?
– Танат и Керра, доберманы. Они вчера так весело лужу лизали, что нам тоже захотелось!
Близнецы высунули языки и принялись слизывать со стола сливки.
– Я этого не вынесу! – простонала Динара, хватаясь за голову. – Что ты смотришь, Артем? Скажи им! Давно ли мы стоматит лечили?
– Ничего, стол чистый, я вчера его с содой вымыл. Как чувствовал! Идем, не стоит им мешать.
Они сели на диван в гостиной, посмотрели друг на друга и расхохотались.
– У тебя одна щека намылена, а другая нет, – сказала Динара, вытирая слезы, выступившие от смеха.
Артем машинально снял с шеи полотенце и вытер щеку. Он уже забыл и о Белом море из сливок, и о «собаках», слизывающих его. Господин Пономарев погрузился в предстоящие заботы.
– Ты сегодня на работу идешь? – спросила Дина Лазаревна, улавливая перемену в его настроении.
– Обязательно.
– Так ведь суббота!
– У меня же Никитский, ты знаешь. Надо помочь человеку.
– Он женщину убил, твою клиентку, между прочим, – возразила Динара. – А ты хочешь, чтобы он вышел сухим из воды. Это что, мужская солидарность? Сколько он тебе заплатил?
– Много. Но не в этом дело.
– В чем же?
– Не убивал он Галину! Я сыщик, у меня нюх, интуиция. Никитский не виноват. Кто-то умело его подставил, очень умело. Кто-то, кто знал его, как облупленного – привычки, темперамент, пристрастия…
– И кто это может быть?
– Не знаю… В том-то и дело, что у Никитского нет близких друзей. Он сам об этом говорит. Я проверил: так и есть. Он компанейский, обходительный мужик, но его общительность – маска. Дмитрий Сергеевич умеет договариваться с партнерами, ладить с сотрудниками, выпить, с кем надо, сказать комплимент – но в личной жизни это скучающий ловелас, стареющий и от этого впадающий в меланхолию. Пьеро, который привык быть Дон-Жуаном. Отсюда и его появившаяся тяга к алкоголю.
– Дон-Жуан не стареет! – возразила Динара. – И не пьет! А если даже и пьет, то точно не от тоски.
– От чего же тогда?
– Для куража!
– Слу-у-у-шай… – удивился Артем, глядя, как заблестели цыганские глаза Динары. – Открой мне тайну, что женщины находят в этом типе, Дон-Жуане? Чем он их привлекает? Ведь он чудовище, «изменщик коварный», а дамы от него без ума?!
– Ну… я думаю, главный его козырь – искреннее восхищение каждой женщиной, поклонение ей. Для него она – королева! Что будет потом – неважно. Никто об этом не думает. Сейчас ! – единственный способ почувствовать вкус любви…
Пономарев задумался.
– Тогда Никитский не Дон-Жуан, – заключил он. – Тем более, он не убийца. У него совершенно нет никакого повода.
– А какой повод был у Авдеева? – возразила Динара. – Обычный человек, работал в ЖЭКе, ни с кем не ссорился, помогал соседям. Кто бы мог подумать? Кстати, а как ты догадался, что это он убивает? Ты мне говорил о своих подозрениях еще до того, как Людмила нашла эти его жуткие дневники.
– Я начал подумывать об Авдееве, когда нашел в кустах свернутый шланг, – сказал Артем. – Меня это сразу насторожило. Пару раз я видел Владимира Петровича, который возвращался домой с этим шлангом на плече. Ведь у инженера ЖЭКа полно подсобок, значит… он оставляет шланг в кустах, чтобы незаметно и быстро его взять, тем самым создавая видимость, будто он только что с работы. А зачем ему создавать такую видимость? Чтобы скрыть происходящее на самом деле. Я бы выследил Авдеева, даже без дневников, но… судьба сама распорядилась его жизнью.
Пономарев задумался.
– Авдеев и Никитский совершенно разные люди. Дмитрий Сергеевич добился в жизни всего, чего хотел: у него прекрасная фирма, достаток, квартира, машина, женщины, которые его обожают. И теперь его существование как бы зашло в тупик, стало бессмысленным. Старые цели реализованы, новых нет. Он скучает… Авдеев – другое. Это человек, который потерпел поражение на всех направлениях – в любви, в работе, в творчестве. Он прекрасно учился, закончил с отличием институт, подавал большие надежды, и… ничего не добился. Обыкновенный инженер в обыкновенном ЖЭКе, зарплата мизерная, жена недовольна, перед людьми неловко. Женщины не обращают на него никакого внимания. Стихи, которые обещали ему славу и признание, пылятся на антресолях, забытые, отвергнутые. Его гениальности никто не видит, не признает! В сердце Авдеева зреет ненависть, которую он вынашивает, лелеет и кормит новыми разочарованиями. Он начинает ненавидеть всех и вся – природу, дома, вещи, деньги, людей, особенно женщин. Женщины – вот причина всех его бед! Если бы не они – Авдеев мог бы состояться и как мужчина, и как профессионал, и как поэт. Это они загубили все его таланты – своим равнодушием, презрением и пренебрежением. Они унизили его, растоптали, уничтожили… и его несостоявшаяся любовь к ним переродилась, приобрела извращенную, чудовищную форму.
Артем замолчал, осмысливая нечто, секунду назад пришедшее ему в голову во время монолога об Авдееве.
– Что? – спросила Динара, часто понимавшая супруга без слов.
– Неудачник – это очень страшно… – медленно вымолвил Артем. – Это человек, которого следует опасаться. Его нельзя впускать в свою жизнь. Ты знаешь, Авдеев мне сейчас кого-то напомнил. В этих людях есть нечто общее, что их объединяет, – это стремление обвинять и наказывать, жажда при помощи силы добиться того, что невозможно получить другим путем. Они не могут выиграть честно и используют запрещенные приемы. Любые, вплоть до физического уничтожения, до убийства.
Пономарев замолчал. Казалось, догадка носится в воздухе, вот-вот он поймет что-то важное… Нет. Опять ничего существенного, кроме философских выкладок.
– Но ведь Галину убили в машине Никитского? – спросила Динара, которая размышляла над тем же, что и Артем.
– Вот именно! – усмехнулся он. – Убили в машине Никитского. Ты правильно сказала.
– Но кто это мог сделать?
– Ищи того, кому это выгодно.
– А как Никитский оказался за рулем?
– Напоили, привезли и посадили. Не так уж сложно, учитывая, что в баре было полно народу, неразбериха, а на улице и вовсе темень непроглядная. Причем проделал все это человек близкий. Ну кто, по-твоему, мог знать, какое снотворное принимает на ночь Дмитрий Сергеевич?
– Жена.
– Лена! И правда. Неужели, это она задумала и осуществила? Не-е-ет… ей не по плечу.
– Ты с ней говорил? – спросила Динара.
– Конечно.
– Поговори еще раз.
Артем не стал спорить. Динара иногда давала дельные советы.
Лена Никитская была на грани нервного срыва. Она пугалась каждого шороха, особенно по ночам. То ей казалось, что кто-то лезет через балкон в квартиру, то за дверью мерещился подозрительный шум… словом, она не знала ни минуты покоя. Игорь звонил ей по вечерам, но от его звонков становилось только хуже. Вокруг Лены сгущалось что-то черное, зловещее и очень страшное…
Звонок в дверь заставил ее подпрыгнуть. Она превратилась в сплошной комок нервов!
Госпожа Никитская на цыпочках подкралась к дверям и прильнула к глазку. На лестничной площадке стоял адвокат Пономарев. Может, не открывать?
– Лена, я знаю, что вы стоите за дверью, – сказал Артем. – Не бойтесь. Я пришел поговорить с вами.
Она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и открыла.
– Зачем вы пришли?
– Я все объясню, только не на ходу. Серьезные вещи стоя не обсуждают.
– Идемте, – без воодушевления произнесла Лена и пошла в гостиную.
Артем отправился за ней. Было видно, как сильно она напугана, встревожена и не может взять себя в руки.
– Садитесь, – она буквально рухнула в кресло. – Ну, говорите…
– Я адвокат и умею хранить чужие тайны. Вы знаете, кто убил Галину Павловну. И боитесь за свою жизнь, – решительно заявил Артем, хотя это был полнейший блеф.
Он бил наугад, надеясь, что попадет в точку.
Жена Никитского смертельно побледнела, задрожала и… расплакалась. Рыдания сотрясали ее; казалось, хрупкое тело сломается, рассыплется на части.
– Что мне делать? – отчаянно восклицала она, ломая руки. – Что мне теперь делать? Он… убьет меня. Это страшный, ужасный человек! Он ни перед чем не остановится. Я не хотела… То есть, мы договорились, что сделаем это, но потом… я передумала. И теперь он знает, что я… Такой свидетель ему не нужен!
– Разумеется. Он попытается избавиться от вас любой ценой.
– Да, да… – она кивала головой, а слезы бежали по ее лицу, как весенние ручьи. – Да… вы совершенно правы. А… что мне за это будет? В любом случае… мне придется выбирать между тюрьмой и могилой… Ведь так?
– Успокойтесь, Лена. И расскажите мне все, по порядку.
Лена судорожно вздохнула и выпрямилась.
– Ну… это он все придумал. Он… ненавидел Диму и… предложил покончить с ними обоими. Убить Галину и подстроить все так, будто это сделал Никитский. И тогда… мы станем свободными и сможем распоряжаться своими жизнями и имуществом, как захотим. Сначала я согласилась помогать ему во всем. Вы понимаете… Дима столько лет мучил меня всеми этими влюбленностями в других женщин. У меня тоже есть самолюбие! Я была зла на него…
– А Галина Павловна? Она чем провинилась перед вами?
– Передо мной – ничем… Галина досаждала своему мужу так же, как Никитский мне. Она… пренебрегала им, унижала, изменяла ему, попрекала квартирой, ну, что они живут в ее квартире, называла приживалом…
– Откуда вы знаете?
– Игорь рассказывал. Мы часто жаловались друг другу на семейные проблемы. Я осуждала Диму, а он… Галю. Мы считали, что их нужно наказать. Игорь спросил, принимает ли Дима снотворное или успокоительные средства, и я сказала, что да. Показала таблетки. Он посмотрел и сказал: «Очень хорошо». Потом… начал следить за Димой и установил, что он пьет все время в одном и том же баре. «Немецкая слобода» называется. Знаете?
– Допустим, – неопределенно ответил Артем.
– Ну, вот… Игорь предложил, чтобы мы выбрали подходящий момент, когда Дима поедет в бар.
– Зачем?
– Когда он будет уже пьян, Игорь подсядет к нему и незаметно подсыплет снотворное в выпивку. Я должна была спрятаться в машине Димы – у меня есть ключи – и притаиться на заднем сиденье. Стекла тонированные, и не видно, кто сидит внутри.
– Вы так и сделали?
– Господи! Да… Для меня это было как игра… Я не верила, что все серьезно. Мы пришли к бару порознь. Я постаралась забраться в машину так, чтобы никто не видел, и сидела там, ждала. Долго… не помню, сколько времени прошло… Из бара вышли Дима и Игорь. Вернее, Дима сам идти не мог, Игорь его тащил. Сели в машину – Игорь за руль, а Диму он посадил рядом. И поехали.
– Куда?
– К их дому. То есть, к Галине. Надо было вызвать ее из квартиры и заманить в машину.
– Это вы сделали?
– Я. Позвонила и сказала, что хочу поговорить о них с Димой. Я знала, что Никитский ухаживает за Галиной, и предложила обсудить сложившуюся ситуацию.
– Она согласилась выйти?
– Нет. Сослалась на нездоровье. Но Игорь это предусмотрел. В случае отказа я должна была сказать, что мы с ее мужем – любовники… После этого она согласилась выйти и поговорить. Она долго собиралась. А я… Мне вдруг стало так страшно и жалко ее! Я просила Игоря все отменить, но он рассердился и не стал меня слушать. Тогда я сказала, что передумала и ухожу. Все это показалось мне неоправданно жестоким.
– Яковлев не стал возражать?
– Нет… В том-то и дело, что он сделал вид, будто тоже передумал. Он сказал, что мы просто поговорим. Он все объяснит Галине, насчет нас.
– Вы поверили?
– Да. Я думала, он переживает то же, что и я. Вся злость на Диму у меня прошла, и я удивилась, как мы могли решиться на такое. Во дворе было темно… Я вышла, встретила Галину и открыла заднюю дверцу, чтобы она села. Мы обе были взволнованы. Пока я выходила, Игорь перебрался на заднее сиденье. Я и не заметила… Все произошло мгновенно: он ударил ее ножом, и… господи! – Лена снова заплакала. – Я этого не ожидала, клянусь! Я тогда даже не поняла, что случилось. Игорь сказал: «Поезжай». И мы поехали.
– Куда?
– За город. Игорь сказал мне, где притормозить. А потом… я включила свет и повернулась назад… Ужас… Я стала кричать: «Зачем ты это сделал? Ведь мы же договорились!» Но Игорь был как робот. Он… взял руку Димы, потянул назад и обхватил ею рукоятку ножа.
– Что потом?
– Игорь, оказывается, заранее все предусмотрел. Он оставил неподалеку свою машину. И мы уехали. А они… их оставили…
– Как ваш муж оказался за рулем?
– Наверное, Игорь пересадил его. Да… скорее всего. Я не помню… Шок! Я вся просто оцепенела от ужаса. После того, как я увидела Галину… все происходило, как во сне. Я не верила, что все это случилось. Я…
– Но ведь господин Яковлев в тот день был в командировке, в Сосновом Бору. Это проверено, – перебил ее Артем.
– Он все рассчитал. Гнал в Питер, как сумасшедший, а потом так же обратно. В Сосновом Бору никто не контролировал его разъезды. А я никому ничего не сказала бы. Он говорил мне, что я теперь соучастница. Групповое убийство или что-то в этом роде… Но я… не хотела! Игорь сказал мне…
– Он обманул вас. Хладнокровно и расчетливо. А теперь постарается избавиться от такого опасного свидетеля.
– Игорь ненавидел Диму, – сказала Никитская. – Он завидовал его деловым качествам, тому, как идут дела в компании. Думаю, он хочет через меня завладеть «Альбионом», когда Диму посадят. Во всяком случае, он на это рассчитывал. Это была его идея – подставить Диму. «Нужно их наказать! Обоих!» – твердил он каждый раз, как только заходил разговор об этом. Только сейчас я поняла, что он хотел заполучить не столько меня, сколько «Альбион».
– Если он не убьет вас сейчас, – рассуждал Артем, – то обязательно убьет потом, когда станет хозяином фирмы. Вряд ли он станет ждать. Речь идет о его свободе. Вы дали слабину, показали себя трусихой и паникершей. Игорь Семенович вам этого не простит. Сегодня я за вашу жизнь и ломаного гроша не дам.
– Что же мне делать? – опять заплакала Никитская. – Мне никто не поверит. Все подумают, что я выгораживаю мужа. А Игорь… я боюсь его! Очень боюсь…
– Надо подумать, – решительно сказал Артем. – С таким, как Яковлев, я бы шутить не стал.
