Рэнт. Биография Бастера Кейси Паланик Чак

37 — Корчевание

Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса (Историка): В Миддлтоне спящих собак все объезжают... и метафорически, и буквально.

Эхо Лоуренс (автосалочница): И мы поехали в Миддлтон. Чтобы посмотреть на миддлтонскую христианскую общину. На секс-торнадо. А если повезет, на Зубной музей и диких собак.

Недди Нельсон (автосалочник): Разве мы поехали в Миддлтон не для того, чтобы проверить, жива ли Айрин Кейси? Разве настоящей причиной не было желание узнать, выполнил ли Рэнт задание, которое дал ему Симмс?

Шот Даньян (автосалочник): Мы остановили «Кадиллак» Недди в конце усыпанной гравием дороги, которая вела к белому фермерскому дому на горизонте — дому Рэнта. Вокруг этого дома был двор, тот самый, где Рэнт подкладывал отцу под газонокосилку тухлые пасхальные яйца.

Эхо Лоуренс: Мы остановились посреди ночи и смотрели на дом. В желтом квадрате кухонного окна виднелся черный силуэт Айрин. Одной рукой она держала что-то на коленях, а другой трогала это что-то и потом отводила руку в сторону. Касалась и отводила в сторону. Свет светил сзади. Она сидела склонив голову — вышивала. Мы смотрели, пока Шот с Недди не заснули.

Шот Даньян: Пока Эхо не заснула.

Айрин Кейси (мать Рэнта): Однажды на Рождество мать и бабушка Хетти подарили мне кофту, которую они сами связали. Думаю, связала бабушка, а мама сделала всю красивую вышивку. Розовые розы, вышитые гладью и подложенные войлоком, и зеленые стебли со шнурами под стежками. Все очень сложное. Между роз были фиолетовые цветы барвинка, вышитые длинными и короткими стежками. А на фоне было так много темно-синих французских узелков и «гусеничек», что белая пряжа казалась голубой. Ни одной складочки, ни одной торчащей ниточки.

Это была кофта не для улицы, может, для церкви. Сейчас бы я положила ее под стекло, вставила в рамку и повесила на стену. Вот какой это был шедевр.

Мне не терпелось всем похвастаться, но мать сказала не выходить из дома. Когда стали собираться гости на рождественский ужин, всякие тети, дяди, кузины и кузены, в доме стало так тесно, что я легко улизнула.

Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: У меня пропало всякое желание писать об этом ничтожестве Рэнте Кейси. Сожалею, что обсуждал с ним свои теории о пороговом состоянии. Кейси был подвержен галлюцинациям, вызванным хроническим заболеванием, и погиб ужасной смертью в безумной надежде на спасение. Даже называя его жертвой и глупцом, мы уделяем ему слишком много внимания, превращаем его образ в мученика.

Айрин Кейси: В лесу у миддлтонской реки я гуляла и воображала, что вода — это звук проезжающих машин. Я притворялась, будто живу в шумном городе, где могут произойти всякие чудеса. В любой момент. Совсем не как в Миддлтоне, где на закате мать и тетки запирают двери. Хотя до ближайших соседей, Эллиотов, и было полмили, мать задергивала в доме все занавески, прежде чем включить хоть одну лампочку.

Мать и тетки постоянно твердили мне, что нельзя говорить с чужаками.

Но у нас никогда не было чужих. В Миддлтоне-то!

Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: На сегодняшний момент уже четырнадцать человек с нарушениями психики направили свои автомобили в какие-либо преграды или с обрывов и погибли, очевидно, имитируя Рэнта Кейси. Что касается лично меня, я крайне возмущен тем, что мистер Кейси объявил меня серийным насильником и убийцей.

Айрин Кейси: Обычно на реке было шумно и ветрено, но не сегодня. В то Рождество река замерзла и притихла. Земля была такая твердая, что не оставалось отпечатков. Ветер не шуршал опавшими листьями, не гремел голыми ветками. Идешь словно по черно-белой фотографии зимы — без звука, без запахов. Я была будто единственным живым существом, и двигалась только я. Изо рта вырывался пар, похожий на призраков. Воздух был такой сухой, что пальцы било током.

Насколько я помню, день был такой черно-белый, что мои глаза так и искали пятнышко цвета. Потому я и заметила крошечный отблеск золота. Далеко, посреди замерзшей реки, на тонком льду над глубокой водой, я увидела крошечную яркую золотую искорку.

Тина Самсинг(автосалочница): Грин Симмс, конечно, скажет вам, что Рэнт был чокнутый. Сам-то он фактически из элиты и не хочет, чтобы новый порядок ставил его положение под угрозу.

Айрин Кейси: Я поддела носком теннисной туфли то, что там блестело. Круглое и яркое. Монетка. Подтянула длинный рукав кофты, чтобы манжета не запачкалась, и наклонилась, чтобы потрогать монету. Может, шоколадная? Шоколадная «пиратская монета» в золотой фольге из нашего магазина. Другой рукой я придержала волосы на затылке, чтобы не мешали смотреть.

Речной лед был с песком, но все равно скользкий. А подо льдом вода такая глубокая, что почти черная.

Я ухватила монетку двумя пальцами и вытащила из грязного льда.

Где-то за деревьями и рогозом послышался лай. Собаки рычали и щелкали зубами.

Я прикусила монету: твердая, не ломается, пристает к губам на холоде. Настоящая монета. Сокровище. Я лижу золото, дата выпуска...

— Привет.

Кто-то сказал: Привет.

Невидимые собаки где-то выли.

Сзади, по самому глубокому месту, теперь гладкому как стекло, подошел мужчина. Вокруг нас лед. Он сказал:

— Как ты мило выглядишь!..

Рождественское небо висело над ним, голубое как мулине.

Эхо Лоуренс: Они не знают, что я это видела, но я проснулась на заднем сиденье машины и видела, как Шот поцеловал Недди Нельсона в губы. Шот сказал:

— Вот теперь ты заразился.

А Недди ему:

— Надеюсь! Второй раз терпеть не буду.

Айрин Кейси: Мужчина протянул руку и пощупал рукав моей кофты. Потом сказал:

— Какая прелесть!

Я попятилась, крепко сжимая в кулаке золотую монету, пряча на случай, если она его. Кивая на рогоз, я сказала:

— Там дикие псы, мистер.

Его глаза и рот не выглядели никак. Он не улыбался, не хмурился, а был просто как когда люди бывают одни. Он плотнее вцепился пальцами в мою вязаную кофту и сказал:

— Расслабься.

— Не надо, мистер! Не тяните, пожалуйста!

Он потянул рукав к себе так сильно, что плечевой шов треснул, выскочила нить.

— Я тебя не обижу.

Я прятала монету, и поэтому у меня оставалась всего одна рука. Туфли скользили по льду. Чтобы спасти кофту, я ступила ближе и сказала:

— Вы же ее испортите...

Недди Нельсон: А разве вы не поняли, что бешенство — ключ ко всему?

Айрин Кейси: Эта кофта, эта белая пряжа стала как сеть. Паутина акрилового паука. Он впутал в нее обе руки, вставил пальцы в узлы и швы, и когда он встал на колени, его вес потянул меня вниз. В застегнутой на все пуговицы кофте я пыталась уклониться от его дыхания призрака, а потом он лег на грязный лед и утянул меня за собой. Мы были связаны, спутаны.

В кустах вокруг лаяли собаки. Мужчина собрал губы в трубочку:

— Ш-ш-ш! Тише!

Сердце в его пальто: один глухой стук на четыре скачка моего.

Он закатил глаза в сторону лая и собак, и я сказала себе, что он меня спасает. Что все в порядке. Он просто схватил меня и повалил, чтобы защитить. Он услышал как сюда бежит собачья стая, и решил спрятаться.

Когда лай стих, отдалился, не доставая пальцев из моей кофты, он посмотрел на меня — так близко, что видел только мои глаза. Касаясь своими ресницами моих, он спросил:

— Ты никогда не думала, кто твой настоящий папа?

Недди Нельсон: Разве не бешенство заглушает порты, чтобы вы перестали подключаться к «пикам»? Разве тогда вы не можете отправиться в прошлое?

Айрин Кейси: Помню, что я пыталась задержать дыхание, потому что каждый раз, когда я выдыхала, он придавливал меня еще сильнее, и мой следующий вдох был меньше. Он давил мои внутренности, давил и давил, пока в глазах у меня не завертелись искры. В небе из голубого шелка.

Он сказал:

— Я смотрел, что у тебя в мусорке.

Я помню длинные рукава кофты, закрученные и обвернутые вокруг меня, плотно, как те рубашки, которые надевают в кино сумасшедшим, чтобы не двигали руками. Все мои пальцы привязаны по-разному.

Он сказал, что по мусору знает, сколько прошло часов и минут с моих последних месячных. И сказал, что ребенок, который у меня будет прямо сейчас, почти наверняка родится мальчиком. Он станет королем, этот мальчик. Императором. Гением, который сделает меня богатой и возвысит над всеми остальными женщинами.

И с каждым моим выдохом он становился все тяжелее, а мое дыхание все мельче, пока я наполовину не потеряла сознание.

Недди Нельсон: Уж не поэтому ли правительство так настаивало, чтобы всем сделали порты? Чтобы не слишком много народу занималось автосалками и вмешивалось в историю?

Айрин Кейси: Воздух пах, как чистая вода в чистом стакане в жаркий день. Лед не пах никак. Земля отвердела. Река замерзла. Ветра не было. Мы были как будто вне времени. Ничего не происходило, кроме нас.

Он сказал, что мальчиковые сперматозоиды плавают быстрее, но живут не так долго, как девочкины. Его дыхание пахло, как отрыжка после свиной сардельки на завтрак.

Я сказала, что хочу писать.

А он сказал:

— Когда закончим.

Недди Нельсон: Разве вы не знаете о тайном эффекте, который вещает государство? Люди даже этого не осознают, но разве этот эффект не держит вас здесь, чтобы вы не вмешивались в историю?

Айрин Кейси: Я помню, я извинялась, что на него написала. И на него, и на себя. Но было так больно, а от холодного воздуха еще больнее. В то время, когда я выходила на улицу, я надевала девять или десять пар трусов. Чтобы казалось, будто у меня уже есть бедра.

Я не хотела, но когда он расстегнул мою ширинку и просунул во все эти трусы свой холодный большой палец, внутрь меня, я описалась. Горячее поползло сквозь белье и джинсы. Горячее впиталось в пряжу. А я вся холодная как лед.

В грязи, в моей рождественской кофте, мужчина выжимает из меня воздух и называет меня «...матерью будущего...», я даже не могла представить, что бывает еще хуже.

Я помню, как он крутил руку перед моим носом пальцы мокрые и дымятся на холоде, а я говорила: Извините.

Я сказала:

— Уже все!

Он засунул мокрые пальцы в меня, а я все еще называла его «мистер». Говорила:

— Собаки давно убежали!

Недди Нельсон: Разве Историки не называют это Забвением, местом вне пространства, где время встало? Местом вне времени.

Айрин Кейси: Этот мужчина поднес колено к моей груди, как будто хотел встать на мне на колени, и зацепил носком черной туфли ширинку моих джинсов. Когда он стянул джинсы и трусы мне на щиколотки и притоптал их, я подумала, сколько народу село за рождественский ужин у меня дома. Слишком много, чтобы мать меня хватилась.

Эхо Лоуренс: То пасхальное яйцо, что Рэнт мне оставил, — он написал на нем что-то белым воском, чтобы, окунув его в краску, я смогла прочитать скрытое послание.

Айрин Кейси: Это хуже, чем когда Бейсин Карлайл со всей силы прибивает тебя мячом во время игры в вышибалы. Хуже, чем спазмы от месячных. Он тыкал, толкал, шерудил внутри, очень больно. Колючий песок, грязная вода, талый лед. Тонкий лед растаял подо мной в грязную лужу.

Я представила себе застрявший кусочек ткани, который снова и снова медленно прошивает огромная швейная машинка.

Мои руки связаны плотно, как у младенца или мумии — или новорожденного, или беспомощного мертвеца, — а мужчина двигался на мне, быстрее, пока не остановился, и все его мышцы и суставы стали твердые как камень, как замороженные.

Потом он весь расслабился, размягчился, но меня не отпустил. Цепко держал меня.

Его сердце стало биться медленнее. Он сказал:

— Пока еще не получилось. На всякий случай нам придется повторить.

Эхо Лоуренс: Вместо краски я опустила яйцо в чашку кофе. Когда я выпила кофе, яйцо осталось на дне бумажного стаканчика. Рэнт написал мне: «Через три дня я воскресну из мертвых». Какая-то пасхальная цитата.

Айрин Кейси: Пока он ждал, он понюхал свою руку и сказал:

— Ты пахнешь совсем как твоя мама, и бабушка, и прабабушка в этом возрасте...

Ничто не двигалось. Никго не лаял.

— Роди этого ребенка, — прошептал он, прижавшись ртом к моим глазам, губами к моим плотно сжатым векам, — и ты станешь самой знаменитой матерью в истории...

Внизу он задвигался снова, вдавливая меня в лед, через лед в реку, и сказал:

— А не родишь — я вернусь и заставлю тебя родить другого...

Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Если хотите знать, на моем яйце было такое тайное послание: «Иди на хрен!»

Айрин Кейси:

— Да, — сказал он, и щетина на его подбородке врезалась мне в шею. — Да. Да, о да! Пожалуйста!

Его бедра ударились в мои так сильно, что по льду побежали трещины — одна, другая, третья, как молнии. Снизу хлынула вода. Белые трещины зигзагом пошли к берегу.

Шот Даньян: Не знаю почему, но на моем яйце было написано: «Грин Тейлор Симмс».

Айрин Кейси: Приподнявшись на локтях, он увидел:

— У тебя кровь.

Он смотрел на мою руку. Я так сильно сжимала монету, что золото порезало кожу на ладони. Края вырезали идеально ровный кружок, чуть глубже вверху и внизу. Мужчина разжал мои пальцы, и в них, в ярко-красной крови, золотая монета сияла как Рождество. Еще много недель нового года у меня будет малиновый синяк с датой 1884.

И он сказал мне:

— Оставь себе. Чтобы заплатить за чистку кофты.

Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: До этого времени у автосалок не было героя, и менять положение было бы неосмотрительно. Явления под названием «уход в прошлое» не существует. Бессмертных Историков — тоже. Что более вероятно — вся эта белиберда про путешествия во времени или что кто-то сошел с ума?

Утверждать обратное было бы крайней беспечностью и безответственностью.

Айрин Кейси: Мужчина подтянул штаны. От его штуки, в моче и крови, шел пар. Капала сперма. Он застегнул ширинку и огляделся. Потом посмотрел на меня и сказал:

— Побудь здесь, пока я не уйду.

И ушел вверх по реке, по воде, до самого далекого горизонта.

Тина Самсинг: Нет, настоящее вранье, настоящие вруны — это Эхо Лоуренс и Шот Даньян. Потому что они знают правду, но не хотят говорить. Можно отправиться в прошлое и изменить его. Они каждую ночь пытаются.

Айрин Кейси: Мои ноги открыты голубому рождественскому небу. Кофта примерзла, вросла в лед. Я осоловела от удушья, смотрю, как кругом пузырится в трещинах вода. Слышу, как скулит и стонет река, растаскивает сломанные куски.

Моя теплая кровь и моча замерзают. И его сперма.

Речной лед сдвигается, ломается. Оживает.

Тина Самсинг: Вот как большинство власть имущих предугадывают события и извлекают из этого выгоду. Может быть, именно так они всегда захватывали власть. А может, только в новой истории. Не знаю. Как тут узнаешь? Я знаю только, что кто-то этим занимается. И не хочет, чтобы этим занимались вы.

Айрин Кейси: Я даю льду опустить меня в холод, и тут из кустов слышится голос. Из рогоза на берегу замерзшей реки кто-то сказал:

— Миссис Кейси? Айрин?

Голос сказал:

— Мама?

Оттуда вышел почти голый мальчик, он весь дрожал и обнимал себя руками.

Впереди у него был лист голубой бумаги. Как в больнице. Он стоял в бумажных шлепанцах и сказал:

— Меня никто не хотел подвезти.

Стуча зубами, он сказал:

— Я опоздал.

И спросил:

— Я ведь опоздал?

Эхо Лоуренс: На больничном браслете, который был тогда на Честере, стоит день, когда его вытащили из реки. Ровно за девятнадцать лет до того, как Рэнт отправил свою машину в ту же самую реку. У меня этот браслет сохранился, мне отдал его Чет.

Рэнт исчез в реке и Чет выплыл из реки двадцать первого декабря.

Айрин Кейси: Мальчик стоял, сдвинув коленки, на замерзшей грязи, сцепив пальцы у рта, откуда шел пар. Все его тощее тело сжалось, как кулак, и тряслось.

Он говорил:

— Все будет хорошо... С тобой все будет хорошо... Его руки все в шрамах. Стучащие зубы — черные.

На вид как старшеклассник.

Если не считать куска синей бумаги, стоит в этом рогозе в чем мать родила.

Недди Нельсон: Хоть это звучит гадко, разве Рэнт не женился на собственной маме? Разве он не сменил имя на Честера Кейси и не остался с ней, чтобы помочь вырастить ребенка? Вырастить самого себя?

Айрин Кейси: Я не могла сесть, так сильно вмерзла в лед. Не могла дотянуться до джинсов или трусов.

Льдины сдвигались и кренились, а голый мальчик побежал ко мне. И все твердил: Не шевелись! Повторял: Ты ранена!

Река хлынула и затопила лед. А мальчик сказал:

— Никогда не пытайся остановить попутку в таком виде.

Скользя и шаркая синими бумажными шлепанцами, он подобрался ко мне и сел, чтобы помочь надеть трусы и джинсы. Когда его трясущиеся пальцы коснулись меня, между нами проскочила искра. Электрическая искра, с треском. Громким. Яркая-яркая, даже на дневном свету. Между его пальцем и моим.

Недди Нельсон: Разве это не похоже на... Троицу? Рэнт, Честер и старый Грин Тейлор Симмс, как у католиков: трое — одно целое, но разные?

Айрин Кейси: Оба замерзшие, мы сползаем с треснувшего льда, и я слышу, как за нами плещется река. Моя рождественская кофта растянулась и запачкалась. В красных и желтых пятнах. Кровь и моча. Растянулась и испорчена.

Голый мальчик сказал:

— Мне жаль из-за... этого.

А я расстегнула пуговицы и вытащила руки из грязных рукавов. Протянула кофту ему:

— Бери. А то до смерти простудишься.

Недди Нельсон: Разве это не объясняет, почему Чет Кейси не очень расстраивался о смерти сына? Почему он просто переехал в город? Разве речь не о больших обратных петлях во времени?

Айрин Кейси: Пока мы шли на рождественский ужин, я спросила его:

— Кто ты на самом деле?

А мальчик ответил:

— Не надо тебе этого знать...

Эхо Лоуренс: Петли, как вышивальные стежки.

Шот Даньян: Что, бред? Рэнт Кейси не погиб, а стал Честером. Отцом. Когда машина Рэнта загорелась и, как рождественская елка, скатилась с Барлоуского виадука, он отправился в прошлое, но не для того, чтобы убить Айрин, как планировал Симмс. Рэнт хотел защитить Айрин. Полный бред.

Айрин Кейси: Вот как Чет появился в моей жизни. Я точно не знала, пока не увидела, что у меня задержка, но так появился и Бастер.

Эхо Лоуренс: Я проснулась от лая собак. Мы стоим все там же и смотрим на старый дом Рэнта. Еще ночь. Включился свет на передней веранде, скрипнула дверь. Высунулся чей-то силуэт, и женский голос крикнул:

— Фа-ас!

Завывание, вой и рычание отдалялись, звуки расплывались.

