Изнанка Бялко Александр

– Обычно раньше всех, не считая меня. А иногда и раньше меня.

– А какой-нибудь командировки у него в этот день не было?

– Сейчас посмотрю. Нет, не отмечено.

Поблагодарив секретаршу и предупредив ее, чтобы не болтала, Иванов задумался. Где же был Волков? Все как-то и не заметили, что его не было. Обычно если с начальником что-то случается, то его зам первый прибегает. На месте убийства Волкова не было, в больнице тоже. Настроение у Иванова улучшилось, в мечтах он уже раскрыл заказное убийство. Важное, сложное и запутанное.

Гурченко в своем кабинете строил планы большой битвы с Волковым. Все нити вели к нему. Кроме того, с Волкова можно было бы и денег получить в случае чего. Мысли о главном подозреваемом прервал звонок.

– Сидишь в Покровске! Забыл уже, что работаешь в Погорске. Все бросай. Приезжай в Погорск. У нас очень важное дело.

Если кто-то, насмотревшись детективов, все еще думает, что сыщики круглыми сутками бегают за преступниками, то действительность его сильно огорчит. Сыщики целыми днями пишут отчеты и другие бумажки. Если следователю начальство говорит: «Все бросай, дело важное», – он бросает расследование убийства и едет к себе в отдел, потому что будет очередная проверка. Или еще хуже – внеочередная. Проверять будут не сколько каких злодеев поймано, а документооборот. И если какой-нибудь бумажечки не хватает – это скандал, который дойдет до Москвы.

Вызов в Погорск резко изменит судьбу Вани Гурченко. Если бы он знал, зачем его зовут, он бы не поехал, и тогда вся жизнь его пошла бы по-другому. Но от судьбы не уйдешь. Тогда он был твердо уверен, что ожидается проверка. Обычно в милицейских кругах о проверках, особенно неожиданных, узнают заранее. Однако чтобы посторонние не догадались, что неожиданная проверка хорошо подготовлена, слово «проверка» не говорят. Говорят: «важное дело». Бывает и «очень важное дело», и «прокурорское дело», и даже «дело министерской важности».

Гурченко понял пароль как положено, и Фортуна начала тихонечко от него отворачиваться. На самом деле Гурченко ждала не проверка. В Погорске приближались выборы мэра, и Гурченко оказался втянут в предвыборные разборки кандидатов. Гурченко звали, чтобы он поработал... Впрочем, сначала надо обрисовать политическую ситуацию в Погорске.

Два человека реально претендовали на роль мэра этого замечательного места: Алексей Докин, хозяин пищевого комбината и депутат областной думы красно-коричневых убеждений, и Тычинов, заместитель прошлого мэра, очень уважаемого в городе. Докину было лет пятьдесят, он вырос при коммунизме, институт закончил заочно, не слишком часто посещая лекции. В областной думе он поставил абсолютный рекорд, который вряд ли кто-нибудь и когда-нибудь перекроет. Он был на заседаниях областного парламента всего лишь один раз, когда ему вручили удостоверение депутата. Тычинову было около тридцати. Педагог по образованию, он придерживался либеральных взглядов. Спрашивать, кто из них представляет интересы погорской мафии, все равно что спрашивать, кто из них ходит на двух ногах. Шансы кандидатов были равны. Не только политтехнологи, но даже местная ясновидящая баба Марфа не взялась бы предсказать результат выборов. Любое движение в ту или другую сторону могло поменять результаты выборов.

В центре Погорска висели огромные предвыборные щиты. На одном красовался Тычинов в светлом костюме и было написано что-то вроде «Процветание и справедливость», а на другом Докин обнимал губернатора над гордой фразой: «Погорск – наш город». Фотомонтаж с губернатором делали в спешке и, видимо, доверили компьютерщику, который прошел обучение только в зале игровых автоматов. У Докина на двоих с губернатором было три руки. Правда, это обстоятельство позволило губернатору через два года заявить, что он никогда не обнимался с вором и убийцей, что это было подстроено, – но весь город любовался трехруким чудовищем.

Плакат Тычинова каждое утро стали заливать грязью. Это была не просто грязь или черные чернила. Мазали его грязью красиво, с брызгами и подтеками, как живого, и особенно страдал белый пиджак кандидата. Любопытные погорцы ломали головы, как на такой высоте удавалось достичь такой художественности. Кто-то говорил, что в Тычинова метали пузыри с чернилами, кто-то – что по ночам в Погорске ездит кран с малярами. Из-за этого и вызвали Гурченко обратно.

А через два дня произошло следующее. В четыре часа ночи был обнаружен автомобиль с тонированными стеклами, из которого некто вел стрельбу по плакатам из пейнтбольного ружья. Милиция засекла нарушителя и начала преследование. Погоня была классная. С мигалками, мегафонами, вертолетами и, конечно, с телевидением. Гонялись целый час, проехав и старопогорское шоссе, и новый автобан. Наконец машины ГАИ обогнали нарушителя и, лихо развернувшись, перегородили шоссе. Все это показали в вечерних новостях Погорска. Беглец сдался. Тут же в багажнике было обнаружено пейнтбольное ружье, а у самого злодея – удостоверение доверенного лица кандидата Тычинова. Значит, Тычинов мазал сам себя! Значит, это он прибегает к грязным в прямом и переносном смысле технологиям. Будущий мэр Погорска теперь всем известен.

Если бы Иван не организовал бы всю эту операцию, как в кино, Докин не стал бы мэром, а Гурченко не стал бы так близок мэру. Надо ведь не просто организовать детективную погоню, но и купить доверенное лицо Тычинова, чтобы тот согласился исполнять главную роль злодея в этом кино. Операция прошла блестяще, будто Гурченко всю жизнь работал голливудским режиссером. Из-за этой операции всего лишь через два года Гурченко сам станет задержанным и на допросах будет сидеть по другую сторону своего стола, а его замечательные папочки откроют следователи прокуратуры и с интересом почитают.

В Покровске, в гастрономе у Дома ученых, открылась продажа разливного пива местного приготовления. Пиво было вкусным и недорогим. Вадим Божков подходил почти каждый вечер к этой замечательной точке. В этот раз он заметил известного участника передачи «Ничто! Нигде и никогда!» Володю Желтко. Он был большой балагур и поставщик свежих анекдотов.

– Вадик, какими судьбами?

– Ты знаешь, пиво здесь замечательное, вот и столики с зонтиками поставили. Можем посидеть. А тебя как к нам занесло?

– Я по важному делу. Приехал со Стояновым поговорить. Уговариваю его пойти в мэры.

– А когда выборы?

– По закону через 80 дней.

– А как дни считаются? Как на кладбище девять дней? День убийства считается или нет?

– Чудак, в ближайшее воскресенье.

Вадим полез в потрепанный бумажник и достал календарь. Посчитав по пальцам, он изрек:

– На пятое августа получается.

– Это дело. Я тоже всегда говорил, чтобы Стоянов был мэром.

Приятели взяли большую баклажку пива, пластмассовые стаканы и сели под зонтик.

– Смотрите, кто идет!

Прямо к ним направлялся друг из газеты «Покровские ворота» – Живун.

– Как дела, Живун? Присоединяйся к нам.

– Да как дела? – Живун сел за стол, не дожидаясь, когда его начнут уговаривать. Живуну налили стакан, он отхлебнул и продолжил: – Сами знаете, какие тут у нас дела.

– Как газета?

– Газета – это другое. Не придумали еще средства лучше для поднятия тиража, чем запретить газету. Тираж у нас вырос в десять раз. Все из-за Потерянова, не к ночи он будет помянут.

– Слушайте, такое дело в городе, и неужели никто ничего не видел? – Желтко пьянел, в этом состоянии он становился упрямым. – Вот ты, Живун, что делал накануне убийства мэра?

– Спал я. Разбудили меня в 8:10, через пять минут после того, как Потерянова грохнули. У нас свой человек в милиции, о всяких интересных делах сообщает в газету.

– Вадик, и ты тоже спал?

– Черт его знает, не помню.

– Ну, ты вспомни, может, что-то необычное накануне видел, что-то слышал или заметил.

– Плесни-ка пивка.

– Сейчас я сбегаю еще за бутылкой.

Полная бутыль появилась на столе, и стаканы наполнились снова.

– А, так я с Маринкой поругался. Точно. Как раз в этот день. Даже дома не ночевал.

– А у кого, колись.

– Да ни у кого. Пошел картины писать, это успокаивает.

– Ну, как ты шел, кого видел? – продолжал приставать Желтко.

– Да поздно было, никого не видел. Потом взаперти рисовал.

Профессиональная память художника выхватила в глубине сознания картинку, которую стерла суета жизни.

– Слушай, а я врал. Видел. Только сейчас вспомнил, что видел.

– Что ты видел?

– Очень странную картину видел. Часа в три ночи я вышел покурить. Смотрю, на крыше обсерватории сидит Шварц с биноклем и за чем-то наблюдает.

– Что, Шварц в этом замешан?

– Вряд ли, он хороший дядька.

– Так на что он тогда смотрел?

– Может, подглядывал за кем.

– Тогда он, значит, все видел в ночь перед убийством. Весь город. Кто-то же в это время готовил убийство!

Светлые глаза Живуна смотрели куда-то в даль. В голове его складывалась статья в газету. Друзья обменялись свежими анекдотами, побалагурили о том о сем, подумали, как помочь Стоянову на выборах, и разошлись затемно, когда закрылся разливочный пункт в гастрономе.

Шварц проснулся знаменитым. Статья в «Покровских воротах» называлась «Всевидящее око Покровска» и имела подзаголовок: «Как продвигается расследование».

Гурченко, вернувшись из Погорска ранним утром, сразу позвал к себе Иванова.

– Ни на секунду вас оставить нельзя! Это что? – Он показал Иванову свежий номер «Покровских ворот». Иванов газет не читал. – Почему какой-то Живун знает, а мы сидим, как дураки? Лично, сам, беги, привези Шварца, если он еще живой.

Иванов, которому не дали и слова сказать, кинулся к машине, по пути соображая, кто такой Шварц и куда ехать.

Найти его оказалось проще простого. Умный Шварц собирался в милицию. Запыхавшийся Иванов встретил его одетого в дверях.

В кабинете у Гурченко Шварц почувствовал себя спокойно. Гурченко, напротив, был возбужден, предчувствуя удачу.

– Так, Арнольд Иванович, об ответственности за дачу ложных показаний вы предупреждены, тайну следствия вы сохранять обязуетесь, можем начинать.

– Да, конечно, пожалуйста.

– Так что вы, Арнольд Иванович, делали на крыше обсерватории в ночь убийства мэра, гражданина Потерянова?

– Видите ли, Иван... Как вас, простите, по батюшке?

– Неважно, продолжайте.

– Я работаю в Институте затмений, а в ту ночь было затмение луны. Я занимался своими непосредственными обязанностями – наблюдал затмение.

– Это делается на крыше с биноклем?

– Не совсем. Бинокль – для прицеливания телескопа.

Разочарованию Гурченко не было предела.

– Вас там много было? – с надеждой спросил он.

– Должен был быть я с аспирантом, но он заболел. Я там был один.

– Так вы ничего не видели?

– Затмение все отснято, и данные сейчас обрабатываются. Видно его было прекрасно.

– Я имею в виду, что вы видели на земле.

– Кое-что видел.

Гурченко облегченно вздохнул. Ну хоть что-то. «Ну, Шварц, давай!» – крутилось в мозгу у Ивана.

– Кого вы видели?

– Геморроева и Волкова. В машинах на шоссе.

Лучшей парочки и нарочно не придумаешь.

– А когда, вы не запомнили?

– С точностью до секунды. Волков выехал из города во время начала затмения. Это значит, в два двадцать три по московскому времени.

– Прекрасно. А Геморроев?

– Об этом не могу так точно сказать, примерно часа в три.

– Куда поехал? Или он шел?

– Промчался по направлению к Москве.

У Ивана засосало где-то внутри. Он опять почувствовал, что удача рядом. Не хотелось отпускать ее. В принципе, и Геморроев, и Волков были идеальные подозреваемые.

– На какой машине был Геморроев, вы не видели?

– Видел, на своей «девятке».

– А Волков?

– На черной служебной «Волге». Сам был за рулем, я даже номер запомнил.

– Ну, с такого расстояния номер разглядеть невозможно.

– Вы не забывайте, что у меня был оптический прибор.

– Ну да.

– Теперь, Арнольд Иванович, напишите вот здесь своей рукой: с моих слов записано верно, число и подпись. От себя, не для протокола, я бы посоветовал вам на недельку уехать из города. Свидетели в таком деле нам очень нужны, и нужны живыми.

– А что, Геморроев и Волков – подозреваемые?

– Пока картина не ясна. Подозреваемых много.

– Но я больше ничего не видел. И никого не видел.

– Зато кто-то вас видел. Подумайте, откуда этот писака мог узнать, что вы были на крыше Темки с биноклем?

– Вы знаете, я с Алексеем Живуном знаком и могу его спросить, откуда такая информация.

– Живуна мы допросим, это само собой. Я о другом. Кто-то видел, что вы сидели на крыше Темки с биноклем. Это как в анекдоте – кто-то наблюдал за наблюдающим.

– Я об этом не подумал.

– Поэтому тот, кто вас видел, может думать, что и вы его видели. Вы теперь приманка для киллера. Для него вы единственный свидетель. Поэтому все, что вы вспомните про ту ночь, сразу сообщайте мне. Вот визитка. И никому больше!

– Да, вы сказали об этом в самом начале.

– Ну тогда всего доброго!

– До свидания.

Как только дверь закрылась за Шварцем, Гурченко вызвал Иванова.

– Ну, выяснили, где был Волков во время убийства?

– Нет, не выяснили. Его нигде не было.

– Эх, Иванов, где-то он был. Тяжело мне с тобой. Ладно, иди, свободен.

Иван Гурченко понял, что допроса Волкова ему не избежать. Надо было собраться с силами для борьбы с серьезным врагом.

– Иван Алексеевич, а с «шестеркой» что делать?

– С какой «шестеркой»?

– С проходящей по убийству машиной. У нас места нет ее держать, отправить бы ее куда-нибудь.

– А отпечатки все сняли?

– Все, еще тогда.

– И под капотом?

– Нет, а под капотом вы не говорили.

– Иванов, я убью тебя! Я сто раз говорил, чтобы сняли отпечатки везде, и под капотом в первую очередь. Бегом иди к экспертам и снимай все, что там внутри. Да смотри, чтобы все бумажки были оформлены как надо. Я не хочу на суде слушать, что улики добыты незаконным путем.

Гурченко погрузился в размышление о завтрашней встрече с Волковым. Что он скажет о том, где был? У бабы? Всегда есть свидетели, соседи, камеры наблюдения и прочая ерунда. Даже если ее научат болтать как по писаному протоколу, где-то что-то не сойдется. А дальше дело техники, как колоть. У своих коллег из ГИБДД Иван знал, что в поселок Войлоки Волков не уезжал. Друзья из ГИБДД завели видеонаблюдение, но не очень-то об этом распространяются, потому что не совсем законно. В первый же день коллеги поделились незаконной информацией. Но тогда, значит, Волков оставался в ночь убийства где-то в городе, как раз в той его части, где жил покойный мэр. Размышления прервал влетевший счастливый Иванов.

– Иван Алексеевич, вы были правы, есть отпечатки под капотом.

– Тех, кто за рулем, или те, что на канистре?

– Другие, и тоже свежие.

– Ну, это какая-нибудь автомастерская. Их тут тысячи в округе. Пойди найди. Но все-таки кое-что.

– Уже ищем по базе, – доложил довольный Иванов.

– Действуй, и копию мне, лично.

– Будет сделано.

Копия отпечатков пальцев быстро нашлась в компьютере «не для всех». Иван нисколько не удивился, только обрадовался. То, что в городе работают врачи-убийцы – это странно, такое он видел лишь в американском кино. А вот то, что есть люди, которых советское государство выучило профессии убивать, и такому человеку хочется работать по специальности – это не странно. Максимов, конечно, был в картотеке Гурченко. Странно другое: два таджика, фотороботы которых висят по всему городу, – Геморроев и Максимов? Оба явно имеют отношение к этой «шестерке».

Гурченко нажал на селектор.

– Иванов, на завтра приглашай Волкова, а Максимова прямо сейчас, побыстрее.

– А когда Волков придет, с невидимой краской попробуем?

– Я должен официально снять отпечатки с его ботинок, чтобы все было готово. Слышал?

– Так точно. Выполняю.

Максимов очнулся в больнице, утыканный иголками и обвитый трубками. Был солнечный майский день. Симпатичная медсестра читала какую-то медицинскую книгу. «Сестренка умная, – решил про себя Максимов, – не глянцевый журнал читает, а медицину учит».

– Сестра, давно я здесь? – поинтересовался пришедший в себя Максимов.

– Вы очнулись, как хорошо! И в мою смену.

– Как я сюда попал?

– Скорая привезла. – Сестра посмотрела какие-то бумажки. – А вы здесь прямо с того дня, как убили мэра.

– Мэра убили???

– Да, вы ведь не знаете. Застрелили его.

Максимов удивился, что мэра убили без него. Сестра-практикантка подумала, что есть чему удивляться. Не каждый день мэров убивают.

– А как третья школа?

– Работает прямо с того дня. Завтра последний звонок.

– Ну и слава богу, – сказал Максимов и снова отключился.

Иванов вбежал к Гурченко в кабинет, не забыв для порядка постучаться.

– Иван Алексеевич, а Максимов в больнице, в реанимации. С того дня.

– Что, нервный срыв?

– Что-то вроде, я не разбираюсь. Он же контуженный. Только он убить никак не мог. Он в реанимацию попал часов в пять утра.

– Час от часу не легче. Если так, то у тебя сегодня все меняется. Что с пулей?

– Вот, как раз из Москвы ответ пришел. Пуля от «макарова», нигде не значится. Но пуля особая. Во-первых, с мнимовского завода, а во-вторых, из пробной партии.

– Это уже кое-что. Прямо сейчас договаривайся и езжай в Мнимовск. Тут ехать-то двадцать минут.

Мнимовск встретил Иванова приветливо, даже, можно сказать, любезно. Директор завода, по некоторым сведениям, и хозяин, встретил машину Иванова на проходной. За директорской машиной Иванов легко проехал по территории огромного завода, когда-то крупнейшего в мире по производству патронов. В директорском корпусе несколько сотрудников занимались своими делами и совершенно не мешали разговору.

Директор завода был плодом любви южноамериканца и сотрудницы советского посольства. Звали его Алексей Фернандес. По-русски он говорил не хуже Иванова, но и по-испански говорить умел. Расположив Иванова поудобней, он налил ему крепкого душистого чая и только тогда спросил:

– Что привело к нам лейтенанта милиции?

– Вопрос вот по этим пулям. – Иванов достал увеличенные панорамные снимки пуль.

Фернандес внимательно рассмотрел фотографии. Сказал: «Не может быть!» Позвал кого-то по телефону. Появился заслуженный дядечка с протертой книгой в синем халате и очках. Вместе с Фернандесом они склонились над книгой, обмениваясь загадочными словами «три риски, три риски». Затем служащий оставил книгу, сказал, что за ней зайдет, и ушел.

– Вот в чем дело! Сначала о патронах. По технологии, в каждой партии мы должны брать определенное количество патронов и отстреливать их. Когда отстреливать – работа, людей стрелять не заставишь. Тогда я и вспомнил, как Том Сойер покрасил забор, и решил превратить наказание в развлечение. Я приглашаю людей пострелять в тир. Судя по рискам на пулях, это предновогодняя партия. 30 декабря выпущена. Я тогда позвал компанию знаменитых людей – там был главный редактор газеты «Столичный юнкер» Уткин, певец Блесняков-младший, депутат ваш, Бездриско, приехал.

– Он ваш, а не наш. Мы за него не голосовали.

– Странно, а у нас считают, что за этого козла голосовали не у нас, а в Покровске. Хитрый, как лис. И злой всегда, наверное, потому что не пьет. Так вот, история такая. Все отстрелялись, взяли на память по пустой гильзе, а ваш Бездриско...

– Это он ваш, Бездриско.

– А наш Бездриско говорит: а не дадите ли на память маленькую коробочку патронов, она как раз осталась. Я говорю: это подсудное дело – хранение боеприпасов. А он мне: у меня же депутатская неприкосновенность. Мне, мол, можно. Ну, дал я ему коробочку. Остальные расстреляли еще тогда. Значит, это пули из той коробочки. По журналу так выходит.

– Это вы в суде подтвердите?

– Нет, не подтвержу. У меня на суды аллергия.

Ходили слухи, что Фернандес, приехав в СССР, быстро попал в тюрьму за буржуазную пропаганду. Парень никак не мог смириться с совковой системой.

– Нет, в суды я не хожу. А в остальном – милости просим. Пострелять в тир приходите, как новая партия патронов выйдет.

– Непременно приду. Зовите, как надо будет отстрелять пробную партию. Вот моя визитка. Всего хорошего.

Фернандес проводил гостя до машины и позвонил на проходную, чтобы его выпустили с завода.

Задумчивый ехал Иванов назад. Про коробочку патронов на столе у Бездриско слышал весь город. В своем кабинете в Покровске он всем посетителям показывал патроны и говорил, что из-за большой любви к нему мнимовцы подарили ему патроны, для чего даже нарушили закон. Хоть он и козел, но не такой уж дурак, чтобы убивать мэра патронами со своего стола! Может быть, он не знал, что патроны помечены? Иванов представлял себе, что скажет его начальник, когда он привезет еще одного подозреваемого.

– Ну, Иванов, ты кого-нибудь попроще найти не мог? Этого мы даже толком допросить не можем! Сам и пойдешь к нему узнавать, где патроны.

Подумав, и еще раз подумав, Иванов решил отложить свой отчет о поездке в Мнимовск до поры до времени. А к депутату сходить самому.