ГЛАВА 31
Сердцебиение усилилось, и Юрию стало совсем плохо. Стучало везде – во всем теле, в голове, в висках. К горлу волнами подступала тошнота. Он встал с дивана и, пошатываясь, отправился в кухню, налил себе воды, выпил. Ноги и руки дрожали.
Ночь прошла, а он так и не уснул. Нельзя назвать сном то мучительное состояние тревожной полудремы, в котором он пробыл до утра. Словно в тумане, перед ним возникало лицо Анны – улыбающееся, милое. Только она одна умела так улыбаться, снисходительно и нежно. Потом, откуда ни возьмись, появилось лицо Любочки, с выпученными рыбьими глазами, пустыми, маслянисто-слезливыми… И все тонуло в феерическом, зеленоватом свете луны, в хвосте дракона, тянувшемся за горящей колесницей женщины с тремя лицами… она была прекрасна, ее волосы развевались по звездному небу, как хвост кометы… ее смех походил на раскаты грома…
Анна с ее второй, скрытой от Юрия жизнью сводила его с ума. Дошло до того, что он взялся следить за ней! И результат не преминул сказаться – и на делах, которые он запустил донельзя, и на здоровье, и на настроении. Юрий разрывался между желанием знать об Анне все и страхом потерять ее, доводившим его до отчаянья, до глухой, беспросветной тоски.
Господин Салахов поднес руку ко лбу, мокрому от выступившей испарины. Неужели у него сердечный приступ? Но раньше с сердцем было все в порядке.
– Все когда-нибудь случается в первый раз, мой друг! – сказала у самого его уха Анна.
– Анна? Ты проснулась?
Он оглянулся и увидел, что сидит на кухонном диванчике один. Что за чертовщина с ним происходит?
– Юрий? Что ты здесь делаешь?
Анна стояла в проеме двери.
– Мне… не спится, – ответил он, глядя на нее побитой собакой.
– Что с тобой?
Она подошла и прижалась к нему всем своим теплым, сонным еще телом.
– Я люблю тебя… – прошептал Юрий. – А ты… ускользаешь… как лунный свет…
– Обними меня. Я здесь… Давай поедем куда-нибудь.
– В Крым? – обрадовался Юрий.
– Почему вдруг в Крым? Тебе хочется к морю?
– А тебе?
Юрий чувствовал себя рядом с Анной так, словно его больше не было. Он растворялся в ней, тонул в ее глубинах, блуждал в ее садах, полных цветения, ветра и медовых запахов… и не мог, не хотел искать выхода. Она не показывала ему всего … и эта вечно длящаяся тайна привязывала его к ней крепче любых цепей.
Салахов и не заметил, как они оказались в спальне, на смятых после сна простынях с запахом мяты… они любили друг друга до изнеможения, до смертельной, всепоглощающей, сладостной усталости… Все смешалось – обида, горечь, боль, жажда любовных ласк, блаженное забытье, отстранение от всего сущего и полет к далекому, туманному пристанищу, где сливаются воедино все стремления и надежды… откуда нет возврата раз ступившему на зыбкие золотые облака…
Юрий долго плескался под душем, брился, одевался и собирался; Анна лежала, глядя, как на потолок ложится золотой узор света. Тень от статуэтки Гекаты падала на шелковые подушки, будоражила воображение, будила желания…
Анна закрыла глаза и потянулась. А что, если вот так лежать и лежать? Никуда не двигаться, ни о чем не думать?.. Ей нравились ласки Юрия, какие-то новые, порывистые. Хорошо, что у нее есть соперница, Любочка. Анна тихо засмеялась от удовольствия, от того, что сколько бы ни старались разные Любочки, Танечки, Ирочки – Юрий принадлежит только ей, безраздельно! И то, что они принимают за свои победы, только придает Анне сил. Бедные! Они так стараются, и все напрасно. Усилия уходят в песок, как вода после дождя… Юрочка возвращается к ней еще более страстным, еще более преданным. Следующей Любочки просто не будет. Горький опыт разочарования и несбывшихся ожиданий – лучшее лекарство от поисков новизны. Любовь стара, как сама Вселенная. Когда вдоволь напробуешься, всегда возвращаешься к истокам.
