Локомотив параллельного времени (сборник) Валлин Изабелла
– Он со мной.
– Но не с нами.
Ледяной Ангел был сам по себе и ни в ком не нуждался.
– Кстати, его зовут Горностай. Он говорит, что ты была его служанкой, вытирала сопливые носы его детям, а жена его понукала тобой, как хотела.
– Кто её слушал, толстуху сварливую. Интересно было посмотреть, как живут эти северяне. Надоело – ушла. Он следом увязался.
– Прямо так и ушёл от жены, от детей?
– Жена сама отпустила. Он каждую ночь во сне меня звал.
– Любит, значит?
– А теперь во сне жену зовёт.
– Отпустишь?
– Кто его держит?
Инга называла мужа Горностаем. Они родились в один день, с детства были наречёнными. Любимая игра была – в семью.
Они были похожи, как близнецы: оба тонкие, светловолосые с синевой зимнего моря в глазах.
Первый ребёнок родился, когда им было четырнадцать.
Потом Горностай стал уходить на промысел – где заработает, где награбит.
Инга работала, не разгибаясь, чтобы дом и хозяйство в порядке держать. Ни минуты отдыха не знала, ела на ходу, спала урывками, чтобы, вернувшись, любимый муж мог отдохнуть в уюте, чтобы радовали его дети, здоровые и ухоженные. А о себе Инга забыла. Пропала краса. Загрубела, отяжелела она. Нежеланная стала. А он всё такой же красивый, лёгкий, гибкий. Словно она ему вторую молодость подарила – свою.
И вот пришёл, наконец, долгожданный, с подарками, ласковый, слишком ласковый. Рабыню привёл – Красную Змейку. Как вошла она в дом, так словно под ногами красные чертята забегали. Тяжело на сердце стало.
Горностай говорит, что рабыню Фаиной зовут, но я её Красной Змейкой прозвала.
И перепало мне любви от мужа в этот раз, только не моя это любовь.
Негоже госпоже объедки за рабыней доедать.
Мы – тринадцать героев.
Мы создали легенду.
Поэтому власти нас простили.
Мы воины. Мы артисты.
В городе праздник. Мы открывали представление.
Мы въехали в город, каждый на своей колеснице, запряжённой шестёркой белых лошадей.
Мы долго тренировались перед представлением.
Мы изображали богов, соревнующихся в искусстве быстрой езды.
Нам давно приписывают божественное происхождение.
Многие о нас слышали, но не многие видели.
Толпа на площади выкрикивала наши имена, бросала цветы, напирала на охрану, стоящую цепью вдоль дороги.
Мы промчались с гиканьем, покрытые потом и пылью, одетые в белые туники.
Мы пронеслись, как знамёна.
У царского дворца нас встречали с музыкой.
Рабы принимали у нас поводья, отирали нас губками, смоченными розовой водой, протягивали кубки с прохладным лёгким вином.
На моей шее сегодня красуется символ рабства – железный ошейник, подаренный Горностаем.
– Всё хорошо, пока Горностай не появится, – говорит Игорь вполголоса.
– Давно его не видно. Может, не появится? – отвечает Мушка, опасливо поглядывая на меня.
– Как же! Эта белая крыса не упустит случая опозорить нас в очередной раз. То коней у кого-нибудь уведёт, то паруса снимет, – комментирует как бы самый честный Милан Рысь.
– Главное – не у нас, – вздыхает Дорио.
Пир с сильными мира сего – это танец на тонком льду.
Мы чувствуем на себе масленые взгляды сенаторов и знати.
Милость легко может смениться немилостью, честь – бесчестьем.
Наша защита – легенда о том, что мы храним друг другу верность.
Как увязать с легендой появление среди нас Горностая?
Я знаю: он придёт сегодня. Я чувствую: он где-то рядом.
Музыка заиграла в ритме танца. Мы не стали утомлять гостей ожиданием. Мы вышли танцевать, как когда-то на рынке рабов.
Сначала мы танцевали без наших мужчин, потом к нам вышел Дорио, за ним – остальные.
Никто не верит в демократичность наших отношений.
Зрители пытались определить, кто кому отдаёт предпочтение.
Танец с Миланом увлёк меня, но в желании представить себя публике моим фаворитом он слишком распускал руки. Когда Милан перешел границы, я оборвала танец и вышла из залы.
У входа во дворец слышался шум потасовки. Какой-то тощий заросший оборванец пытался прорваться сквозь цепь охраны.
«Господи! Да это же Горностай! Что с ним стряслось?!»
– Горностай!
– Фаина!
– А худой! Одни кости! Как из могилы!
– В плену был, на галерах. Сбежал.
– Давай скорей отсюда. Хорошо, что никто не видел. Голодный?
– Как зверь!
Горностай крепко обнял меня…
– Думал: никогда живым не выберусь с этой галеры. Не знаю, как получилось? Рванул цепь, и она разорвалась. Проржавела, наверное. Мы все там сидели, прикованные одной цепью. Товарищи домой подались, а я вот к тебе сначала.
– А потом домой, конечно?
– Фаина! – Горностай посмотрел на меня умоляюще.
В людной, шумной, прокуренной таверне никто не обращал на нас внимания. Горностай жрал, как голодный тигр, а я смотрела на него с любовью. Этим и была сыта. Поэтому пила без закуски. Напрасно.
Я отключилась неожиданно.
Мне снился сияющий храм из неизвестного металла. Он стоял, как вонзённый в землю меч.
Чёрные мохнатые твари подбирались к храму, но их раз за разом отбрасывала силовая волна. Эти волны слабели, и чудовища подбирались всё ближе.
Они были сильные, но неуклюжие, как медведи. Их без труда поразили наши стрелы.
На полу храма лежали боги. Они были прекрасны.
Низвергнутые на землю, боги умирали. Один из них открыл помутившиеся страданием глаза. Он приподнялся и протянул ладонь, над которой висела маленькая светящаяся сфера.
Я проснулась в какой-то каморке, на огромном горбатом тюфяке и с Горностаем на мне. Горностай храпел. Тюфяк тоже. У двери в каморку стояла огромная палица. Голова болела. Подняться не было сил.
Я растолкала Горностая.
– Что это под нами?
– Он всё равно спит. Нам же надо было где-то упасть?
– А вдруг проснётся?
– Знаешь, как мы с тобой орали? Не проснулся. Фаина, ты извини, но мне пора.
– Я тебя ненавижу.
– Я знаю. Куда я от тебя денусь?
Он нежно поцеловал меня на прощанье.
…Я прилетел в этот мир не по своей воле.
За тяжкие преступления перед разумными существами и духами я осуждён высшим советом быть вечным узником невидимой тюрьмы.
Раб не выбирает. Раб не имеет ничего своего.
В цепи моих перевоплощений приходилось вселяться в существ, подобных сосудам наполненным нечистотами, и находиться в них – было тяжкой пыткой.
Но наконец, судьба улыбнулась мне.
Я был отдан в дар людям, связанным между собой узами наречённого братства, супружества, дружбы и любви.
Мне предписано вселяться в каждого из них поочерёдно.
Эти тринадцать – восемь женщин и пятеро мужчин – странствуют по свету, оберегая друг друга, разделяя счастье и горе, находки и потери.
Их тела и души – прекрасные храмы, окуренные благовониями, озарённые светом. Но вот среди них появился четырнадцатый, по прозвищу Горностай. Мне не предписано служить ему, но он мне нравится больше всех. Он дух свободы.
Светлые излучения прекрасных душ моих хозяев напитали меня настолько, что я способен теперь дать жизнь себе подобному и положить конец моему одиночеству. Мой детёныш не будет рабом. Он будет моим товарищем и вольным другом Горностая…
Снег на Горячих Сопках
Небо было ярко-синим в честь корриды.
Толпа взревела. Губернатор, одетый римским патрицием, объявил начало представления. Солдаты вскинули арбалеты, и на большом табло замелькали цифры – секунды нашей жизни.
Мы – семь пятнадцатилетних девочек – стоим на арене. Мы – живые мишени арбалетчиков. Наши прозрачные алые туники трепещут на ветру, как лепестки маков. Сейчас на арену выпустят разъяренного быка. Мы должны его убить за считанные минуты.
Мушка истерически рыдает. Шаха в оцепенении. На них надежды никакой. Этим эльфам-паутинкам на вид не больше тринадцати.
Обе мордовки, похожи, как сёстры. Только Мушка беленькая, синеглазая, а у Шахи волосы как смоль и глаза ярко-зелёные.
Лиска-белоруска и Феникс, беспризорницы-шалавы, ничего не боятся. Обе отмороженные. Обе жертвы группового изнасилования. Лиску брат-недоумок дружкам подарил, когда ей ещё девяти не было, а Феникс к ментам в общагу нелёгкая занесла. Блюстители закона влили в неё бутылку водки и проехались на ней всем скопом.
Лиска и Феникс сильные и мгновенно выполняют приказы, но не способны принимать решения.
