Изнанка Бялко Александр

День Стоянова начался с телефонных звонков. Первым позвонил корреспондент «Покровских ворот» Живун.

– Ты стоишь или сидишь? – без «алло» и «здравствуй» начал он.

– Я еще в кровати лежу, – пошутил Стоянов.

– Это хорошо. Потерянова убили.

– Дурацкая шутка, и сегодня не первое апреля.

– Не шутка, – Живун немного заикался, когда волновался, – не шутка, я не шучу.

– А как?

– У дома. Пулю в лоб – и все. Думаю, минут через десять уже по всем каналам расскажут. Слушай радио. А я пошел некролог кропать.

Потом телефон звонил не умолкая.

– Ты знаешь?

– Уже знаю.

– Ты слышал?

– Да, слышал.

И только Александр Пруст, известный мэтр телепередачи «Ничто! Нигде и никогда!» позвонил из Питера с другими словами:

– Поздравляю с успешной операцией, – пошутил он со свойственным ему черным юмором.

– Санька, ты что, сдурел? Что ты говоришь!

– Ладно, ладно, от друзей секретов нет. Колись, как ты мэра завалил.

– Ты совсем рехнулся, такое по телефону говорить. Наверняка меня слушают. Придется потом показания давать.

– Ничего, ничего, станешь мэром – проще будет. Это ты сейчас всего боишься, а потом руководить будешь.

– Я об этом даже не думал.

Тут он вспомнил разговор с Ириной накануне. Пруст еще что-то говорил в трубку, а Ирина не шла из головы. Вещее пророчество? Провокация убийц? Или просто деловое предложение? Знала она, или так совпало? Вся его жизнь учила не верить в совпадения. Чем случайнее совпадение, тем лучше оно подготовлено. Но в случае с Ириной почему-то хотелось ей верить. Кто решится подставить беременную женщину? Какая беременная будет рисковать здоровьем и жизнью ребенка ради грязных политических интриг?

Вспомнил Стоянов и депутата Бездриско в несвойственной ему роли местного алкаша. Эти события связаны, решил Стоянов. Бездриско был непьющий, на банкетах он не прикасался к спиртному и всегда ходил со стаканом апельсинового сока. Почему же он вдруг напился в дым накануне? Узнал? Сам участвовал, и нервы сдали? Сам заказчик? Но зачем? Максим Викторович, царство ему небесное, вроде бы всем депутата устраивал. Получается – знал точно, но предотвратить не мог или не хотел. Вот и нажрался как свинья.

Стоянову надоел трезвонящий телефон, и он решил позвонить сам. Позвонил, конечно, Ване Гурченко, с которым у него были неплохие отношения.

– Ваня, это Стоянов. Если можешь говорить, скажи, как это случилось.

– Коля, что тут говорить. Пять пуль. В голову и в сердце. Киллер – профессионал, следов почти не осталось. Убийц, скорее всего, было двое. Ищем их машину. Свидетелей тоже никого, один Бездриско.

– Он был там?

– Прямо на месте, даже весь в крови.

– Спасибо, Вань. Если что нужно, я всегда готов.

– Да уж, готов не готов, а я всех допрашивать буду. И тебя тоже.

Стоянов удивился еще больше. Почти в три ночи Бездриско глушил водку из горла прямо на улице, а в восемь утра был уже на месте преступления. Психологическое состояние к делу не пришьешь, но в том, что Бездриско тут как-то замешан, не возникало никакого сомнения.

Наконец Иван добрался до покровского отдела внутренних дел. В его бывшем кабинете сидел новый начальник Медведев. Гурченко не хотел выпускать расследование из своих рук. Он все-таки был районным начальством. Он выбрал хорошо знакомый кабинет зама, где еще недавно сидел сам Медведев, и отвел его под оперативный штаб. Сел за большой стол, заваленный бумагами, и начал смотреть, что у него есть, и думать. Но уединиться не удалось. В дверь постучали.

– Кто там? Я занят и просил никого к себе не пускать.

В дверь вошла девушка вызывающей красоты.

– Вы главный по убийству Потерянова?

– Я главный по расследованию этого убийства, – уточнил Иван и сразу почувствовал себя привлекательным мужчиной в самом расцвете сил, а не скучным ментом.

– Хочу рассказать, как убили Потерянова.

– Так, подождите, – у Гурченко забилось сердце. Не веря в такую удачу, он достал бланк протокола.

– Так, имя, фамилия, возраст, пол, – при этом его взгляд скользнул по груди свидетельницы.

– Людмила Белова, двадцать три, студентка Московской медицинской академии. В Покровске прохожу практику. Я лично знала покойного, – она явно засмущалась.

– Так, Люся. Можно вас так называть?

– Да, конечно.

– Так, Люся, что вы знаете про убийство мэра?

– Потерянова убил доктор Денисов.

– Он стрелял?

– Нет же. Я прохожу практику в их больнице. Так вот, когда привезли Потерянова, он не сделал ничего, что положено делать. Мы это на четвертом курсе проходили. Искусственное дыхание не подключил – это раз, переливание крови не сделал – это два. Трепанацию черепа не стал проводить. Пациент был вполне реанимабельный. В Склифософского его бы откачали.

Иван записывал все в бланк протокола, но на этом месте остановился.

– Это точно?

– Я до института медсестрой в Склифосовского работала. Я точно знаю. Мы там и не таких отхаживали.

У Ивана появился первый подозреваемый. Выходит, врач-убийца стоял за спиной киллера и страховал его. Промахнись киллер, медицина добила бы без промаха. Иван пересел из-за начальственного стола поближе к свидетельнице.

– Очень интересно, Люся. В интересах следствия вы эту информацию больше никому не должны передавать. Никому! Даже если они представятся ФСБ или прокуратурой. Расследование веду я. Вы поняли?

– Да, я поняла. Нас учили хранить врачебную тайну.

– Вот, тем более, это еще и врачебная тайна.

Он положил свою тяжелую милицейскую руку на колено Люси.

– Вполне возможно, что нам придется еще раз встретиться, в другом месте.

Рука Ивана пошла выше, за пределы короткой юбки. Отпора Иван не получил. Он уже стал нагибаться к пышным губам свидетельницы, но зазвонил телефон. Иван вскочил и снова сел на свое место.

– Да, штаб расследования, да, это я.

Зажав трубку рукой, он обратился к студентке-практикантке:

– Телефончики ваши вот тут запишите, – и протянул ей бланк недописанного протокола.

Люся старательно вывела домашний и мобильный номера и встала. Иван, провожая ее до двери, повторял: «Никому, тайна следствия. Ведите себя естественно. Не привлекайте к себе внимания. Знаете, как свидетелем быть теперь опасно?» – и выпроводил ее за дверь.

Немного подумав, он переложил лист протокола допроса Люси Беловой из официальной папки в свою личную. Он прекрасно знал, что показаний девочки-практикантки ни для чего не достаточно. На одну медицинскую экспертизу врачи предъявят две других, где профессорами будет подписано, что ранения были несовместимы с жизнью. Спугнуть врачей – они концы в воду попрячут, и дело развалится. Надо действовать осторожно.

В кабинет вошел Медведев.

– «Жигули» нашли. Бросили нахально прямо у деревни Белая Махра.

– Так это рядом совсем. Их видели?

– Полдеревни видело. Так спешили, что даже речку вброд перебежали. На вид типичные таджики. Волосы темные, глаза карие, раскосые, рост средний, лица смуглые, одежда темная. По такому описанию на любой стройке найдешь десяток таджиков. Сейчас делаем фотороботы.

– Все равно искать надо. А как сама машина?

– Пытались поджечь, но не получилось. Бензина было мало. Зато в салоне полно отпечатков.

– Везде смотрите: и в капоте, и в багажнике. Идите, работайте. Тут начальство каждые пять минут имеет меня по полной.

– Уже посмотрели. В багажнике нашли пустую канистру. На ручке отпечатки аккуратно стерты, а зато на боку – ну прямо для учебника дактилоскопии.

– Молодец, быстро пробей по базе. Это не двадцать лет назад неделю в картотеке сидеть. Завел в компьютер – и готово. Быстро давайте.

– Уже делаем.

– А машину пробили?

– Да, но там глухо. Хозяин машины умер полгода назад. Родственников никого. Номера настоящие.

– Тогда все остальное, про отпечатки, как я сказал.

– Работаем.

Опять зазвонил телефон. Иван подошел к нему и, не взяв трубку, сказал:

– Ну, вот видишь, тут только нагоняи получать. Иди, работай.

Тот кивнул и вышел за дверь.

В это время поезд «Москва-Астрахань-Душанбе» уже стоял на перроне Казанского вокзала. Толбак Рахимов с братом в сто первый раз показывали милиционерам свои паспорта и билеты и с каждым разом все ближе продвигались к поезду. Единственное, что было подозрительно, так это почти полное отсутствие багажа. Если бы вокзальные милиционеры, так любящие порыться в сумках таджиков, сообразили, что что-то не так и покопаться не в чем, может быть, их и задержали бы, но потом все равно бы отпустили. Правда, тогда они могли бы опоздать на поезд, и им пришлось бы где-то ночевать в Москве. Может быть, они бы попались в очередной облаве, но и тогда не смогли бы толком ничего сказать. Может быть, их молчание было бы принято судом против них, и их осудили бы за убийство, которого они не совершали, но судьба опять решила по-своему. Проводник в последний раз проверил документы. Все было в порядке. На Казанском вокзале поездов много. На посадке поезд стоит минут пятнадцать – двадцать. Довольные, что за одну поездку заработали, как за строительный сезон, что лето проведут в родной деревне, что младший брат сможет жениться, братья Рахимовы поехали на родину.

В дверь снова постучали. Высунулась голова Медведева.

– Отпечатка в базе нет.

– Я так и думал, – ответил Гурченко. – Дай-ка сюда дискетку с отпечатком.

Медведев передал дискетку и ушел. Иван привык не только бумаги откладывать в отдельные неофициальные папочки. В его ноутбуке тоже было много чего интересного. Например, отпечатки пальцев всего городского бомонда Покровска. Сдвинув в сторону дела мелких жуликов и угонщиков, Гурченко положил ноутбук на стол, вставил дискетку. Ответ компьютера не заставил себя ждать. Отпечаток принадлежал Геморроеву.

– Ого! Это уже кое-что.

Весь город знал о тяжбе главы города и главы фабрики из-за земли под коммерческую застройку. По городу даже ходила частушка:[2]

Мотив был налицо. Эх, пожалел ты, Геммороев, бензина, а не то сгорела бы машина вместе с твоими отпечатками. Но, с другой стороны, мало ли канистр с отпечатками: украли таджики из гаража, сам дал или, как Штирлиц, помог поднести. Доказательство слабенькое. С доктором Денисовым он вроде бы не дружит, а тут – на такое дело толкнуть... Нет, все очень зыбко. Надо подумать.

Гурченко сел думать, но ему, конечно, не дали. В кабинет заглянул оперативник.

– Стучаться надо, – сказал Гурченко, пряча документы.

– Так я по делу.

– Ну что там такое?

– Отпечатки обуви. Послал по электронке в Москву, в институт криминалистики.

– Молодец, и что?

– Отвечают, что человек был один.

– Ты что, дурень, сам проверить не мог?

– Нет, не это главное. Подметка итальянской фирмы.

– Еще не легче. Что, теперь тебе командировку в Италию выписывать?

– Нет, Иван Васильевич. Делают их по лицензии у нас. В Долдоме.

– Так, собирайся, завтра поедешь в Долдом. И чтобы без результатов обратно не возвращался.

– Слушаюсь. Так я готовлю командировку?

– Что тебе сто раз повторять? Готовь!

– Товарищ подполковник, а где этот Долдом находится?

– Слушай, лейтенант, я тебе не нянька. По карте посмотри.

– Ну, а хоть далеко это?

– Верст сто пятьдесят, а то и больше. На бензин возьми.

Долдом встретил лейтенанта Иванова из Покровска неприветливо. Впрочем, так этот город встречал всех. За тысячу лет долдомцы ни разу не видели ничего хорошего от пришельцев. Иванов, привыкшей к виду современного города Покровска, поначалу не мог найти сам Долдом. Дачные и деревенские дома начались за указателем и продолжались до самого центра. Остановив на перекрестке старушку и спросив у нее, где обувная фабрика, он промучился минут пятнадцать. Некоторые филологи всерьез указывают на происхождение слов «долдонить» и «талдычить» от названия города Долдом. Иванов, привыкший к интеллигентному обращению в Покровске, сначала даже не мог понять, на каком языке говорят местные. В конце концов, благодаря усилиям других подошедших долдомцев, Иванов понял, что фабрика находится прямо на деревенской улице, по которой он ехал, называемой Ленинским проспектом. Среди деревенских изб фабрику найти оказалось несложно. Здание с развевающимся итальянским флагом, отделанное виниловым сайдингом, было видно отовсюду.

Охрана пропустила лейтенанта внутрь. Никого из начальства не было. К счастью, минут через десять приехал адвокат Александр Бойкий. Нелегкая судьба еврейского народа занесла его в этот забытый миром уголок работать юрисконсультом на итальянской фабрике. Саша, пожив порядком в Долдоме, был своеобразным переводчиком между долдомцами и остальным миром, причем итальянцев он понимал лучше, чем местных жителей. Он сразу объяснил Иванову, что все русское начальство сидит не здесь, а на улице Восьмого марта, а с итальянским начальством вообще говорить не о чем.

Миссия Иванова неминуемо закончилась бы провалом, если бы не подвернулся ему Бойкий. Чужие в Долдом приезжали редко. Адвокату было скучно без общения, и он с удовольствием взялся помочь Иванову. С главного проспекта они какими-то забытыми богом переулками выехали на привокзальную площадь – оказывается, в Долдоме была железнодорожная станция. На привокзальной площади стоял памятник великому русскому сатирику Салтыкову-Щедрину. Когда-то выдающийся мастер сатиры задумал написать «Историю города Глупова» и «Пошехонскую старину». Опытному сыщику Иванову не надо было объяснять, какой город послужил ему прообразом Глупова. Потом опять свернули и поднялись в горку по улице, какая бывает обычно в дачных поселках между участками в шесть соток. Остановились у избы, покрашенной при царе Горохе в зеленый цвет. Несмотря на то, что на улице стоял теплый майский день, из трубы валил густой белый дым. В самой избе стояла страшная вонь от этого дыма, потому что топили торфяными брикетами. В этой привычной для себя атмосфере располагался русский менеджмент фабрики.

Опять Иванов не понимал, что происходит. На его вопросы и предъявление удостоверения люди никак не реагировали. Они разговаривали между собой, повернувшись к Иванову задом. В дело вступил адвокат, который тоже стал говорить, как бы забыв про Иванова. Иванов сидел, Иванов стоял, он уходил к себе в машину. Ничего не менялось. Оглядывая зеленеющие бугры Долдома, Иванов думал: «И это в двух шагах от Москвы! А что же там дальше?»

Долдомцы, сколько себя помнят, занимались мехом и обувью. Славились местные кустари-одиночки, крупных производств не было. Этим же увлекались и все окрестные деревни, потерявшиеся в непролазных болотах. До сих пор есть деревня Кокошки – «на всю Россию сапожки», – такой был у них рекламный слоган лет двести назад. Даже семьдесят лет советской власти не вытравили пристрастие местных жителей к обработке кожи и меха. Поэтому итальянцы очень правильно выбрали место для новой обувной фабрики. Исторические хроники Долдома, который первым воспел Салтыков-Щедрин, у автора еще только в проекте, поэтому не будем отвлекаться от покровских хроник.

В долдомском стиле – по возможности не говорить приезжему ничего. Иванов и не понял, что произошло, когда они снова поехали по деревенским улочкам. На фабрике кто-то из фабричного начальства долго-долго говорил с разными сотрудниками, и наконец к Иванову вышел дядя Вася.

– Вся эта партия обуви уничтожена, – первый раз за день Иванов услышал нечто вразумительное. – Уничтожал вот Василий Петрович, он подтвердит.

– Ну, поехали.

Иванов посадил дядю Васю с собой, и они поехали километров за двадцать от города по бесконечным болотам и лесам к огромной свалке.

– Ут тут усё и было. Усё сгорело. Прямо сполыхало.

Свалка как свалка. Копошатся бомжи, которые тут же живут в самодельных шалашах и палатках. Посреди помойки – грандиозное пепелище. Иванов с дядей Васей, морщась от вони, прошли к нему. Остатки сгоревшего картона, куски подошв, запах горелой кожи и даже дырочки для шнурков, которые не сгорели. Ни одна экспертиза на планете Земля не определила бы ничего, кроме сгоревшей обуви. Станиславский пустил бы слезу и сказал бы: «Верю!»

Поверил бы и Иванов, если бы не держал в папке отпечаток целой пары не сгоревших в этой геене огненной ботинок. Перспектива возвращаться сюда еще несколько раз взбесила Иванова. В академии он немного увлекался боевыми искусствами востока. Он попытался дышать как самурай, но его легкие набирали только дух помойки. Тогда он решил победить врага морально. Он решил, что если сам поверит в победу, то поверит и враг и дрогнет.

Отъехав километр по совершенно пустой дороге, Иванов остановился на обочине, подвел дядю Васю к небольшому болотцу, где труп Василия Ивановича найдут только к следующему ледниковому периоду, и дослал пулю в ствол своего «макарова». Плотно прижав пистолет к ребрам дяди Васи, чтобы не летела кровь, он и сам поверил, что выстрелит, если ответ будет такой же, как раньше. Ему совсем было не жалко этого придурковатого жителя болот.

– Где ботинки?

– Уехали в Покров. Усе.

– Кто, что знаешь?

– У ихнего коммерсанта был красный «Фольксваген-Пассат», 95 года выпуска, номер 437 уе 50.

Тут Иванов понял наконец то, что, видно, так и не понял Салтыков-Щедрин. Долдомцы умные, смекалистые люди. Маску идиотов они одевают только для пришельцев, которых боятся еще с каменного века. Не доверяют они пришлым, и все тут.

По дороге он запросил проверить красный «Фольксваген», номер 437, 50 уе.

– Что, дашь 50 уе за пробивку номера?

– Ничего ты не получишь, это номер такой 50 – область, а известные буквы – уе.

Голос в трубке слегка огорчился, но потом быстро ответил:

– Тут и пробивать не надо. Это номер машины Львова.

– Города? – пошутил Иванов. Львов был известный в Покровске бизнесмен.

– Так же, как твои уе – деньги. Человека. Пока, до связи.

Иванов довез дядю Васю до дому, купил ему из своего скромного жалования бутылку водки местного разлива, а вторую взял с собой как сувенир. Водка тут уникальная, потому что вода, как говорит дядя Вася, у них особенная. В местных болотах.

Для бизнесмена Львова хорошие дни закончились так же неожиданно, как и начались. Утром его разбудил участковый, стоявщий с повесткой на лестничной клетке. Там было предписано срочно явиться в Покровский ОВД. Делать было нечего. В сопровождении своего участкового он поехал на другую сторону шоссе в милицию. По дороге он хмуро думал, какие налоги не заплатил, кому перешел дорогу, и много других мрачных мыслей приходило ему в голову.

Иван Гурченко встретил его радушно.

– Хочу предупредить вас, свидетель, об ответственности за дачу ложных показаний. Распишитесь вот здесь.

«Мало на меня всех собак вешают, хотят еще и убийство повесить», – подумал Львов.

– Укажите точно, где вы продавали вот такие итальянские ботинки долдомского производства.

Львов облегченно вздохнул: обычный наезд конкурентов.

– Да, и еще хочу предупредить вас о неразглашении тайны следствия на время розыскных мероприятий.

– Записывайте: все ботинки проданы в Доме ученых на открытых распродажах. Сертификаты качества имеются.

– Ни хрена у тебя не имеется. А вот у меня имеется документ о полном уничтожении всей партии ботинок. Ты продавал несуществующие ботинки?

Львов понял, что дело хуже, чем он думал. Надо было уходить во второй эшелон обороны.

– У меня есть накладная от долдомской фирмы-посредника, от нее и сертификаты, так что я торгую на законных основаниях.

– Ты, Львов, чего-то не понимаешь. Я ведь убийство мэра расследую, а не воровство ботинок.

– Ну так спросите, что надо.

– Где ты продавал ботинки?

– В Доме ученых.

– И все?

– И все. На кой черт мне еще где-то продавать, если они там влет ушли. Мне даже самому пары не осталось. Да вы посмотрите в окно, в них полгорода ходит.

Иван посмотрел в окно. Ничего, кроме шоссе, он там не увидел.

– Подождите в коридоре, – снова официально сказал он Львову и, когда тот вышел, вызвал Иванова.

Иванов зашел как всегда вежливо, по-интеллигентски.

– Вот что, Иванов, с ботинками, похоже, тупик. В них полгорода ходит. Но у меня есть мысль. Недаром же нас в академии учили, что убийцы любят возвращаться к жертве. Вдруг и наш явится. Тебе задание. Берешь цифровой фотоаппарат и идешь к Потерянову на похороны. В ботинках – сразу щелкаешь. Понял?

– Не совсем. Кто же без ботинок на похороны придет?

– Не строй дурачка-то. Сам знаешь, в каких ботинках.

– А фотоаппарат где же я возьму? У нас в отделе только «Зоркий», да и тот барахлит.

– В коридоре сидит бизнесмен Львов, попросишь у него.

– На время?

– Надолго. И чтобы новый дал. А если чего скажет, то ты ему ответишь, что он у нас главный подозреваемый по убийству мэра. Это минимум пожизненное. Все, иди исполняй.

Львов был доволен исходом дела. Фотоаппарат – не самый большой налог на выгодную сделку. Он воспринял это как простой наезд ментов, не задумываясь над тем, что могло стоять за этим на самом деле.

В Доме ученых, где еще недавно торговали ботинками, стоял гроб с телом Потерянова. Больше залов в Покровске не было. Лицу его патологоанатомы придали благостный вид, дырку во лбу «заштукатурили». Лейтенант Иванов столкнулся у гроба с корреспондентом «Покровских ворот» Живуном. Оба выбрали лучшую позицию для фотографа.

– Слушай, подвинься, я тут при исполнении, – заявил Иванов, не привыкший к тому, чтобы милицию отодвигали.

– Я тоже при исполнении, – возразил Живун. – Вот у меня и аккредитация от газеты есть.

Живун щелкал людей известных, из области, от общественных организаций, Иванов щелкал редко, не пойми кого. Но одного человека они щелкнули одновременно. Это был нынешний и.о. главы города – Волков.

Живун не был профессиональным журналистом. По натуре он был скорее ученым и изобретателем. Журналистика ему нравилась и позволяла заработать в тяжелые моменты жизни. Будучи человеком сообразительным и умным, он смекнул, что милицейский лейтенант не для своего удовольствия снимает скорбные рожи у гроба. Немного понаблюдав за ним, он пришел к однозначному выводу: милиция ищет мокрые брюки, точнее, недавно намокшие внизу и уже высохшие (перед тем, как щелкнуть, Иванов смотрел на низ брюк). Из рассказов Живуна и родилась городская легенда о том, что убийцы перешли вброд речку Махорка в деревне Белая Махра, чтобы сбить с нюха милицейских собак. Поэтому Живун долго еще фотографировал в городе тех, у кого брюки внизу были подозрительной формы. До сих пор он хранит у себя галерею портретов людей в мятых штанах. Очень интересно их разглядывать. Даже я туда попал, поскольку ненавижу гладить брюки.

Посмотрев фотографии, принесенные Ивановым, Гурченко был озадачен. Волков был сильный противник. Сильнее самого Гурченко. Это Иван понимал. Еще он понимал: чтобы вступать в битву с таким человеком, надо иметь нечто большее, чем фотография у гроба. Волков сам был оперативником, и все ходы Гурченко он просчитает наперед. К тому же примешивалась вечная вражда между КГБ и милицией. А вот мотивов у Волкова хоть отбавляй. Наверняка, он обеспечивал безопасность при передаче взяток: чтобы диктофонов, скрытых камер, меченых купюр не было, за прослушкой следил.

– А если в отделе я невидимой краской набрызгаю, а вы Волкова вызовете. Снимем следы, – не выдержал Иванов.

Гурченко молчал. Он представил себе допрос Волкова:

– Вы давно ходите в этих ботинках?

– Недавно. Теща купила. Итальянские, говорит, дешево.

– Вы не могли в них быть в доме у Потерянова?

– Несколько раз был.

– И в подвал дома в них лазили? Хотите сказать: кошка у Потерянова убежала, а вы шефу помогли?

– Если точно, то кот. Да, ходил по подвалу с фонарем.

– Нашли кота?

– Представьте себе, нашел. Ласковый такой перс.

– И это могут подтвердить?

– Человек десять. Весь дом.

Волков прекрасно знает, что наша экспертиза не скажет, когда он был в этом чертовом подвале. Да и зачем ему там быть? Неужели он делал это сам? Проще киллера нанять.

Иван Гурченко очнулся от своих мыслей.

– А вы установили, где был Волков в момент убийства?

– Нет.

– Вы что, совсем работать не умеете? Видимая и невидимая краска! А про самое простое забыли. По секундам мне распиши, где он был, а потом любой краской, но отпечатки туфель сними, пока они в печку не полетели.

Иванову, которому вместо приключений с невидимой краской предстояло заниматься скучным опросом бестолковых свидетелей, не хотелось этим ограничиваться.

– Товарищ подполковник, а может, проведем анализ ботинок Волкова на предмет образцов подвальной пыли?

– Ты, Иванов, молодой, кэгэбэшников не знаешь. Они по полчаса каждый день ботинки чистят, особенно подметки, так что там ни пылиночки давным-давно не осталось.

Иванов понял, что с шефом спорить бессмысленно, и пошел выяснять по минутам, где был Волков. Прежде всего он позвонил Наталии Васильевне, общей секретарше Волкова и ныне покойного Потерянова.

– Наталия Васильевна, во сколько Волков пришел на работу в день убийства?

– Так его не было.

– Как не было?

– Совсем не было весь день.

– А в какое время он обычно приходит?