Может, поехать сегодня в Андреевское? Или не стоит… Анна уже исполнила необходимый ритуал, теперь оставалось только ждать решения богов. «Графиня» тоже поникла, ее колокольчики почти не звенели в квартире Альшванга. Они обе чувствовали «дыхание Гекаты» – значит, желаемое близко, почти рядом. Не хватает самой малости. Античное прошлое подошло вплотную, навевая тревожные сны.
– Лунный камень вбирает в себя свет Луны… – прошептала Фионика. – А потом роняет его, как холодные капли… Геката любит венки из лотоса и жасмина. В ее храмах всегда стоит этот запах ночной свежести…
– Зачем ты привела меня сюда? – так же шепотом спросил Лаэрт.
– Потому что мы в Афинах последний раз. Больше ты сюда не вернешься.
– А ты?
– И я…
Лаэрту хотелось спросить, откуда она знает, но он промолчал. Фионика все равно не скажет – сверкнет глазами, засмеется и все. Она и раньше была странная, а теперь и вовсе… Когда он вернулся из последнего похода, Фионику словно подменили. Гликера рассказала, что у них долгое время жила какая-то женщина, которая пряталась от кого-то. Звали ее Суния. Она рассказывала о таинственных обрядах, подземных храмах, о городе, затерянном среди пустынных скал, о памяти прошлого и предсказаниях будущего. Суния тесно сошлась с Фионикой; они шептались и прятались от всех, занимались ворожбой и гаданиями. Она говорила, что у Фионики есть дар, и что она не такая, как все.
– А какая? – спросил Лаэрт, которому вся эта история страшно не понравилась.
– Ну, не знаю… – пожала плечами девушка. – Необыкновенная!
Лаэрт промолчал. Он не знал, что говорить. Он мыслил прямолинейно, как воин, идущий в атаку. Военные хитрости были ему понятны, а житейские…он считал их излишними. Зачем хитрить, когда тебе никто всерьез не угрожает? В обычной жизни он был прост и не помышлял ни о чем, кроме еды, вина, удобного ложа и крыши над головой. Фионика появилась в его судьбе неожиданно и заняла в ней главное место. Причем так незаметно, что Лаэрт и опомниться не успел, как оказался у нее в сладком плену. Если бы кто-то другой сказал ему об этом, обидчику бы не поздоровилось. Но…наедине с собой он предпочитал называть вещи своими именами.
– О чем ты задумался? – спросила Фионика и потянула его вглубь храма. – Хватит мечтать! Будь осторожен, нас никто не должен заметить.
Храм казался прозрачным благодаря колоннаде, продуваемой ветром с моря. Под фундаментом существовало еще одно помещение, известное только посвященным. Суния рассказала, как туда можно проникнуть.
– Ты должна взять с собой сильного и преданного мужчину, – сказала она Фионике. – Ход в подземелье закрывает каменная плита с кольцом. Она тяжелая, одной тебе ее не поднять.
У Фионики не было более надежного друга, чем Лаэрт.
– Вот здесь! – прошептала она, указывая на пол.
В углу была видна плита с изображением ключа, обвитого змеей.
– Что это значит? – спросил Лаэрт: он плохо разбирался в символах.
– Неважно… Ты сможешь поднять ее?
– Зачем?
– Мне нужно проникнуть внутрь!
– Клянусь Зевсом, это слишком, Фио! – воскликнул Лаэрт. – Ты собираешься ограбить храм?
