Face-to-face Тер-Микаэлян Галина
— Замолчи! — жестко приказал Рустэм. — Я обещал сделать так, как ты просила, а теперь уйди. Уйди, пожалуйста!
Впервые в жизни бесстрашный Рустэм Гаджиев почувствовал, что внутри у него все холодеет от страха. И уже Тани давно не было в его доме, а он все никак не мог прийти в себя — ему казалось, что где-то в углу комнаты прячется призрак, читающий его мысли.
Под вечер следующего дня Наталью Муромцеву опустили в землю рядом с ее сестрой Лизой. Накануне Фируза, испросив у мужа позволения, уехала в Тбилиси на похороны Ильдерима и сказала, что останется у невестки Айгуль до той поры, пока со дня смерти сына не минет год. Своей приятельнице Асият она по секрету сообщила, что, скорей всего, вообще не вернется туда, где похоронена женщина, лишившая жизни ее мальчика. Мудрая Асият в ответ лишь покачала головой и, вздохнув, ответила:
— Многие люди нашего села тоже не хотели этого, но твой муж Рустэм так решил, а раз он считает, что так надо, то и остальные будут так думать. Люди ведь только думают, что у них есть свои желания и мысли, а в действительности за них всегда желает и мыслит кто-то один. Уже сейчас многие начали говорить, что Рустэм сделал правильно, а через год все начнут осуждать тебя, если ты не вернешься к мужу.
— Халида тоже против меня, — горько сказала Фируза. — Ведь это по ее просьбе мой муж Рустэм согласился похоронить в нашей земле убийцу ее брата. Что ж, я покорно снесу то, что уготовила мне воля аллаха, но она пусть родит своего ребенка без меня, и пусть встретит горестную весть, которая ее после этого ожидает, тоже без меня.
— Горе замутило твой разум, — с укором возразила ее подруга, одна в селе знавшая о смерти Юрия. — Разве можно желать печали родной дочери? Я еще не сказала тебе, что твой муж Рустэм просил меня завтра перейти жить в дом Халиды, чтобы не оставлять ее одну — ведь ты надолго уезжаешь.
— И ты оставишь свой дом? — удивилась немного задетая Фируза. — Ведь скоро в твоем саду созреет урожай.
— Рустэм пришлет людей мне в помощь, сын и зятья мои тоже приедут, не волнуйся.
Сергея на похоронах жены не было, но никто из односельчан Рустэма Гаджиева его за это не осудил. Сразу же после похорон Петр Эрнестович увез племянницу в Тбилиси, а оттуда они вылетели в Москву.
В аэропорту Домодедово их встретила бывшая аспирантка Петра Эрнестовича Лариса Кукуева. Теперь она, правда, была не Лариса Ку-куева, а кандидат наук и доцент кафедры общей биологии МГУ Лариса Витольдовна Китаева, но для своего научного руководителя она так и осталась застенчивой девочкой, которая отчаянно краснела, делая свой первый доклад на ученом совете.
Муж Ларисы ожидал их, стоя рядом с машиной у входа в здание аэропорта. Пока ехали, Таня дремала на заднем сидении, привалившись к мягкому плечу Ларисы, а та, обняв девочку и слегка подавшись вперед, негромко говорила Петру Эрнестовичу, сидевшему впереди рядом с ее супругом:
— Все без изменений. Вчера я привозила профессора Клейнера, но он не сказал ничего нового, диагноз тот же, причина — обширное тромбообразование. Но сейчас состояние стабилизировалось, я сказала вам по телефону.
Петр Эрнестович на мгновение прикрыл глаза, пытаясь побороть подкатившее к горлу отчаяние, и глухо спросил:
— В сознание не приходила?
— Нет. Из записи врача «Скорой», оказавшего первую помощь, следует, что все случилось внезапно. По словам пассажиров, с которыми Ада Эрнестовна ехала из Ленинграда, в поезде она ни на что не жаловалась, выглядела прекрасно. Утром в тот день встала пораньше, еще и остальных разбудила, чтобы успели умыться — перед Минводами туалет закрывают. Проводница принесла чай, позавтракали, а минут через двадцать Ада Эрнестовна внезапно побледнела и потеряла сознание. Врач «Скорой», молоденький парнишка, когда приехал, сразу ввел, как написано, один кубик 24 % раствора эуфиллина, а диагноз поставили уже в местной больнице.
— И ведь мы все это время были уверены, что Ада спокойно отдыхает в Кисловодском санатории, никто и подумать не мог! Злата с детьми уехала в Пярну, я спокойно работал, Сережа… Сережа уехал в Дагестан на свою базу. Если б только… Да, все могло бы быть иначе.
— Как Сергей? — спросила Лариса, искренне сочувствуя горю бывшего шефа, которого она искренне любила.
— Плохо. Ведет себя неадекватно, говорит невообразимые вещи. Я было рассердился на него, но теперь понимаю, что зря — у него шоковое состояние.
— Несчастный случай?
— Да, — коротко ответил Петр Эрнестович, не желая вдаваться в подробности, — я пока не стал ему рассказывать про Аду. Злате тоже пока ничего не сообщил — ни про Аду, ни про Наталью. Она там в Пярне одна с детьми, начнет метаться. Ты уж прости, Лариса, что я тебя обеспокоил своей просьбой, но все так внезапно…
— Что вы, Петр Эрнестович! Когда я узнала про Наташу, чуть с ума не сошла, не могла поверить, — она спохватилась, испуганно покосившись Таню, но чуть успокоилась, увидев, что девочка спит, и с укором добавила: — Как вам не стыдно, к кому же еще вы должны были обратиться, если не ко мне?
— Ладно, спасибо, Ларочка. Ты узнала подробности? Почему они сразу никуда не сообщили?
— Как всегда все напутали, сообщили не в тот дом отдыха. Да они бы и теперь не спохватились, но Аду Эрнестовну начал искать какой-то шведский профессор, с которым она познакомилась на конференции — кажется, она ему сообщила, где будет отдыхать. Это мне Миша Клейнер по секрету сообщил, его брат — зав. отделением, где лежит сейчас Ада Эрнестовна. Помните Мишку?
— Я помню всех своих бывших аспирантов, Лариса.
— Ну, особых подробностей, конечно, никто не знает, говорят только, что этот швед отыскал Аду Эрнестовну в больнице в Минводах, возмутился, что там нет должного ухода, позвонил в Стокгольм, а оттуда какие-то светила мировой науки сделали запрос в Москву. Там, конечно, мгновенно засуетились, Аду Эрнестовну на санитарном самолете транспортировали в столичную специализированную клинику, сразу же позвонили вам в Ленинград. А то почти месяц лежит человек где-то на периферии, и никто знать ничего не знает. Я просто в ужас пришла, когда мне стало известно о таком безобразии, и ведь, как всегда, даже не поймешь, кто виноват.
— Моя вина, моя, — тяжело вздохнул Петр Эрнестович, — закрутился в своем институте, потом Злата с детьми уезжала, Сережа уезжал, суета стояла страшная. Должен был, конечно, позвонить в дом отдыха, узнать, как она доехала. Не могу себе простить! Что-нибудь еще известно про этого шведского профессора?
— Мишка говорил, его фамилия Ларсон. Он, кажется даже, хотел приехать в Москву, но ему не продлили визу или что-то там еще. Петр Эрнестович, профессор просил вам передать, что сегодня он будет в клинике допоздна, и если вы захотите с ним поговорить…
— Понятно, спасибо огромное. Я тебе попрошу, Ларочка, если нетрудно — подбросьте меня сейчас в клинику к Аде, а Танюшку забери, пусть пока побудет у тебя.
Внезапно открыв глаза, Таня резко выпрямилась, оторвавшись от мягкого плеча Ларисы.
— Нет, дядя Петя, я пойду к тете Аде с тобой!
— Нельзя, маленькая, тетя Ада в реанимации, туда никого не пускают.
— Но тебя же пустят!
— Я сам врач, поэтому мне можно.
— Нет, я хочу к тете Аде!
Она выкрикнула это так громко, что муж Ларисы вздрогнул и резко затормозил. Лариса поспешно притянула к себе девочку и, погладив ее по плечу, сказала Муромцеву:
— Да ничего страшного не случится, Петр Эрнестович, пусть она посидит немного с Адой Эрнестовной, пока мы поговорим с врачами.
Других пациентов, кроме Ады Эрнестовны, в палате не было. Она неподвижно лежала с закрытыми глазами, от ее рук к стоявшим по обе стороны кровати капельницам тянулись гибкие трубки, лицо закрыто было маской аппарата искусственного дыхания, и лишь еле заметное шевеление одеяла на груди показывало, что больная еще жива. Таня, присев на стул рядом с кроватью, уставилась на беспомощное и безразличное ко всему существо, бывшее еще недавно живой, энергичной и ворчливой тетей Адой. Стоявший рядом Петр Эрнестович печально слушал поминутно заглядывавшего в историю болезни профессора:
— К сожалению, первичный диагноз подтвердился. В сознание так и не приходила, прогноз… — тут он запнулся, вспомнив, что о неблагоприятном прогнозе не следует говорить в присутствии пациента, хотя бы тот и находился без сознания, и увел Петра Эрнестовича из палаты.
«Я в сознании, Петя! Я не могу двигаться и самостоятельно дышать, но я слышу твой голос, я все время в сознании! Боже мой, неужели ты не можешь понять этого, брат?»
— Тетя Ада! — наклонившись над теткой, Таня пристально вглядывалась в закрытое маской лицо. — Ты меня слышишь, тетя Ада?
«Да, я слышу тебя, детка, но ты никогда этого не узнаешь. Ты не узнаешь, как я всегда любила тебя и вас всех, хотя и постоянно ругала».
— Нет, я все знаю, тетя Ада, знаю! Я знаю, что ты меня слышишь, я знаю, что ты всех нас любишь, и что ты любишь этого человека — Ганса. Ты все время думала о нем, когда приходила к нам.
На миг все замерло, а потом на Таню обрушился такой шквал мыслей тетки, что она покачнулась.
«Ты! Так это ты — девочка, рожденная четырнадцать лет назад, ребенок, владеющий даром естественного контакта. Значит, я все расшифровала верно, я была права! Тысячу раз права! Мир должен узнать о НИХ и результатах моей работы, хотя это будет стоить мне жизни».
— Тетя Ада, что с тобой случилось?
«Мне ввели смертельный препарат, но незадолго до этого я приняла большую дозу аспирина, который частично нейтрализовал яд, поэтому я еще жива. Я слышала, как они об этом говорили — они ждали, пока я умру. Никому не сообщали, что я в той больнице, пока Ганс меня не нашел. Но потом они поняли, что я все равно умру, и успокоились. Это из-за книги. Из-за моей книги — они не хотят, чтобы моя книга вышла».
— Тетя Ада! — девочка испуганно всхлипнула. — Тетя Ада!
«Скажи, детка, как ты меня воспринимаешь — ты меня слышишь?»
— Раньше я просто слышала, что думают другие люди — я даже не понимала, когда они думают, а когда говорят. Тетя Злата сказала, что это у меня наследственное — так же было у вашей с папой младшей сестры Людмилы.
«Да, ОНИ были правы — редкий наследственный дар, усиленный с помощью ИХ вмешательства. А теперь?».
— А теперь я иногда вдруг стала видеть. Мне трудно это объяснить словами — я вижу всего человека сразу. Раньше было редко, а теперь все чаще и чаще. Только иногда я все вижу, но вообще ничего не понимаю. Почему? Почему тебя хотят убить? Какая книга?
«Тихо! Не говори этого вслух! Никому не говори, только Гансу — если ты когда-нибудь его увидишь. Его заставили уехать в Швецию, и в ближайшее время не дадут визу в Советский Союз. Если моя книга в Стокгольме не выйдет… если они помешают ей выйти… у вас дома…перед отъездом… в книжном шкафу…».
— Я знаю, — приблизив свое лицо к кислородной маске, прошептала девочка, — там, за томами Большой Советской Энциклопедии ты спрятала копию рукописи своей книги, когда заходила к нам попрощаться перед отъездом. Я ее найду и буду хранить, пока вырасту. А потом сделаю так, чтобы ее издали — ты этого хочешь, да? Я вижу тебя, не напрягайся.
«Это…естественный контакт… они… хотят дать человечеству… увидеть бы…жалко… умирать… так интересно…»
— Нет, тетя Ада, нет! Не умирай! Кто «они», о ком ты?
«Они…Разум…»
Внезапно Таня ощутила резкую боль, потом ее охватила жуткая пустота. В ужасе отпрянув, она в оцепенении смотрела на застывшее в неподвижности одеяло, прикрывавшее грудь Ада Эрнестовны, потом с криком бросилась в коридор:
— Дядя Петя! Дядя Петя! Тетя Ада умерла! Она умерла!
Асият переселилась в дом Халиды на следующий день после отъезда Фирузы. Выполняя просьбу Рустэма Гаджиева, она ни на шаг не отходила от молодой женщины — так, что та даже начала сердиться. На сороковой день после трагедии, подождав, пока Асият приляжет отдохнуть, Халида велела дочкам вымыть посуду на кухне, а Тимуру сходить в совхозную библиотеку за новыми книгами. Сама же, накинув на голову платок, потихоньку вышла из дома и, без стука прикрыв за собой дверь, отправилась на кладбище.
Портрет на надгробье Натальи по просьбе Халиды изготовили в тбилисском фотоателье из маленькой семейной фотографии, сделанной Сергеем два года назад во время новогоднего застолья. На исходном снимке Наталья, уже много выпившая к тому времени, с комически важным видом разглядывала бокал в своей руке, а Юрий и Халида, смеясь, льнули к ней с обеих сторон. На кладбищенской фотографии оставили, разумеется, только ее лицо, и вырванное из общей веселой композиции оно казалось напряженным и угрюмым.
«Надо написать в Ленинград, — думала Халида, глядя на надгробье, — пусть пришлют какой-нибудь другой снимок — там, где она улыбается».
Звук шагов заставил ее вздрогнуть, но она тут же обрадовано улыбнулась и протянула руки:
— Дядя Сережа! Когда же ты приехал?
Бережно поцеловав ее в лоб, Сергей скользнул взглядом по фотографии и отвернулся.
— Утром приземлился в Тбилиси, оттуда была попутка до совхоза. Заглянул к тебе — Асият спит, Дианка сказала, что ты пошла погулять. Только вышел из твоего дома, как встретил Рамазана, внука Асият, он говорит: «Халида недавно шла по дороге к кладбищу». Зря ты ходишь одна, девочка, не нужно этого делать.
— Сегодня сорок дней, мне хотелось побыть здесь одной, — голос Халиды слегка дрогнул, а в глазах мелькнула тревога. — Дядя Сережа… Юра… что-нибудь… Папа постоянно говорит, что пока ничего нового, но мне кажется, что он чего-то не договаривает.
— Нет-нет, если бы что-то было, тебе сообщили бы в первую очередь, — он постарался выдержать взгляд огромных темных глаз, — да и мне следователь бы позвонил. Просто, я все это время как-то…
— Да, я понимаю. Прости, я не выразила тебе своего соболезнования. Поверь, когда папа сказал, что ты улетел на похороны Ады Эрнестовны, я стала сама не своя. Почему? Почему сразу столько несчастий? Как Петр Эрнестович?
— Держится, но выглядит неважно — это был для него тяжелый удар. Они с Адой с детства были неразлучны, а мне они оба заменили родителей. Знаешь, я почему-то вдруг вспомнил, как лет в пять начал называть Аду «мамой», а она мне это запретила, сказала: «Я тебе не мама, я Ада, твоя сестра». Знаешь, меня мучает совесть за то, что мы позволяли ей оставаться одной.
— Такие люди, как Ада Эрнестовна, обычно предпочитают одиночество, и никто из вас не мог бы ничего с этим поделать. Это удел больших ученых, для которых работа — смысл жизни.
— Да, но все же… Знаешь, когда Петя был здесь, он уже знал, что она в больнице в Москве, но ничего мне не сказал — он не думал, что Ада умирает, надеялся, что она выкарабкается. Или просто хотел надеяться.
— Когда речь идет о наших близких, мы надеемся до последнего. Даже тогда, когда надеяться уже не на что, — голос Халиды дрогнул, Сергей понял, что она имеет в виду и себя тоже.
— Я должен был лететь в Москву вместе с ним, должен был быть рядом с Адой, когда она умирала, а вместо этого я заставил его еще заниматься моей дочерью.
— Ты был вне себя от горя после гибели жены, тебя можно понять.
— Какого горя? — резко проговорил он, высокомерно вскинув голову. — У меня не было никакого горя, я не понимаю, о чем ты говоришь. У меня нет и не было жены.
Халида смущенно отвела глаза.
— Я просто… Я к тому, что ты ничего не смог бы изменить. Ты плохо выглядишь, дядя Сережа.
Сергей действительно выглядел неважно — лицо его похудело, под покрасневшими глазами темнели круги.
— Да, наверное, — он потер уже пробившуюся за день щетину, — нужно привести себя в порядок, потом… работать. Работы очень много, да.
— Как Таня? Не лучше ли бы тебе сейчас побыть рядом с ней?
— Таня… она, конечно, потрясена, молчит. Нет, я сейчас не смогу быть рядом с ней — нет сил, я слабый человек и не умею скрывать свою боль. Если честно, Злата для нее лучшая опора, нежели я.
— Не знаю почему, но мне Таня постоянно снится. Она говорит странные вещи, которые я потом наяву никак не могу забыть. Знаешь, мне даже становится немного не по себе, когда я вспоминаю ее слова. Вот и сегодня тоже…
Она запнулась, и лицо Сергея внезапно выразило тревогу. С неожиданной настойчивостью в голосе он заторопил ее.
— Продолжай, почему ты замолчала? Что «сегодня»? Халида, девочка, ты мне можешь рассказать, что тебе снится? Только не волнуйся, пожалуйста.
Закрыв глаза, Халида заговорила странно изменившимся голосом:
«Создание системы прогнозирования будущего закончено, она приведена в действие. Интегратор случайных процессов проанализировал заложенную в базу данных информацию. Результат, полученный в первом приближении, показывает, что временные зависимости основных характеристик имеют следующий вид: среднестатистическое значение параметра прогресса монотонно уходит в область отрицательных величин, функция показателя негативных тенденций претерпевает разрыв первого рода.
Это означает, что над цивилизацией Носителей Разума нависла угроза, но Разум расколот, Носители других систем отказываются внять нашему предостережению».
Вытерев выступивший на лбу холодный пот, Сергей постарался взять себя в руки и спросил, как можно спокойнее:
— Ну, и что ты об этом думаешь? Какой здесь смысл?
— Кто ищет смысла в снах? Людям часто снится какая-нибудь ерунда, и никто не ищет в ней смысла. Но у меня вдруг возникло странное ощущение… Дядя Сережа, ты помнишь, как Юра… как он всегда шутил, что у нас и наших детей любые шишки заживают с космической скоростью?
— Гм. Да, вроде припоминаю.
— Помню, папа рассказывал мне, что после тяжелой контузии медики признали его инвалидом, но, попав сюда, он исцелился за считанные недели. Помню, мой племянник Анвар в два года вылил на себя полную кастрюлю кипятка — его мать Зара поставила ее на стол на подстилку, а он потянул за краешек тряпки, кастрюля перевернулась, и его окатило буквально с головы до ног. Ребенок в любом другом месте наверняка умер бы от болевого шока еще до того, как покрылся волдырями, но Анвар неожиданно уснул. Его положили на чистую простыню, под нее подстелили мох, и он так лежал — кожу ему, кажется, даже ничем не смазывали, только давали пить. Через пару-другую дней от ожогов даже следа не осталось. Мы, кто родился на этом плато, всегда воспринимали подобные вещи как должное. Однако когда я уехала в Москву и увидела, какое значение придают люди проблемам травматологии и посттравматической реабилитации, то действительно начала удивляться. Знаешь, Асият всегда утверждала, будто мох здесь обладает целебной силой, некоторые старики говорили, что быстрому заживлению способствует местная питьевая вода. Позже я даже проводила химические анализы, но ничего необычного не обнаружила. Пыталась поговорить об этом со своим научным руководителем, когда работала над диссертацией, но он только отмахнулся — сказал, что это неактуально. Кстати, ты забыл, как лет восемь назад мы с тобой об этом говорили?
— Нет, я что-то…
— Ну, как же — ты тогда только защитил докторскую, а мы с Юрой… мы еще были студентами. После сессии приехали с Тимурчиком к вам в Ленинград, и Злата Евгеньевна постелила нам в гостиной. Тимурчика положили у мальчишек, и они втроем начали кидаться подушками, а Тимур одну нечаянно разорвал — пух полетел. Неужели не помнишь?
Сергей улыбнулся:
— Ну, у нас постоянно по всему дому пух и перья летят.
— Я расстроилась — чуть не заплакала, — а Злата Евгеньевна с Наташей начали смеяться, сказали, что это у вас обычное дело. Они велели Юре отвести меня погулять, чтобы успокоить, и сами все убрали, утихомирили детей. Мы с Юрой шли по набережной, и было совсем светло, хотя поздно — белая ночь. Пахло Невой, и Юра говорил… он говорил…
— Не надо, Халида, перестань, — тыльной стороной ладони, Сергей неловко, но бережно вытер слезинку, текущую по щеке молодой женщины. — Да, я припоминаю тот наш разговор — ты тогда за обедом начала петь мне дифирамбы, вогнала в краску, и вконец испортила мне аппетит.
— Почему дифирамбы? Я с детства тебя боготворила — и как ученого, и как человека. Ведь именно ты посоветовал мне заняться наукой.
Усмехнувшись, Сергей поскреб подбородок и покачал головой.
— Лестно слышать, конечно, но что-то я не припомню.
— Как же — тогда, когда я помогала тебе укладывать в коробку предметные стеклышки. Помнишь, когда после аварии папа попросил тебя исследовать кровь наших людей и животных, чтобы выяснить, можно ли нам продавать продукцию на базаре?
— Но ты была совсем малышкой!
— Не такая уж и малышка — тринадцать лет. А студенткой я читала все твои публикации, знала, что твоя работа связана с микроорганизмом, который много лет назад был обнаружен в нашей местности. Тогда за обедом я спросила, почему bacteria sapiens, как ты назвал эту культуру, не может быть использована в фармацевтике для изготовления лекарственных препаратов — ведь в твоих работах говорилось, что именно эта культура стимулирует регенерацию поврежденных тканей. Не мох и не вода из источников. А ты так ничего толком мне и не ответил — вы переглянулись с Адой Эрнестовной, и ты пробурчал что-то невнятное.
— И почему вдруг ты начала сейчас об этом вспоминать?
— Не знаю, но у меня вдруг возникло ощущение, что все это как-то взаимосвязано.
— Что именно?
— В твоих последних работах — год назад — я читала, что анализ почвы также выявил наличие в ней bacteria sapiens. Они везде — внутри нас, внутри животных, что обитают на плато, внутри почвы. Помнишь, как, попав сюда, ты сначала не хотел поверить, что здесь обитают давно вымершие виды животных, и думал, что я фантазирую? Ведь это именно bacteria sapiens сохранили здешний животный мир, ты так не думаешь?
— Возможно. Не будем сейчас об этом говорить, Халида, как-нибудь потом.
— Кроме того, сегодня ко мне заходил Анвар. Ты знаешь, что они с Таней за две недели очень подружились? Он даже, кажется, к ней не совсем равнодушен.
— Гм, не понял.
— Что тут понимать — дети растут, твоя дочь уже почти девушка, ты не заметил? Анвар хороший мальчик — увлекается техникой, математикой. Он очень переживал, когда случилась эта трагедия, и погибла Наташа…
Она виновато запнулась, увидев, что Сергей, дернулся, как от удара. Глядя в сторону, он угрюмо попросил:
— Не говори со мной об этом, не произноси при мне этого имени. Пожалуйста!
— Прости, я только хотела сказать, что после… после всего этого Анвар несколько раз спрашивал меня, можно ли ему будет написать Тане — беспокоится за нее. Сегодня он принес Тимуру книги, а потом поднялся ко мне, передал привет от матери и вдруг говорит: «Тетя Халида, я сегодня видел во сне Таню, она говорила со мной странно, очень странно». И сразу ушел. Дядя Сережа, что с тобой, почему ты так побледнел? — неожиданно Халида догадалась: — Тебе тоже снятся странные сны? Таня?
Помедлив, он кивнул.
— Да. Это началось еще весной и с тех пор постоянно.
— Я знаю, ты не имеешь права рассказывать мне о своей работе, но могу же я делать предположения? Если я скажу глупость, то можешь меня отругать. Но если я попаду в точку, то просто промолчи. Ваша работа на базе связана с bacteria sapiens? Молчишь? Запрет на продажу нашей продукции, вывоз грунта с территории — все связано с этим?
— Не будем обсуждать мою работу, Халида, и не понимаю, какое отношение имеют сны…
— Я же говорю — у меня ощущение, что все взаимосвязано. Из-за этого, — она указала рукой на свой выпирающий живот, — я как-то обостренно воспринимаю действительность. Уже с месяц, как я начала ощущать опасность — такое чувство, будто она все ближе и ближе.
— Тогда тебе, возможно, лучше уехать в Москву. Когда тебе рожать?
— Скоро, но не в этом дело, ты не хочешь понять. Опасность не для меня, опасность где-то здесь, опасность для всех. Это нечто, связанное с твоей работой и bacteria sapiens.
Сергей криво усмехнулся и пожал плечами.
— В таком случае тебе тем более лучше уехать — и поскорей. Я поговорю с Рустэмом.
— Не нужно, — печально и твердо сказала молодая женщина, — древняя мудрость нашего народа учит: жди неизвестного рядом с теми, кто тебе дорог. Да и куда мне ехать — в пустую московскую квартиру? Там я просто не выдержу. Нет, я говорю все это для тебя — тебе лучше знать, чем ты занимаешься, и каковы будут последствия.
У него вырвалось:
— Не все в моей власти.
«Я всего лишь ученый, но в мою работу вмешались те, кто ради сиюминутных интересов готовы разрушить этот невероятный разумный мир bacteria sapiens. Что нам известно об их цивилизации? У нас только обрывки несвязных посланий, которые сумела расшифровать Ада. Жаль, что после того, как тему моей работы засекретили, мы с ней больше этого не обсуждали. Все Петя с его осторожностью — постоянно предупреждал, что везде есть глаза и уши, и можно нарваться на крупные неприятности. А ведь она намекнула, что ей удалось найти ключ и прочитать связные тексты — тогда, когда я вез ее к кисловодскому поезду. Говорила, что включила этот материал в свою новую книгу по криптоанализу, которая скоро увидит свет, — тогда, мол, мы с Петей все и узнаем. Она была так оживлена, выглядела совершенно здоровой — разве я мог тогда подумать, что больше никогда ее не увижу? Где материалы ее книги? После похорон мы с Петей перерыли в ее кабинете все сверху донизу, но ничего не нашли — даже черновиков».
В синем небе послышался крик птицы, и Халида, проводив ее глазами, внезапно ахнула, почувствовав резкую боль.
— Кажется, у меня начинаются роды.
Сергей осторожно вел ее по дороге к дому, обнимая за плечи, а навстречу им уже бежала перепуганная Асият:
— Халида, доченька, как же ты ушла без меня? — поддерживая под руку молодую женщину, она говорила Сергею: — Хорошо, аллах послал тебя в одно время с голубкой нашей поклониться могилам, и ты помог ей прийти домой, а то бы и знать никто не знал, где искать ее. А я сплю, и словно Таня твоя передо мной стоит и разговаривает. Меня как кто-то в бок толкнул, я и проснулась. Сейчас, Халида, доченька, вот мы и дошли. Сейчас я все приготовлю, и сегодня у нашего Рустэма станет больше внуков.
Спустя два часа, когда дневной жар спал, и солнце уже начало клониться к закату, Халида Лузгина родила двух сыновей-близнецов. В эту ночь Сергей Муромцев опять видел во сне дочь, и она вновь говорила ему непонятное:
«Пять раз обойдет Планета греющую ее звезду, и еще до того, как замкнется шестой круг, вероятность полного исчезновения цивилизации Носителей Разума асимптотически приблизится к единице. Берегитесь, мы слились со многими из вас, если наш Разум деградирует, то беда неминуема и для вашей цивилизации»
Глава тринадцатая
За окном поезда «Воронеж-Москва» стояла ночь, пассажир, беспокойно ворочавшийся на верхней полке, видел странный сон: с ним говорила девушка с неподвижным лицом и удлиненными глазами Клеопатры:
«Интегратор случайных процессов в последний раз проанализировал информацию.
Среднестатистическое значение параметра прогресса стремительно падает, функция показателя негативных тенденций имеет вид дельта функции, вероятность полного исчезновения цивилизации Носителей Разума равна единице.
Гибель и деградация неизбежны».
Проснувшись, мужчина потряс головой, чтобы избавиться от мучительного ощущения кошмара, и поглядел на часы — до прибытия в Москву оставалось пятьдесят минут. Цифры на дисплее показывали дату — двадцать шестое апреля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Ощущение реальности принесло некоторое облегчение, ему даже захотелось мысленно над собой посмеяться — приснится же такая чушь, — но стало вдруг не смешно, а тревожно.
Спустя два часа он доехал до станции метро «Теплый Стан» и, выйдя из-под земли, поспешил к автобусной остановке. Ночной кошмар уже забылся, теперь иная тревога леденящим холодом сжимала ему душу. Подъехавший автобус был набит пассажирами, в салоне стояла невыносимая духота, потому что водитель неизвестно для чего включил отопление. Женщина с двумя набитыми продуктами сумками уже в третий раз спрашивала:
— Мужчина, вы выходите на следующей?
Но прибывший воронежским поездом человек о чем-то глубоко задумался, глядя в окно, и никак не реагировал на ее вопрос. Женщине было жарко, по лицу ее ручьем стекал пот, и она, не выдержав, слегка пихнула безмолвного пассажира одной из своих авосек.
— Мужчина, вы оглохли? Я вас в десятый раз спрашиваю — выходите?
Вздрогнув, он очнулся, слегка повернул голову в сторону раздраженной дамы, и выражение его лица было таким, что она почему-то сразу умолкла.
— Извините, пожалуйста, я вас не расслышал, — тон его был изысканно вежлив. — Да-да, я сейчас выхожу.
Выбравшись со своей поклажей из душного салона и пройдя несколько шагов, женщина почему-то обернулась. Интеллигентный пассажир стоял к ней спиной, и во всей его фигуре чудилась странная нерешительность. У дамы неожиданно мелькнула мысль, что он не знает, куда идти — ну, приехал, может, человек к родственникам в Москву из Сибири, добрался до нужной остановки, а на месте никак не сориентируется. Мужчина вежливый, из себя видный и очень даже нестарый — лет тридцать пять, не больше. Ее немного кольнула совесть за сказанные в автобусе грубые слова, и захотелось вернуться, чтобы предложить ему свою помощь. Однако сумки так оттягивали руки, что женщина лишь вздохнула и поплелась дальше, а человек остался стоять на остановке.
Он не был здесь почти семь лет, и за это время район новостроек принял вполне обжитой вид — вывеска «АПТЕКА» была покрыта грязными подтеками от недавно стаявшего снега, витражное стекло на остановке покрывала сеть мелких трещин, а наклеенное поверх одной из них объявление гласило:
«Семья из трех человек, занимающая четырехкомнатную квартиру в центре Волгограда, обменяет ее на двухкомнатную в Теплом Стане по договоренности».
На уютной лавочке для ожидающих автобуса пассажиров было вырезано неприличное слово из трех букв, а под ним красным фломастером выведена душераздирающая надпись: «Таня + Саша = Любовь навеки!»
Постояв минут пять, мужчина вздохнул и направился к переходу — нужный ему дом находился на другой стороне улицы. Он обогнул здание с торца, вошел в первый подъезд и, скользнув взглядом по висевшей на двери лифта табличке «Лифт не работает», начал подниматься по лестнице. Прежде, чем нажать кнопку звонка на обитой стандартным черным дерматином двери, рука его дважды поднималась и падала, бессильно обвисая вдоль туловища.
Красивый черноглазый паренек лет шестнадцати, открывший дверь, с недоумением уставился на незнакомого посетителя.
— Вы к кому?
— Я… — не сумев подавить охватившее его смятение, мужчина вдруг сказал совершенно не то, что хотел, а первое пришедшее на ум: — Извините, Петровы здесь живут, или я ошибся?
— Петровы здесь не живут, вы, наверное, перепутали подъезд, я сейчас вспомню, в каком же они подъезде, — мальчик сосредоточенно наморщил лоб, потом повернулся и крикнул куда-то вглубь квартиры: — Тань, ты не помнишь, в каком подъезде живут Петровы? А то тут спрашивают.
— Какие Петровы? В третьем подъезде есть Петровы, в шестом тоже есть, — ответил девичий голос, и на пороге комнаты встала высокая девушка с ярко подведенными глазами, делавшими ее похожей на египетскую царицу. Она пристально посмотрела на неожиданного визитера, и под взглядом ее он сначала неловко поежился, а потом внезапно похолодел, узнав девушку из ночного сна в вагоне поезда. Паренек же, ничего не заметил и доброжелательно сказал:
— Вы знаете, вы, наверное, попали не в тот подъезд, — он взглянул на посеревшее лицо стоявшего перед ним мужчины и испугался: — Вам что, нехорошо? Хотите — зайдите, присядьте.
— Нет-нет, спасибо, я… Ничего, просто, по лестнице быстро поднялся, лифт… Спасибо, я пойду, извините.
— Подождите минуточку, я накину плащ и вас провожу, — внезапно проговорила девушка.
— Не надо, спасибо, — ответ его прозвучал отрывисто и даже немного резко.
Мужчина начал быстро спускаться по лестнице, и так торопился, что даже не повернул голову, услышав, что сзади кто-то бежит. Выйдя следом за ним на улицу, девушка с минуту шла рядом, не говоря ни слова, потом внезапно остановилась и взяла его за руку.
— Дядя Юра, — сказала она, — подожди, я знаю, что это ты.
— Что? — нервно дернувшись, он попытался высвободиться, но девичьи пальцы цепко держали рукав. — Девушка, я вас не понимаю, мне пора, извините.
— Зачем же ты тогда приехал? Перестань мучиться, я знаю, что это ты. Все думают, что ты умер, поэтому Тимур тебя и не узнал, не переживай из-за этого. Не надо было тебе уходить и выдумывать каких-то Петровых.
— Я… Вы… вы, правда, ошибаетесь, — голос мужчины теперь звучал еле слышно.
— Не надо, ладно? Я никогда не ошибаюсь. Поговорим?
Они дошли до конца тянувшейся вдоль дома детской площадки и присели на скамейку рядом со сломанными качелями.
— Что-то ты себе придумала, девушка, — криво усмехнувшись, произнес мужчина, отводя взгляд в сторону. — Ну, поговорим, если хочешь, расскажи мне что-нибудь интересное.
— Тетя Халида сейчас в Дагестане с Рустэмчиком и Юркой.
— С кем?
Девушка неподвижно смотрела на него какое-то время, потом тяжело вздохнула.
— Ты ведь не знаешь — через семь месяцев после того, как ты исчез, тетя Халида родила близнецов и назвала их Рустэмом и Юрой, потому что… Потому что все думали, что ты погиб — нашли тело в твоем пальто, и решили, что это ты.
Издав хриплый стон, мужчина качнулся вперед — словно на миг потерял равновесие.
— Не надо! — глухо проговорил он. — Не надо!
— Я учусь во втором медицинском на третьем курсе, поэтому сейчас живу в Москве. Тимка хочет поступать в МГУ на физфак, он по физике три раза первое место занимал на городской олимпиаде. Дианка и Лиза сейчас здесь — уже в пятом классе. Мы с Тимкой за ними смотрим, чтобы очень много перед телевизором не сидели, иногда помогаем с уроками и ходим к ним в школу на родительские собрания, а в остальном они очень самостоятельные — бегают в магазин, готовят лучше меня, и со стиральной машиной здорово управляются. Тетя Халида их ко всему приучила, — она посмотрела на своего собеседника, который, закрыв глаза, сидел с окаменевшим лицом, и неожиданно резким голосом произнесла: — А мама погибла. Дядя Юра, ты ведь не знаешь, что мама погибла — еще в восьмидесятом.
— Наташа?! — из горла вырвался звук, напоминающий хрип: — Нет! Почему?! Как это случилось?
— Несчастный случай, — угрюмо ответила Таня. — Ее похоронили рядом с тетей Лизой, твоей мамой. Она так хотела.
Закрыв лицо, Юрий Лузгин беззвучно рыдал, плечи его вздрагивали. Наконец, сумев взять себя в руки, он судорожно вздохнул и, отерев ладонью лицо, сказал:
— Да, вот как получилось. Я ведь ничего не знал. Все эти годы боялся даже думать о своей семье. За них боялся, не за себя. Только теперь, когда начали говорить о перестройке, решился, наконец, вернуться. Ехать прямо сюда было страшно — как найти слова и объяснить? Метался, не знал, что делать, потом решил сначала повидать Наташу, выплакаться у нее на груди, спросить совета. Мне трудно сейчас так вот сразу все тебе объяснить, но поверь, что это не моя вина.
Сдвинув брови, Таня глухо сказала:
— Все из-за картин, я знаю, не надо объяснять. Тебя вынудили, и теперь ты Самсонов Леонид Аркадьевич.
Невозможно было описать изумление и ужас, охватившие Юрия при этих ее словах.
— Ты… ты… Откуда ты… — растерянно начал он и запнулся.
— Неважно откуда, но я знаю.
— И… Халида знает?
— Никто ничего не знает, все думают, что ты умер, я же сказала. Когда нашли тот труп в твоей одежде, тете Халиде решили не говорить — пока она не родит. Сказали только, когда Рустэмчику и Юрке исполнился месяц. Конечно, ей было очень тяжело, и всем нам тоже было очень тяжело. А через год они с папой… Короче, они подумали, что им лучше будет вдвоем, и решили пожениться.
— Дядя Сережа и Халида… Дядя Сережа и моя Халида?! Они решили пожениться? Но он же старый!
Таня равнодушно пожала плечами:
— Когда они поженились, ему было сорок семь, а тете Халиде — тридцать. Конечно, это, наверное, большая разница, но мне кажется, они счастливы. Знаешь, тетя Халида очень страдала. Папе тоже было очень плохо после того, как… как это случилось с мамой. Сейчас они вместе, и им хорошо.
— Вот, значит, как. Ладно, что ж, раз им хорошо, — рот его странно искривился, голос задрожал от гнева, — то пусть им будет хорошо. Да.
— Дядя Юра, пожалуйста, успокойся!
Не в силах совладать с собой, он закричал:
— А мои сыновья знают, что он не их отец? Или они зовут его папой?
— Какое это имеет значение, — смутилась Таня.
— Нет, я желаю это знать!
— Я не знаю, мы… мы почти не видимся. Тетя Халида часто мне пишет, но об этом…
— Значит, Халида больше не работает в своем НИИ?
— Нет, она теперь работает с папой.
— Что ж, я рад за них обоих.
— Лучше не думай об этом, а давай решим, как рассказать обо всем Тимуру и девочкам — они ведь тоже думают, что ты…
Читать бесплатно другие книги:
