WikiLeaks изнутри Домшайт-Берг Даниэль

Д: мне нужно понять, как нам вернуться к прежним отношениям на основе взаимного доверия, Дж

Д: дай мне знать, когда у тебя будет время это обсудить

Д: мне нужен только конструктивный разговор

Дж: я не знаю, с чего начать, и если мне приходится объяснять, то в чем смысл?

Д: смысл в том, чтобы разобраться и двигаться дальше?

Д: кроме того, я по-прежнему считаю себя одним из немногих людей, которым ты можешь доверять, по-настоящему доверять

Д: а таких очень немного

Д: ради прошедших трех лет это того стоит, должно того стоить

Дж: патологические лжецы обычно глубоко убеждены в собственной честности, и это делает их ложь такой правдоподобной

Д: почему ты считаешь меня лжецом?

Д: я не помню, чтобы хоть раз тебя обманул, никогда такого не было

Д: мне кажется, что ты прислушиваешься к лжи других

Д: и даже не пытайся спрашивать меня об этом

Д: я хоть убей не понимаю, как ты можешь считать меня лжецом

Д: черт, даже представить не могу

Дж: ты столько раз облажался, и ты хочешь, чтобы я все эти случаи перечислил? какой в этом смысл, если ты сам этого не видишь?

Дж: я хочу, чтобы ты сам в этом разобрался

Д: потому что я требую доказательств

Д: я не могу сам в этом разобраться, потому что по крайней мере половина всего этого – неправда

Д: этого никогда не было, а ты считаешь, что было

Д: так как же я могу в чем-то разобраться?

Дж: речь идет о непосредственных наблюдениях, а не об информации из чужих рук

Д: тогда я еще меньше понимаю

Дж: я уже 6 недель тому назад представил тебе список причин, по которым я был на тебя обозлен

Д: это где одним из пунктов был мой почти всегда от утюженный костюм?

Д: я действительно ничего не понимаю

Список, боже мой, какой бред. Джулиан составил список всех моих недостатков. В этом списке было, кроме всего прочего, указано, что стрелка на моих брюках всегда идеально заутюжена. Притом что мы самое частое раз в три месяца надевали костюмы. У меня сложилось впечатление, что на некоторых встречах мы могли бы достичь гораздо большего, если бы явились на них прилично одетыми по консервативным меркам, а не как последние оборванцы. Держаться консервативно, работать субверсивно – это был мой девиз.

С некоторых пор Джулиан сам приходит на выступления в костюме, причем в брюках с идеально отутюженной стрелкой. Я считаю, что это правильно. У Дэниела Эллсберга, известного разоблачителя, который в 1971 году передал прессе секретные бумаги Пентагона по вьетнамской войне, есть на эту тему хорошее высказывание: «Когда придут тебя арестовывать, ты должен быть в костюме». И речь в данном случае идет не о внешнем виде, а прежде всего о том, чтобы дать людям понять: приличная одежда от наказания не убережет.

Еще меня обвиняли в том, что мое имя значилось на табличке под дверным звонком с тех пор, как я переехал к Анке. На Джулиана это действовало как красная тряпка на быка. Я задавался вопросом, в чем тут дело. Он возмущался: мол, я ставлю под угрозу собственную безопасность. Но мое имя было на дверном звонке и до того, как я переехал к Анке. Между прочим, даже в Висбадене, где Джулиан прожил у меня два месяца.

Кроме того, где бы я ни жил, я всегда менял старые замки на новые, более надежные. Мою входную дверь далеко не просто было бы взломать. Я бы сразу заметил, если бы кто-то попытался залезть в квартиру. С недавнего времени я обзавелся железнодорожной проездной карточкой, по которой мог в течение целого года ездить на поезде, куда хотел. 3800 евро на эту карточку были взяты из нашего постоянно растущего капитала в фонде имени Вау Холланда. Я просто садился на поезд и ехал, без необходимости оплачивать билет кредиткой, по которой можно было бы вычислить мой маршрут. В общем, я намного серьезнее относился к безопасности, чем раньше.

Джулиан долгое время не имел постоянного местожительства, он болтался то там, то тут и всегда где-нибудь находил приют. Он еще в детстве без конца кочевал с места на место. Его мать долгое время скрывалась от его отца, который был членом австралийской секты «Нью Эйдж».

Каково это – не иметь своего угла, я за прошлые годы испытал на собственной шкуре. В июле 2009 года я съехал с квартиры в Висбадене и семь последующих месяцев, точнее – до моей встречи с Анке, провел без жилья. Возможно, изначально перспектива разделить кочевнический образ жизни Джулиана даже казалась мне заманчивой. И в первое время опыт жизни без балласта действительно был интересным. Под «первым временем» я подразумеваю первый месяц.

Интерес очень быстро прошел и перерос в отвращение. Больше всего мне не хватало моей кухни, где я хранил запасы продуктов и специи, где у меня был свой порядок, где я мог при желании приготовить себе поесть.

Моя мебель, которой набралось два микроавтобуса, причем половину одного заняла моя хорошо оснащенная кухня, а еще половину – компьютерное оборудование, хранилась у родителей. Я собирался искать жилье в Берлине, но до выбора квартиры дело так и не дошло. Я всегда таскал с собой огромный рюкзак, во время конференций останавливался в дешевых пансионах или ночевал у друзей.

Уже спустя неделю после нашего с Анке знакомства стало ясно, что я перееду к ней. Мне кажется, увидев красный диван в подвале клуба, на котором я обычно ночевал, она порадовалась, что пригласила меня к себе жить. Квартира Анке была большой и уютной, один угол в гостиной выложен подушками, а кухня стала настоящим подарком для моей изголодавшейся по домашнему очагу души.

Вполне возможно, что Джулиан, в отличие от меня, родился кочевником и что ему все это не доставляло неудобств. Но после проведенных на красном диване ночей я бы прекрасно понял его, если бы выяснилось, что это не так.

Кстати, я стал еще и отцом. Моего новоиспеченного десятилетнего сына звали Якоб. Верите или нет, но мы с первой секунды нашли общий язык. Внезапно обретенное счастье в личной жизни придавало мне новые силы для дальнейшей работы над проектом.

В чате поначалу все было довольно тихо. Остальные, по всей видимости, были заняты подготовкой видеоматериала, поэтому на чат времени больше ни у кого не оставалось. Но вскоре начались первые дебаты, в которых речь шла в первую очередь о пресс-стратегии и пожертвованиях.

После публикации материала Джулиан заявил, что подготовка «Сопутствующего убийства» якобы обошлась ему в 50 тысяч долларов. Эту сумму он хотел возместить при помощи пожертвований. Кроме всего прочего, он утверждал, что основная работа состояла в расшифровке материала. Я знаю, что это не совсем так. Время от времени нам присылали зашифрованные фильмы, но в данном случае к видеоматериалу был приложен пароль. Требовалось только несколько увеличить разрешение файла, чтобы улучшить качество изображения, но и этим большей частью занимались добровольные помощники. В сущности, расходы Джулиана в этот период ограничивались арендой дома и покупкой собственных авиабилетов. Вычислительную мощность для сервера тоже обеспечили добровольцы.

Инги и Кристинн, которых Джулиан послал в Ирак, чтобы опросить свидетелей и собрать справочный материал, потом обратились ко мне с просьбой возместить им стоимость билетов до Багдада и обратно. Они купили билеты на собственные деньги, а Джулиан обещал компенсировать им расходы.

Таким образом, мы могли бы, например, в Исландии основать отдельный фонд, чтобы задним числом набрать необходимую для этого сумму. Джулиан явно видел в пожертвованиях в адрес WL бизнес-модель, позволяющую в любой момент разжиться большими деньгами.

Я запросил соответствующую сумму в фонде Холланда и вернул исландцам деньги.

В связи с фильмом «Сопутствующее убийство» впервые встал вопрос о правовом статусе наших публикаций. Телевизионные каналы звонили нам, чтобы выяснить, можем ли мы передать им видеоматериал, есть ли этот материал в более высоком разрешении и какова его стоимость. Мы договаривались о денежных пожертвованиях, или, если, как в случае с ZDF, правила этого не допускали, нам вместо этого выплачивали гонорары за интервью. В целом вся эта денежная суета вокруг нашего фильма имела неприятный оттенок. Но Джулиан отмахивался от моих возражений и доводов остальных и призывал нас не брать под сомнение его авторитет в трудные времена.

Джулиан в сопровождении Ропа полетел в Вашингтон, чтобы в Национальном пресс-клубе провести пресс-конференцию на тему фильма «Сопутствующее убийство». Перед вылетом он попрощался с нами в чате словами: «Сейчас я закончу войну».

Наверное, на это нужно было ответить: «Да, до скорого. Может, тебе еще дать в дорогу пару бутербродов?» Я оптимист и не сторонник ложной скромности, но это высказывание все же выходило за рамки нормального.

Потом речь шла еще и о том, что нам, возможно, вручат Нобелевскую премию мира. Архитектор сообщил мне, что ему об этом сказал Джулиан.

«Не исключено, что нам вручат Нобелевскую премию мира», – поведал и мне Джулиан.

Позднее я в нашей электронной почте нашел сообщение от шведского единомышленника. Он писал, что знает двух профессоров из университета, которые имеют какое-то отношение к выдвижению кандидатов в лауреаты Нобелевской премии. Он намеревался спросить их, не хотят ли они внести WL в список кандидатов. В общем, все это сильно напоминало историю про собаку тети знакомого соседа моего брата. Разумеется, нам не светило пополнить ряды таких выдающихся людей, как Мартин Лютер Кинг, Мать Тереза и Барак Обама.

Находясь в Берлине, я занимался рассылкой приглашений, организацией помещения и прямой трансляции для пресс-конференции по «Сопутствующему убийству» в Вашингтоне. Когда было нужно, мы по-прежнему прекрасно работали в команде. Вернее, наоборот: за три дня до назначенной даты в Вашингтоне практически ничего подготовлено не было. Если бы я не вмешался, Джулиан встречался бы с журналистами в вестибюле Национального прессклуба или прямо у его входа. Это в том случае, если бы на встречу вообще кто-нибудь явился.

Мы с Анке решили пожениться, и Джулиан узнал об этом первым. Это было в марте 2010 года, и, несмотря на наши осложнившиеся отношения, он все-таки оставался одним из самых важных для меня людей. Как только мы определились с датой, я сразу сообщил ему, что был бы очень рад, если бы он смог приехать. Он не ответил. У нас тогда уже были серьезные разногласия по поводу денег и дальнейшей ориентации WL, в чате промелькнуло несколько резких слов. Я эту тему больше не затрагивал, поскольку боялся нарваться на отказ. Но на самом деле я больше всего на свете хотел, чтобы Джулиан присутствовал на свадьбе.

Незадолго до свадьбы он устроил мне сцену, потому что я его не пригласил. А я пригласил его в самую первую очередь!

«Я письменного приглашения не получал», – жаловался он.

«И куда же я, по-твоему, должен был его послать?» – осведомился я в ответ. Не говоря уже о том, что мы вообще никаких письменных приглашений не рассылали.

Пятого апреля материал «Сопутствующее убийство» был опубликован в интернете. Только на YouTube его просмотрели десять миллионов раз. Видео было снято с перспективы прицела бортового орудия военного вертолета и показывало, как американские солдаты в Ираке расстреливают гражданское население. В ходе операции погибли двое журналистов агентства Reuters. Этот материал стал для нас окончательным прорывом. После его публикации о существовании нашего сайта знал практически каждый.

Агентство Reuters несколько лет подряд тщетно пыталось заполучить у американцев этот видеоматериал. Солдаты стреляли и в мирных граждан, которые высадились из проезжающего мимо микроавтобуса и поспешили на помощь журналистам и другим пострадавшим. Их циничные комментарии стали причиной возмущения во всем мире и открыли подлинное лицо так называемой «праведной войны».

Как бы ни выглядело название «Сопутствующее убийство» с литературной точки зрения, но впоследствии нам пришлось выслушать немало критических замечаний. Мы, мол, отошли от своей нейтральной позиции. Взялись манипулировать общественным мнением, поскольку сами сделали монтаж исходного видеоматериала и снабдили его титрами, разъясняющими сказанное и услышанное по радиосвязи. Само название фильма и приведенная нами цитата Оруэлла («Язык политики предназначен для того, чтобы ложь казалась правдивой, убийство – оправданным, а пустые слова – осмысленными») стали главным яблоком раздора. На самом деле нам и самим не давали покоя эти вопросы: какова должна быть степень обработки материала, чтобы он возымел желанное действие? Являются ли эти обвинения приемлемой платой за то, чтобы одной публикацией вызвать столько внимания? Что входит в обязанности журналистов и какова отведенная нам роль?

Мы умышленно отделили сайт с монтированным фильмом от сайта WL, тем самым демонстрируя, что это не исходный материал. Мы создали отдельный домен collateralmurder.com. В исходном виде отрывки видеозаписи произвели бы куда меньший эффект, в этом нет никаких сомнений.

И все-таки я считаю, что мы поступили неправильно.

Мы экспериментировали с нашими полномочиями, совершали при этом ошибки и на них учились. Мне кажется, что, покуда ошибки открыто признаются, это в порядке вещей.

Арест Брэдли Мэннинга

Следующий урок, который был нам преподнесен, оказался очень, очень печальным. В мае 2010 года был арестован американский военный аналитик Брэдли Мэннинг. В каком-то чате человек, которого американские власти опознали как Брэдли Мэннинга, в диалоге с бывшим хакером Адрианом Ламо утверждал, что передал нам секретные военные документы. Ламо оповестил об этом власти. К материалам, якобы скачанным этим человеком с американских военных серверов, относились и видеофрагменты, использованные нами в видеофильме «Сопутствующее убийство», а также депеши американских посольств.

Мы об аресте Мэннига узнали из новостей. Я как раз сидел у компьютера, когда в Сети появились первые сообщения на эту тему. Это был самый ужасный момент в истории WikiLeaks.

Мэннинг, который ранее по распределению служил в Ираке, сидел в американской тюрьме. В американском интернет-журнале salon.com Гленн Гринвальд в своем репортаже в декабре 2010 года писал, что с ним там плохо обращаются, что даже подушки и постельного белья ему не выдают. Он 24 часа в сутки находится под наблюдением, из них 23 часа в одиночке. Ему даже не разрешают делать отжимания, и специально приставленный к нему охранник следит за тем, чтобы он придерживался установленных для него правил.

Кроме всего прочего, член Конгресса Майк Роджерс ходатайствовал о том, чтобы Мэннинга приговорили к смертной казни. Прокурор потребовал как минимум 52-х лет заключения. Нам стало ясно, что США не упустят возможности использовать историю Мэннинга в качестве устрашающего примера. Любой, кто намеревается передать нам материал, вынужден будет вспомнить о Мэннинге и представить себе вероятные последствия.

Едва узнав об аресте Мэннинга, мы дали понять, что намерены оказать ему всяческую посильную помощь, будь то материальная или юридическая поддержка или формирование общественного мнения в его пользу.

Мы сами ничего не знали и не хотели знать о личности наших осведомителей. Это было частью нашей политики безопасности. Осведомителей мы просили только назвать причины, по которым материал заслуживает публикации. Таким образом мы стремились предотвратить использование нашей платформы для сведения личных счетов.

Эти причины были очень разнообразны: источниками секретной информации могли, например, стать обиженные сотрудники, ущемленные конкуренты или же люди с моральными принципами – спектр чрезвычайно широк. Мы следили за тем, чтобы наши осведомители своими объяснительными текстами не ставили себя самих под угрозу. Их безопасность имела высший приоритет. По крайней мере, так должно было быть, а всегда ли мы правильно поступали в этом отношении – это уже другой вопрос. От их собственных ошибок мы информаторов защитить не могли.

Впервые нам бросились в глаза социальные недостатки нашего проекта. Как бы хорошо мы ни были подготовлены к различным возможным кризисным ситуациям и сколько бы мы ни говорили о том, что нам для собственной безопасности необходимо обзавестись криптофонами и надежными дверными замками – этому пункту мы уделили недостаточно внимания. В WikiLeaks крайне неравномерно распределялись признание и риск: пока мы в относительной безопасности купались в лучах общественного интереса, наши осведомители оставались в тени. При этом они подвергали себя куда большему риску. Без их гражданского мужества и тайно переданных ими «взрывоопасных» документов мы не были бы в состоянии предложить общественности столь захватывающую информацию.

В истории WL, задолго до Мэннинга, уже был один случай, куда менее драматичный, когда один из предполагаемых осведомителей чуть не был идентифицирован как таковой. Тогда речь шла о студенческих братствах в США.

Эти братства стали в WL чем-то вроде дежурной шутки, их секретные ритуальные книги поступали к нам с поразительной регулярностью. В итоге мы могли бы заполнить целый книжный шкаф уставами «Каппа Сигма», «Альфа Хи Сигма», «Альфа Пи Альфа», «Альфа Каппа Альфа», «Пи Каппа Альфа», «Сигма Хи», «Сигма Альфа», «Эпсилон», «Сигма Пи Эпсилон» и всяких других братств.

В этих книгах, кроме всего прочего, описывались вступительные ритуалы, которым подвергались все новички и которые уже один раз закончились травмами и даже гибелью нового кандидата, а также приводились секретные шифры, знаки и гимны этих групп. Там было все: от алтарей с черепом, библией и двумя скрещенными костями, определенного вида флагов, которые вывешиваются справа и слева от окон, до списка предметов, которые кандидат в братство химиков должен принести с собой на вступительный ритуал. В этом списке числились некоторые вещества, которые новичкам, скорее всего, приходилось похищать из химической лаборатории своего университета, чтобы с их помощью совершать магические обряды. В самом конце списка было указано: «и огнетушитель». Что ни говори, но братья заботились о безопасности.

Разумеется, мы сомневались, настолько ли значимы эти братства, чтобы публиковать их уставы, но в итоге решили, что каждый новичок имеет право знать, что его ожидает, и поэтому решили вопрос положительно. А поскольку мы уже за это дело взялись, пришлось, естественно, выкладывать все поступающие к нам уставы.

Этим мы настроили многих против себя. Члены братств «Альфа-Гамма-и-т.-п.» регулярно появлялись в чате. Со временем мы научились вычислять их по первому же предложению.

Диалог проходил приблизительно так:

«Классная идея».

Пауза.

«Правда, я считаю, что вы делаете нужное дело». А потом следовала фраза: «У меня к вам вопрос относительно одной публикации…»

Иногда мы спрашивали напрямую: «Скажи, ты из одного из этих братств?»

Один осведомитель передал нам устав, отснятый постранично цифровым фотоаппаратом. На титульном листе устава всегда проставляется номер, по которому можно определить, в каком университете хранится книга. При этом назначается ответственный смотритель, обязанный держать устав в тайне. Наш осведомитель номер зачеркнул, чтобы себя не выдать. Фотографии, сделанные в высоком разрешении, мы преобразовали в формат PDF и опубликовали. А исходные кто-то поместил на одном форуме, где их и обнаружили члены братства. По фотографиям было несложно распознать зачеркнутый номер на обратной стороне страницы. Таким образом стало ясно, из какого университета предатель.

Возмущенные братья принялись просматривать фотографии, хранящиеся на сервере или в интернетобщинах этого университета, и сравнивать их метаданные с метаданными фотографий устава. Таким путем им удалось вычислить сначала владельца фотоаппарата, а потом и самого подозреваемого. Для нашего осведомителя все это могло иметь довольно плачевные последствия, поскольку подобные братства имеют обыкновение регистрировать авторские права абсолютно на все: на каждый гимн, на каждый символический значок. Но не на тайные обряды, и в этом подозреваемому крупно повезло. Братство, по-видимому, так боялось разглашения своей тайны, что не решилось показать устав даже агентству по охране авторских прав.

То, что их тайны разглашали мы, весьма огорчало регулярно посещающих наш чат братьев. Когда до них доходило, что мы и не собираемся удалять их уставы с сайта, они порой реагировали припадками ярости, но в основном начинали ныть. Я иногда общался с ними сам. Они мне рассказывали, что братство для них важнее всего в жизни. Тут не помогали никакие отеческие советы с моей стороны: «Подожди, лет через десять ты будешь смотреть на это иначе». После публикации их тайных ритуалов в Сети они были не застрахованы от появления в их рядах «ложных братьев».

Стремление людей владеть сокровенными знаниями, принадлежать к избранному кругу посвященных и таким образом оградиться от остальных является одной из главных причин существования тайн. Студенческие братства служат тому наглядным примером.

Если исходный материал для фильма «Сопутствующее убийство» на наш сайт загрузил человек, находящийся в ситуации Брэдли Мэннинга, то я его поведение вполне понимаю.

Мэннингу было двадцать с небольшим, он служил в Ираке, оторванный от нормальной жизни, скорее всего окруженный солдатами, которые совершенно иначе, чем он сам, относились к военным действиям. Естественно, добыв подобную информацию, он бы не удержался.

Ожидать, чтобы кто-то хранил такие знания при себе, по-моему, просто бесчеловечно. Подозреваю, большинство наших осведомителей передавали нам материал именно потому, что чувствовали необходимость с кем-то поделиться.

Работая в WL, я понял, что настоящих тайн не бывает вовсе. Когда человек начинает свое признание словами: «Я расскажу тебе это, только если ты пообещаешь этого никому, слышишь, никому не рассказывать», – то сразу ясно, что обещание будет нарушено с тем же самым предисловием и что в лучшем случае оно предотвратит слишком быстрое распространение информации, но не помешает ее распространению в целом. И даже если единственным посвященным в тайну человеком является лучший друг, жена или муж, при первой же ссоре ей грозит разглашение.

Человек, скопировавший материал, подвергал себя серьезному риску. Возможно, осведомитель в тот момент не отдавал себе отчета в масштабах последствий. Скорее всего, он понимал, что проник на запретную территорию, но не осознавал, что ему за это грозит, и действовал из побуждений морального долга. Кому бы мы ни были обязаны этим материалом, его непременно кто-то должен был предупредить, чтобы он никому об этом не говорил.

Мы пытались найти техническое решение этой проблемы. Мы размышляли, не ввести ли нечто вроде шифра, пароля, известного только тем, кто передал нам конкретный материал. Допустим, пароль, связанный с премией, вручаемой по истечении срока актуальности дела. Осведомитель спустя двадцать лет получал бы футболку или, кто знает, может быть, даже трусы с эмблемой WikiLeaks, которые он смог бы в качестве знака отличия носить под своей обыденной одеждой.

Конечно, мы часто мечтали о системе обратной связи. Даже обсуждали идею «обратного канала». Собственно говоря, вся структура и большая часть системы безопасности WL основана на том, что нет абсолютно никакой возможности выявить источник информации. С другой стороны, это и для журналистов было бы очень полезно. Но тут мы в своих размышлениях натыкались на барьер, поскольку если допустить журналистов к источнику информации, то от собственных ошибок его уже нипочем не уберечь.

На основании своего опыта я не советую ни одному разоблачителю обращаться в традиционную прессу с секретными материалами в электронной форме. Даже если у него там есть свой человек и даже если этот человек располагает бюджетом для публикации подобного материала.

Именно гарантия анонимности источника информации была главным преимуществом WikiLeaks перед всеми формами классической расследовательской журналистики. Ни один журналист во всем мире не в состоянии дать своему осведомителю полную гарантию, что его имя не попадет в руки следственных органов с их принудительными методами и юридическими уловками, в то время как техническая и юридическая структура WikiLeaks действительно гарантировала, что осведомитель останется анонимным и не будет принужден давать показания. Но юридическая безопасность – это только часть проблемы. По ходу нашей деятельности мы неоднократно поражались тому, как наивно представители прессы обращаются со средствами коммуникации. Компьютеры большинства журналистов отнюдь не являются надежным хранилищем для конфиденциальных документов.

Когда документ становится настолько опасным, что публиковать его нельзя? Этот вопрос не в последнюю очередь обсуждался в связи с дипломатическими депешами. После ареста Мэннинга он приобрел новый аспект. Когда документ становится настолько опасным для осведомителя, что публиковать его нельзя?

Теоретически этот вопрос встает в связи с каждой публикацией. Например, как поступать, если осведомитель спустя три дня после загрузки документа обращается к нам с просьбой уничтожить материал? Разве последнее слово не должно быть за ним?

Такой случай мы уже обсуждали в связи с материалом, касающимся Италии, который, между прочим, в итоге не вызвал практически никакого интереса. Речь шла о неправомерном распределении заказов. По мнению информатора – чистый случай коррупции. Однако он обратился к нам спустя пару дней после публикации с просьбой снять обвинения в коррупции. Я тогда заменил слово «коррупция» более мягким термином, но публикацию с сайта убирать не стал. Это было бы по техническим причинам далеко не просто.

Таким образом, возник целый ряд вопросов. Как установить, не подвергается ли осведомитель, обратившийся с просьбой убрать публикацию с сайта, давлению со стороны третьего лица? Где гарантия, что, если мы в этом случае пойдем на уступки, дело не закончится тем, что осведомителям будут угрожать все чаще? И как определить, является ли тот, кто просит убрать материал, действительно нашим осведомителем? Мы пришли к выводу, что для всех участвующих сторон будет лучше, если мы станем и в дальнейшем придерживаться принципа «публикации после загрузки». Тот, кто решался загрузить материал на наш сайт, автоматически соглашался на его публикацию. Так был определен решающий момент.

С другой стороны, постоянно приходилось разрабатывать новые идеи, как оградить от негативных последствий ни в чем не повинных участников процесса. Необходимо было продумать все аспекты, касающиеся упомянутых в документах лиц или самого осведомителя, которые могли повлечь за собой неприятности. Иногда мы удаляли имена или вырезали целые куски текста, номера телефонов и адреса. То, что и это нам не всегда полностью удавалось, стало одной из основных проблем последующих публикаций.

Несмотря на это, важно было дать понять, что не имеет смысла оказывать давление на осведомителя, поскольку материал в любом случае будет опубликован. Мне кажется, что в общем и целом это решение было обоснованным.

Мы получили – от кого бы то ни было – американский материал и выложили в Сеть видеофильм 5 апреля 2010 года. В мае арестовали Мэннинга. В этой неопределенной ситуации мы должны были полностью отказаться от публикации каких бы то ни было американских документов. С каждой новой публикацией мы рисковали раскрыть информацию, которая могла быть использована в расследовании против кого бы то ни было. Я с самого начала об этом твердил.

Один вопрос оброс легендами: что в конечном итоге могло привести к аресту Мэннинга? Формально все понятно – его диалог с Ламо в чате положил начало расследованию. Но помимо этого факта существует множество версий и заговорщицких теорий.

Из США поступили сведения, заставляющие усомниться в случайном на первый взгляд характере произошедшего. В августе 2010 года в Лас-Вегасе на конференции Defcon, посвященной вопросам безопасности компьютерных технологий, прозвучал доклад о правительственном проекте Vigilant. Речь шла о том, что сотрудники служб безопасности во всем мире работают на проект Vigilant, планомерно прочесывая интернет в поисках подозрительных связей и информационных потоков с целью выявления людей, пересылающих большие объемы материала.

Вполне возможно, что чаще всего сами сотрудники армии США роются в содержимом своих собственных серверов. Никакой проблемы в этом нет. В конце концов, более двух миллионов американских граждан имеют доступ к документам одного уровня конфиденциальности с посольскими депешами. Секретные службы подключаются к делу только тогда, когда материал открыто кому-то передается. Согласно докладу, именно так Мэннинг якобы и привлек к себе внимание. Позднее вся эта сомнительная история про Vigilant была официально опровергнута.

Другие, еще более сомнительные теории выстроены вокруг личных мотивов. Сам Ламо объясняет свое предательство тем, что усмотрел в документах политически опасный материал и чувствовал себя обязанным что-то предпринять. В итоге встает вопрос о том, насколько диалог в чате пригоден в качестве улики. По чату крайне трудно стопроцентно идентифицировать личность.

Возможно, подоплека была куда более простой: США пытались задним числом выдать случайную находку Адриана Ламо за часть своего собственного расследования, сделать вид, что от их следователей нигде не скрыться, – мудрый ход.

Скорее всего, правды мы так никогда и не узнаем. Заседания военных судов закрыты для общественности. Будут приняты все возможные меры к тому, чтобы информация о ходе заседания не просочилась наружу.

Как ни странно, когда в чате появлялись люди, явно собирающиеся предложить нам материал, они часто попадали на меня. Важно было предупредить их о том, чтобы они ни в коем случае не рассказывали о себе лишнего. Это предупреждение стало стандартной фразой, которую мы повторяли при каждой возможности: никаких имен, никаких подробностей, дающих ключ к идентификации. Мы любыми путями стремились предотвратить появление в чате информации, по которой можно было бы установить личность осведомителя. Согласно нашим чрезвычайно строгим внутренним правилам, мы сами обязаны были соблюдать предельную осторожность.

У Джулиана был нюх на особо интересный материал и ясное представление о том, каким образом можно оказать политическое давление. Это мы со временем поняли, в том числе на примере документов, которые мы изначально ошибочно считали интересными.

У нас на руках были, например, так называемые «Полевые инструкции», среди них – руководства армии США по нетрадиционным методам ведения войны, где описывались методы ослабления и свержения правительств других стран изнутри с целью установления военного режима. Мне тогда казалось, что такой материал журналисты должны у нас с руками оторвать. Но эти документы остались без внимания, поскольку тема оказалась слишком сложной.

Совсем иначе дело обстояло с видеоматериалом. Даже если он касался всего одного случая, быстро становилось ясно, что именно поэтому он произведет нужное впечатление. Прежде всего Джулиан отличался превосходным чутьем в этом отношении.

Хотя он впоследствии упрекал меня в том, что я был типичным «руководящим работником среднего уровня», в некотором роде это неплохо определяет его собственный образ мышления. Как бы часто он ни менял номер сотового телефона, затемнял окна и принимал невинных пассажиров самолета за шпионов Государственного департамента, в сущности, как и все мы, он был руководящим работником, администратором, пресс-представителем, но никак не бойцом подпольного фронта. Мы брали в аренду серверы. Мы ждали интересных материалов. Мы их не заказывали, и не добывали при помощи хакеров, и никому ничего подобного не поручали. Этого требовали наши моральные принципы, и, нравились они Джулиану или нет, мы просто-напросто не имели права от них отступаться. Строго говоря, даже наш список «Самое востребованное», который мы поместили на сайт, взяв за образец аналогичный список центра «За демократию и технологию», чтобы разжечь спортивный интерес потенциальных осведомителей, балансировал на грани допустимого. Хотя список составляли не мы. Мы только призвали читателей заполнить подготовленную нами таблицу.

Мы дали общественности понять, что будем поддерживать Мэннинга в меру своих сил, не подтверждая тем самым, что он имеет какое-то отношение к нашим публикациям. Джулиан заявил, что обеспечит ему лучших адвокатов и взбудоражит всю прессу. Он официально выступил с просьбой о пожертвованиях, причем речь шла о 100 тысячах долларов на юридическую помощь Мэннингу. Я обеспечил сервер, на котором мы собирались разместить кампанию в поддержку Мэннинга. Содержанием должен был заниматься кто-то другой.

Уже на этой ранней стадии кампания застопорилась.

Когда я просил Джулиана передать мне контактные данные адвокатов Мэннинга, никакого конкретного ответа я не получал. При этом мне постоянно звонили по этому вопросу журналисты, от которых невозможно было избавиться. Кроме того, ко мне обратилась Федерация немецких ученых с предложением выдвинуть кандидатуру Мэннинга на награждение премией за разоблачительную деятельность. Вот как Джулиан ответил на мой запрос:

Дж: у меня нет времени объяснять, и знать тебе не обязательно

Дж: кроме того, я знаю, почему ты спрашиваешь, и это бесит еще сильнее

Д: так почему я спрашиваю?

Дж: какая-то идиотская дезинформационная кампания

Д: нет, я спрашиваю потому, что вынужден своей задницей официально прикрывать принятую тобой позицию и меня постоянно об этом спрашивают

Дж: имена адвокатов называть нельзя. это не наши адвокаты. это адвокаты Брэдли и т. д. и т. п.

Дж: тебе ни к чему знать, потому что ты не можешь рассказать о них общественности, и т. д. и т. п., пустая трата времени

Должен сказать, что этот наш проект с треском провалился, и своего участия в провале я не отрицаю. К сожалению, я, как и в большинстве случаев, удовлетворился тем, что услышал от Джулиана. Я нередко обвинял Джулиана в том, что он диктатор, что он всегда единолично принимает все решения, что он скрывает от меня информацию. Подобная критика обоснованна, но это не снимает с меня ответственности. Мне нельзя было поддаваться стрессу, я должен был докопаться до истины и в случае необходимости взять на себя инициативу. Не было никаких объективных причин для того, чтобы Джулиан единолично занимался кампанией в поддержку Мэннинга.

В итоге мы просто присоединились к кампании Bradley Manning Support Network, которую близкие и друзья Брэдли разместили на сайте www.bradley-manning.org. Мы еще спорили о том, какого рода должна быть эта самая поддержка. Джулиан решил, что полученные пожертвования в размере 100 тысяч долларов – это все-таки многовато, и исправил сумму на 50 тысяч.

Как бы то ни было, из суммы, собранной в его пользу, Брэдли Мэннинг до конца 2010 года не получил ни цента. В начале января 2011 года, по сведениям фонда имени Вау Холланда, на банковский счет «В помощь Мэннингу» незадолго до закрытия все-таки были переведены 15 100 долларов.

Новая пресс-стратегия для «Дневников войны в Афганистане»

Перепробовав множество различных вариантов обнародования материала – мы просто помещали документы на наш сайт, сотрудничали с отдельными журналистами, а также сами выступали в роли медиаорганизаторов, – мы на этот раз решили все сделать правильно. Нам в руки попала целая пачка документов по войне в Афганистане. Мы хотели в случае публикации этих «военных дневников» вовремя привлечь к делу прессу. При этом мы планировали остаться хозяевами положения и выбрать себе хороших партнеров.

Наш выбор вскоре пал на «Нью-Йорк таймс». Из стратегических соображений мы хотели задействовать американское издание – так почему же не самое крупное, подумали мы. Вторым важным партнером стала британская «Гардиан», с которой у Джулиана были налажены хорошие связи. По крайней мере, он так утверждал. В Германии мы решили сотрудничать с журналом «Шпигель». Эта обязанность выпала мне.

Марсель Розенбах, Хольгер Штарк и Джон Гётц – очень опытные журналисты из берлинской редакции «Шпигель». Журнал еще в 2008 году опубликовал репортаж о WikiLeaks. Но только после публикации видеоматериала «Сопутствующее убийство» мы стали достаточно интересны, чтобы на берлинской конференции Republica 2010, посвященной Web 2.0, впервые вступить с нами в прямой контакт.

Я обеспечил им закодированный ноутбук, чтобы они могли безопасно хранить полученный материал. Кроме того, наши медиапартнеры обзавелись криптофонами, разговаривать по которым нам, впрочем, не полагалось.

С этого момента мы встречались как минимум раз в неделю, чтобы сообщить друг другу о последних новостях и убедиться в том, что все идет по плану. Мы договорились с журналистами о дате публикации. До этой даты, 26 июля 2010 года, у нас оставалось еще несколько недель.

В общей сложности материал составляли 90 тысяч документов из центрального штаба вооруженных сил США, в том числе доклады об обстановке, информация о перестрелках и воздушных налетах, рапорты о подозрительных происшествиях и о возможной угрозе. Столь детальной информацией об афганской войне, да еще из первых рук, до этого момента не могла похвастаться ни одна газета, книга или документальный фильм.

Журналисты просматривали материал и вели расследование. Мы заботились о технической подготовке документов к публикации в Сети.

Тут-то мы и наткнулись на первую проблему. Мы были заинтересованы в том, чтобы работать с различными средствами массовой информации, помимо трех уже введенных нами в курс дела. Но журналисты превращаются в сторожевых собак, которые, скаля зубы, защищают попавшую к ним кость, если речь идет об интересном материале. Те, кого мы уже привлекли, естественно, хотели получить исключительные права на наш материал.

Марк Тёрнер, например, уже много и интересно писал об Афганистане. Он долгое время работал там корреспондентом, и его книгу «Афганский шифр» горячо хвалили в прессе. Нам очень хотелось привлечь его к расследованию и позволить ему взглянуть на материал. Но остальные представители прессы возмутились. Какой-то приблудный независимый журналист будет оспаривать их лавры? Этого крупные газеты допустить никак не могли. Игра ведется в совершенно другой лиге, сообщили нам.

Под напором представителей крупных изданий Марк Тёрнер, который впоследствии написал самый подробный репортаж для газеты «Тагесшпигель», вынужден был опубликовать его на день позже, чем «великая троица». Хотя мы собирались сохранить за собой право выбора партнеров, нам с самого начала пришлось идти на уступки.

Для меня лично это просто не подлежало обсуждению, о чем я и заявил представителям журнала «Шпигель». Однако «Гардиан» и «Нью-Йорк таймс» оказались куда более влиятельными. В то время как со многими из нас Джулиан постоянно шел на конфронтацию, в отношении журналистов этих газет он вел себя на удивление смиренно. Я, конечно, понимаю, что не всегда уместно конфликтовать со средствами массовой информации. Несомненно, упомянутые коллеги обладали куда большим опытом, чем мы. На что мы надеялись? Добыча эксклюзивных сенсационных новостей была их основной специальностью. Нечего было и мечтать о том, что они не попробуют навязать нам свои условия.

Изначально мы планировали все вместе встретиться в Лондоне. Возможно, даже запереться в изолированном подвале для обсуждения материала и запретить кому бы то ни было покидать помещение, как во время экзамена, что уже практиковалось в случае «Сопутствующего убийства».

В одном наши мнения сходились: журналисты ни в коем случае не должны были знать о том, что имеется еще материал, помимо предложенного им. Мы к тому времени успели только мельком взглянуть на полученные нами дополнительные сведения по афганской войне, но уже предполагали, что сидим на бочке с порохом.

Все получилось совсем иначе. Джулиан полетел в Лондон один, от нашей поддержки он отказался. Как выяснилось позднее, коллега из «Нью-Йорк таймс» сразу же объявил, что предпочитает работать в своей редакции. Причем до этого он успел скачать на свой ноутбук не только материалы по Афганистану, но и файлы по войне в Ираке, которых ему никто не предлагал. После чего он сел в самолет и был таков. Это противоречило всем нашим договоренностям.

Дэвид Ли из «Гардиан» взял на себя обязанности координатора. Как мне потом сообщили сотрудники журнала «Шпигель», Джулиан на протяжении всей встречи выглядел измотанным и был постоянно занят работой на своем компьютере.

Вскоре уже и речи не могло быть о том, чтобы держать ситуацию под контролем. Мы с головой ушли в техническую обработку материала. Наши техники трудились день и ночь над преобразованием документов в удобный для чтения формат.

Публикация была назначена на понедельник, чтобы «Шпигель», как еженедельный журнал, мог сохранить свой обычный цикл. В связи с публикацией журнал только внес кое-какие изменения в рабочий процесс: отменил воскресные сигнальные экземпляры для берлинских депутатов и отложил на более поздний срок рассылку электронной версии.

В среду на неделе, предшествующей публикации, в обеденное время я встретился с Марселем Розенбахом и Джоном Гётцем в итальянском ресторане на улице Беренштрассе. Есть мне совсем не хотелось, но из вежливости я заказал какое-то блюдо с макаронами. Пока оба журналиста говорили, я неторопливо наматывал макароны на вилку. Они рассказывали, как хорошо продвигаются дела, а я с интересом наблюдал, как растет клубок макарон на моей вилке.

«А у вас тоже все нормально?» – спросил меня Гётц.

Я набил рот макаронами и кивнул. Вид у обоих журналистов был крайне довольный. А мной почему-то овладело нехорошее предчувствие. Аппетит окончательно пропал, когда они поинтересовались, как продвигаются дела с «процессом минимизации ущерба». Закончили ли мы редактирование?

Я несколько глупо выглядел. Пытался не подавать виду, что меня застали врасплох. Но ведь существует договоренность с Джулианом, что из документов будут изъяты имена и фамилии, прежде чем материал можно будет публиковать в Сети, напомнил мне Розенбах. Это обязательное условие, выдвинутое всеми тремя медиапартнерами.

Я об этом ничего не знал. Имена и фамилии ни в чем не повинных косвенных участников следовало удалить, это было вполне логично, и я не мог с этим не согласиться. К тому времени я уже неоднократно сталкивался с тем, что Джулиан скрывал от меня важную информацию или передавал мне ее слишком поздно. Это иногда ставило меня в щекотливое положение. Вполне возможно, что и на сей раз вся проблема заключалась именно в этом.

Я помчался домой и немедленно связался с техниками и с нашими добровольными помощниками. Работы у них было по горло, но о том, что материал должен быть отредактирован, они слышали в первый раз.

Положение создалось серьезное. Статьи были практически готовы, печатные станки ждали отмашки: останавливать процесс было поздно. Прежде всего журналу «Шпигель» отмена публикации обошлась бы в десятки тысяч евро.

Я заглянул в чат. Джулиан был в Сети, и я спросил его: «Слушай, что там насчет минимизации ущерба?»

В одно мгновение Джулиана не стало. И до конца дня он в Сети не появлялся. Между тем все остальные пытались всеми силами успеть отредактировать как можно больше. Насколько я помню, я за эти пять дней, со среды по понедельник, спал всего десять, ну максимум двенадцать часов. Анке жила с привидением.

При просмотре документов стало ясно, что, даже если убрать все имена, останется контекст, по которому с тем же успехом можно установить личность. Если, например, в документе упоминалось, что один из трех афганцев, взятых в плен в деревне такой-то 25 марта 2009 года, передал информацию американцам, то местный Талибан без особого труда мог вычислить и наказать виновного.

Девяносто тысяч документов! Просто-напросто слишком много. Я уставился на монитор компьютера и не знал, что делать. С необработанным текстом нам было не справиться, нам нужен был веб-интерфейс, который облегчил бы редактирование. Впоследствии наши техники разработали программу, с помощью которой добровольные помощники по безопасному каналу связи могли скачать документы, чтобы их обработать или изъять из них имена. Но для текущего проекта такую программу мы разработать не успели.

Средства информации дали нам решающее указание: выбрать и временно придержать 14 тысяч из 90 тысяч документов. Притом речь шла о рапортах касательно потенциальной угрозы. Эти документы содержали донесения местных жителей, служивших информаторами для вооруженных сил США и предупреждавших американцев о запланированном наступлении или новом складе оружия. В рапортах были названы имена информаторов, которые могли стать легкой мишенью для мести талибов.

В остальных 76 тысячах документов имен было значительно меньше. При последующей проверке их обнаружилось всего около сотни.

Работа была в полном разгаре, когда на следующий день, ближе к вечеру, в Сети опять появился Джулиан, который как раз «собирался сегодня сказать насчет имен». Кроме того, он предъявил нам длинный список срочных дел:

Дж: 1. url завтра стандартизировать.

названия уже стандартизованы kabul war dairies и baghdad war dairies

Дж: 2. афганские документы проверить на возможности идентификации информаторов. это в основном в рапортах об угрозе. работа довольно объемная

Дж: 3. подготовить общий обзор и пресс-релиз

Дж: 3.5. наши внутренние коммуникации стандартизировать, раздать спутниковые пейджеры, если есть, и поддержку silc/irc

Дж: 4. распределительную систему еще раз проверить Дж: 5. в наших версиях базы данных по афг. удалить грифы секретности

Дж: 6. я создал полную версию базы данных sql, которая тоже должна быть подготовлена как архив для скачивания

Дж: 7. отобрать торренты/подготовить архивы Дж: 8. компьютеры для почты должны быть надежными Дж: 9. стандартизировать контакты пресс-службы Дж: все это нужно сделать, иначе провал Дж: а теперь о том, что мы должны сделать, чтобы добиться справедливости

Дж: 10. я вместе с гардиан разработал зондируемый интерфейс на основе системы perl. его тоже нужно подготовить как архив для скачивания (подробнее потом)

Дж: 11. нужно сделать короткий трехминутный видеоклип. у меня здесь есть люди для редактирования, но нужна графика (напр. файлы из google earth)

Дж: 12. у всех [журналистов], кто работал над материалом, нужно взять интервью об их методах работы и о качестве/недостатках материала. минут по 10–20 каждое. без подготовки. с лондоном я все уладил, но нам еще нужны берлин и нью-йорк. это скоростной метод составления путеводителя по материалу и к тому же придаст WL статус делового партнера великой тройки

Дж: 13. пресс-служба должна быть укреплена, и нам нужны люди, которые могли бы осмысленно высказаться по теме (кроме нас самих)

Дж: 14. систему пожертвований нужно проверить и упростить, нужно наладить австралийский почтовый ящик для чеков и проч. и, возможно, указать австралийский банковский счет

В ответ я написал то, что подумали все: «До публикации осталось четыре дня». Мы и без его списка едва справлялись.

Разумеется, в ночь перед публикацией мы готовы не были. «Гардиан» просто без нас вышла в интернет. «Нью-Йорк таймс» была в нерешительности, она не хотела в одиночку публиковать в США этот материал. Сотрудники журнала «Шпигель» звонили мне ежечасно, чтобы выяснить, когда же наши документы будут в Сети. Царил хаос.

Когда процесс наконец был запущен, уже никого не интересовало то, что мы несколько нарушили согласованный порядок действий и отставали от наших медиапартнеров с интернет-публикацией. Насколько я понимаю, внешний мир не имел ни малейшего понятия о наших внутренних проблемах. Никто даже не мог представить себе, какой кошмар предшествовал публикации.

Один официальный представитель Пентагона на пресс-конференции после публикации утверждал, что «у WL теперь руки в крови». Впоследствии оказалось, что ни один информатор не пострадал из-за опубликованных материалов. Как выяснилось позднее, американское Министерство обороны во внутреннем циркуляре классифицировало информацию как неопасную.

Указание изъять из материала рапорты об угрозе мы получили от прессы. Мы так и не ознакомились с содержанием документов, это было дело журналистов. И тем не менее Джулиан перед камерой расхваливал свой «процесс минимизации ущерба».

Наши техники посвятили этому проекту сотни рабочих часов. Они, например, перевели весь материал в формат KML, так что каждый эпизод можно было найти по хронологии в Google Earth. Им пришлось довольствоваться нашей благодарностью в чате.

Последовали всемирные дебаты о том, повредила ли кому-нибудь наша публикация. Содержание практически не обсуждалось, если не считать первой волны средств массовой информации, непосредственно касающейся документов, и второй, в которой другие газеты давали анализ прочитанного материала.

Девизом Джулиана было «прекратить войну». К сожалению, от этой цели мы еще очень далеки. Мы надеялись, что опубликованный материал в корне изменит отношение к военным действиям. Когда все увидят, какая несправедливость царит в Афганистане, люди станут протестовать и требовать от своих правительств прекращения военных действий и вывода войск.

Причиной тому, что проект не дал конкретных результатов и нам не удалось за одну ночь возбудить новую общественную дискуссию о смысле этой войны, послужил, кроме всего прочего, невероятный объем документации. Материал был слишком обширным и слишком сложным, чтобы просто так вступить в дебаты о нем. Кроме того, именно 14 тысяч неопубликованных файлов и были самыми «взрывными». Большинство статей, которые готовили «Шпигель», «Гардиан» и «Нью-Йорк таймс», опирались именно на этот материал. Для наших трех партнеров это оказалось большой удачей, поскольку они обладали исключительным правом пользования этими документами, в то время как их конкурентам приходилось довольствоваться опубликованной частью.

Разумеется, отдельных журналистов глупо обвинять в том, что они стремятся заполучить интересный материал и по возможности исключительные права на него. С большей частью журналистов у меня прекрасные отношения. Но сами методы работы средств массовой информации – погоня за эксклюзивной информацией, постоянные попытки выжать из нас как можно больше, эта смесь назойливого любопытства и любезного высокомерия – нередко действовали мне на нервы.

Я хорошо помню то время, когда мы были никому не известны, когда мне приходилось обзванивать прессу, чтобы привлечь ее внимание к интересному материалу. Когда ни на мои звонки, ни на мои сообщения не отвечали. Большинство журналистов, особенно в Германии, относились к нам, мягко говоря, критически и писали заумные анализы недостатков нашей платформы. Ладно. Некоторые из них изменили свое к нам отношение, когда поняли, сколько с нас можно поиметь сенсаций. Они начинали нас обхаживать. Мне это казалось странным.

В то время в дебатах, вызванных нашими публикациями, WL нередко критиковали за то, что мы якобы выбрали США в качестве главного врага и основной мишени. На земле достаточно других уголков, не менее заслуживающих пристального рассмотрения. И действительно, все крупные публикации 2010 года касались великой державы США.

Причин тому было несколько. Антиамериканизм Джулиана частично основывался на том простом факте, что США играют ведущую роль в большинстве мировых политических конфликтов. При этом в некоторых случаях создавалось впечатление, что США ведут войну из экономических соображений. Особенно важным аспектом было вмешательство во внутреннюю политику других стран. Тем не менее правительства, совершающие преступления по отношению к своему собственному народу, несомненно, заслуживают критики ничуть не меньше.

Это одна из причин. Вторая была довольно банальной – языковой барьер. Никто из нас не владел ивритом или корейским языком. Нередко мы с трудом справлялись и с толкованием содержания документов на английском. Джулиан же не знает ни одного иностранного языка. В то время как он нередко пользовался своим преимуществом англоговорящего во время внутренних дискуссий и, чтобы уйти от неприятной ему темы, пускался в казуистические рассуждения по поводу значения отдельных слов, сам он часто не мог запомнить ни названий зарубежных средств массовой информации, ни имен наших соратников. В одном телевизионном интервью после моего ухода из WL он даже мою фамилию умудрился переврать. Нам понадобилось бы еще больше помощников для переводов, а у нас и с интеграцией помощников для выполнения основных работ были трудности.

Еще важнее была третья, последняя причина: в лице США мы выбрали себе самого крупного противника. Джулиан Ассанж не связывался со слабыми, он желал идти наперекор самой могучей нации в мире. Твое собственное величие измеряется величием твоего врага. Зачем тратить силы на проблемы в Африке или Монголии или на споры с королевским домом Таиланда? Перспектива оказаться в африканской или таиландской тюрьме или на дне глубокой русской реки с привязанной к ногам бетонной плитой выглядела куда менее заманчивой, чем при помощи возбужденных до предела средств массовой информации оповестить мировую общественность о том, что Соединенные Штаты натравили на тебя секретные службы. Это было верным способом попасть в новости.

Основной проблемой, связанной с публикацией афганских «военных дневников», было то, что Джулиан слишком щедро делился материалом с прессой. Это поставило нас в зависимость от выбранных нами партнеров и превратило наши планы держать ситуацию под контролем в жалкий фарс.

Газета «Нью-Йорк таймс», например, не дала в своих статьях ни одной ссылки на WL, видимо боясь конфликта с законом. Но материал по Ираку у нее уже был, поэтому было практически невозможно не привлечь ее к следующей публикации.

В последующие недели газета «Вашингтон пост» выпустила крупный фельетон под названием «Секретная Америка», в котором раскрывалась суть военной и оборонной промышленности. Опубликованные отчеты очень наглядно демонстрировали читателям огромный рост этой отрасли в результате усиления борьбы с терроризмом. Это был превосходный материал. Не знаю, откуда «Вашингтон пост» его получила, но весь репортаж, включая документы и карты, был составлен безупречно, причем силами собственной редакции. Когда они обратились ко мне с просьбой о доступе к неопубликованным 14 тысячам документов, я с радостью приготовился с ними сотрудничать. Мне хотелось таким образом поощрить их за отличную работу. Но Джулиан не допустил этой сделки. «Мы уже договорились с остальными тремя, мы не можем их подвести», – объяснил он.

Сегодня я сожалею о том, что не стал действовать самостоятельно, не взял инициативу в свои руки. Джулиан все равно не придавал особого значения таким понятиям, как договоренности и контракты. Как часто он говорил мне: секрет в том, чтобы не давать другим сбить себя с толку, чтобы самому создавать свою действительность. Кроме того, он сам впоследствии пересмотрел мнимые обещания эксклюзивного права для нашей тройки, в том числе передал афганские документы редакции канала Channel 4, несмотря на все договоренности.

С другой стороны, я не хотел портить репутацию WikiLeaks, не хотел, чтобы мы прослыли ненадежным партнером. Я стоял перед двойной дилеммой, как каждый, кто сам соблюдает правила, но имеет дело с человеком, который признает правила только тогда, когда они его устраивают.

Наши прежние намерения сразу же публиковать имеющийся материал и самостоятельно принимать решения уже казались просто смешными. Пресса распоряжалась нами, как хотела, и мы подчинялись. Они пользовались исключительным правом на материал, в то время как у нас были связаны руки.

Наши техники в кратчайший срок разработали сложную программу, при помощи которой мы могли расширить круг добровольных помощников по принципу «друзья друзей» и подключить их к процессу редактирования. Каждый из них мог при помощи веб-интерфейса получить доступ к небольшой части полного комплекта данных. Таким образом сотни добровольных помощников просматривали и редактировали документы. На каждый документ приходилось как минимум двое редакторов, и каждое изменение в тексте тщательно документировалось. Все шло как по маслу, и вскоре все 14 тысяч документов были приведены в порядок.

Наш с Джулианом конфликт продолжался, в то время как наша повседневная совместная работа шла своим чередом. Я начал переписку в чате с Биргиттой на эту тему, поскольку по-прежнему не понимал позицию Джулиана. Мне казалось, что, как только мы с ним снова найдем общий язык, нам удастся направить WL в нужное русло. В конце июня Биргитта рассказала мне об одном своем разговоре с Джулианом. Он призывал ее мне больше не доверять и называл меня своим «противником».

Д: не вижу в этом смысла

Б: он думает, что все сложнее. что ты его подсиживаешь

Д: что значит сложнее? фигня какая-то

Б: деньги и доверие

Д: да, конечно, ха-ха-ха. что ж, это обговорено со всеми остальными. и все согласны, что это фигня

Б: да, хорошо

Д: единственный, кто этого не понимает, это Дж, но когда-нибудь поймет. я знаю, почему он так думает

Б: надеюсь. и почему?

Д: несколько сделанных мной замечаний. например, относительно денег, один раз мы поссорились, потому что я использовал часть этих денег

Б: он думает, что ты снимаешь большие суммы

Д: но я сказал ему, что, если он не будет мне отвечать, я буду брать деньги на неотложные нужды, потому что деньги на счету в германии – это большей частью моя заслуга

Д: LOL. я снял макс. около 15–20 тыс. с этого счета, и все было потрачено на серверы, которые были нам нужны, и проч., на все 100 % есть чеки

Б: а я все пыталась уговорить его встретиться с тобой и все это обсудить

В то же время нам приходилось бороться с давлением извне. Тридцатого июля 2010 года мы поместили на домене с афганскими документами и на ряде других сайтов зашифрованный файл под названием msurance.aes256 размером в 1.4 гигабайта. Зашифровывать особенно щекотливый материал и публиковать его разрозненно было более чем разумно. Нам давно следовало начать так делать.

Даже я толком не знал содержания этого файла. Он был зашифрован при помощи симметрической криптосистемы AES256 и поэтому довольно хорошо защищен от попыток декодирования. Но мне все равно не нравилась идея выложить его в Сеть.

Изначально мы хотели при помощи этого файла обеспечить свою безопасность, предотвратить любые попытки уничтожить WL или захватить и вывести из строя одного из нас с целью воспрепятствовать публикации дальнейших документов. Как другие хранят подобные документы у нотариуса, мы хранили его в Сети.

Мне стоило большого труда скачать этот файл на флешки и разослать дюжине заслуживающих доверия людей во всем мире. Среди них были политики из партии зеленых, журналисты и другие люди, на которых, по моему мнению, можно было положиться.

Для этого я купил разные флешки и множество конвертов, белых, коричневых, больших, маленьких, и отправлял их по почте порциями, чтобы исключить возможность перехвата всей партии сразу. Некоторые флешки я передал лично из рук в руки. К каждой флешке прилагалось письмо, датированное 20 июля 2010 года:

Дорогой друг,

Сегодня мы обращаемся к тебе, чтобы доверить тебе на хранение важную информацию. В приложении к данному письму ты найдешь флешку, содержащую информацию в зашифрованном архиве. Эта информация распределена между несколькими доверенными лицами во всем мире в свете сложностей, с которыми нам предстоит столкнуться в ближайшие недели. Распределение этой информации обеспечит передачу ее прессе, а следовательно, и широкой общественности, что бы с нами ни случилось. Это также служит своего рода страховкой для благополучия нашего проекта и нас самих.

Если случится что-то непредвиденное, сработает вторичный механизм: ключ к расшифровке данного материала будет публично разослан, предоставляя возможность декодировать архив и гарантировать, что наши труды не пропадут даром. Мы просим хранить в тайне получение этого письма и приложенной к нему информации. От этого зависит очень многое.

С благодарностью и наилучшими пожеланиями,

WikiLeaks

В то же время техники работали над задачей автоматической публикации паролей в случае, если с нами что-то произойдет. Это называется «ключ мертвеца» (dead man switch). Я понятия не имел о том, что одновременно планировалась публикация файла в Сети на различных платформах. Я совершенно точно был бы против. Даже если расшифровка файла заняла бы очень много времени, возможность ее не была полностью исключена.

Депонированием этого файла мы хотели создать некий политический рычаг. Я уверен, что мы как минимум на пару ночей лишили сна сотрудников Государственного департамента. Закодированный подстраховочный файл в интернете, на торрент-сайте? Такая проблема вряд ли предусматривалась в их стандартных инструкциях. И разрешить ее при помощи авианосцев тоже было невозможно.

Сработал ли действительно этот механизм? Помешал ли он арестовать кого-то из членов WL? Об этом мне судить трудно. По крайней мере, мы все в это верили. Когда Джулиан сидел в Лондоне в камере предварительного заключения в связи с обвинениями по шведскому делу, он якобы сообщил своим адвокатам, что, если его выдадут Швеции, не исключен «термоядерный вариант», то есть публикация ключа к подстраховочному файлу.

Это, безусловно, в наши планы не входило. Подстраховочный файл был задуман как мера предосторожности, предназначенная для защиты сотрудников в случае угрозы, а не для Джулиана в качестве метода избежать правосудия в демократической стране. Ведь в данном случае речь шла о деле чисто личного характера.

В необходимости подобного защитного механизма мы впоследствии смогли убедиться, когда Джейк Эппельбаум был задержан и допрошен при въезде в США. Вся его вина заключалась в том, что он выступил на конференции от имени Джулиана с докладом о WikiLeaks, поскольку, видимо, придавал присутствию WL на этой конференции большое значение. Этого хватило для того, чтобы в аэропорту конфисковать у него ноутбук, обыскать его и задержать на несколько часов. Мы потом шутили, что теперь владельцев всех номеров из адресной книги его мобильного телефона будут задерживать на американском пограничном контроле.

Джейк нажил себе серьезные неприятности. По сравнению с ними истории о преследовании Джулиана казались скорее безобидными. Когда в мае 2010 года при въезде в Австралию пограничные служащие забрали у него паспорт, этот мнимый скандал раздувался всеми информационными агентствами. Джулиан в связи с этим дал австралийскому телевидению несколько интервью, в которых подчеркивал, что уже нигде не чувствует себя в безопасности. Я сам видел этот паспорт. Вид у него был совершенно растерзанный. Вероятно, люди просто хотели убедиться, что им предъявлен действующий документ, а не макулатура. Всего через несколько минут паспорт Джулиану вернули.

Затем Джулиан начал утверждать, что из Австралии выехать он не может, поскольку это слишком опасно. Я тогда должен был выступать с докладом в Европейском парламенте. Речь шла об информационном мероприятии на тему цензуры в интернете. Джулиан попросил пригласить его вместо меня. Он объяснял это тем, что секретные службы оставят его в покое только в том случае, если он покинет Австралию под защитой Европейского парламента. Дескать, зная, что его ждут в Парламенте, никто не посмеет его похитить или убить. «Мне нужно политическое прикрытие», – были его слова. Я всегда считал, что нам угрожают в худшем случае какие-нибудь обиженные члены студенческого братства или национал-демократической партии. Вряд ли кто-то стал бы угонять австралийский самолет, чтобы обезвредить Джулиана Ассанжа.

Как раз в это время Джулиан начал все больше приобщать к работе в WL семнадцатилетнего исландца, что по сей день кажется мне странным. Нас он все время предупреждал, что юноша ненадежен и доверия не заслуживает. Во всяком случае, Джулиан всеми доступными методами пытался не допускать, чтобы мы с ним общались. Тем сильнее было мое удивление, когда он получил в WL собственный электронный адрес, что было привилегией очень немногих, человек десяти – двадцати, не больше. Джулиан купил ему два ноутбука и даже снабдил его одним из криптофонов.

В то же время Джулиан стал крайне небрежен в отношении мер безопасности. Все сообщения, адресованные семнадцатилетнему исландцу и будущему официальному представителю WL Кристинну, автоматически переправлялись на их личные адреса в системе электронной почты gmail, причем исключительно из соображений удобства. Я задавался вопросом, зачем уж так откровенно облегчать американцам доступ к нашей внутренней корреспонденции и к чему тогда вообще заводить дорогие криптофоны.

Также Джулиан все беспечнее обращался с секретными документами. Одному исландцу, обычно не имеющему доступа к секретным материалам, он отдал американские дипломатические депеши, чтобы тот «подумал над их графическим оформлением».