Каратель Атоми Беркем

– Без команды – в бою всем смерть. Понял? Если деловой такой – давай, вставай командовать, я не спорю. – Сережик, грамотно выполняя полученные инструкции, подошел и вперился в глаза второго пулеметчика, заставляя сморгнуть. – Если ты берешь командование, я строюсь и все выполняю. Без лишних пиздежей. За которые в бою стреляют вообще-то. Ну че, берешь командование?

– Ты кого там стрелять собрался? – закрутил жопой перед пареньком взрослый мужик.

– На вопрос ответь.

Все, у мужика теперь была одна дорожка – спрыгивать с темы, и Ахмет снова склонился над волыной, наблюдая за реакцией притихших в ожидании развязки мужиков.

– Че?

– Берешь ты команду или нет.

– Вот ты доебался, малой! Генерал прям, фу-ты ну-ты… Командуй на здоровье, не надо мне ниче…

– Тогда слушай, что тебе говорят. По-другому здесь не будет – или командуешь, или подчиняешься, – грамотно додавил пулеметчика Серега.

Ахмет заметил, как одобрительно-удивленно переглянулись двое из наблюдавших за этой сценкой пыштымцев, Евтей с коренастым цыганистым парнем… Ага. Вот и актив молодому рогу. Так. Перестановочка. Этих сжечь нельзя никак, это Сережке поддержка будет… Ахмет наскоро закончил чистку, собрал свою волыну и на глазах у всех, словно само собой разумеющееся, взял на чистку Сережикову.

– Па-а-а-т-тянись! Ходу, братцы, ходу! – прикрикнул Серега на своих людей, срываясь на юношеский фальцет: пыхтящие мужики немного подрастянулись на заметенном подъеме.

– Эй, Буденный, бля, не загони народ… Им воевать еще, – тяжко выдохнул Ахмет, подымаясь вслед за Серегой на гребень.

– Ни хера. Еще тебе – минировать, им позиции занимать, опять же инструктаж… И так слишком долго идем.

– Слышь, пока народ не подошел… – Ахмет подтянул парнишку за погон волыны. – Переставь. Этого, Евтея, с тем, цыганистым…

– Ты про Сытого, што ль?

– Не знаю, как отзывается, этот, в малахае-то рыжем…

– Ну, Сытый. Сытых фамилия. А че, Старый? Зачем?

– Слушай. Сделай, чтоб эти двое в конце оказались. Они против фуры не должны попасть, третьим и четвертым от меня. Там самая жопа будет. Ставь в конец самый, я их сам проинструктирую. А че да зачем – потом разотру. Ладно, все, народ идет.

На рубеже Серега разложил своих по гребню, слово в слово оттарабанив каждому его задачу. Ахмет, словно случайно выдернув из толпы намеченных к сохранению мужиков, пошел устраивать закладку.

– Вот, смотри, Евтей, Сытый. Берете вот фанерку и вырезаете верхний слой снега, где его ветром уплотнило, но подальше, где с дороги не видать. Вниз никто не лезет, чтоб ни одного следа, поняли?

– Понятно. Слышь, Ахмет, а не до хуя взрывчатки-то? Не сдует нас?

– Сколь надо. Первым БМП ихняя пойдет, ее по-любому гасить надо. Если в строю останется, пиздец нам безо всяких – у нее пушка автоматическая, то ли двадцать, то ли двадцать пять миллиметров. Окажется наводчик не полный идиот, одна нормальная очередь – и с гребня только каша потечет.

– Оба-на… Тогда постарайся уж, товарищ сапер.

– Ничо-о-о… Хорошо хоть не наша. Она, парни, алюминиевая, прикиньте? Правда, лист стальной есть на днище, но все же как-то легче на душе, люминий не чугуний… Все, все! Хорош пиздеть, давайте уже двигайтесь!

Старый прошел на средину гладкой снежной целины и какое-то время стоял, глядя в сторону, откуда должна была появиться колонна, потом повернулся и какое-то время разглядывал противоположную сторону дороги.

«Смотрит, где БМП пройдет… – догадался Серега. – …Как он определяет, где? Или… так, наобум? Не может быть. Или как раз и может? Бля, хоть бы он не наебался…»

Постояв, Старый решился, достал из-за пазухи точно такую же фанерку, какие раздал пацанам, и начал аккуратно вырезать из слежанного снега грубые рассыпающиеся кирпичи.

Серега разложил людей, стоя над душой, пока каждый не прихватил ствол к деревцу[79] и не накрутил на голову косынку из ветхой простыни. Сытый с Евтеем еще лазали под гребнем, таская Старому куски наста. Старый, закончив с закладкой, мостил оставленную борозду, придавая уложенным кускам форму естественных заструг вороньим крылышком, разбивая все равно заметную полосу кустами, срезанными целиком.

…Блин, все равно, видно же, оценил качество маскировки Серега. Или, может, только отсюда так? Хотя, наверно, засыпет, за час-то… Эх, хоть бы чуть посильнее пошел… Ладно, здесь вроде все; пулеметчики теперь…

– Смотрите, мужики, пока эти не повыскакивают, никакого кипиша. Они должны вылезти под насыпь, все. Как вылезут – давайте. Дружно, чтоб охуели. Чтоб ни одна сука башки не подняла. И это, с середки, чтоб перелет-недолет зря не пропадал. По технике – ни-ни, только по живой силе. Техника наша. За сектора не вылазить, ясно?

Пулеметчики кивнули. В повадке взрослых, битых на все стороны мужиков не было и следа недоверия к словам, по сути, пацана, все военные подвиги которого сводились к бегству после краж разной степени удачливости; и неумело запоротому в подвалах бывшего «Дома одежды» сверстнику, точно так же пытавшемуся наладить жизнь после зачистки.

– Твари, сука. Ублюдки косоглазые. Слышь, Томас, как Командир с ними справлялся-то? Ведь как шелковые ходили.

– Не знаю… Сам думмаю, Иггорь. Эх, жаль, Иванова убили, ты замечал, он с ними нормально управлялся. А ведь без году неделя служил.

– Томас, надо их контракты повнимательней посмотреть. Где-то там собака порылась, жопой чую. Кстати, слышь? Че-то у меня как-то на душе хуево.

– Из-за этой сукки?

– Наверно… Хотя вроде нормально получилось, а? Соточка – опаньки, упала. И выкатываем всего пятнадцать процентов.

– Сто тесятть. Я смету на сто тесятть отправил, – приглушив голос и зажав микрофон, улыбнулся эстонец. – Премия за моральный вретт. Пятерку – кураторам, пятерку попилим… Э! Кутта это он! – Эстонец ткнул пальцем за ухо и заорал в гарнитуру:

– Э! На броне! Пасвалис, стоятть, йоп фашу мат! Поворот не видишь?! Назад сдай и налефо, толбоепп! Карта есть?! Карту смотри!

Савчук с молчаливо трясшимся сзади пулеметчиком деликатно хохотнули, глядя на разбушевавшегося Командира: как быстро, оказывается, должность обучает русскому командному. А ведь пришел когда, был что твой замминистра – нос в потолок, с рядовыми на «вы», платочки-галстучки… Укатали чухонскую сивку русские горки. Брэдли клюнул носом, тормозя, и зажал левый фрикцион. Развернувшись в фонтане снега и выхлопа, срезал угол и покатил по целине, в которой едва угадывалась дорога на Пыштым. Ехать за Бредли было приятно, гусеницы превращали колею в плотно спрессованный нескользкий наст.

– Иггорь, как снег, пройдем?

– Да пройдем, чего там. Если че – вон, Брэдли есть, вытянет. Ты лучше вот что скажи – с группировкой мы как теперь? Если MLRSами надо будет отработать, как они?

– А что, думаешь – утвердят меня?

– Похоже. Я уже заместительские подсчитываю, хе-хе. Шесть лет служу, и замена всегда в течение суток максимум. Так что думай, Командир. О, смотри. Кому это мы понадобились? – Савчук поднял повизгивающий планшет, на экране которого появилось окно с требованием ввести командирский PIN. В принципе, такого быть не должно – рассылка внутри Компании дело обычное, но вот так, по боевому каналу, во время операции… Получалось, что приоритет месседжа позволил ему послать и московское командование NCA Division, и тем более местное екатеринбургское.

– Иггорь, это что-то серьезное. – Командир дал команду на остановку и неуловимой дробью вбил свой номер.

– Чего там?

– Погоди… Это… Этто что еще за новостти… Ты понял? Отменили бакс! Тепперь будет какое-то глобо… Так… Ну, это понятно, обещают, что никто не потеряет… Ага, евро будет еще месяц, – успокоился Томас, вернул на экран карту и скомандовал доложить готовность.

– Погоди, как это еще – отменили бакс?! Ты че? – выдохнул Савчук, хранивший изрядную сумму в потрепанных полтинниках и сотках, но эстонец не слушал, принимая доклады о готовности к маршу.

– Продолжить движение! – спокойно распорядился Командир и повернулся к Савчуку. – А вот так. Теперь вместо федерального резерва будет Голдман Сакс. Только безнал, все наши счета уже там.

– Ваш-шу мм-м-мать! – скривился Савчук, врубая пониженную. – Нет, а?!

Он сейчас завидовал даже нищему, но ничего не потерявшему пулеметчику-хохлу, трясшемуся позади, чего уж говорить об этом проклятом чухонце, предусмотрительно, как оказалось, переворачивавшем все свои боковые доходы в евро… А мы, мудаки, еще смеялись над ним… – скрипнул зубами Савчук. Первая, вторая. Разогнавшись, «хамвик» легко катился по рубчатой колее, догоняя притормозившего перед поворотом Брэдли… Бляди! Ну и че я теперь буду делать с вашими ебаными бумажками? А?! – Савчука разъедало изнутри самое настоящее отчаяние. Выход в отставку, маячивший уже не в безнадежно отдаленной перспективе, домик в Коста-дель-Соль, необременительный курортный бизнесок типа бара или прогулочного катера, все, все, все бля! – растаяло во вновь ставшей расплывчатой и враждебной перспективе.

– Суки, пидар-р-расы!!! Столько, блядь, лет отхуярил на этих… – Договорить ему не удалось: из внезапно заполнившей весь передний обзор мутной тучи прилетел кусок гусеницы Брэдли, лишив тело Савчука плеча с рукой и всего левого бока. Бешено вращающийся трак, не потерявший и десятой доли энергии, чисто срезал левую сторону кресла, пронзил смешную жесть кузова и с гудящим свистом ушел в чахлую березовую рощицу слева от дороги.

Словно задумавшись, пойманный взрывом четко на середине корпуса «Бредли» замер на миг и, ускоряясь, завалился на левый борт. Не удержался – борт лег как раз на невидимую под уцелевшим снегом обочину, наклоненную в кювет, и опорные катки, не выдержав двадцати тонн, подломились. БМП тяжко ухнул под откос, подняв тучу снега.

А ведь едва не пришлось отменять операцию – колонна по непонятной причине остановилась сотни за три до засады, причем Ахмет четко ощутил разбежавшуюся оттуда вспышку беспокойства; но потом как ни в чем ни бывало тронулась – и головной БМП четко накрыл собой фугас, не вильнув и не отклонившись от самой разумной траектории.