Ему не хотелось осквернять святилище. Лаэрт был немного суеверен, как все воины, и не любил гневить богов. Тем более, Гекату! Даже ее имя лучше не произносить всуе…
– Давай же! – приказала Фионика. Она и не думала отступать от своего. – Чего ты ждешь? Поднимай!
Лаэрт пробормотал молитву Зевсу и взялся за кольцо. Разве он мог спорить с Фионикой?
В подземелье Лаэрту стало не по себе. Сражение куда проще и понятнее: убивай, пока тебя не убили, вот и все искусство. А тут… Он озирался, как затравленный зверь, сжимая похолодевшей рукой рукоятку меча. С богами не повоюешь!
Фионика рылась в сундуках из черного дерева, что-то искала. Масляный светильник чадил, давая тусклый желтоватый свет. Углы подземелья тонули в густой темноте, полной шорохов и запаха сушеных трав.
– Ты еще долго?
– Мне надо найти свиток, – озабоченно ответила Фионика.
Лаэрт не стал больше ни о чем спрашивать, просто стоял и ждал.
– Вот он!
Фионика схватила буроватый лист папируса и подбежала к светильнику.
– Возьми его с собой и пошли отсюда, – предложил Лаэрт, которому не терпелось покинуть подземелье.
– Нельзя! Свиток должен остаться здесь…
Фионика жадно вчитывалась в едва видные символы, боясь упустить хоть одну деталь. Лаэрт торопил ее.
– Идем же! Я чувствую, что пора уходить. Инстинкт воина подсказывает мне!
Они смогли перевести дух, только когда выбрались из храма и скрылись в густой оливковой роще, спускавшейся к причалу. Там их ждала лодка Лаэрта.
– Куда плывем? – спросил заспанный кормчий.
– Домой! – ответила Фионика.
На море лежала яркая лунная дорожка. Черное небо смотрело на них глазами далеких созвездий. Лаэрту казалось, что у него под ногами горит земля. Вернее вода. Фионика сидела на деревянной скамье, похожая на статую богини, залитую лунным светом. Она глубоко погрузилась в свои думы, так глубоко, что не заметила, как лодка причалила к маленькой деревянной пристани. Лаэрт прикоснулся к ее плечу, гладкому и прохладному.
– Фио, пойдем…
– Да! – встрепенулась она. – Надо спешить! Сегодня полнолуние – надо успеть выполнить волю Гекаты!
Лаэрт неопределенно покачал головой. С Фионикой не соскучишься.
В доме горели светильники, царили суета и беспорядок, предшествующие длительному путешествию. Во внутреннем дворике был накрыт стол – вино, жареная рыба, фрукты и мед. Ели в молчании, под шелест сада и звон цикад. Фионика была занята своими мыслями; Лаэрт любовался ею, испытывая нарастающее желание.
Когда остатки трапезы были убраны, Фионика увлекла Лаэрта в свои покои и вынула из ниши богато украшенный ларец с сушеными травами. Перебирая их, она начала рассказ о великой волшебнице Медее, жрице Гекаты, и о трех вратах на пути к обладанию власти над всем сущим.
– Медея умела возвращать молодость с помощью Гекаты и властвовала над своими и чужими желаниями. Смотри! Вот эти травы, собранные в ночь полной луны, используются в обряде. Но это не все. У богини Гекаты есть и третий лик, его взгляд ведет сквозь третьи врата, открывающие путь в запредельное. Чтобы пройти эти врата, нужны трое посвященных в культ великой богини и кольцо Гекаты, которое хранится в ее тайном святилище.
– Тайны Богов – опасная штука, как и их дары, – поежился Лаэрт. – Они привлекательны, но могут погубить. Ты не боишься?
Фионика долго молчала.
– В жизни все равно нельзя избежать неприятностей, – наконец, сказала она. – Даже если сидеть и ничего не делать. Но есть гораздо более страшная вещь…
– Какая же?
– Не иметь цели, к которой стоит стремиться!
Читать бесплатно другие книги:
