Огненный шар Эсса Геннадий
Жан взглянул на Зимний дворец и с сожалением сказал:
— В Зимний мы уже не попадем. Если только лет так через девяносто в Эрмитаж судьба закинет.
Егор обнял ребят и прошептал:
— Я хочу с ва-ми.
— С на-ми тебе нельзя, — так же протяжно ответил Жан.
— По-че-му?
— По-то-му, что мы избранные рыжей бестией моей девчонки, — пояснил Жан.
— Да, а где они? — спохватился Егор.
— У тебя самого-то есть? — спросил Ник. — У Жана и у меня есть. Ты их уже видел.
— Я так и понял. А у меня нет.
— Хочешь, найду, — предложил Жан.
— Прямо здесь?
— По дороге домой.
— Пока не надо.
— Как хочешь, а то у меня это неплохо получается. Будет какая-нибудь революционерка в красном платке, не соскучишься.
— Сам найдет, чего к человеку привязался? Тоже мне сват с баррикад.
— Вот все кончится — найду, — заверил Егор. — Ведите меня домой. Я уже не могу даже стоять.
Только под утро Жан с Ником довели Егора до дома.
— Сам дойдешь?
— А вы что, уйдете?
— Нам надо, — сказал Жан и протянул Егору руку.
— Нет, идем ко мне.
— Нас девчонки ждут.
— Нет уж, ведите теперь до конца, — Егор взглянул на протянутую руку, потом на Жана. — Идем ко мне, я вас так просто не отпущу.
Жан теперь посмотрел на Ника.
— Зайдем, чаю попьем, — сказал Жан, — и обратно. Революцию уже пусть без нас довершат. В штурме мы участие приняли, дальше сами разберутся.
Они медленно поднялись в квартиру, и Егор позвонил в дверь.
Открыл отец. Увидев сына, он всплеснул руками, распахнул дверь и позвал жену.
— Я же говорил, что ваша затея бесполезна, — занервничал отец. — Вы тоже с ним были?
— Да нет, мы так, просто мимо, — стал объяснять Ник.
— Заходите, заходите.
Мать засуетилась, заохала и заметалась по квартире.
— Заходите, мальчики. Как же так! Егор, говорил же тебе отец, что затея ваша провальная. Разве можно устоять перед этой чернью? Господи, что они с тобой сделали? Раздевайся, я сейчас тебя помою.
— Ты что, ма, я маленький, что ли? — возразил Егор.
— Смотри, у тебя вся одежда в крови, раздевайся и иди в душ. Вы, ребята, проходите, садитесь.
Отец недовольно смотрел на сына и поражался:
— Ну и чего вы добились, защитники несчастные? Против них никто не устоит. Это сейчас они творят что попало, потом будут об этом еще жалеть.
— Он кровь свою недаром проливал, — сказал Жан.
— Ма, па, это они меня спасли, — сказал Егор, опускаясь на стул.
— Вы тоже защищали этот Зимний? — спросил отец.
— К сожалению, нет, — вздохнул Жан. — Мы были на другой стороне.
— Вы ничего не думайте. Этот защищает неизвестно что, а вы боретесь неизвестно за кого, — сделал заключение отец, усаживая молодых людей на диван. — А ты иди и мойся. Так неприлично ходить… Грязный, в крови…
Егор хотел встать, оперся на левую руку и скривился от боли.
— Что, рука?
— Болит, — простонал Егор.
— Снимай одежду, посмотрю, — уже потребовала мать.
— Ты лучше чаю нам налей, — попросил Егор и взглянул на Жана. — Пойдем, поможешь. Посмотри, что у меня там, — прошептал он ему.
Жан помог Егору подняться, и тот повел его в ванную.
— Не хочу, чтобы мать видела и знала, что у меня там.
— Рука болит?
— Болит. Закрывай двери.
Жан помог Егору раздеться и включил воду.
— Что там с рукой? — спросил он, поворачиваясь к нему спиной.
— Синяк будет, — ответил Жан, проводя ладонью по его плечу. — Хорошо тебя треснуло. Придется немного поболеть.
— Да и хрен с ним. Я уж думал, что не буду жить вообще, когда увидел мчавшихся на меня этих дикарей.
— Ты — будешь, — Жан подставил Егора под струю душа и сам замочил рубашку.
— Раздевайся, заодно и помоешься, — предложил Егор. — А то неудобно, я стою тут голый перед тобой, а ты революцией пахнешь. Раздевайся.
Жан быстро скинул с себя одежду и встал рядом под душ.
— Немного откиснешь, потом Ник пусть тоже идет, — сказал Егор. — Втроем все равно не поместимся. Бери мочалку, мыло, не стесняйся. Вы что-то говорили про будущее? — спросил Егор, намыливая голову.
— Хочешь — верь, а хочешь — нет, но у меня год рождения 1995.
— Да ладно! — удивился Егор, смывая с головы мыло. — Насколько же я тебя старше, на девяносто пять, почти на сто лет. — Егор широко раскрыл глаза и окинул взглядом Жана с ног до головы.
— Примерно так.
Он покачал головой.
— Этого не может быть! Мы же с тобой ровесники.
— Ну да, только с промежутком в сто лет. Ты для меня дедушка как минимум.
Егор положил ладонь на горячую грудь Жана и стал щупать его пальцами.
— Даже через тысячу лет мы все будем одинаковыми, если, конечно, с такой жизнью опять не превратимся в обезьян.
— Та Лиза — твоя девчонка? — спросил Егор.
— Да.
— Она мне тоже понравилась. Ты меня прости за чистосердечные признания. И она тебя тоже любит?
— Любит.
Егор взглянул на Жана.
— Есть за что, — заметил Егор.
— Да и ты не промах, — Жан рукой коснулся тела Егора. — Таким, как твой дружок, только девчонок удовлетворять. Я вот и удивился, что у тебя нет ее до сих пор.
— Все как-то не до этого мне было.
— Мозоли не натер на руках?
— Вроде нет.
— Ну и молодец. Иногда тоже надо, — согласился Жан.
Когда они вышли из душа, мать уже накрыла на стол.
Ник сидел на стуле и скромно дожидался своих друзей.
— Вы что там? — спросил он. — Я думал, вас вообще уже смыло.
— Пойдешь в душ?
— Обойдусь. Я там, на Малой Морской схожу, — отказался Ник.
— Садитесь завтракать, — сказала мать. — Жан, что у него с рукой? Он же все равно ничего не скажет.
— Ничего страшного. Жить будет еще долго. Сильно ударился, синяка не миновать.
Егор толкнул его локтем, чтобы Жан помалкивал.
— Все нормально, — сказал Егор. — Должна же какая-то хоть память остаться от этих событий.
— Синяк — это еще что, — заметил Ник. — Там я убитых видел.
Мать замахала руками.
— О господи! Говорили же мы Егору бросить эту затею. Ничего они там не смогут сделать против этих большевиков, бесполезно бороться с ними. Они сейчас везде… Какая была страна, какой государь! Николай столько сделал для народа хорошего. А к чему приведет их власть — неизвестно. Она не продержится долго. Все равно вернется все к старому. А эти самодуры только весь народ всполошили, сами не знают, за что борются.
— Ну хватит, жена, — остановил ее отец. — Время покажет. Мы свой век доживаем, просто жаль вот их, молодых. Вы говорили что-то о будущем? Как это понять? — отец снял очки, отложил газету и подсел к столу.
— Они из двадцать первого века, — сообщил Егор.
Глаза отца заблестели от любопытства. Он тоже хотел услышать от своих новых знакомых, что они могут рассказать интересного.
— Власть эта будет еще там, в вашем веке? — спросил отец.
— Она продержится меньше восьми десятков лет, — стал разъяснять Ник.
— А потом?
— Потом просто рухнет. Партия большевиков превратится в маленькую партию, которая будет доказывать справедливость действий своих предшественников.
— И только?
— Да. Вернемся практически к капиталистическому строю.
— Но наш строй не капиталистический, а народный, — возразил отец.
— Ну, короче, к нему. И надо будет сменить несколько поколений, чтобы все потом исправить.
— Вы, молодой человек, много знаете, — заметила мать.
— Да, студент он, — сказал Жан, поедая печенье.
— Наши бедные студенты. Сейчас все закроется — и учиться будет негде. Какие вы счастливые люди, что там учитесь.
— Я тоже счастлив, — сказал Егор. — Что живу в это смутное время и что познакомился с ними, настоящими ребятами.
— А где же ваши девочки? — вспомнил отец.
— Делать им у Зимнего нечего. Пусть дома сидят. У родственницы они, — Жан долил из самовара себе чай. — Не женское это дело — по баррикадам лазать.
— Да и не ваше тоже, — заметил отец. — Чего ради свои головы подставлять? Вот мы растим сына и не знаем, что у него в голове. Это время всех с ума свело.
— Это точно, — согласился Жан. — Я тоже начинаю уже тихо сходить с ума.
Глава 20
Молодые люди распрощались с родителями Егора и вышли на улицу. Егор, как и раньше, пошел их проводить.
Они остановились у парадной и долго молча стояли.
— Закурить бы сейчас, — сказал Жан.
— Принести? Отец курит, — сказал Егор, стараясь хоть как-то протянуть время, чтобы подольше побыть вместе.
— Ты хороший парень, — сказал Ник. — Нам везет, что в этой жизни встречаются такие люди. Ты береги себя. Жизнь — шутка коварная. Так может обернуться, что и врагу не пожелаешь. Твой патриотизм никому не нужен. Разберись в жизни сам, главное, в ней не запутаться самому.
Егор смотрел на ребят с завистью.
— Нет, сигарет не надо, — ответил Жан. — Я просто так. Что-то все до того надоело, места себе не нахожу.
— Сейчас пойдем к Зимнему, посмотрим, что там, — и отдыхать. — Ник глубоко зевнул, прикрывая рот ладонью.
— У нас бы остались. Я вам свою комнату отдам на время, — спохватился Егор. — Что же я раньше не сделал такого предложения?
Жан взял его за плечо.
— Не болит? — спросил он.
— Немного.
Он взглянул другу в глаза.
— Может, нам скоро придется расстаться, и навсегда, — с грустью произнес Жан. — Но мы тебя не забудем. Ты супер, парень! Мы еще обязательно встретимся. Я обещаю. Пойдешь нас провожать, когда мы уйдем в свое время?
— Конечно. Вот взяли бы вы еще и меня туда. Так хочется все это бросить. Это наше непонятное и смутное время просто сводит меня с ума.
— Это невозможно, — Жан осторожно прижал к себе Егора. — Будь всегда таким, как сейчас, — отбоя от девчонок не будет, — шепнул он ему уже на ухо.
Жан и Ник шли через Дворцовую площадь, где до сих пор горели костры и множество солдат и матросов сидели и грелись.
Они ловили на себе любопытствующие взгляды и шли в сторону Адмиралтейства.
— Интересные времена идут, — задумчиво сказал Ник. — Это же история, и мы топаем по этому времени, оставляя следы нашего присутствия.
— Ничего себе выразился, — заметил Жан. — Ты знаешь, что я сейчас больше всего хочу? Это попасть в наш класс и рассказать своим, куда нас занесло и что с нами вообще произошло здесь, в семнадцатом году. Не поверят. Скажут, что дурачок какой-то.
— А ты и не говори. Все, что случилось, — это только для нас. Не каждому же удается попасть в такой круговорот времен. Питер мы уже строили, успели даже повоевать немного. Царя Петра — видели, даже общались. В Петрограде в революции участвовали. Ленина, Сталина, Дзержинского — видели. Что могут обо всем этом подумать люди из нашего времени? Сразу скажут, что из желтого дома сбежали. — Ник поднял с земли красноармейскую шапку. — Возьму туда, к себе — будет как сувенир. — Он тут же собрал несколько стреляных гильз и сунул в карман.
— А их зачем? — спросил Жан.
— Тоже сувенир. Пусть память будет об этих временах.
— Возьми тогда с собой еще пару юнкеров или эсеров. Они точно подтвердят твое пребывание в семнадцатом году.
— Это я для себя. Буду вспоминать об этих днях. А юнкеров бери ты.
— Что-то тебя на сувениры потянуло. Что ж ты тогда в восемнадцатом веке у Петра сувениры не взял. Вот память была бы. Баржу, например, или ядро от пушки…
По дороге встречались опять патрули и группы военных.
— Я что-то так устал, пойдем к костру, вон к тем солдатам, хоть передохнем да согреемся, — предложил Жан.
— А может, домой, девчонки ждут, беспокоятся?
— Успеем. Послушаем, о чем они там говорят. Может, уже жалеют о том, что натворили?
— Вряд ли, ну пойдем.
Молодые люди подошли к костру и поздоровались с солдатами.
— Идите к нам, сынки, грейтесь, — пригласил пожилой вояка и подвинулся. — Тоже, поди, воевали за власть.
— А то, — Жан вытянул руки к костру. — Кто сейчас не воюет, только ленивый.
— Ну, и как вы?
— Мы нормально, скоро домой, — ответил Ник.
— Везет вам, а нам еще долго носить эти шинели, — вздохнул солдат.
— А вы их скиньте и идите тоже по домам.
— Как же так? А жить на что?
— Новая власть обещает многое? — спросил Ник, оглядывая сидящих вокруг костра служивых.
— Она-то обещает, но…
— Обещанного три года ждут, — вставил Жан.
— А что власть-то? Ей всего от роду несколько часов. Чтобы она что-то смогла — надо время. Ленин знает, что делает.
— Он-то да, знает, — протяжно сказал Жан и почувствовал, как в его бок уперся кулак друга. — Ленин знает — это точно.
— Вот вы, молодые, какую жизнь бы хотели? — спросил другой солдат.
— Вы нас не поймете, — Жан взглянул на сосредоточенное лицо Ника. — Молодежь мало кто понимает.
— Революция для всех единая, и мысли должны быть единые. Вот сейчас съезд в том здании начнется, и там будет Ленин. Он все растолкует народу.
— Пойдем? — спросил Жан и взглянул на Ника. — Сувениров ты уже набрал, теперь Ленина надо послушать, и все будет в порядке.
— Мы все идем, — сказал солдат. — Наш вождь языком зря трепать не будет. Он всегда говорит правильно. Вы его хоть разок-то видели?
— Конечно, даже беседовали, — с гордостью сказал Жан.
— Ну, это ты врешь. Ленину некогда болтать впустую. Он человек серьезный и каких-то там пацанов слушать не станет.
— А вот и нет, — возразил Жан. — Мы его видели в Смольном и сидели у него в кабинете.
— Я не верю.
— А я верю, — отозвался другой солдат, сидящий напротив. — Ленин все может. Сказал, что революция народу нужна, потом взял и сделал…
— А больше он ничего не говорил? — спросил Ник.
— Сейчас на съезде скажет о мире, о земле. Планы свои раскроет народу. Там люди уже собираются, надо идти.
Солдаты дружно поднялись.
— Если вы с нами, то не отставайте, — сказал старый солдат.
Большой зал был переполнен до отказа.
Матросы, солдаты, красноармейцы и множество гражданских лиц ликовали. Кто-то взобрался на сцену, где были установлены два стола, накрытые красным ситцем, и стал выкрикивать лозунги, прославляя Советскую власть. Обезумевшая толпа с пулеметными лентами на груди, винтовками — а один даже ухитрился пробраться в зал с пулеметом за плечами — просто торжествовала, не жалея глотки на выражение эмоций.
Неожиданно на сцену поднялся какой-то старичок, аккуратно одетый в тройку, с пенсне на носу, он поднял руку и попросил тишины. В зале раздался свист и крики, что буржуазии не место при новой жизни.
Старичок не стал дожидаться тишины и заговорил:
— Товарищи! Интеллигенция Петрограда поддерживает события, происходящие в городе, но хочу заметить, что не все большевики знают, что интеллигенция, то есть мы, — никогда не будет выступать против Советов.
В зале снова засвистели.
— Провокатор, долой со сцены буржуя…
— Товарищи, я ученый и хотел вам сказать…
Старичку не дали договорить. На сцену выскочил верзила-моряк и просто столкнул его вниз в толпу. Бедный дед, если б его не подхватили, просто бы убился.
Ник и Жан, расталкивая локтями толпу, рвались в первые ряды, к сцене. Вот они уже почти рядом, и отсюда видно и слышно хорошо. Рядом стоит зажатый со всех сторон старичок-ученый и весь дрожит.
— Спокойно, папаша, большевики еще не то могут.
— Я, детка, начинаю уже понимать. Это просто какие-то дикари, — шепнул он в ответ, озираясь по сторонам.
Моряк на сцене стал что-то говорить, и его тоже засвистали. Он спокойно ушел со сцены, сплюнув прямо на пол.
— А что, слушать никого не хотят? — спросил Ник.
— Ленина ждут. Он должен выступить.
Ник надел на голову найденную на улице шапку, чтобы руки были свободными, и стал расталкивать наседавших со всех сторон большевиков.
— Тебя еще не затоптали? — спросил Жан. — Слушай, может, уйдем отсюда? Представляешь, когда Ленин появится — нас как комаров раздавят.
— Хрен им, — огрызнулся Ник. — Только ты не вздумай лезть на сцену, — предупредил он. — Ты, дедуля, держись к нам поближе, видишь, большевики с ума посходили.
Через несколько минут на сцену вышел человек небольшого роста, в кожаной куртке и очках. Он поднял высоко руку, дождался тишины и сказал:
— Граждане, я попрошу, чтобы в зале была тишина…
— Кто это? — прошептал Жан.
— Это Свердлов.
— Да ладно! У нас в городе так улица называется, — удивился Жан.
Стоящие вокруг Жана солдаты сразу обернулись в его сторону.
— Да-да, — не растерялся Жан. — Он еще здесь, а его именем уже называют улицы в России.
Удивленные лица солдат были до того смешны, что Жан не удержался и продолжил:
— Улицы — еще ладно. Вот у нас есть еще площадь Ленина…
— Что вы его слушаете, болтает что попало, — сказал перепуганный Ник. — А ты за метлой следи.
— Я снова забыл, где нахожусь. Еще бы, если вокруг все ликуют.
— Не болтай, — повторил Ник. — Болтун — находка для шпиона. Понял?
Свердлов прошел за стол и занял там место. Он уже не обращал внимания на бушующую толпу, а только кашлял в кулак и погладывал за кулисы. Наконец он встал, поднял снова руку, и на сцену вышел лысый с бородкой человек в черном стареньком костюме.
— А это еще кто? — спросил Жан.