…Все. Вот теперь все как надо… Слева раздался дружный автоматный грохот… Давайте пока сами, мужики. Как учили – водилы, командиры, пулеметчики… Ахмет напряженно вглядывался в оседающую тучу, стараясь разглядеть шедший за БМП «хамвик». Едва показалась морда, Ахмет достроил по ней салон и долбанул в сторону пулемета. Три, три, два. Молчишь – вот и молчи. Так, теперь как там задний. Слух легко выделил два последних ствола в цепи. Нормально – никаких суетливых очередей на полмагазина, пацаны размеренно отсекают по три-четыре.

Пять секунд. Еще столько же, и пойдет ответка. Ахмет навелся на «КамАЗ» с охранением – водила вываливается из кабины, сидевшего рядом не видно. Будем надеяться – мертв и за руль не полезет. Припомнив расположение агрегатов, тем не менее проконтролировал пол кабины – вот так; перевел огонь на кузов… Сука, жаль, жопы не видать – может, они сейчас как раз на землю сыплются. Ага, трассер – три на остатке. Хорошо, как раз перед ответкой перезарядиться… Издалека донесся пронзительный крик Сереги – зря командуешь, сейчас все в горячке, вряд ли выполнят. На правом фланге громыхнули пулеметы. Все, пошла массовка. Так, а че это у нас движок не заглушен?! Наводясь на капот главной фуры, Ахмет всем телом почувствовал, как скорчившийся за панелью водила пытается воткнуть передачу, выжимая сцепление левой рукой… Не, ни хуя, дорогой… Два, два. Кажется, все. Еще два. И еще три – на хуй мне тут ездоки не нужны. Оба, горим, что ли?! А-а-атлично, Григорий! Ответка сначала пошла густо, но бестолково – не зря снежок перед стрелками притоптали, по черному выхлопу АК, сливающемуся с потянувшейся над дорогой гарью, расположение сразу не вычислишь. Ухнул разрыв, осыпав гребень высотки мерзлой землей. Суки, умудрился кто-то кинуть! Хуйня, большим недолетом легла. А! Вот он, метатель сраный!.. Два, два, два. Есть, аж брызнуло! Ништяк, еще где?

Количество работающих с той стороны стволов таяло на глазах – все правильно, куда им из-под пулеметов с флага деваться. Пулеметчики отработали на славу – еще по рожку, и можно на охват. Опасно обходить забитую колонну, но надо: на очереди быстрое мародерство и отход… Сколько у нас? Хоть бы немного…

Огонь резко пошел на убыль и угас… Неужели – все? Не может быть… – Серега опасливо приподнялся на локте. В голове пронзительный звон и уханье сердца… Надо что-то командовать, а что?!. Почти панически резануло по нервам, но, слава Богу, с правого раздался хриплый голос Старого:

– Эй, господа хозяюшки! Живые есть? Ежли есть, руки в гору и выходим.

– И че? – глухо, как из по-земли, донеслось с той стороны дороги. – Конфетку дашь?

– По ебалу разок. Серьезно, мужики, не трону.

– Чего это ты такой добрый?

– Война войной, а безоружных мочить не приучен.

– Да ну?

– Слышь, ты тупой? Башку включи свою – на хуй ты мне сдался? Раздену, и иди. Мне товар гранатами портить неохота. Давай не еби мозги, выходи уже, а то закидаем.

С минуту там молчали. Серега напрягся – а если не поверят про гранаты? И че тогда? Гранат-то ведь нет, ни одной…

– Слышь, эй! Точно не кончишь?

– Я в баб кончаю. Не ссы, сказал – не трону. Только все вылазьте, понял ты меня? Если хоть один пионер-герой останется – всех завалю.

Над дорогой повисла пауза, выделив треск пламени, лениво копошащегося в заднем «хамвике» и под расстрелянным сильнее всех средним «КамАЗом».

– Выходим, не стреляйте.

Ахмет приподнялся над гребнем, держа на прицеле то и дело затягиваемый копотью проход между главной фурой и первым «КамАЗом». Из дыма вышел первый хозяйка – здоровенький хлопец в расстегнутой до пупа куртке. Аккуратно отбросив свою уродку, он вытянул руки в стороны и замер, не сводя глаз со Старого. Серегу словно подбросило – не дело старшему сидеть, как зритель в театре. Привстав на колено, он выждал момент, когда Старый начнет распрямляться, и со всех ног дунул к первому «КамАЗу», держа на прицеле осторожно выбирающихся из-за машин хозяек.

Встав рядом с Ахметом, Серега с кровожадной сосредоточенностью сверлил взглядом испуганных врагов… С виду – люди как люди, а?! А че, суки, творите с нами! Ну вот, пидарасы, ща ответите! Эта мысль довольно ясно читалась на его возбужденной боем моське и добавляла холодного пота обреченным иринисам, старающимся не поймать случайно взгляд этого юного дикаря с горячим автоматом в руках. Семеро хозяек выстроилось в неровную сгорбленную шеренгу неподалеку от кучи сброшенных стволов.

– Все? Подранков не валяется там? – Серега заметил, что тон Старого изменился: Старый явно торопился, разговаривая с пленными как с пустым местом – ни малейших попыток рулить, ни грамма эмоций… Да он их списал… – догадался Сережик и пообещал себе, что уж на этот раз перехватит лично хотя бы одну глотку.

– Есть, но тяжелые. Стрелять не смогут, – с готовностью доложил тот же длинный, что отозвался первым. – Я еще слышал, как в кузове кто-то…

– Цыц – оборвал разговорившегося Старый и вытащил из кармана связку пластиковых хомутов, бросив ее прячущемуся за спины других коротышке. – Эй, порося, покрути-ка корешков своих. Чтоб затягивал как следует, понял? Так, э, пидарасы, ладошки врозь сделали! Ты, баран! За спиной! Во-о. Крепче тяни, свиненыш. Все, теперь сам иди сюда…

– Ой!

– Терпи, свинья, один хуй зарежу… – ухмыляясь, пробормотал Ахмет, вталкивая коротышку в толпу пленных и вдруг гаркнул так, что пленные вздрогнули как один организм: – А ну, пали, суки! Пали, быстро! Куда, блядина! Мордой вниз. Кто дернется – труп. Сереж. Иди колонну зачищай. Помнишь?

– Да. От середки к краям, выстрелил – заглянул. Пулеметы страхуют. В кунги заглядывать издаля, после очереди.

– И смотри – пулемет сначала проверяй, если норма – тогда со станка сымаешь, там повертка такая есть справа, и весь патрон пулеметный собрать, чтоб ни одного не оставили. На хавку – по хуй, главное – патрон и медицинское все. Смотри, чтоб из шмотья ниче, кроме бушлатов и сапог, не брали, и так тащить до хуя. Все, давай, Серег, и быстро все – у нас десять минут на все про все. Какая непонятка – пришлешь.

Серега убежал, на ходу раздавая приказы своим мужикам. Ахмет протяжно выдохнул, обведя темнеющее небо настороженным взглядом, и присел на корточки у головы одной из неподвижных фигур на затоптанном снегу.

– Эй, братишка, тебя как звать-то? Жить хочешь?

Правильно забитая колонна четко выстроила зарождающийся Дом. Так бывает всегда – когда люди обнаруживают войну, они быстро избавляются от лишнего. Сомнения – лишнее. Человек с сомнениями приносит беду всему подразделению, это он постоянно отстает, теряет доверенное имущество, ломает единственную лопату, попадает в плен. Его надо постоянно выручать и подгонять. Потому сомневающихся ненавидят все – и товарищи о оружию, и командиры.

Особенно командиры. Это оттого, что подчас сомневающийся заставляет командира стать убийцей – от приносящего несчастье надо избавиться, и командир вынужден отделить сомневающегося, послать его на смерть вместо нормального бойца, чтоб подразделение получило с его смерти хоть немного выгоды. Делается это всегда обманом, и от этого командир ненавидит сомневающихся еще сильнее: негодный для войны человек заставляет командира обманывать и убивать своих, что делает войну совсем уж поганым занятием. Вот что самое хреновое на войне. Не страх, не смерть, не ее насмешливая и бессмысленная несправедливость, а именно это. Страх проходит, а это – нет, оно намертво впивается в душу и лежит на самом ее дне тяжелой склизкой тухлятиной. Именно это будит тебя посреди ночи через десяток лет, и ты к концу второй сигареты в тысячный раз повторяешь все те же расчеты и делаешь все тот же вывод – да, я тогда поступил верно, и идешь обратно в постель, а на душе все равно лопается корка, и что-то жгучее сочится из трещин.

Но войну не бросишь и не уйдешь – вот что на войне и самое плохое, и самое хорошее. Поэтому…

…Поэтому сделаем так, решил Ахмет и окликнул углубившегося в изучение трофейного бинокля Серегу:

– Сереж, у тебя Губа и этот, в пальте обрезанном, че делают?

– Лесхоз, что ли? Ленты их снаряжать посадил, а че?

– Пожрали они уже?

– Да, а…

– Иди отбивай их. Остальных сюда давай.

– На хера, Старый? Ты же говорил, наката подождем?

– Не будет никакого наката.

Сережик только недоуменно косанул на Старого, но, ничего не сказав, скрылся за дверью.

Народ ввалился, наполнив бывший Кирюхин кабинет непривычными запахами хозяйской амуниции. Мужики расселись вокруг длинной взлетки и одинаково завозились, закуривая душистые трофейные сигареты. Дождавшись тишины, Ахмет, сидевший на корточках у открытой дверцы буржуйки, прихлопнул дверцу и опустился в глубокое Кирюхино кресло.

– В опчем, так. Че мы с вами сегодня откуролесили, думаю, все понимают. Этого нам никто не спустит, даже эта пидарасня. Или есть надежда соскочить? – подчеркнуто не торопясь, раздумчиво спросил Ахмет у народа, приглашая высказаться каждого.

– Э, ладно тебе, Ахмет. Все понимают, куда бошки совали.

– Теперь они, пока нас не перестреляют, на Пыштым не дернутся?

– Ниче… – злобно оскалился маленький мужичок, которого погоняли Кобзоном. – Перестреляют они. Эт ишо перестрелять надо. Они нас тут перестреливать подзаебутся. Не, в оконцове, может, и зачистят, базару нет; но, сука, незабесплатно. Ой проплатют они, дохлого Кобзона понюхать…

– Да и перестреляют… Оно того стоит. Экий праздничек-то нонче. Опять же да: привалить нас – это еще поработать придется. И еще хуй его знает, кто кого привалит…

– А мы их сколь, двадцать семь нащелкали? Сытый, ты же вроде считал?

– Эх, с начала самого бы так… – вздохнул кто-то на конце стола, тут же получив оборотку:

– А кто мешал-то?

– Не, дохлятины двадцать семь.

– Точно. А двадцать восьмой и девятый вон у Ахмета где-то. Слышь, Ахмет, ты там падло это не кончил еще?

– Нет покамест. Они у нас чуток сомлели, отдыхают. Еще потрясу малость, как отойдут… В опчем, нет сомнений, мужики? Нормальный мы с вами ход сделали?

Народ шумно подтвердил – какие сомнения? В самый цвет. Устали ныкаться, сколько уж сидим под полом, как тараканы какие, а тут в кои веки хозяйской кровушки хапнули.

– Ну, не столько хозяйской, сколько холуйской. Мы сегодня ни одной настоящей, породистой твари так и не заполевали. Все или наши бывшие, или хохлы с чухонцами всякими. Корейцы были еще или япошки – хрен их разберешь.

– А тебе самую голубую надо, да? К этому клонишь? – глухо сказал в никуда один из мужиков, до сей поры внимания Ахмета к себе не привлекавший.

– Догадливый, – согласился Ахмет, плюща догоревшую сигарету.

В хозяйском кабинете повисла напряженная тишина. Мужики явно не одобряли еще не озвученную идею – сегодняшняя удача показалась им настолько из ряда вон выходящим событием, что любые мысли о повторном заходе невольно сравнивались с дерганьем черта за бороду. На самом деле если пофартит увернуться от ответки, то грех дергаться и искать на жопу приключений – взятый утром хабар обещает сытую спокойную зимовку.

Надо врать… Опять вокруг люди, и опять начинается вранье… С усталым отвращением Ахмет вытряс из пачки новую сигарету. …Почему так? Как соберется больше двух человек, сразу начиается. Как заебло это все… Ниче. День – и все. Завтрашний день…

Ахмет тщательно утолкал сигарету обратно в пачку и обвел Сережиковых мужиков взглядом, в точно подобранной пропорции смешавшим уверенность, одобрение и немного вызова.

– Личного состава на базе шестьсот человек.

– Ох ни хуяшеньки… – выдохнул кто-то.

– Обожжи бояться. Это половина баб, да педрилы всякие за компьютерами, вояк гораздо меньше. Войск федеральных один платун, это взвод по-ихнему. Половина срочников, половина наемные, типа как у нас раньше контрактники были. Призывники – так, мясо. Контрактники, по сведениям, посурьезнее. Взрослые мужики, сытые и с опытом.

– Уже вдвое больше, чем нас…

– Так оно. Однако мы с ними стенка на стенку ходить не станем.

– А как тогда? Какие мысли?

– Потом о мыслях. Так, взвод армейских. Дальше. Эти, частники наши утренние. Три… теперь уже два взвода. Этих вы сами видели. Это «Иринис», контора так называется. Есть еще «Блэкватер», тоже контора типа этих. Еще взвод.

– Рота с гаком набирается…

– Не все еще. Еще милитари полис, полиция военная. Чуть больше десяти человек, эти черти точнее не знают. Больше десяти, меньше двадцати. Не бойцы.

– А че они там делают?

– Пьяных поди по барам крутят, – хмыкнул Сытый, определенно собиравшийся поддерживать старших Дома при любом раскладе.

– Точно, – подтвердил Ахмет. – Там два бара у них.

По мужикам пробежало едва заметное шевеление, кто-то даже пробормотал неясную фразу со словом «пиво».

– Не только пиво, – тут же отреагировал Ахмет. – Соляр. Жратва. Патрона море, ствола море, техника. Понимаете, рядом с чем ходим? Это все. Это столько, что навсегда.

– Мертвому оно без надобности, – обозначился главный оппозиционер, тот самый невзрачный мужичок. – Ахмет, я вот что скажу. Ты мужик боевой, и не без удачи. Сегодня ты это показал, базару нет. Но ты знаешь, куда сейчас народ потащить хочешь? Половиной батальона воевать. Понимаете вы это, братцы? Почти полбатальона там сидит. С минометами, за минными полями. А нас отделение.

– Обожжи бояться, – повторил Ахмет ключевую фразу разговора, спокойно и доброжелательно глядя на мужика, и остановил жестом напружинившегося Сережика, явно собиравшегося ринуться обозначать, кто тут старший. – Я сейчас доложу, что имеем. Есть над чем репу чесать. Только вот еще че, пацаны. Там у них наши, сто шестьдесят человек. Типа как рабы. Им эти на головы какие-то электрические хуйни натянули, и они там по самым херовым местам лазают, этим разные дорогие штуки достают.

– Это как – электрические хуйни?

– Да, че это? Чтоб не сбежали?

– Это тебе эти двое сказали?

– Ну да. Говорят, в зоне, где радиация, там ходят. На голове – шлемаки такие здоровые, как на мотоцикле ездить, и через них эти как-то ими управляют: туда пойди, то принеси. А че это за байда, я сам толком не понял, – снова соврал Ахмет, не желая размазывать про виртуальную реальность и ломать темп разговора. – Эти двое пидоров сами ладом не в курсе. Они так, соляра, через день на ремень.

Кидать – очень опасная штука. Такого вообще не бывает: кинуть – и потом спокойно спать. Кидалу всегда находят и наказывают. Короче, кидать нельзя. Как бы. Но уж если ты собрался кого-то кинуть, то кидать надо сразу на все. Так, чтоб прокинутого раздавило, расплющило окончательно и бесповоротно, в говно, в парашную грязь, до паморок. Если ты не умеешь кидать ТАК – на все, на полную, до кости, до последного гроша – не берись. Убьют, без вариантов.

Мастера никогда не кидали по-другому. Уж кто-кто, а они всегда умели кидать и всегда делали это даже не оптом, а тотально. И когда они кидали кого-то, упираться было бесполезно, даже если жертва видела все их движения насквозь: при равном мастерстве выигрывает всегда тот, кто тяжелее. Мастера всегда ухитрялись к выходу на ринг весить больше; а что до мастерства… Ничем, кроме кидалова, они не занимались уже много веков. Есть даже мнение, что много тысячелетий, но эту информацию пока не проверить.

Нынешний бросок поначалу тоже развивался четко по графику: жертва, как обычно, велась на щедро раскиданную гнилуху и отождествляла себя с разными «государствами», якобы здорово отличающимися между собой и преследующими «разные интересы». В этот раз получилось даже особенно профессионально: особо продвинутые животные дошли даже до того, что начали отождествлять интересы скота и работников бойни. Высший класс работы.

Пришла, пришла пора жатвы, стадо готово. Мозги надежно взболтаны и выхода не найдут, хотя вокруг и нет никакого забора – самые надежные заборы те, что существуют лишь в головах. Мысль о сопротивлении не то что представляется крамолой, а просто не вмещается в скотьи головы – наоборот, чувствуя запах наточенных ножей, стадо с собачьей преданностью лижет руки забойщиков, гневно замыкивая недостаточно рьяных.

Мастера уверенно загнали стадо в непонятное и нанесли отработанный завершающий удар – по кормушке. Зачем входить в загон с перепуганными животными. Они прекрасно справятся с собственным забоем и сами, и, когда все будет кончено, останется только зайти в вольер и аккуратно перерезать глотки еще шевелящихся подранков: кровь надо спустить на землю – внизу ее ждут те, кто когда-то научил Мастеров этой неторопливой, но безошибочной охоте за себе подобными.

Однако один из быков иррационально взбрыкнул под занесенным ножом: такая внезапная и целенаправленная ломка глобальных финансовых рынков могла означать только одно – Судный день. Бык, уже стоящий в забойном станке, решил уйти не один, плюнув мяснику в морду сотнями допотопных «Дунь-Фэней» из синьцзянских шахт; но, как обычно, попал лишь по мулете.

Удар по Штатам прошел далеко не весь, но хватило и горстки слабеньких моноблоков, которым не пришлось прорываться сквозь плазменные облака HAARP, вовремя размазанной ранцевыми боеприпасами пожертвовавшего собой спецназа. Пользуясь старинными русскими наработками, Генштаб НОАК минимальными средствами достиг неплохого эффекта. Оставив в покое поля ШПУ[80] в южных пустынях и неприступные бункеры НОРАД, редкие боеголовки подняли на воздух титанические нефте– и газохранилища Техаса, смыли Великими озерами Новую Англию, отработали по гидроузлам на Миссисипи и Миссури, породив поддержанную и разогнанную следующими ударами гигантскую грязевую волну, разбившуюся в сотне миль от устья об одну из тех редких термоядерных вспышек, что превратили в вишневые озера кипящего железобетона крупные городские агломерации Ист-Коаст и Калифорнии. Впрочем, пара сотен образовавшихся в этом процессе мегатрупов никаких особых неприятностей Мастерам не причинила – выжженная биомасса так или иначе подлежала утилизации; кому, скажите на милость, при Новом Порядке нужна этакая прорва брокеров, страховых агентов, домохозяек и стриптизерш, не способных ни к чему, кроме шопинга. В этой гекатомбе присутствовал даже позитивный момент – с плеч Мастеров свалилась проблема переформата Штатов, поставленных на уши сперва одними мексами, а затем уже теплой компанией из негров, латиносов и примкнувшей к зачинщикам китайской диаспоры.

Куда неприятнее была полная потеря всей спутниковой группировки – орбитальные автоматические перехватчики НОАК оказались гораздо эффективнее, чем было принято считать в экспертных кругах, и многие элементы стратегических ядерных сил остались без целеуказания и топопривязки.

Успешно поразили цели одни подводные лодки, пусть далеко не все, но хватило и Азии. Что Северная Индия, что промышленные области Китая стали мертвыми грязевыми равнинами с выжженными пятнами на месте бывших городов. План Мастеров свернул не на самый желанный сценарий, но ничего страшного, в целом события остаются под контролем. Что с того, что глобус теперь истыкан окурком и мир, каким мы его знаем сейчас, приказал долго жить?

Последний борт с airbase Koltzovo[81] подняться не сумел. В ходе скоротечного боя у терминала брошенный на стоянке заправщик получил шальную очередь, наискось перечеркнувшую его блестящую керосиновую емкость. На несколько секунд задумавшись, тридцатикубовая бочка постояла, окутываясь едва заметным дрожанием раскаляющегося воздуха, а затем лопнула с мягким грохотом, щедро окатив пламенем сгрудившиеся у полосы БМП конвоя, протащившего через взбесившиеся окраины Екатеринбурга колонну с VIP-пассажирами. Жирно закоптив, БМП подержали несколько минут тягостную паузу и почти одновременно рванули, присоединяя к фейерверку «хаммеры» конвоя и эксплореры прибывших на посадку випов.

Над летным полем пронесся отчаянный вой прорывавшихся к самолету, на секунду-другую перекрыв жадный треск пламени. Теперь беречь самолет не было никакого смысла, и Galaxy загудел от множества дыр, щедро высыпающих на его фюзеляже. Доставалось и крыльям – в бетонку ударила одна резко пахнущая струя, другая, пятая… Топливо вспыхнуло, поджаривая не успевших отскочить обороняющихся. Через секунду после первого сдетонировали остальные баки, мгновенно обуглив уже и отскочивших, – даже их противники, лежа в сотне ярдов от чадящих коробок конвоя, ощутили раскаленный толчок, за которым поле накрыл грозный рев оглушительного взрыва.

Последний шанс покинуть демократизированную Центральную Северную Азию весело полыхал на рулежной дорожке, высвечивая на низких облаках колеблющееся оранжевое пятно. На несколько секунд стрельба притихла, и стало слышно, как из-за тяжелой облачности с запада доносится смутный прерывающийся гул борта, успевшего подняться в самом начале стрельбы. Впрочем, и он не сядет на главной базе RCRI под Moscow city: когда С-5 будет над Волгой, автоматический орбитальный перехватчик НОАК разнесет последние саты GPSobckou группировки, а брошенная еще утром диспетчерская энергосистемы оставит без питания радиоприводы[82] airbase Sheremetevo. Так что еще кто знает, что лучше – после тридцати минут всеобщей истерики размазаться о глинистый подмосковный косогор или бегать среди выгоревших коробок аэропортовского поселка с горящей покрышкой, прикрученной на спину егозой[83].

Аня сидела в кресле, не сводя растерянного взгляда со страницы персонального инвестмент аккаунта в Wells Fargo, где держала свои не шибко великие сбережения. Получалось, что у нее теперь нет денег. Почти совсем. Такого не могло быть. Доллары, самые настоящие из всех деньги! С ними ничего и никогда не могло случиться! Что это за «глобо» еще? И почему евро один к одному меняют, а доллар – как бумагу какую-то?! Как так?! И акции – при чем тут акции? Ну, меняете доллар, обдираете, хрен с ним – но акции-то тут при чем?! Аня смутно помнила, что в Америке, когда проходила social harmonisation, им объясняли, что каждый купивший акцию, покупает кусочек фирмы и становится как бы совладельцем.

– Вот тебе и совладелец… – злобно процедила Аня, гася страничку актив рипорта. – Сволочи…

Но это были еще цветочки. Представив, во что теперь превратится размеренная и давно устоявшаяся жизнь базы, Аня помрачнела уже всерьез… Сейчас как все узнают… С ума ж посходят, разнесут тут все, сволочи. А ведь я же за всю эту скотобазу отвечаю… Ну и повышеньице, ай да карьерный рост… Как чуяли, сволочи, а! Все рассосались! Что чертов Сатил, что этот хитрожопый Эбрахамсон. Крутись тут теперь, а эти ублюдки будут жрать лангустов под шампанское…

Однако ни старому хитрюге Эбу, ни пережившему его на десять минут эпикурейцу Сатилу не пришлось икать от поминания своих имен в столь негативном контексте: подлетев к аэропорту Кеннеди, самолет Эба, уже зашедший в посадочную глиссаду, вспыхнул и развалился от близкого подрыва зенитной ракеты. Высотный взрыв ее ядерной боевой части не смог остановить несущуюся из космоса боеголовку, но трем десяткам бортов, кружащих в посадочной очереди, хватило с избытком. Сатил тоже не мучился – военно-морская база Мумбай числилась среди первоочередных целей, и Сатил даже не проснулся, за компанию со свежеотстроенным домом превратившись в горстку пепла, несущегося в воздушной волне перед циклопическим цунами.

Не зря, однако, третий век держится в обороте сентенция о русских женщинах, которые ловят на скаку коней и непринужденно посещают горящие избы: Аня быстро взяла себя в руки и принялась ранжировать назревающие в своем хозяйстве проблемы. Даже набросала некое подобие плана мероприятий – и приступила к его выполнению. Начала с командира федералов – с ним у нее складывались довольно доверительные отношения.

– Грин, вы уже в курсе? Про связь? Конечно… Ваши парни как? Конечно… Нет, я о наших делах… Давайте-ка лучше у меня, я сейчас соберу кого смогу. Сядем, подумаем, как дальше… А? Да. Да. Сколько? О’кей, жду.

– Алло, это исполняющая обязанности Директора. Соедините со старшим. Какой к черту механик?! Старшего по Dincorp! Кто у вас там самый большой босс? Ты идиот? Албанец? Какой еще к чертям албанец? Мне насрать, хоть китаец! Ты по-английски понимаешь?! Понабрали… Что это еще значит – без коммуникатора? А, в душе… Тогда беги в этот ваш душ и скажи ему, что его ждет Директор! Понял? Директор! Через десять минут!

– Мистер Райерсон? Это Соассеп. Зайдите ко мне. Да, прямо сейчас. А потому! Вы что, не в курсе обстановки? Че-го-о-о?! А такое, Райерсон! По праву старшего на этой сраной базе! И ни с каким начальством я ничего согласовывать не буду! Вы что, думаете, никто не знает, кто здесь заправляет стукачами? Каждая собака знает! Нет. Нет, Райерсон. Все… Все, я сказала! Все выскажете лично. Вылезайте, и ко мне. Десять минут. Я сказала – десять минут. – Едва Аня успела перевести дух, оттянув задиристого аэнбэшника, как трубка в ее руке ожила.

– Соассеп. Да, слушаю. Что?! Как все?! А этот, чухонец… Томас? И Томас? А Савчук? И Савчук… А кто?! Ни одного? Что, вообще ни одного?! И что, что теперь? Сколько сейчас ваших? Нет, погоди, дай мне старшего… А я откуда знаю? Кто у вас старший сейчас? Взводов? Вот и давай. Да любого, кто ближе! На хрен мне их коды, просто дай им трубку, идиот!

Доведя до непонятливого кавказца приказ явиться к руководству, Аня уже не очень-то верила в реальность происходящего, слишком много однотипно-негативного сигнала свалилось на нее за полчаса. Ее внимания требовало еще что-то. Что там еще… Ага! На дисплее навязчиво мигал квадрат, который она еще ни разу не видала горящим. Что-то техническое, кажется, связь… Аня кликнула его и пододвинулась к монитору, пробегая глазами открывшийся месседж.

– Твою мать! Еще, блядь, этого не хватало! – прочитав сообщение, взвыла Аня, в отчаянии уронив руки на колени. – Айтишники докладывали, что связи нет. Ни по спутникам, ни по релейке, ни по кабелю.

В кабинет вошел Грин, и Аня спешно подобралась. Не хватало еще Директору распускаться. Единственный из американцев, кто был Ане как-то симпатичен, сегодня Грин перестал походить на себя, став этаким шерифом из тех бесконечных спагетти-вестернов, которые Аня смотрела днями напролет, сидя на вэлфере в Jersey-city.

