О русском пьянстве, лени и жестокости Мединский Владимир

Глава 4

Мифы Московии

Эта Руссия лежит за пределами знакомых нам русских земель, еще дальше.

С. Герберштейн. «Записки о Московии»

Изучать историю XIV–XV и тем более XVI–XVII веков намного легче, чем историю Древней Руси. Сохранились сотни, тысячи текстов. Среди них и официальные документы, и летописи, и литературные произведения.

В числе самых ранних — «Моление Даниила Заточника, написанное им своему князю Ярославу Владимировичу» (конец XII — начало XIII века).

В «Молении» сначала звучат обычные для того времени слова разочарования о мире. Друзья неверны, развлечения надоедают, «зла жена и до смерти сушит». Но вот отречься от мира «заточнику» тоже не хочется. Даже из монастыря монахи бегут, гонит их «блудный нрав», а ведь лучше умереть, чем «Богу солгати».

Единственным светлым пятном в нехорошем мире становится для Даниила Заточника… княжеский двор. Как хорошо служить князю! «Яко птицы небесные уповают на волю Божию, тако и мы, господине, желаем милости твоея».

Без внимания князя человек — чахлая травка у стены, на которую и солнце не посветит, и дождь не прольется. Все обижают человека, не огражденного страхом княжеского гнева.

Боярин князя не заменит: слаб боярин, и сухой кус хлеба на княжеском дворе лучше, чем на боярском — бараний бок.

«Моление» читалось и переписывалось, постоянно перерабатывалось, дополнялось, из него делались выборки, оно жило, творилось в течение ряда веков.

Через сто лет после «Заточника», появляется «Задонщина» — «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая». Это воинская повесть о Куликовской битве 1380 года. Написана, возможно, Софонием Рязанцем.

В числе известных произведений, которые представляют для нас интерес, — исторические. Например, «Повесть о Шемякином суде» — память народа о том, как самозванец Шемяка отнял власть у законного князя Василия. Стоит также упомянуть «Повесть о Калкской битве», «Повесть о разорении Москвы Тохтамышем» и «Повесть о Псковском взятии».

Для полного представления всей картины и исторического контекста необходимо обратиться и к назидательно-религиозной, поучительной литературе. Например, «Домострой» духовника Ивана IV — Сильвестра. Или «Повесть о Горе и Злосчастии» — поучительная история о том, какие последствия могут ожидать молодого человека, если он отрывается от дома, если сын не подчиняется отцу. Церковные реформы Никона породили движение старообрядцев, которые оставили нам громадное количество литературы, открывающей целый пласт русской истории и культуры.

Особый интерес представляют сочинения протопопа Аввакума (1621–1682 гг.), главы старообрядчества, которые оцениваются как крупнейшее явление в истории русской литературы. Особенно важно для историка «Житие протопопа Аввакума им самим написанное» в период 1672–1673 гг. в пустозерской тюрьме.

О нравах Руси, ее быте, повседневной жизни говорят бытовые, любовные, приключенческие повести. Такие, как «Повесть о Петре и Февронии» — идиллическая история о супругах, любивших друг друга до последнего часа; «Повесть о Василии Златовласом» — история о том, как чешский принц завоевывает французскую принцессу и в конечном итоге на ней женится; «Повесть о Карпе Сутулове» — озорная история о том, как купеческая жена обхитрила купца, священника и архиепископа.

Если упомянутые выше повести — ироничные описания, то в «Повести о Карпе Сутулове» читатель находит критику священников, правда, мягкую, в рамках дозволенного. А вот в «Повести о бражнике» эта критика жесткая, переходящая в злую сатиру. Судите сами, вечно пьяный мужичонка попадает на тот свет. Святые не хотят пускать его в рай… А умерший бражник доказывает святым, что они еще грешнее его.

В начале Киевской Руси лежат события, послужившие богатой пищей для мифов: призвание Рюрика.

В начале Московской Руси тоже лежат события, послужившие для мифотворчества ничуть не меньше. Прямую линию развития от Киевской к Московской Руси начал Александр Ярославович Невский, личность легендарная и яркая.

Он сумел остановить Тевтонский орден и не пустить его в русские земли. Он усилил княжескую власть и уничтожил вечевой строй в Северо-Восточной Руси. Он не согласился участвовать в походе монгольского хана Берке на Иран, за что был им отравлен.

Отец-основатель государства нового типа, Александр, почитался и в Московии, и в Российской империи. Не случайно Александро-Невская лавра названа именно в его честь. И не случайно Петр I пытался перенести его мощи в Петербург. Миф о Ледовом побоище и о защите родной земли он пытался использовать для укрепления государства.

Окрепнув, Московия со времен Ивана III пытается стать не только самым важным и главным, но и ЕДИНСТВЕННЫМ русским государством.

Это проявляется как в политике «собирания земель», так и в разработке идеологии. Согласно официальной историографии, именно Московия является единственной наследницей истории Древней Руси. Проявлением этого становится принятие Иваном III титула «Государь всея Руси».

Политические деятели Великого княжества Литовского и Русского, а затем и Польши категорически возражали против этого титула. Ведь 90 % территории Великого княжества составляли русские земли. А в польскую Корону входила территория, которая сейчас образует единую самостоятельную страну — Украину.

Только тогда никто не называл такими словами эту территорию; и в представлении поляков, и в представлении московитов, и по мнению самих жителей Украины, это была русская земля, населенная «русинами», то есть русскими.

Украинская война 1654–1667 годов велась не за Украину, а за часть Руси, как это понимали все — и в Польше, и в Московии, и на так называемой сейчас Украине.

Насколько ни у кого не было сомнений в том, что Украина — часть Руси, говорит хотя бы такой факт: в 1687 году поляки хотели использовать Московию в войне с турками и татарами, организовать поход Московии на Крым. Московия согласилась, но при условии уступить Московии Киев.

Киев тогда входил в состав коронных земель, то есть подчинялся непосредственно Кракову. Но в представлении и киевлян, и жителей Москвы Киевщина была частью Руси.

Аргументация русских была простая: полякам последовательно читали все летописи «от основания Руси» и «от призвания Рюрика» в доказательство того, что Киев — русский. И поляки Киев отдали!

Иван III. Гравюра из «Космографии» А. Теве. 1584 г.

Иван III — один из самых недооценённых нашими школьными учебниками российских государей. Собственно, именно ему мы в наибольшей степени обязаны созданием нашего государства

Брак великого князя Ивана III с племянницей последнего византийского императора Константина XI Софьей Палеолог способствовал провозглашению Русского государства преемником Византии.

Тогда же предпринимались попытки связать начало русской истории со Священным Писанием, с Библией. Поскольку правнука Ноя, великого праведника, спасшегося в Ковчеге со всеми зверьми и растениями во время Всемирного потопа, якобы звали Скифом, а его сыновей — Словеном и Русом, делались выводы: славяне и русские происходят непосредственно от праотца Ноя!

Из этих мифов так естественно складывалась идея Москвы — Третьего Рима. Ученый инок Филофей Елизаровского монастыря под Псковом учел как разгром Рима варварами (не говоря от том, что этот италийский Рим «впал в латынство», то есть тоже в своем роде пал), так и взятие Второго Рима, Константинополя, безбожными турками.

В «Послании о крестном знамении» Филофей выводит свою классическую формулу: «Два Рима падоша по грехам своим, третий же стоит, а четвертому не бывать».[43]

Во времена Ивана Грозного родилась версия о происхождении Рюриковичей от императора Древнего Рима Цезаря Августа. Особые доказательства не приводились, просто сообщалось как общеизвестное.

В Священном писании можно обнаружить упоминание о том, что апостол Андрей Первозванный посетил Скифию — области, лежащие к северу от Черного моря.

По одним версиям (более достоверным), побывал св. Андрей в греческих городах Причерноморья — Карикинтии и Пантикапее. По другим, уже фантастическим, — в Киеве. Вернее, на том месте, где стоял Киев. И что Андрей Первозванный предсказал возникновение могучего христианского государства на Восточно-Европейской равнине. Легенда обрастала подробностями. Известны несколько ее версий.

Принимая послов от Папы Римского, Иван Грозный говорил им уже вполне серьезно: «Мы с самого основания христианской церкви приняли христианскую веру, когда брат апостол Андрей пришел в наши земли… а когда Владимир обратился к вере, религия была распространена еще шире».[44]

Из вышеупомянутого следует, что все версии русской истории — положительные мифы, утверждающие величие династии, могущество государства и его международное положение.

А. Рублев, Д. Черный «Андрей Первозванный»

Избрание Михаила Романова на престол «Московского царства русского государства» в 1613 году было отмечено сожжением книг по истории Руси. Масштаб фальсификации был не так уж громаден, а цель предельно утилитарная — уничтожались свидетельства того, что в XVI веке предки Михаила Романова вовсе не занимали такого уж высокого положения.

Для легитимизации власти Романовым требовалось стать Рюриковичами, и такая «правильная» генеалогия была для них создана. На месте заурядного боярского рода появились невиданные Романовы — почти прямые потомки самого Рюрика, а соответственно (хе-хе!) и Августа Октавиана! В общем, смотрите телесериал «Рим», новый сезон! — «Романовы. Венценосная семья».

Трудно понять историю России, если не помнить, как в ней фальсифицировали историю. Ведь в России, как и во всем мире, тоже менялись династии, происходили перевороты и революции. Как же тут без политических мифов?

Как и везде, новая власть в России переписывала историю предыдущего периода, отрицала одно, выпячивала другое, искажала внутренний смысл событий.

Год 1613 — период особенно рьяного мифотворчества, впрочем, положительного. Романовы никого не обвиняли, не объявляли негодяями или предателями, не отрицали достижений предшествующего периода. Их цель была прагматична — возвеличивание одного отдельно взятого рода, приписание ему даже не особых достоинств, а только одного качества, не так уж важного в глазах потомков — несуществующей знатности.

В конце концов, может это и цинично, но пусть Романовы происходят от Рюрика… или от Цезаря.

Да пусть происходят хоть от Адама и Евы, никому ведь от этого ни хорошо ни плохо. Если уж дух нации зависит от того, «худородные» Романовы или «знатные» — да и черт с ними, пусть будут «знатными».

XVI–XVII века — начало становления бытовых черных мифов о России. Возникают эти мифы на Западе и основываются на записках и воспоминаниях европейских путешественников: Сигизмунда Герберштейна, Альберто Кампенезе, Генриха Штадена и других. В XVII веке появляются также и сочинения других авторов: Буссова и Флетчера.

Может сложиться впечатление, что стоит любому западному человеку приехать в Россию, и он тут же напишет что-то гадкое. Примерно такой вывод и делают горе-«патриоты», считающие любого иноземца по определению врагом России.

Царь Михаил Федорович Романов. Миниатюра из «Титулярника».1672 г.

Самодержец, избранный на царство на настоящем съезде народных депутатов XVII в.

У человека же умного тут же появляется мысль — а может, мы знаем не все сочинения иностранцев? Ведь не может быть, чтобы все так просто…

Стоит начать изучать действительные источники, как все оказывается еще более сложным. Мало того, что не все знаем, так и не все авторы, ославленные «русофобами», на самом деле ими были. Но и те, кто были таковыми, писали не так однозначно, как кажется.

Пожалуй, начинателем тут был Герберштейн…

В России барон Герберштейн (Херберштейн, Herberstein), дипломат и путешественник, был два раза. Крупный государственный деятель, он выполнял деликатные поручения императора Максимилиана I. Император хотел, чтобы великий князь Василий III Иванович передал Смоленскую землю польскому королю, а потом выступил против Турции вместе с Польшей и Священной Римской империей германской нации.

Герберштейн дважды был в Московии в роли собственно официального посла: в 1517 и в 1526 годах. Обе его миссии, естественно, не увенчались успехом.

В 1549 году Герберштейн выпустил книгу «Записки о московитских делах». Основная часть посвящена землеописанию России: ее городов, торговых путей, сел, рек. Тут же описываются экономика, быт, религия страны, поведение русских, дается конспективное изложение русской истории.

Герберштейн первым, как считается, писал о том, что русские патологически нечестны и не способны порядочно вести дела. Они не умеют работать и все время пытаются что-нибудь выклянчить или украсть. В торговле они тоже нечестны, лживы, коварны и всегда пытаются обмануть покупателя и продавца. К тому же они пьяницы и безответственные типы, им нельзя доверять совершенно ни в чем. А самые отпетые жулики из русских — это именно москвичи.[45]

Папский нунций в Польше Альберто Кампенезе жил в Московии недолго.

Кроме собственных наблюдений, он использовал отзывы многих людей — в основном выходцев из Польши. В начале XVI века отношения Польши и Руси оставались очень напряженными. Постоянно шли войны за Смоленскую землю, пограничные конфликты. Православные князья «отъезжали» на Русь, ослабляя Великое княжество Литовское и Русское. Поляки практически не рассказывали ничего хорошего о русских.

Докладывая Папе о своих впечатлениях, Кампенезе сообщает: русские не умеют и не любят работать, они лживы и вечно пьяны. Одновременно, правда, пишет и о том, что у русских «почему-то» в стране полное изобилие товаров, продовольствия, золотых и серебряных денег — больше, чем в других странах.[46]

Он пишет о языческих «суевериях» и «сказочных представлениях» русских — и тут же о высоком уровне бытовой морали и честности в делах.

Очень противоречивая книжка, из которой легко сложить прямо противоположные образы страны — от омерзительного до прекрасного. Очень характерно, что современники сразу же сложили отрицательный образ России. Видимо, у европейцев уже была к тому времени готовность принимать за истину только скверные сведения о России. Из рассказов путешественников они извлекали в основном факты, подтверждавшие их предрассудки.

А. Поссевино родился в Мантуе, вступил в Общество иезуитов в 1559 году и сделал в нем блестящую карьеру. С 1572 по 1578 год — секретарь Генерального Настоятеля Общества.

В 1579 году Поссевино впервые прибыл в столицу Великого княжества Литовского и Русского город Вильно с дипломатическим поручением.

В 1581–1582 годах Поссевино исполнял дипломатическую миссию в Московии: папский престол рассчитывал склонить Русь к Унии с католицизмом. В августе 1581 года в Старице он встретился с Иваном Грозным, оттуда поехал в Псков для организации переговоров с поляками.

С 13 декабря 1581 года по 15 января 1582 года Поссевино вел российско-польские переговоры и составлял протоколы заседаний. Эти переговоры вылились в Ям-Запольское перемирие на 10 лет, остановившее Ливонскую войну. Не без его усилий Россия отказалась от Полоцка и Ливонии.

14 февраля 1582 года Поссевино второй раз пересекает русскую границу и прибывает в Москву. Здесь он опять пытается склонить Ивана Грозного к Унии… Безрезультатно.

15 марта 1582 года Поссевино выехал из Москвы в Рим вместе с русским посольством Якова Молвятинова. Он вез грамоту от Ивана Грозного к Папе Римскому. Миссия его, несмотря на внешние знаки уважения, неудачна: русские не заинтересовались идеей Унии.

Впрочем, карьеры Поссевино эта неудача не испортила. До 1586 года он был главным инспектором католических семинарий в Польше. С 1586 по 1611 годы — ректором Академии в Падуе. Находясь на этом посту, он написал свои знаменитые сочинения: «Московия», «Московское посольство» и «Ливония».[47] Умер 26 февраля 1611 года в Ферраре, в зените уважения и известности.

Поссевино сетовал на полуязыческую веру русских, — по его мнению, именно она мешает им стать до конца хорошими людьми. Именно эта идея «изначальной консервативности и, следовательно, вредности» православия не в пример с протестантизмом, часто впоследствии доставалась «из заначки» нашими критиками (вплоть до Макса Вебера и представителей доморощенной интеллигенции в попытке объяснить «откуда есть пошла такая отсталость на русской земле»).

Это, утверждал Поссевино, все из-за православия: тиранство в государстве и в семьях, повальное пьянство, воровство, невежество, зазнайство.

В 1570 г. Папа Пий V и Венецианская республика вознамерились привлечь московского царя к антитурецкой лиге. Посредником между Папой и республикой, с одной стороны, и Иваном IV, с другой, был избран польский нунций Портико.

Одновременно Портико должен был вести переговоры о примирении Москвы с Польшей. Польский король Сигизмунд II Август не имел ничего против посредника, но сильно боялся, как бы не завязалась между Москвой и папской курией дружба, вредная для интересов Польши.

И тут, очень вовремя, в Польше оказался некий Альберт Шлихтинг, недавно бежавший из московского плена. Немецкий дворянин из Померании, А. Шлихтинг (годы рождения и смерти неизвестны) в Москве далеко не бедствовал.

Зная русский и латынь, он устроился в качестве слуги и переводчика к некому «итальянскому врачу», лечившему самого царя Ивана IV. Впрочем, никаких итальянских врачей у Ивана Грозного не было, был бельгиец… Возможно, Альберт Шлихтинг имел в виду именно его. Уже такие неточности заставляют усомниться в любых других сообщаемых сведениях.

Сам Шлихтинг на себе никаких неприятностей не испытал, и, в конце концов, сам его хозяин помог ему уехать из Москвы. Но о Московии, ее нравах Шлихтинг рассказывал такие ужасы, что король захотел с ним лично познакомиться. А познакомившись, попросил записать все, что Шлихтинг знает о Московии.

Король беседовал с Шлихтингом, видимо, корректировал обличительный трактат о злодействах «московского тирана». Получилось, действительно, жутковато.

Назывался документ «Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича» (так в тексте! — Авт.).

В записках Шлихтинга нет никаких политических обобщений, никаких заключений — что именно делалось и для чего. Просто перечисление пыток и казней, такой средневековый фильм ужасов. Цифры убитых и умерших под пытками он называет такие, что если их сложить, получится больше миллиона человек. Все городское население России того времени.

Любопытно, что тексты Шлихтинга на немецком и латинском языках различаются. Свое латинское сказание Шлихтинг завершает торжественным заверением: «То, что я пишу вашему королевскому величеству, я видел сам собственными глазами содеянным в городе Москве.

А то, что происходит в других больших и малых городах, едва могло бы уместиться в (целых) томах».

В немецкой записи тон куда менее решителен: «То, что я только что описал вашему королевскому величеству… не выдумано, Бог тому свидетель, что я все это отчасти сам видел и слышал».

Естественно, нунцию вручили текст на латыни, вежливо переведенный для ознакомления и для доклада в Ватикане.

В Ватикане творение Шлихтинга произвело сильное впечатление.

В итоге нунций Портико получил от Папы следующую инструкцию: «Мы ознакомились с тем, что вы сообщали нам о московском государе; не хлопочите более и прекратите сборы. Если бы сам король польский стал теперь одобрять нашу поездку в Москву и содействовать ей, даже и в этом случае мы не хотим вступать в общение с такими варварами и дикарями». Таким образом, всякая мысль о переговорах с Московией была оставлена.

Виват польской дипломатии! Поздравим польского короля, он блистательно добился того, что хотел.

Шлихтинг называет себя военным: дворянское происхождение заставляет его горячо сочувствовать боярству, преследуемому Грозным. Но само свирепствование «тирана» и его опричников находит, по его мнению, объяснение, главным образом, в дурном нраве русских.

«Московитам врожденно какое-то зложелательство, в силу которого у них вошло в обычай взаимно обвинять и клеветать друг на друга перед тираном и пылать ненавистью один к другому, так что они убивают себя взаимной клеветой. А тирану все это любо, и он никого не слушает охотнее, как доносчиков и клеветников, не заботясь, лживы они или правдивы, лишь бы только иметь удобный случай для погибели людей, хотя бы многим и в голову не приходило о взведенных на них обвинениях».[48] Сильно сказано…

Генрих Штаден родился около 1542 года в городке Ален (Вестфалия). Бедная семья бюргера, нищета… Активный юноша нанимается в полуразбойничий отряд, идущий в Ливонию. Как он служил в немецкой Ливонии, мы не знаем, но по его собственным словам, «бежал под страхом виселицы».

Бежит он своеобразно: предлагает свою службу русскому царю. Приняли его в Московии более чем хорошо, даже дали имение. Правда, сам Штаден тут же начал в своих имениях гнать водку, — русским это запрещалось, а иноверцам было можно. Впрочем, бутлегерством дело не ограничивалось.

Служба в опричнине давала и другие способы обогащения.

Штаден откровенно рассказывает об этом в связи с походом Ивана IV на Новгород: «Тут начал я брать к себе всякого рода слуг, особенно же тех, которые были наги и босы; одел их. Им это пришлось по вкусу. А дальше я начал свои собственные походы и повел своих людей назад внутрь страны по другой дороге. За это мои люди оставались верны мне. Всякий раз, когда они забирали кого-нибудь в полон, то расспрашивали честью, где — по монастырям, церквам или подворьям — можно было бы забрать денег и добра, и особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его, пока он не признавался. Так добывали они мне деньги и добро».

В общем, шайка-лейка, а-ля «Черная кошка». Только «Горбатый главарь» параллельно состоит на довольствии непосредственно в «службе безопасности Президента», то бишь в опричном войске царя Ивана.

Кстати, о «горбатых» и топорах. Среди разбойничьих набегов Штадена описывается такой случай: «Из окон женской половины на нас посыпались каменья. Кликнув с собою моего слугу Тешату, я быстро взбежал вверх по лестнице с топором в руке. Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей».[49] Прямо кино…

Однако спустя год регулярные опричные войска не смогли отстоять Москвы, и татары сожгли ее дотла. В 1572 году земские войска успешно отбили новое нападение хана Девлет-Гирея. После этого доверие царя к опричнине пошатнулось.

Начался новый «перебор людишек», по выражению Грозного, то есть пересмотр военных списков. У опальных опричников отнимали поместья и возвращали прежним собственникам. Штаден не был принят ни в один из новых списков, лишился всех своих владений, но, благодаря своей изворотливости, избегнул прямой опалы.

Он бросил все московские дела и предприятия, перебрался на север. Сначала построил в Рыбной слободе (Рыбинске) мельницу, потом, обдумывая «как бы уйти из этой страны», двинулся дальше на Поморье, где занялся торговлей мехами.

На Севере Штаден был посредником между голландцами, англичанами, бергенцами из Норвегии и русскими.

В 1576 году в Коле он сел на голландский корабль, который вез 500 центнеров каменных ядер для артиллерии повстанцев, боровшихся в Нидерландах против Испании. Сам он увозил с собой большой груз мехов, которыми вместе с одним из русских купцов удачно расторговался на Лейпцигской ярмарке.

Что характерно: Штаден считает, что его судьба по-прежнему связана с Россией. Он вовсе и не думает, что покинул совсем и навсегда русскую землю. Вопрос — как вернуться?

Он пытается поступить на службу к шведскому королю. По просьбе брата короля, герцога Карла Зюйдерманландского, «разузнает», нет ли в Голландии караванов русских купцов. Называя вещи своими именами, служит «наводчиком» у пиратов.

Разыскивая по Германии шведского принца, Штаден попадает к его родственнику пфальцграфу Георгу Гансу — своего рода «люмпен-аристократу» без своих феодальных владений. Авантюрист, который вечно носится с разнообразными безумными прожектами. Сейчас он носится с идеей создания подобного шведскому немецкого флота для борьбы с «нехристями-московитами». Штаден крайне заинтересовал пфальцграфа своими рассказами о Московии.

Несколько месяцев пфальцграф продержал у себя в Люцельштайнском замке в Вогезах бывшего московского опричника. По требованию графа Генрих Штаден к концу 1577 — началу 1578 года успел составить описание Московии. За это же время новые друзья разработали новый план борьбы с Москвой: план ее военной оккупации.

План они представили императору Рудольфу II Габсбургскому. Суть плана Штадена-Ганса довольно проста: союз с Польшей и Швецией, а Московию подчинить Германии. Как? Тоже просто.

«Потребная для того первоначальная сумма равна 100 000 талерам. И воинские люди должны быть снаряжены так, что, когда они придут в страну (великого князя), они могли бы служить и в коннице. Это должны быть такие воинские люди, которые ничего не оставляли бы в христианском мире: ни кола, ни двора. Таких ведь много найдется в христианском мире. Я видел, что такое великое множество воинских людей побиралось, что с ними можно было бы взять и не одну страну. И если бы великий князь имел в своей стране всех побирох из военных, которые шатаются по христианскому миру, — причем некоторые из них поворовывают, за что кое-кого вешают, — то он захватил бы все окрестные страны, у которых нет государей и которые стоят пустыми, и овладел бы ими».

Вот и весь план! Собрать побольше бездомных авантюристов, «побирох» и на кораблях вывести их в Русское Поморье. Там пересядут на коней… И порядок. Россия завоевана и становится колонией Священной Римской империи германской нации. Ивана IV надо вывести в Германию и держать под сильным надзором, чтобы не сбежал.

В книге о Московии Штаден пишет обвинительный акт против московского царя. «Описание страны и правления московитов» и автобиография Штадена составляют как бы приложение к военно-политическому плану и предназначены для того, чтобы осветить слабые пункты московской политики и доказать негодность строя, основанного якобы на голой жестокости и на ограблении правителем своих собственных подданных.

Какое моральное право имеет Штаден писать подобное — отдельный вопрос. Он ведь не только очевидец, но и участник, даже организатор ужасов и злодейств, которые описывает. Нет у него ни чести, ни совести: наживши и награбивши в Москве много добра, он не питает к народу и государю, его приютившим, иных чувств, кроме презрения и ненависти.

Избегая называть Ивана IV царем и применяя к нему только прежний титул великого князя, Штаден старается возбудить против него общественное мнение в Европе. Это своего рода подстрекательство государей и всего дворянства к борьбе против восточных «нехристей».

Книга Штадена вполне достигла этой цели. Она много содействовала тому, что в дипломатии, публицистике и литературе Запада за Иваном IV утвердилась самая невыгодная репутация… Даже на фоне массовых казней при Генрихе VIII в Англии, Варфоломеевской ночи во Франции Ивана Грозного стали считать кровожадным чудовищем.

Опричник-«обличитель» бросил мрачную тень на весь русский народ. Ведь кто такие московиты у Штадена? Это дикие и грубые невежды, которыми можно управлять только палкой. Их, московитов, не стоит стесняться самих обманывать и водить за нос, это толпа дикарей, склонных к грабежу и насилиям.

Джером Горсей — из «нового английского дворянства», не брезговавшего торговыми делами. Горсей жил в России в 1573–1591 годах. Он управлял конторой Московской компании, его лично знал и привечал царь. В 1580 году Горсей доставил в Россию порох, медь и другие припасы, необходимые для ведения Ливонской войны. Горсей приумножил в России немалое наследственное состояние. Вернувшись в Англию, получил рыцарское звание и избирался в парламент.

Тем не менее он редко называл Россию иначе, чем «долиной печали» или «областью скорби». И постоянно упоминал, что жизнь в России безмерно трудна, жестока, полна лишений и всяческих ужасов.

Порой Горсей сообщает вовсе уж фантастические сведения. Скажем, о походе опричников на Новгород он пишет, что московиты убили в Новгороде 700 тысяч человек. Р.Г. Скрынников[50] называет другую цифру — «от 2 до 3 тысяч человек».

Книги всех этих авторов стали основой для черного антироссийского мифа. Дело нетрудное: ведь в них активно пропагандировалось негативное отношение к России. Но есть, правда, нюансы.

А они в том, что в этих книгах попадаются позитивные оценки! Причем эти противоречащие друг другу оценки даются в одном и том же сочинении! Альберто Кампенезе, например, писал о том, что русские ленивы…

А через несколько страниц: «Московия весьма богата монетою, добываемою больше через попечительство государей, нежели через посредничество рудников, в которых, впрочем, нет недостатка, ибо ежегодно привозится туда со всех концов Европы множество денег за товары, не имеющие для москвитян почти никакой ценности, но стоящие весьма дорого в наших краях».

Так, простите, мы ленивы? Или со всех концов Европы едут покупать наши товары?

Отцы-основатели черного мифа порой высказывают прямо противоположные друг другу суждения.

Сигизмунд Герберштейн утверждал: «Народ в Московии, как говорят, гораздо хитрее и лукавее всех прочих и в особенности вероломен при исполнении обязательств». Это высказывание перекочевало затем в отчеты некоторых других заморских посланцев.

Однако совсем иное мнение о жителях Московии выражает несколько лет спустя итальянец Альберто Кампенезе: «Обмануть друг друга почитается у них ужасным, гнусным преступлением, а о клятвопреступлении и богохульстве и вовсе не слышно».

Таким образом, даже эти книги трех вышеперечисленных авторов, в принципе, нельзя считать абсолютно негативом, только для этого нужно не «выдергивать» цитаты из контекста, а пытаться прочитать целиком.

Как правило, эти противоречия, взаимоисключения не принимались в расчет другими «туристами». И негативные мифы находили «подтверждения» в каждом новом описании. Таким образом, бытовые мифы подкреплялись поверхностными сторонними наблюдениями большого числа путешественников.

Джильс Флетчер учился в Кембриджском университете. Ездил с дипломатическими поручениями в Шотландию, Германию, Нидерланды. Обычная биография «джентльмена». В 1588 году был послан в Москву для поддержания перед русским правительством ходатайства англо-московской компании о монополии на торговлю с северорусскими портами. Кроме того, один из агентов компании, некий Мерш, наделал в России у казны и частных лиц личных долгов от имени компании. Дело это надлежало уладить.

Посольство Флетчера оказалось совсем неудачно, причем по его собственной вине. На первой же аудиенции у царя Флетчер вступил в нелепые для дипломата пререкания о царском титуле: он не пожелал прочитать его целиком, чтобы не признавать Ивана царем (а не только Великим князем). Подарки, присланные с Флетчером от королевы Елизаветы царю и Годунову, были найдены неудовлетворительными (хотя неясно, как повернулось бы, признай Флетчер Ивана IV царем).

В результате Флетчера приняли сухо, то есть по современным понятиям просто «опустили уровень переговоров»: не пригласили его к царскому столу и для ведения с ним дел назначили дьяка А. Щелкалова. Дьяк же сам был одной из «жертв» упомянутого жулика Мерша и имел личные счеты с англичанами. В итоге в даровании компании монополии Флетчеру было отказано. Более того: у компании было отнято право беспошлинной торговли в пределах России. По делу Мерша часть предъявленных долговых претензий была начтена на компанию.

В 1591 году Джильс Флетчер издал книгу о России, а затем сочинение о татарах. Его сочинение о России имело странную судьбу: книгу старалась уничтожить сама торговая компания, в которой служил Флетчер, убоявшись, что распространение этой книги окончательно восстановит против компании русское правительство. Видимо, понимали, что многое в ней оскорбительно.[51]

Управление, общественный быт и народные нравы, даже природу России Флетчер изображал самыми мрачными красками. При составлении своего труда Флетчер открыто пользовался показаниями Горсея. Судя по всему, читал он и Герберштейна. Невольно возникает подозрение: а ведь он заранее знал, что увидит в России!

Идеологическая мина сработала, только и всего…

Но одновременно с этими сочинениями на Западе выходили другие, в которых русские вовсе не выглядели смрадными чудовищами.

Познакомимся и с этими сочинениями.

Знатная семья Барберини известна с XII века. По заданию английских купцов Рафаэль Барберини в 1564 году выехал в Московию с рекомендательным письмом от английской королевы Елизаветы. Он ехал через Антверпен, Амстердам, Вестфалию, Любек, Мекленбург, Померанию, Данциг, Кенигсберг, Ригу, Ревель, Нарву, Новгород, Торжок и Тверь.

Миссия Рафаэля Барберини оказалась удачной лишь отчасти, но это мало волновало дипломата и все его семейство: деньги были «диверсифицированы», вложены в весьма разные мероприятия.

По желанию своих патронов и работодателей Барберини описал все, что видел и слышал в России. Его рукопись до сих пор хранится в Риме, в Барберинской библиотеке, под заглавием: «Relazione di Moscovia Scritta da Raffaello Barberino al conte di Nubarola, Anversa li 16 ottobre, 1565». Издавалась она и в XVI, и в XVII вв. несколько раз на разных языках.[52]

Барберини проявил себя взвешенным и спокойным исследователем. Поругивая русских за мотовство, Рафаэль Барберини относится к ним, скорее, с интересом. Этот интерес мало окрашен эмоционально. Легкое тепло, пожалуй, так.

Ричард Ченслор — английский мореплаватель. В 1553 году английский король Эдуард VI отправил три корабля в Северный океан, под начальством в том числе и капитана Ченслора. Англичане искали ни много ни мало — северо-восточный путь в Индию. Все, что дальше «земли норманнов», то есть Скандинавии, оставалось совершенно неизвестным. Некоторые ученые того времени предполагали — может, сразу за Скандинавией кончается материк, и можно, держа курс на юго-восток, и постепенно приплыть в Индию?!

В Индию Ченслор не попал, но благополучно доплыл до Белого моря. 24 августа 1553 года он вошел в Двинский залив и пристал к берегу, где был тогда монастырь Св. Николая.

Местные жители изумились, увидев большой корабль, и рассказали, что этот берег — русский. Тогда англичане объявили, что имеют от английского короля грамоты к русскому царю. Такие грамоты на всякий случай, действительно, заготовили. Местные начальники немедленно отправили гонца к царю Ивану Грозному, и тот пригласил Ченслора в Москву. Русские снабдили англичан всем необходимым и неплохо организовали путешествие.

В Москве Ченслор подал царю Ивану грамоту Эдуарда, писанную на разных языках ко всем северным и восточным государям. Он обедал у царя, а после вел переговоры с боярами. Бояре ему понравились, а Ченслор — им.

В феврале 1554 года Ченслор был отпущен Иваном с ответом английскому королю. Царь писал Эдуарду, что он, искренне желая быть с ним в дружбе, с радостью примет английских купцов и послов. Эдуард к тому времени умер, и Ченслор вручил грамоту Ивана королеве Марии. Своими вестями он вызвал большую радость в Лондоне.

В 1555 году Ченслор вторично отправился в Россию на двух кораблях, с поверенными, представлявшими английское общество купцов, чтобы заключить торжественный договор с царем. Иван милостиво принял Ченслора и его товарищей, называя королеву Марию любезнейшей сестрой. Был учрежден особенный совет для рассмотрения прав и вольностей, которых требовали англичане; главная мена товаров была назначена в Холмогорах, осенью и зимой; цены остались произвольными, то есть рыночными.

М. Авилова «Царевич Иван на прогулке с опричниками».

В отличие от своего большого поклонника Иосифа Джугашвили, царь Иоанн Васильевич среди собственных опричников регулярных «чисток» не устраивал

Иван дал англичанам торговую грамоту, объявив в ней, что они свободно и беспошлинно могут торговать во всех городах России.

В 1556 году Ченслор отплыл в Англию с четырьмя богато нагруженными кораблями и с русским посланником, воложанином Иосифом Непеей. К сожалению, буря рассеяла его корабли; только один из них достиг Лондона, остальные погибли близ шотландских берегов. Сам Ченслор оказался в числе погибших; русский посланник И. Непея спасся.

В своих записках о России Ченслор отмечал хорошее качество дорог, быструю езду, обилие вкусной еды, и большую честность населения.

Голландский торговец Исаак Масса впервые находился в Московском государстве в 1601–1609 годах. Вернувшись в Нидерланды, по просьбе других купцов и правительственных чиновников, составил свое описание исторических событий в Московии начиная со времени Ивана Грозного.

В 1612 году, во время Смутного времени, Масса снова поехал в Москву. С тех пор он не прекращал дипломатическую и торговую деятельность. Генеральные штаты неоднократно поручали ему вести переговоры с Москвой о свободной торговле.

Сведения Массы основаны как на его собственных наблюдениях, так и на слухах и общении со многими людьми.

Он крайне редко высказывает негативные суждения и, по крайней мере, никогда не обвиняет русских в жестокости или в склонности к холопству.

Описывая двор и поведение Иоанна Васильевича, Масса замечает: «Мне надлежало бы немного рассказать об его ужасной тирании, но это не относится к предмету предлагаемого сочинения, и об этом много раз помянуто во всех историях, и посему здесь неуместно; к тому же говорят о нем столь различно, что писать о сем совершенно правдиво невозможно».[53]

Родом из Люнебургского герцогства, Конрад Буссов получил довольно хорошее образование. В 1601 году находился на службе у шведского герцога Карла (впоследствии короля Карла IX) в Лифляндии, где занимал важную должность интенданта областей, завоеванных в 1600 и 1601 годах шведами у Польши.

Весной 1601 года он вызвался сдать царю Борису Годунову Мариенбург (Алукскене) и Нарву. Попытка провалилась, и Буссов вынужден был бежать в Московию. После смерти Лжедмитрия I Буссов принужден был выехать из Москвы. Он жил попеременно в Угличе, Калуге и Туле, потом снова в Калуге, где и соединился со вторым самозванцем.

После того как Лжедмитрия II убили, Буссов подался в Польшу, под покровительство короля Сигизмунда III и вторично явился в Москву. Он служил в польском войске, занимавшем тогда столицу. Весною 1612 года он очутился в Риге, откуда потом вернулся в Германию и там вскоре умер. В 1612–1613 годах Буссов описал события 1584–1612 годов, свидетелем которых был. Активный участник событий, лично знавший Годунова и Лжедмитрия I, Конрад Буссов считал, что у русских хороших черт больше, чем плохих.

Лжедмитрий I (Григорий Отрепьев). Гравюра Ф. Снядецкого. XVII в.

Весьма неглупый был на троне персонаж. И не злой. Это его и сгубило

Маржерет начал карьеру с того, что участвовал на стороне известного нам всем по романам А. Дюма Генриха Наваррского (гугенота) в борьбе его с католической лигой.

В 90-х годах XVI в. Маржерет уехал на восток, успел побывать на службе во многих странах, а в 1600 году перешел к царю Борису, которым был поставлен во главе конного отряда иноземцев.

Позже Маржерет перешел к «Димитрию», которого искренне считал и после гибели его истинным сыном Грозного.

Он был приближенным к нему и получил пост старшего из трех начальников его личной охраны. После гибели «царя Димитрия» Маржерет в сентябре 1606 года уехал на родину, где рассказывал заинтересовавшемуся далекой Московией королю об этой стране.

Затем продолжающаяся Смута в России снова увлекла его. Он оказался в Тушино, потом перешел на службу к польскому королю Сигизмунду. Маржерет участвовал в Клушинской битве, в которой разгромили князя Шуйского. Яков пришел с Жолкевским в Москву и оставался в ней до сентября 1611 года, Маржерет проявил выдающуюся доблесть и воинское искусство в обороне Кремля в дни мартовского восстания москвичей.

Сигизмунд щедро наградил французского капитана вотчинами и поместьями в России. Казалось бы, вот она — награда за многолетние труды. Но, что типично для Маржерета, он не остался ни в России, ни вообще на службе у короля.

1612 год застал его в Гамбурге, откуда Маржерет с разноплеменным отрядом искателей подвигов и жалованья собирался снова в Россию. На этот раз он предлагал свои услуги князю Дмитрию Пожарскому и хотел воевать против недавних своих нанимателей, поляков. Предложение вызвало недоумение у Пожарского и его окружения.

В 1619 году Маржерет жил в Германии, по-видимому, недалеко от Нюрнберга. По некоторым данным, он состоял на службе у князя Радзивилла и получал от него жалованье. Дальнейших сведений о Маржерете нет. Умер, видимо, естественной смертью.

Книга Маржерета о России сразу получила широкую известность. Ее издали еще при жизни автора в 1607 году, переиздавали в 1669, 1821, 1855 и 1860 годах. Два последние издания делались с биографическими и библиографическими сведениями, с комментариями.

Маржерет долго служил в России, хорошо знал русский язык, имел широкий круг знакомств и немалый талант к наблюдениям и оценкам. Язык у него простой и ясный, свои мысли Маржерет излагал конкретно и обстоятельно. Профессиональный наемник, Маржерет ни об одном народе не был хорошего мнения. Тем не менее он считает русских более честными, чем поляки, и более стойкими в бою, чем немцы. Он полагал, что особенно же неоценимы русские в осадах, здесь с ними никто не сравнится. «Они могут жить в крепости сколько угодно, если у них есть вода, мука и водка, а немцы так не могут и сдают даже сильные крепости».[54]

Олеарий прошел через ту суровую бедноту, которая выпадает на сиротское детство. Однако он смог поступить на учебу в Лейпцигский университет, затем стал асессором философского факультета. Бедствия 30-летней войны заставили Олеария покинуть Лейпциг и искать покровительства у шлезвиг-голштинского герцога Фридриха III.

В 1633 году герцог Фридрих отправил посольство к русскому царю Михаилу Федоровичу и персидскому шаху Сефи с целью завязать торговые сношения с Москвой и, в особенности, с Персией. Фридрих III хотел забрать в свои руки сухопутную торговлю шелком-сырцом.

Морем достигнув Риги, посольство сухим путем прибыло в Нарву, где провело зиму и весну, а летом двинулось через Новгород в Москву. В этом посольстве Алеарий и работал рядовым секретарем.

Вскоре после того было снаряжено второе посольство, во главе которого поставлены прежние лица, а Олеарий занял место не только секретаря, но и советника посольства. Посольство состояло более чем из 90 лиц, среди которых находился и Иоанн Альбрехт фон-Мандельсло, известный своим описанием путешествия по Индии (описание это было впоследствии издано Олеарием).

Олеарий понравился царю Михаилу Федоровичу, который предложил ему остаться в Москве в качестве придворного астронома и землеведа. Олеарий отказался. 2 августа 1639 года посольство возвратилось в Голштинию. Стоило оно громадных издержек, но главной цели своей — завести торговые сношения с Персией через Россию — опять не достигло.

Возвратясь из Персии, Олеарий поселился в Готторпе, заняв должность придворного библиотекаря и математика. В 1643 году он третий раз был в Москве. Царь вновь приглашал его к себе на службу, но Олеарий снова отказался и вернулся в Германию.

Олеарий описал посольство подробно, день за днем. Его наблюдения удивительно точны и в то же время художественно сочны и ярки.[55] Адам Олеарий был не только крупным ученым, но и одним из лучших немецких прозаиков своего времени. К тому же свободно знал русский и персидский языки. Ему принадлежит перевод «Гюлистана» Саади, под заглавием «Persianisches Rosenthal» — «Персидская долина роз».

В России Олеарию нравилось далеко не все. Но он обладал качествами, которыми не могли похвастаться иные творцы черных мифов: наблюдательностью, осторожностью, критичностью, тактом.

Выясняя, правду или неправду писали о нас иноземцы, полезно посмотреть: а откуда, из каких стран они сами-то происходили. Странно, что русские исследователи не догадались этого сделать — ведь тогда очень многие вопросы снялись бы сами собой.

Действительно — кто первый стал говорить о плохих дорогах в России?

А это, оказывается, Поссевино!

Интересно, а дороги еще каких стран не нравились итальянцам? Оказывается, не нравились им дороги в Британии, Германии, Польше и даже в Северной Франции. Кстати, жители юга Франции тоже считали дороги на севере своей страны очень плохими. «К северу от Луары не проехать», — говаривали в Тулузе.

Стоит выяснить этот вопрос, и многое становится ясно — возмущался дорогами житель Средиземноморья, той области, в которой осталось много римских дорог. Поднятых над местностью, вымощенных камнем, удобных дорог, которых не топило во время паводков, не заливало и не размывало дождями, которые стояли худо-бедно уже полторы тысячи лет…

Не итальянцы и не народы юга современной Франции строили эти дороги, но они привыкли ими пользоваться. И соответственно оценивали дороги тех стран, где не было подобного чуда.

Поляки и немцы ничего не писали о скверных дорогах России. Они тогда жили в маленьких, вечно враждовавших друг с другом княжествах. Польское же государство было поражено анархией из-за неслыханных вольностей шляхты. Дороги отсутствовали и там, и там.

Поляки и немцы с недоверием относились к централизации государства, и особенно к бюрократии. Поляки тем более привыкли, что любой шляхтич намного значительнее любого чиновника. Им было дико смотреть, что «люди государевы в России» важнее родовитых бояр, и дьяк вполне может указывать знатному человеку, даже с княжеским титулом.

Но ведь Россия во много раз больше Польши и Германии. Каждому монарху в громадной стране нужен такой штат доверенных людей. И у более поздних царей был свой аппарат, с помощью которого они собирали нужные им сведения, организовывали деликатные дипломатические миссии, тонко управляли, внося в работу государственного аппарата свою волю.

При Екатерине II такой аппарат назывался Тайной канцелярией. В царствование Александра I и Николая I это была Личная его императорского величества канцелярия с ее страшным «Третьим отделением» (в составе всего нескольких десятков офицеров), которое ведало политическим сыском и настроениями подданных.

Если соотносить с современными реалиями, то московские дьяки из центральных приказов были чем-то вроде современной Администрации Президента.

Но что характерно — персы удивлялись вовсе не централизации управления. Их поражало, как вольно ведут себя россияне с боярами и даже с самим царем, сохраняя личное достоинство в их обществе.

Во время бунта 1648 года царь Алексей Михайлович выходил на площадь, беседовал и договаривался о чем-то, а потом «по рукам бил» с «народом» — то есть с людьми из скопившейся перед царским дворцом толпы. Для поляков как раз не было ничего нового в такой сцене. А вот персы были буквально потрясены. И правда — представьте себе Персидского шаха, который на площади спорит о чем-то с людьми, договаривается с ними, жмет или бьет рука об руку.

И о пьянстве русских байку пустили не немцы, — хотя бы потому, что пили столько же, если не больше, и примерно такие же напитки. Вот французам и итальянцам было странно видеть действие крепких напитков. То ли дело виноградное вино! Потягивай весь день, мозги в тумане, а со стороны ничего, не особо заметно. Держишься вертикально, громко не орешь и не шатаешься… Благодать!

Заметим, этот стереотип в странах Южной Европы действует не только по отношению к России. Если посмотреть комедийные французские фильмы 1950– 1960-х годов, особенно с участием Луи де Фюнеса, то увидим, что в этих фильмах англичанин непременно алкоголик. Причем тонкие, изящные вина ему не интересны, а обнаружив в своем номере гостиницы бутылку с иным напитком, оскаливается и берет ее трясущимися руками:

— О-о-о!!!! Виски!!

Для непьющих же мусульман, турок и персов все были одинаковы — что французы, что британцы, что русские.

В общем, иноземцы творили не один какой-то миф, а великое множество, каждый в соответствии со своим архетипом. Каждый писал о том, что видел с точки зрения жителя своего государства, с точки зрения своего личного и исторического опыта.

Почему же настал тот момент, когда соединились бытовые мифы итальянцев и персов, немцев, британцев и французов?

Ответ может быть только один: кому-то это очень было нужно.

Иноземцы отличались многообразием точек зрения на Русь, и зависели эти точки зрения от множества разных причин.

Во-первых, от причин, которые привели иноземца на Русь: от дипломатических и военных миссий до торговли и миссионерства.