Face-to-face Тер-Микаэлян Галина
Женщина вновь досадливо дернула плечом:
— У меня пока нет склероза, это вы забыли ваши собственные слова о том, что Вайс молода и, как специалист, не пользуется авторитетом у коллег. Многие сочли ее заявление выдумкой девчонки, которая хочет создать себе имидж ученого. Кроме того, с тех пор прошло два года, и пресса уже давно обо всем забыла, а Вайс больше СССР не посещала — ей наотрез отказали в визе.
Под конец фразы голос ее утратил уверенность, потому что лицо мужчины стало ледяным. Чуть наклонившись вперед, словно желая, чтобы до сидевшей напротив собеседницы дошло каждое слово, он медленно произнес:
— Вы также забыли, что в КГБ умеют собирать информацию по крупинке. Итак, что они имеют? Пару лет назад в СССР приезжал шейх Абу Мухаммед, тонкий ценитель живописи, зодчества и женской красоты. Он посетил несколько русских городов, где сохранились памятники старины, в том числе и город Кемь, а после этого преподнес вам и Галине Леонидовне редкие по красоте бриллиантовые украшения. Подарок есть подарок, придраться тут вроде бы не к чему, и можно считать случайным совпадением, что позже в картинной галерее Абу Мухаммеда появились редчайшие полотна художников эпохи Ренессанса. Сам шейх утверждает, что приобрел их у арабского коллекционера, пожелавшего остаться неизвестным. Только вот, если сопоставить заявление Каролины Вайс с вашими бриллиантовыми подарками и появлением полотен у шейха, то до полной картины «гэбэшникам» не хватает всего одного штриха. Этот штрих — Самсонов с его фотографиями.
Наступило молчание, женщина сидела, сдвинув брови и сосредоточенно глядя в одну точку.
— Хорошо, и что же нам делать? — спросила она наконец, качнув головой.
— Посоветовал бы вам с Галиной Леонидовной пока не встречаться, по телефону только «здравствуй, целую, до свидания». Остальное я беру на себя — Самсонов уже у нас, фотографии, что были при нем, уничтожены, но негативов мы не нашли. Я лично его допрашивал в течение четырех часов, и ничего не добился, после возвращения допрошу опять, но пока он молчит.
Руки ее бессильно упали, в глазах мелькнул ужас.
— Надеюсь, вы не собираетесь его… убить? — растерянно спросила она.
— Что вы, боже упаси! — нарочитый испуг в его голосе был смешан с иронией. — Как только негативы окажутся в наших руках, Самсонов отправится к месту своей новой работы в Воронежскую область. Там, на месте, думаю, его можно будет поместить в областную клинику — вы ведь в курсе, как это делается. Я лишь не могу пока определиться, что мне делать с парнем, которого мы взяли вместе с ним.
— Вместе с кем — с Самсоновым? Но зачем вам понадобился парень?
— Они разговорились в кафе — мой человек сидел рядом и слышал каждое слово. Самсонов показал фотографии, а потом парень пригласил его к себе домой. Этого никак нельзя было допустить, пришлось срочно брать обоих, и теперь не возьму в толк, что с парнишкой делать — задержать его надолго я не могу, отправить в клинику или что-то там еще тоже нельзя.
— Почему?
— Женой парня интересуются люди из КГБ, хотя я еще не до конца выяснил причину — информация, которую я имею, весьма противоречива, но похоже, это связано с какими-то испытаниями биологического оружия в той местности, откуда она родом.
— Если под эгидой КГБ разрабатывается биологическое оружие, то это же наш шанс против них! — оживившись, воскликнула она. — Почему вы не узнаете точнее?
— Это государственное дело, — сухо возразил гость, — а в делах безопасности государства Брежнев полностью доверяет Юрию Владимировичу Андропову и высоко его ценит. Поэтому сюда мы влезать не будем.
— Хорошо, хорошо, вернемся к парню — никаких ведь доказательств у него нет.
— Дело не в доказательствах, доказательства «гэбэшники» добудут сами — если привлечь их внимание к этому делу.
— Ничего страшного не случится, — изящное и небрежное движение тонкой руки, — припугните парня и поскорее отпустите.
— Я что-нибудь обязательно придумаю, — ночной визитер поднялся. — До свидания. Вновь повторяю свой совет: в ближайшее время постарайтесь избегать общества Галины Леонидовны. Ей, кстати, я посоветовал то же самое.
— Хорошо, благодарю вас, — она тоже встала, тронула пальцами виски. — Если вы не торопитесь, спустимся в гостиную выпить чаю — я угощу вас вашим любимым вареньем. Боже, как я устала от всех этих интриг КГБ! Когда-нибудь Андропов точно выведет меня из себя, и я всажу пулю прямо в его больную почку!
Вежливо улыбнувшись ее шутке, гость отказался от чая с вареньем, сославшись на нехватку времени, и откланялся.
Вернувшись в камеру после разговора со следователем, Самсонов со вздохом присел на скамью рядом со своим товарищем по несчастью. Юрий, измученный ожиданием, встрепенулся:
— А я? Когда же меня вызовут на допрос?
Но железная дверь, впустив Самсонова, захлопнулась, и возглас Юрия поглотили стены, а ответом ему было молчание.
— Сейчас вас, наверное, вызовут, — устало проговорил Самсонов, прислоняясь к стене и закрывая глаза. — Потерпите маленько, следователь мое «дело», наверное, дописывает.
Юрий вытащил из кармана золотые часы — свадебный подарок Наташи и Сергея Муромцевых с дарственной надписью.
— Уже скоро полночь, моя жена сейчас, наверное, с ума сходит, — в голосе его звучало отчаяние. — Ну, какое они имеют право нас тут держать?
— Никакого, — со вздохом согласился бывший директор музея и, выпрямившись, открыл глаза. — Вас скоро выпустят, не изводитесь так, подождите — я ведь тоже жду, что теперь поделаешь.
Время шло, а в камере царила тишина, и никто не показывался. Наконец, не выдержав, Юрий, вскочил и вновь нетерпеливо заходил по узкому пространству. Иногда он останавливался и с досадой изо всех сил пинал дверь ногой.
— Да я бы тоже, как вы, сидел и ждал, если б не жена!
Самсонов устало пожал плечами:
— Объясните ей все завтра, она простит. Вы пока подумайте о чем-нибудь другом.
— Не в этом дело, она же нервничает! Я, правда, предупредил, что задержусь, но не настолько же! И не сказал ей, главное, куда пойду — не хотел тревожить, пока не узнаю результатов.
