Московский упырь Посняков Андрей
– Ну что, господин ротмистр, поимел от царевича на орехи? – ухмыльнулся Михайла. – В общем так – приказ ты слышал, потому пленников я у тебя забираю.
Поддубский растопорщил усы:
– Баба с воза – кобыле легше! Забирай – твоя теперя забота.
И, обернувшись, подмигнул беглецам:
– Пока, робяты, не кашляйте!
Михайло проводил долгим взглядом ротмистра и его отряд, потом повернулся и жестом позвал пленников:
– Ну что, парни, идем. Велено вас накормить да одеть.
Иван гордо выпятил грудь:
– Предупреждаем, что мы присягали государю царю Борису Федоровичу и позорить себя бесчестием отнюдь не намерены!
– А, пустое, – звякнув доспехом, лениво отмахнулся Михайла. – Никто тут позорить вас не намерен. Извиняйте – не того вы полета птицы.
– Потому, возможно, и живы, – неожиданно улыбнулся Митрий. – Ты там что-то говорил про еду?
Оказавшийся предателем – а как еще его назвать? – ну, пусть шпионом, лазутчиком, – Михайло Пахомов приказание «царевича» исполнил самым тщательным образом, строго-настрого предупредив, что бжать им сейчас, по сути, некуда: весь Путивль был на стороне Дмитрия душой и сердцем. Жители Путивля силою удержали возле себя самозванца, когда в силу невзгод он лишь попытался уехать, понимали – в случае поражения от войск Бориса Годунова их ждет ужасная участь. Как в Комаричской волости, где не знающие жалости и христианского смирения войска Годунова мучили и убивали всех, от мала до велика, – кровь текла рекою. Путивляне, естественно, не хотели подобной участи для себя, а потому служили Дмитрию не за страх, а за совесть. Следует сказать, что и он пожаловал жителям города множество различных льгот.
– Так что, парни, в случае чего – вас здесь выдаст первая же попавшаяся собака или помойный кот, – весело пояснил Михайла. – С другой стороны, государь вас, похоже, жалует. Он любит авантюристов. Ну что, пошли обедать? Потом подкину вам одежонки…
Пообедали неплохо, пусть без особых изысков, но вполне сытно – овсяный кисель, ячменная каша, пироги с рыбой, налимья и стерляжья уха, печеные караси, сбитень. После сытного обеда пошли одеваться: Прохору досталась знатная смушковая бекеша, надев которую, он сразу стал выглядеть этаким ясновельможным паном, Митьке пришелся впору короткий черный кафтан с желтыми отворотами, а Ивану – кунтуш кровавого темно-красного цвета с желтым шелковым кушаком и такими же тесемками-завязками.
– О! – оглядев троицу, довольно ухмыльнулся Михайла. – Экие гарные хлопцы! Что ж, идите в горницу, можете отдохнуть, только крепко не спите, упаси вас Боже попасться на глаза государю днем с заспанной рожей. По разуменью царевича – днем только годуновские бездельники спят.
– Да ладно уж, не заснем, – уверил Прохор и, войдя в горницу, сразу же бросился на кровать – захрапел.
Дверь, кстати, снаружи заперли на засовец. Иван с Митрием первым делом подошли к окну. Знатное было оконце, вернее, оконца, их в горнице имелось два – оба большие, с верхним полукружьем и свинцовым переплетом да не со слюдой, а со стеклами.
– Переплетик-то так себе, хлипенький, – проведя рукою по подоконнику, негромко заметил Иван. – В случае чего, запросто ногой вышибить можно.
– Зачем ногой? – Митрий с усмешкой кивнул на храпящего Прохора. – Есть у нас, кому вышибать.
Загремел засов, но в дверь вполне вежливо постучали:
– Можно?
– Нет, нельзя!
– Шутники… Ну, оно и правильно, – в горницу заглянул Пахомов. – Кто тут в вашей компании главный? Полагаю, ты, Иван? Пошли, государь тебя видеть желает!
– Что ж, – Иван одернул кунтуш и подмигнул Митьке. – Ну, не поминайте лихом!
– Идем, идем, – поторопил Михайла. – Государь ждать не любит.
Выйдя из избы, они, в сопровождении двух казаков с саблями и пистолями, миновали безлюдную площадь и оказались у ворот обширных хором, видимо раньше принадлежавших какому-нибудь боярину или богатому купцу. Впрочем, очень может быть, этот самый боярин-купец и посейчас там проживал, вполне довольный выпавшей честью принимать у себя столь высокого гостя, в царственном происхождении которого, похоже, здесь никто и не сомневался. Но Иван-то знал, знал! Ведь те грамоты, спрятанные в монастыре Мон-Сен-Мишель, ведь они говорили ясно – никакой Дмитрий не царь. Самозванец! И как такому служить? Полнейшее бесчестие.
– Можно, государь? – приоткрыв дверь, поинтересовался Михайла.
– А, Пахомов! Ну, наконец-то, явился, – засмеялись за дверью. – Ну, заходи, заходи.
Ничего себе – царевич! Вот этак по-простецки – «заходи-заходи». А как же дворцовый чин, субординация? Ну, да что взять с самозванца?
В обширной горнице, напротив большой, покрытой сине-желтыми изразцами печи, за небольшим овальным столиком на резных стульях сидели трое и азартно резались в карты – игру, в порядочном московском обществе не принятую. Самозванец, в коротком кафтане темно-голубого бархата с белым отложным воротником, чем-то походил на подгулявшего польского шляхтича. Азартно бросая карты, он то и дело приговаривал:
– А мы – тузом! А мы трефами… А вот и козырь – что вы на это скажете, господин Лавицкий?
– Скажу, что вы, похоже, выигрываете, государь. – Лавицкий – хитроглазый малый с выбритым до синевы подбородком – принялся тасовать колоду. Третий – жизнерадостный кудрявый толстяк во французском, с разрезами, платье, – обернувшись, с любопытством оглядел Ивана. – Это вот он и есть, государь?
– Он, он, – захохотал самозванец. – Давно хотел с ним побеседовать, а вот вас, господа, извините, попрошу пока выйти.
– О, конечно, конечно, великий государь.
Иностранцы – поляки, кто ж еще-то? – быстро покинули горницу.
– А ты чего ждешь, господин Пахомов? – Дмитрий вскинул глаза. – Я же сказал – хочу спокойно побеседовать… тет на тет, как говорят французы.
– Вы знаете французский, месье? – удивился Иван.
Самозванец снова расхохотался:
– Честно говоря, нет. Говорю по-польски, немного – по-немецки, ну и все, в общем-то, – он чисто по-детски развел руками. – Хотел было изучить латынь, да все нет времени… хотя, если по правде – просто-напросто лень. Пахомов, ты еще здесь?
– Ухожу, великий государь.
– Пока не ушел, будь другом, принеси нам шахматы… Они там, у Сутупова должны быть, у господина нашего канцлера. Так ты уж спроси, скажи – мне ненадолго. И еще кое-что попроси… ты знаешь.
– Спрошу, великий государь.
И опять Ивана задело – именует себя государем, а просит, не требует! Как такое может быть? Самозванец, ясно.
– Ну-с, – Дмитрий потер руки и с любопытством оглядел юношу. – Садись, что стоишь… Вино пьешь?
– П-пью.
– Ну, выпьем…
Вместо того чтобы позвать слуг, самозванец неожиданно встал и, подойдя к висевшему на стене небольшому шкафчику, достал оттуда изящный кувшин и два синих стеклянных бокала.
«А он, оказывается, совсем небольшого роста, – неожиданно подумал Иван. – Куда ниже меня… да, ниже… Правда, широк в груди и плечах, сильный… и лицо такое… брови дугой… наверное, нравится женщинам».
Постучав, вошел Пахомов, принес шахматы и небольшую шкатулку из рыбьего зуба. Молча положил доску на стол, поставил шкатулку и удалился, бережно прикрыв дверь.
– Чур, я – белыми! Умеешь играть? – расставляя фигуры, поинтересовался Дмитрий.
– Не очень.
– И я тоже – не очень. Не бойся, не на деньги играть будем, на щелбаны… Шучу! Так поиграем, для разговору… Французский, говоришь, знаешь? Ну-ну… – Самозванец вдруг улыбнулся и подмигнул. – Теперь я догадываюсь, кто выкрал из монастыря Сен-Мишель некие грамоты… Вот эти! – Он вытащил из шкатулки грамоты и резким жестом протянул их Ивану. Чуть ли не швырнул в лицо! – Что смотришь? Бери, бери… Это те самые, списки с которых нашли у тебя за голенищем. Только эти – подлинные…
– Я вижу, – тихо промолвил Иван.
Грамоты действительно были те самые… ему ли не знать! Так вот почему их не пускал в ход Годунов – у него остались лишь копии! А подлинники… Их кто-то выкрал! Покойный Ртищев как-то обмолвился, что они хранились у кого-то из Шуйских. Кажется, у Василия… неприятный тип… не самозванец – Василий.
Дмитрий глотнул вина и, поднявшись, молвил:
– И эти подлинники, тем не менее, фальшивка!
– Что?
– А ты думал, я не знаю, как пишется по латыни «Император Деметриус»?! Вовсе ни «ин ператор Демеустри», как написано здесь. Это не моя подпись. Кстати, можешь оставить эти грамоты у себя – меня они совершенно не волнуют!
– Но… – Иван не знал, что и думать.
Самозванец с усмешкой передвинул ладью:
– Шах!
Юноша закрыл короля слоном.
– А мы так! – Дмитрий тронул ферзя. – Как вы попали во Францию?
– Учились в Париже, в университете, – уж это-то Иван теперь не счел нужным скрывать.
– В Сорбонне? Вот здорово! – Самозванец восхищенно присвистнул. – И ты можешь рассказать, как там организовано учение?
– Само собой!
Иван вдруг поймал себя на мысли, что ему начинает нравиться этот обаятельный, надо признать, пройдоха… который, может быть, даже – и есть истинный царь? Ведь грамоты-то его ничуть не испугали!
– Знаешь, я хочу, чтобы у нас, в России, тоже появились свои университеты! – прикрыв глаза, мечтательно произнес «царевич». – Хватит русскому народу прозябать в темноте и невежестве! Знаю, очень хороши университеты у иезуитов. Я их использую, иезуитов… Чижевского, Лавицкого, Рангони… Дурачки – они, верно, полагают, что используют меня. Ну и пусть так думают, верно? – Дмитрий захохотал. – А для своей цели я и черта лысого могу использовать – и не стыдно!
Признаться, Иван хотел спросить самозванца про «цель»… Но не стал. И так было ясно.
Первую партию Иван проиграл и расставил фигуры для второй. Юноша заметил, что самозванец все чаще посматривает на дверь, словно бы кого-то ждет…
Иван едва успел сделать ход, как в дверь снова постучали.
«Царевич» встрепенулся:
– Да!
Вошел какой-то рейтар в черном камзоле, с палашом на длинной перевязи. Коверкая слова, доложил:
– Мы еко прифели, майн цезарь!
Дмитрий довольно улыбнулся и принял царственную позу:
– Хорошо. Введите!
В сопровождении вооруженных рейтар – по всей видимости, наемников-немцев – вошел какой-то дикоглазый дурнопахнущий мужик в нагольном полушубке и стоптанных сапогах. Войдя, в пояс поклонился Дмитрию:
– Долгая тебе лета, великий государь!
«Царевич» ухмыльнулся:
– Скажи, кто ты?
– Бывшей монах Чудовой обители, Григорий, сын Отрепьев, – истово перекрестился мужик.
– Ну, вот, – повернувшись к Ивану, расхохотался Дмитрий. – А говорят, что Отрепьев – я!
Он махнул рукой, и расстригу увели.
– Это на самом деле Отрепьев, – передвинув королевскую пешку, пояснил самозванец… Самозванец ли? Признаться, Ивана теперь терзали сомнения. – Завтра его покажут народу. Мат!
– Что и говорить, – юноша покачал головой. – Играете вы изрядно.
«Царевич» весело расхохотался:
– Это скорее ты плохой игрок.
Они сыграли еще одну партию – Иван и ее проиграл вчистую, – при этом болтали на разные темы: самозванца сильно интересовала Франция, – может быть, он имел там какие-то свои интересы, а может, и из чистого любопытства – как заметил Иван, «царевич» отличался любознательностью.
А потом к «царевичу» повели Прохора с Митькой, и Иван едва дождался, когда парни вернуться назад.
– Ну как? – бросившись к дверям, спросил.
– Выиграл у Димитрия три партии! – похвастался Митрий. – Не такой уж он и игрок.
– Хитер он, этот Дмитрий, – усмехнулся в усы Прохор. – Хитер и, ничего не скажешь, умен.
– А вот самозванец ли?
– То дело темное… Ты-то сам как мыслишь, Иване?
Иван обвел всех пристальным взглядом:
– Мыслю я так: самозванец ли Дмитрий или пусть даже истинный царь – для нас все равно. Мы-то присягали царю Борису Федоровичу! И никто нас от той присяги не освобождал!
– Верно, Иване! – Прохор взволнованно обнял юношу.
А Митрий одобрительно улыбнулся:
– И верно, хорошо сказал! Истинно!
Глава 7
Мятеж
Мятеж в расположении многотысячной армии казался безрассудной авантюрой.
Р. Г. Скрынников. Россия в начале XVII века. Смута
Кромы – небольшой хорошо укрепленный город – воеводы царя Бориса так и не смогли взять, расположившись рядом обширным и беспокойным лагерем. Шатры, крытые повозки, просто накинутые на колья рогожки – вот и все обустройство, да еще выгребные ямы – по одной на каждый большой отряд. За тем, чтобы все справляли свои дела там, где надо, а не там, где придется, строго следили, опасаясь болезней.
А солнышко уже пригревало вовсю, топило снега, и поначалу только пригорки, а затем и низменности, исходя паром, зачернели землицей, быстро покрываясь молодой нежно-зеленой травкой с желтыми мохнатыми шариками мать-и-мачехи. Наросло свежей крапивы, из которой костровые варили вкуснейшие щи, иногда шли дожди, но большей частью стояло ведро, и небо было таким пронзительно голубым, а воздух – теплым и словно бы каким-то летним, что многих – очень многих – тянуло к земле: пахать, боронить, сеять.
Дворяне-ополченцы, опьяненные запахом весны, собирались кучками, зло критикуя указ царя Бориса, строго-настрого запрещавший воеводам отпускать ратных людей на отдых. Многие мелкие землевладельцы не без оснований опасались за судьбу своих земель – как там, без хозяйского-то пригляду? А никак, скорее всего – мужики все поразбежались, новых нету, пахать да сеять некому. Как жить? На царские подачки? И без того еще не оправились от трехлетнего голода, и вот сейчас на тебе, воюй – а землица как же? Кто за людишками-пахарями присмотрит? Жены? За ними бы кто присмотрел… Заскучали уж, поди, без мужской ласки… а может, кого и нашли?
– Ты смотри, Микита, – горько жаловался немолодой уже ратник в серой поддеве со ржавыми пятнами от доспехов. – Пять десятков тыщ народу пригнали! Пять десятков тыщ! А крепость-то крепость… Тьфу! Для осады и тыщи хватит. И посошников зачем-то пригнали… Понимаю, конечно: пушки, ядра да зелье на чем-то возить надо. Однако наступать-то никто не торопится?
– А зачем, дядько Лявон? – смачно зевнул Микитка – вихрастый парень с круглым веснушчатым лицом. – Чего нам, тут плохо?
– Да затянулось все слишком, вон что! Тсс! – Дядько Лявон поднял с земли короткую, с блестящим широким лезвием пику – совню, – прислушался. – Вроде идет кто-то?
Микитка тоже насторожился, услыхав чьи-то приближающиеся шаги:
– А ведь и верно – идет! Похоже, проверка!
– А может, хрестьяне здешние чего продать привезли? – Ратники обрадованно переглянулись. – Мы бы первые у них и купили б…
– Эй, стой, кто идет!
– Не идет, а едет, – продравшись сквозь кусты, уже тронутые маленькими клейкими листиками, перед воинами возник хитроглазый мужичонка в распахнутом ввиду тепла армячке. Кивнув, ухмыльнулся:
– Здорово, дядько Лявон, и ты будь здоров, Микита. Я смотрю, вы снова на страже. Что, больше ставить некого?
– Не, это ты, Макарий, все в нашу стражу приходишь, – засмеялся Лявон.
– Не прихожу, а приезжаю, – поправил Макарий. – Два воза у меня в грязи застряли, у балки. Помогли б вытащить…
Лявон махнул рукой:
– Поможем, ништо… Верно, Микита?
– Конечно, поможем, дядько Лявон. Макарий, ты чего в этот раз привез-то?
– Квасу две корчаги, да мучицы чуть, да рыбы… рыбы много.
– А пирогов, пирогов не напекла твоя баба? Я бы полдюжины взял.
Макарий засмеялся:
– Напекла, а как же! Еще теплые. Ну, пирогами я вас и так угощу, забесплатно, коли уж поможете возы вытолкать. Я-то, ишь, думал, подсохнет, ан нет – сыровато. Да и рано еще… Думаю, поеду-ка сегодня поране других – скорей расторгуюсь да за дела.
– Это ты правильно решил.
Бережно припрятав совни в березняке, ратники, прибавив шагу, пошли вслед за Макарием.
Утреннее апрельское солнышко еще таилось за деревьями, за ближним лесом, но первые – самые проворные – лучи его уже золотили вершины берез. Благостно было кругом, лишь парила на опушке земля, да радостно пели птицы.
– Жаворонок, – спрыгнув с воза, улыбнулся Митрий. – Ей-богу, жаворонок!
Прохор скептически покачал головой:
– Какой же это жаворонок? Жаворонок вовсе и не так поет. Это малиновка.
– Да рано еще малиновке.
– Ладно вам спорить, – передернув плечами, Иван поплотнее запахнул армяк. – Что-то озяб, скорей бы солнышко вышло.
– Ничо! – расхохотался Прохор. – Сейчас вернется хозяин, начнем возы из грязищи вытаскивать – ужо, согреешься!
– Да уж…
– Чего-то Макария нашего долгонько нет, – окропив мочою березу, забеспокоился Митрий. – Не попался ли?
– Не попадется, – отмахнулся Иван. – Тут таких, как он, мужиков, знаешь сколько?
И, словно в ответ на его слова, из ближней рощицы донеслись голоса. Парни насторожились, готовые к любым неожиданностям. Впрочем, судя по беспечности говоривших, все было в полном порядке. Ага, вот на опушке показался Макарий, а с ним двое мужиков, вернее, ратников, судя по ржавым пятам на поддевках. Видать, часовые, кто же еще-то? Макарий сказывал – как раз где-то здесь пост должен быть.
Иван усмехнулся: вот раздолбаи – даже поленились брони одеть. Правда, оба при саблях… но, похоже, настроены вполне добродушно – ишь, улыбаются.
– Это наши, деревенские, – Макарий кивнул на парней. – Ну что, робяты, вот нам подмога! Взялись?
– Взялись, – решительно кивнув, Прохор сбросил наземь сермягу и закатал рукава.
– Силен, парнище! – кивнув на него, подмигнул Макарию один из ратников, тот, что постарше, его называли «дядько Лявон». – Такой и один справится.
Шутил, конечно, возы-то увязли основательно – по самые оси.
– Хорошо б хворосту подложить под колеса, – предложил Митрий. – Или веток нарубить…
– Во-во, нарубите, – Макарий одобрительно кивнул. – Сходите вон, с Микитой, а мы пока прикинем, с чего начать.
Веток нарубили быстро, сноровисто – вот и пригодилась сабля, Микита ее не жалел, рубил с плеча – только свист стоял, а Митька едва успевал подбирать ветки. Кинув их под колеса, навалились… стегнули лошадь…
– И-и – раз… И-и – два…
С третьей попытки вытолкали. Посидели немного, вытирая пот, да пошли ко второму возу – с этим уже возились недолго, там и место было посуше, да и телега не так перегружена.
– Ну, благодарствую всем! – обрадованно приговаривал Макарий, доставая из-под рогожки увесистую баклажку. – Инда теперь и выпить не грех. Вы как, ратнички?
– А наливай!
Сели под куст, выпили. И за знакомство, и так, с устатку – попробуй-ко, возы потягай, чай, не лошади!
– Ну что, как у вас тут? – протягивая часовым кусок пирога, поинтересовался Макарий.
– Да как и всегда, – дядько Лявон вяло махнул рукою. – Одна тягомотина. Воеводы, Голицыны-князюшки, незнамо что думают. Сидят под этакой крепостицей, высиживают, – нет, чтоб единым махом прихлопнуть. Тогда уж и самозванец бы задергался, а так… А вообще, надоело все. Весна ить пришла – пахать скоро. А кому? Мы вон с Микиткой, не смотри, что пищальники, а все ж из дворян. Крестьяне поразбежались все, Микитка во прошлое лето в холопи запродаться хотел, с голодухи, так какая-то собака выдала – чуть головы не лишился, царский-то ведь указ запрещает служилым людишкам в холопи верстаться – ктой тогда за царя-батюшку воевать будет?!
– Воевать? – Макарий усмехнулся. – А стрельцы на что?
– Ага, они навоюют… Не о том у стрельцов башка болит, а о том, как торговлишку свою мелкую, ремеслишко наладить – с того ведь, считай, и кормятся. Почти у всех ведь семьи. Думали – отпустит по весне государь на роздых – так ведь нет, не отпускает. Народ недоволен зело, да и так – от безделья мается. – Дядько Лявон допил баклажку и, блаженно улыбнувшись, поднялся на ноги. – Ну, мы пошли, пожалуй. Отхожее место постережем – кабы кто мимо, в кусты не пошел.
– Пирогов-то возьмите, – напомнил Макарий.
Лявон улыбнулся:
– И то правда, возьмем.
Проводив ушедших ратников взглядом, Макарий обернулся к парням:
– Ну что, слыхали, как тут дела идут? Недоволен народ Борисом, ох недоволен. То-то рвутся все подметные письма читать – от нового царя милостей ждут, от Димитрия.
– Да уж, – согласно кивнул Иван. – Говоря немецкими словами – дисциплины в армии никакой. Часовые вражьим лазутчикам телеги вытаскивают – это ж где такое видано?
– Да не знают они, что я лазутчик, – Макарий покривился. – Хотя, может, и догадываются.
– Уборные зато сторожат строго! – хохотнул Митрий. – Лучше б дороги так сторожили, а то, я чую, тут все кому не лень шастают.
– А вот насчет уборных ты не прав, Митя, – вскользь заметил Иван. – Это они правильно делают. От пули да от сабли четверть войска погибнет, много – треть, а вот мор свободно может и все войско выкосить. Да и не только войско – все окрестные земли. А уж коли мор начался, так остановить его трудно. Сами знаете, как король Анри во Франции в таких случаях делает…
– Как? – живо заинтересовался Макарий. – Любопытственно будет послушать.
– А так, – Иван изобразил целящегося из ружья человека. – Ежели в каком граде болезнь объявилась, ежели народишко там помирать начал, король сей же час посылает туда не лекарей – войско. Окружают город, и кто осмелится из ворот высунуться – пулю промеж глаз!
– Промеж глаз? Лихо!
– Вот так городишко и вымрет. Зато и болезни там же конец придет – и вся страна в целости.
Так, под разговоры, неспешно поехали дальше. Парни шагали рядом с возами, а Макарий и еще один мужик – второй возница – сидели на облучках, время от времени натягивая вожжи. Дорога постепенно расширялась, становилась тверже, и вскоре за холмом показался лагерь – палатки, шатры, повозки и многочисленные дымы костров. Макарий показал плетью чуть в сторону:
– Вон там, где телеги, наши торговцы. Туда и едем.
– А не страшно? – поинтересовался Прохор. – Вдруг схватят?
– Не страшно, – Макарий сжал губы. – Не первый раз езжу.
Макарий был шпионом, лазутчиком самозванца. Собирал сведения о перемещениях царских войск, о настроениях, в них царивших, распространял подметные письма и прелестные грамоты – и ничуть этого не стеснялся. Наоборот, считал себя героем. Впрочем, если признавать самозванца истинным государем, то так оно и выходило.
Ивану же чем дальше, тем становилось грустнее, уж больно сильно было похоже на то, что Борис Годунов всем – ну, буквально всем – до чертиков надоел. Аристократам – арестами и ссылками, дворянам и детям боярским – полным разорением, торговцам – войною и высокими пошлинами, крестьянам – заповедными да урочными летами, запрещавшими уходить от хозяев и устанавливавшими срок сыска беглых, а таких было множество. К тому же именно с Борисом многие связывали выпавшие на долю России невзгоды – три неурожая подряд, недород, голод. И все больше и больше людей надеялись на «истинного царя» – самозванца! Впрочем – самозванца ли? Несмотря на, казалось бы, убийственные доказательства, парни начинали в этом сомневаться, уж больно уверенно вел себя Дмитрий. Явиться завоевывать трон со столь малыми силами, практически без поддержки сильных мира сего (король Речи Посполитой Сигизмунд вовсе не торопился хоть как-то помогать «царевичу», иное дело – магнаты) мог только самый забубенный авантюрист… либо человек, полностью уверенный в том, что «подданные» его поддержат. Хотя, конечно, по внешним ухваткам Дмитрий никак не походил на царя: больно уж прост. Любил пошутить, посмеяться, со всеми держался запросто – вообще-то, не самые плохие качества, но – не царские, не царские… Царь должен быть – ухх! Чтобы все боялись. А этот, видать, рассчитывал не на страх. На что-то другое.
Удивительное дело, он отпустил парней с миром, даже не потребовав присягнуть, и Иван понимал – зачем. Во-первых – грамоты. Во-вторых – Гришка Отрепьев. Дмитрий ясно показывал, что не боится ни того, ни другого, что грамоты – подделка, а с Отрепьевым он не имеет ничего общего. Ну и, конечно, было еще третье – заступничество Михайлы Пахомова, коему явно благоволил само… «царевич». Иван который раз хвалил себя за то, что не побоялся тогда исправить явную подлость – отпустил-таки Михайлу в побег. Ну, правда, ведь к Чертольскому упырю – ошкую – он явно не имел никакого отношения. А ведь именно поэтому его и схватили, не потому, что лазутчик – как вот выяснилось. Благодаря целой кипе причин Дмитрий и отпустил их – имея в виду, конечно, в первую очередь собственные цели. И вот теперь парни вместе с торговцем-шпионом Макарием въехали в лагерь царевых войск, прямо-таки пузырившийся недовольством, умело подогреваемым многочисленными лазутчиками Дмитрия. Впрочем, особо-то и не надо было подогревать – весна, весна! А как же землица? Кому приглядеть за мужичками? У кого, правда, они еще были.
Торжище примыкало к самому лагерю, можно сказать – прямо срослось с ним. С самого утра там уже ошивались ратники, большая часть которых была посошными людьми – крестьянами с северных земель, искренне недоумевавших: а чего это их сюда пригнали? Бить самозванца? Так где он? А сидеть тут, под Кромами, когда весна, когда скоро пахота, сев… Господи, да что ж это такое? Что, государь опять голода хочет?
Установив возы, натянули рогожку на случай дождя. Макарий ушел куда-то по своим делам, а парни, усевшись невдалеке, за возом, принялись совещаться. Вообще-то, им бы нужно было в Москву… Но с чем возвращаться? Можно ли было считать задание выполненным? Да-да, именно так стоял вопрос, и никак иначе, ведь парни присягали Борису Годунову и, естественно, не могли нарушить присягу. Даже и мысли подобной не возникало. Зато возникали другие: если действовать строго по присяге, то они должны немедленно явиться к кому-нибудь из воевод – к Милославскому или к Голицыным – и немедленно доложить о том же Макарии. Чего друзья никак не могли сделать, ибо дали слово не причинять мужику вреда. Но ведь тогда они не знали, что он шпион, лазутчик! Теперь-то ситуация изменилась, и…
– Боюсь, это будет выглядеть как предательство, – покривился Митрий. – Да-да, как предательство, ведь мы предадим помогавшего нам человека – Макария.
– Но он лазутчик!
– Но мы дали слово!
– А присяга? Ведь мы же на государевой службе!
Торжище, да и весь лагерь, вдруг заволновались, словно бурное море. Засновали туда-сюда группы возбужденных людей, появились конники в блестящих латах, в затейливых узорчатых шлемах – мисюрках, где-то громко затрубили трубы.
– Что такое? – удивленно привстал Иван. – Неужели наконец началось наступление?
Прохор пожал плечами:
– Пойдем глянем.
А к возам уже бежал Макарий, в распахнутом зипуне, с топорщившейся косой бородой.
– Все! – радостно закричал он. – Умер царь Борис, прибрал Господь!
Опустившись на колени, Макарий размашисто перекрестился.
– Как – умер? – не поверил Иван.
– А так, насовсем. Воевода Петр Федорович Басманов прибыл в войско с подмогой, сейчас будет приводить люд к присяге новому царю – Федору Годунову! Мнози – за Дмитрия. Князья Голицыны – наши!
Вот так да-а! Голицыны – воеводы – поддерживают самозванца!
– Ну дела-а-а! – задумчиво протянул Митрий. – Это что же мы делать-то теперь будем? Нешто новую присягу принимать?
– Побегу. – Макарий вскочил с колен. – Знакомцев обрадую!
Иван проводил его взглядом и обернулся к своим.
– Вот что, – твердым голосом произнес он. – Я так мыслю: кто на Москве сидит – тот и истинный государь, ему и присягнуть.
Переглянувшись, парни согласно кивнули:
– Пойдем… Эвон, уже народишко собирается.
Ратники и впрямь собирались в центре разбитого лагеря, где уже реяли стяги с изображением Георгия Победоносца. Парни вместе с остальными торговцами и вооруженными людьми, ускоряя шаг, отправились туда же.
– Басманов, Басманов! – кричали воины, указывая на воеводу на белом коне.
Ратники споро выстраивались по отрядам. Побежали с докладами сотники. Воевода Басманов поднял затянутую в латную перчатку руку. Все затихли.
– Вои росские! – Военачальник, герой битвы под Новгородом-Северским, где был разбит самозванец, приподнялся в седле. – Горе, горе великое постигло землю нашу – умер государь и защитник Борис Федорович!
Читать бесплатно другие книги:
