Покровские ворота (сборник) Зорин Леонид

Денис Иваныч, вам тридцать лет. Это вместе и младость и зрелость. Уже и разум окреп, и силы еще довольно, чтобы свершить. Сейчас у вас тот счастливый миг, когда ваше будущее вполне от вас зависит.

Фонвизин . Ваше величество! Еще бы мне вашей благосклонности, и я бы вознесся как Ганимед.

Екатерина . Умейте ж мою благосклонность ценить…

Короткая пауза.

И думайте о вашей жене…

Пауза.

Которой я много желаю счастья.

Встает. Фонвизин кланяется.

Поручик, пригласите княгиню.

Мартынов . Ваше величество, она ждет.

Фонвизин уходит, раскланявшись с вошедшей Дашковой. Гости внимательно его разглядывают, стараясь прочесть на его лице его состояние.

Екатерина . Вот и встретились в Петербурге. Хотела я год провести в Москве, да не по нашему хотенью дело делается.

Дашкова . Увы!

Екатерина . Я обдумала вашу просьбу. И грустно терять вас на долгий срок, а делать нечего, если вас к тому призывает долг материнский. Тем более новые обстоятельства благоприятствуют вашей просьбе. Одна предерзостная особа ныне находится в Петербурге, и это безусловно способствует успокоенью горячих умов. С Богом, княгиня, и передайте мое напутствие князю Павлу.

Дашкова . Он будет хранить его так же свято, как я.

Екатерина . Вы едете в славную пору. Чрез несколько дней уже июнь.

Дашкова . Да, ваше величество, июнь. Месяц заветный. И сладко и горько мне на душе, когда он приходит.

Екатерина (помедлив, с неожиданной мягкостью) . Все вспоминаешь?

Дашкова . Можно ль забыть? В часы, когда все еще висело на тонком волосе, мы вдвоем, в Красном Кабачке, в тесной комнате, вместе на несвежей постели. Еще не зная – смерть или жизнь, но рядом, рядом – какое счастье! А как мы въехали в Петергоф, верхами, в преображенских мундирах. Я помню эту шляпу на вас, с ветвями дубовыми, из-под которой струились распущенные волосы. Ах боже мой, все было так близко! Осуществленье святых надежд, переустройство государства, приход золотого века, мой бог! О, простите мне, ваше величество, – я забылась.

Екатерина . Нет, отчего ж… Вспомнить приятно. Да много дел – некогда жить воспоминаньем. Езжай, княгиня. Дорога лечит. (Встает.) Вы всеконечно увидите там и господина Дидерота, так не забудьте ему сказать, что есть у него на хладном Севере друг, кому смелая мысль и ее гуманное направление близки особенно.

Дашкова (кланяясь) . Я передам.

Екатерина . Кто знает – будет Богу угодно, и встретимся мы в сем мире опять, возможно, новая наша встреча счастливее будет. Теперь прощайте.

Дашкова . Ваша правда – вверимся Богу. Я слишком долго вверяла себя мечтам и надеждам. Храни вас Господь, ваше величество.

Екатерина . И вас, княгиня.

Дашкова уходит. Почти сразу же, чуть оттеснив Мартынова, стремительно входит Григорий Орлов.

Что с тобою, Григорий Григорьевич?

Григорий . Господин поручик уже изволит морщить да хмурить свой белый лоб. Не знает, пускать меня или нет.

Екатерина . Пустое. У всякого, мой милый, своя обязанность. Не вскипай. Брат явился?

Григорий . Он не замедлит.

Екатерина . Все с дороги в себя не придет.

Пауза.

Я ему, Гриша, много обязана.

Григорий . Кроме Бога, ты никому не должна.

Екатерина . Дело уж больно тяжко было.

Григорий . Велела б, и я бы тебе послужил. Уж верно с чумой в Москве воевать не легче было.

Екатерина . Легче, Гриша. Тебе-то легче. А тут было нужно сердце твердое. Как у брата. Слишком ты добр.

Григорий . Вот за добро я и плачусь. Люди и боги на зло так памятливы, а на добродетель забывчивы.

Екатерина . Ты уж не хочешь ли, Гриша, вспомнить, как ты мне привез в Петергоф отречение Петра Федоровича?

Григорий . Мне про то вспоминать нет нужды. Этот день во мне вечно жив. ( Помолчав. ) Все тогда еще начиналось. Твое царствованье и наша любовь.

Екатерина . Вспоминаешь, мой друг, вспоминаешь. И поверь мне, что дело худо, если надобно вспоминать.

Григорий . Что поделаешь, в ком душа есть, те и помнят. А в ком ее нет…

Екатерина (гневно прерывая его) . Кто забывчив, про то не знаю, а вот кто здесь забылся – вижу.

Григорий . Так, государыня, виноват…

Екатерина . Уж тем виноват, что – себя не слышишь, да и не видишь. Любезный друг! Не так уже я непостоянна. Всякому следствию есть причина. Ты подстегни свой ленивый ум, да и попробуй себе представить девицу из немецкой провинции, попавшую в этот северный лед к полубезумному грубияну, отданную ему во власть. Девицу, у коей для этой страны нет как будто бы ничего, кроме иностранного выговора. И все-таки не Петровы дочери и не внук его, а она стала Петру наследницей истинной – не по крови, так по делам. А ты, мой милый, за десять лет так и не смог образоваться. Не смог себя приохотить к делу. Ах, Гриша, храбрость, и красота, и готовность к любовным битвам стоят многого, но еще из юноши не делают мужа.

Григорий . Чем же Потемкин так угодил? Своими прожектами, обещаньем устроить новую Византию и, буде у Павла родится сын, короновать его в Константинополе? И ты, государыня, веришь сказкам?

Екатерина . Не знаю, получим ли Византию, а Таврию мы уж приобрели. Не знаю, кто будет в Константинополе, а Новороссия заселится. Прожект Григория Александровича может казаться невероятен, но ныне империи потребны невероятные прожекты, а также невероятные люди.

Григорий . Гляди, государыня, как бы не было такой же невероятной конфузии.

Екатерина . Григорий Григорьевич, великой державе застой опаснее поражения.

Пауза.

Княгиня Екатерина Романовна отпросилась в Европу к сыну. Что, если бы и тебе постранствовать? Выветрить из души досаду.

Григорий . Спасибо тебе за мудрый совет. Так я и сделаю.

Екатерина . С Богом, Гриша. И сердца на меня не держи. Наше время веселым было, да, видно, срок ему миновал.

Григорий . Прощай, государыня.

Екатерина . Прощай, Григорий. Увидишь брата, пошли ко мне. (Оставшись одна, сидит задумавшись.)

Григорий выходит в зал и тотчас к нему устремляются любопытные взоры. И почти сразу же общее внимание перемещается. Вместе с всплеском музыки появляется Алексей Орлов. Он идет спокойно, никак не реагирует на пожирающее его глазами общество, изредка кому-то небрежно кивая.

Алексей (остановившись возле Григория) . Опомнись, Григорий, ты не в себе.

Григорий . Все кончено, брат. Иди. Зовет.

Возникает Мартынов.

Мартынов . Ваше сиятельство, пожалуйте к ее величеству.

Алексей . Ступай, поручик, я – за тобой. ( Под шелест голосов проходит к Екатерине. )

Григорий быстро уходит.

Екатерина . Здравствуй, граф. Каково тебе можется? В пути занедужил?

Алексей . Уж отлежался.

Екатерина . Сколько помню, ты не болел.

Алексей . Все в первый раз бывает в жизни.

Екатерина . И это правда. Любовь и боль.

Алексей . Брат мой ушел от тебя столь темен – вижу, изрядно тобой награжден.

Екатерина . Я его свыше мер наградила. Дальше можно лишь отставлять.

Алексей . Весело мне, государыня, слышать такие речи.

Екатерина . Что делать, граф.

Короткая пауза.

Все поминутно напоминают свои услуги и благодеяния. Все кругом мои благодетели. И Панин, и Дашкова, и Григорий. Можно подумать, все, что сделано, делалось не России, а мне. Можно подумать, что я сама пальцем не шевельнула, – все вышло в нашем отечестве без меня.

Алексей . Чем тебя, матушка, мы прогневали?

Екатерина . Все дружбы хотят, а в толк не возьмут, что на троне друзей не имеют.

Алексей . В былые дни мы от тебя другое слыхали.

Екатерина . Мало ли что. В былые дни ты, разлучившись с распутной девкой, не слег бы с тоски.

Алексей . Откуда, матушка, у тебя подобные занятные вести?

Екатерина . Не все тебе знать, Алексей Григорьевич.

Алексей . Быть может, один молодой дворянин, обучавшийся в Европе наукам, доносит и о моей тоске?

Екатерина . Чрезмерно много видите, граф.

Алексей . Правило у меня такое: идучи на трудное дело, видеть, что делается за спиной.

Екатерина . Не думала я, что победитель турецкого флота сочтет за подвиг схватить бессовестную бродяжку.

Алексей . Кто знает, матушка, что трудней.

Екатерина (вспыхивая) . Не рано ль, граф, с постели встали?

Алексей . Приказывай, я уже здоров.

Екатерина . Наглость развратницы выходит из всех пределов. Она осмелилась просить меня об аудиенции.

Алексей (усмехнувшись) . Она тебя, матушка, худо знает.

Екатерина . Уж пятый день стоит на своем. Нет у нас пыток, вот и упорствует.

Алексей . Нет пыток, есть кнут.

Екатерина . Что далее, граф?

Алексей (негромко) . Такая женщина, государыня, уж вовсе не для твоего кнутобоя.

Екатерина (встает, побледнев от гнева) . Тебе ее жаль? Так сладко было?

Алексей . Что с тобой, государыня?

Екатерина . Сладко? Очень уж хороша? Говори! (Бьет его по щеке.)

Алексей (глухо) . Что говорить-то?

Екатерина . А ей сейчас сладко? Вишь, как чувствителен. Как добросерд! Сатир, кентавр! Так сам и допросишь. Коли жалеешь. Без кнута.

Алексей . Богом прошу, избавь, государыня. Как мне допрашивать?

Екатерина . Как ласкал. Ты ведь улещивать искусник. Что мне ученого учить.

Алексей (поглаживая щеку) . Спасибо. Щедра твоя награда.

Екатерина . Это тебе – от женщины, граф. А государыня, будь покоен, – государыня наградит. (Распахнув двери во внутренние покои.) Проходи, Алексей Григорьевич. Скажешь моей Катерине Ивановне, чтоб проводила. Она и проводит. (С усмешкой.) Не хватятся тебя до утра?

Алексей склоняется к ее руке, медленно идет.

С тою же усмешкой она глядит ему вслед.

8

Петропавловская крепость. Голицын, Шешковский, Елизавета.

Голицын . Ее величество не пожелала принять вас, сударыня. Я получил письмо государыни. В нем она пишет, что не примет вас никогда. Ей известны ваша безнравственность, преступные замыслы и попытки присвоить чужие имена и титлы. Ее величество напоминает, что если вы станете в лжи упорствовать, то будете преданы суду самому строгому и суровому.

Входит Алексей, он останавливается на пороге, и Елизавета его сразу не видит.

Елизавета . И это все, что может сказать женщина женщине? Как страшно! О господи! Неужто на троне все человеческое уходит?

Голицын . Сударыня, я не могу допустить подобных слов об ее величестве.

Елизавета (обернувшись, увидела Алексея, бросилась к нему) . Алешенька!

Голицын . Граф, я вас оставляю. (Быстро уходит.)

Елизавета . Мой любимый, ты жив! Ты цел!

Шешковский (неопределенно усмехаясь) . Очень тревожилась, ваше сиятельство, очень болела за вас душой, что вы страдаете в заточении.

Алексей . Оставь нас, Степан Иваныч.

Шешковский . Иду. Блаженны ходящие в законе Господнем, как сказано в псалмах Давидовых. (Уходит.)

Елизавета . Алеша, что это означает? Он говорил мне, что ты был послан меня схватить, что все – обман, что нас венчал матрос ряженый…

Алексей . Выслушай…

Елизавета . Ведь это ж навет?!.

Алексей (глухо) . А если правда?

Елизавета . Правда? Постой! Ты обезумел! Какая правда? Да можно ли в мире прожить хоть час, если возможна такая правда? Такая измена?

Алексей . Было б изменой, если б я нарушил присягу и данное государыне слово.

Елизавета . Слово, данное мужеубийце! Присяга! Но ты присягал Петру! Что ж ты не вспомнил о присяге, когда душил своего императора? Присяга! Да есть ли на свете присяга выше той, что мы дали друг другу? Была ли когда такая любовь? Иль не было? И была лишь ложь? Ложь, ложь, ни словечка правды? Ни капли сердца! Ах негодяй, ах выродок… грязный палач… предатель…

Алексей . Молчи! Мне такого не говорят.

Елизавета . Не говорят? А я скажу. И ты послушаешь. И запомнишь. Будь проклят! И пусть мое проклятье преследует каждый твой шаг и вздох.

Алексей . Довольно!

Елизавета . И ты еще явился! И смог на меня смотреть! Смотри ж, любуйся на дело рук своих, Алеша! Меня здесь бьют и мучат. Франциску от меня увели, кроме платья – все отобрали. Минуты побыть не дают одной. В комнате моей неотлучно два солдата и офицер. Открою глаза – чужие лица. Закрою глаза – чужое дыханье. Я помешаюсь! Спаси меня!

Алексей . Послушай… Скажи им все, как есть.

Елизавета . Ах, верно… Ты пришел допросить. Что ж без кнута? Меня стегают. Стегай и ты. По тем плечам, которые ты ласкал так сильно. Возьми же кнут.

Алексей . Елизавета… Я так поступил, как долг велел. Орловы на безнадежное дело не идут. Орловы там, где выигрыш. На этом свете Бог судил одним побеждать, другим проигрывать.

Елизавета . Прочь! Убирайся! И передай своей государыне – суд человеческий мне не страшен, а перед Божьим судом я чиста. Еще ей скажи: я – лишь слабая женщина, зато осмелившаяся любить. И ради любви не убоялась все отдать, что имела, все! Впору ей со мной тягаться?

Алексей . Прощай! (Идет.)

Входит Шешковский.

Шешковский . Прощайте, ваше сиятельство. Сколь смертные неразумны.

Елизавета (вслед) . Алеша!.. Куда же ты?! Алеша… Милый… Во мне уже дышит твое дитя… Але-шень-ка-а!

9

Москва. У Алексея Орлова. Алексей, Кустов, две цыганки протяжно поют. Нервно вздрагивает Григорий. В глубине – Ферапонт Фомич.

Цыганка . Ах, ты слышишь ли?

Вторая . Разумеешь ли?

Цыганки вместе . Про любовь мою, про мою печаль?

Григорий . Ну, изрядно набедокурил. Точно Мамай прошел по Москве.

Алексей . Москва – мой дом. Мне здесь свободней, чем в Петербурге.

Ферапонт Фомич (со вздохом) . Куда свободней…

Алексей . Цыц!

Григорий . Сколько скул сокрушил! Девицу, дочь преклонных родителей, силой увез.

Алексей . Чего там – преклонных… Крысы приказные.

Ферапонт Фомич громко вздыхает.

Ферапонт!

Ферапонт обиженно поджимает губы.

Григорий . Достойная для Орлова победа.

Алексей . Девица отпущена с наградой. По виду – довольна.

Григорий . Эх, Алексей.

Кустов (негромко) . Все в свете суета, в котором мы живем. Все тленность, все ничто, мечта пустая в нем.

Алексей (Кустову) . Опохмелись, бочка бездонная…

Ферапонт (Кустову) . Непотребно и непочтенно…

Алексей . Завыл! (Ударяет кулаком по столу, Ферапонт смолкает.)

Григорий . Я, брат, пришел проститься. Еду в далекие края.

Алексей . С Богом. Да поскорее женись.

Григорий . На кузине?

Алексей . А хоть на ней. Она предобрая. По тебе. Ты ведь только по виду грозен.

Григорий . Помолчи, Алеша, не к месту.

Алексей . Сам же и расплодил врагов. Все они в руках твоих были. И тайн не было. Все ты знал. И про то, что донес Бакунин, и про голштинского посла. А уж как ты Гришке Потемкину дал подняться – век не прощу. Недоучка, рейтар, вахмистр, все постричься сулил, каналья. Так смиренничал, так кряхтел, ладаном провонял в синоде. А уж как на войну пошел? Волонтиром! Ведь вот мошенник!

Григорий . Не трави мне душу, Алеша!

Алексей . Знал бы, сам бы его пришиб. Ну, прощай. А я, брат, займусь лошадями. Давно мечтаю. Думаю свести две породы. От арабской и от фрисландской ох и выведу рысака! Вот уж будет конь – загляденье! Нет, лошадки лучше людей. Ноздри в трепете, ноги – луком, холка сыплется, грива плещет, круп играет, бока дрожат.

Кустов . Славно сказано, ваше сиятельство. Вам бы век да с конями жить.

Алексей . Обойдусь без твоих советов. Больно дерзок стал.

Кустов . Виноват.

Григорий . Брат, обнимемся. Бог лишь знает, снова свидимся или нет.

Алексей . Ничего, Орловы живучи. Ферапонт, проводи их сиятельство.

Григорий . Ну, прощай, господин пиит.

Кустов . Счастливый путь, ваше сиятельство, да вспомните, что писал вам Иван Семенович Барков:

Дай новы способы, великий муж, к тому,

Чтоб следовал народ примеру твоему.

Григорий хотел ответить, раздумал, махнул рукой, ушел.

Ферапонт идет за ним.

Алексей (слушает пение, потом – неожиданно) . Мыслил и я отбыть в Италию – не поеду.

Кустов . И то сказать – мудро поступите, ваше сиятельство. Нечего вам в Италии делать.

Алексей . Это еще почему?

Кустов . Свихнетесь.

Алексей (смотрит на него в упор) . Ну… продолжай…

Кустов . Богом клянусь! Коли в вас хоть малость осталась человеческая – свихнетесь.

Алексей . Жить надоело?

Кустов . Так не осталось? И малости?

Алексей . Молчи, скоморох. Много ты смыслишь в державном деле.

Кустов . Ничегошеньки. Ровным счетом.

Алексей . Знаешь ли ты, что самозванство царства рушит? Забыл Пугача?

Кустов . Полно, граф Алексей Григорьич, кто в нашем царстве не самозванец? Все ряженые, а державы отнюдь не падают…

Алексей (мрачно) . Ну, договаривай…

Кустов . А что касаемо мужичков и людишек худого достатка, то им, быть может, ваше сиятельство, не столь уж и важно, кем наречется нежданно явившееся лицо. Им ведь, коли по чести сказать, важна не вывеска, а перемена… (Смолкает.)

Алексей . Начал, так продолжай.

Кустов . Но тогда, что, если в некий день, нам неведомый, вдруг и вывески не понадобится? (Помедлив.) Стало быть, не в самозванстве суть.

Алексей . Вишь, мудрец…

Кустов . Где ж мудрец? Я не мудрец. Но растолкуйте, есть ли правда в том, что этакое могущество – флот, армия, тайная экспедиция кинулись на одну бабенку?

Алексей . Сгинь. В чем правда, и Бог не знает. Государственная нужда весит потяжеле, чем правда.

Кустов (с жалостью) . Вам виднее. А я лишь вспомню, как глядела она на вас, как от счастья едва дышала, так и думаю: глупы люди.

Алексей . До горячки допился, бражник?

Кустов . Маковой росинки не брал.

Алексей . Коли я говорю, что пьян, значит, пьян. А был бы ты трезвый, я бы живо тебя унял.

Кустов . Ухожу я от вас.

Алексей . Куда? Без меня в канаве подохнешь, захлебнешься в навозе…

Кустов . Пусть. Я – пиит, а пииты – с норовом.

Алексей (очень спокойно) . Далеко не уйдешь. Убью.