Их слёзы превратились в масло. Их вина – красота. У Лиски кожа, как сливки, белая в веснушках, пшеничная грива, светло-серые с темной каймой глаза, длинные рыжие ресницы. Феникс – она как белая африканка и вся словно в золотой пыльце: струящиеся русые волосы, лоснящаяся смуглая кожа, жёлто-зелёные глаза.
Наша главная сила – Голубая Луна, двухметровая дылда, исполненная королевской грации. Она настоящая принцесса-индианка: плащ иссиня-чёрных волос, такие же сине-чёрные раскосые глаза, благородные черты лица.
Наша стратегия, наша надежда – Тоня Бирюза и Роза Моцарт.
Тоня похожа на Алёнушку из народной сказки. Она гений. Постоянно выигрывала на разных олимпиадах для эрудитов. К тому же гимнастка, каратистка.
Роза Моцарт – белокурое дитя в стиле рококо. Тоже гений. Реакция молниеносная, как у змеи. С виду хрупкая фарфоровая куколка. Она железная. Она не чувствует боли. Почти.
Я, Фаина Рябина, – любимая игрушка губернатора. У меня под ногтем острая железная плата. Это серьёзное нарушение. Скрыть что бы то ни было от губернатора невозможно.
«Плутовка», – сказал он ласково, отправляя на смерть.
И вот разъяренный зверь вырвался на арену. Мы, живые красные флажки, бросились врассыпную, и только Мушка стоит на месте, скуля от ужаса. Мгновение – и она, как тряпичная кукла, взлетает в воздух и падает, ударившись о борт арены.
На табло тают секунды жизни.
Тоня бежит впереди быка.
Мы бросились на него с обеих сторон в тот момент, когда он сшиб Тоню с ног. Она не успела подняться. Стрела арбалета пришила её к песку, как бабочку.
Мы навалились сколько есть силы, и я, быстро выдернув из-под ногтя железную плату, полоснула зверя по артерии. Фонтан крови ударил мне в лицо.
В тот момент, когда на табло загудел сигнал «время истекло», я с победным криком подняла над головой вырванное сердце быка.
Толпа снова взревела.
Губернатор довольно улыбался.
Мы оба знали, что это блеф.
Шкуру на шее быка полагалось разгрызть.
Мушка и Тоня медленно возвращались к жизни, с трудом узнавая наши лица.
Мгновение смерти на первом уровне – это долгие годы в лесу хищных деревьев на втором уровне.
Мы – девочки-подростки. Так захотелось губернатору сейчас. Он превращал нас и в детей, и в старух, и в зверей.
Мы были русалками, кентаврами, крокодаврами.
Он наш творец.
- Двух коней, коль хошь, продай, но Конька не отдавай,
- На земле и под землёй он товарищ будет твой.
Меня зовут Сонька. На вид мне шесть лет (это только на вид), мне всегда будет шесть лет. Я живу на Горячих Сопках. Я очень счастлива, потому что у меня есть Фаина. Она ещё не знает, что она у меня есть, но пока я рядом, с ней на Горячих Сопках ничего не случится.
Игорь был коренным москвичом. Он жил в престижном доме и никогда не приглашал Фаинку к себе. Когда родители прослышали о ней, то серьёзно всполошились. Не только Игорю, даже Фаинке стало смешно.
– Тебя называют невестой.
– Решил жениться?
– Пригрозил.
Семья аппаратчиков.
Игорь ненавидел эту структуру. Но структуру не сломаешь. Структуру можно перехитрить. Игорь не хотел оказаться в роли отщепенца. Он хотел удалиться под благовидным предлогом и жить в лесу среди диких зверей и диких людей.
Однажды в мареве жаркого майского дня он увидел своё будущее: блики костра среди влажной листвы, блестящие от пота чернокожие лица, фляжка виски, идущая по кругу, незнакомая гортанная речь, прерываемая взрывами хохота, и себя среди них, в поношенном хаки.
Вспомнилась фраза из старинной немецкой сказки «Пронеси свечу через рощу». И в счастливом воспоминании о будущем он знал, что ему это удалось.
«Да, я шакал, но среди диких людей и зверей я стану человеком. А пока до этого далеко».
Игорю было девятнадцать. Хорошо сложенный, натренированный мальчик. Его чистая смуглая кожа ещё была покрыта детским пушком. Он смотрел на мир широко раскрытыми орехово-карими глазами. Каждый день был для него открытием. Он считал себя воином в лесу людей. Его ненасытная потенция не давала ему спокойно наслаждаться жизнью. Он наслаждался жизнью бешено. Фаина в его глазах была дикая женщина из дикого леса.
«С дикими людьми шутки плохи, но одно дело, когда я среди диких людей, другое дело – когда дикие люди среди меня».
Фигуристая, рыженькая лимитчица считала себя секс-бомбой. Фаинка имела свои маленькие мечты о большой красивой жизни. Её девиз был: «Моё тело – моё оружие и моя валюта». Ничего лучшего она придумать не могла. Она наивно блефовала и убеждала себя, что выигрывает.
Игорь готовился к поступлению с лётную школу, и у него на это были все шансы. Он мечтал летать, куда захочется и куда подальше. Фаинке было двадцать два года. Она работала на заводе, на конвейере, и ни на что большее у неё шансов не было.
Знающие люди посоветовали: чтобы сдвинуться с мёртвой точки, нужно продать тело и душу.
– А можно что-нибудь одно? Только душу? – спросила Фаинка.
– Когда и то и другое – эффективнее, – ответили знающие люди.
– Что-то тело продавать не хочется. Всё равно много не дадут…
Знающие люди помогли ей разыскать чёрный рынок, где можно хорошо загнать душу, но Фаину предупредили: «Осторожнее, могут кинуть». Чёрный рынок находился под прикрытием рынка по обмену жилплощади. В этом злачном месте к ней тут же подошёл один подозрительный тип, представился дьяволом и предложил подписать контракт на обмен души на всякие сверхъестественные качества, которые дадут возможность жить легко и красиво. У него уже был наготове бланк на продажу души и ручка, которую Фаина должна была заправить собственной кровью, чтобы подписать контракт. Она внимательно прочитала все пункты контракта.
– Минуточку! Здесь стоит, что я должна кого-нибудь убить, чтобы контракт вошёл в силу.
– За чем дело стало?
– А за что?
– Было бы за что! – И дьявол расхохотался чисто по-дьявольски.
– Не, я так не могу.
– Тогда загвоздка получается… – и вдруг его осенило: – Аборты делала? Тоже считается.
Фаина – девушка, живущая в экстремальных условиях, трахалась, как правило, на любых условиях со всевозможными последствиями.
– Я не лучше других.
– И не хуже. Подписывай.
Это я, Сонька. Ну, как же я брошу Фаину, эту дуру несчастную?! Она же без меня пропадёт. Тоже мне, совершила выгодную сделку! Продала душу без тела! Тело ведь продаётся вместе с душой, а заодно она продала и меня.
В один из первых жарких дней мая Игорь пригласил Фаинку к себе на дачу. Это нарушение субординации она восприняла с оптимизмом.
Фаина проснулась на чужой даче среди спящих чужих людей.
Ей приснилось, что к дачному домику подошло какое-то существо. Это существо было ей уже знакомо. Оно вошло в комнату прямо сквозь стену, коснулось её, сказало что-то шутливым тоном и ушло.
Фаина дрожала от ужаса после этого прикосновения. Она попыталась разбудить Игоря, но он спал как убитый. Его присутствие не только не успокаивало её, скорее, наоборот, он показался ей чужим и бесчувственным. К страху присоединилось острое чувство потери. Как будто в её жизни был кто-то – любимый и любящий, с которым сейчас стряслась беда. В комнате было душно и пыльно. Они заснули в одежде, которая теперь липла к телу от пота. Фаина встала, открыла входную дверь и остановилась на пороге – вокруг дома росли нарциссы. Когда они с Игорем ложились спать, цветы были ещё в бутонах. За несколько часов, пока они спали, нарциссы распустились. Белые с оранжевым и жёлтые, цветы казались неестественно яркими в свете фонаря. Фаина решила пройтись к пруду и искупаться, но налипшую потную одежду ей захотелось снять немедленно. Она разделась и пошла к пруду голая через весь дачный посёлок, совершенно не беспокоясь, что её кто-нибудь может увидеть. Дорога была покрыта прохладной, тонкой, как пудра, пылью. Дул лёгкий ветер, и Фаина сама себе казалась лёгкой как ветер. Чувство тревоги не проходило, но она к нему как бы привыкла, при этом её стало разбирать отчаянное веселье. Фаина остановилась у кромки воды. Луна светила в полную силу. «А вот сейчас пойду по лунной дорожке и лягу на гладь, как пёрышко».
Вдруг ей показалось, что это вовсе не пруд, а какое-то знакомое болотистое место. За кочками виднеется избушка с горящим окном. Там кто-то родной ждёт её.
Она бросилась в воду, сделала несколько рывков на глубину и пошла ко дну.
Она не умела плавать.
Это я, Сонька. Тогда мне в первый и последний раз стало страшно – сидеть в ней как в камере, на стенах которой близнецы, мои братья, нацарапали свои предсмертные пожелания последующим обречённым. Нет, больше здесь никто сидеть не будет.
Я плохо представляла себе эту жизнь взрослых, я маленькая и, спасибо Фаине, останусь такой навсегда.
Я плохо рисую, но моё любимое занятие – взять листок бумаги и рисовать её лицо в разных ракурсах. Вся моя комната заклеена этими рисунками, но ни разу она не получилась у меня такой, какой бы мне хотелось.
Теперь недолго ждать. Завтра её переводят с серных копей на Горячие Сопки.
Мы – семья. Только никто, кроме меня, об этом не знает.
Вчера я отыграла Фаину в кости у близнецов. Я блефовала, я не могла рисковать. Представляю – попала бы она к этим придуркам бешеным. Мстители.
Конечно, они умеют драться. Я ими горжусь. Просто так они от Фаины не отступятся. Она им должна.
Вчера на закате небо было мутно-красным, а ветер сухим и порывистым. Я знала, что сегодня выпадет снег в честь её прибытия.
Мы сидели у костра и жарили ящериц.
Скоро мы будем вместе.
Полупустой грузовой лифт пополз вверх. Груз – люди, вместительность – пятьсот душ. Фаина смотрела через грязное стекло на пласты земли и торчащие корни. Даже скрежет ржавых канатов казался ей сейчас приветливым: «Навстречу жизни наверху». Непривычная лёгкость и прохлада.
В этом же лифте она ехала вниз, казалось, целую вечность назад…
Тогда лифт был забит до отказа. Все чувствовали нарастающую тяжесть и жаркое дыхание чёрной толщи, которая медленно вбирала в себя осуждённых.
Наконец, грязный ржавый «гроб» остановился.
Массивные двери раздвинулись, и Фаина закрыла глаза, чтобы не ослепнуть от яркого сияния.
Яркое сияние было всего лишь снегом, падающим крупными хлопьями. Прибывших встречали в обыденной суете. Несколько человек поступило в частное пользование. Им приказали отойти к стене и ждать. Остальные выстроились в колонну и ушли в сопровождении охранников. К Фаине подошла чумазая девчонка лет шести, одетая как беспризорница.
– Меня зовут Сонька. Ты моя. Пошли, – угрюмо сказала она, вложив Фаине в руку метку принадлежности.
Метка впилась в ладонь и обожгла её, во рту появился странно знакомый привкус эфира.
– Меня Фаина зовут.
– Знаю.
От земли поднимался горячий пар, и снежные хлопья таяли на лету. Они шли по дороге, по сторонам которой как столбы стояли высокие иссохшие тополя. Дорога казалась бесконечной, но этот безрадостный пейзаж чем-то очень нравился Фаине. Она остановилась посредине дороги и подставила лицо падающим хлопьям.
– Ты почему плачешь? – спросила Сонька.
Фаина улыбнулась сквозь слёзы:
– Такое странное чувство: как будто всё это уже со мной было, и ты была.
Сонька посмотрела искоса из-под спутанных кудрей и иронично улыбнулась:
– Правда?
– Правда. Такое лицо знакомое! Где я тебя видела?
– Да в зеркале!
– Давно в зеркало не смотрелась. У тебя нет случайно?
– Мне оно ни к чему. Я в нём не отражаюсь.
– Куда мы идём?
– Домой.
Они свернули с дороги на еле заметную тропинку среди болот. Из чёрной воды торчали, как снопы, пучки сухой травы. На высоких кочках всё ещё лежали мокрые шапки снега. Сначала Фаине показалось, что солнце светит, хотя она знала: здесь солнца не бывает. Над болотом висело мерцающее сияние – мириады светящихся насекомых.
– Вот и пришли.
Сонька указала на виднеющуюся из-за кочек крышу старой избушки. На крыше росла высокая трава и маленькое тонкое деревце. Это деревце напоминало Фаине Соньку.
– Не знаю, кто здесь раньше жил. Я нашла домик и привела его в порядок.
– И это ты называешь «порядок»!
Коллекция проржавевшего оружия, собранная Сонькой на болотах, впечатления не произвела. Практические идеи об использовании остовов снарядов в качестве мебели Фаине тоже не понравились.
– Кто тут хозяин в конце концов! – возмутилась Сонька.
Свои рисунки с изображением Фаины Сонька предварительно сняла со стен и спрятала.
– Тебе надо отдохнуть. Завтра у нас важный день.
– Что за важный день?
– Пойдёшь на работу.
– Что за работа?
– Увидишь.
Читать бесплатно другие книги:
