Двери в полночь Оттом Дина
— Не знаю, — тот приподнял плечи, — просто мысль.
— И?
— Если у Доминика будет свой город, он отстанет от нашего.
— Сам-то понял, что сказал? — усмехнулся Шеф. — Это когда это кому было достаточно того, что он имеет?
Они замолчали, обдумывая ситуацию.
— Почему ты не сказал, где был? — наконец спросил Шеф.
Оборотень снова пожал плечами:
— Ты ведь и так знал.
— Знал, — Шеферель кивнул, давя окурок в пепельнице, — но ты должен был мне сказать, что был у него.
— А ты должен был мне сказать, что Изабель жива.
Рука Шефереля замерла, оставив пальцы упертыми в фильтр сигареты. Он прикусил губы, дернул головой.
— Так вот, значит, как. И что же он тебе предложил?
— Ничего неожиданного. Сестру.
Шеф кивнул, не оборачиваясь, встал, сделал несколько шагов. Посмотрел в желтые глаза Оскара:
— Ты ведь меня понимаешь, правда?
— Понимаю, — тот вздохнул, — это меня и убивает. Сначала я злился, честно скажу. А сейчас — понимаю.
— И что теперь? — Шеф стоял напротив него, засунув руки в карманы брюк и откинув плащ.
Оборотень поднял на него долгий, непроницаемый взгляд:
— Не знаю.
— Понятно, — Шеферель кивнул и развернулся. В эту минуту в кармане запиликал мобильник. Он с тоской воззрился на экран, но выражение лица его вдруг переменилось. — О, кто к нам приехал! — Он повернулся к удивленному Оскару и кивнул на дверь: — Пошли встречать — у нас гости!
Мышь с сомнением смотрела на молодого человека в длинном черном облачении. Не то чтобы в Институт не захаживали священники — всякое бывало. Однажды, помнится, как раз пришел один такой (как оказалось потом — шарлатан), а навстречу ему Черт выскочил в своем зверином облике. Неловко вышло, особенно когда оборотень, из лучших побуждений, перекинулся обратно в человека и спросил, не надо валидола и воды…
Словом, сейчас охранница смотрела на священнослужителя с искренним подозрением. Это был высокий, крепкий молодой человек с коротко остриженными светлыми волосами и ярким румянцем. Он ощутимо стеснялся, но серо-зеленые глаза искрились весельем, совершенно не подобающим его сану.
— Вы кого-то ждете? — наконец поинтересовалась Мышь, чтобы прекратить этот фарс.
Молодой человек быстро кивнул:
— Я уже позвонил. А вот, кстати…
Мышь обернулась, ожидая увидеть кого-нибудь из служащих-людей или, на худой конец, эмпата, обратившегося к вере, чтобы не сойти с ума, и встала как вкопанная.
Легко перемахнув турникет, Оскар раскинул руки навстречу священнику, за ним, улыбаясь, подошел Шеф. Оглянулся, подошел к Мыши и доверительно положил ей руку на плечо:
— Что с тобой, милая? Никогда не видела, как оборотень и священник обнимаются при встрече? Ну да ладно, я тоже нечасто вижу.
— А… Это… Он настоящий?
— Более чем, — кивнул Шеф, — служит в одном из столичных храмов.
— Он еще и из Москвы?!
Шеф оглянулся на гостя. Мужчины как раз что-то оживленно обсуждали, то и дело смеясь. Священник уже утирал слезы.
— Дорогая моя, ты столько времени служишь здесь и еще чему-то умеешь удивляться? — Шеф вздохнул. — Завидую.
Шеферель пропустил Оскара с гостем вперед и, прикрыв за собой дверь, защелкнул замок.
— Рад тебя видеть, Всполох, как живешь? — улыбнулся Оскар, кивая на кресло.
— Вашими молитвами, — улыбнулся тот, чем вызвал приступ хохота у обоих мужчин — ни один из них не был в церкви уже несколько веков. — Я так понял, что у вас тут не все в порядке?
— Да? — Шеф обошел стол и привычно выдвинул один из ящиков, доставая бутылку виски. — А какие слухи ходят по столице? Кстати, как ты сюда попал?
Священник приподнял густые брови:
— Что значит «как»? На поезде приехал вчера вечером. Сегодня вот к вам зашел. А что такое?
Шеф и Оскар переглянулись.
— Да так… А уезжаешь когда?
— Сегодня ночью. Да что у вас тут происходит? — Всполох переводил взгляд с одного на другого, ожидая разъяснений.
— Видишь ли, — Шеферель налил себе виски на два пальца, потом подумал и добавил еще, — вообще-то от нас никто из нелюдей уехать не может. У нас, как бы тебе сказать, блокада.
— Бло… что?! — Всполох откинулся в кресле, привычным жестом поправив крест на груди. — Блокада? Ребята, вы что, решили в Великую Отечественную поиграть?
— Если бы, — Оскар с сожалением посмотрел на бокал Шефа, который тот катал между ладоней, — все у нас несколько серьезнее…
Всполох покачал головой, прикрыв рукой глаза:
— Ладно, давайте рассказывайте.
Говорил в основном Оскар. Шеф только потягивал виски и изредка вставлял ремарки. Снова увидеть Всполоха было приятно, он редко появлялся в Петербурге. Шеф сначала жалел, что не удалось перетащить его в Северную столицу, но потом оценил преимущества — у него был постоянный легальный шпион во вражеском стане. Обычно Всполох отделывался короткими письмами или звонками раз в несколько месяцев, но пару раз в год все-таки выкраивал время и приезжал в город на несколько дней.
Много лет назад его спас Оскар. На тот момент семинарист, Всполох вел род из старой христианской семьи со строгими принципами и происходящее с ним считал страшным проклятием и проявлением дьявольской сути. Юноша молился, постился и изнурял тело в надежде, что физические мучения очистят дух. Оскар нашел его уже на грани голодной смерти, измученного веригами и превращениями, которые на фоне такого физического состояния проходили особенно болезненно и сложно.
Восстановить тело оказалось куда проще, чем душу и рассудок. Многие недели понадобились, чтобы Всполох принял себя и понял, что происходящее с ним отнюдь не проклятие, а скорее благословение. Оборотни вели долгие разговоры о религии и жизни, о Боге, о человеческом и нечеловеческом. В конце концов юноша научился обращать свою суть на пользу себе и окружающим. Со временем он вернулся в Москву и к церкви. Шеферель и Оскар хоть и грустили, но приняли его решение. А когда минуло двести лет, и Всполох, наконец, смог обращаться полностью, он первым же поездом приехал в Петербург, чтобы показаться своим наставникам. За все эти годы общение между ними никогда не прерывалось полностью, просто каждый пошел своей дорогой и не собирался мешать другому. Московский оборотень обладал рассудительностью, легким нравом и светлой головой, и петербургский Институт всегда был рад его видеть.
Сейчас Всполох слушал рассказ Оскара с все сильнее мрачнеющим лицом. Пару раз задал уточняющие вопросы, поинтересовался, что это за оборотень такая, с которой носятся главы Института, досадливо поморщился, заметив, что привлекать к ней внимание было очень неосмотрительно… У него был такой сосредоточенный вид, что на долю секунды Шеферель подумал, что Всполох сейчас найдет выход и решит все их проблемы. Блаженное чувство отсутствия ответственности заставило его улыбнуться и позволить себе забыться…
Пиликнул мобильник. Чирик предупреждала, что не вернется в ближайшее время, — ее звонок снова вернул все на свои места, напоминая, за скольких людей он несет ответственность. Шеф сказал, что понял, и повесил трубку. Пора было возвращаться к своим заботам, тут ничего не поделаешь. Он прислушался к разговору двух оборотней.
— А люди могут выехать? — уточнил Всполох, что-то быстро царапая на листе бумаги.
— Могут, Шеф? — Оскар обернулся к покачивающемуся Шеферелю, и тот кивнул.
— Тогда я бы советовал немедленно их выслать отсюда, — московский оборотень посмотрел на лист и задумчиво нарисовал на нем кружочек. — Кстати, кто реально может с вами встать против Доминика?
Шеферель выразительно прикрыл глаза и тоскливо посмотрел на почти пустую бутылку.
— Был бы человеком — давно бы спился, — вздохнул он и повернулся к оборотням: — Ну что, стратеги, что надумали?
— Да ты понимаешь, что странно, — московский оборотень погрыз кончик карандаша, — я не видел, чтобы в городе собирались прямо большие скопления нелюдей… А если я правильно понимаю, что на вас готовится наступление, то они неминуемо должны быть.
— Ну мало ли в Москве подвалов? — Шеферель дернул плечом, снова наполняя бокал. — Много где есть спрятаться.
— Ой, ну Александр Дмитриевич, ну глупости не говорите, — Всполох покосился на Шефа. Он до сих пор обращался к нему по человеческому имени и на «вы», — вы же понимаете о чем я. Не чувствуется их в городе, вот в чем дело.
— И? — качнулся в кресле Шеф.
— Я вот тут подумал… — Всполох нарисовал на листе еще один кружочек. — Вы о тумане много знаете?
18
Марк позвонил мне вечером следующего дня. После смены я кое-как добралась до своей квартиры и рухнула спать, едва успев раздеться. Когда я проснулась, все улицы уже были золотыми от садящегося солнца, а на телефоне мигала непрочитанная эсэмэска. Всего два слова: «Доброе утро». Я улыбнулась и набрала ответ. Он перезвонил почти сразу же, и мы уговорились встретиться в том же кафе позже вечером. У меня была впереди еще вся ночь — следующая смена начиналась в утренних сумерках.
Не буду скрывать — я нервничала. Встретить человека из прошлой жизни было странно само по себе, а уж особенно такого, как Марк. На фоне сверхъестественных личностей, которые окружали меня последние несколько лет, его человечность действовала магнетически. Тут мне не придется ждать рассказов о революции или мрачных тайн, свидетелем которых ему случилось быть лет пятьдесят назад. Я не загадывала вперед — просто наслаждалась возможностью побыть… человеком?
От Шефа не было ни строчки. Когда мы жили вместе, он часто оставлял мне записки, а если забывал, то бросал несколько эсэмэсок в течение дня. Я переживала, но понимала, откуда шли эти эмоции, и старалась их задушить. Я обещала себе бороться с этой ненормальной зависимостью — и я борюсь.
Машину я оставила в гараже — идти все равно было недалеко, а так возникло бы слишком много вопросов. И никакой чудодейственной диетой тут не отговоришься, когда у тебя работа по ночам и машина за много тысяч долларов.
Я боялась, что после вчерашнего внезапного откровения наступит период взаимной неловкости, но этого не случилось. Марк чуть задержался, зато появился с кактусом в желтой ленточке. Поставил на стол под моим удивленным взглядом:
— Это тебе, — и улыбнулся, снимая шляпу.
— Что это?
— Кактус, — он с интересом наблюдал за моей реакцией.
— Я вижу, — я осторожно ткнула одну из иголок. — Мне его есть или на нем настойку делать?
— Тебе его любить и оберегать, — он потянулся за трубкой. — Если бы я принес тебе цветы, это выглядело бы как-то странно, не находишь?
— А хотелось?
Раньше я бы точно не задала такого вопроса — просто не решилась бы. Но теперь все было иначе.
Марк посмотрел на меня долгим серьезным взглядом:
— Хотелось.
Я вспыхнула и стремительно ушла за кофе.
И его было много. Очень. В какой-то момент мы поняли, что после такого количества кофеина не уснем, и переместились в бар неподалеку. Короткая прогулка по темнеющим улицам под прохладным ветром ни капли не вернула трезвость мышления. Только переходя Зеленый мост, я на мгновение остановилась, принюхиваясь к ночному воздуху, стелющемуся по поверхности воды. Марк, успевший уйти вперед, обернулся:
— Ты чего?
— Вдохни. Ничего не чувствуешь?
Он оперся о перила, прикрыл глаза, вдохнул всей грудью. Запахи остывающего города, воды и тот неуловимый аромат ночи, что сводит всех нас с ума, смешались вокруг, и я почти видела это переплетение, опутывающее его с ног до головы. Сердце мое забилось сильнее — что он сейчас ответит? Вдруг я приведу в Институт нелюдя!
Марк открыл глаза, постоял, вглядываясь в темные воды Мойки:
— Водой пахнет. Сильно. Что-то еще должно быть?
Я улыбнулась немного через силу и покачала головой. С одной стороны, я была разочарована, но какая-то часть меня возликовала: он все еще был самым простым человеком, понятным и бесхитростным.
Бар, спрятавшийся в подвале на одной из боковых улочек, был почти пуст в это время — то ли его мало кто знал, то ли просто место было непопулярным. Не скажу чтобы была завсегдатаем, но лисички несколько раз приводили меня сюда, где среди фотографий кинознаменитостей мы вполголоса обсуждали работу и начальство. Бармен в форменной коричневой жилетке был приятно молчалив, официантки — расторопны. Что еще надо после тяжелого трудового дня?
Сейчас мы с Марком устроились за угловым столиком, где я обычно сидела с лисичками. Знакомая официантка, недоуменно стрельнув глазами, принесла меню. Только тут я поняла, что с лисами мы обычно пили безалкогольные или слабые коктейли, которые выветривались через полчаса. Сейчас все будет выглядеть довольно странно. Шеф говорил, что первое правило оборотня: не пить. У нас в отделе из-за этого была стопроцентная, вопиющая я бы сказала, трезвость. Но сейчас с этим надо было что-то делать.
— Текилу? — Марк обернулся ко мне. Я кивнула. Если наши нынешние отношения были изначально построены на обмане и недоговорках, то придется мне и тут сыграть…
Дальнейшее помнится вспышками.
Вот перед нами бутылка и череда рюмок. Глаза Марка уже блестят, меня же алкоголь почти не берет — сказывается регулярный выплеск тестостерона. Обжигающий напиток попадает в организм, мгновенно ударяя в голову, и перед глазами все плывет, но, стоит Марку наклониться ближе ко мне в разговоре, обдавая запахом одеколона и текилы, или задеть руку своей рукой — я снова трезва и почти панически испугана. Что я делаю? Зачем?!
Я уже почти собираюсь извиниться и уйти домой, когда на телефоне вспыхивает эсэмэска от Китти: «Айджес заперлась в кабинете Шефа часа на два, не меньше. Подумала, тебе будет полезно знать». Горечь заливает все вокруг кисло-зеленым маревом, злость на себя, на него и на Айджес сводит скулы. Даже на Марка я сейчас злюсь — за то, что он ничего не знает, за то, что он такой обычный, совершенно обычный человек. И за то, что там, в нескольких сотнях метров от нас, совершенно необычный человек как будто напрочь забыл о моем существовании в компании такой же необычной женщины. Китти права, мне стоит об этом знать.
Я убираю телефон и разворачиваюсь к столику. На мгновение рюмки у меня перед глазами танцуют джигу, но я хватаю первую попавшуюся и опрокидываю в себя, несмотря на вспыхнувший во рту пожар. Потом еще и еще одну. Марк пытается вставлять какие-то остроумные комментарии, но я не слышу его — точнее, не хочу слышать. После третьей стопки горло уже перестает так остро реагировать на алкоголь, я затягиваюсь сигаретами. Марк попыхивает трубкой, и, когда он выпускает дым через нос, совсем как это делал Шеф, мне хочется ударить его наотмашь за его абсолютную, болезненную непохожесть, а этот дым кажется почти богохульством.
Текила льется рекой, на столе уже меняется вторая бутылка, мы оба смеемся громче, чем стоит, и я пьяна в стельку, едва держусь на ногах, не трезвея даже когда Марк, наклонившись вперед, вдруг целует меня.
Я не помню, как мы оказались у него дома. Помню, как шарахались от скучающего полицейского — Марк с искренним весельем, я с отчаянным. Помню, как он потянулся за выключателем в коридоре, но я остановила его руку, боясь не выдержать того, что вижу перед собой другое лицо. А потом был смех, мгновенное чувство неловкости, когда он запутался в одежде, скрипнувший под весом двух тел диван и ясное, как дневной свет, ощущение собственной глупости…
Разбудило меня жужжание телефона из кармана джинсов. Первые несколько секунд я не понимала, где нахожусь, а потом воспоминания накатили разом, я вжалась лицом в подушку, как будто стараясь задушить сама себя.
Жужжание не прекращалось, и, если бы это оказался Шеф, я, наверное, сгорела бы на месте. Но это была Китти.
— Ты в курсе, что у нас смена через полчаса? — поинтересовалась она совершенно будничным тоном. — Или ты снова в какой-то передряге? Или тебя начальство прячет?
— Нет, начальство меня больше не прячет, — прошептала я, — начальству теперь на меня наплевать.
— Ну и черт с ним, — я услышала, как она выдохнула дым в сторону, — ты на работу-то собираешься?
— Собираюсь, — я встала с резко скрипнувшего дивана, замерла, оглядываясь на спящего Марка, и облегченно разогнулась — вымотанный ночью и текилой, он спал как убитый, — вот только футболку найду.
— А почему ты шепчешь, кстати?.. — начала было Китти, но тут же оборвала сама себя: — О, боже. Ты шепчешь среди ночи, ищешь одежды и забыла про смену. Я правильно все понимаю?
— Боюсь, что да, — прижав телефон к уху, я подпрыгнула, натягивая джинсы, — и не вздумай меня осуждать.
— Почему?
— Я уже сделала это за тебя.
— Молодец какая, — хмыкает вампирша. — Помогло хоть?
Я на секунду замираю, оглядываясь на кровать. В комнате темно, окна зашторены, но мне хватает зрения, чтобы разглядеть раскинувшегося по подушкам Марка. Он распустил «хвост», и волосы тяжелой волной оплетают плечи, спадая на грудь.
В эту секунду он мне до дрожи отвратителен.
— Нет, — выдыхаю я в трубку и захлопываю за собой входную дверь.
На дежурство я едва успела. Китти предупредила Черта, и капитан остался ждать меня снаружи, хмурый и молчаливый.
— Где тебя черти носили?! — буркнул он, не вынимая рук из карманов куртки, когда я подошла. Я промолчала, и он кивнул мне на ограду.
Внизу меня поджидала Китти. По ее непроницаемому лицу сложно было что-то понять, но стоило нам отделиться от группы, как она развернулась ко мне, шагая задом наперед, и приподняла бровь:
— Наглупилась?
— Нет такого слова, — я вздохнула и отвела взгляд, — но по сути очень правильное определение…
— И что теперь делать будешь? — поинтересовалась вампирша, поглядывая в туман. Где-то там, на периферии, колыхались фигуры Представителей.
— Не знаю! — Я прошла вперед, не желая отвечать на ее вопросы.
Представитель появился сбоку так резко, что я подскочила от неожиданности. На секунду застыл сизой студенистой массой с раззявленным склизким ртом и вдруг обернулся Марком. Глупое, глупое существо. Механизм их был прост: они считывали тот образ, который вызывал больше всего эмоций, но каких именно — не знали.
Крылья развернулись, наполняя ощущением легкости и власти, отяжелели когтями руки. Я подпрыгнула на месте и взмыла вверх метра на два. На секунду замерла, примериваясь, — и кинулась вниз, метя в горло, разрывая когтями шею. На лице теневого Марка застыло удивленное выражение, он приподнял руки, пытаясь поймать меня, но я обхватила его голову и резко рванула влево. С легким дуновением Представитель растворился, оставив только туман клубиться у меня под ногами.
Сделав пару взмахов, я опустилась на песок рядом с Китти. Зажав между пальцев вечную сигарету, она окинула меня крайне скептическим взглядом:
— Что-то мне подсказывает, что лучше вам в ближайшее время не встречаться.
В ту ночь еще нескольким Представителям пришлось очень туго, а Китти, чуть ли не впервые за все время нашего знакомства, всю смену проходила, сложив руки и только покуривая. Она ничего не говорила, а я не рассказывала. Туманная нечисть даже не успевала толком принять какой-то образ, как я уже бросалась вперед, выплескивая всю злость на Шефа, жизнь, Марка — и, главное, на себя.
Когда ночь вокруг начала медленно сереть, я немного успокоилась и опустилась на один из камней, положив голову на руки.
— Как ты? — Китти встала рядом, рисуя носком «гада» какие-то зигзаги на песке.
— Помыться хочется.
— Верное решение, — она затянулась, — а я бы тебе еще и попудриться посоветовала.
— Мм? — Я подняла на нее непонимающий взгляд. — В каком смысле?
Приподняв брови, вампирша постучала себя пальцем по шее.
— Не знаю, как это у вас называется, а у нас — black & blue.
Я глухо застонала, уткнувшись в руки. Куртка осталась наверху, у футболки вырез — сверкать мне этим black & blue на весь Институт.
Китти опустилась на песок рядом со мной и легонько тронула за плечо:
— Не убивай себя. Ты натворила глупостей, но это нормально. Обычная реакция.
— Наверное, — пробубнила я в сложенные руки, — мне от этого не легче.
— Попробуй извлечь пользу из ситуации, — пожала она плечами, — воспользуйся им, чтобы забыться. Ты мне что-то говорила про то, что собираешься бороться с Шефом, — вот и займись.
Я приподняла голову, покосившись на нее:
— Какой-то потребительский подход…
Китти клыкасто усмехнулась:
— Дорогая, ну я же все-таки вампир!
Стоило нам оказаться Наверху, как телефон разразился Имперским маршем — Шеф требовал меня к себе в кабинет. Я бросила на Китти тоскливый взгляд, но она только развела руками:
— Жизнь сурова, детка.
Подняв воротник куртки, я поплелась в кабинет Шефереля.
На стук мне ответил Оскар, и я уже понадеялась было, что там только он, но ошиблась: народа в комнате оказалось даже больше, чем я ожидала.
За столом, как всегда, расположился Шеф — со своей вечной полуулыбкой, которая скрывала всё и не значила ровным счетом ничего. На столе присела Айджес, затянутая в какой-то латексный костюм, который наводил на мысли о супергеройской порновечеринке. Оскар, заросший щетиной более чем обычно, в слегка помятой рубашке откинулся на одно из кресел, а в другом, которое я привыкла считать своим, сидел священник.
Наверное, я все-таки вытаращилась, потому что он рассмеялся, мгновенно озарив молодое добродушное лицо искренней улыбкой.
Айджес на секунду скривила в подобии улыбки идеальные губы, Шеф, наоборот, преувеличенно устало и громко вздохнул:
— Чирик, тебе никто не говорил, что пялиться на людей — неприлично?
— Я тут давно людей не видела, — огрызнулась я.
— Ничего, все в порядке, — священник встал, разгибаясь во весь свой немаленький рост. Черное облачение почти коснулось пола. — Я у вас на входе тоже вызвал своеобразную реакцию, — он протянул мне крепкую широкую руку. — Всполох, а вы Черна, я так понимаю? Очень приятно познакомиться.
На секунду задумавшись, я пожала теплую ладонь, в которой моя собственная почти утонула. Всполох осторожно сжал мне руку, ощутимо заботясь о том, чтобы не сломать кости, — это небольшое проявление заботы к окружающим показалось мне хорошим знаком и к тому же характеризовало его с лучшей стороны.
— Вы действительно священник? — не удержалась я.
Всполох снова рассмеялся:
— Точно. Но вы правы — людей здесь давно уже не видно, и я не исключение.
— Дайте подумать, — я прищурилась, разглядывая нового знакомого. — Оборотень?
— Верно! — Всполох хлопнул в ладоши. — Кстати, а что это мы все сидим, а дама стоит?
На слове «дама» Шеф презрительно фыркнул. Всполох уступил мне свое место, подтянув стул.
— Ну и чем обязана? — Я переводила взгляд с Шефа на Оскара и обратно.
— Думаю, я расскажу за всех, а то господа уже порядком устали двигать языками, — Всполох, как раз усевшийся рядом, посмотрел на вымотанное начальство, и оба они согласно кивнули. — Нет сомнений в том, что вы одна из главных мишеней Доминика по некоей причине, — он кинул на Шефа едва заметный взгляд, и я увидела, как у того на секунду напряглось лицо. Похоже, Всполох многое знает, а об оставшемся догадывается. — Поэтому мы решили предпринять еще одну попытку вывезти вас из города.
— Во-первых, ко мне можно на «ты», — я улыбнулась оборотню, — а во-вторых, мне казалось, мы в блокаде?
— Верно, — Шеф качнулся на кресле, — но Всполох смог попасть к нам в город, когда она, похоже, уже была установлена. И мы полагаем, что он сможет отсюда выйти.
На мой недоуменный взгляд тот пояснил:
— Формально я не принадлежу к числу сотрудников Института, мы просто старые друзья. Я из Москвы, — увидев мой потрясенный взгляд, оборотень снова рассмеялся. — В общем, я могу попробовать вывезти вас сегодня вечером.
— И куда же?
— Сначала в Москву, а оттуда — куда Александр Дмитриевич скажет.
— В Прагу, как договаривались, — уточнил Шеф, — это сейчас самое безопасное место. — Он наконец перевел на меня отчужденный взгляд, я повернулась — и тут глаза его скользнули ниже, к моей шее. Я видела, как он заметно вздрогнул, как распахнулись на секунду его глаза, когда он увидел красноречивый синяк, выступивший из-за края куртки. Суккуб, от чьего внимания, кажется, вообще ничто не могло скрыться, приподняла брови и посмотрела в сторону, всем видом выражая полную незаинтересованность в происходящем.
— Так что, — окликнул меня Всполох, — едем?
— А? — Я моргнула. — Нет. Спасибо — но нет. Я не собираюсь никуда уезжать. Это мой город, мой Институт и, как бы пафосно ни звучало, это практически мой дом. Если Доминик хочет меня — отлично, пусть берет. То есть поймите правильно, конечно, мне страшно. Но если он смог объявиться в центре города без приглашения, а потом еще и закрыть из него выезд, то, думаю, найти меня где-то по дороге и скрутить в баранку ему не составит труда. Я остаюсь.
Оборотень посмотрел на Оскара, который глянул на меня и кивнул, потом на Шефа. Тот крутнулся на кресле, выжав из него очередную порцию душераздирающего писка, и передернул плечами:
— Свой ум не вложишь. Пусть остается.
— Ну что же, — оборотень хлопнул руками по коленям, будто подводя итоги, — если госпожа Черна остается, то и мне ехать не за чем. Что? Вы же не думали, что я вас брошу, правда?
Меня хотели было выгнать, но я отговорилась тем, что на правах главной мишени имею право знать хоть что-то об их планах. Махнув на меня рукой, они сосредоточились на составлении списков. У Айджес и Оскара то и дело пиликали телефоны, и они выдавали какие-то странные фразы типа «Сектор 24 с нами» или «Сумрачные отказываются», которые, однако, достаточно много говорили Шефу и Всполоху. Из разговора я поняла, что суккуб была кем-то вроде главной среди добровольных групп Института, осуществляя связь с ведьмами, непонятной нечистью с Васильевского острова и всеми прочими видами, не всегда даже поддающимися описанию.
Через несколько часов оживленных разговоров и галлонов выпитого кофе Всполох разогнулся от бумаг, и на лбу его залегла глубокая складка.
— Александр Дмитриевич… — начал он, но Шеф прервал его:
— Я уже понял, — он махнул рукой, — все плохо.
— Ну я бы не стал так говорить, — попытался возражать оборотень.
— А я бы стал, — Шеф вздохнул и потер переносицу, — это моя ошибка. Мне нечем противостоять такому форсированному нападению. Да, сейчас нам только перекрывают воздух, но думаю, что до прямого удара осталось недолго.
Он распрямился, одергивая воротник рубашки и ослабляя узел галстука, — и меня обожгло. Я даже не поняла, что все это время смотрела на него, не отрываясь. Моя выстроенная было встречей с Марком защитная стена дала трещину и рассыпалась в пыль. Просто сидеть напротив, гадая, посмотрит он в мою сторону или нет, было невыносимо. В голову то и дело лезли воспоминания о том времени, когда все было иначе. Сейчас этот холодный, отстраненный мужчина ни капли не напоминал того заботливого человека, с которым я прошла через самые тяжелые свои минуты. Но даже эта холодность манила меня, заставляя ловить каждое его слово и движение. Я скучала. И это злило.
— Ладно, господа, по коням, — Шеф поднялся, — мне есть о чем подумать, и вы мне тут ни к чему.
Мы с Оскаром синхронно обернулись, испуганно глядя на Шефереля и потом — друг на друга. Кажется, в этой комнате только мы двое знали, кем Шеф являлся на самом деле и чем он рисковал.
— Шеф, может быть… — начала я, но он посмотрел на меня так, что слова застряли в горле.
— Будь добра, покинь мой кабинет, — процедил он, не спуская с меня тяжелого взгляда. И, не поворачиваясь, добавил: — Тебя, Оскар, это, кстати, тоже касается. Я как-нибудь сам разберусь.
Мы снова переглянулись. Оборотень едва заметно пожал плечами и кивнул в сторону двери.
— Как думаешь, что он задумал? — Я обратилась к Оскару, кажется, впервые за многие недели. После смерти мамы мы толком и не виделись, не то что не разговаривали. — Боюсь, как бы он глупостей не наделал…
Оскар аккуратно прикрыл дверь, и с той стороны щелкнул замок, хотя шагов слышно не было.
— Черна, он достаточно взрослый мальчик, чтобы позаботиться о себе, — Оскар качнул головой, — ты все время забываешь, что он только выглядит на двадцать с небольшим. Я тоже за него волнуюсь, но не думаю, что к Шефу применимо слово «глупость». — Оскар уже отошел вперед, потом обернулся: — Ты бы выспалась. Выглядишь ужасно.
— Спасибо, — пробурчала я ему в спину и вытащила из кармана непрерывно вибрирующий телефон. Во время совещания я не обращала на него внимания, и теперь у знака эсэмэсок мигала пугающая цифра «18». Первая начиналась словами «Пожалуйста, не игнорь меня, я просто хочу увидеть тебя еще раз…», остальные были примерно такого же содержания с постепенно возрастающей истерией.
В первый момент я поморщилась, но перед глазами встал вид холодного, безучастного Шефа, и я поднесла трубку к уху:
— Привет. Не спишь?
У вампиров весьма своеобразные нормы морали. Внутри своего круга они болезненно честны, и за малейший обман полагается суровая кара. При этом к окружающим они относятся совершенно потребительски, не чураясь никакого вида использования. Китти как-то рассказывала мне про «охоту на дурака» — это долгая забава, разыгрываемая обычно женщинами и пользующаяся огромной популярностью в Средние века. Суть ее сводилась к тому, что какая-нибудь миловидная вампирша прикидывалась жертвой ограбления или сурового отца, втиралась в доверие к семье или молодому холостяку, а когда все сомнения относительно ее искренности рассеивались, и ей начинали доверять — вырезала все семейство под корень, включая домашних животных. Честно говоря, я не понимала прелести, пусть даже мне и было знакомо чувство азарта, но Китти говорила, что самый сок игры в том, чтобы балансировать на грани раскрытия, проявляя недюжинные актерские способности.
Я чувствовала себя примерно так же, как те вампиры. Марк не подозревал ни о чем из моей настоящей жизни, я звонила ему раз в несколько дней, приезжала ночевать, а потом днями не брала трубку. Вел, случайно узнавшая о моем поведении, отнеслась к нему крайне неодобрительно. Китти же, наоборот, заходилась хохотом каждый раз, как я при ней сбрасывала звонок. «Из тебя вышел бы неплохой вампир», — смеялась она, и я старалась не воспринять это как оскорбление.
Конечно, я тешила свои застарелые комплексы: даже среди подружек Лилии Марк никак не выделял меня. Но, если быть честной, я прекрасно понимала, что творю. Каждый день я давала себе зарок прекратить это издевательство, но стоило мне нарваться на очередную грубость Шефа — и я уже набирала номер Марка. К тому же я нашла прекрасный способ досаждать Шеферелю, заявляясь на работу то с засосом, как в первый день, то в мужской рубашке, то в футболке наизнанку. Вел вздыхала и говорила, что я не столько злю начальство, сколько унижаю себя, — но когда здравый смысл был моим другом? С Шефом мы теперь пересекались часто, хоть и почти не разговаривали, и видеть, как он каждый раз окидывает меня быстрым взглядом, ища признаки присутствия в моей жизни мужчины, было истинным удовольствием.
Я звонила Марку в любое время суток, будила среди ночи, отрывала от работы днем. Сначала такое внимание льстило, потом стало немного пугать. Будем честными: я, конечно, изменилась, и в лучшую сторону, но все равно недотягивала до наших суккубов.
Однажды наш с Китти разговор услышала Вел — в тот день Марк отказался отпускать меня на работу, и мне пришлось в прямом смысле вырываться силой. Эмпат посмотрела на меня из-за очков полными осуждения глазами:
— Чирик, я понимаю, ты тешишь свои комплексы и всё такое, все так делают при удобном случае, но это как-то совсем нехорошо.
— Да знаю, — я отмахнулась, — но о моральной стороне всего происходящего мне думать как-то совершенно не хочется.
— Да не в моральной стороне дело, — Вел оперлась о перила рядом с нами и задумчиво посмотрела куда-то вниз. Похлопала себя по карманам и чуть дрожащими пальцами достала сигареты. — Я расскажу вам, девочки, одну историю, — она сделала долгую паузу, собираясь с мыслями. — Представьте себе ситуацию, в которой девочка знакомится с мальчиком. Мальчик девочке нравится, даже очень. Даже очень-очень-очень, — Вел прикурила, не с первого раза справившись с зажигалкой. Я видела, как все сильнее дрожали ее руки. — Они начинают встречаться. Ничего особенно. Кофею сходили попили, по городу погуляли. Обычный джентльменский набор питерской интеллигенции. Даже не целовались ни разу. А девочка по мальчику начинает сходить с ума. Причем вот не как в этих дамских романах, когда ахи и охи, а самым натуральным образом сходить с ума до попыток покончить с собой, если он просто не позвонит в течение дня. Мальчик звонит, он же хороший, воспитанный, — а потом вдруг перестает. Ну бывает такое, не сложилось. Девочка берет на кухне нож и разрезает себе вены. Девочка училась на врача, она знает, как правильно резать вены, — Китти попыталась что-то вставить, но я пнула ее локтем в бок. — К счастью, у девочки вовремя приходит с работы бабушка и успевает вызвать «скорую». Девочка оказывается в больнице, — Вел снова замолчала, быстро-быстро покусывая зубами кончик большого пальца. Ее уже заметно трясло, и я хотела было как-то успокоить эмпата, но она не видела меня и не слышала. — Потом к девочке в больницу приходит молодой человек в длинном плаще и объясняет, что с мальчиком вместе они никогда не будут. Потому что мальчик — оборотень, а девочка — просто девочка. И что такая реакция — просто физика. Примерно как у животных, которые реагируют на запах. Это подсознательное. Вы, оборотни, — она наконец посмотрела на меня, — вы такие физические, такие бурлящие жизнью, такие красивые, что у простого человека развивается зависимость от вашего присутствия. Как от наркотика, — она продолжала смотреть на меня в упор. — Понятно? Вашей вины, как и заслуги, в этом нет. Как жена кролика Роджера в том мультике, вы просто сделаны такими. Но встречаться с людьми все же не стоит.
Я пару раз открыла и закрыла рот, ища что сказать, но так и не нашлась.
— Ладно, заболталась я тут с вами, — Вел улыбнулась в своей привычной манере и быстро притушила сигарету о перила, — мне домой пора.
— А что стало с девочкой?
Вел посмотрела на меня, поправила очки:
— Девочка вышла из больницы и стала работать доктором дальше. Потом к ней привезли пациента с множественными ножевыми, и она упала в обморок от ощущения его боли, — она помолчала. — Думаю, дальше ты уже знаешь.
Она развернулась и пошла по коридору прочь как ни в чем не бывало. Я смотрела ей вслед, думая о том, насколько ей должно быть тяжело здесь работать. Вел как раз проходила мимо двери кабинета нашей группы, когда оттуда вышел Михалыч. Эмпат вздрогнула, прижалась к стенке, стараясь избежать прикосновения, тихо бросила «Привет!», тряхнула головой, и мне показалось, что я услышала ее тихий шепот: «Ну когда же…»
19