Шот Даньян: Женщина на веранде в свете желтой лампочки крикнула:

— Фас! Иди сюда, мальчик!

От ствола акации отделился другой силуэт. Мужской голос спросил:

— Миссис Кейси?

Эхо Лоуренс: Айрин отозвалась:

— Боуди? Боуди Карлайл?

Тот уже поставил ногу на нижнюю ступеньку веранды. Дверь скрипнула, и Айрин сказала:

— Заходи. А то до смерти...

Боуди Карлайл (детский друг Рэнта): Видите ли, жизнь поворачивается в хорошую или плохую сторону ненадолго. А потом поворачивается куда-нибудь в другую сторону.

Шот Даньян: Мужчина зашел. Свет на веранде погас.

Недди Нельсон: А разве не тогда нас арестовал этот так называемый шериф, Карлайл?

38 — Оборотни-5

Хадсон Бейкер (старшеклассница): Трудно объяснить, но в каждом туалете нашей средней школы кто-то написал в каждой кабинке: «Эмбер Най истекает бешеной слюной!»

Только вообще-то писала сама Эмбер.

Правда трудно объяснить.

Тони Уидлин (автосалочница): Подростки танцевали танец, который назвали «Слюнявый», то есть изображали, как отнимаются ноги у больного бешенством в последней стадии. Топтались по танцполу, вспенив минералку на языке, врезались друг в друга и рычали. Говорят, этот танец — хороший способ заработать пулю в лоб от полицейских.

Шот Даньян (автосалочник): Тех, кто хочет заразиться, мы называем «плевательницами». А тех, кто хочет свой вирус передать, — «разносчиками».

Грин Тейлор Симмс (автосалочник): Как Чарльз Диккенс описывал французский террор: во времена чумы всегда найдутся те, кто не успокоится, пока не заразится.

Хадсон Бейкер: Мы с Эмбер с головы до ног намазывались солнцезащитным кремом с фактором 200 или около того. Мы очень хотели, чтобы за нашими спинами шептали: это Ночные! Чтобы полиция пыталась нас арестовать. Сейчас я думаю, мы хотели, чтобы люди нас боялись. Как будто в любой момент мы съедем с катушек и вцепимся в горло всем учащимся христианской академии.

Тони Уидлин: Я, помню, слышала, как какие-то глупые Дневные подростки, которые хотели перейти в Ночь, хвастались своей «родословной», то есть первоисточником их бешенства. И все божились, что их заразил Рэнт Кейси или Эхо Лоуренс. Все хотят быть на особом положении, казаться особенными — но не слишком. Большинству достаточно быть не более особенными, чем их же приятели.

Хадсон Бейкер: Мать и отец Эмбер понятия не имели, что мы сбегали каждую ночь. Мы надевали черные парики и мазали лицо белым. Сейчас я думаю, перед настоящими Ночными мы выглядели совершенно по-дурацки. Мы надевали черные колготы и черные платья, которые покупали в комиссионках, а мистер и миссис Най даже не знали, что у нас это все было. Мы вставали на угол и ждали, пока остановится какая-нибудь машина с автосалочниками.

Сейчас об этом тяжело говорить.

Тони Уидлин: Я помню, что все говорили: Рэнт Кейси — отец автосалок и он не погиб. Те же самые ребята скажут вам, что Элвис, Джим Моррисон и Джеймс Дин просто устали от известности и инсценировали собственную смерть, чтобы писать стихи на юге Франции. Когда все лгут, что видели Рэнта и целовались с ним, от их лжи все в выигрыше. Правительство говорит, что Рэнт жив, потому что им нужен козел отпущения. Ребята говорят, что он жив, потому что им нужен герой.

Хадсон Бейкер: Эмбер была так влюблена в Рэнта, что крала с почты плакаты «Разыскивается» с доски, где обычно висят десять разыскиваемых ФБР беглецов. Каждый раз, когда вешали новый плакат, Эмбер его крала. Там была фотография Рэнта с той поры, когда он только перешел на Ночную сторону. Эмбер хотела оклеить этими плакатами свою комнату, но мистер Най дико бы разозлился.

Тони Уидлин: Для молодежи Рэнт и Эхо стали Адамом и Евой новой эры: как Ф. Скотт и Зельда, Джон и Йоко, Сид и Нэнси, Курт и Кортни. Помню, что все, кто прослеживал свою «родословную» до рта Рэнта или Эхо называли себя «детьми Рэнта» или «отпрысками Эхо».

В каждой школе есть свои Ромео и Джульетта, своя трагическая пара. И у каждого поколения тоже.

Хадсон Бейкер: В нашей школе по ночам те же самые парты и классы использовали другие дети. Ночные. У них были свои, Ночные, учителя, вахтеры и так далее. Даже своя медсестра. Ночные сидели за нашими партами, пока мы дома спали, а мы сидели там, пока спали они. Иногда на нижней стороне стола жевательной резинкой была приклеена записка: какой-нибудь Ночной хотел познакомиться, и можно было оставить записку в том же месте. Так мы с Эмбер встретили одного парня, Грегга Денни.

Грегг Денни (старшеклассник): Эти дневные сучки меня нашли, решили расстаться с девственностью. Я мог иметь столько чистых дырок, сколько хотел. Дневнячки только услышат, что я заражен, и сами за мной бегают. А мы их называли «плевательницами». Потому что им слюны хотелось.

Шот Даньян: Каждый долбаный Дневняк, который утверждает, что целовался с Рэнтом Кейси, называл себя «чистокровкой». Жалкое зрелище. Будто они скаковые лошади или вампиры — душераздирающе.

Хадсон Бейкер: Грегг Денни — настоящий хищник, без шуток!

Грин Тейлор Симмс: Как и в случае Зубной феи, у каждого народа есть своя версия Страшилки, таинственной фигуры, которая существует не для вознаграждения детей, а для наказания. Например, голландский Зварте Пит, который помогает святому Николасу тем, что бьет хлыстом тех, кто плохо себя ведет. В Испании есть Эль Коко: бесформенное волосатое чудище, которое пожирает детей, если они не идут спать. В Италии «луомо неро», человек в черном плаще, похищает тех, кто плохо ест. Похожи на Санта Клауса португальский «хомем до сако», болгарский Тор-балан и персидский «лулу-хорхоре», которые ходят с огромными мешками не для того, чтобы дарить детям подарки, а чтобы уносить с собой самых непослушных.

Хадсон Бейкер: Мы с Эмбер поклялись, что никогда не сядем в машину друг без друга. Если в какой-то команде было место только для одной, мы их отправляли и ждали следующей. Или вдвоем, или никак — мы всегда хранили обещание.

Д-р Феба Трюффо (эпидемиолог): Современное общество борется с проблемой суперносителей с тех самых пор, как Мэри Мэллон отказалась изменить свое поведение. Поскольку Тифозная Мэри отказалась бросить работу поварихи, она провела последние двадцать три года жизни в принудительном карантине на острове Норт-Бразер. Если говорить о более близких к современности случаях, в 1999 журнал «Нью-Инглэнд джорнэл оф медсин» сообщал о 9-ти летнем мальчике из Северной Дакоты, с необычными бациллами туберкулёза в лёгких. Он заразил свою семью и 56 школьников, оставаясь сам абсолютно здоровым. В 1996 издание «Энлз оф интенл медсин» сообщило о вспышке стафилококковых инфекций с повышенной сопротивляемостью к антибиотикам, которая произошла в послеоперационной палате. Как выяснилось, инфекция Staphylococcus aureus скрывалась глубоко в синусах на вид здорового студента-медика.

Недди Нельсон (автосалочник): Вы когда-нибудь слышали, что такое Закон о стандарте действий в экстренных ситуациях? Его предложил тогдашний президент сразу после фиаско одиннадцатого сентября, помните? Вы знали, что по этому закону государство имеет право объявить любого угрозой для общественного здоровья и посадить за решетку до конца жизни? Вы часто слышите о надлежащей правовой процедуре? Думаете, ваше дело будут рассматривать с судьей и участием присяжных? Вы что, шутите?