— У врача, наверное, были?
— У врача? Да нет, какого лешего мне делать у врача — говорил с оппонентом по поводу своей диссертации.
— О, вон оно как даже! Серьезно живете! И что же?
— Ерунда, все ни к черту! — Юрий провел рукой по лбу и в изнеможении плюхнулся на скамью. — Сперва, если честно, хотелось утопиться, но теперь на фоне этой камеры…Черт, даже не верится, что все это про исходит со мной наяву, — кулак его с такой силой стукнул по стене, что руке стало больно. — Слушайте, о чем вас вообще спрашивали? Вы объяснили им, что мы с вами к этой драке не имеем никакого отношения?
— Объяснил, конечно. Но у меня ведь еще что — я с одного места выписан, еду в другое, а там еще не прописан, поэтому они сказали, что будут меня проверять — что к чему.
— При чем здесь это? Вы же ничего не нарушили, просто переезжаете из одного города в другой. Тем более, что мы были на вокзале — там девяносто процентов людей едут из одного города в другой.
— Да, конечно, но все-таки это ведь их милицейская работа — проверять.
— Предположим, — раздраженный этой, как ему показалось, покорностью, прозвучавшей в тоне собеседника, сказал Юрий, — но у меня-то в паспорте и прописка есть, и штамп о браке стоит, и трое детей вписано. Меня-то за что они здесь держат? Что вы им, кстати, объяснили?
— Как и было — проходили мимо, когда шпана эта драку начала.
— Но вас допрашивали почти четыре часа!
— Понимаете, следователь спросил, что я делаю в Москве — я тут и начал рассказывать про шедевры, которые у нас непонятно как испарились — знаете, это мое больное место, я как начну о них говорить, то уже и времени не замечаю.
— Послушайте, извините, но меня сейчас ваши шедевры мало интересуют. Про драку-то, про драку что спрашивали? А про меня?
— Да почти ничего и не спрашивали — я два слова сказал, они записали, а потом начали подробно расспрашивать про полотна. Следователь очень заинтересовался — смотрел фотографии, потом потребовал негативы.
— Вы что, четыре часа говорили про полотна и негативы? — недоверчиво хмыкнул Юрий.
Его собеседник неожиданно загорячился:
— Вы поверите — я и сам удивляюсь, чего этот следователь так с негативами прицепился! Со всех сторон уж подъезжал — где у вас негативы, да покажите негативы! Даже кричал на меня — нужно ему, видите ли, проверить, что я не аферист и говорю правду! А чего проверять, я что, преступник, какой-нибудь? Я сам специально в Москву приехал, чтобы найти эти полотна, — он насупился: — Захочу — скажу, а нет — мое дело!
— Да ведь вы, кажется, сами хотели, чтобы этим делом кто-то занялся?
— И займутся, я этого добьюсь! Но пусть меня сначала из этой клетушки выпустят, и не надо меня, как ворюгу какого-то, за грудки брать!
— Да покажите вы им, ради бога, эти негативы, — устало вздохнул Юрий, — пусть они проверят и поскорее нас отпустят.
— Во-первых, знаете ли, когда на меня ни с того ни сего так напирают, я упрямый становлюсь. А во-вторых, у меня негативов сейчас попросту нет. Видите ли, если честно, сам я в фотографии ничего не смыслю, но как раз в то время ко мне приезжал приятель Мишка Земцов — он с детства увлекался фотографированием, все, помню, бегал в кружок заниматься. В детдоме кормили неважно, так все ребята летом, как стемнеет, в рейд по чужим садам намыливаются, а Мишка в это время под кровать лезет свои пленки проявлять — завесится одеялом и пыхтит там. Так вот, он после армии в Сибирь подался, а в тот год как раз женился и повез молодую жену попутешествовать. Они у меня недели с две гостили, я его и попросил те картины сфотографировать — он ведь ас в этом деле. Позже он сами-то фотографии мне прислал, а пленку нет. Пришлет, конечно, если она еще у него, но кто ж его знает — мы уже с год не переписываемся, а они с женой еще тогда поговаривали, что на Дальний Восток собираются переезжать. При переезде могли все лишнее выкинуть и пленку тоже — сами знаете, как оно при сборах да в суматохе случается.
— Да, конечно, — прислонившись к стене, Юрий закрыл глаза и умолк.
Три человека внимательно слушали записанный разговор — высокий мужчина в форме полковника милиции, худощавый человек, лицо и взгляд которого выражали крайнее беспокойство, и ночной визитер дачи министра внутренних дел, после третьего повтора записи выключивший магнитофон.
— Итак? — спросил он, легонько барабаня пальцами по столу.
— Все ясно, — полковник слегка поморщился. — Жаль, что меня задержали дела, и я не смог приехать раньше, чтобы присутствовать на допросе. Думаю, вы зря развели панику — если бы вы так не спешили и не напирали, Самсонов сам бы вам все рассказал. Кстати, надеюсь, фамилии Лузгина и Самсонова нигде не зафиксированы?
Ночной гость министра вспылил:
— Вы считаете меня полным идиотом? Не надо читать мне нотаций, товарищ полковник милиции, мы равны по званию!
— Ну-ну, не стоит обижаться, — небрежно хмыкнул полковник, — равны-то мы равны, да только у меня есть практика и навык, а вы вознеслись вместе со своим начальством и на настоящей оперативной работе почти не бывали. Но я говорю это не в обиду вам, а просто следует учесть, что среди рядового милицейского состава есть осведомители КГБ. Вам это известно?
Ему, очевидно, хотелось еще сильней разозлить собеседника своим нравоучительным тоном, но тот уже взял себя в руки и, благоразумно решив, что сейчас не время выяснять отношения, ответил совершенно спокойно:
— Да, мне это известно, поэтому я сам оформил фиктивный протокол задержания Великанова и Котько — это два безработных алкоголика, которые постоянно трутся на Курском вокзале и клянчат у пассажиров деньги водку. Вы довольны?
Вопрос был задан с легкой ехидцей, и полковник, пропустив его мимо ушей, продолжил свои рассуждения:
— И вот я еще, что хотел сказать: думаю, этот его дружок — как бишь его, Земцов? — сам по себе не опасен и не представляет для нас никакого интереса. С Самсоновым он контактов не поддерживает, полотна его не интересуют. Со временем мы его отыщем и, если пленка еще у него, изымем ее. Разумеется, нельзя допустить, чтобы Самсонов с ним каким-то образом связался и поднял вопрос об этой пленке.
— Меня настоятельно просили обойтись без экстремальных мер.
— Бабий лепет, что с них возьмешь! Вы прекрасно знаете, что Щелоков и Андропов всегда жили, как кошка с собакой. Если КГБ получит хотя бы намек относительно этого дела, то кто окажется козлом отпущения? Понятно, что не дочь генерального секретаря и не жена министра внутренних дел, которые обожают бриллианты — настолько, что согласились передать бесценные полотна шейху Абу Мухаммеду в обмен на его камни. Крайними окажемся мы, и именно наши головы полетят с плеч. За хищение народной собственности в особо крупных размерах полагается высшая мера наказания, это, надеюсь, все здесь присутствующие помнят? Защищать нас никто не станет.
Худощавый человек, до сих пор не проронивший ни слова, поднял голову и, сглотнув слюну, испуганно спросил:
— Так что же вы предлагаете?
Полковник криво усмехнулся:
— Мой план предельно прост и вполне объясним. Все мы по разным причинам были вынуждены участвовать в этом деле, но никто в наше положение входить не станет, и если мы загремим, то на полную катушку. Нам надо подумать о себе… о своих близких. Поэтому предлагаю пригласить Лузгина и Самсонова сюда, извиниться перед ними за незаконное задержание и… отпустить.
В воздухе повисла напряженная тишина, потом визитер красивой хозяйки министерской дачи в Серебряном Бору угрюмо спросил:
— Дальше?
— Повторяю, мы извинимся и отпустим их, а все, что произойдет дальше, должно произойти в другом месте — не здесь. Кроме нас троих никто принимать в этом участия не должен, нам не нужны свидетели. Если вы согласны со мной, то…
— Как это? Что… что вы имеете в виду? — пролепетал худощавый.
Ему никто не ответил, полковник на него даже не взглянул — смотрел на второго собеседника и ждал. Тот в раздумье провел рукой по лбу и кивнул головой:
— Хорошо, другого выхода я действительно не вижу.
Полковник насмешливо прищурил глаза:
— Именно так, я рад, что вы это поняли.
— Что нужно делать конкретно?
— Сейчас объясню. Итак, я лично беседую с Лузгиным и Самсоновым, извиняюсь за действия своих подчиненных и предлагаю им выпить по чашечке чаю. Оба хотят пить, я уверен — с момента задержания у них во рту не было ни капли жидкости. Вы, — он повернулся к худощавому, — подадите им чай, в каждую чашку капнете по две-три капли вот этого — в руке его появился пузырек с пипеткой, надетой на горлышко, — но не переборщите: две-три капли, не больше.
— Нет! — тот отпрянул, как ужаленный. — Нет, я не смогу!
— Сможете, если подумаете о… вашей дочери, — в голосе полковника звучала сталь. — Держите!
— Это яд? — сразу поникнув, худощавый покорно стиснул пузырек потной ладонью.
— Ни в коем случае! В дальнейшем эксперты не должны обнаружить в их организмах никакого яда — это сильный наркотик, который полностью парализует все мышцы и отключает сознание. Не сразу, однако, а минут, примерно, через сорок после того, как попадет в организм. Действие его продолжается часа три, после этого он бесследно распадается, и организм постепенно восстанавливает свои функции. Поэтому у вас в запасе будет три часа. За это время вы должны будете все начать и завершить.
— Мы? — почти хором воскликнули оба его собеседника.
— Разумеется. У меня будет другая задача, поэтому сам я на первом этапе принять участие не смогу. Объясняю вашу задачу. Итак, сейчас уже третий час ночи, транспорт не ходит, и я, во искупление грехов своих подчиненных, прикажу подвезти их на машине — туда, разумеется, куда они скажут. Ваша задача сложности не представляет — наркотик начнет действовать, поэтому оба будут в бессознательном состоянии. Главное, чтобы ни территориально, ни по характеру смерти никто не смог связать между собой два трупа. Итак, Лузгин. Счастливый молодой муж, отец семейства, но есть одно «но»: не повезло с диссертацией. Жена кандидат наук, а он нет — налицо ущемленное мужское самолюбие. Приехав на встречу с бывшим оппонентом, он рассчитывал получить положительный отзыв, но оппонент его разочаровал, не оставив никакой надежды. Это вызвало столь сильный стресс, что мужчина решил свести счеты с жизнью — половину ночи бродил неизвестно где, а под утро лег на рельсы. Следствие должно идти именно в этом направлении, и это я беру на себя. Теперь Самсонов, — полковник вытащил из кармана маленький пластмассовый футляр со шприцем внутри. — Этот медикамент способствует тромбообразованию и в малых дозах применяется в медицинских целях. Если же ввести под кожу все, что находится в этом шприце, то уже через полчаса вся кровь в организме свернется, и человек умрет от закупорки сосудов. Медикамент распадается примерно через восемь часов.
— Вы уверены, что экспертиза ничего не обнаружит?
— Через восемь часов любой патологоанатом диагностирует естественную смерть от эмболии. Как только он окажется под действием наркотика, сделаете инъекцию. Препарат введете в слизистую полости рта, чтобы на коже не остался след укола. Тело должно быть обнаружено на укромной скамеечке в сквере возле Курского вокзала, но не ранее полудня — в это время дворники как раз начнут расчищать дорожки от снега. Следовательно, препарат должен быть введен не позднее четырех утра. Выглядеть все должно так: Самсонов, будучи в Москве проездом, скончался от эмболии на скамеечке в сквере — что ж, бывает. Лузгин решился на отчаянный шаг под влиянием аффекта — печально, но тоже случается. Если все будет сделано правильно, никто не сможет связать эти две смерти. Хорошо, у нас есть еще минут сорок, и нужно уточнить кое-какие нюансы. Вот здесь в четыре сорок пять должен пройти скорый поезд из Анапы…
Часы, висевшие на стене под портретом Брежнева, внезапно захрипели и пробили половину третьего. Трое мужчин, склонившись над разложенной на столе картой, негромко беседовали, уточняя детали места и времени.
Юрий очнулся от сильного толчка и не сразу сообразил, где находится. Сознание вернулось быстро, но тело еще оставалось парализованным. Сбоку на него навалилось что-то тяжелое, и не было сил освободиться. Он вдруг отчетливо вспомнил доброжелательное лицо полковника, который, извиняясь, долго пожимал им с Самсоновым руки:
«Погодите, уж завтра я эти лоботрясам такой разгон дам! Три шкуры спущу! Однако транспорт уже не ходит, я распоряжусь, чтобы вас доставили домой на нашем казенном транспорте, ничего? Вы в Теплом Стане проживаете ведь? — он повернулся к Самсонову: — А вас куда прикажете, вы ведь здесь проездом? Где остановились? Вот уж ругать будете, наверное, нашу Москву-матушку, когда домой доберетесь!»
«Ничего, все бывает, — застенчиво сказал Самсонов. — Меня вон товарищ — он кивнул на Юрия — раньше к себе приглашал переночевать, но теперь ему самому нужно будет с женой за опоздание разбираться, и я там не к месту буду. Так что меня отвозить не надо, я до Курского и пешком доберусь».
Юрий промолчал — в том состоянии, в каком он теперь находился, ему действительно не хотелось видеть никого постороннего в доме. Полковник же бодро отмахнулся:
«Ничего страшного, ребята мои и до Курского вас довезут. Сейчас машину подадут, а вы пока хоть чайку выпьете — у меня чай вкусный, с малиной».
Чай у полковника был действительно хорош — ароматный, с запахом спелых ягод. После семи с лишним часов, проведенных в вонючей камере, обоим мучительно хотелось пить. Самсонов вежливо поблагодарил принесшего им чай мужчину в штатском с худым и болезненным лицом:
«Спасибо, давно такого не пробовал».
Юрия эта вежливость собрата по несчастью разозлила — еще благодарить их! Продержали в кутузке неизвестно сколько, теперь чаем хотят откупиться! Стакан свой он, однако, опустошил до дна, потому что во рту все пересохло. Полковник вернул им документы, еще раз потряс обоим руки и угрожающим тоном вновь пообещал разобраться со своими бестолковыми сотрудниками — виновниками столь неприятного инцидента.
Им с Самсоновым любезно предложили расположиться на заднем сидении машины, за руль сел худощавый, недавно подававший им чаю, а рядом — плотный мужчина, тоже в штатском. Когда они немного отъехали, Самсонов шепнул Юрию на ухо, что человек рядом с водителем — тот самый следователь, что его допрашивал и цеплялся по поводу негативов. Ответить Юрий не успел — сознание внезапно помутилось, и навалилась темнота.
Теперь, когда мозг снова работал, он осознал, что все еще сидит в машине, а та медленно едет, почти ползет по неровной, ухабистой дороге. То, что тяжело давило сбоку, было телом Самсонова — неестественно неподвижным и безжизненным. Неожиданно автомобиль, остановился, и водитель негромко сказал:
— Ближе не подъехать, завязнем в снегу. Может быть здесь?
— Ничего, здесь подняться даже лучше, — проговорил второй, разглядывая насыпь. — Тут днем, видно, местные ходят — весь снег истоптан наши следы не будут выделяться. Поднимемся по насыпи и донесем его по путям. Поезд пройдет только через пятнадцать минут, как раз успеем.
— Это… это ужасно! — голос водителя, того самого худощавого человека, что подавал им чай, дрожал.
Следователь, которого признал Самсонов, грубо его оборвал:
— Хватит, берите за ноги!
«Что они со мной делают, куда несут? — думал Юрий, и неожиданно родилась ужасная догадка: — Да ведь они…они хотят меня убить! За что?»
Жизнь быстро возвращалась в его парализованное тело, конечности обретали чувствительность, но он старался не двигаться, чтобы не выдать себя убийцам. И все же худощавый, который тащил его за ноги, неожиданно замедлил шаг:
— Мне показалось, что он зашевелился.
— Ерунда, — буркнул второй. — Наркотик действует три часа, вам же сказали, а прошло минут двадцать, не больше. Все, кладем здесь. Нет, на живот.
— Бога ради, да какая разница?
— Чтобы внутренний карман остался неповрежденным — там документы. Его должны сразу же опознать. Хорошо, вот так, и лицом на рельсы. А теперь уходим.
«Сейчас они уйдут, и я встану, — напрягшись, думал Юрий, ощущая лбом леденящий холод стали. — Только бы не пошевелиться, не выдать себя. Только бы не пошевелиться!».
Однако следователь неожиданно сказал:
— Хотя нет, нужно будет подождать, чтобы убедиться точно, мы не можем рисковать.
— Вы… вы это сами, хорошо? — дрожащим голосом произнес худощавый водитель. — Я…я не могу, меня сейчас стошнит.
— Ладно, убирайтесь, — раздраженно рявкнул следователь.
Поезд должен был пройти с минуты на минуту — прижавшись лицом к рельсу, Юрий это отчетливо слышал и лбом чувствовал вибрацию металла.
«Ладно, надо удирать, ждать больше нельзя. Второй ушел, а с этим одним я как-нибудь разберусь».
Последние признаки паралича исчезли, тело повиновалось ему полностью. Сделав рывок, он вскочил на ноги, но не успел сделать и шагу, как сильный удар в живот опрокинул его навзничь. Падая, Юрий вцепился в пальто своего врага и увлек его за собой. Обхватив друг друга, они покатились по шпалам. Физически следователь был намного сильнее, оказавшись наверху, он схватил Юрия за волосы и начал бить затылком о рельс, пытаясь оглушить. При каждом ударе с губ его жертвы срывался сдавленный крик, заглушаемый грохотом приближавшегося поезда.
Несущая смерть махина уже обдала их слепящим глаза светом, и тогда Юрий, оставив в руке следователя клок волос, неожиданным рывком освободил голову, поджал колени, а затем с неизвестно откуда взявшейся силой пружинисто распрямил ноги. Его противник отлетел в сторону, распластавшись прямо перед несущимся тепловозом, но Юрий успел перебросить свое тело через высокий рельс и, подхваченный мощным потоком воздуха, упал у самых путей в наметенный недавним снегопадом сугроб.
Ему казалось, что вагоны скорого поезда «Анапа-Москва» грохотали над его головой целую вечность. Наконец поезд скрылся за поворотом, перестук колес стих, и вновь наступила тишина. Придя в себя, он поднялся на ноги, сделал несколько неверных шагов и, стараясь не поворачивать голову, чтобы не видеть кровавого месива на рельсах, начал спускаться по заснеженному склону.
Машина стояла в нескольких метрах от того места, где он сошел с насыпи. Худощавый человек стоял к нему спиной, курил, втянув голову в плечи, и огонек сигареты мелко подрагивал в его руке. Оглянувшись на хруст снега под ногами Юрия, он вздрогнул и на миг, казалось, оцепенел.
— Это… вы? А где…
— Он на моем месте, — ответил Юрий и, подойдя вплотную, схватил худощавого за отвороты пальто и грубо встряхнул. — Почему?
Худощавый человек выронил сигарету. Руки его безвольно повисли вдоль туловища, а голос прозвучал глухо, устало и почти безразлично:
— Я же говорил ему. Я говорил ему, что вы пришли в себя, а он не поверил.
— Что с Самсоновым, он в машине?
— Да. Но он мертв, вы ему уже не сможете помочь.
— Мерзавец! — пальцы Юрия стиснули костлявое горло. — Я тебя убью!
— Убивайте, — покорно просипел мужчина, не пытаясь сопротивляться. — Все равно мы с вами оба уже мертвецы.
Отшвырнув его от себя, Юрий в отчаянии закричал:
— За что? Что я такого сделал?
— Я не хотел, меня принудили, — судорожно вздохнув и осторожно ощупывая свою шею, ответил худощавый. — Меня с самого начала принудили. У моей дочери… у моей маленькой девочки врачи обнаружили острый лейкоз. В СССР лейкоз не лечат. Лечат, вернее, но практически не вылечивают. Мне обещали, что ее будут лечить в Германии, если я организую вывоз полотен из Советского Союза. Я организовал — договорился с экспертами, они дали фальшивые заключения, договорился с таможенниками. Полотна вывозил тот самый человек, который… В общем, которого вы… Если бы этого не сделали мы, они нашли бы других, но теперь моя девочка чувствует себя лучше, у нее ремиссия. И никто бы ничего не узнал, не появись Самсонов в Москве со своими фотографиями. Пока он только писал из Кеми во все инстанции, еще можно было контролировать ситуацию, но в столице… Если госбезопасность получит в руки такую ниточку, то крайними окажемся в первую очередь мы, хотя мы только выполняли указание. Вы понимаете?
Умоляющий взгляд его был полон отчаяния. Юрий, пытаясь собраться с мыслями, провел по лбу тыльной стороной ладони.
— Так это, оказывается, все из-за картин, которые вы украли, — неестественно спокойно произнес он. — И меня вы, конечно, тоже решили убрать, как свидетеля, все ясно.
— Я не хотел! Я с самого начала не хотел этого делать, но… Если меня расстреляют, то моя девочка… У вас ведь тоже есть дети! И потом, я не крал картин, они нужны были не мне.
— А кому?
Приблизившись, худощавый прошептал на ухо Юрию несколько слов, а когда тот отшатнулся, с горечью кивнул:
— Да-да, вот видите! Эти люди неприкосновенны, мы перед ними пешки. Если кого-то нужно будет осудить, то осудят меня. Если нужно будет кого-то убрать — вас или вашу семью, например, — то это будет сделано незамедлительно и очень быстро.
Юрий вздрогнул:
— При чем здесь моя семья? Если кто-нибудь тронет мою семью… Да я вас убью!
Сжав кулаки, он шагнул было вперед и остановился — на него смотрело дуло револьвера, зажатого в руке худощавого.
— Стойте, где стоите. Поймите одно — я не хочу и не хотел вас убивать. Но вы узнали то, чего не должны были знать, и эта информация не должна пойти от вас дальше — в этом залог моей безопасности. Поэтому сейчас мы договоримся о том, как быть дальше.
— Договоримся? — криво усмехнулся Юрий. — Хотите, чтобы я дал клятву молчать? Извольте, но ведь вы мне не поверите.
— Да, клятвы нынче не в цене, — вздохнул худощавый. — Нет, мы сделаем по-другому. Заметьте, выбор за вами, вы можете согласиться или не согласиться с моим предложением. Еще раз повторяю, мне не хочется вас убивать, я не убийца. Итак, начнем с того, что в нескольких метрах отсюда на путях лежит тело погибшего сотрудника милиции. Сейчас вы сядете в машину и напишете подробное признание о том, как убили его, толкнув под поезд.
— Я? Вы сошли с ума, я не убивал его! Я…
— Я продиктую вам то, что надо будет написать. После этого вы сядете в поезд и в течение ближайшего часа уедете из Москвы.
— Вы шутите? Я признаюсь в убийстве, а потом уеду и буду скрываться от правосудия? Ничего не скажешь, хорошо придумано!
— Никто вас искать не станет, ваше признание я оставлю у себя — до тех пор, пока будет выполняться наше соглашение. Вы же уедете из Москвы с документами Леонида Самсонова.
— Не понял.
— В городе, куда ехал на работу Самсонов, его никто не знает — вы приедете туда, будете жить и работать под его именем.
— Вы это серьезно?
— Разумеется. Фотография в его паспорте подмокла, лицо на ней плохо различимо, поэтому по приезде вы обменяете паспорт. Самсонов старше вас, но люди часто выглядят моложе своих лет. В работе, полагаю, проблем у вас не будет — человек с высшим экономическим образованием сумеет, я думаю, заведовать музеем имени Ленина. Но как только вы захотите навестить родных или объявить свое настоящее имя, немедленно всплывет ваше признание в убийстве.
— А если я не соглашусь написать такое… заявление? — угрюмо спросил Юрий, хотя уже понимал, что вопрос этот чисто риторический.
Худощавый тяжело вздохнул:
— Снегу в этом году навалило — спасу нет. М-да. Мерзко об этом говорить, но мертвое тело под таким снегом может пролежать до самой весны, а тогда его уже вряд ли кто-нибудь опознает. Я объяснил вам, почему у меня нет выбора. Итак, — дуло револьвера глянуло Юрию прямо в глаза, и послышался негромкий, но вполне отчетливый щелчок взводимого курка, — я жду вашего решения.
Глава третья
Попрощавшись с братом и поднявшись к себе, Ада Эрнестовна сбросила пальто, но сапог снимать не стала, чтобы быстрее отогреться — потопала, стряхивая снег, и прошла в комнату. Порывшись в стопке бумаг, нашла нужные страницы, достала черный фломастер и начала вымарывать отрывки текста — не садясь, чуть притоптывая и шевеля окоченевшими пальцами ног. Когда же имена всех уцелевших в катастрофе шестьдесят пятого были вычеркнуты, а под ногами образовалась большая лужа, она отбросила истерзанные листки, стащила сапоги и приткнула их к батарее, а потом удобно расположилась за письменным столом, разложила перед собой снимки, испещренные перекрестиями, и продолжила начатую в институте работу.
Послание 6Небесное тело, ставшее новым домом для цивилизации Разума, случайно обнаружил один из кораблей, искавший спасения от неминуемой гибели — два защитных слоя его были повреждены при столкновении с потоком метеоритов, третий начинал распадаться. Высадившись на поверхность Планеты, Носители попали в невиданный ими прежде мир — мир изобилия. С тех пор Планета пять тысяч раз обошла вокруг греющей ее Звезды.
Ваша Планета щедра, богатство ее безмерно. Седьмой и восьмой элементы составляют большую часть атмосферного газа, недра содержат практически неограниченный запас двенадцатого элемента (углерода, примеч. А.М.), а жидкое соединение первого и восьмого элементов (вода, примеч. А.М) покрывает две трети поверхности. Но главное: здесь для нас отпала необходимость искусственно синтезировать материал для своих организмов — естественные запасы Белка на Планете неистощимы и постоянно возобновляются.
Носители Разума, высадившиеся первыми, немедленно призвали тех, кто несся в открытом космосе. Ибо все Носители есть Разум, и Разуму принадлежит все, чем они владеют.
Послание 7.На родной планете Носителей Разума синтез живого Белка требовал от ученых и инженеров непрестанного труда и величайших знаний. Придя в жизнь, организм каждого Носителя прогрессировал, присоединяя Белковые цепочки, которыми снабжал его Белковый Материк. И так продолжалось, пока в точно положенный срок не наступал миг деления. Тогда, познав его блаженство, Носитель Разума прекращал свое существование, дав жизнь двум юным потомкам. Но ваша Планета потрясла наш Разум. Живой организм здесь в процессе существования разрушает, а потом вновь синтезирует Белки, и запасы энергии для этого неисчерпаемы — их дает, непрерывно вступая в реакции, восьмой элемент, основа жизни на Планете.
Послание 8.Носителей Разума, привыкших к жесточайшей экономии, вначале приводило в ужас то, что каждая система постоянно разрушает и выбрасывает за ненадобностью часть переработанных Белков и соединений бесценных элементов — седьмого, восьмого и двенадцатого (похоже, их здорово потряс наш процесс пищеварения, примеч. А.М). Потом наши предки осознали, что Природа для вас — то же самое, что для нас Разум. Седьмой элемент совершает в ней круговорот, переходя из простых соединений в сложные и наоборот. Мы поняли, что без всякого ущерба для себя живые Материки могут снабжать Белком бесчисленные поколения Носителей Разума.
Послание 9.Первые Носители, ступившие на Планету, разработали программу заселения Белковых Материков. Однако исследования ученых Разума показали, что лишь Белковые цепочки высокоорганизованных систем, генерирующих тепло в процессе своей жизнедеятельности (теплокровных животных, примеч. А.М.), могут быть использованы организмом Носителя Разума для синтеза Белка и надстройки своего организма. Главным препятствием к заселению высокоорганизованного Белкового Материка является уникальное свойство его тканей отторгать любой Белок с иным наследственным кодом — это служит системе защитой от обитающих на Планете лишенных Разума и крайне агрессивно настроенных аборигенов. Путем долгих размышлений ученые и инженеры нашли единственно возможное решение — проникая внутрь каждой Белковой системы, Носители Разума сразу соответствующим образом изменяют свой наследственный код (разумные бактерии перестраивают структуру своих клеток, имитируя генетический код организма, в который приникают, это просто чудо! Примеч. А.М.). Это позволяет им войти в естественный контакт с Центром биополя Материка — особой тканью, управляющей его жизнедеятельностью (кажется, они имеют в виду мозг, примеч. А.М.).
Послание 10.Обитая в жидкой среде, циркулирующей по замкнутому кругу внутри Белкового Материка, Носители Замкнутых систем (очевидно, пришельцы имеют в виду организмы с развитой системой кровообращения, примеч. А.М.), обеспечили себя не только Белком для своего существования, но также множеством полезных элементов — на родной планете Разума наши предки не могли об этом даже и помыслить. Центр биополя дает им полную информацию о состоянии системы, и главной задачей их существования является поддержка баланса внутри конкретного Материка, а не сохранение Высшего Разума. Их обособленный Разум — Разум Замкнутой системы — любой ценой защищает себя от пришельцев извне, будь то агрессивные коренные жители Планеты или вновь прибывшие из космоса Носители Разума. Из-за этого цивилизация наша познала раскол и насилие, неведомые Носителям древности.
Послание 11.За время жизнедеятельности Белкового Материка внутри него сменяются сотни тысяч поколений Носителей Разума, хотя часть из них может заселить Юные Белковые системы, вновь зарождающиеся в Материке вида I (похоже, так пришельцы называют женщин, примеч. А.М.). Если жизнедеятельность Материка угасает и не может быть восстановлена, его обитатели покидают систему еще до того, как ее Центр Биополя перестает быть живой материей. Носители Разума обладают неограниченной возможностью перемещаться, поэтому они уходят в Открытые Пространства и становятся их частью.
Послание 12.Ваша Планета содержит соединения восемьдесят восьмого (радий, примеч. А.М.), девяностого (торий, примеч. А.М.) и девяносто второго элементов (уран, примеч. А.М.), излучение которых гибельно для Носителей Разума. Наши предки выбрали для своего обитания крохотный по сравнению с поверхностью всей Планеты район твердой поверхности, максимально удаленный от источников опасной радиации, и наша цивилизация обитала там, не подозревая о вашем существовании. С тех пор, как мир Разумных Материков встретился с нашим, Планета тридцать пять раз обошла вокруг греющей ее Звезды (точно: Рустэм Гаджиев привел своих людей на плато в 1944 году, тридцать пять лет назад, примеч. А.М.).
Послание 13.Поначалу появление Разумных Материков вызвало страх у Носителей Разума. Анализ показал, что вы во многом схожи с высокоорганизованными Белковыми Материками, генерирующими тепло, но чувствительность ваших рецепторов крайне низка, реакции замедлены, способность сопротивляться негативным воздействиям окружающей среды подавлена. Ученые Носителей предположили, что подобные аномалии наследственного кода вызваны гибельной дозой радиоактивного излучения (бедняги, как они были напуганы появлением людей — слабых, беззащитных, не умеющих лазить по деревьям! Примеч. А.М.) С целью проведения эксперимента они предложили некоторым из вновь прибывших на Планету Носителей Разума заведомо обречь себя на гибель и исследовать аномальные Материки, остальным же запретили проникать в ваши организмы. Обреченные на гибель Носители не имели права давать жизнь потомству, по окончании эксперимента, они должны были исчезнуть, применив к себе Жесткий Закон. Однако предки наши нарушили приказ Высшего Разума и отказались повиноваться Жесткому Закону — третьему Основному Закону цивилизации Носителей. Мы, их потомки, тоже ему не повинуемся. Мы — Независимый Разум.
Послание 14.Мы, Носители Независимого Разума, стали частью вас, изменив свой наследственный код. Войдя в контакт с Центром Биополя (теперь уже точно: они имеют в виду мозг, примеч. А.М.) каждой Разумной системы (человека, примеч. А.М.), мы постигаем неисчерпаемую информацию, которую он в себе несет, а затем ее интегрируем. Мы уже поняли, почему и как в условиях изобилия Планеты у высших Белковых форм зародился и прогрессировал Разум. Мы знаем, как, стремясь выжить, Разумный Материк развивал ткань Центра Биополя, приучая ее накапливать огромное количество информации и образовывать логические цепочки. Но нам еще многое предстоит узнать о вашей истории, законах общества и техническом прогрессе. Всего постичь ныне живущие поколения не успеют — лишь нашим потомкам суждено испытать радость величайшего и полного познания.
Послание 15.Причины многих ваших поступков изначально казались нам непонятными. Мы знаем, что для общения друг с другом ваш интеллект позволил вам изобрести символику — набор механических или электромагнитных колебаний, доступных восприятию ваших рецепторов (похоже, речь идет о звуках и буквах и, соответственно, об ухе — приемнике механических колебаний воздуха, и глазе — приемнике света, примеч. A. М.) и что вы используете достижения науки и техники, чтобы восполнить свои ограниченные возможности (у них уже есть информация о наших микроскопах, телескопах, телефонах и радиоприемниках! Примеч. А.М.).
Так почему же вы обычно пытаетесь добиться своей цели с помощью насилия, если можно достичь согласия с помощью символики? (Им никак не понять, почему люди используют оружие и начинают войны, когда можно убедить друг друга словом! Примеч. А.М.) Из-за этого многие представители вашей расы бессмысленно прекращают существование, не успев дать жизнь потомкам.
Почему вы намеренно искажаете передаваемую друг другу символикой информацию, вместо того, чтобы стремиться к точности? (Действительно, почему в нашем мире столько лжи? Примеч. А.М.) В результате истина остается недоступной никому.
Почему ваш способ передачи опыта молодым поколениям столь непродуктивен? Ценой огромных затрат энергии Юным Материкам на протяжении периода взросления вдалбливают догмы и правила, смысл которых, порою, неясен даже тем, кто их обучает. Усвоение информации при этом в среднем не превышает пяти процентов и, в результате, повзрослев, вы с облегчением стараетесь забыть все, чему вас учили, начиная черпать познания из собственного опыта, пользуясь методом проб и ошибок (и они тысячу раз правы, наша система обучения оставляет желать лучшего! Примеч. А.М.).
Послание 16.Почему ваши поступки часто полностью лишены логики? Не овладев истинными познаниями, не постигнув до конца законов строения вещества, вы пытаетесь управлять химическими процессами и искусственным распадом ядра атома, разрушая породившую вас природу и вредя самим себе.
Не познав всех функций собственных Белковых систем, вы пытаетесь их совершенствовать, беспорядочно вводя в свои организмы многочисленные химические препараты и разрушая этим собственный Белок. (Поддерживаю, и я сто раз была права, отказавшись от анальгина! Заменю его на аспирин. Примеч. А.М.)
Не владея информацией о причинно-следственных связях, вы начинаете фантазировать, строя совершенно нелепые умозаключения и самым невероятным образом объясняя естественные последствия своих поступков и явлений природы.
Послание 17.Почему вместо того, чтобы постараться исправить свои ошибки, вы пытаетесь их оправдывать? Почему погрешности, вызванные несовершенством ваших приборов, вы без колебаний списываете на допустимые отклонения?
Вину за свои несбывшиеся надежды и нарушенные планы вы обычно возлагаете не на себя, а на другие Разумные Материки или на естественные катаклизмы, а порою — на некую нематериальную субстанцию, которая, якобы, несет ответственность за все процессы на Планете. (Они, однако же, неплохо постигли человеческую психологию! Примеч. А.М.)
Послание 18.Пытаясь объяснить непонятное, Независимый Разум поставил перед собой задачу установить контакт между нашими цивилизациями. Двадцать один раз Планета обошла греющую ее Звезду прежде, чем наши предки нашли способ дать знать вам о своем существовании. Они использовали доступную вашему восприятию символику, но допустили ошибку, и мы, их потомки, готовы это признать. Ошибка в том, что Носители Разума мыслят сообща и сообща передают вам информацию, но ее накапливает Центр биополя только одного Материка или, в лучшем случае, нескольких. (Действительно, пока о них знаю только я, ну, и Сережа с академиком Оганесяном, примеч. А.М.) Станет ли переданная нами информация доступна всей вашей цивилизации? (Да, именно я обязана донести эту информацию до других людей, это мой долг перед двумя цивилизациями, примеч. А.М.) Ведь в вашем мире часто случается, что знания, хранимые Центром биополя одного Разумного Материка, так и остаются невостребованными. Они исчезают, когда прекращается жизнедеятельность этого Материка, и ткань его подвергается необратимому распаду.
Отложив ручку, Ада Эрнестовна стиснула ладонями виски и закрыла воспаленные от усталости глаза — ей показалось вдруг, что комната вокруг нее начала ходить ходуном. На тумбочке неожиданно затрещал будильник — семь часов утра.
«Надо же — утро, — равнодушно подумала она, — вторую ночь я уже не сплю. Может, у меня действительно уже началась шизофрения? Нет, я расшифровала все правильно, другого толкования текстов быть не может. Сегодня закончу работу, мне осталось совсем немного. В институт не поеду — позвоню, скажу, что простыла. Что у меня сегодня — две лекции? Ничего, пусть студенты немного отдохнут и порадуются — они тоже люди. А книгу… книгу я должна опубликовать, чтобы там Петя ни говорил. Я должна это сделать, пока… пока моя ткань не подверглась необратимому распаду, иначе мне не будет прощения. Но как — как я смогу это сделать? Если первый отдел не разрешит, то в редакции никто даже разговаривать со мной не будет. Самиздат? Смешно и не солидно. Да они и издают-то, кажется, только политическое — Солженицына, там, Буковского. Конечно же, Ганс! У него, кажется, есть контакт с каким-то шведским издательством, они публикуют книги на немецком языке. Я сама сделаю перевод. Да, но как передать ему материал? Надо ехать на симпозиум, леший им в глотку!»
Тошно о таком думать, но это был единственный выход. Порывшись в кармане пальто, Ада Эрнестовна нашла, наконец, то, что хотела — бумажку с телефоном, который две недели назад ей дали в Большом доме. Нужно было всего-то позвонить и сказать два слова, но как же это было тяжело! Она бросила взгляд на громко тикающий будильник — только половина восьмого, можно пока немного расслабиться.
«Рано — позвоню в десять или… в одиннадцать. Скажу этому деятелю из Большого дома, что согласна ехать шпионить или чего там еще они от меня хотят. Думаю, проку им от меня с моей близорукостью будет мало, но это уж их проблемы. Ладно, надо подумать о деле — рукопись мне через границу провезти не разрешат, таможенники конфискуют все бумаги без штампа первого отдела. Придется как-то спрятать. Жаль, что плохо печатаю на машинке, при переводе на немецкий буду сразу записывать все очень четким почерком, чтобы не переписывать. Потом попрошу у Сережи „Зенит“ и сама сфотографирую, пленку проявлять умею. Зашью… зашью, например, в трусы — не станут же они меня раздевать на таможне. Ганс, если узнает, посмеется. Фу, какая пошлятина в голову лезет! — ей самой стало немного смешно от этих мыслей: — Кажется, я уже из ума начинаю выживать на старости лет. Ладно, еще немного поработаю».
Послание 19.Наше мышление — это логически связанные мысли, и каждую мысль порождает группа Носителей, объединенных общей целью, единым пространством и идентичным наследственным кодом. Мы, Носители Разума, вступаем в естественный контакт друг с другом и обмениваемся мыслями независимо от расстояния, которое нас разделяет. Хранимая информация не может исчезнуть и не может быть искажена, она переходит от предков к их потомкам.
Находясь в естественном контакте с Центром биополя Материка, в котором обитаем, мы черпаем его знание, но сами передать ему свою мысль не в силах — Разумным Материкам недоступен естественный контакт (они имеют в виду телепатию, примеч. А.М.) Полагаем, что именно из-за этого между вами постоянно возникает непонимание — символика ваша скудна, адекватно выразить мысль с ее помощью невозможно. Не говоря уже о том, что Материки, обитающие в разных районах Планеты, используют разную символику, что представляется нам абсолютно бессмысленным. (Действительно, сколько же у нас на планете языков! Насколько проще было бы, умей люди общаться с помощью телепатии, как пришельцы! Примеч. А.М.)
Мы искренне сожалеем, что наследственный код Белковых Материков не несет в себе программы естественного контакта и не может меняться также гибко, как код Носителей Разума. Будь вы способны понимать друг друга, все проблемы вашей цивилизации давно были бы решены. (Однако, говорят, что есть люди, которым доступна телепатия, примеч. А.М.)
Послание 20.Однажды случайность дала вам шанс — заселив Материк вида II (похоже, они имеют в виду мужчину, примеч. А.М.) и идентифицировав его наследственный код, наши предки обнаружили дискретную единицу, представляющую собой заблокированную программу естественного контакта. Запуску ее препятствовал ряд доминирующих факторов. Однако при получении потомства вида I от данного Материка имелась возможность скомбинировать структурные единицы с половинчатым наследственным кодом так, чтобы включилась программа медленного запуска.
После того, как Носители Независимого Разума провели необходимую корректировку, произошло зарождение Юного Материка вида I. В тот момент, когда он отделился от своего родителя, вступила в действие программа медленного запуска. С тех пор Планета уже в четырнадцатый раз обходит вокруг греющей ее Звезды. Когда круг завершится, блокировка будет снята, а программа естественного контакта полностью запущена.
Мы ведем пристальное наблюдение, продолжая великий эксперимент, начатый нашими предками. Юный Материк, владеющий естественным контактом, должен стать связующим звеном между нами и вашей цивилизацией. Когда эксперимент завершится, Носители Независимого Разума проанализируют ситуацию, чтобы решить, можно ли внести аналогичное изменение в наследственный код будущих поколений всех будущих поколений Разумных Материков. Это очень важно, поскольку есть изменения наследственного кода, которые меняют лишь будущий образ жизни Материка, но есть и такие, которые вообще несовместимы с его существованием, а мы ни за что на свете не хотели бы причинить вред вашей цивилизации.
Ада Эрнестовна в недоумении перечитывала только что расшифрованный ею текст, и постепенно ей становилось не по себе.
«Что это означает — эксперимент? Какой эксперимент, над кем? Четырнадцатый раз, обходит вокруг… Так, понятно — этому человеку…этому ребенку должно исполниться четырнадцать. Материк вида I — значит, это девочка, получившая от мужчины, своего отца, ген, несущий возможность телепатического общения. В результате вмешательства bacteria sapiens комбинация генов девочки такова, что способности ее будут постоянно возрастать, с ее помощью разумные бактерии надеются войти в контакт с человечеством. Но кто же она? Как я смогу это выяснить, если столько людей носят в себе bacteria sapiens? Который час, однако?»
Бросив взгляд на часы, Ада Эрнестовна со вздохом подняла телефонную трубку, долго и медленно набирала записанный на бумажке номер.
— Говорит профессор Муромцева Ада Эрнестовна. Я все обдумала и согласна на ваше предложение, — голос ее слегка дрожал, но человек на другом конце провода этого не расслышал, ответ его прозвучал доброжелательно и понимающе:
— Я очень рад, Ада Эрнестовна, что вы пришли к правильному решению. Ваш доклад уже готов? Думаю, участники симпозиума по достоинству оценят ваш вклад в науку.
Опустив трубку на рычаг, Ада Эрнестовна позвонила в учебный отдел института — предупредить, что не придет, и студентов можно отпустить домой пораньше. Потом набрала телефон квартиры на Литовском проспекте. Девчоночий голосок с вызывающими интонациями звонко сказал ей прямо в ухо:
— Але!
Поморщившись, Ада Эрнестовна слегка отстранила трубку.
— Это ты, Таня? Позови тетю Злату.
— Здравствуй, тетя Ада, — с легкой ехидцей ответила племянница, сделав ударение на слове «здравствуй».
— Здравствуй, здравствуй, — тетка с неудовольствием вспомнила, как сто раз объясняла нахальной дочери Сергея: позвонив кому-то, нужно, прежде всего, поздороваться, — так позови тетю Злату, дядю Петю или папу.
Читать бесплатно другие книги:
