Шок от падения Файлер Натан
— Почти полдень. Вставай, а то опоздаешь.
Я глубоко вздохнул. Простыни пахли потом и грязью.
— Никуда я не пойду.
— Не говори глупости.
— Пришлют по почте.
— Я тебя не слышу. Можно войти?
— Я сказал, пришлют по почте.
Войдя, она тихонько хлопнула дверь, а потом вздохнула и покачала головой.
— В чем дело?
— Ты даже не встал с постели, — сказала она.
— Я спать хочу.
— Мне казалось…
— Я не говорил, что пойду.
Одним движением она подняла валявшуюся на полу одежду и бросила ее в корзину со стиркой. Стоя посреди комнаты, мама, конечно, не могла не заметить маленькую трубку и коробку с «чертовым зельем» на столике рядом с кроватью, но притворилась, будто ничего такого не видела, и, быстро повернувшись к окну, раздернула занавески.
— Мэтью? Что это?
Мои занавески меня не устраивали, потому что из-под них просачивался свет, тогда я взял несколько пустых коробок из-под хлопьев, расплющил и приклеил к стеклу скотчем.
— Это еще зачем?
— Не трогай! Без них слишком светло.
— Днем должно быть светло, а у тебя тут как в пещере.
— Оставь.
Мама так и осталась стоять с рукой, протянутой, чтобы убрать картонки. Потом она снова задернула занавески, повернулась ко мне и уперла руки в бедра:
— Если у тебя кончился дезодорант, то почему ты не внесешь его в список? Я же не могу следить за всем, что нужно покупать. Для этого список и нужен.
— Слушай, о чем ты? Я разве что-нибудь говорил…
— Тут душно. Мне нетрудно купить тебе «Линкс» или еще что-нибудь, только ты должен внести его в список, потому что…
— О, господи! Я тебя сюда не приглашал.
— А если вдруг к тебе зайдет кто-то из друзей?
— Кто, например?
— Да кто угодно. Джейкоб, например. Дело не в этом. Пожалуйста, прошу, ради меня. Пожалуйста, Мэтт. Даже если тебя самого не интересуют твои отметки, для меня это по-прежнему важно.
В жизни каждого человека существуют вехи. События, которые делают какие-то дни особенными, не похожими на другие.
Вехи начинаются, когда мы еще слишком малы и не знаем об их существовании — это день, когда мы произнесли первое слово и когда сделали первые самостоятельные шаги. Когда первый раз в жизни обошлись ночью без памперса. Когда узнали, что другим людям тоже бывает больно, и когда с наших велосипедов сняли боковые колесики.
Если нам в жизни повезло — а мне повезло, я знаю — нас все время кто-то поддерживает на этом пути. Никто не проплыл за меня бассейн от бортика до бортика, но отец возил меня на плавание, хотя сам так и не научился плавать, и когда мне выдали значок с тигром Тони, в знак того что я теперь могу самостоятельно проплыть пять метров, мама аккуратно пришила его на мои плавки. Я помню множество вех из моего раннего детства: это были и их вехи.
Мама опустила руки, потом сложила их на груди, но в конце концов снова вернула их на прежнее место.
Она нервничала, вот и все.
— Даже если тебя самого не интересуют твои отметки, для меня это по-прежнему важно.
Сначала она проснулась вместе с отцом и отвезла его на работу. В машине они слушали радио. Я не могу знать наверняка, но догадываюсь. Это как раз то, что называется «обоснованное предположение». Передавали местные новости. Корреспондент вел репортаж из какой-то школы, они толком не разобрали из какой. Вполне возможно, что и из моей. Корреспондент сообщал, что средний балл выпускных работ в этом году опять вырос на миллионную долю процента, что мальчики сокращают отставание от девочек, что процент обучающихся на дому вырос, но незначительно, и мама вдруг почувствовала, что в животе у нее все перевернулось. Тут репортер обретает региональный акцент и, обращаясь к группке визжащих девчонок, приглашает одну для непременного интервью. Ну-у, четыре «A» с плюсом, пять «А» и две «B», говорит она, задыхаясь от волнения. Да, и одна «С» по математике, девчонка хихикает. Ненавижу математику.
Выйдя из машины, отец на минутку останавливается.
— Он умный мальчик. Думаю, он неплохо написал.
Мама тихо отвечает:
— Да, я знаю.
Это только догадки, но они «хорошо обоснованы».
Машины едва ползут, с неба сыпется мелкая морось — без дворников уже не обойтись, но они скрипят по стеклу — и мама позволяет себе немного помечтать об идеальном утре.
В это утро, в идеальное утро, она вернется домой и застанет меня уже вставшим с постели. Я буду ждать ее на кухне. Я сделал себе тосты, но не могу проглотить ни кусочка. Я слишком волнуюсь.
— Ты отвезешь меня, мам? Просто… Мне бы хотелось, чтобы ты была там.
— Конечно. — Она улыбается. Она сидит рядом со мной за столом и откусывает изрядный кусок от моего тоста.
— Теперь послушай, — говорит она.
Теперь послушай.
Послушай.
Послушай.
Стоя в пробке, она репетирует.
Ее голос должен звучать безупречно. Нежно и успокаивающе. Никакого занудства. Никаких «считаю до десяти и начинаю снова» с визгливыми интонациями, которые я научился передразнивать, доводя ее до исступления.
— Теперь послушай. Тебе не о чем беспокоиться. Ты много работал и сделал все, что мог. Правда, Мэтт. Это единственное, что имеет значение.
Потом появляются сомнения. Наверное, они были с самого начала, но она только сейчас обратила на них внимание. Как на крупинки дождя на ветровом стекле. Если смотреть вдаль, их сначала не видно, но как только ты их в первый раз замечаешь, от них уже невозможно избавиться. Чтобы это утро было идеальным, нужно, чтобы ему предшествовала целая череда идеальных дней, когда я действительно много работал и делал все, что мог.
А теперь — я догадываюсь, я только догадываюсь — передняя машина давно уехала, и водители, стоящие позади, сигналят без остановки. Мама паникует, и двигатель глохнет.
Добравшись до дома, она уже вся на нервах. Вместо того, чтобы будить меня и везти в школу, ей хочется самой принять желтую таблетку и улечься в постель.
— Я туда не пойду, — повторил я. Пружина матраса задребезжала под челюстью. — Результаты необязательно забирать самому. Так было написано в письме. Если ты за ними не явишься, их пришлют по почте.
— Но… Ведь так нельзя. Пожалуйста. Я тебя отвезу.
— Я не поеду.
У мамы были свои теории на этот счет. Они сгустились в темноте перед моей кроватью.
— Ты нарочно хочешь меня обидеть? — спросила она.
Я перевернулся на другой бок, давая понять, что разговор окончен.
Как она вышла, я уже не слышал.
Приподнявшись над седлом, я крутил педали все быстрее. Налегая на руль. Цель была далеко. Очень далеко, но с каждым оборотом педалей она становилась все ближе и ближе.
Я оторвался от земли и летел высоко в небе, среди стекла, кирпича, бетона.
Переднее колесо пересекло ее колени, туловище, голову. Я мчался вперед.
У меня получалось. У меня действительно получалось.
Вы сами знаете, как это бывает во сне.
Та же история
Сегодня только пятнадцать минут, а потом — на укол. У меня проблемы с таблетками, и поэтому меня ждет длинная, острая игла.
Каждую неделю стороны чередуются.
Но сейчас я не хочу об этом думать. Лучше не думать до тех самых пор, пока тебя не поведут на укол.
Все, задолбали.
Я возвращаюсь домой.
ЧУВСТВУЙТЕ СЕБЯ КАК ДОМА
Я вам еще не сказал, где я живу.
Наверное, это неважно. Но я расскажу, потому что по ходу чтения у вас в голове складываются какие-то картины. Чтение — это вроде галлюцинаций.
Представьте:
Пепельно-серое небо над многоэтажным домом, выкрашенным в зеленовато-желтый цвет. Поднимаемся. Нам на шестой. Квартира 607. Заходите. В узком, темном холле валяются старые кроссовки, бутылки из-под кока-колы, бумажные стаканчики и бесплатные газеты.
Налево — кухня, извините, что не прибрано. Чайник выдувает пар на ядовито-зеленые обои. На подоконнике стоит пепельница, и если открыть жалюзи, половина Бристоля будет у вас как на ладони.
Ну, и вы тоже будете на виду.
Туалет прямо по коридору, но задвижка плохо закрывается, придется подкладывать под дверь клинышек. На потолке — паутина с засохшим в ней пауком. Бритвенные лезвия затупились, зубная паста — кончилась.
У меня маленькая спальня, с матрасом на полу и пуховой подушкой, купленной в шикарном универмаге «Джон Льюис» почти за пятьдесят фунтов. В комнате пахнет бессонницей и марихуаной, и посреди ночи можно услышать, как соседи переругиваются прямо у тебя над головой.
В гостиной парочка половиков прикрывает дыры в ковре. Я провожу тут большую часть своего времени и поэтому стараюсь поддерживать порядок, но комнатка такая маленькая, что все равно выглядит захламленной. У меня нет ни телевизора, ни радио. На деревянном столике у окна лежит книга под названием «Жизнь с голосами» и листочки с моими набросками и прочей писаниной.
В дальнем углу, вдоль задней стены, за креслом и занавесками, — спутанная масса из пластиковых трубок, перепачканных бутылок и банок. Это все, что осталось от моего спецпроекта.
Сегодня у меня тепло, потому что я включил газовый калорифер. Обычно я этим не заморачиваюсь, но сегодня четверг, и, значит, ко мне придет бабушка Ну. Честно говоря, я бы не хотел, чтобы она приходила, потому что боюсь, как бы она не поскользнулась на льду. За последнее время у нас выпало много снега, как никогда раньше, и там, где он уже начал подтаивать, свежая белизна сменилась грязной слякотью.
У меня нет телефона, поэтому с утра я первым делом побросал в пакет всякое разное барахло для Свиньи, натянул пальто, вышел на улицу, к телефонной будке, и набрал номер бабушки Ну.
— 9598326. — Так говорит мой дед, когда снимает трубку. Он сообщает вам номер, который вы только что набрали. Довольно глупо.
— Привет, дед. Это Мэтью.
— Алло? — Дед плохо слышит, поэтому надо говорить громко.
— Это Мэтью.
— Мэтью, бабушка уже едет.
— Лучше бы она осталась дома. На улице скользко.
— Я говорил ей, что скользко, но она упрямая.
— Понятно. Пока, дед.
— Алло?
— ПОКА, ДЕД!
— Бабушка едет. Она только что вышла.
Я не стал сразу возвращаться, а зашел в ближайший магазин и купил две картошки и банку пива «Карлсберг».
Не знаю, были ли вы когда-нибудь в Бристоле, но если были, вам, возможно, знаком треугольный островок травы и битого стекла в том месте, где Джамайка-стрит выходит на Челтнем-роуд. Это рядом с приютом для бездомных и массажным салоном, где с клиентов берут плату за полноценный секс, даже если они просят лишь материнской ласки и кормления грудью. Там поблизости всегда ошивается несколько бомжей, убивающих время. Мне больше всех нравится Свин.
Нехорошее прозвище, но он сам так себя называет. Он и выглядит как свинья. Ноздри у него вывернуты наружу, наподобие рыла, и маленькие свинячьи глазки за толстыми стеклами очков. Он даже похрюкивает. Честно говоря, он немного подыгрывает.
Вообще-то, мы незнакомы, просто постоянно наталкиваемся друг на друга. Каждое утро, когда я иду в дневной центр, и каждый вечер, когда я возвращаюсь домой, он всегда здесь. Я обычно не обращаю на него особого внимания, но вчера вечером я не мог отделаться от мыслей о том, каково это — быть бездомным в такую погоду. Но если ты знаешь, что с этим надо сделать, то уснуть гораздо легче. Поэтому я решил, что утром отнесу ему парочку свитеров и термос с куриным супом из пакетика.
— Порядок, парень?
Он всегда называет меня «парень». Думаю, он просто не помнит, как меня зовут. Мы с ним не друзья, просто иногда нам случается посидеть рядом.
— Все нормально, Свин. Холодно на улице?
Я открыл банку пива. Свин — алкоголик, поэтому я чувствую себя немного виноватым, когда пью с ним. Он попытался всучить проходящей мимо женщине в меховых ботинках журнал «Биг иссью».[5] Она вежливо улыбнулась и перешла на другую сторону улицы.
На самом деле он не продает «Биг иссью». Он просто сует его прохожим, чтобы привлечь внимание, и если кто-то хочет купить, Свин спрашивает, не могли бы они просто дать ему денег. Я все время собираюсь принести ему последний выпуск. На прошлой неделе один дядька с рыжими дредами в дафлкоте прочитал ему целую лекцию о том, что так он порочит тех, кто торгует честно. Он даже остановился прямо на улице, чтобы устроить Свину выволочку. Потом протянул ему восемь пенсов медью и скрылся в баре напротив. Возможно, он в чем-то и прав. Но все равно придурок.
Я допил остатки пива. На вкус так себе, но дело не во вкусе.
— Ты забыл пакет, парень.
— Нет, это тебе.
Он открыл термос и втянул воздух, как свинья, учуявшая трюфели. Наверное, он надеялся найти там чего покрепче.
Я уже подходил к дому, когда из-за угла показалась машина бабушки Ну. Она немного испуганно помахала мне рукой, как будто не ожидала увидеть меня или боялась оторвать руку от руля. Я подождал, пока она припаркует машину, и помог ей выбраться.
— Я не хотел, чтобы ты приезжала, — сегодня скользко.
— Ерунда. Помоги мне донести сумки.
Она очень щедрая. Я вам уже говорил. Когда она ко мне приезжает, привозит еды нам на обед и еще чего-нибудь для меня, чтобы я мог поесть на неделе, и бутылку или две газировки. Это она ее так называет. Газировка.
— И этот тоже, — говорит она, указывая на кремового цвета пластиковый пакет с коричневыми ручками.
— А что там?
— Он тяжелый. Ты донесешь?
— Да. А что в нем?
— Увидишь.
Лифт не работает. Он почти все время не работает, но даже когда он в порядке, мне обычно не хочется, чтобы бабушка Ну им пользовалась. По разным причинам: то в углу нассали, то на стенке написали про меня какую-нибудь гадость. Я живу здесь уже почти два года, с тех пор как мне исполнилось семнадцать, и мне кажется, за все это время бабушка ни разу не поднималась на лифте. Я боюсь, как бы она не упала, поэтому иду следом за ней. Она говорит, что я — джентльмен.
— Ну у тебя и беспорядок!
— Извини, ба. Я все собираюсь прибраться.
В семнадцать еще рано жить одному, я знаю. И, наверное, мне бы не хватило смелости, но в самом начале я был не один. Я еще об этом расскажу.
На кухне мы ставим сумки с продуктами на стойку.
— Я купил пару картошин, — говорю я. — Думал, мы запечем их в мундире.
В голове у меня немного шумит после пива, и мне не хочется, чтобы она оставалась надолго. Иногда я бываю жутким эгоистом.
— Молодец. Но нет. Этого мало. Я сделаю макаронную запеканку.
С бабушкой Ну лучше не спорить. Она бывает ужасно упрямой. Поэтому я слонялся вокруг и помогал ей резать овощи. Что в бабушке Ну хорошо, так это то, что она не пристает к тебе с разговорами и расспросами. Но в этот раз она спросила:
— Ты маму давно видел?
Я промолчал. Бабушка Ну улыбнулась и накрыла ладонью мою руку.
— Ты хороший мальчик, Мэтью, мы просто беспокоимся о тебе.
— Кто «мы»?
— Я. И твоя мама, и твой папа. Но если бы ты виделся с ними почаще, им, наверное, было бы спокойнее.
Она сжала мои пальцы, и я подумал, что ее рука похожа на мамину: холодная, с тонкой сухой кожей.
— Как дедушка? — спросил я.
— Стареет. Мы оба стареем, Мэтью.
Надеюсь, она никогда не умрет.
Потом мы ели макаронную запеканку. Я сидел на деревянном стуле, бабушка — в кресле с обивкой в пестренький цветочек и мягкими подушками. Она провела ногтем про вспучившемуся участку на подлокотнике, куда я иногда кладу сигареты, и стала думать о том, что мне надо бы быть поаккуратнее. Потом она посмотрела на остатки моего спецпроекта, на банки и трубки, которые я никак не заставлю себя выкинуть, хотя прошло уже так много времени. Она стала думать об этом, но сказала только:
— Рада тебя видеть, Мэтью.
— Спасибо. К следующему твоему приезду я обязательно приберусь.
Она улыбнулась, потирая руки, и спросила:
— Отдать тебе твой подарок?
— Ты мне что-то купила?
Я оставил пластиковый пакет в гостиной, поэтому сходил за ним и положил на ковер перед бабушкой Ну.
— Открывай, — сказала она.
— А что там?
— Открой и увидишь. Нажми на защелки по бокам.
Думаю, в наше время такого уже никому не дарят, но бабушка нашла это в антикварном магазине и вспомнила обо мне.
— Для твоих сочинений, — сказала она мне.
Возможно, это все из-за пива, но я едва не закричал от радости.
— Это, конечно, не компьютер, — продолжала она. — Я знаю. Но мы на таких печатали, когда я была в твоем возрасте, и нас они вполне устраивали. Но к ней надо приноровиться. Если нажать две клавиши одновременно, то рычаги зажмутся. И клавиши Delete тоже нет. Но, думаю, она вполне подойдет для твоих историй.
Иногда бывает трудно найти слова, когда кто-то делает тебе такой подарок. Даже не знаешь, куда смотреть.
Мы отнесли тарелки на кухню, и я начал мыть посуду, а бабушка Ну достала из ящика припрятанную пачку сигарет с ментолом. Я единственный из всей семьи, кто знает, что она курит. И она курит только у меня. Я говорю об этом не для того, чтобы похвастаться, хвастаться тут нечем. Но почему-то это возвышает меня в собственных глазах. Не знаю, как объяснить.
Она выпустила дым в окно и сказала:
— Ужасный день, правда?
— Нет, хороший, — ответил я, отмывая испачканный в краске большой палец. — Очень хороший день.
Почти сразу после этого бабушка Ну уехала. Я держал ее под руку, когда она спускалась по лестнице. Перед тем как сесть в машину, она дважды поцеловала меня: один раз в лоб и один раз в щеку. Потом я курил, стоя рядом с большими желтыми контейнерами, и смотрел, как мой сосед пинает свою собаку.
В общем, я просто подумал, что надо бы рассказать, где я живу. Не бог весть что, конечно, но это мой дом. И еще о том, откуда у меня пишущая машинка. Я пока не собираюсь никуда переезжать.
Мэтью Хомс,
Кв. 607
Каролина Хаус
Кингсдаун
5 февраля 2010
Дорогой Мэтью!
Я зашла удостовериться, что у тебя все в порядке. В среду ты внезапно исчез из Хоуп Роуд, и сегодня тебя тоже не было.
Я дежурю до пяти, но вечером возьму домой свой рабочий мобильный, поэтому, как только сможешь, позвони мне по номеру 07967 728934. (Я кладу в конверт 50 пенсов на тот случай, если у тебя не окажется мелочи на телефон.)
С наилучшими пожеланиями,
Дениз Лавелл
Методист Центрапсихического здоровья Бранел, Бристоль
И НИ СЛОВА ПРО УКОЛЫ. Вот видите, она даже не упомянула уколы. Заглянула убедиться, что все в порядке. Так я и поверил. Открой я дверь, она бы сказала, что раз уж она все равно здесь, то сделает мне укольчик.
Нет, спасибо.
Не сегодня, Дениз Лавелл. На сегодня у меня другие планы: я намерен рассказать свою историю.
Она простояла под дверью целую вечность. Стучала, ждала, снова стучала… Наверное, минут десять прошло, прежде чем она наконец сдалась и бросила записку в ящик для писем. И все это время я ждал, не издавая ни звука.
Но надо быть осторожным. Я душевнобольной, и со мной уже случались разные неприятные вещи.
СИМПТОМЫ УХУДШЕНИЯ
1. Голос: Нет.
2. Атомы: Нет.
3. Отказ от медицинской помощи: Есть.
Два из трех — неплохо.
Так о чем это я? А вы, вообще-то, что хотите узнать? Я представляю, как вы держите в руках мою книгу. Возможно, вы читаете ее в постели, пока вам не надоест, и тогда вы кладете ее на тумбочку, засыпаете и смотрите сны о чем-то своем. Но я по-прежнему там. Смотрю, как вы спите.
Ха.
Шутка. Это я валяю дурака. Не надо относиться ко всему слишком серьезно. Я не психопат. У меня другая болезнь.
Это была идея Джейкоба Грининга — после окончания школы снять квартиру на двоих. «У нас будет своя собственная квартира», — сказал он. Это круто. Я тоже так думал. Тогда мне было легко себе представить, что мы всегда будем вместе.
Я забегаю вперед?
Для начала нам надо было найти работу, но это оказалось совсем нетрудно, потому что мы не искали ничего особенного. Сначала Джейкоб пристроился в круглосуточный кебаб-хаус. А потом я пошел на собеседование, чтобы получить работу санитара в доме престарелых. Менеджер спросил, есть ли у меня опыт ухода за больными, и я ответил, что есть. Я помогал Джейкобу и поэтому знал все про пролежни, судокрем, подъемный механизм, уход за полостью рта, гигиену лежачих больных, утку, катетеры, скользящие простыни, жидкую пищу и тому подобное. И мне это нравилось.
Менеджер улыбнулся и спросил, могу ли я работать в ночную смену.
Конечно, могу.
«Ты там свихнешься, — сказала мама. — Это все равно что разговаривать с кирпичной стеной», — сказала она. Она никак не могла успокоиться и все говорила об оценках, о колледже. О том, как хорошо я подготовлен к экзаменам, хоть я даже и не пробовал их сдать, хоть я и отказался бросить курить эту ЧЕРТОВУ ТРАВУ.
Она говорила о моем потенциале.
Я никогда не понимал, почему так важно раскрыть свой потенциал. В доме престарелых я познакомился со многими его обитателями. Я знал о них больше, чем они сами. У каждого, кто там жил, была своя папка, которая хранилось в закрытом ящике рядом с кроватью. Там спереди, на внутренней стороне обложки скотчем была приклеена короткая записка, написанная самим пациентом. То есть не в буквальном смысле, потому что большинство из них уже и не помнили, как держать в руках ручку. Но это было написано как бы от их лица, чтобы получалось не так безлико.
Ну, вот, например:
ПРИВЕТ, меня зовут Сильвия Стивенс. Но я предпочитаю, чтобы ко мне обращались «миссис Стивенс». Я работала секретарем и очень горжусь своими пятью внуками. Еду мне надо нарезать помельче, но есть я предпочитаю сама, поэтому прошу вас проявить терпение. По ночам я предпочитаю слушать Радио-4, это помогает мне уснуть.
Или:
ПРИВЕТ, меня зовут Терри Арчибальд. Можете звать меня Терри. Я был моряком торгового флота и историком. Я даже написал книгу по истории, она стоит у менеджера в кабинете. Только, пожалуйста, поосторожнее с ней, осталось всего несколько экземпляров. Я иногда забываю, где я и что со мной, а если мне почудится угроза, то могу и ударить. Поэтому, пожалуйста, говорите со мной, когда занимаетесь моей личной гигиеной, чтобы я не разволновался. Моя жена навещает меня по средам и субботам.
Или:
ПРИВЕТ, меня зовут Уильям Робертс, но все обычно обращаются ко мне просто по имени — Билл. Я совершил несколько чудовищных сексуальных преступлений в отношении несовершеннолетних, в том числе обеих своих дочерей, но к суду меня так и не привлекли. Я могу принимать только жидкую пищу. Перед сном мне позволено выпить стаканчик портера.
Или:
ПРИВЕТ, меня называют вашим потенциалом. Но вы можете называть меня недостижимой целью. Я — упущенные возможности. Я — ожидания, которые никогда не воплотятся в жизнь. Я всегда буду далеко впереди, как бы вы ни старались и как бы ни надеялись. Пожалуйста, когда будете меня мыть, припудрите мою задницу тальком и учтите, что дерьмо всегда пахнет одинаково.
Не обращайте на меня внимания. Сегодня я не в настроении. Что эта Дениз Лавелл себе думает, когда приходит ко мне домой и пытается меня подкараулить? Почему бы ей не оставить меня в покое?
Не обращать на меня внимания.
ТЫ ПРОСТО НАХОДКА ДЛЯ НАШЕЙ КОМАНДЫ, говорил менеджер.