Война за погоду Прашкевич Геннадий
И о генеральном грузе для Игарки.
«А с какого причала брали? – подозрительно щурился бородач. – Ах, с Арктического…»
И о маме-метеорологе выложил.
И о Главном Управлении Главсевморпути, разыскавшем маму в Перми.
«А в Ленинграде где жили?… Ах, на Кутузовской…»
И о Леонтии Иваныче. И о бабе Яне, ожидающей Вовку в Игарке.
И даже о военном инструкторе, сообщившем фамилии фашистских подводных командиров. И о своем тайном плане, наконец, – укрыться в торосах.
Вовкин план бородачу страшно не понравился.
Поскреб бороду, спросил с кривой усмешкой:
– Дезертировать хотел?
– Как это дезертировать?
– А так, – без всякого снисхождения объяснил бородач. – Время военное, а приказ был тебе – следовать к бабке.
– Так я же не успел нарушить…
– Ах, ты не успел… Жалеешь, что ли?…
Сладко шипел примус. Сладко, усыпительно пахло керосином.
Ломило суставы от тепла и усталости, ныло ушибленное плечо. Глаза слипались. Хотелось плакать. Хотелось бежать на метеостанцию. Хотелось ни о чем не думать. Но Вовка изо всех сил сжимал в руках горячую кружку. Он вовсе не дезертир! Он не на материк хотел бежать, а на метеостанцию, к зимовщикам! После того, как ударили из главного калибра…
– На «Мирном»? – изумился бородач.
– Да нет… В воздухе… Там все гремело, как из главного калибра… Но мама сказала, что это атмосферные явления…
– Умная у тебя мама.
Бородач покачал головой.
– Лыков я… Илья Сергеич… Для тебя дядя Илья…
– Я знаю.
– Откуда? – опять испугался Лыков.
– Мама говорила… Вы начальник зимовки.
– Ну да… – сказал бородач, отводя глаза в сторону. – А ты-то… Давно один?…
– Я не знаю.
– Как это?
– Я стоял на баке. А потом открыл глаза… Льдина…
– Ладно…
Лыков осторожно погладил бороду.
Была она у него как лопата, наверное, не хотел подрезать. Даже губ не видно.
– Зачем заглядывал в наш ящик? Своего шоколада мало?
– Я людей искал.
– В ящике?
Вовка промолчал.
– Что нашел-то? – подозрительно прищурился Лыков.
– Рацию…
– Откуда знаешь, что рация?
– Я дома на такой работал.
– Это где дома? – Лыков опять напрягся.
– В Ленинграде.
– Морзянку знаешь?
– Ага.
– А ну, отстучи что-нибудь.
И внимательно наклонил голову.
Тире тире…
Точка тире…
Тире тире…
Точка тире…
Лыков насупился, забрал бороду в ладонь:
– Ладно… Не бери в голову… Отыщем мы твою маму…
– А может, выйти в эфир? – вскинулся Вовка. – Прямо сейчас, а? Может, «Мирный» ходит где-то рядом?
– А эти твои?… – многозначительно постучал Лыков ногой по полу: – Мангольд да Шаар… Думаешь, они лопухи?… Сам же говорил про зону радиомолчания… Если запеленгуют… Не собаками же нам отпугивать подлодку… Согласен?
И сказал, вставая:
– Идем!
16
Вовка бежал рядом с нартой.
Он устал, саднило обожженную щеку.
Иногда он вскакивал коленями на нарту.
На живо связанная ремнями, нарта ходила под ним, гнутый баран рвался из рук. Собаки, порыкивая на Белого, трусившего рядом, бежали легко, менялись на ходу местами, тянули алык то правым, то левым плечом.
Вовку кидало, но Лыкову езда не доставляла неудобств.
– Гин! Гин!
– Видишь, – спрашивал, – как сердятся на твоего пса? Он, наверное, в вожаках ходил? Жалко. Вожака к чужой упряжке не пристроишь.
– Утром выскочил на бугор, – поворачивался к Вовке. – А над морем туман. Ни земли, ни воды не видно. И из этого тумана красным вдруг на все небо! То-то ты говорил про главный калибр…
Косился:
– Эту рацию, которая в палатке… Ее наш радист слепил… На каркас пошел ящик из-под запчастей, а катушки для контура и вариометра Римас мотал из звонкового одно-миллиметрового провода двойной обмотки. Представляешь, не нашли провода ПШД. Покрыли для прочности шеллаком…
Вовка кивал.
Озирался молча.
«Белого жалко – хромает… Где „Мирный“?… Льды и снег… И небо плоское, низкое…»
Собаки на ходу воротили морды, порыкивали.
Выйдя на ровный участок (справа, надвинувшись, мрачно падали к морю обрывистые склоны хребта Двуглавого), Лыков гикнул и пустил собак во всю прыть. Шесть их было, несли, как бешеные. Лыков спрыгивал, бежал, задыхаясь, снова прыгал на нарту. Ни разу не споткнулся, не выронил остол, только изумленно поглядывал на Вовку. Чувствовалось, не верит…
17
Хребет Двуглавый вдруг вырос, надвинулся, занял полгоризонта.
Слева бледно протянулось море. Плоские льдины отражались в плоской воде – одинаково лиловые в воздухе и в море.
Вскакивая на нарту, хватаясь за баран, Вовка жил сейчас только одним: вот откроется перед ними бухта Песцовая!.. Привольная, чистая… Плавает в ней пара лиловых льдин… А на фоне льдин – «Мирный». Весь белый, пузатый, а над ним – угольный дым. Увидят Вовку, обрадуются.
«А боцман?…» – вдруг замирал он.
Но твердил, твердил себе: «Отбился „Мирный“… Ударили из пулеметов, не позволили фашистам добежать до орудия, укрылись от торпед в тяжелых льдах… В такой суете нетрудно поцарапать днище, потому и льдина вся в пятнах… Тут ничего предугадать нельзя…»
С моря бил ветер, холодил лицо.
Собаки отворачивали морды в сторону, тоже казалось – любуются Двуглавым.
В Перми, вспомнил Вовку, поднимая капюшон малицы, зимой всегда было холодно. Ну, вот всегда. Никогда не бывало тепло. Утром протопят печку, а к обеду все выстывает. Вовка сидел в комнатушке и ждал маму, не снимая пальто. Он знал, что она придет поздно, но все равно ждал. И страшно радовался, услышав:
«Не спишь? Вот дурачок! Как в школе?»
«Да нормально!»
«Карточки отоварил?»
«Да нормально!»
«Дровишек бы нам…»
Это точно. Дровишек не хватало.
На оконных стеклах намерзали, оплывая на подоконник, ледяные губы.
Но это даже нравилось Вовке. Как Руал Амундсен, викинг с непреклонной волей, Северо-Западный проход, так он искал свой собственный путь сквозь льды. Весь Ледовитый океан, дымящийся от морозов, лежал перед ним на промерзшем оконном стекле. Крошечный обрывок картонки, заменявший корабль, скользил сверху – с чистого мокрого стекла на вечные льды. Тут приходилось пускать в дело стальной бур – булавку, вытащенную из подушечки, висевшей над хозяйкиным пузатым комодом. Лед красиво лопался, бежали по льду синеватые узкие трещины. Тощий голодный полярник В.П. Пушкарев, главный специалист по советскому Северу, буром-булавкой колол громоздкие паковые льды, пробивал узкий коридор для арктического кораблика, растаскивал по вяжущему, не отпускающему стеклу тяжелые льдины. Главное, суметь пройти Северный морской путь за одну навигацию! Зимовать во льдах ему было не с руки. Ведь он, заслуженный полярный капитан В.П. Пушкарев, доставлял на мыс Челюскина, на остров Врангеля, на Новосибирские острова, на далекую Чукотку и даже на совсем уж далекую Камчатку самые, что ни на есть, вкусные штуки! В темных сухих трюмах лежал у него шоколад «Полярный», сахарные головы, свежие мандарины, тузлучное сало, морошка в бочках, консервы мясные и овощные, плиточный чай, наконец! Эскимосы и чукчи, зимовщики и промысловики выходили, не торопясь, на обрывистые берега, приставляли мозолистые ладошки к сбившимся на лбы меховым капюшонам – ждали Вовкиных грузов…
Нарты тряхнуло.
Вовка как проснулся.
Ему впервые стало страшно.
Он будто впервые увидел пепельный снег вокруг, ледяной туман, услышал короткий лай собачек, шипение снега под полозьями.
«Мама…»
В Перми у него часто не было бумаги, чтобы даже написать письмо Кольке Милевскому. А иногда и карандаша не было. И не всегда была возможность переправить письмо в Ленинград, который снился ему почему-то осенний, в легком дожде; всегда почему-то тот, что лежит за Литейным мостом, тянется вдоль замечательной Кутузовской набережной…
Но в Перми у него была мама.
И в Перми он часто менял красные коленкоровые флажки на потрепанной географической карте. «Люблин наш… – отмерял освобожденную территорию. – И Шяуляй наш… И Львов, Брест, Перемышль наши…» И внимательно прислушивался к голосу Левитана, что там происходит на Волховском и Ленинградском фронтах? Даже перепугал маму девятнадцатого января одна тысяча девятьсот сорок четвертого года, выскочив навстречу:
«Ура! Ура!»
«Что ура?» – перепугалась мама.
«Петергоф отбили! Красное Село наше!»
И вот на тебе… Ни мамы… Ни «Мирного»…
Еще вчера не было для Вовки судна более скучного, чем «Мирный».
Еще вчера бегал он от грубого боцмана Хоботило. Еще вчера не понимал – зачем, собственно, ходить в море, если только и делаешь, что прячешься от невидимых подлодок трусливо в сплошную жмучь, морозгу?
Но сейчас бы он все отдал за то, чтобы очутиться на деревянной палубе…
18
– Перекур!
Лыков вогнал остол в снег, тормозя нарту.
– Вон уже за тем увалом откроется станция…
Он тревожно обернулся, будто кто-то мог их преследовать.
– Считай, добрались…
Какая-то тень прошла по его лицу.
Вовка устал, но готов был и дальше бежать рядом с нартой без всяких перекуров, так хотелось поскорее увидеть бухту, обрадоваться отражению буксира в воде. Лыков молча сворачивал «козью ножку» и не смотрел на него. «Отстучим сегодня в Карский штаб… Может, прорвем, наконец, молчание…»
А вслух сказал:
– Отдышись, малец.
– Я не малец! – огрызнулся Вовка.
– Да вижу, вижу! Не малец ты, а Пушкарев Вовка. Не злись. Но здесь тоже не курорт, не Северная Пальмира…
Похоже, Вовкино молчание задевало Лыкова.
– Думаешь, полеживаем в спальниках, поплевываем в низкое небо?… Вижу, вижу, что думаешь… А это не так… Не спорю, было время – ели пельмени, закусывали икрой. Но сейчас не брезгуем и гагарой. Кричат они ку-ку-лы, а мы их в кипяток, в кипяток… Да еще держимся на траве-салате… Растет тут такая, из крестоцветных. Даже при сорока градусах ниже нуля остается зеленой. И стебель зеленый. И листья зеленые, и цветы. Лучшее противоцинготное. Нельзя нам без травы-салаты. Отмечаем все места, где прячется под снегом… Мы – люди нужные… Без нас, Пушкарев Вовка, – он все еще поглядывал недоверчиво, – нельзя фронту… Адольф Гитлер лучшую дивизию отдал бы за такую станцию, как наша. Точный прогноз погоды решает успех авиационных частей, понимаешь? Погода фронту всегда нужна! Никакой самолет не поднимешь в воздух, если впереди растет грозовой фронт. И танки не пустишь в прорыв на болотистую долину, если знаешь, что в ближайшую неделю хлынут ливневые дожди. Торпедник, и тот не выпустишь в море, если знаешь – шторм на носу… Всем нужна погода…
Он взглянул на Вовку, но тот даже не поднял голову.
– Ладно, – сплюнул Лыков. – Если не глупый, поймешь.
– Ага, – согласился Вовка.
И тихо спросил:
– Можно, мы поедем?
Лыков хмуро взмахнул остолом.
Взметывая снег, собаки одним махом вылетели на высокий снежный гребень.
– Дядя Илья! – заорал Вовка.
На вольной черной воде бухты Песцовой, будто тушью залили, лежало длинное серое тело чужой подлодки. Вокруг палубного орудия суетились люди в незнакомых комбинезонах, с рубки свисал чужой флаг.
– Дядя Илья!
Но ударили автоматные очереди.
Покатились с визгом, пятная снег, расстрелянные собаки.
Чужие люди, истошно крича, бежали от бревенчатых домиков метеостанции.
Краем глаза Вовка увидел упавшего с нарты Лыкова, но Вовку уже схватили. Мелькнуло перед глазами чужое лицо. Промасленные меховые куртки, небритые лица, чужой запах. Эр ист…
Точно! Так и Леонтий Иваныч говорил.
Мальчишка!.. Всего лишь мальчишка он!..
Глава пятая
ЕДИНСТВЕННОЕ РЕШЕНИЕ
19
Вовка будто ослеп.
Единственное окошечко склада, прорубленное под самым потолком, было заколочено. Переполз через какой-то мешок, ткнулся растопыренными пальцами в бороду Лыкова, обрадовался, услышав:
– Не лапай! Сам поднимусь!
По шороху определил – поднялся.
Сел, кажется, Лыков, скрипнул зубами. Медленно, постанывая, вытянул перед собой (достал до Вовки) неестественно вытянутую задетую пулей ногу.
Не выдержал, застонал.
– Кто тут еще?
– А ты как думаешь, Илья? – сухо ответил низкий простуженный голос.
– Римас? Проспал? Не уберег станцию!
– Подлодка подошла… Высадили десант… Мы с тобой две недели пытались пробиться в эфир, а они, наверное, слышали… Знали, где высаживаться… Мыс прикрыл… А я за пищиком сидел, в наушниках… Рацию разнесли в мелкие обломки, только эбонит полетел… А мне по пальцам… Прикладом…
Темнота чуть рассеялась.
Можно было угадывать тени.
Кто-то (видимо, радист), белея повязками (обе руки обмотаны), сидел, откинувшись к стене, на куче каменного угля, а Лыков устроился на полупустых мешках у дверей, совсем недалеко от Вовки.
Ну да, двое.
Вовка помнил.
С третьим на станции что-то случилось.
Лыков специально просил Главное Управление Главсевморпути оставить его на острове. Чтобы смыть вину. Или помочь смене. Вроде погиб кто-то на острове. Может, по его вине? Об этом мама не рассказывала… А теперь Лыкова ранили… И смены нет… И нет мамы…
– Когда высадились?
– Через час после того. Как ты отъехал… – Невидимый Римас выругался. – Угораздило тебя вернуться!
– А я и не собирался с ночевой.
– Знаю…
– Руки как?
– За ключ точно не сяду.
– Ну, может, повезло…
– Это почему?
– Ну, будь пальцы в порядке, могли бы посадить за ключ… Заставили бы работать на них… Сам понимаешь… Явились не на прогулку…
– Я бы не сел! – выругался радист.
– А я и не говорю. Посадили бы.
– Думаешь, за погодой пришли?
– Не знаю.
– А на Угольном? Что там?
– Ничего не видно… Изморось в воздухе… Правда, мальца привел…
– С Угольного?
Радист явно вложил в вопрос что-то особенное.
И Лыков ответил с тайным значением:
– С Угольного…
– Как выглядит?
– Да обычно…
– Что говорить?
– Говорит, что с «Мирного» он…
– А следы?
– Ну, есть следы… Следы сурика на льдинах, будто днище судна притерлось… И еще… Мы на Угольном боцмана схоронили…
– Откуда знаешь, что боцман?
– Ну. в кирзе… В бушлате… И малец говорит…
– Значит, не придет «Мирный»?
– Придет, – не выдержал Вовка. – Он во льдах от подлодки прячется!
– Ишь, горластый, – неизвестно чему удивился радист. – Ты, паря, тише! Тут за дверью не повара! Тут за дверью фашисты с автоматами.
– Да брось, нет там никого за дверью, – недовольно заметил Лыков. – Не дураки фрицы, чтобы торчать на морозе.
– Ну, надо же, – не удержался радист. – Вчера еще пусто… А сегодня на острове не протолкнешься…
– Всех погода интересует.
– Всех?
Они будто поняли друг друга.
– Ишь, «не протолкнешься»! – сразу обозлился Лыков. – Война к концу, вот мы и раззявили рты! Совсем бдительность потеряли… Моя вина… Нас тут по всякому пугали, вот мы и потеряли бдительность… А фрицы, – кивнул Лыков в сторону невидимой двери. – Им что? Они не торопятся. Раз сразу не сожгли станцию, значит, собираются принять на баланс. Оставят на острове своих метеорологов. Нам будут дезу гнать, а своим – точные сводки. Ради погоды фрицы гоняют сейчас в Арктику специальные транспортные самолеты с приборами… Не жалеют горючки… А тут полностью укомплектованная станция… За такой подарок они нам руки целовать должны…
– Дождешься, – хмуро пообещал радист.
Странно, но он как-то не особенно интересовался Вовкой. Вроде как не придал особенного значения его появлению. Или не считал его появление неожиданным.
– Сами потеряли станцию, – выругался Лыков, – сами и вернем.
– Ага… Два инвалида… Против экипажа подлодки… Против пушек и автоматов, да?
– А про Угольный забыл? – негромко прикрикнул Лыков. – Там в палатке – резервная рация! Вижу, забыл… Если срочно связаться с Карским штабом, эту сволочь враз разбомбят…
– И нас с ними…
– Заслужили, Римас.
– А если подождать? Нас же хватятся!
– Да ну. Сколько придется ждать? Ты знаешь? Мы две недели без связи. Магнитная буря… С этим ничего не поделать…
– Ну вот… А ты – резервная станция!
– Пытаться все равно нужно.
Читать бесплатно другие книги:
