Face-to-face Тер-Микаэлян Галина

— На мой взгляд, еще одно подтверждение их разумности, — краешком губ усмехнулся Сергей, — мы можем обнаружить их только тогда, когда они сами того пожелают.

Кручинин немедленно поспешил сгладить ситуацию и не допустить всплеска эмоций.

— Будьте добры, Сергей Эрнестович, расскажите нам о вашем предположении, что эти бактерии в определенных случаях способны модифицировать свой белок.

— Да, конечно. Года полтора назад мне и двум моим аспирантам удалось культивировать совершенно иную разновидность bacteria sapiens из почвы совхоза «Знамя Октября». Бактерия адаптировалась, полностью изменив структуру белка, и теперь использует в качестве энергии для жизнедеятельности энергию солнца. Мы называем их bacteria sapiens-автотрофы.

Черкизов слегка приподнялся со своего места и подался вперед, приложив ладонь к уху, как делает плохо слышащий человек, когда ему крайне интересен рассказ собеседника.

— Фотосинтез? Аналогично растениям?

— Скорее галобактериям. Эти древнейшие микроорганизмы нашей планеты, они обитают в настолько неблагоприятных условиях, что на первый взгляд жизнь там кажется невозможной. Известный естествоиспытатель Бекинг даже назвал их организмами, «живущими на грани физиологических возможностей». Используемый галобактерими механизм преобразования солнечной энергии отличается от механизма фотосинтеза в растениях и зеленых водорослях, содержащих хлорофилл — он происходит при участии особого белка бактериородопсина, сходного по строению со зрительным пигментом человека и животных. Этот бактериородопсин накапливает энергию солнца и служит для галобактерии своеобразной электростанцией. Как показали наши исследования, скопировав принцип, по которому утилизируют энергию галобактерии, bacteria sapiens-автотрофы видоизменили структуру белка-накопителя и увеличили мощность такой естественной электростанции в тысячу раз.

И вновь слушатели оживились, Кручинин переглянулся с одним из мужчин.

— Как вы считаете, — с живейшим интересом спросил тот, — можно ли искусственно синтезировать такой белок-накопитель энергии?

— Пока исследование находится в зачаточной стадии. В будущем, возможно…

— Но ведь можно использовать и естественный белок живой культуры?

— Пока мы только начали изучение, — сухо возразил Сергей.

— Понятно, понятно, мы ведь говорим о перспективах. Вам известно, например, что в наш век, когда начала бурно развиваться компьютерная техника, крайне остро стоит вопрос о носителях информации?

— Перфокартах? — в голосе Сергея послышалось легкое смущение. — Простите, других названий я просто не припомню. Стыдно, конечно, но я всю жизнь занимался микробиологией, я не специалист в вычислительной технике.

— Информацию для крупных систем типа ЕС действительно набивают на перфокартах, но для мини-компьютеров разрабатываются технологии создания магнитных носителей, а в Америке, например, один физик выдвинул идею бионосителей — таким носителем, по его мнению, может стать белок, способный накапливать электрические сигналы. И знаете, когда ему пришла в голову эта мысль? Когда он ознакомился с результатами исследования галобактерий. Пока в Америке идеи этого физика никто всерьез не принимает, но ведь американцам неизвестно о bacteria sapiens. Если мы в Советском Союзе сумеем воплотить это в жизнь, то совершим невиданный прорыв в области высоких технологий.

Сергей, немного ошарашенный воодушевлением собеседника, молчал, пытаясь осмыслить услышанное.

«Так вот, почему „оборонка“ так заинтересовалась моими работами — их привлекла моя статья, в прошлом году опубликованная в „Известиях ВУЗов“. Выкрали документы из моего рабочего сейфа, составили списки носителей bacteria sapiens — а как же, ведь все мы плюс почва совхоза „Знамя Октября“ являемся потенциальным источником могущества государства и символом технологического прорыва… Но этот странный сон — никак не могу выбросить его из головы… Ха-ха! Теперь, значит, мне, как символу, можно говорить все, что хочу. В меру, конечно, но можно — меня не упрячут в дурдом, потому что я им сейчас нужен до чертиков».

Подавив желание истерически расхохотаться, он сухо возразил:

— Я уже говорил, что поведение bacteria sapiens с самого начала оказалось непредсказуемым. Кто-то из присутствующих меня при этом упрекнул: вы, мол, считаете эти бактерии разумными. Да, считаю. Мое мнение таково: bacteria sapiens — носители коллективного разума. Они представляют собой разумную высокоразвитую цивилизацию, которая вполне благожелательно к нам относится и даже пытается наладить с нами контакт. Но мы не сможем использовать их в своих целях, если они того не пожелают.

Какое-то время царило молчание, которое нарушил Кручинин.

— Да, да, конечно, — благодушно произнес он, — такое мнение нам тоже приходилось слышать — пару лет назад я даже в каком-то юношеском журнале читал нечто подобное, но тогда, честно говоря, не придал этому особого значения. Так вы, Сергей Эрнестович, полагаете, что наличие у вашей bacteria sapiens… гм… разума, может осложнить работу?

— Просто потому, что желания разумных существ не подчиняются законам химии и физики. Вы не сможете использовать белок живой культуры, если bacteria sapiens этого не захотят. Так же, как нам не удалось использовать их для создания лекарственных препаратов, хотя это было бы заманчиво, конечно.

Черкизов усмехнулся и вкрадчиво спросил:

— Но ведь вы же говорите, что они хотят наладить с людьми контакт — естественно для них было бы нам помочь, разве нет?

«Теперь они со мной начали разговаривать, как с ненормальным или дитятей».

Раздраженный снисходительно-миролюбивым тоном собеседника, Сергей резко возразил:

— Вы, наверное, представляете себе контакт между двумя цивилизациями, как в кино — встретились, пожали руки, подписали договор о взаимопомощи. Общего у нас — только наша Вселенная. Мы — два разных мира. Они иначе воспринимают реальность, иначе контактируют друг с другом, иначе генерируют энергию и познают мир совершенно иным путем. Как им понять, что нам нужно? Даже люди ведь не всегда понимают друг друга, а вы хотите…

— Кажется, подобную точку зрения высказывал академик Оганесян, — снисходительно заметил один из присутствующих, — упоминал даже о каком-то оригинальном способе общения с инопланетянами. Что ж, старикам-академикам полагается высказывать что-нибудь эдакое… гм… неординарное.

Сергей, вскипев, собирался его осадить, но Кручинин сам немедленно и очень строго одернул говорившего:

— Свою точку зрения вы выскажете потом, а сейчас нам нужно работать, — совсем другим тоном, приветливым и дружеским, он обратился к Сергею: — Сергей Эрнестович, как вы считаете — сумеете нам помочь? Вы ведь, наверное, понимаете, что речь идет о деле государственной важности.

— Какой именно помощи вы ожидаете? — хмуро спросил Сергей.

— Валентин Давыдович возглавляет Центр внедрения новейших технологий (ЦВНТ), который находится в Киеве. Он считает, что ваши консультации, как специалиста, могут существенно помочь его работе — в настоящий момент решено вплотную заняться исследованием возможностей bacteria sapiens.

— Я не смогу делать этого в ущерб собственной работе.

— Что вы, этого никто не требует, наоборот — вашей экспериментальной базе в совхозе «Знамя Октября» теперь будет уделяться намного больше внимания. Вам предоставлено новое помещение, новейшее оборудование — все для того, чтобы вы и ваши коллеги могли работать с оптимальной отдачей. Киевский ЦВНТ будет вести параллельное исследование bacteria sapiens-автотрофов.

Сергей озабоченно потер подбородок.

— Стало быть, вы намереваетесь перемещать популяцию bacteria sapiens из Дагестана в район Киева?

— Естественно, а как же иначе? — с легким удивлением в голосе ответил Черкизов и пошутил: — Но на вашу долю в совхозе останется достаточно. Или вы боитесь, что ваши мудрые bacteria sapiens начнут скучать друг без друга? — он рассмеялся собственной остроте.

— Дело не в этом — все представители bacteria sapiens постоянно находятся друг с другом в контакте и оказывают друг на друга влияние, независимо от расстояния, которое их разделяет. Однако район массового обитания — территория совхоза «Знамя Октября» — был выбран ими из экологических соображений, как безопасная зона. Очень может статься, что перемещаться под Киев они не пожелают, и в образцах грунта, которые вы туда доставите, не будет и следа bacteria sapiens.

Он с удовольствием отметил, как у Черкизова и остальных вытянулись лица, и они растерянно переглянулись.

Кручинин нерешительно заметил:

— Но ведь bacteria sapiens не покидают организм млекопитающего, внутри которого находятся — ваш, например. Вы носите в себе эту культуру независимо от места своего пребывания.

Сергей слегка поморщился — не очень приятно, когда тебя называют млекопитающим.

— Начнем с того, — сухо возразил он, — что хомо bacteria sapiens, которую носит в себе человек, отличается от мамма bacteria sapiens остальных млекопитающих — генетически хомо полностью идентичны своему «хозяину». Мамма bacteria sapiens генетически тоже очень близки к организму, который населяют, и такая генетическая привязанность сильнее территориальной. Например, мамма bacteria sapiens сохраняются даже в молочно-кислых продуктах, изготовленных из молока самок-носителей. Однако у bacteria sapiens-автотрофов такой генетической привязанности к обособленному организму нет, источником их существования являются свет солнца, воздух и органика почвы.

— Знаете, — задумчиво произнес Кручинин, — я вспомнил Докучаева — ведь именно он ввел представление о почве как о самостоятельном природном теле с особыми свойствами, присущими как живой, так и неживой природе — минералогический и химический состав материнской породы, климат, животный и растительный мир и так далее. Для оптимального существования bacteria sapiens-автотрофы должны быть генетически достаточно прочно связаны с почвой.

Качнув головой, Сергей неопределенно хмыкнул:

— Да, конечно, но ведь вы не можете переместить почву из Дагестана под Киев?

— Почему же? Для наших целей вполне возможно переправить несколько сотен тонн грунта из совхоза в ЦВНТ. Разумеется, нам необходимы ваши анализы образцов почвы.

Сергей побледнел.

— Вы хотите переместить из Дагестана под Киев грунт с bacteria sapiens? Но если такую биомассу вы выведете из зоны безопасности, это может привести к непредсказуемым последствиям — не только для перемещенных бактерий, но и для оставшихся.

— Район Киева по уровню своей радиационной безопасности не уступает совхозу, — возразил Черкизов, — а помещения, в которых находятся источники излучения — электронные микроскопы и рентгеновские дифрактометры, — имеют дополнительную внешнюю защиту, я специально на этом настаивал.

— Эти приборы-то как раз неопасны — максимальная частота мягкого излучения, используемого при их работе, много меньше порога, гибельного для bacteria sapiens. За последние десять лет мы имели возможность убедиться, что излучение порядка десятых долей ангстрема и выше они переносят безболезненно. Нет, дело в случайностях, которые нельзя предвидеть.

— Дозиметрический контроль будет проводиться пять раз в сутки, все случайности будут исключены. Вы сами сможете в этом убедиться, приехав к нам в Киев.

Сергей вылетел в Киев сразу же после майских праздников, и в отсутствие брата Муромцев-старший по утрам добросовестно доставлял племянницу в новую школу на служебной машине. Каждый день без четверти восемь Таня выходила из подъезда, около которого уже стояла темно-синяя «Волга» и заученным тоном пай-девочки приветствовала курившего рядом с машиной водителя:

— Здравствуйте, Михаил Егорович.

Кивнув, водитель ждал, пока она заберется на переднее сидение, потом щелчком отправлял сигарету в урну и, усевшись с ней рядом, спрашивал:

— Ну, как дела?

— Все нормально.

— В новой школе еще не накуролесила?

После того, как она отрицательно мотала головой, шофер умолкал, потому что не знал, о чем еще с ней говорить. Каждый день повторялось одно и то же, и Таня отлично понимала, что Михаилу Егоровичу глубоко безразличны ее школьные дела, но он считает, что с «ребенком начальства» нужно заигрывать. Однажды на нее что-то нашло, и она спокойно ответила:

— Накуролесила — сто рублей у математички из сумки украла.

Водитель или был глуховат, или вообще думал о своем и не слушал, потому что он никак не отреагировал, лишь промычал что-то невнятное. Петр Эрнестович, обычно выходивший из дому на пару минут позже племянницы, как раз в этот момент открыл заднюю дверцу и бодро произнес:

— Приветствую, Михаил Егорович. Что ты там рассказываешь, Танюша?

— Ничего, я стихи вслух повторяю, — безмятежно проговорила Таня, — нам наизусть по литературе задали.

— Наизусть? Н-да, сейчас в школе много задают, в наше время жить было легче, — он уселся на заднее сидение, пристроил рядом с собой массивный портфель с бумагами и вытащил папку с документами — в машине Петр Эрнестович всегда работал, поэтому никогда не садился рядом с водителем, где, по его словам, негде было развернуться. — А кто автор, чьи стихи?

— Не помню, Пушкин, кажется. Или нет, Маяковский. Стихи у него такие есть — о советском паспорте. Прямо за душу берет!

Покачав головой, ее дядя открыл папку и начал читать, делая пометки. Еще месяца три назад он, наверное, сказал бы что-нибудь шутливое, но с того дня, когда случайно проявились необычные способности племянницы, ему становилось неуютно в ее присутствии. На углу девочка вышла из машины, и Петр Эрнестович, проводив глазами шагавшую вдоль Суворовского проспекта тоненькую фигурку с болтавшейся на боку сумкой, с невольным облегчением вздохнул, подумав:

«Нет, нельзя так напрягаться, я даже говорю с ней каким-то неестественным тоном. В конце концов, у Людмилы ЭТО появляется только в минуту сильного волнения или всплеска эмоций. У Танюши, наверное, тоже. Злата считает, что даже Сережа с Натальей не должны ничего знать. Что ж, она, возможно, права — это осложнит отношения девочки с родителями. Люди не выносят, когда за ними подсматривают — пусть даже самые близкие. А ведь тут не то, что подсматривать — тут словно все внутренности вывалены наружу. Злата относится к этому спокойно, но я…»

Сергей вернулся через неделю — усталый и посмуглевший под украинским солнцем. Ночью он овладел женой с такой торопливой горячностью, что потом, остыв, ощутил неловкость и начал извиняться:

— Прости за грубость, но я никогда так не скучал без тебя. Неделя, а казалось, что год прошел.

— Что ты, Сережа, все хорошо, — протянув руку, Наталья ласково погладила его по щеке. Ласково и… безразлично. Взгляд ее, устремленный в потолок, казался застывшим.

— Недели через две мне, скорей всего, опять придется лететь, — осторожно сказал он, виноватым тоном. — Если честно, то надо бы пораньше, но неловко — Петька каждое утро тратит лишний час, чтобы отвезти Таньку. Школа закончится, тогда поеду.

— И куда же на сей раз — опять в Киев? Интересно, что это вдруг тебя так туда потянуло? Или, может, это кто, а не что?

Наталья изо всех сил старалась, что бы в голосе ее муж услышал досаду по поводу его предстоящего отъезда и скрытую ревность. Ничего этого она абсолютно не чувствовала, но сыграть ей удалось хорошо, и польщенный Сергей, засмеявшись, шутливо взъерошил волосы жены, а потом легонько куснул зубами мочку ее маленького уха.

— На этот раз можешь не ревновать, я отправляюсь в резиденцию Рустэма Гаджиева и задержусь там, возможно, дней на десять. Потом вернусь и буду полностью в твоем распоряжении.

— В совхоз? — она искренне удивилась, потом вспомнила: — Ах, да, я и забыла — у вас же там какая-то база. Что ж, повидаешь Халиду, я беспокоюсь, как она.

— Халиду? — удивился Сергей. — Разве она сейчас не в Москве? Ей в декрет ведь только в июне.

— Она решила перед декретом взять очередной отпуск. Позавчера они все улетели — она мне позвонила. Знаешь, я была в шоке, когда она мне сказала, что у них билеты на самолет — даже накричала на нее немного.

— Ну, это ты зря.

— Нет, ты представь, мне просто стало обидно! Мы ведь сто раз все это обсуждали, и я, как медик, убедила ее, что рожать лучше в Москве — у нее все это время было стрессовое состояние, врачи опять предполагают многоплодную беременность, да мало ли какое осложнение! Она согласилась, договорились, что я к родам приеду помочь, мне пришлось специально обговорить с нашим главврачом, что я месяц отработаю в две смены, потом возьму отгулы. Месяц я почти не выхожу из поликлиники, дома не бываю, Таньку вообще не вижу, и вдруг мне звонят и сообщают, что моя помощь ей особо не нужна, она решила рожать в своем совхозе. Некрасиво, тебе не кажется?

— Ладно, ничего страшного — ты возьмешь свои отгулы, и мы съездим в Сочи. Лучше скажи, как Халида себя чувствует?

— Очень подавлена, я поэтому даже не стала ее по-настоящему упрекать. Иногда я думаю, что зря мы от нее все скрыли. Знаешь, она объяснила, что так внезапно сорвалась с места, потому что вдруг решила, — голос Натальи сорвался, и она всхлипнула, — она решила… Она надеется увидеть Юру. Ты ведь знаешь, у него это было идеей фикс — каждый год непременно приезжать на могилу Лизы в день, когда… В годовщину.

Из груди Сергея вырвался горестный вздох:

— Боже мой, бедная девочка! Не знаю, возможно, нам и вправду не стоило скрывать — нужно было подготовить ее, как-нибудь осторожно сообщить. Но ее мать так настаивала, так требовала молчать, что мы просто не имели права идти ей наперекор. Понятно — Фируза боится за дочь и будущего внука.

Наталья снова всхлипнула и сердито потрясла головой.

— Если она так заботится о дочери, не надо было позволять ей уезжать из Москвы! Вообще потрясающая женщина — сколько раз мы с ней говорили, и она каждый раз всерьез уверяла меня, что переломы их знахари вылечивают за одну неделю, а их повивальные бабки дадут фору любым столичным гинекологам.

Сергей осторожно провел рукой по спутавшимся волосам жены.

— В совхозе действительно прекрасные акушерки, — мягко сказал он, — насчет этого ты можешь не волноваться. Если возникнут какие-то осложнения, то Халиду отвезут в Тбилиси. Рустэм говорил мне, когда мы в последний раз виделись, что по новой дороге от них доехать на машине до Тбилиси — всего ничего. Ильдерим каждое лето привозит к родителям семью и приезжает к ним из Тбилиси — раза три-четыре в неделю.

— Ильдерим? — она внезапно напряглась, стараясь задержать участившееся дыхание, и села, почти сбросив ноги с постели.

— Ты что? — удивился муж, протягивая руку ей вслед.

— Мне… в туалет.

Наталья скользнула в сторону, избежав прикосновения ладони Сергея, чтобы он не ощутил бешеную пульсацию сердца в каждой клеточке ее тела. Когда вернулась, муж уже спал, лежа на спине, и тонко очерченное лицо в тусклом полумраке казалось беззащитным и удивительно юным. Постояв рядом, она вздохнула и, наклонившись, нежно поцеловала его в лоб. Сергей не проснулся — ему вновь снилась Таня. И опять она, глядя в сторону, говорила ему странные слова:

Размножаясь, как и другие высокоорганизованные организмы, в результате соединения систем вида I и II, вы, вопреки всякой логике, стремитесь слиться, не ставя себе целью воспроизведение нового Материка. Нам непонятно, почему эта необъяснимая тенденция к непроизводительному слиянию столь сильна, что заставляет вас совершать лишенные здравого смысла поступки.

Утром за завтраком он старательно отворачивался от дочери — ему почему-то неловко было на нее смотреть.

«Черт знает, что начало сниться по ночам».

Таня, очищая яйцо от скорлупы, бросила на отца невозмутимый взгляд.

— Мне сегодня интересный сон приснился, — спокойно проговорила она, — про размножение. И папа там был.

От ее заявления даже у Златы Евгеньевны, всегда знавшей, как следует реагировать на эскапады детей переходного возраста, отнялся язык.

— Я… гм… — она собиралась что-то сказать, но сбилась и неожиданно для себя самой покраснела.

— Да нет, это не то, что вы все подумали, — снисходительно хмыкнула Таня и, как ни в чем ни бывало, повернулась к отцу: — Пап, ты меня в школу сегодня отвозить не собираешься?

Сергей нарочито театральным жестом хлопнул себя по лбу:

— Черт! Я про тебя, ребенок, и забыл! Даже машину с вечера не проверил. Доедай свое яйцо и одевайся. Отвезу тебя, потом позавтракаю — сейчас только чай выпью и побежал в гараж.

Петр Эрнестович вытер губы салфеткой и добродушно сказал:

— Ладно, завтракай спокойно, я сегодня велел Михаилу Егоровичу приехать пораньше, так что сам ее отвезу, а за это ты послезавтра отвезешь Аду к поезду.

— Договорились. В котором часу оправление?

— В двадцать три двадцать. Но она до поезда хотела еще заехать к нам — повидать детей. Златушка, приготовь ей что-нибудь поесть в дорогу, а то она до самого Кисловодска просидит в своем купе голодная.

— Она совсем заработалась, — вздохнула Злата Евгеньвна. — Из Стокгольма вернулась очумевшая, все время витает где-то в облаках — не слышит даже, когда к ней обращаешься. Похудела, непонятно, чем питается.

— Тетя Ада влюбилась, — лениво констатировала Таня.

— Перестань болтать глупости! — прикрикнула на нее мать. — Не дай бог, тетя Ада тебя услышит — скажет, что тебя вообще не воспитывают.

Петр Эрнестович усмехнулся:

— Правда, такие речи Адоньке слышать вовсе ни к чему.

— Не понимаю, зачем ей сейчас ехать в Кисловодск, — говорила Злата Евгеньевна, наливая мужу чай и кладя сахар, — двадцатого июня у нее экзамен, это значит, она в своем доме отдыха не пробудет даже до конца срока своей путевки.

— Я тоже не понимаю, — вздохнул он. — Ехать, потом возвращаться — приняла бы экзамены, потом ушла бы в отпуск до конца лета. Приехала бы, может быть, к вам в Пярну. Наверняка ведь все лето просидит в институте. Ладно, ничего с ней не поделаешь. Златушка, где мой чай?

— Маша, передай папе, пожалуйста.

Маша осторожно передала отцу тонкий стакан, вставленный в узорчатый подстаканник. Таня цепко проследила за руками сестры, повернулась к отцу и, недовольно пожав плечами, невозмутимо вздернула кверху нос:

— Ты что, через два дня опять уезжаешь и опять подкидываешь меня дяде Пете?

Сергей, только что отошедший от смущения и принявшийся за бутерброд, чуть не подавился — через два дня? Он даже с братом не обговаривал еще дату предстоящего отъезда и лишь сейчас, глядя на сидевшую напротив жену, внезапно решил, что уедет именно через два дня. Раньше уедет — раньше вернется и, возможно, свозит Наталью куда-нибудь отдохнуть. Потому что вид у нее неважный — она сильно похудела, под глазами черные круги. Ничего страшного, если Петр на недельку дольше повозится с племянницей. Проглотив кусок, он растерянно начал оправдываться:

— Я… гм. Я… я действительно хотел бы уехать пораньше и быстрей вернуться — посмотри, как осунулась мама, я хочу хоть на пару недель свозить ее куда-нибудь отдохнуть.

Наталья подняла голову, и лицо ее неожиданно вспыхнуло.

— Нет, Сережа, что ты, я в порядке. Знаешь, если тебе не очень срочно нужно ехать, то действительно лучше подождать, пока у Тани закончатся занятия — Петя каждый день из-за нее выезжает на час раньше, для него это тоже утомительно.

Муромцев-старший бодро возразил:

— Что ты, Наташенька, я это время трачу очень продуктивно, мне в машине прекрасно работается. Твой муж прав, как всегда, тебе непременно нужно хоть немного, да отдохнуть.

Наталья отрицательно мотнула головой, и глаза ее блеснули как-то неестественно оживленно.

— Нет, я же вижу. Думаю, Сережа, мы сделаем вот что: подождем, пока у Танюши закончится школа, я поговорю с учителями, а в июне поеду вместе с тобой. Да, решено — я поедем вместе с тобой в совхоз, мне обязательно нужно там побывать — я хочу увидеть Халиду и потом, ведь я еще ни разу… — она запнулась и добавила, с трудом выговаривая слова, — ни разу не была на могиле Лизы.

— Ты… хочешь побывать на могиле Лизы? — ошеломленно спросил ее муж. Наталья возмущенно вскинула голову.

— Разумеется, что тут странного? В этом году пятнадцать лет со дня ее гибели, она была моей любимой сестрой, а теперь и Юра тоже…

«Ильдерим! — стучало у нее в голове, а по лицу текли слезы. — Там будет Ильдерим! Мы будем вместе, я должна его увидеть, мне больше не вынести без него».

— Дорогая, успокойся, конечно, конечно!

Сергей протянул руку и вытер ладонью мокрое лицо жены. Петр Эрнестович беспомощно посмотрел на Злату Евгеньевну, не зная, что можно сказать, чтобы утешить плачущую сноху. За столом воцарилось тягостное молчание — даже близнецы, все время пихавшие друг друга под столом притихли, а Маша, не выносившая чужих страданий, сочувственно смотрела на тетку, и глаза у нее тоже были на мокром месте. Одна лишь Таня казалась безмятежно-спокойной.

— Ага, конечно, — равнодушно сказала она матери, — сейчас ты целые дни на работе, а папа уезжает. Потом вы с папой оставите меня с тетей Златой и поедете отдыхать. А моим воспитанием кто должен заниматься? Я так и останусь невоспитанная, чтобы меня постоянно все ругали? Нет уж, чтобы потом ко мне не было претензий, я поеду с вами.

От неожиданности Наталья вздрогнула:

— Ты? С нами?! Что за… — она хотела сказать «что за фокусы», но, встретив ледяной взгляд дочери, растерянно опустила голову.

— Детка, — рука Златы Евгеньевны мягко легла на голову племянницы, — но ведь в июне мы все вместе едем в Пярну, у нас уже билеты куплены на пятое число.

Таня отмахнулась от руки тетки, голос ее прозвучал резко и угрюмо:

— Я не поеду в Пярну, на фиг мне! Я поеду с папой и мамой.

Наталье удалось взять себя в руки, и она изо всех сил постаралась изобразить негодование.

— Как тебе не стыдно! Почему ты таким тоном разговариваешь с тетей Златой? Я не могу тебя взять с собой, я еду не развлекаться. Не будь черствой, ты ведь знаешь, какое у нас горе — мне нужно будет побыть с тетей Халидой, помочь ей.

— Чего ей помогать? — безразличным тоном возразила Таня. — Ты ей в этом году и так все время помогала, а там у нее полно родственников — там будут ее родители и дядя Ильдерим. Он ведь брат тети Халиды, да?

Не выдержав ее сверлящего взгляда, мать, опустив голову, тихо ответила:

— Да, он ее брат. Хорошо, раз уж ты так хочешь ехать с нами…

— Подожди, Наташа, — Сергей внимательно посмотрел на дочь. — Танюша, мама очень устала в этом году, вся изнервничалась, ты ведь знаешь. Почему ты непременно хочешь именно сейчас ехать с нами? Тебе ведь самой будет интересней с Машей и мальчиками, раньше ты не возражала, когда тетя Злата предложила вам всем вместе ехать в Пярну, почему ты передумала?

— Захотела и передумала, — равнодушно ответила она ничего не выражающим голосом, — я ваша дочка, а не тети Златы и дяди Пети, я хочу летом быть с вами. Или я вам уже совсем не нужна?

Отец лишь растерянно развел руками:

— Ну, раз ты так ставишь вопрос, то…

Петр Эрнестович посмотрел на часы и поспешно поднялся:

— Дорогие мои, давайте, мы это подробно обсудим позже, а теперь нам с Танюшкой пора ехать. Сережка, сегодня в два после обеда ученый совет, не опаздывай, а то мне уже на тебя жаловались.

— Мне обязательно там быть?

— Обязательно — твой аспирант Дегтярев доклад делает, ты не забыл? Меня на совете не будет, я занят, а ты потом сразу же зайди ко мне в кабинет — срочный разговор.

— Ладно, — буркнул Сергей, довольный тем, что можно отложить разговор с дочерью, — постараюсь быть вовремя.

Все равно он опоздал — как всегда заговорился в столовой с бывшим однокурсником, который ныне заведовал биохимической лабораторией. Вошел в зал, когда ушастенький Денис Дегтярев уже заканчивал свой доклад, бочком пробрался на свободный стул и, едва дослушав следующего аспиранта, направился в кабинет брата.

— Прибыл в ваше распоряжение, гражданин начальник.

— Я сразу беру быка за рога, Сережа, — торопливо сказал тот, отрываясь от бумаг, — в связи с характером твоей работы у тебя появилась возможность без очереди вступить в партию. Ты как?

— Спасибо, — буркнул Сергей, неловко отводя глаза, — пока не чувствую себя достойным.

— Зря.

— Буду равняться на вас, товарищ директор, как на главного коммуниста нашей семьи.

— Пойми, Сережа, не вступив в партию, ты не сможешь занимать руководящих должностей, тебя всегда будут отодвигать на второй план. Я тоже не сразу это понял.

— Спасибо, учту.

— Ты еще не до конца все учитываешь. У нас все возможно — тебя могут, например, отстранить от руководства темой bacteria sapiens и назначить члена партии.

— Отстранить?! Меня?! Доктора наук, профессора, отстранить от темы, над которой, к тому же, работают три моих аспиранта?! Ладно, очень хорошо — я устал, как собака, возьму положенный Конституцией отпуск и вместо Дагестана поеду на Черное море. Дай-ка мне лист бумаги — я прямо сейчас накатаю заявление.

— Ты все сказал? — устало спросил старший брат. — Я могу продолжать? А то мне некогда.

— Продолжайте, Петр Эрнестович, я слушаю.

— Итак, один вопрос обсудили, переходим ко второму. Представь список твоей группы — поскольку тема перешла в разряд закрытых, ребятам нужно оформлять допуск.

— Еще новое дело. Ладно, представлю.

— И последнее. С главврачом Натальи я договорился, ей предоставят на лето отпуск за свой счет — не обеднеем, я думаю, без ее зарплаты. Раз она согласна поехать вместе с тобой, то и прекрасно, а Танюшка тоже пусть едет, если она так хочет, проведете лето в совхозе — свежий воздух и прочее. Тебе, кстати, понравилось, как под Киевом оборудованы помещения жилого сектора для сотрудников научной группы? В совхозе в новом общежитии такая же планировка.

— Экстра класс, — хмыкнул Сергей, — в комнатах немного тесновато, правда, а в остальном — настоящий коммунизм. Два туалета с унитазами и душевая с тремя кабинками на всех сотрудников — почти рай! Ладно, Петька, мы начинаем паковать чемоданы, я пошел, спасибо за все.

Петр Эрнестович кивнул, вновь уткнулся в бумаги и, не поднимая глаз, буркнул уже в спину выходившему из кабинета младшему брату:

— Пожалуйста. Аду послезавтра не забудь на вокзал отвезти. У меня голова отдел трещит, я уже не стану тебе напоминать.

Глава шестая

Профессор Муромцева привыкла к тому напряженному вниманию, с которым ей внимала любая аудитория — студенты во время лекций, ученые на симпозиуме или просто вольнослушатели. Однако мозг человеческий устает от избытка поглощаемой информации, она это прекрасно знала, поэтому иногда позволяла себе делать небольшие отступления. Вот и теперь, увидев, что у усердно строчащих в своих тетрадях аспирантов и студентов начинают мутнеть глаза, Ада Эрнестовна слегка смягчилась и отложила мел в сторону.

— Ладно, отвлечемся на минутку, я покажу вам систему знаков, а вы постарайтесь отгадать, что это такое.

Кудрявая лаборантка включила проектор, и на экране появились странно расположенные иероглифы. Немедленно вырос лес рук — студенты и аспиранты стремились блеснуть своей эрудицией:

— Демотическая иероглифика!

— Сдурел? Явно же аккадская клинопись!

— Ну и что ж, что клинопись, это письма Митанни, сто процентов!

Худенький паренек в очках вскинул руку и, слегка заикаясь, произнес:

— А м-мне кажется, что п-письмена имеют в-внеземное происхождение!

Его щеки при этом вспыхнули, потому что он знал, что немедленно станет объектом насмешек своих товарищей. Шуточки действительно не замедлили посыпаться со всех сторон:

— Ну, даешь, Мстиславский! Гений!

— Это тебе марсианка любовное письмо прислала, Сашулечка, — кокетливо взмахнув ресницами в сторону смущенного паренька, проворковала хорошенькая пятикурсница.

От этого ее взгляда пунцовый румянец окрасил не только лицо паренька, но разлился во всю ширь, охватив его уши и шею. Однако Ада Эрнестовна, выпрямившись, вновь взяла мел, и зал мгновенно стих.

— Не стоит смеяться, Саша Мстиславский прав, — она чуть подождала, пока уляжется вызванный ее словами гул, — однако пока об этом говорить не будем, а продолжим наш разговор по теме, потому что время у нас строго ограничено. Еще раз хочу напомнить, что сегодня у нас последняя лекция, девятнадцатого и двадцать первого июня консультации, двадцатого и двадцать второго — экзамены.

После лекции профессор Муромцева торопливо вышла из аудитории, предоставив лаборантке разбираться с демонстрационными материалами, и направилась в свой кабинет. К концу дня усталость давала себя знать, и ей хотелось поскорей остаться одной, заварить крепкого чаю и посидеть в тишине, отключившись от всего, что происходило вокруг.

Ада Эрнестовна налила воды в термостойкий стакан, бросила в него кипятильник и откинулась на спинку стула, пристально наблюдая, как мелкие пузырьки струйками бегут вверх от быстро нагревающегося металла. В этот момент в кабинет робко постучали.

— Да, — недовольно сказала она.

В приоткрывшуюся дверь заглянул Саша Мстиславский.

— Ад-да Эр-рнестовна, п-п-простите, п-п-пожалуйста, изв-вините, с-совсем на м-м-минуточку, м-можно? Т-только од-дин в-вопрос — с-совсем од-дин.

Профессору Муромцевой не нравилось, когда студенты и аспиранты прибегают со своими вопросами в не назначенные им часы, поэтому голос ее прозвучал крайне резко:

— Что такое?

— Это п-правда? Та к-криптограмма, что в-вы показали на л-лекции, я… — он растерянно смолк.

Этот застенчивый мальчуган чем-то вдруг напомнил Аде Эрнестовне ее младшего брата Сережу в юности. Не внешне — тот никогда не был щуплым, не заикался и не носил очков. Однако глаза его, когда он начинал рассуждать о своих бактериях, светились тем же блеском неукротимого любопытства. Она тяжело вздохнула:

— Зайдите, сядьте. Чаю хотите?

— Н-нет, ч-что вы, н-нет! — в его голосе послышался благоговейный ужас.

Он неловко примостился на краюшке стула, испуганно следя, как Ада Эрнестовна заваривает чай и кладет в стакан сахар.

— Итак, что вы конкретно хотите знать об этой криптограмме?

— Эт-та т-тайнопись… она д-действительно п-прислана из к-космоса?

— Эта тайнопись прислана цивилизацией, имеющей внеземное происхождение. Но не из космоса. Представители цивилизации, о которой я говорила, сосуществуют на Земле рядом с людьми, они жаждут общения с нами, и уже более десяти лет мы налаживаем контакт, узнавая друг о друге все больше и больше.

— Н-но… где же они? — паренек напряженно подался вперед, и рот его сам собой удивленно открылся.

— Это представители микромира, их нельзя увидеть невооруженным глазом, но существование их и влияние на окружающий мир — объективная реальность. Они тоже воспринимают нас по-своему, но стремление двух разумных цивилизаций найти контакт сильней всех преград. Криптограммы, подобные той, что вы видели на лекции, образованы окрашенными телами этих бактерий. Почти пятнадцать лет я занимаюсь их расшифровкой и знаю уже достаточно много.

— К-когда он-ни т-точно прибыли н-на 3-землю? В-вы сп-прашивали их, к-каким т-тогда б-был м-мир?

— Видите ли, в реальности все гораздо сложнее, чем в фантастическом романе. Мы не можем задавать им конкретных вопросов — сесть, например, с ними за стол и побеседовать в дружественной обстановке, как представители компартий разных стран.

Ада Эрнестовна вдруг сообразила, что подобное сравнение можно счесть политически некорректным, и замолчала, сама на себя рассердившись. Саша почесал нос и вздохнул.

Страницы: «« « 23456789 » »»