Схимники. Четвертое поколение Дорош Сергей

Глава 4

Недотрога

Признаться, я никогда не был хорошим следопытом. А выслеживать кого-то в горах просто не умел. Пришлось крепко думать, пытаться поставить себя на место Императора. А кого мне еще искать? По крайней мере, этот брат прислушается к моим словам. Я не думал, что он задержится в Золотом Мосту до утра, потому потратил уйму времени на поиски того, чего нет, – следа.

Проплутав по Иверским горам два дня, понял, что есть одно место, куда горцы не ходят. Это было странно. Названия «Гиблое плато» раньше я не слышал. И не понимал, почему столь удобное место пребывает в запустении. Тропы туда когда-то стерегли каменные башни. Но местные давно растащили их, пустив на постройку своих домов.

Голод я успешно подавлял, хоть и понимал, что поесть надо. Нельзя исчерпывать до донышка резервы тела, тем более что они могут мне еще понадобиться. Перед тем как подняться на плато, я поймал горного козла и свернул ему шею. Уверенность в том, что Император где-то рядом, крепла.

Гиблое плато. Ровная площадка посреди скал. За день его можно было пересечь. Здесь имелась плодородная почва, рощи настоящих деревьев и руины древнего города. Странно, я не заметил следов осады или штурма, хоть, конечно, время могло их изгладить. Но мне казалось, что город просто покинули. За тысячи лет природа взяла свое. Крепостные стены разрушились, дома стояли без крыш, сохранив лишь голые стены. Все, что было сделано из дерева, давно обратилось в труху.

Мои вещи остались в «Морском коньке». При себе был лишь нож. Свежевать им добычу тяжеловато – слишком уж он мал, – но выбирать было не из чего. Я насобирал сушняка, развел костер. Когда огонь прогорел, нанизал на прутики кусочки мяса. Мог бы поесть и сырым, но хотелось настоящей приготовленной пищи. К сожалению, соль осталась вместе с прочими вещами. Но голодный желудок не стал придираться к таким мелочам.

Мясо поспело. Я подбросил дров на угли. Огонь вспыхнул и набросился на привычную пищу. И я последовал его примеру. Глупо все вышло. Носился по горам, словно бурной и бестолковой деятельностью пытался извиниться за невмешательство в споры схимников, повлекшие столько жертв. Глупый вопрос – что было бы, если я принял предложение псеглавцев, или вильцев, или позже Мятежника и Императора? Удалось бы избежать смертей?.. Все произошло так, как произошло.

Чтобы укрыться от ветра, я расположился в старом доме, от которого осталось лишь две полуразрушенных стены. Удобно было сидеть, прислонившись к одной из них, расслабить тело. А отсутствие крыши – это даже хорошо. Звезды в ясном небе я ценил больше, чем укрытие от возможного дождя.

Полузабытое чувство одиночества я встретил как старого друга. Как давно мы не сидели вместе с ним у костра! Четырнадцать лет? Пятнадцать? Я скучал по ученикам, таким привычным, где-то даже родным. Что они думают обо мне, бросившем их учителе? Поймут ли когда-нибудь? И что странно, загадочного убийцы я не боялся.

Удивительное ощущение, словно во всем мире ты один. Нет других людей, нет шумных городов и тихих деревень, уютных домов, подмигивающих путнику светом в ночных оконцах. Есть лишь ты, костер, звездное небо и дорожный плащ, в который можно завернуться и заснуть. Хотя нет, плаща не было. Ночи в горах действительно холодные. Но когда подобные мелочи смущали схимников?

И вновь мысли мои возвращались к Золотому Мосту. Чем может показаться мое бездействие? Ленью? Трусостью? Безразличием? Каждый решит это для себя сам. Я же вижу одно – у схимников сила великанов. А великанам надо продумывать каждый свой шаг, если не желают они передавить кучу народу. Разве не это подтверждает то, что произошло в Золотом Мосту? Несколько великанов-схимников не нашли общего языка. И от их пляски содрогнулся самый большой город.

До моего слуха донеслись отзвуки чужих шагов. Кто-то старался красться. И по человеческим меркам, делал это неплохо. Не один. Я на миг сосредоточился, обратившись в слух. Девятеро. Четверых еле слышно, остальные заметнее. Иногда к звукам шагов добавлялось позвякивание оружия. И еще какое-то шуршание. «Сети», – сообразил я. А раз так, ко мне подкрадываются ученики кого-то из братьев. Поймать решили.

Шорох камней сзади, за стеной. Да, там целая гора всякого мусора. Впереди разглядеть семь силуэтов не так уж просто. Тем более что я в очередной раз пренебрег советом Атамана и смотрел в костер. Что поделать, не воин я. Если уж смотреть правде в глаза – выше разбойника так и не поднялся. Раз у противника численное преимущество, лучше убежать. Нападать стоит не только если вас больше, но и если есть чем поживиться. А поскольку нажива очень давно меня не заботит, ввязываться в драку не тянет никогда.

Те, что подкрадывались спереди, вышли в круг света, создаваемого моим костром. Они стали полукругом. Доспехи и вооружение имперских егерей я узнал сразу. Только наплечных пластин со знаками полков не хватало. А еще на поясе у каждого висела увесистая дубинка. Я усмехнулся. Во всех чувствовалось дыхание схимы. Значит, я не ошибся: ученики пожаловали. Зачем подкрадывались? Наверно, чтобы я не сбежал раньше времени. А зачем вышли в открытую? Наверно, поняли, что даже слепой и глухой схимник давно заметил бы их.

– Мы к тебе от Императора, – произнес один из них, делая шаг вперед.

Я узнал бы его. И семейное сходство с Барчуком ни при чем. У меня неплохая память на лица. Воевода Часлав, обладатель выдающегося подбородка. Ученик Императора. Предсказуемо. Каждый из братьев нашел своего схимника.

– Чего мой брат желает? – спросил я. – В нашу последнюю встречу я, кажется, все ему сказал.

Смысла спорить не было. Я искал встречи с Императором. И сюда пришел, чтобы меня нашли. Просто я соскучился по общению. Уже не раз было сказано, как оно важно для схимника. Ждал непредсказуемого поворота, красноречия, доводов. Увы, не все ученики в этом хороши.

– Император венедов и заведеев желает, чтобы ты, Искатель, предстал пред его светлым ликом.

– Иначе что?

– Повеление Императора – закон для подданных. Мы хорошо обучены, а ты один. Мне не хотелось бы принуждать схимника силой к покорности. Кажется, воля Императора в том, чтобы ты был с ним – или ни с кем.

Теплая улыбка появилась на моих губах. И не Часлав стал ее причиной. Зануда. Столько лет он был рядом. Я не замечал, как вырос мой мальчик. Его шаги не потревожили даже моего слуха. Просто серая тень появилась за спиной брата Барчука. Кинжал, висевший на поясе ученика Императора, поменял владельца. Холодное лезвие коснулось горла прежнего хозяина.

– А воля двух ладоней отточенной стали в том, чтобы твои братья не дергались, – прошипел Зануда на ухо бывшему наследнику вилецкого престола.

Два тела упали слева и справа от меня. Следом спрыгнули Барчук и Бешеная с мечами наголо, стали так, чтобы прикрыть своего учителя, не сподобившегося даже подняться на ноги. А из-за стены слева от меня вдруг вынырнул горец в мохнатой папахе. Дуло его ружья коснулось виска самого дальнего из имперцев.

– Не двигайся, не надо, – произнес он, ослепительно улыбнувшись. – Я нервный, могу нечаянно курок спустить. Забрызгаешь своих друзей мозгами.

– Мы всего лишь пришли поговорить, – пробормотал Часлав.

– Ты достаточно сказал, ученик Недотрога, – ответил Барчук. – А теперь все мечи и дубины – на землю. И без резких движений.

Имперцы промедлили только миг. Потом начали избавляться от оружия. Пришли в себя двое, подкрадывавшиеся сзади с сетью. Наверно, они собирались сбросить ее на меня со стены, если вдруг начну сопротивляться.

Пока Зануда держал кинжал у горла Недотроги, остальные отобрали у учеников Императора несколько арканов, предназначенных для меня, и скрутили разоруженных имперцев. Последним Барчук собственноручно связал брата. Тот молчал, лишь бросал недобрые взгляды.

А меня переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, радость, что вновь вижу своих учеников, своих детей в схиме. А с другой – горечь. Я пытался уберечь их, но они приняли свое решение. Кто я, чтобы отбирать это право? И гордость за них мешалась с недоумением: где же Малышка?

– Ну вот, учитель. – Зануда хлопнул по плечу одного из связанных имперцев. – И никакой опасности.

– А кто тебе сказал, что она была? – спросил я.

– Ну мы ведь все знаем, как ты не любишь драться. А они могли и мечи применить.

– Драться я, конечно, не люблю. Но умирать люблю еще меньше.

– То есть ты бы сопротивлялся?

– Конечно. Гораздо интереснее, что вы здесь делаете. – Я подпустил строгости в голос.

– Ты сам сказал, чтобы мы шли куда хотим, – небрежно ответил Барчук. – Мы захотели вслед за тобой. Правда, следы ты запутывал знатно. Погонялись мы за тобой по горам!

– Да не запутывал я ничего, – ответил, уже не в силах сохранять недовольное выражение лица. – Сам заплутался. А что с Малышкой? Где она?

– Последовала твоему совету: пребывает в Золотом Мосту, – хмуро пробурчал Зануда. – Схима – не для всех. Иногда, чтобы идти по ее пути, нужна смелость. А Малышка так малышкой и осталась.

– А это кто? – Я кивнул на улыбчивого горца, который сейчас проверял узлы на веревках, что-то бормоча на иверском наречии и иногда посмеиваясь своим словам.

– Проводник наш, Варданом зовут, – ответил Зануда. – Сперва подрядился до Гиблого плато нас довести, а потом решил и дальше сопровождать.

Услышав, что говорят о нем, горец приблизился. Ружье его висело за спиной, на поясе красовались сабля и длинный иверский кинжал, который по традиции носили спереди. Ивер низко поклонился. В каждом его движении сквозило неприкрытое уважение.

– Наслышан о мудрости твоей, Искатель, – произнес он, сверкнув белозубой улыбкой. – Позволь сопровождать тебя в этих горах, дабы путь твой был прямым и легким.

– Я никогда не против хорошего попутчика.

Горец оглянулся на Зануду. Мой ученик ободряюще кивнул. На вытянутом лице Вардана, заросшем густой черной бородой, блуждало выражение замешательства и даже робости, чего в иверах я никогда не замечал. Уже догадываясь, о чем он еще хочет просить, я сохранял молчание. Пусть сам решится.

– Почтенный Искатель… – Он вновь поклонился. – Возьми меня в ученики, прошу тебя.

– К чему тебе это? – покачал я головой. – Вижу, ты из тех людей, кто ценит силу. И кажется мне, живешь ты не от своих трудов.

– Многие называют меня абреком, когда я этого не слышу, – подтвердил ивер.

– Ты насмотрелся на моих учеников, увидел их силу и загорелся желанием стать таким же. Но схима – это прежде всего тяжелый труд. Когда обретешь столь желанную силу, ты поймешь, что уже не хочешь применять ее так, как раньше. А если не поймешь, то никто тебя не станет обучать до конца. Схима – это новая жизнь. Готов ли ты ради нее отбросить старую?

– А что у меня в ней есть? – горько произнес он. – Живу, как зверь, блуждаю по горам, спасаюсь от кровников. В чем-то сам виноват, что-то жизнь заставила сделать. А сколько смогу от всех бегать? Рано или поздно кто-то выстрелит раньше меня. Те, от кого я защищаюсь, ничего плохого мне не сделали. Просто когда-то я убил их родича. Они в своем праве. Но и я умирать не хочу. Не знаю, готов ли к новой жизни, к тяжелому труду, о котором ты говоришь, но прогнать меня всегда успеешь. Хочу хотя бы попробовать.

– Честный ответ, – кивнул я. – Зануда, как вы будете называть своего нового брата?

– Абрек, – ответил тот. – Пусть помнит, из-за чего пошла вразнос его прежняя жизнь.

– Что ж, Абрек. Мы с тобой еще поговорим. А сейчас тушите костер. Мы уходим.

– Куда пойдем? – спросил Барчук.

– Навестим моего брата Императора. Хочет он со мной поговорить, и я хочу того же.

– Выходит, зря мы вмешались? – нахмурилась Бешеная.

– Почему же зря? Одно дело явиться под стражей, другое – привести эту стражу связанной. Брат мой Император никогда не умел вовремя понять, кого не стоит трогать. Надо учить.

У моих учеников нашелся запасной конь. Принадлежал он Абреку и вез поклажу. Ее распределили между всеми поровну. Признаться, я был рад сесть в седло. Горные тропы каменисты. Мои сапоги не были предназначены для них. И хоть я мог путешествовать и босиком, верхом все же лучше. Горец пустил имперцев вперед, предварительно связав гуськом и прикрутив конец аркана к луке седла. Вот такой забавной процессией мы и двинулись сквозь руины древнего города.

Странно, только при учениках моего брата не обнаружилось цепей. Неужели они наивно полагали, что, даже если удастся меня оглушить, простые веревки надолго сдержат схимника, когда он придет в себя? Я поравнялся с ивером. Он держался в седле с грацией прирожденного наездника. Ружье наготове, упертое прикладом в стремя. Сам Абрек зорко следил за пленниками.

– Ты понимаешь, что для своей родни теперь умер? – спросил я.

– Зануда рассказывал мне про жизнь схимников, – ответил он. – Меня никто не ждет. Разве что только мать. Она – единственная, кто не давал мне забыть про свой род и окончательно превратиться в дикого зверя. Но о матери позаботятся. А остальные только порадуются, что меня больше нет.

– Как же ты до жизни такой докатился?

– Рос без отца. Он чужаком был. Из города. Мать полюбила его, он старался во всем быть настоящим ивером. Хотел, чтобы мать им гордилась. Глупый был, не понимал, что он ей дороже всех на свете, раз уж решилась взять его в мужья даже вопреки воле дяди Бескена.

– А кто он такой, этот Бескен?

– Старший в роду. Мать младше него на пятьдесят лет где-то.

– Так что же с отцом случилось?

– В пропасть свалился, – произнес горец, и голос его не выражал никаких чувств. Но я понял, эта рана давно затянулась. В отличие от Зануды горец умел оставлять прошлое прошлому. – Хотел доказать, что стал настоящим горцем. Никто его не остановил, хоть все понимали: не стоило ему лезть на ту кручу. Не спрашивай, зачем он полез. Я не знаю и сам.

– И что, не нашлось того, кто мог бы заменить тебе отца?

– По-разному было. Хватало и тех, кто к матери приглядывался. Стрелять да саблей владеть меня учили, как и всех остальных. А чтобы по-настоящему стать тем, кем бывает отец для сына, – таких не нашлось. Отчасти в том и моя вина. Другие дети не считали меня настоящим горцем, вот я в себе и замкнулся. По юности вспыльчив был без меры. И как-то само получилось…

Он замолчал, покачал головой, дернул за аркан, придерживая пленников.

– Само получилось, что убил?

– Да. Глупая пьяная драка. За такое у нас осуждают больше, чем за простое убийство. Вино создано, чтобы веселить сердца и разгонять кровь. А уж никак не для того, чтобы напиваться им до беспамятства и не помнить, кто с тобой рядом – друг или враг. Я убил, будучи гостем. Только поэтому мне дали покинуть аул. А дальше – покатилось, словно камень в пропасть. Понимал я, что нельзя так, что менять что-то надо, а как – не знал.

– Потому и ухватился за схиму?

– Отца я плохо помню, но мать говорила, он бежал из Золотого Моста, потому что нажил там слишком много врагов. Аксакалы потом лишь головой качали, говорили, что весь в отца я удался. Такой же неспокойный. Может, так и есть, а значит, суждено мне родные места покинуть.

– Чего же в город не пошел?

– Не люблю я его. Людно, душно, тесно там. А Зануда говорил, что схима – она для таких и создана, которым в обычной жизни тесно. Вот только зачем она, так и не смог объяснить.

– Этого тебе и я не объясню.

Мы пересекли Запретный город, как называл его Абрек. Когда миновали остатки крепостных стен, я сразу заметил вдали огоньки двух костров. Имперцы повернули к ним и прибавили шагу.

– Тише вы! – Зануда вылетел вперед, тесня конем особо резвых. – Не спешите, один хрен перед Императором своим связанными предстанете.

Мы остановились, не доезжая до костров. Ученики недоуменно посмотрели на меня.

– Кто хочет говорить, пусть сам приходит, – сказал я. – Пленников можете вернуть их хозяину.

– Зануда и Абрек, отведите пленников к Императору, – тут же начал распоряжаться Барчук. – Я за дровами, а Бешеная пусть посмотрит, чего у нас из съестного. Ужин будем готовить.

– Ужин, – проворчал Зануда. – Нормальные люди скоро завтракать сядут, а мы еще не ужинали.

Тем не менее все тут же бросились исполнять приказы. До сих пор Бешеная была среди учеников главной, и всех это устраивало. И вдруг ее сменил бывший воевода егерей. Удивительного в этом мало. Барчук привык командовать. Другое дело, что даже Зануда, чем-то напоминающий мне Мятежника, не стал возражать.

Я не спешил слезать с коня, окинул взглядом равнину, посмотрел в сторону костров. У одного разглядел пять силуэтов. Люди спали, завернувшись в плащи. У другого сидели двое. Так же, как и я, смотрели в огонь, презрев наставления Атамана. Они даже не обратили внимания на приближающуюся процессию из девяти связанных и двух сопровождавших их всадников.

Бешеная времени зря не теряла. Ловко орудуя ножом, сняла верхний слой дерна, сноровисто выкопала ямку для костра, быстро перебрала припасы, уже прикидывая, что будет готовить. Оказалось, ученики мои запаслись пищей как для дальнего перехода. Вяленое мясо и солонина были отложены в сторону. Эта пища хранится долго. Девушка извлекла из сумки кусок сырого мяса, завернутый в тряпицу, прибавила к этому остатки убитого мною козла. Рядом выложила мешочек с крупой, какие-то ароматные травы и то, чего мне не хватало: кожаный мешочек с солью.

Приехали Зануда и Абрек, начали расседлывать коней. Я спешился, присел напротив Бешеной. Девушка привычно развела небольшой костер, используя валявшиеся повсюду тонкие веточки и сухую траву. Вернулся Барчук, начал подкидывать дрова в разгорающийся огонь. Вся эта привычная суета, годами отработанная четкость успокаивала меня. Словно что-то было не так, а теперь, с возвращением учеников, вновь стало на свои места. Абрек с Занудой легко обнаружили небольшой ручей, принесли полный котелок воды.

Вскоре на костре уже булькало аппетитное варево, и Бешеная возилась с похлебкой, в которой мяса оказалось больше, чем крупы, отгоняя непрошеных помощников, готовых выхватывать куски прямо из кипятка. Она прекрасно понимала, что братья просто дразнят ее, и шумела на них скорее для порядка, по привычке.

Снег на вершинах гор, ограждавших плато с востока, окрасился алым. Тихо фыркали пасущиеся кони. Ароматный дух от котелка лучше всяких слов говорил о том, что еда скоро будет готова. Ученики расстелили войлочные подстилки вокруг костра, чтобы не сидеть на голой земле.

Мы только приступили к трапезе, когда сзади послышались шаги. Шли двое.

– Не раньше, не позже, – проворчал я.

– Ну у схимников нюх хороший, – хохотнул Зануда. – А у Бешеной похлебка удалась.

– Еще бы, столько мяса бросить, – усмехнулся Абрек.

– Здравствуй, брат. – Голос принадлежал Императору.

– И тебе здравствовать. Подходите, садитесь, угощайтесь, чем богаты.

Ученики посторонились, и они сели напротив меня, два брата, два непримиримых врага. Император как-то потускнел – потух блеск глаз, отчего они, казалось, приобрели болотный оттенок. Одежда заляпана грязью, волосы давно не знали гребня. Их цвет стал каким-то бурым. Рыжая многодневная щетина на подбородке. И веснушки уже не так заметны, словно стерлись. Он изменился за эти несколько дней. Сейчас казался старше даже Отшельника, каким я того помнил.

Устроившийся рядом, скрестив ноги, Мятежник тоже изменился. От него веяло спокойствием. Волосы собраны в тугой хвост, впервые на моей памяти он облачился в антскую кольчугу. Сейчас напоминал того Мятежника, которого я знал до схимы, воина, еще не утратившего блеска княжеского терема, знатного человека, совершенно случайно затесавшегося меж разбойников да бунтарей. Наверно, если спросить у кого постороннего, кто из этих двоих Император венедов и заведеев, десять из десяти указали бы на Мятежника.

– Вот так выходит, брат, – произнес он, принимая из рук Бешеной миску с похлебкой и кусок суховатого ржаного хлеба. – Ты удивлен?

– А ты когда-нибудь видел меня удивленным? Чего нового-то? Опять схимники разделились пополам, а я меж ними. И вновь вам надо, чтобы я принял чью-то сторону, что-то решил за вас. Угадал?

– Не совсем, – ответил Император. – Ты прав был, Искатель, надо было нам оставить все как есть.

– Надо же. – Моей желчи хватило бы на десяток Императоров. – И как ты пришел к этой светлой мысли?

– Мои ученики погибли. – Он проигнорировал мой тон. – Самые лучшие. Ты видел, с чем я остался? Из большинства даже нормальных схимников не получится… – Император запнулся. – Паучиха погибла, – наконец назвал он главную причину.

В тот момент я еще не знал о смерти Ведьмы, но легко представил всю глубину его скорби. Раз эти двое умудрились пройти рука об руку все годы после обучения, между ними было настоящее чувство, глубокое, на всю долгую схимничью жизнь. И вот он остался, а она ушла.

– Погибла, прикрывая меня, – добавил он твердо, словно сам себя бичевал этими словами. – Ты говорил, Ловец говорил, что-то происходит, надо отложить мелочные дрязги, а мы не слушались, словно дети. И вот осознали, до самых печенок прочувствовали, а собирать некого.

– Механик, видать, не прочувствовал.

– Мертв он, Искатель, – хмуро сказал Мятежник. – Взорвался. Всю жизнь посвятил изобретениям своим – и от одного из них погиб.

– А Ведьма? – спросил я, почувствовав, как прерывисто забилось сердце.

– В городе она оставалась, – произнес Император. – И лучше там пусть и остается. Ученики ее там же.

– Хорошо, – кивнул я.

Почему-то верилось, что после отбушевавшей грозы Золотой Мост – самое безопасное место в мире. Наивно. Вот сейчас сижу, вспоминаю тот разговор – и понимаю: не солгал ведь Император ни слова, ни полслова. И ученики Ведьмы в городе остались, и она сама. Только умолчал, что никуда уйти его сестра уже не сможет. Я ведь не знаю даже, предали ее тело земле или нет. Кто станет об этом беспокоиться среди безвластия, поглотившего Золотой Мост после гибели Механика? Не знаю, есть ли у нее отдельная могила и где она.

– Почему ты на Золотой Мост вновь не пошел? Я думал, здесь несколько отборных полков тебя ждут. А на деле – горсть учеников.

– Были полки, – кивнул Император. – Отослал я их обратно.

– Зря не довел план до конца. Оставалось чуть-чуть нажать.

– Это не мой план, а ее. Даже учеников моих уговорила ничего мне не открывать. Убедила, что это необходимо для Империи, что я слишком мягок, не соглашусь на штурм, а он – единственный шанс захватить Золотой Мост. Мои собственные ученики утаили от меня это. Искатель, какой я Император, если даже они меня не послушались?

– Это их право. Право решать.

– За меня?

– За себя. Они верят в твою Империю и готовы пожертвовать ради нее даже твоим расположением. Это говорит о многом. Почему же ты разочаровался? Знаю, ты любил Паучиху больше, чем можно представить. Но она хотела, чтобы Империя крепла. Ты сделал это ее мечтой, а теперь отступаешь.

– Мало всего этого, – покачал он головой. – Мечей мало, и песен, придуманных Ведьмой, мало. Нужно нечто большее. Что у меня вышло бы? Лоскутное одеяло. А мы, схимники, стали бы нитями, сдерживающими эти лоскутки. Но рано или поздно пришлось бы уйти в дикие места, воспитывать новых схимников. Что застану я, вернувшись через тридцать лет? Законно правившие династии уничтожены почти все. Кто вступит в борьбу за власть? Сумеют ли простые люди сохранить то, что я построил? Как? Оружием? Но на любую силу найдется управа. И будут на месте воюющих княжеств…

– Каждое княжество разорвут на куски уцелевшие знатные роды, – подсказал Мятежник. – Получится еще больше княжеств. Имперская армия – молот, способный раздавить любое сопротивление. Но чем поможет он против роя пчел?

– Брат прав, – подтвердил Император. – Это я и хотел сказать. И странно мне, что ты, противник Империи, сейчас укоряешь меня за то, что я в ней разочаровался.

– Не укоряю. Понять тебя хочу.

– А чего меня понимать? Паучиха мертва. А без нее я никто, полчеловека. Но у меня осталась схима. И остался убийца, уничтожающий ее. Вот только ученики… Не могу отослать их: не соглашаются покинуть меня.

– Не волнуйся, – усмехнулся я. – Мои обалдуи тоже следом поползли.

– А где девушка-скрипачка? – Глаза брата вдруг сверкнули прежним огнем.

– Как ни странно, она оказалась послушной.

– Это неправильно, – лихорадочно заговорил он. – Послушай, брат, двое твоих учеников… Барчук и Малышка… Они Лихославичи, наследники двух великих княжеских родов. Они должны пожениться. За ними пойдут люди… Барчук так вообще потомок вилецких и острожских князей. Малышка – единственная наследница Корчева. Они могут стать повелителями моей Империи. Их дети…

– Осади, брат, – оборвал я его сумбурную речь. – Барчук любит Бешеную.

– При чем здесь любовь? Пусть любит кого хочет. Как это с брачным союзом связано? А их дети могли бы родиться схимниками.

– Горе лишило тебя разума! – воскликнул я. – Схимниками не рождаются!

– Это ты не понимаешь. Схимники не рождались до сих пор. Мы хотели основать династию схимников! Нам нужен был ты. Две пары. Наши потомки…

– «Папка – схимник, мамка – схимник, а ребеночек – заморец», – вспомнилась старая шутка.

– Разве это возможно? – удивился Мятежник.

– Я не знаю. – Император сник. – Паучиха считала, что у нее получится. Главное – понять, как влиять на плод в утробе, чтобы он родился уже со способностями схимника.

– Почему же не попробовали?

– Да как-то все не до того было. Думали, впереди море времени.

– Все мы думаем, что времени еще много, – печально улыбнулся я. – Но даже схимник не знает своего часа. Нет, брат. Я не собираюсь принимать решения за моих учеников. Убедить их несложно, тем более мне, но просто не стану. Считаешь, династия схимников будет тем самым, «чем-то большим», чего не хватает твоей Империи?

– Да! И будет!

– Нет. Схима – это труд. Посмотри, как изменило обучение всех нас. Далеко ходить не надо. Вон сидит Мятежник. Расскажи-ка, брат, что ты делал, когда расстался с учителем? Разве не смог бы ты вернуть свое княжество?

– Смог бы. И легко, – кивнул тот. – Сам ведь знаешь.

– Так почему не вернул?

– А зачем? Не подумай, Искатель, не ради власти я сражался, когда мы с тобой встретились впервые. Видел несправедливость, хотел искоренить. А потом вернулся, окинул все взглядом – и понял: ничего я не достигну силой. Ну сброшу потомков своего дядюшки. И что дальше? Всех сволочей не передушишь. Будь ты хоть трижды схимником, а в десяток мест разом поспеть не сможешь. Нужно нечто большее, а что – я тогда и не знал.

– Почему же против Империи взбунтовался? Неужели нашел это «нечто большее»?

– Думал, что да. Сперва меня привлек образ жизни антов. Казалось, так и надо жить. А потом понял: слишком уж они замкнуты в себе. Из поколения в поколение одно и то же. Любые ростки вольнодумства уничтожаются без жалости. Но без них ведь и схимы не будет. Анты закостенели в прадедовских обычаях. Остальные народы назад не загонишь в рамки традиций. Рано или поздно северян просто уничтожат те, кто умеют думать по-новому, не отвергать что-либо просто потому, что их отцы и без этого прекрасно жили.

– И давно ты это понял? – усмехнулся я.

– В Золотом Мосту. Когда ты убедил антов, что это – не их война. Все решили возвращаться домой, но двое захотели остаться со мной. После этого для остальных псеглавцев они умерли. И казалось бы, сторожевые псы антского народа прикоснулись к схиме, должны понимать, когда время для традиций, а когда – для новых идей. Но на них лежит все тот же антский отпечаток. Полноценных схимников из них не выйдет.

– Надо же, – тихо проговорил я. – Император, человек, мечтающий об Империи. Сам ты мало на что способен, зато великолепно вдохновлял последователей. Без тебя сама эта идея не возникла бы. Мятежник, вечный бунтарь. Хоть одно из твоих восстаний увенчалось успехом? Нет. Но в вашей тройке, где Атаман был руками, а Механик – головой, ты стал сердцем. Недолго вы решали, что одержит верх – четкость мыслей Механика против хитрости и умения плести интриги Паучихи. Дух свободы Атамана – против духа подчинения, заложенного в песнях Ведьмы. Идея объединения и единого пути для всех – против идеи свободы выбора для каждого. И вот вы двое забыли все – реки крови, погибших учеников, боль потерь. И я, Искатель, так ничего и не нашедший. Вы сидите передо мной, готовые объединиться?

– Схима, – столь же тихо произнес Мятежник.

– Она в опасности, – подтвердил Император. – Таково наше учение, что послушники с готовностью жертвуют собой ради наставника. Но и мы должны быть готовы к подобной жертве ради схимы. Мы не слушали тебя – и поплатились. Теперь мы пришли, чтобы слушать.

– Странно, вам не кажется? – спросил я. – Мы трое шарахались от оружия, как простые люди от зачумленного города. Казалось бы, кого, как не нас, убивать первыми? И вот Атаман мертв, погиб Караванщик, Отшельник, Бродяга, рубака посерьезнее Ловца, – его тоже нет. Паучиха. Егерь и Ловец затерялись неизвестно где.

– К чему ты ведешь? – спросил Мятежник.

– Странно все это. Возможно, мы чего-то не знаем о схиме? Возможно, просто, решившись взяться за оружие, мы становимся уязвимыми?

– А Механик? Я ни разу не видел его с мечом.