Покровские ворота (сборник) Зорин Леонид

Алексей . Щедрость похвальная. Ты не сплошал ли?

Кустов . Где ж ему супротив меня?

Алексей . Только и есть чем похвалиться.

Пауза.

(Задумчиво.) Ну, брат, пора канаты рубить.

Кустов . Ваша светлость…

Алексей . Чего еще?

Кустов . Позвольте словечко…

Алексей . Ври, да быстрее.

Кустов . Ах, ваше сиятельство, прилично ли вам, многопрославленному герою, пред коим трепетали народы, чье имя записано на скрижалях… (Смолкает.)

Алексей . Сказал – не тяни.

Кустов …вступить в поединок со слабой женщиной?

Алексей ( бешеным шепотом ). Прочь.

Кустов . Помилуйте…

Алексей . Удушу. Утоплю. В мешке. Как дворнягу. Пес шелудивый. Пьяная вошь. С кем говоришь? О чем дерзнул? В каюту! Тотчас. И отсыпайся в ней трое суток. А высунешь длинный свой нос – отрублю.

Кустов, потрясенный, уходит.

Алексей мрачно шагает по палубе.

Показываются адмирал Грейг и де Рибас.

Какие новости, господа?

Грейг . Ваше сиятельство, британский фрегат на рейде. В полной готовности сняться с якоря.

Алексей . Снарк?

Грейг . Капитан Снарк, так точно.

Де Рибас . У него на борту венецианец.

Алексей ( мрачно ). Бониперти.

Де Рибас . Он самый, ваше сиятельство. Все нас высматривает в трубу.

Алексей . Вишь, соглядатай.

Де Рибас . Он в Ливорно крутился все последние дни.

Алексей . Со Снарком он еще в Риме снюхивался. Ловкая бестия и не трус.

Грейг . Какое будет распоряжение?

Алексей (размышляя) . Положим, британец мне не барьер. Да и хозяева не фыркнут. Пятеро слуг, не считая служанки на корабле. Ну, это не в счет. И все-таки шум вполне возможен. А я намерен уйти без шуму. Зане серьезные предприятия совершаются в тишине. (После паузы, решительно.) Буду венчаться, господа. Подготовить кают-компанию. Канонирам и фейерверкерам быть наготове.

Грейг . Будет исполнено. (Уходит.)

Алексей . Федьку Костылева ко мне.

Де Рибас . Слушаю, ваше сиятельство.

Алексей . С Богом. Или – с чертом. Тут не поймешь. И запомните, де Рибас, – начиная, не останавливайтесь. Раз начали – следуйте до конца. Это я говорю вам дружески.

Де Рибас . Ваше сиятельство, я от вас в восхищении. Костылева тотчас пришлю. ( Уходит. )

Появляется Елизавета. Она внимательно смотрит на Алексея.

Алексей . Что с тобой, госпожа моя?

Елизавета . Милый, я и сама не знаю. Утром так была весела, а к вечеру вдруг тревожно стало. Оттого ли, что небо темнеет и волна свой цвет поменяла? Не понять, а на сердце смутно.

Алексей . Видно, сердце – дурной вещун.

Елизавета . С детства моря я не любила. Как увижу, так холодею. Море – это обман, измена. Я на берег хочу.

Алексей . Когда?

Елизавета . Хоть сейчас.

Алексей . Нет, сейчас нельзя.

Елизавета . Почему ж?

Алексей . Потому что скоро будут нас с тобою венчать.

Елизавета . Нас? Да где же?

Алексей . На корабле.

Она бросается к нему, прячет лицо на его груди.

Я, возлюбленная моя, морю славой своей обязан, в нем и счастье свое приму. А простой корабельный поп свяжет крепче, чем патриарх. (Обнимает ее.) Погляди на меня подольше. Погляди на свою судьбу. Не хочу я ни знать, ни думать, кто тебя утешал, кто нежил, кто в любви тебе присягал и кому ты сама клялась. Сколько б ни было, я – последний. Уж теперь никого не будет.

Елизавета . Никого, никого, мой друг. Все, что было, – было так жалко. Все, что было, – уже позабыто. Верь, Алеша, никто, как я, не сможет сделать таким счастливым любимого человека. Верь. За то, что я сейчас испытала, одарю тебя тысячекратно такою лаской, такой заботой, каких и не было на земле.

Алексей (глухо) . Ты, Лизанька, уже одарила.

Елизавета . Помнишь, сказал ты, что я – по тебе?

Алексей . Да, ты – по мне.

Елизавета . Нас Бог пометил. Не было женщины и мужчины, чтоб так друг для друга пришли в сей мир.

Стоят обнявшись, не говоря ни слова.

Алеша, я платье переменю. Меня Франциска тотчас оденет.

Алексей . Поскорей. Все будет готово.

Елизавета уходит. Появляется матрос Федор Костылев.

Федор . Явился по вашему приказанию, ваше сиятельство.

Алексей . Здорово, Федор. Сказывают, что ты лицедей.

Федор . Бывает, ребятушки заскучают, а я тем часом развеселю.

Алексей . Доброе дело. Тебе зачтется. Доносили, что и меня представляешь?

Федор (падая в ноги) . Не погубите!

Алексей . Встань, дурачье. Неужто думал, что не прознаю?

Федор (смиренно) . Так серость наша и глупость наша. Все на авось прожить норовишь. Что поделаешь – служба такая. Авось вынесет, авось пронесет.

Алексей . Нет, ты не дурак.

Федор . Нешто не знаю – граф Орлов дураков не любит.

Алексей . Хват. Морскую службу постиг. А откуда церковную знаешь?

Федор . Сызмальства отец Никодим, батюшка наш, меня приваживал. А я мальчонкой приметлив был.

Алексей . Ты и сейчас не лыком шит. Ну вот что. Ступай, нарядись попом. Сыграешь свадьбу.

Федор (растерянно) . Ваше сиятельство…

Алексей . Не хлопай моргалками – не девица. С барыней будешь меня венчать. Да чтоб все в точности было. Комар чтоб носу не подточил.

Федор . Ваше сиятельство, увольте, ведь грех…

Алексей . Федор, ты со мной в Чесме был. Ежели я говорю – значит надо. Мы с тобой государыне служим.

Федор . Святое ж таинство, ваше сиятельство!

Алексей (тихо, раздельно) . Слово еще – на рее повешу. Ты меня знаешь – я не шучу.

Федор (одними губами) . Слушаюсь, ваше сиятельство.

Алексей . Мигом. Понял меня? Стрижена девка чтобы косы не успела заплесть.

Федор исчезает. Входит Елизавета. Она в белом кружевном платье.

Ты ли?

Елизавета . Доволен ты мной, Алеша?

Алексей . Помедли. Дай мне налюбоваться. Неописуемо хороша.

Елизавета . Еще налюбуешься. Времени много.

Алексей . Много ли, мало – знает лишь Бог.

Елизавета (смеясь) . Не подходи. Изомнешь, Алешенька. До чего ж ты нетерпелив.

Появляются Грейг и де Рибас.

Алексей . Все ли готово, господа?

Де Рибас . Все, ваше сиятельство.

Алексей . А коли так, позвольте мне предложить вам руку. Адмирал Грейг и де Рибас будут у нас, княжна, шаферами.

Елизавета . Благодарю вас, господа. Я никогда про то не забуду.

Алексей и Елизавета спускаются по лесенке. Грейг и де Рибас следуют за ними. Появляется Кустов. Озираясь, сходит по ступенькам. Неслышно приоткрывает дверь. Доносится голос Федора…

Голос Федора … Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа… Аминь. Венчается раба Божия Елизавета и раб Божий Алексей. Аминь.

Кустов зажимает уши руками и стремительно убегает. Спустя несколько мгновений на палубу возвращаются Елизавета, Алексей, де Рибас и Грейг.

Алексей . Салют в честь новобрачных. И фейерверк. (Негромко, де Рибасу.) И пускай господин Снарк купно с синьором Бониперти на наш праздник глядят да радуются.

Де Рибас усмехнулся, ушел.

Елизавета . Алеша, бог мой, какое счастье. Я сейчас сама не своя.

Алексей . Мой друг, ты устала. Ступай к себе.

Елизавета . Супруг мой, отец мой, моя защита.

Алексей . Иди же, Лизанька, отдохни.

Возвращается де Рибас.

Де Рибас . Позвольте, графиня, я провожу вас.

Уходит вместе с Елизаветой.

Алексей (снимая с пальца перстень) . Видите, адмирал, сей камень?

Грейг . Ваше сиятельство, он превосходен.

Алексей . Это, прошу заметить, сапфир. Исцеляет от меланхолии, а кстати, усугубляет мужество.

Грейг . Безусловно, ценная вещь.

Алексей (усмехается, медленно швыряет перстень за борт. Кивнув в сторону, куда ушла Елизавета, глухо) . Делайте, адмирал, ваше дело.

Грейг молча отдает честь и уходит. Гремит пушечный салют. В темное небо вздымается и озаряет его фейерверк.

Занавес.

6

Петропавловская крепость. Князь Голицын, Шешковский, Елизавета.

Голицын . Сударыня, должен сказать по чести, терпение мое на исходе. Ежели вы, наконец, ко мне не проникнетесь полною доверенностью и не станете отвечать, мне придется допрос поручить почтенному господину Шешковскому. Рекомендую – Степан Иванович. Мастер сих дел.

Елизавета . Чего вы хотите?

Голицын . Истины, более ничего. Кто вы? В какой семье родились? Есть сведения, что ваш отец держал трактир в городе Праге. Есть также сведения, что он был булочником в Нюрнберге.

Елизавета . О да! Быть может, вы взглянете на меня? Я очень похожа, ваше сиятельство, на дочь трактирщика или булочника?

Голицын . Поверьте, сударыня, что нелегко уследить все ваши передвижения. Когда, спасаясь от заимодавцев, вы выехали из Киля в Берлин, вы были девицею Франк. А в Генте вы уже назывались Шель. Засим, в туманном Альбионе, сиречь в Лондоне, вы появились под именем госпожи Тремуй. После чего своим посещением вы осчастливили Париж. Здесь вы явились уже персианкой, прозываясь Али-Эмете.

Елизавета . Так меня называли в Персии, где я воспитывалась.

Голицын . Натурально. Когда персианка образовалась, она отвергла имя Востока и стала Алиною. После чего она обратила огненный взор свой на наше северное отечество.

Елизавета . Мое сегодняшнее положение отлично доказывает, князь, что я была вынуждена принимать разумные меры, чтобы укрыться от лютой злобы моих преследователей.

Голицын . Но тогда из каких же причин вы перестали быть Алиной и даже принцессой Володимирской? Какая нужда побудила вас наречься дочерью ее величества почившей Елизаветы Петровны?

Елизавета . А та нужда, что царская дочь не властна над своей судьбой. Однажды наступает тот день, когда она уж не смеет таиться и дале скрывать свои права.

Голицын . Безумная женщина, вы упорствуете. Бог свидетель, что я хотел избавить вас от лишних страданий. Я мучусь с вами четвертый день. Извольте. Я вас препоручаю Степану Иванычу. Когда одумаетесь, дайте мне знать.

Елизавета . Ваше сиятельство, благоволите передать ее величеству, что я прошу ее об аудиенции.

Голицын . Вы сошли с ума. (Уходит.)

Шешковский . Егорушка!

Входит солдат.

Завари чайку. Да травки моей подсыпь побольше. Ох, ломит косточки, ох, беда. Был я, сударыня, в Божьем храме, покамест поклоны клал, прохватило. Второй уж день не разогнусь. И делом заняться несподручно. Прогневал Творца, а чем, не ведаю.

Елизавета . Молчите, я не хочу вас слушать.

Шешковский . Сударыня, его сиятельство князь мягок сердцем. Высокое имя. Старинный род. Кругом благородство. А я, голубушка, из приказных. Был мальчонкой на побегушках, был копиист, а вот, однако ж, стал и обер-секретарем. Всего достигнул одним смирением и твердым исполненьем обязанностей. Вон вы, голубушка, замахнулись на царское имя. Это просто. А вот царское дело – трудно. Царское дело – копить и множить. Из всех царей достойнейшим был Иван Калита, земля ему пухом. Не спеша прикупал деревеньки. Мало-помалу и преуспел.

Елизавета . Доставьте ко мне мою служанку. Где мои слуги? Они у вас?

Шешковский . Все здесь, сударыня, и слуги, и барышня ваша Франциска Мешед, и польские ваши приятели тоже. Всем места хватит, всех примут, всех. Здесь приют и конец скитаний.

Солдат вносит чай.

Егорушка, спаси тя Господь. (Отхлебывает.) Вкусен чаек, а все – моя травка. Только сыпать ее с умом. Ступай.

Солдат уходит.

Вот и полегче стало. Ну что же, приступим, перекрестясь.

Елизавета . Что это? В ваших руках – кнут? И вы дерзнете ударить женщину?

Шешковский . Мужчина, женщина – все едино. Все Божьи твари, ангел вы мой. И кнут от Бога. Чрез него смирению учимся. А смиреньем достигаем спасенья души. Гордыня-то к добру не приводит. От гордыни рушились царства. А про смертного человека нечего даже и говорить. Смертный человек, он ведь глуп. Мнит себя чуть не Богу равным. Тут-то его кнутом и хлестнуть. Чтоб помнил: нет, ты не Бог, но прах. Ты червь! А коли червь – пресмыкайся. Глядишь, и просветленье приходит. И к небу мыслями обращен. Плоть страждет, а дух ликует.

Елизавета . Прошу вас, не подходите ко мне.

Шешковский . Сударыня! Вы полагали, в Италии пребываете в безопасности. А у державы длинные руки. Она и в Италии вас достанет. Их сиятельство граф Орлов-Чесменский не такие дела совершал. А уж вас схватить да доставить ему не занятие, а забава.

Елизавета . Вот чем желают меня сломить! И вы, презренный человек, надеетесь, что хоть на миг я поверю столь отвратительной клевете? По-вашему, я потому в отчаянии, что схвачена так вероломно и подло? Нет, сердце мое болит оттого, что в эти минуты мой супруг страдает столь же сильно, как я, что он, пред кем склонялся весь мир, сейчас в заточении и бездействии.

Шешковский . Сударыня, все суета суетствий. Обман чувств, помраченье ума. Граф Орлов вам такой же супруг, как ваш покорный слуга, который по воле Господней давно женат.

Елизавета . Вы – негодяй! Вы клянетесь Богом и здесь же смеетесь над святым таинством. Нас обвенчал корабельный священник в присутствии Грейга и де Рибаса.

Шешковский . Венчал вас, голубка, ряженый матрос, хлебнувший пред тем для храбрости водки. Граф же Орлов и их превосходительства адмирал Грейг и де Рибас исполняли монаршую волю. Все мы ее усердные слуги, а я, здесь стоящий Степан Шешковский, сын коломенского полицеймейстера, моей государыни верный пес. И всех ее недругов и врагов клыками перегрызу, клыками-с. (Приближается к Елизавете.)

Темнеет.

Голос Елизаветы . Спасите!

7

Зал. Слева – небольшая комната, ведущая во внутренние покои Екатерины. Комната пуста, в зале же небольшими группами располагаются гости. Доносится музыка, ровный гул голосов, из которого постепенно удается вырвать отдельные фразы.

Сопрано . Ужели же граф Алексей Григорьевич пошел на подобный шаг?

Тенорок . Басни. Басни, княгинюшка, а причиной те же дамские язычки.

Бас . Одно я вам скажу: коли басня, то изрядно сочинена.

Контральто . Ничуть не бывало. Мне точно известно – все так и было. И что за диво? Перед графом Орловым-Чесменским вряд ли может кто устоять.

Тенорок . Ну, матушка, эти серенады по вашей части, не по моей.

Баритон . Как наши дамы оживлены, как ажитированы.

Бас . Еще бы. В империи – мир. Пугач казнен. В столице – весна. И в придачу – роман, который можно прочесть лишь в книге.

Двое – иностранец и господин лет тридцати, преждевременная полнота, одет щеголевато.

Иностранец . Поверьте, я видел много столиц, но ни в одной подобной не был. В Санкт-Петербурге есть величие ни с чем не сравнимое. Это город, явившийся точно по знаку Петра. Город, в котором суровость севера сочетается с блеском юга. Город, за которым угадываются неизмеримые пространства… Который моложе всех городов, но словно пронизан изнутри древностью своего государства. О, в этом городе есть сразу и чарующее и пугающее…

Щеголь . Поверьте и мне, что похвала в устах просвещенного гостя приятна. Она и самолюбие тешит, и заставляет лишний раз подумать о том, что гости бывают зорче хозяев.

Иностранец . Вчера я был в соборе и видел толпы молящихся. Зрелище трогательное и удивительное.

Щеголь . И здесь я должен вернуть комплимент. Как зрелище – католицизм эффектнее. Ваше богослужение чем-то сродни театру, и в том его сила. Право, религия не должна быть аскетическою хоть внешне. Поистине, нет ничего страшней, когда аскеты присвоят Бога и становятся его наместниками. Вспомните, например, Кальвина. Его бескорыстное благочестие не сделало его добрее святых инквизиторов. Он казнил еще исступленней, но с полным отсутствием того изящества и вкуса, которым отмечено аутодафе.

Иностранец (несколько обескураженно) . Это… очень забавная мысль…

Щеголь . Не правда ли?

Иностранец . Ее величество!

Выход Екатерины. Поручик Мартынов внимательно оглядывает склонившихся гостей. На первый план выдвигается Дашкова. Екатерина отвечает на ее глубокий поклон легким кивком.

Екатерина (иностранцу) . Рада видеть вас, шевалье. Заметно, что господин Фонвизин вами всецело завладел.

Щеголь кланяется с неопределенной улыбкой.

Иностранец . Ваше величество, беседа с писателем всегда поучительна.

Екатерина . Ваша правда. (Дашковой.) Здравствуйте, Екатерина Романовна. Будь поблизости. Денис Иваныч, пройдемте-ка, сударь мой, вот сюда, здесь нам никто мешать не станет.

Проходит в левую комнату. Щеголеватый господин – Денис Иванович Фонвизин – следует за нею. В глубине, в готовности мерцает Мартынов.

Здоровы ли вы, Денис Иваныч?

Фонвизин . Благодарю вас, ваше величество.

Екатерина . Редкий вы стали гость. А впрочем, вы ведь женились. Я вас поздравляю.

Фонвизин . Ваше величество, я передам о том жене. Она будет счастлива.

Екатерина . Вы-то сами счастливы в браке?

Фонвизин . Совершенно, ваше величество. Жена моя – ангел и верный друг.

Екатерина . Как зовут ее?

Фонвизин . Екатериной, и это одно из ее достоинств.

Екатерина . Я ей желаю много терпенья. Трудно быть женою писателя, да еще такого, как вы.

Фонвизин . Ваше величество, я уж заметил, что вы заблуждаетесь на мой счет. Нет человека меня вернее.

Екатерина . Согласна. Никита Иваныч Панин может по совести это сказать.

Фонвизин . Ваше величество, что ж тут худого? Любить благодетеля – признак чести.

Екатерина . И добродетелям есть границы. Честь – свойство славное, да опасное. Чести ради можно забыть присягу. Боюсь, вы слишком верный друг, чтобы быть таковым же подданным.

Фонвизин . Граф Панин преданный ваш слуга.

Екатерина . Он может быть слугою державы, но, думаю, более ничьим. Я высоко его ценю, но хорошо его постигла.

Фонвизин . Ваше величество, граф Панин способствовал вашему воцарению.

Екатерина . Ваша правда, он не любил покойного государя. А знаете, что было причиной? Петр Федорович имел громкий голос и сильно командовал. Панину всякая власть несносна, не исключая и царской власти.

Фонвизин . Горько мне видеть, ваше величество, что вы не остались равнодушны к злонамеренному навету.

Екатерина . Полно. Граф Никита Иваныч пребывает все в той же должности… А что от наследника стал подале, так это им обоим на пользу. Я ведь знаю, его мечта была устроить в России регентство. Будто мало было примеров, сколь власть тогда жалка и слаба. Россия, как вы, наверно, уж поняли, слабой власти не признает.

Фонвизин . Ваше величество, представьте себе честного, чувствующего человека, видящего кругом себя пустую казну, в судах лихоимство, торговлю, придавленную монополией, бесчинство невежд над себе подобными, попирающих все законы. Он хочет действовать и узнает, что деятельность почти измена.

Екатерина . Лестно узнать, что на всю страну один есть деятельный сановник!

Фонвизин . Ваше величество, я лишь сказал, что вы и сами давно сознали: держава требует врачевания.

Екатерина . Неужто ж не ясно, что перейти к устройству державного благоденствия можно, лишь укрепив государство, защитивши целость границ и спокойствие наших окраин? Не я ль обнародовала Наказ? Не я ли теперь занята учрежденьем наших губерний? Но это, как видно, могут понять средь вас лишь те, кто ждать умеют!

Фонвизин . Ваше величество! Помилуйте, есть ли средь ваших подданных такие, кто не привычен ждать?

Екатерина . Право же, худо мне жить приходит. Вот уж и господин Фонвизин также хочет учить меня царствовать.

Фонвизин . Бог свидетель, я не способен учить и более легкой науке. Я умею лишь примечать.

Екатерина . А приметили ль вы и то, что писатели, сударь мой, – престранные люди? В особенности наши, российские. Признайтесь, что они очень походят на свое же простонародье, которое от ласки бунтует, но, встретя мощь, становится кротким. Не таковы ли и наши умники? Еще лишь в царствование моей тетушки рады были, когда языков им не рвали. Теперь у них языки целы, они и несут все, что им вздумается. Вот и поощряй просвещенье! Коли былое давно забыто, то неужто так трудно вспомнить, кто спас вас, ученые господа, от разбойника Пугачева? Право же, господин Вольтер лучше воспитан и лучше видит, сколько дано России благ.

Фонвизин . Ваше величество… такова Европа. Там вольнодумцы ведут себя, как маркизы, а маркизы – все вольнодумцы. Куды нам до них! Но сейчас перед вами самый примерный из ваших подданных и самый смирный из россиян. Спросите обо мне хоть кого, всяк скажет, что не обижу и мухи.

Екатерина . К мухам, может, вы и добры, к нам, бедным, зато не в пример суровы. Видно, ваш дар такого рода – и рады бы не грешить, а грешите.

Фонвизин . Ваше величество, я присмотрюсь, и коли он взял надо мной много воли, я покажу ему, кто из нас главный.

Екатерина . Я также балуюсь литературой, да очень посредственно пишу – так мне и не жалко терять время на государственные дела. Оставьте их мне, любезный друг. Автору «Бригадира» глупо вязаться с журнальной суетой. Пусть всякие трутни без вас жужжат, а живописцы без вас малюют.

Пауза.