– Yekaterinburg отвечает? – первым делом осведомился Грин, подсаживаясь к столу для совещаний.

– Нет. Никто не отвечает. Айти только что доложили, что связи нет. Вообще ни с кем. Одна локалка.

– Плохо, – бесстрастно прокомментировал эту новость Грин, разжигая сигару.

– Похоже, вы не очень-то удивлены, Ник.

– Давно уже жду.

– Чего? Что нас обдерут, как липку?

Грин засмеялся, но было видно, что ему ничуть не весело.

– Наплевать на деньги, Энн. Думаю, что все куда веселее. Думаю, что теперь деньги не будут вас так волновать. Похоже, мы таки дождались. Эх, а я то рассчитывал, что веселье начнется уже без меня…

– Вы о чем, Ник? Чего мы дождались?

– Войны.

– Чего?! – поперхнулась Аня, ощущая внутри ком из мгновенно смерзшихся внутренностей. – Войны?! Какой войны, Ник? Вы что?

– Так, как нам повезло с русскими… простите, мэм. Короче, два джекпота подряд – не очень-то похоже на реальную жизнь, правда? Не на русских, так на китайцах мы должны были нарваться. И, думаю, нарвались. Я думаю, мы и китайцы только что обменялись сотней-другой гребаных ньюков.

– Ник, вы это серьезно?

– Абсолютно. Спутники просто не могут вырубиться все сразу. Значит, они уничтожены. Единственный, кто обладает средствами для этого, – Китай. А такое действие означает войну, без вариантов.

– И что теперь?!

– Вы босс. Думаю, у меня больше нет законного начальства; значит, мой начальник теперь вы, Энн. Нас все бросили. Как обычно. Сначала ты служишь, бегаешь под пулями, как последний идиот, а потом тебя бросают посреди самой большой в мире задницы.

– Ник, вы… вы поможете мне? Если сейчас допустить хаос, то…

– Согласен. Ничего хорошего не будет.

– МР мне не подмога, сами знаете…

– Да уж, – улыбнулся военный, живо представив себе начальника военной полиции Ширса со своей командой обленившихся толстяков, на которых дико смотрится военная форма.

– Ник, я уже вызвала всех командиров, они должны быть в течение… думаю, часа. Да, ты уже знаешь, что у Erynis только что пропал один взвод?

– Нет. – Грин встревоженно выпрямился, откладывая сигару. – Где?

– Fucking pro have made it, – пробормотал сквозь зубы Грин, рассматривая в ПНВ место боя.

– Specnaz? – тихо переспросил водитель, еще заставший фильмы по Тому Кленси, где самые большие неприятности приносили именно эти части вечно пьяной русской армии.

– Годзилла. Или Бен Ладен. Все может быть, – мрачно буркнул Грин, плюхаясь обратно на сиденье. – Джек, разворачивайся и увози скорее отсюда наши… Кхм… Простите, мэм. Макконахи, слышишь меня?

– Да, сэр, – ответил командир ближней БМП.

– Врубай A3[84] и гаси фары, возможны пуски. Финнеган, тебя тоже касается.

– Да, сэр. Исполняю, – донесся отклик второй БМП.

– Парни, страхуете, мы уходим. Джек, а ну, сынок, дай-ка полный газ. Мэм, держитесь крепче.

– Ник, вы что?! Может, там кто-то живой! Раненый! – Аня в сердцах ударила по плечу Грина обоими кулаками. – Слышите?! Остановитесь!

– Там нет живых, мэм. – Грин обернулся и ловко поймал кулаки Ани одной рукой. – Успокойтесь, Энн. Поверьте, я знаю, что говорю. Я видел, как работает русский спецназ, когда еще в самом начале немцы давили их 5-ю бригаду. Это дьяволы, кровожадные чудовища. Я молю Бога, чтоб никто из Erinys не попал им в руки живым.

«Хамвик» подпрыгнул на ухабе, да так, что Аню бросило к самому потолку. Перевалив через невидимую под снегом канаву, джип вылез на собственный след и шустро понесся обратно к базе.

– Так это они, сэр? Specnaz? – снова осторожно поинтересовался заметно мандражирующий водитель, когда дорога пошла поровнее и стало можно разговаривать, не опасаясь откусить себе язык.

– Все может быть, – неохотно признал Грин. – Может, и не specnaz, но частников они уделали, как щенят…

– Что там было, Ник? – тихо спросила Аня, но Грин расслышал:

– Засада. Классическая, как учат на курсах юного моджахеда. Частники не случайно наткнулись на этих мерзавцев, мерзавцы знали, что пойдет колонна, и ждали именно ее.

– Вот даже как?

– Да. Кто-то из наших попал им в лапы живым.

– О господи…

…Эта русская переживает за незнакомых ей «диких гусей» так, словно они ей родные братья… – который раз отметил Грин. Похоже, что с сердцем у нее все о’кей. Jesus, если удастся выбраться из этой задницы, то, пожалуй, стоит поговорить с ней начистоту; она, кажется, тоже не против… А почему нет? В Европе на таких, как я, спрос высок как никогда, юропиэнс взялись-таки за своих муслимое и ниггерое. Выберем местечко потише… Кроатия, например. Тот же Дубровник. Пойду служить к этим albanian mobs, пo старой памяти. Купим домик на берегу. Только б выбраться из этой задницы…

– О, КПП показался. Джек, за теми кустами – вставай.

– Почему, сэр?

– Здесь местность открытая. С них станется встретить нас у самой проходной. Подождем «Брэдли», так спокойней… Макконахи, Финнеган, как у вас там?

– Тихо, сэр!

– Давайте ко мне. Я стою у поворота на базу, не затопчите.

– Значит, все-таки это specnaz… – пробормотал про себя водитель.