Рэнт. Биография Бастера Кейси Паланик Чак
Шот Даньян (автосалочник): Как только Рэнт подкатил ко мне с вопросом, у какого автомобиля самое большое заднее сиденье, я понял, в чем дело. И посоветовал ему купить машину с обивкой потемнее.
Эхо Лоуренс (автосалочница): Да не слушайте его! В первый раз, когда мы остались одни, я спросила Рэнта что ему на самом деле от меня надо. Он хочет сделать меня своей девушкой, а потом отвезти домой, как уродливую дубину для родителей? Встречаться с калекой, инвалидом — это такой запоздалый подростковый бунт? Лучший способ нагнать страху на предков с фермы?
Или я объект его эротических фантазий? Неужели с нормальными девушками, у которых две нормальные руки и ноги, а губы могут целовать твои, сексом заниматься скучно? Или трахнуть меня — еще одна цель его большой сексуальной охоты?
Или я единственная девушка, с кем он знаком в этом великом и ужасном городе? Его наставница. Проводник по Ночной жизни. Может, он просто цепляется за меня, потому что ему в этом жутком новом мире страшно одному?
Я сидела на заднем сиденье «Эльдорадо» и говорила, говорила. Мы встали у каких-то кустов, подальше от фонарей, хотя в городе настоящей темноты не бывает. Помню, что Рэнт был в своем синем рабочем комбинезоне, от которого воняло чем-то ядовитым. Звучит не очень романтично.
Шот Даньян: Я не только выдаю всяким идиотам напрокат отстойные «пики», но и сам иногда подключаюсь, чтобы быть в курсе новинок. Последние пару недель от дистрибьюторов шел сплошной брак. Смотришь «пик» с десертом, и вдруг дорожка вкуса отключается. Толстый ломоть шоколадного торта превращается в липкую жирную кашу. Пахнет шоколадом, но во рту просто вязкая текстура. Однажды дома во время комендантского часа я включил свой любимый порно-«пик». Но ни одно влагалище вообще не пахло. Дело было не в транскриптах, а в моих мозгах.
Эхо Лоуренс: Рэнт сидит и смотрит на меня, пока я не замолкаю. Он тоже молчит — столько, что два раза бы переключился светофор, а потом спрашивает:
— Что ты вчера ела на завтрак?
Мимо не проезжают машины. Улица пуста. Глаза Рэнта блестят в сумраке. Черных зубов не видно.
Вчера? У меня в морозилке одни блины, но в «Томмиз» я обычно беру котлеты с овощами и картошкой.
Я говорю:
— Кашу. — Потом: — Нет, погоди. Гренки... Нет... гренки с корицей...
Рэнт скользит рукой по сиденью и находит своими пальцами мои. Подносит мою руку к лицу, касаясь губами фаланг, нюхает, прикрыв глаза, и говорит:
— Ошибаешься. Вчера ты ела овсянку с кленовым сахаром и тыквенными семечками, ванильный йогурт и сушеную клюкву...
В десяточку.
Шот Даньян: Почти все «пики» — дерьмо по сравнению даже с самыми скучными автосалками. Всю ночь напролет сидишь в машине в компании, слушаешь музыку, что-то жуешь — и слегка щекочешь себе нервишки. У тебя секретная миссия — встретить новых людей. Реальных. Ты путешествуешь в никуда.
И все-таки я подключаюсь к «пикам» с тех пор, как мне надели подгузники. Есть такие, для развития младенцев. Я полдетства просидел с нянями из транскриптов. Я скриптохудожник. Если я не могу подключиться, я как слепой художник или глухой музыкант. Это не кошмар, это вообще за гранью!
Эхо Лоуренс: Рэнт поднес мою руку к моему лицу и сказал:
— Понюхай.
Я наклонилась, но услышала только запах собственной кожи, мыла, пластмассовый запах старого лака для ногтей. Инсектицидный запах Рэнта.
Рэнт зарывается носом в мои волосы, прикладывает губы к шее под ухом, нюхает и говорит:
— Что ты ела на ужин две ночи назад?
Наши пальцы переплелись. Его дыхание на моей шее. Он меряет мой пульс губами и теплым, мокрым кончиком языка.
Я говорю:
— Индейка? Лазанья?
Рэнт жарко дышит мне в ухо:
— Тако с салатом. Белый лук, не желтый и не крас ный. Кусочки айсберг-салата. Куриная котлета.
У меня уже твердеют соски. Я спрашиваю:
— Белое мясо или темное?
Шот Даньян: «Пики» искажаются от насморка — еда, когда болен, совсем другая на вкус. Я, наверно, простудился. Через неделю, без соплей и больного горла, я все так же не мог подключиться и нормально пережить «пик». Я уже надумал, что у меня опухоль мозга.
Эхо Лоуренс: Целуя меня в веки, Рэнт прошептал:
— Выбрось ты эти розы...
Он никогда у меня не был. Тогда он даже не знал, где я живу. Я спросила его:
— Какие?
— Их тебе парень подарил?
Я спросила, какого розы цвета.
— Или девушка?
А я ему: он что, за мной следил? Рэнт отвечает:
— Розовые.
Целует меня в лоб, нюхает, пробует на вкус кожу; потом целует в закрытые глаза, нос и щеки и говорит:
— Две дюжины. Розы «Нэнси Рейган» с перекати-полем и крошечными белыми гвоздиками.
Это подарок, говорю я ему, от одной приятной пары среднего возраста, на которую я иногда работаю.
Шот Даньян: Через неделю мне звонит врач — точнее, просто тетка из клиники. Звонит и говорит, чтобы я пришел к ним, как только смогу. Не хочет по телефону говорить про мой анализ крови. Когда в голосе такая фальшивая улыбка, понятно, что новости плохие. Просто их финансовому отделу нужно успеть взять с тебя все деньги, пока ты не откинешь копыта. Я прихожу, и док говорит: бешенство. Честно, блин, бешенство! Делает мне первый укол из пяти. А насчет «пиков» никаких гарантий.
Прямо из клиники, из таксофона в комнате ожидания, я позвонил Эхо и сказал ей никогда, ни за что не подпускать Рэнта Кейси ко рту.
Эхо Лоуренс: Целуя меня в губы, Рэнт говорит, что головка моего душа латунная, а не хромированная. По моему запаху и вкусу он определил, что я сплю на подушках из гусиного пуха. У меня есть свеча с ароматом кокоса, которую я никогда не зажигала.
Лью Терри (домоуправ): Я заходил в квартиру мистера Кейси только один раз, и то предупредив за сутки, как положено. Говорили, что он держит домашних животных. Я огляделся — ничего нет. На полу матрас. Телефон-автоответчик. Чемодан. В шкафу синий комбинезон, в котором он все время и ходил. Что чистый, что грязный, Кейси пах каким-то ядом.
Если кто скажет, что я что-то взял, — там брать было нечего.
Эхо Лоуренс: Я целовалась с Рэнтом не потому, что он унюхал, что я ела. Я увидела, какой он ласковый с огромным страшным пауком. Он расстегнул молнию на кармане и засунул руку внутрь. Когда он раскрыл ладонь, на ней оказался гигантский паук. Медленно переворачивая руку, он следил, как паук переползает на тыльную сторону, цепляясь за крупные вены.
Мы оба смотрим на паука. Я спрашиваю:
— Он ядовитый?
Блестящий, не волосатый. Ножки тонкие, как восемь угольно-черных иголок от шприцев. Паук сгибает все восемь коленей и садится на кожу Рэнта.
Мерзкий, как моя доля.
А Рэнт говорит:
— Я назвал ее Дорис.
Лью Терри: В шкафу Кейси, у задней стенки, я нашел банки. Разные, из-под майонеза, огурцов и соусов Для спагетти, чистые, мытые. Сначала я подумал, пустые, но потом отвертел одну крышку. Внутри ничего, а когда я хотел опять закрутить банку — смотрю, на крышке сидит огромный черный паук. И так на каждой. Огромные, страшные гады!
Что бы кто ни говорил, я ничего не брал. Ни денег, ничего.
Эхо Лоуренс: Стекла уже затуманились от нашего дыхания. Но пока мы смотрели на паука, ни я, ни Рэнт не дышали. Наконец Рэнт выдохнул, и паук его укусил. Он вдохнул, я вдохнула. Рэнт сказал:
— Опусти свое окно. Я открыла окно.
Перегнувшись через меня, Рэнт высунул руку в ночной воздух. Стряхнув паука в кусты у машины, он сказал:
— Спокойной ночи, Дорри!
Пока он перегибался, придавив своими бедрами мои, я почувствовала, как на него подействовал яд «черной вдовы».
Тодд Ратц (продавец-нумизмат): Приблизительно в то же время, когда этот парень, Кейси, продавал мне монеты, я познакомился с Лью Терри. Терри принес мне несколько хороших образцов. Насколько я помню, четверть доллара с головой индейца тысяча девятьсот десятого года выпуска в исключительно хорошей сохранности. И четверть с головой Свободы тысяча девятьсот седьмого года, практически необращавшаяся. Не бог весть что, но я их купил. Только от полиции я узнал, что Терри и Кейси жили в одном доме.
Эхо Лоуренс: Губы Рэнта спускаются по моему горлу, а я задаю ему задачку: унюхать, какие я принимаю противозачаточные.
Рэнт касается губами моей груди и говорит:
— Никакие. У тебя закончились месячные тридцать четыре... нет, тридцать шесть часов назад.
Когда я сказала «спускаются по горлу», я имела в виду - снаружи.
Тодд Ратц: Этот Лью Терри — явно Ночной от рождения. Бледный. Лицо и руки светлые-светлые, как у младенца. Всегда в засаленном буром плаще и коричневой вязаной шапке, сдвинутой слишком далеко на лоб.
Эхо Лоуренс:
— И вообще, — говорит Рэнт, — зачем девственнице противозачаточные?
Тодд Ратц: Однажды ночью этот Терри приходит ко мне в магазин и предлагает голову Свободы и голову индейца. Просит полторы тысячи долларов.
Эхо Лоуренс: Конечно, я была девственницей! С такой-то рукой, усохшей, как ветка. Часто я даже не замечала, что у меня текут слюни. С парализованной стороны. В моей работе я научилась извлекать из своей страхолюдности выгоду. А вы думаете, я могла стать женщиной-вамп? Щелкнуть пальцами и из ярмарочного уродца превратиться в сексапильную конфетку?
Тодд Ратц: Кейси стал приносить все более мелкие монеты: пятицентовики с изображением буйвола, пшеничные пенни — ничего особенного. Видимо, его запасы подходили к концу.
Эхо Лоуренс: На следующую ночь Рэнт прислал мне, блин, две дюжины алых роз. И ключи от «Гэлэкси-500».
Шот Даньян: Эти долбаные уколы от бешенства длились целую вечность. Да я еще вечно заражался заново от собственной зубной щетки. В конце концов мой порт заглох, как у самого Рэнта Кейси. Заглох конкретно.
Лью Терри: Еще помню, что у Кейси на стене над кроватью висели такие комочки. Круглые и черные, как жуки. Мягкие, как гашиш. Только на вкус не похожи.
Эхо Лоуренс: В первую ночь в «Эльдорадо» у меня была одна мысль: «Слава Богу, что сиденья бордовые!»
24 — Оборотни-2
Вивика Броули (танцовщица): Видите, какая у меня на ступне кожа — гладкая, белая, как кусок мыла? До этого у меня были очень красивые ступни. Многие так говорили. Я могла и не раздеваться, только скину туфли, и некоторые посетители сразу суют мне деньги.
Д-р Феба Трюффо (эпидемиолог): В разгар Пелопоннесской войны в 431 г. до н.э. Фукидид писал о чуме, которая распространилась на север из Эфиопии через Египет и Ливию. Жители Афин страдали от жара, чихания и сильного кашля. Тела наливались кровью, тысячи людей сбрасывали одежды и, пытаясь утолить сильнейшую жажду, тонули в глубоких общественных колодцах и резервуарах. Город-государство был деморализован, флот сильно пострадал. Так корь уничтожила цивилизацию древних греков.
В первом веке до нашей эры вирулентная разновидность ветрянки погнала гуннов из Монголии, где они обитали, на запад, к Риму. Главным врагом великой армии Наполеона стала бактерия Rickettsia prowazekii, или возбудитель сыпного тифа.
Величайшие цивилизации всегда гибли от эпидемий.
Карло Тиенго (управляющий ночным клубом): Вив? Да, учтите, у нас все танцовщицы ходили под кайфом, по крайней мере пока выступают. В основном под опиатами.
Это не совсем легально, учтите, но очень просто. Кто-то принимает наркотики — по-настоящему колется или нюхает, — а потом подкручивает какой-нибудь готовый «пик», например, транскрипт про крошку Бекки. Все это сгружает на запись, а мы потом убираем из скрипта крошку Бекки. Получается опиатный эффект в чистом виде. Кайф в эфире. И мы кольцуем его и вещаем на сцену. Танцовщица вступает в круг этого кайфа, и все ее заботы как корова языком слизнула.
Д-р Феба Трюффо: В 1347 году Англия была аграрной нацией, которая выращивала и экспортировала зерно. В том же году в Геную прибыли купцы, заразившиеся черной чумой. К 1377 году полтора миллиона англичан погибло — целая треть населения. Поскольку рук на ведение сельского хозяйства не хватало, вся экономика переключилась с зерна на овец, и английская феодальная система была разрушена.
Вивика Броули: Берни стоял на дверях. Просто ужас, что с ним случилось. Его разорвали на куски, и полицейские не успели.
Карло Тиенго: Клиенты, учтите, — совсем другое дело. Наш бизнес — одноразовый, первичный опыт. Если мы засечем, как кто-то сгружает или передает свой опыт в клубе, мы его сразу выбрасываем на улицу.
Чтобы защитить свой товар, мы начали вещать заглушающий эффект. Любой активный порт перестает работать. Сплошные помехи. А то у нас скриптохудожники сидели бы по всему периметру, записывали бы каждую танцовщицу и сгружали в сеть. Одна запись лэп-данса может уничтожить карьеру какой-нибудь бедняжки. Первый говнюк за нее заплатит, а всем остальным достанется на халяву.
Д-р Феба Трюффо: Во время Великой Лондонской Чумы 1665 года до 1 июля еженедельная смертность колебалась между сотней и четырьмя сотнями человек. К концу июня эта цифра составила две тысячи человек. К концу июля умирало шесть с половиной тысяч в неделю, а к концу августа — семь. В то время как обычным источником бубонной чумы считались блохи европейской черной крысы (Rattus rattus), резкое распространение инфекции было вызвано изменением способа заражения. Вместо блошиных укусов чумной микроб Pasteurella pestis начал передаваться от человека человеку через капельки слюны и слизи, извергаемые при кашле и чихании.
Карло Тиенго: В последнее время у нас было много народу, все из-за бешенства. Эти извращенцы, что заразились, не могут переживать то, что скачали из сети. И приходится идти к нам и платить за первичный опыт. Да, зря я этого не учел. Каждый вторник, если в зале больше шести извращенцев, надо что-то делать. А в ту ночь, когда убили Берни, вокруг сцены стояло с полсотни Слюнявых. Дергались, пускали слюни. Щурились, хотя свет слабый. Все симптомы, точно.
Д-р Феба Трюффо: Начиная с 1490 года, по Европе и Азии распространилась новая эпидемия. Первым симптомом была маленькая язвочка в месте заражения, которая исчезала через три — восемь недель, оставляя после себя небольшой шрам. Через несколько недель возникало впечатление, что инфекция ушла. Китайцы называли ее «кантонскими болячками». Японцы — «китайской болезнью». Для французов это была «испанка», а для англичан — «французская чума». Современное название происходит от имени воображаемого пастуха — персонажа поэмы Джироламо Фракасторо «Сифилис, или Французская болезнь», написанной в 1530 г.
Вивика Броули: Один из моих постоянных клиентов, такой лысый Ночной, выглядел совсем хреново. Сидел, облокотившись на обитый мягким край сцены, и пускал слюни, весь подбородок блестел. У нас правило — «Не трогать», но он тянет пятидолларовую бумажку, сложенную вдоль, будто хочет просунуть мне между пальцев ноги. Дальнобойщик какой-то, кажется.
Раньше, когда у меня было на ногах десять пальцев, я всегда делала себе французский педикюр. Теперь, если бы я разулась в салоне, педикюрша бы заорала благим матом и убежала.
Д-р Феба Трюффо: В последней латентной стадии третичный сифилис ослабляет стенки кровеносных сосудов и приводит к смерти от инфаркта или инсульта. Кроме того, заболевание поражает центральную нервную систему, включая мозг. К симптомам относятся такие изменения личности, как маниакальный оптимизм и повышенная возбудимость, что приводит к сифилитической деменции. Подобная гиперактивность в комплексе с вышеупомянутым повреждением мозга может подтолкнуть больного к навязчивым и неразборчивым половым связям, что способствует еще большему распространению заболевания. Поэтому сифилис прозвали «болезнью Купидона».
Карло Тиенго: Вив шевелит пальцами ног, так она обычно берет деньги. Слюнявый — какой-то извращенец, который в день зарплаты заходит к нам после работы, — встает со своей табуретки и переваливается на сцену. Вив садится, опираясь руками, и сует ногу ему в лицо, как любят эти извращенцы. И кричит!
Вивика Броули: Видите, на правой стопе, где должны быть три пальчика? Вот сколько он запихнул себе в рот. Лысый дальнобойщик. Вцепился руками мне в щиколотку и кусает. Я кричу, зову Берни. Карло стоит за стойкой и ничего не делает. Свободной пяткой я луплю этого по лбу, по глазам... Тут Берни хватает его сзади за плечо и поворачивает к себе.
Он сжимает челюсти, и вдруг — щелк! Этот «щелк» до сих пор стоит у меня в ушах. С тех самых пор моя нога стала такой.
Д-р Феба Трюффо: До 1564 года Иван IV, первый царь Всея Руси, дал подданным свободу мнения и слова. Он принимал прошения от всех сословий, и даже самый бедный подданный мог обратиться лично к нему. У него было трое сыновей, один из которых умер в возрасте полугода, другой был сонным и тупым, а третий присоединился к отцу, когда тот прослыл Грозным.
Все три сына страдали от врожденного сифилиса. У отца прогрессировал сифилис мозга, и после 1564 года он казнил тысячи людей сожжением или варением в кипятке. В Новгороде царь с сыном пять недель забивали заключенных батогами, жарили живьем или топили подо льдом на реке. 19 ноября 1581 года царь заколол копьем со стальным наконечником своего сына, названного в его же честь.
Карло Тиенго: Бенджамин Сирли — его обычно звали Берни — был огромным детиной. Весил три сотни фунтов, не меньше. Один сезон играл в профессиональный баскетбол. Берни разворачивает этого психованного к себе. Отрывает его челюсти от ноги Вив и крутит к себе, а этот псих впивается Берни в шею. В такую вену, что там есть, — яремную.
Д-р Феба Трюффо: Жертвами сифилиса стали король Англии Генрих VIII, короли Франции Карл VIII и Франциск I, а также художники Бенвенуто Челлини, Тулуз-Лотрек и писатель Ги де Мопассан.
В Париже 1500 года треть жителей была заражена сифилисом. По сообщениям Эразма, в среде благородного сословия быть незараженным значило подвергаться обвинению в невежестве и неотесанности. К 1579 году, по данным врача Уильяма Клоуза, сифилисом были больны три четверти жителей Лондона.
Вивика Броули: Странно, чего только не помнишь... смотрю на свою ногу и вижу, что из нее торчит проволока. Серебристая проволока и розовая пластмасса. И на секунду я решила, что я робот, какой-то андроид. И только сейчас об этом узнала... Но это не так. Я все еще под кайфом, у меня течет кровь, я в шоке. Но я не андроид.
А проволока — это у того зубной протез, да, протез и два зуба торчат у меня из ноги. А настоящими зубами он вцепился в горло Берни.
Д-р Феба Трюффо: Как и в случае бубонной чумы, скорость распространения сифилиса резко возросла в связи с изменением природы возбудителя. Скорее всего заболевание пришло в Европу не из Нового Света, а развилось из африканской кожной инфекции под названием «фрамбезия», которая в основном распространялась среди детей, играющих голыми. Бактериологически оба заболевания идентичны, хотя фрамбезия распространяется при любом физическом контакте с кожными высыпаниями. Поскольку в более холодном европейском климате требуется одежда, фрамбезия стала распространяться путем обычного приветствия: поцелуя в губы. Лишь когда заболевание сифилисом приобрело характер эпидемии, европейцы заменили поцелуй рукопожатием, и болезнь стала венерической.
Карло Тиенго: То ли они кровь увидели, то ли что, но каждый Слюнявый и извращенец в клубе набрасываются на Берни. Вив с другими девочками запираются за сценой. Мы с барменом закрываемся в офисе и звоним в полицию. Дверь из цельного дуба, толстая, как телефонный справочник, но все равно слышно, как Берни зовет на помощь.
Д-р Феба Трюффо: Вполне можно предположить, что, как бубонная чума и сифилис, современная эпидемия бешенства вызвана случайными контактами. Бешенство стало болезнью перенаселенных городов. Как и сифилис, это заболевание приводит больного в возбужденное состояние, в котором он стремится к общению с другими и заражает их. Более того, вред, который рабдовирус наносит центральной нервной системе, не позволяет жертве переживать «пики» или каким-либо другим способом наслаждаться нейроскриптами в одиночестве. Соответственно растет вероятность, что инфицированный будет искать развлечения вне дома, в таких рискованных занятиях, как автосалки, или вести беспорядочную половую жизнь.
Вивика Броули: Бедный Берни! Когда копы всех перестреляли, им пришлось вскрывать желудки, чтобы собрать бедолагу по кусочкам. Уши, нос, губы... В больнице мне показали пальцы в ванночке с соленой водой и предложили пришить их заново. На ногтях еще остался красивый французский педикюр с белыми кончиками.
Но я посмотрела на них — пожеванные, полупереваренные — и сказала врачам:
— А ну их!
25 — Козел отпущения
Айрин Кейси (мать Рэнта): Если верить этой девушке-инвалидке, получается, что они провели вместе первую ночь тогда же, когда, полиция говорит, Бадди якобы убил женщину. Которой принадлежал зоомагазин, как ее, Либби.
Шот Даньян (автосалочник): Что самое приятное в автосалках, так это как они похожи на реальную жизнь. То есть пьяному водиле до лампочки, что ты уже много лет пишешь картины и на следующей неделе у тебя первая выставка. Что, не мрак? Оленю весом в полторы сотни фунтов, который стоит в тени и вот-вот выскочит на дорогу, невдомек, что на следующей неделе у вас должен родиться ребенок.
Масло попало на тормозную педаль или у кого-то зазвонил сотовый...
Отвинтилась какая-нибудь гайка или за рулем заснул водитель грузовика...
И всем по фигу, что ты три года не пил, или наконец прекрасно выглядишь в бикини, или встретил свой идеал и дико, страстно, безумно влюбился. Сегодня, пока ты забираешь одежду из химчистки, отправляешь отчеты по факсу, гладишь белье или моешь посуду, к тебе уже подкрадывается случайность.
Роуми Миллс (уголовный следователь): Эдит Либби, жертва, была ростом пять футов восемь дюймов и весом сто двадцать восемь фунтов. Тело обнаружили во время утреннего прочесывания города после комендантского часа в квартале, граничащем как с Ночными, так и с Дневными районами. Причину смерти выявили не сразу. Заметных травм не было обнаружено. Место гибели не находилось под наблюдением уличных камер.
Шот Даньян: Я могу смириться со всем этим — с шальной пулей, пьяным водителем или опухолью — благодаря автосалкам. В эти ночи я заправляю хаосом. Двигаю непослушной судьбой. Танцую с неизбежным — и остаюсь в живых.
Это моя маленькая генеральная репетиция.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса (Историка): Если вы утверждаете, что наступил прогресс, не советую слишком пристально всматриваться в прошлое. Да, нельзя отрицать, что улицы не так переполнены, как до введения комендантских часов закона «Эй», но в обществе навсегда поселилось недовольство. Есть люди, которые считают себя обделенными.
Линн Коффи (журналистка): Изучите любую миленькую демократию, хоть тех же древних греков, и увидите, что этот строй мог существовать только благодаря рабочему классу — рабам. Пеонам, которые выносят мусор, пока сливки общества устраивают избирательные кампании и голосуют. Роль рабов начали играть Ночные. Ночь — очень действенный способ убрать рабочий класс с глаз долой.
Вы меня простите, но я освещаю местную политику уже два десятка лет и, думаю, заслужила право наконец сказать правду. А правда в том, что ни одного Ночного еще не избрали президентом.
Роуми Миллс: Уэйд Моррисон — еще один случай. Возраст — двадцать четыре года. Урожденный Ночной. Однажды среди ночи он упал и умер, совсем как Либби. Признаюсь, что мы не считали эти смерти гомицидом, пока не обнаружилась некая закономерность.
Линн Коффи: Так или иначе, у нас сегрегация, но не в пространстве — задние сиденья в автобусе или галерка в кинотеатре, — а во времени. Можете называть это общественным договором, вроде ограничения скорости или строительных норм, но все равно люди живут в ночную, кладбищенскую смену. Дождитесь комендантского часа, и вы узнаете, насколько равны ваши права.
В ответ всегда любят приводить аргумент, что Ночные могут уехать из города и переселиться в сельскую местность, где закон «Эй» не действует. Но на это нужны средства. Кроме того, основные рабочие места — в городах. Как и возможность получить образование.
Роуми Миллс: После убийства Моррисона свидетели сообщили, что жертва была подвержена резким переменам настроения и вспышкам агрессивности. Типичный пример: один Дневной отказал покойному в услугах после наступления утреннего комендантского часа. Ключевой способ поддержания порядка — штрафование заведений, где оказывают услуги или продают товары людям, которые нарушают правила своего местопребывания в конкретное время. В случае Уэйда Моррисона продавец местного бакалейного магазина попросил показать карточку статуса. Выяснив, что Моррисон — Ночной, продавец-Дневной отказался продать ему сигареты. Свидетели сообщают, что Моррисон разразился словесными угрозами, а затем покинул магазин.
Айрин Кейси: Бадди все это время обхаживает свою криворотку.
А государство взяло с него отпечатки пальцев еще тогда, когда он послал заявление, чтобы стать Ночным. Они уже готовились свалить все на него. Конечно, мальчик явился непонятно откуда, а им нужен был как раз такой, вот так все и вышло.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Среди протестующих группировок в Ночной культуре больше всего мне импонирует фракция, которая хочет объявить солнце вне закона. Они продают одежду и наклейки на бамперы со своими лозунгами. Например: «Запретите солнце». Или: «Нет лучше солнца, чем луна». К сожалению, понятно, какое беспокойство это вызывает у властей предержащих. Нашей стране абсолютно ни к чему гражданская война, в которой Ночь восстанет против Дня.
Еще один распространенный лозунг: «Подавитесь своим днем!»
Шутка одного человека может быстро стать призывом к оружию для другого. Есть мнение, что «Майн Кампф» — неглупая сатира, пародия, которую широкие массы истолковали слишком буквально.
Линн Коффи: Еще Томас Джефферсон предупреждал, что любой нации нужен фронтир, который используется в качестве выпускного клапана или места, куда отправляют всех чудаков и идиотов. Официальная пропаганда об этом умалчивает, но ночное время — огромная свалка для умственно отсталых. Озлобленных одиночек. Калек и инвалидов. У Ночных бесплатное здравоохранение, это часть правительственной программы бонусов. Поликлиники дерьмовые и переполненные, но бесплатные. Жилье оплачивает государство. Работа чаще всего неквалифицированная, но платят за нее на пару баксов больше, чем за такой же бесперспективняк в дневное время. Неудивительно, что все отверженные рано или поздно становятся Ночными.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: В то время мы и не представляли, что происходит. Конечно, мы читали о смертях в газетах, но как-то о них не задумывались. Куда больше нас беспокоила подготовка к следующей Ночи Медового Месяца или Ночи Елки. Над Рэнтом сгущались зловещие тучи, а мы спорили, вешать белые электрогирлянды или разноцветные. «Понтиак» или «Додж»? Брать все-таки елку или, может, сосну?
Роуми Миллс: Третья жертва погибла так же, как и две предыдущие. При вскрытии обнаружился энцефалит и миелит головного мозга, включая тельца Негри в пирамидальных клетках гиппокампа и клетки Пуркинье в мозжечке. Короче говоря — бешенство. Все три жертвы погибли от недиагностированного и нелеченного бешенства.
Айрин Кейси: Бастер писал нам, что влюблен и с кем-то встречается. Мы с его отцом молились, чтобы хоть с той девицей, а не с парнем.
Роуми Миллс: По данным Центра эпидемиологического контроля, самый последний диагностированный случай бешенства в этом районе был зафиксирован у двадцатишестилетнего мужчины по имени Кристофер Даньян.
Пока велось предварительное расследование, от вызванного недиагностированным бешенством энцефалита погибла четвертая жертва. Мы опасались, что заболевание начнет распространяться по экспоненте. Возможно, по улицам ходят сто или десять тысяч человек, не знающих, что уже больны.
Шот Даньян: Рэнт Кейси мог погибнуть от землетрясения. Или пожара. Или от какого-нибудь долбаного смертельного гриппа.
Приятно знать, что после всех удачных аварий в автосалках, когда я наконец встречусь со Смертью, мы будем старыми, давно не видевшимися приятелями.
Я да Смерть — близнецы, разделенные при рождении.
26 — Отрицание очевидного
Шот Даньян (автосалочник): Что, прикольно? Последнюю ночь мы с Рэнтом Кейси занимаемся благотворительностью и разбиваем себе все переднее стекло. Чем больше повреждений спереди, тем внушительнее выглядишь. Я знаю команды, которые, взяв новую тачку, разбивают кувалдой бампер и передние крылья, а потом проходятся по передним фарам и решетке, только чтобы не казаться новичками.
Ну а самое худшее — это повреждения сзади, от того, что тебя «осалили». Во-первых, раз тебя столько раз догнали, ты неудачник. Во-вторых, если твоя тачка выглядит совсем отстойно, никто не станет за тобой гоняться. «Акулы» любят, чтобы их удары были заметны. Любая команда ищет жертву поновее. Иногда полночи гоняешься за какой-нибудь развалюхой, но если мимо под «флагом» проплывет лакомый кусочек со свеженькой покраской, только из салона, ты бросишься за ним.
Недди Нельсон (автосалочник): Знаете, что такое в автосалках Ночь «Продается»? Знаете, что в такую ночь «флаг» — это спереди и сзади крупно написать цену машины? И чтобы «флаг» был «флагом», нужно всегда писать тринадцать тысяч баксов и пятьдесят центов? Представляете, какая возникла бы неразбериха, если бы считалась любая цена?
Шот Даньян: Однажды Ночью Дохлого Оленя едем мы на крейсерской скорости с пенопластовым оленем на крыше, и вдруг откуда ни возьмись выскакивает «Бьюик-Парк-Авеню». Врезается нам в правую переднюю фару, рвет шланг радиатора, и наша охлаждающая жидкость выливается в канаву. «Парк-Авеню» отъезжает почти целенький. Даже сквозь закрытые окна слышно, как та команда хохочет. Рэнт вылезает с заднего сиденья и подходит к ним. А потом мистер Денежный Мешок наклоняется к окну водителя и из заднего кармана достает пачку банкнот. Те отдают ему свою машину, а оленя везут домой на автобусе. Мы кладем своего оленя на их машину и все оставшееся «окно» играем в новом «Бьюике».
Боуди Карлайл (детский друг Рэнта): Рэнт писал мне, что когда все сидят в машинах, женщин не отличишь от мужчин, негров — от белых и так далее. Мол, самые сложные соперники — всякие извращенцы. Извращенцы или чудаки. Посади их в машину и дай поиграть, и все их тараканы полезут наружу. Никто не водит так жестко, как ребята с парализованными ногами. Или худенькие девчонки весом по сто фунтов.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса (Историка): В ту ночь была Ночь Матраса. Лучше всего я помню, как Рэнт Кейси расстегивает свой синий форменный комбинезон на ярко освещенной стоянке, пока мы пьем кофе. Помню, его грудь была испещрена как будто сотнями сосков — бесчисленными круглыми вспухшими рубцами.
— Бродячие пауки, — объяснил он мне. — Нашел на работе.
Говорит, хотел пронести их домой за пазухой.
Шот Даньян: Иногда, если за всю ночь ты никого не «осалил» и никто не «осалил» тебя, врезаешься в какую-нибудь дряхлую «акулу», просто чтобы не ехать домой ни с чем. Каждую игру по улицам ездят разбитые тачки, гремят в клубах синего дыма, вместо бамперов — дрожащие и скрипящие куски железа. Металлолом на колесах. А подобьешь такую — вроде и в игре.
Если «осаливаешь» какую-нибудь развалюху из жалости или от нечего делать, это называется благотворительностью.
Эхо Лоуренс (автосалочница): Да хватит! Даньян вообще вечно ныл:
— Не надо, не связывайся с Рэнтом! Не влюбляйся!
Вечно оттащит меня в сторону и давай грузить:
— Ты к «пикам» подключаешься? — И повторяет: — Бешенство, бешенство!
Да Рэнт уже несколько месяцев ездил у меня на заднем сиденье.
Шот Даньян: Нашей последней игрой была Ночь Матраса. Некоторые красят матрас в черный, чтобы было труднее его увидеть. Могу дать совет — приоткройте боковые окна и протяните канат через салон. Привяжите матрас, а внутри сделайте скользящий узел. Если вас заметит полиция, можно дернуть за узел и развязать, избавиться от матраса. Он соскользнет вместе с веревками, а машина станет самой обычной, совершенно вне подозрений.
В нашу последнюю Ночь Матраса Рэнт, как увидит какое-нибудь ржавое ведро с грязным матрасом на крыше, просит:
— Подбей их! «Осаль» людей, пусть порадуются!
Эхо Лоуренс: Нет, послушайте меня. Рэнт был ужасно романтичным! Одно дело — купить девушке роз — чтобы она потом смотрела, как они вянут и гниют. Гораздо приятнее, когда тебе дарят шикарный «Скайларк» который ты можешь разбить сама. Однажды в Ночь Медового Месяца мой парень вручил мне ключи белого «Линкольна-Континентал». Очень солидная тачка! Едет так гладко, а стерео такое громкое, что однажды нас протаранила какая-то «Джетта», зацепила носом за задний бампер, а мы и не заметили. Проездили так пол-игры, волоча за собой машинку с кучей злых пассажиров.
Шот Даньян: Что, не бред? Если «осалишь» кого-то из жалости, едва ты вытащишь свой бампер из чьей-нибудь отвисшей, избитой и ржавой задницы, уже жалеешь, что не поехал домой просто так. Становится так мерзко и грустно, что даже лень вылезать и орать. Долбанул его — и смылся. Долбанул — смылся. По правилам автосалок это фол, но скорее всего водитель этой кучи металлолома тебе готов спасибо сказать.
А еще бредовее, если представишь себя через пару лет автосалок. Как ты таскаешь по улицам свою дохлую ржавую задницу и надеешься, что кто-то от скуки или тоски тебя стукнет. Вот, кстати, почему мы часто смываемся — грустно смотреть на разбитую машину, но на ее водителя вообще невозможно. Прихромает к тебе какой-нибудь тип в шейном корсете, с тростью, весь закостеневший. Твой портрет через несколько лет.
Эхо Лоуренс: Дайте подумаю... Рэнт купил мне «Ле Сабр», который я мигом расколотила. Потом «Кавальер», которым я поцеловала зад чьей-то «Ауди». Потом «Регал», я в нем разбила бок «Тауруса». Нет, стоп, еще где-то был «Гранд-Ам». «Гранд-Ам», «Кугар» и «Гранд-Маркиз». Ой, и еще «Лебарон», который мы подожгли, когда пытались сделать фондю. Наверное, это не в счет.
Шот Даньян: Мы встали на красный, и тут откуда-то сзади подкатывает куча металлолома, кашляет и трясется, примеряется к нашему бамперу. Еще за квартал слышно, как стучат кулачки двигателя и скрипят пружины, видно, как моргают передние фары. Визжит вентиляторный ремень, на крыше дрожит грязный матрас. Это чудище подползает все ближе, а мы стоим на светофоре и ждем зеленого.
Загорается зеленый; чудище тащится за нами. Эхо хочет нажать на газ, но Рэнт говорит ей:
— Обожди.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Со стороны юного Рэнта это было актом величайшей доброты и щедрости.
Шот Даньян: Мы ждем весь зеленый, потом красный и еще половину зеленого. Наконец этот фырчащий и дрожащий ужас тыкает нас в бампер и умирает. Совсем. Вентиляторный ремень взвизгивает и затихает. Из решетки вырывается пар, полуоторванная металлическая обшивка и хромированная отделка перестают греметь. Машина как будто садится брюхом наземь. Из нее вылезает водила. Совсем мальчишка, лет шестнадцать. Честно! Мальчик по имени Нед... Недди... Ник или как там его.
А мы сидели в «Кадиллаке-Севилль». Просторная машинка. Рэнт предложил этому парню место посреди заднего сиденья. Мы были первой «жертвой» мальчишки. Помню, как широко он ухмылялся.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Еще одним приятным аспектом автосалок было явление «пиньяты». Мы проецируем на автомобили вокруг свои худшие качества. Если водители нас обгоняют, мы думаем: какие наглые! Если нас раздражает тот, кто еле едет, представляем: старикан безмозглый!
А радость случается тогда, когда от одного толчка или царапины вражеская машина взрывается, и оттуда вываливаются коллекционеры марок, футбольные фанаты, матери, бабушки, трубочисты, шеф-повара, юристы, священники, консьержи, канавокопатели, унитарии, дальнобойщики, любители боулинга — люди. За жестким блестящим металлом и стеклом прячется другой человек, такой же мягкий и испуганный, как и ты.
Шот Даньян: Рэнт старался не бить слишком сильно. Там толкнет, здесь стукнет... Не удары, а флирт какой-то. Помню, он сказал, что у него кончились деньги и он не сможет купить нам новую машину. Что теперешняя тачка, «Кадиллак», должна продержаться до еще одной Ночи Елки.
Эхо Лоуренс: Раньше я сказала, что давала Рэнту «ездить на моем заднем сиденье». Я имела в виду — в буквальном смысле.
Недди Нельсон: Вы знаете, какой Рэнт был классный? Вы знаете, что он сделал, когда они высадили меня у дома прямо перед комендантским часом? Вам сказали, что Рэнт сунул мне золотую монетку со словами: «Тебе на следующую тачку»? Вы представляете, как я удивился, когда в лавке нумизмата мне предложили десять кусков за этот доллар с головой Свободы тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года? Вы где-нибудь еще видели такого щедрого человека? Вы думаете, я без него сел бы так скоро за руль?
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Как я полагаю, это были последние крохи наследства, доставшегося Рэнту Кейси от Зубной феи.
Эхо Лоуренс: Когда Шот сказал «бешенство», мне послышалось «беременность». Результат был отрицательный, слава Богу, но, кажется, я все-таки купила не тот тест.
27 — Ночь Елки
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса (Историка): После долгих раздумий мы решили взять настоящее дерево. Благородную пихту. Украсили синими огнями, а на верхушку прикрепили сияющую синюю звезду. Пихта, привязанная вдоль крыши «Кадиллака-Севилль», напоминала комету: над ветровым стеклом пляшет огромная звезда, а за ней хвостом тянутся яркие синие искры.
Недди Нельсон (автосалочник): Вы назовете меня идиотом, если я скажу, что автосалки такие классные потому что они как выключатель? Ну, электрорубильник? Если мать на тебя орет, называет ленивым придурком, тебя снова уволили, у бывших одноклассников все на мази, а у тебя даже нет девушки? Если в голове у тебя полный унитаз, и вдруг откуда ни возьмись — трах-ти-бидох! — кто-то в тебя врезается, и тебе легчает? Разве это не подарок — когда тебя подбивают? Разве ты не вылезаешь из машины, весь дрожа от шока? Как новорожденный? Разве это не расслабляющий массаж за полсекунды?
Разве электросалки — не электрошоковое средство от депрессии?
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: В ночь гибели на Рэнте была синяя джинсовая рубашка, вышитая разными радугами и цветами — если не мастерски, то с большим энтузиазмом. Совсем не похожая на его синий комбинезон, провонявший инсектицидом. Мне кажется, вокруг ворота были малиновые цветки водосбора или чего-то подобного. На нагрудном кармане, на сердце, зависла изумрудно-зеленая колибри, опустив клювик в желтый нарцисс.
Лью Терри (домоуправ): Второй и последний раз, когда я заходил в квартиру Кейси, я спускался в подвал, чтобы вычистить мусорки. А там, в контейнере для стекла, увидел банки, которые раньше были в шкафу, только теперь пустые. Без пауков. На крышке каждой банки Кейси написал «Дорри» или «Джун». На каждой банке — женское имя. На фирме по уничтожению вредителей, где Кейси работал, сказали, что он уволился. Он не убивал всяких тварей, а просто переносил туда-сюда. Если в доме угроза вредителей, я имею право открыть дверь своим ключом и посмотреть. Там ничего не было, только его пустой чемодан и эти черные комочки над кроватью. Ни жуков, ни крыс, ничего такого. Одна странная штука — прямо на подушке лежало простое белое яйцо. И если кто-то скажет, что я его взял, то это взяли следователи. А теперь нас хотят оштрафовать за ядовитых пауков. Этот сумасшедший, видно, выпустил всю свою чертову коллекцию.
Эхо Лоуренс (автосалочница): Вот представьте себе! Мы составили многочасовую сборку рождественской музыки. За два часа до десятичасового «окна» команды начинали ездить по улицам, хвастаться украшениями. Болтали серебряными сосульками, все мохнатые от золотой мишуры. Стеклянные шары падали на дорогу и бились. На каждом углу стояли люди в красных колпаках с белым мехом, махали, чтобы их взяли в команду, кричали и оголялись. Сотни желающих попасть в игру одевались под Санта Клаусов.
Шот Даньян (автосалочник): Что, не бред? Проезжаешь мимо какого-нибудь Санта Клауса, а старый добрый Санта задирает тулуп. Да у него буфера! Вот в какой карнавал превращается Ночь Елки.
Эхо Лоуренс: На эти два часа командный дух куда-то девается: люди залезают друг другу в машины, уезжают на пит-стопы. Сходятся и расходятся. В кипящем море рождественских огоньков идет настоящая вечеринка.
Шот Даньян: Где-то за минуту до того, как «окно» открывается, все машины тушат огоньки и рассыпаются. Мы в момент становимся врагами.
Эхо Лоуренс: Я помню только, как Шот нудил: — Только без омелы! Никаких поцелуев! Не надо бешенства!
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Автосалки породили такое явление, как пит-стопы. Команды останавливались на автозаправке или стоянке универсама, чтобы заправиться, сходить в общественный туалет и купить еды и кофе. Сначала команды делали свои дела как можно быстрее и снова включались в игру, но иногда задерживались. Пит-стопы — безопасный отдых или убежище во время любых автосалок.
В ту Ночь Елки мы остановились на заправке. Рэнт сказал нам, что зальет бензин, а Эхо, Шот и я пошли за продуктами.
Эхо Лоуренс: Рэнт остался заправлять бак. Он попросил свиных шкварок. Шкварки и рутбир.
Шот Даньян: А мне сосиски в тесте с горчицей. Кукурузные чипсы. Или разогретые в микроволновке начо.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Моя слабость, сознаюсь, — лакрица «Ред Вайнс».
Шот Даньян: И вяленое мясо.
Из полевых заметок Грина Тейлора Симмса: Очень удачно что мы редко ездили в одной машине больше трех недель. Испортить машину можно многими способами — как снаружи, так и изнутри. Сыр из начо может снизить продажную цену быстрее, чем некоторые аварии.
Шот Даньян: Я выхожу из магазина, а Рэнта нет. Только большая лужа бензина на том месте, где стоял «Кадиллак».
Эхо Лоуренс: Машины нет, а по улице летит синяя комета. За «Севиллем» катится целый лес темных мертвых деревьев. Прямо волчья стая. Рэнт не выключил гирлянду, и теперь все машины, что в игре, хотят его «осалить».
Из радиопередачи «Дорожные картинки»: Свежие новости: по автостраде Лэндоувер полиция ведет преследование. Как сообщают, предполагаемая машина-нарушитель — белый «Кадиллак-Севилль», который не остановился на светофоре на пересечении Винтерс-стрит и Сто двадцать второй. Сейчас «Севилль» движется на запад по автостраде. По последним данным, на крыше автомобиля новогодняя елка с зажженными гирляндами. Это не шутка! К крыше привязана елка в синих рождественских лампочках. Преследование ведут три полицейские машины; вскоре к ним присоединится вертолет. Кроме того, за «Севиллем» следует необычно много зевак, пользуясь тем, что полицейские мигалки и сирены расчистили дорогу. Для передачи «Дорожные картинки» на «Авторадио» вела репортаж Тина Самсинг...
Эхо Лоуренс: Е-моё! Я остановила какую-то команду и запрыгнула к ним в машину. Просто говорю им: «Поехали!» Какая-то кучка детей-наркоманов. Показываю туда, где сквозь лес мертвых деревьев едва виднеются голубые огоньки Рэнта, и говорю:
— За ним!
Из радиопередачи «Дорожные картинки»: Последние новости о полицейском преследовании: на хайлендском транспортном пересечении частное лицо решило помочь закону. Водитель выехал из боковой улицы и протаранил машину с синей елкой. Теперь елка несется на восток по Уотерфрант-авеню. И как вам это совпадение: водитель, точнее, водительница, которая пыталась остановить беглеца, тоже везла на крыше елку! Похоже, скоро Рождество. Радиопередача «Дорожные картинки», с вами была Тина Самсинг...
Шот Даньян: Я стою, в руках всякая дребедень — лакрица «Ред Вайнс» и так далее, — а Эхо берет и смывается. Грин подходит к обочине и вызывает такси. Оба просто испарились. И Рэнт тоже, а я остался на тротуаре с горячими начо и дурацким рутбиром.