Пришельцы, дары приносящие (сборник) Гаррисон Гарри

Попутчик

Стрелка указателя уровня бензина перешла за нулевую риску. Заметив это, Клег выругался. Надо остановиться и заполнить бак.

Потребовалось немалое волевое усилие, чтобы отпустить до отказа вдавленную педаль акселератора и нажать на тормоз. Каждая миля, каждая минута все дальше уносила Клега от опасности, прибавляла ему шансов. Но двигателю нужно топливо, и тут ничего не поделаешь.

Дорога, протянувшись от горизонта до горизонта, была совершенно пуста, лишь колебался и мерцал над ней до крайности разогретый за день воздух. Остановиться можно в любом месте – тут все одинаково: монотонная пустыня с мескитами и кактусами. Ну, раз остановка необходима, надо сделать ее максимально короткой.

Визжа тормозами, кроша щебень и с грохотом швыряя его на брызговики, автомобиль съехал на обочину, резко стал, дернулся напоследок вперед и окутался тучей пыли. Непрестанный рев движка сменился глухой тишиной.

Водитель оглянулся на заднее сиденье, где в холщовой переносной кроватке спал младенец. Если повезет, он не проснется до конца заправки. На пухлом личике остались дорожки от слез, ну и плевать, – слава богу, проревевший три часа ребенок наконец замолк и уснул.

Клег открыл багажник, достал пятигаллонную жестяную канистру и свинтил крышку с горловины бака. В воронке забулькало, зловонные бензиновые пары смешались с раскаленным воздухом. Бак принял в себя содержимое трех канистр; уложив в багажник пустые емкости, Клег взялся за четвертую, с водой.

И все это время в нем не унималось желание ехать, оно тугим болезненным комом сидело в животе. Но Клег заставлял себя работать осторожно и тщательно. Слишком много труда он потратил, чтобы сейчас, на последнем этапе, провалить дело.

Техасская жара наполовину осушила радиатор, пришлось доливать воду. Она с журчанием брызгала из канистры и струилась по железу мимо отверстия. Пытаясь пошире открыть крышку, Клег не удержал емкость, и та полетела наземь.

В последний момент тонкая смуглая рука поймала ее за горлышко.

Клег вздрогнул от неожиданности и едва не сунул руку в брючной карман. Медленно повернувшись, он увидел стоящего рядом на пыльной обочине невысокого мексиканца.

Белые штаны, выцветшая синяя блуза. Сандалии-гуарачи – верх из сыромятной кожи, подошвы из автопокрышки – надеты на босу ногу. Шляпу парень снял и прижал к груди. И он улыбался – широкая ухмылка разрезала лицо, собрала кожу гармошкой на высоких индейских скулах. А глаза узкие-узкие.

– Сеньор, вы бы не могли меня подвезти?

Клег медленно выпустил застоявшийся в легких воздух, забрал у мекса канистру и наполнил радиатор доверху. Лишь опустив капот, он повернулся к незнакомцу, который все так же стоял, улыбался и прижимал шляпу.

– Ладно, садись вперед.

Решение, хоть и принятое второпях, было правильным. Этот мекс – всего лишь случайный встречный, но он видел машину, он способен рассказать… Надо увезти его отсюда, а там будет видно. Сейчас главное – выиграть время. У Клега аж пекло внутри – так хотелось поскорее уехать.

Теперь он спешил, а потому действовал неловко. Запихнул канистру в багажник, хлопнул крышкой, сел за руль. Колеса секунду побуксовали на щебенке, и автомобиль вернулся на темное дорожное полотно.

Попутчик-мексиканец притулился у окна, сложив руки на коленях; он и половины сиденья не занимал. Машина снова мчалась на север; теперь Клег мог расслабиться и подумать.

Бросая взгляды украдкой, он пытался оценить попутчика. Молодой, двадцати еще нет… а может, далеко за двадцать, поди пойми этих латиносов. Одежда, поза, все остальное – как у самого обыкновенного мексиканца. То есть на вид он простак простаком. Батрак с фермы, может, сезонщик. В стране, поди, без году неделя. Опасаться его не стоит. Пока. Другое дело, когда придет время его высадить. Но это будет еще не скоро.

Попутчик повернул голову и обнаружил, что на него смотрит Клег, и дружелюбно улыбнулся. Водитель сосредоточился на дороге.

Беспокоиться не о чем. Этот парень туп как пробка.

Но на всякий случай Клег поправил оружие в левом брючном кармане, чтобы не застряло в случае чего. Даже приняв решение, он был начеку.

Ни единого слова, ни единого звука за тридцать миль пути, только на заднем сиденье иногда во сне хныкал младенец. Клега не тянуло на разговор, а пассажир ему, похоже, достался вежливый – пока его не спросят, сам рта не раскроет.

Наконец Клег осведомился, местный ли он, и парень ответил: «Да, сэр». Водитель задал еще несколько вопросов, и у него пропала охота чесать язык. Тем более что пассажир не выказывал желания поддерживать беседу, всякий раз ограничиваясь кратким «да, сэр» или просто кивком. Так бывает, когда встречаются два молчуна.

Они ехали и помалкивали. Пылающий диск в небе клонился к горизонту.

Еще раз заплакал ребенок, но не проснулся.

Через каждые пять-шесть минут рука Клега тянулась к радио, и всякий раз ему стоило огромного труда удержаться. Хочется послушать – необходимо послушать, – но рядом сидит мекс, и один черт знает, сколько пядей у него во лбу. Шло время, мучительный позыв все нарастал – и вот наконец рука будто по собственной воле юркнула вперед и вдавила кнопку. Надо узнать, что происходит, пусть даже попутчик тоже узнает.

Клег быстро нашел нужный канал и напряженно вслушался, почти не следя за дорогой. Вот новости кончились, и он снова щелкнул кнопкой, не в силах сдержать вздох облегчения.

Радиостанция находилась к северу, в Сан-Антонио; речь диктора звучала громко и ясно. Выпуски новостей передавались раз в полчаса, и Клег слушал их снова и снова.

Уже почти в сумерках, в половине седьмого, он опять включил радио. Не закончив прогноза погоды, диктор вдруг прервался, а снова заговорил уже совсем другим тоном:

– Только что из Ларедо поступило экстренное сообщение. Некоторое время назад маленький Томми Сэндерс, год и десять месяцев от роду…

Клег ткнул в другую кнопку, и салон заполнился звуками танго из Мехико. Еще тычок, и радио умолкло.

Снова водитель покосился на сидевшего с невозмутимым видом попутчика. Он что-нибудь понял? Никогда не угадаешь, о чем думает чертов мексиканец. Парень не шевелился и неотрывно смотрел вперед, на дорогу. Из рук, из ног у Клега ушло напряжение, он решил, что мекс ничего не заметил. Как вдруг тот резко повернул голову и улыбнулся.

А потом глянул через плечо на спящего ребенка.

Еще десять миль машина неслась по темнеющей пустыне, и мысли Клега неистово крутились, словно гоняющаяся за собственным хвостом собака.

Неужели все-таки услышал? Неужели все-таки заметил? Иначе с чего бы ему смотреть на мальца и улыбаться? Нет, это просто совпадение, точно… Или все-таки?..

Слишком многое стоит на кону, чтобы полагаться на волю случая. Очень уж долго Клег планировал это дело. С того самого дня, когда в сельском клубе подслушал болтовню старика Сэндерса. В этом заведении Клег работал барменом – а кто обращает внимание на бармена? Обратили бы, да еще как, если бы знали, что он не из Нью-Йорка прибыл, а прямиком из иллинойской тюряги. Если бы заглянули в перечень совершенных им за два десятка лет преступлений. Он и барменом-то устроился только для того, чтобы подыскать новую жертву.

И она вскоре нашлась, да еще какая! Однажды в его присутствии Сэндерс заявил: «Деньги добыть я всегда смогу, но не смогу оживить своего мальчика. Если Томми похитят, я моментально заплачу выкуп, до последнего цента, и плевать, что вы будете обо мне после думать». Только эти слова и услышал Клег, но ему было достаточно. Полгода он планировал, учел все до последней мелочи. Дело не сорвется, уж он-то об этом позаботится. Мекс не причинит хлопот. Попросту не успеет.

Уже совсем стемнело, лампы приборной доски освещали плавные линии мексиканского лица. Парень знай смотрел вперед, руки держал на коленях. Его мирная поза действовала на Клега успокаивающе. Конечно, невозможно понять, что на уме у попутчика, но покамест он ведет себя примерно. Может, было бы лучше, если бы вздумал рыпаться, – тут же и разобрались бы раз и навсегда. Револьвер оттягивал карман, жестко давил на бедро.

Парень молчал и не шевелился. Шуршали колеса, машина ехала на восток со скоростью ровно девяносто миль в час.

Впереди, в двух-трех милях, появилось оранжевое пятно света – вывеска придорожного ресторанчика. Едва его заметив, Клег понял, что зверски проголодался. По плану надо было утром запастись сэндвичами, но тогда, двенадцать часов назад, его тошнило от одной мысли о еде. Теперь же приходится глотать слюну, внезапно наполнившую рот.

Возле обветшалого заведения он сбросил скорость и осмотрелся. Других машин не видать. Это помогло решиться.

Клег резко затормозил за рестораном, футах в тридцати. Сунул в карман ключи и вышел:

– Пойду гамбургеров куплю. Тебе взять?

Попутчик кивнул и сказал:

– Да, сэр.

В ресторане за стойкой торчал сонный буфетчик, а больше ни души.

Клег сделал заказ, и, пока гамбургеры разогревались на гриле, он пил тепловатый водянистый кофе и смотрел на машину. Через заднее стекло виднелась широкополая шляпа попутчика. Она качнулась раз или два, но мексиканец не пытался выйти из автомобиля или приблизиться к ребенку.

С сэндвичами в руках, Клег подошел к машине и вдруг замер, услышав тихие голоса. Бесшумными движениями он выскользнул из поля зрения попутчика и разобрал остаток блока новостей:

– …Новых сведений о похищении маленького Томми Сэндерса. В то время как полиция штата блокирует все выходящие из Ларедо дороги, безутешная мать обращается к прессе с мольбой о…

Это попутчик включил радио, чтобы послушать новости. Мигом в руке очутился револьвер, палец задрожал на спусковом крючке. Клег шагнул вперед… но усилием воли остановился. Это не выход. Нельзя убивать свидетеля на автостраде, да еще под окнами ресторана. Он спрятал оружие, отступил на пятьдесят футов по дороге и сошел на обочину.

Теперь он приближался к машине, громко хрустя гравием. Радио уже было выключено.

Они молча съели гамбургеры, потом Клег выбросил в окно обертку и завел двигатель. Снова разогнавшись на трассе, он занялся планированием.

Такой уж был у него метод: сначала составить надежный план, потом старательно ему следовать. В попутчики ему достался умник – тем хуже для попутчика. Даже если это полицейский в штатском, без разницы. Впрочем, слишком маловероятно, что это коп. Обыкновенный работяга, оказавшийся не в то время и не в том месте и вдобавок сунувший нос куда не надо. Смекнул, что за малыш едет на заднем сиденье, а потом еще и новости послушал для пущей уверенности.

Они почти на границе с Луизианой, а сразу за границей будет хижина, где Клег намерен отсиживаться и ждать выкупа. Там он и избавится от мекса. Или лучше это сделать сейчас? Как только вдоль дороги закончатся дома, он съедет на обочину и даст работенку тридцать восьмому калибру.

Автострада проходила через городок. На въезде Клег снизил скорость и постарался успокоиться. Еще несколько минут, и все будет кончено. Как только они минуют город и снова окажутся в пустыне.

Еще несколько минут.

Трасса плавно сворачивала, и он увидел впереди перекресток. Уже притормаживал, когда заметил там на обочине машину и рядом двух мужчин в форме. Они только что остановили автомобиль, ехавший перед Клегом.

Тот среагировал быстро, потому что планом предусматривалось и такое. Резко закрутил баранку, свернул на пустую парковку возле неосвещенного магазина. Здесь начинается грунтовая дорога длиной в милю, по ней можно обогнуть квартал и возвратиться на трассу.

Это если действовать по плану.

Но машина накренилась в резком повороте, ребенка швырнуло на борт кроватки, и он проснулся. Растерявшись от его воплей, Клег до упора втопил педаль тормоза; вырубился двигатель, машину занесло. Он выругался и повернул ключ зажигания; вой стартера смешался с криками Томми.

О попутчике Клег почти забыл. Почти, но не совсем. Ребенок орал, двигатель не заводился, сразу за углом торчали копы – но все же водитель успел взглянуть на мексиканца.

Тот смотрел назад, на ребенка, а рука лезла за пазуху широкой блузы.

Клег только сейчас заметил выпуклость у него на поясе и обругал себя: вот же лопух! Мекс вооружен, он только и ждал возможности пальнуть.

Смуглая рука пошарила за пазухой и двинулась наружу. Попутчик был ловок, но Клег оказался ловчее.

Нелегко сидя достать из брючного кармана револьвер тридцать восьмого калибра, но Клег справился. Нелегко стрелять с левой руки вправо, когда мешает рулевое колесо, но у него и это получилось. В тесном салоне выстрел прогремел не слабее пушечного, но свинец, нацеленный в голову, пробил боковое окно.

А вот это уже не по плану. Для таких случаев существует запасной план, и он очень прост: надо сматываться. Клег одновременно попытался завести двигатель и захлопнуть дверцу со стороны пассажира; ни то ни другое не получилось. Раздался чей-то крик, ожил мотор, и Клег ударил по газам. Завизжали покрышки, машина рванулась вперед.

Опоздал! Впереди возникла полицейская машина, он врезался ей в борт.

В руке все еще был револьвер, и Клег открыл огонь по двум полицейским, которые выбирались из автомобиля.

Он успел выстрелить один-единственный раз. А потом дылда в широченном стетсоне очутился снаружи, по ту сторону полицейской машины. Его револьвер плавно поднялся, и пуля вошла Клегу точно в лоб.

Мексиканец лежал на земле и, пока ему бинтовали плечо, по-испански что-то торопливо объяснял патрульному Пересу. С Томми Сэндерсом на руках приблизился патрульный Эббот. Ребенок уже не плакал, а сосал палец.

– Да, это тот самый мальчик, – сказал Эббот. – Подходит под описание, которое по радио передавали. А водителю крышка. Этот-то как?

– Дырка в плече, но высоко, ничего важного не задето.

– И что говорит? Почему в него стреляли?

Патрульный Перес быстро пожал плечами, как может пожать только латиноамериканец:

– Не понимает, думает, парень спятил. Говорит, сел на попутку по эту сторону Рио-Гранде и отлично прокатился, пока водитель не вздумал его пристрелить.

– Ну не бред, а? – удивился Эббот. – Киднеппер хоть успел ему что-нибудь сказать?

– Если и сказал, наш дурачок ничего не понял. Это же «мокрая спина», только что из-за речки. По-английски ни бум-бум. Говорит, в Тамаулипасе кому-то заплатил десять песо и его научили говорить: «Сеньор, вы бы не могли меня подвезти?» – а еще: «Да, сэр». Это чтобы поймать попутку и смыться подальше от границы, пока не застукали.

Лежащий на земле разразился потоком слов. Перес выслушал, сочувственно кивая, и повернулся к Эбботу:

– В общем, ему совершенно невдомек, что произошло и почему его ранили, и хочет он только одного: вернуться в Морелос. С него хватит этих полоумных гринго. Водитель сначала был такой дружелюбный, музыку дал послушать, даже остановился и купил себе и пассажиру поесть. Парня распирало от благодарности, и, когда ребенок расплакался, он захотел помочь. У него за поясом пучок отличного сахарного тростника, и он решил дать штучку мальцу. Полез за пазуху, и тут водитель сделал в нем дырку.

Патрульный Эббот задумчиво почесал в затылке и наконец водрузил на голову широченную шляпу:

– Короче, это просто хрень какая-то. Да и черт с ним. Преступник мертв, и нет никакого смысла теперь гадать, почему он повел себя как последний кретин.

Убийство издателя комиксов

Умирая, Оливер Редмонд навалился грудью на стол, уткнулся лицом в большую бухгалтерскую книгу. Раны на горле не было видно, зато бросалась в глаза кровь. Она была везде: собиралась в лужу на бухгалтерской книге, стекала с нее на бювар, с бювара по торцам выдвижных ящиков на ковер. Стопки комиксов на столе тоже пропитались кровью.

Джонни Сэксон почесал перепачканными в туши пальцами не бритый два дня подбородок и дал картине высокую оценку.

– Какой великолепный конец для старины Олли, – сказал он. – О лучшем он даже мечтать не мог. Сплошная кровища – в точности как на обложках его паршивых комиксов.

Гай Дюма с отвращением взглянул на художника и поправил и без того безупречный узел галстука.

– Сэксон, тебе напомнить, кто рисует всю эту гадость? – Опять устремив взор на труп издателя, он задумчиво добавил: – И кто бы мог подумать, что в старике столько крови.

Джонни скривился:

– Дюма, все твои хохмочки краденые, и эта тоже; хоть бы цитировал правильно. Ты даже фамилию спер у кого-то, скажешь, нет? Кем ты был, пока не стал Дюма?

– Жалкий ты маляр! – вспылил Дюма. – Умел бы рисовать что-нибудь посложнее речевого пузыря, не пахал бы на этого…

Тихий голос лейтенанта Иэна Джонса заставил обоих умолкнуть:

– Джентльмены, прошу вас прекратить этот разговор. Выйдите в приемную и посидите в обществе сержанта, а я, когда буду готов, побеседую с вами.

Сыщик говорил спокойно и вежливо, но тон был непререкаем. Как только ворчащие сотрудники издательства вышли, лейтенант уселся в мягкое кресло.

Ему досталось весьма любопытное дело. Имеется труп, еще не остывший, и двое подозреваемых, один из которых наверняка убийца.

В уме детектив выстраивал в цепочку уже известные ему события. Оливер Редмонд, ныне покойный, заработался допоздна, и у себя в кабинете он был один. И Сэксону, и Дюма, художнику и писателю, выполнявшим основную работу по производству комиксов, он задолжал деньги, и оба очень хотели их получить.

Согласно ночному журналу посещений эти двое прибыли в издательство с разницей в десять минут. Наверху каждый провел очень немного времени, после чего позвонил вниз и попросил сторожа прислать лифт. До крайности взволнованные, они вместе спустились в вестибюль и там по телефону сообщили об убийстве в полицию. Лейтенант приехал на вызов и обнаружил мертвого Редмонда. Ему перерезали горло ржавым, но острым штыком, взятым в его же кабинете, из выставочной витрины с оружием. Окровавленный штык лежал на столе, правда убийца стер с него все отпечатки пальцев.

Глаза Иэна Джонса снова обшарили кабинет, ноздри крупного валлийского носа азартно раздулись. Этот нос никогда не дышал свежайшим воздухом родного Уэльса, зато он вдосталь нанюхался нью-йоркского смрада и чада. И это многолетнее вдыхание миазмов адской кухни научило детектива моментально улавливать запах криминала. Как, например, сейчас.

Из приемной пришел патрульный Аронсон, деликатно кашлянул:

– Лейтенант, я вызвал секретаршу нашего покойника, она была дома. Ни в какую не соглашалась приехать, пока я не объяснил, что случилось. Тут она в крик – но теперь малость успокоилась и пообещала немедленно явиться.

Джонс кивнул:

– Присядьте, Аронсон, в ногах правды нет.

Полисмен подчинился, не пряча облегченного вздоха.

– Вы обратили внимание, – заговорил детектив, – как великолепно подходит это место для преступления? Стены увешаны кошмарными картинками – тут все виды душегубства и прочего насилия. В незапертой витрине целый музей орудий убийства, и то, что они явно приобретены в лавках старьевщиков, не делает их безвредными, кроме пистолетов, которые заклепаны. А подозреваемые! Люди, стряпающие эти убогие журнальчики, каждый день соприкасаются со злодеяниями, они изучили все секреты криминального мира. Не позволим же видимой простоте дела обмануть нас! Похоже, нам придется копнуть как следует, прежде чем мы сможем схватить убийцу за руку и вывести на чистую воду.

Патрульный Аронсон на это ничего не ответил, да от него и не ждали комментариев. Когда лейтенант Джонс пускался в профессиональные рассуждения, он нуждался не в собеседниках, а в чуткой, но молчаливой аудитории. Поэтому Аронсон лишь покивал и наклонился помассировать усталую лодыжку.

– В кабинете уйма «пальцев», но это в порядке вещей. Отпечатков нет только на штыке и на ручке витрины. В общем, дело ясное – и одновременно темное как смертный грех.

Снова дрогнули широкие ноздри, будто пытаясь вынюхать из напоенного грехом воздуха имя убийцы.

На седьмом этаже царила тишина, только шумы ночного транспорта понемногу проникали через закрытые окна. Вот заработал лифт – все явственно услышали гул мотора и шипение вытесняемого из шахты воздуха. Отворились двери, зацокали по коридору каблуки женских туфель. Иэн Джонс встал и потянулся всем своим длинным телом:

– Это, похоже, секретарь, как бишь ее… Эльза Мондилани. Давайте встретим женщину снаружи, не надо ей на такое смотреть.

И вот все собрались в приемной. Всхлипывающая Эльза, с красными глазами и мокрым от слез платочком; Дюма и Сэксон, мечущие друг в друга злобные взгляды. Хмурый сержант Демпси, со сложенными на груди руками, прислонился к дверному косяку, отрезая путь в коридор.

– Сержант, не сочтите за труд, позовите сторожа, – попросил Джонс. – Как только он придет, мы сможем приступить к расследованию.

За полицейским закрылась дверь, и Эльза посмотрела на лейтенанта:

– А вы… уверены, что он мертв? Господи, какой ужас… – Она снова заплакала.

Джонс подумал о перерезанном горле, о кровавых натеках и заверил секретаршу, что Оливер Редмонд действительно мертв. Всхлипывания зазвучали громче.

Дюма и Сэксон прекратили скалиться друг на друга и мрачно уставились на девушку.

– Эльза, да будет вам, – сказал Сэксон. – Никто не поверит, что вы и впрямь горюете по толстопузому жмоту. Свет не видывал худшей гниды и уж точно ничего не потерял с ее смертью.

Дюма кивнул, – верно, это был единственный раз, когда они с художником сошлись во мнении.

– Как вы можете! – сорвалась на крик секретарша. – Это же омерзительно! Бедный мистер Редмонд умер, а вы говорите о нем такие гадости!

Дюма отвернулся и с отвращением произнес:

– Меня, вообще-то, удивляет, почему его раньше никто не укокошил. Он мне остался должен без малого тысячу долларов и столько же вот этому мазилке. Эльза, спорим, Олли и ваше жалованье придержал, ведь ему понадобились деньги на пышную свадьбу. Нет предела долготерпению человеческому…

У Джонса дрогнул нос, учуяв ценную информацию.

– Что за свадьба?

– На следующий месяц назначена, – ответил Дюма. – Олли подцепил в Калифорнии какую-то светскую львицу и с тех пор прекратил нам платить, – видно, ему предстояли большие расходы.

Сержант привел ночного сторожа Чарли, и новость насчет свадьбы Джонс отнес к информации, непосредственно касающейся данного расследования. Человечек в толстых очках моргал точь-в-точь как рыба. Детектив указал ему на кресло, после чего раскрыл журнал ночных посещений, а поверх него свой блокнот. В приемной все вдруг притихли. Лейтенант огляделся:

– Если никто не возражает, начнем. – Детектив быстро прочитал свои записи. – Эльза, правильно ли я понял: вы единственный штатный сотрудник фирмы… «Настоящая крутизна. Увлекательные комиксы, инкорпорейтед»?

– Да, сэр, в офисе постоянно нахожусь только я… и, конечно, несчастный мистер Редмонд. Все художники и писатели работают по договорам, а сюда только выполненные заказы приносят.

– Еще свои деньги забрать пытаются, – проворчал Джонни Сэксон.

Эльза возмущенно вскинулась в кресле:

– Вы не смеете так говорить! Да, мистер Редмонд иногда задерживал гонорары, но потом обязательно платил. Побольше уважения к покойному!

Рассматривая Эльзу, Джонс был вынужден охарактеризовать ее заново. Изрядно за тридцать, на лицо не красавица, но фигурка под фланелевым платьем очень даже ничего. А когда сердится и расправляет плечи… Осиная талия, большие… гм. Не следует об этих офисных штучках судить с первого взгляда, ведь они так и норовят слиться с пишмашинками и канцелярской мебелью.

И он снова сосредоточился на расследовании:

– О том, что за человек был Редмонд, поговорим позже. Сейчас мы хотим установить, по какой причине и при каких обстоятельствах он умер. Эльза, в котором часу вы ушли с работы?

– В девятнадцать тридцать – такое время показывали часы в вестибюле, когда я отмечалась в журнале. Через несколько минут вернулась с кофе для мистера Редмонда, но подниматься не пришлось – я передала через Чарли.

Все повернулись к маленькому ночному сторожу, а тот аж съежился от такого внимания. Заговорить ему удалось не сразу, пришлось откашляться:

– Да, все правильно. Мисс Эльза постучалась снаружи, я подошел, отпер дверь и взял контейнер с кофе для мистера Редмонда. За это она мне дала четверть доллара. Я запер дверь и, как было велено, доставил кофе мистеру Редмонду.

– Был ли он жив, когда вы вошли в его кабинет?

Чарли вжался в кресло – не иначе, решил, что его подозревают.

– Конечно он был жив. Сидел за столом, работал со своими гроссбухами. Я вошел, он, как всегда, рявкнул на меня, поэтому я поставил кофе на стол и поспешил уйти. Он был живехонек! Это не я его убил. Да и с чего бы мне желать ему смерти?

Джонс отметил, что на этот вопрос у него нет ответа. Может, и найдется позднее, но пока едва ли стоит подозревать сторожа. Детектив поспешил успокоить старика:

– Чарли, никто не утверждает, что его убили вы. Мы просто пытаемся установить факты. Итак, после ухода Эльзы, в промежутке от десяти до пятнадцати минут, вы его видели живым.

– Да, я глянул на часы, когда спустился в вестибюль. Было семь сорок пять.

– Отлично. Эльза, теперь еще один вопрос к вам. Редмонд часто работал допоздна или нынче вечером случилось что-то особенное?

Глядя на детектива, как мученица на палача, секретарь ответила:

– Да, он всегда задерживался. В издательство приходил не раньше полудня, зато и уходил ближе к ночи. Даже по воскресеньям! Мне тоже приходилось иногда работать в выходные – я спускалась в вестибюль, отпирала дверь посетителям, часами печатала письма. В выходные, кроме нас, тут не было ни души, даже с лифтом управлялись сами.

– Вы знали, что сегодня он задержится?

– Конечно. Всю неделю мистер Сэксон и мистер Дюма добивались встречи с ним… но он отсутствовал.

– Отсутствовал, как же! – воскликнул Джонни Сэксон. – Прятался он от нас, точно. Но завтра последний срок сдачи номера «Настоящее преступление имеет цену», а я бы не отдал рисунки, иначе как в обмен на чек. – И он снова принялся обкусывать пропитанную тушью мозоль на указательном пальце.

Эльза продолжала свой рассказ, никак не прокомментировав слова художника:

– Всю неделю мистер Редмонд отсутствовал в связи с важными делами, а сегодня велел мне позвонить обоим и пригласить на вечер, примерно на восемь часов. То есть он был уверен, что в это время будет приводить в порядок нашу бухгалтерию.

– Подсчитывать грязные прибыли! – вставил Дюма.

Джонс уже подустал от резких и едких реплик, но на сей раз он промолчал. Позднее, возможно, в этих словах обнаружится важный смысл – даром ли сержант Демпси тщательно все заносит в собственный блокнот.

– Эльза, вы ушли в полвосьмого, а в семь сорок пять Чарли доставил наверх кофе, и к тому моменту Редмонд был еще жив. Согласно журналу регистрации, кроме вас троих, тогда никого в здании не было. Чарли, это так?

– Да, сэр. В офисе мистера Редмонда оставался только он сам; уборщица сказала, что все прочие офисы пусты.

Дюма вдруг резко выпрямил спину в кресле, его осенила грандиозная идея.

– Лейтенант, вот мы сидим и лясы точим, а настоящий убийца между тем смазывает пятки. Предположим, он еще днем спрятался где-нибудь здесь; вот скажите, что ему мешало не попасться на глаза уборщице, а после ее ухода прокрасться в кабинет к Олли и пришить его? Преступник, наверное, еще в здании, если не сбежал по соседним крышам или не улизнул по пожарной лестнице.

Адресованный ему взгляд Джонса был холоден, а улыбка ничуть не теплее.

– У меня тоже возникало это предположение. Однако невозможно перебраться с крыши на соседние, а пожарная лестница ведет во внутренний двор, откуда только один выход – через вестибюль. Сейчас там трое полицейских. А еще целый спецотряд обыскивает здание. Пока не нашелся новый подозреваемый, мы сосредоточим все свое внимание на собравшихся здесь.

Дюма, полностью разгромленный, обмяк в кресле, а Джонс продолжил с того места, где его прервали:

– Итак, в девятнадцать сорок пять Редмонд находился один у себя в кабинете и был еще жив. И никто, согласно журналу регистрации, до двадцати ноль-ноль не приходил. Чарли, это так?

– Это так, сэр.

– Без твоего ведома кто-нибудь мог войти в здание и подняться наверх?

– Что вы, это никак невозможно. Входная дверь постоянно на запоре, а я сижу к ней лицом. Ни разу она не отворялась. К тому же мое место рядом с лестницей, поэтому могу точно сказать: никто по ней не поднимался и не спускался. До восьми я сидел и газету читал, а в восемь в дверь позвонили. Это был он! – Сторож наставил дрожащий палец.

– И вот теперь, Гай Дюма, мы добрались до вас, – сказал Джонс.

Писатель изо всех сил старался держаться непринужденно, но получалось плохо. После долгой нервной затяжки он раздавил окурок сигареты в пепельнице.

– Да мне просто деньги нужны позарез, понимаете? За ними-то я и пришел. Позвонил в ночной звонок, вот этот Мафусаил впустил меня и заставил расписаться в журнале. Потом отвез на седьмой этаж, и я прошелся до кабинета. Зол был как черт, что уж греха таить, но я не убивал! Если на то пошло, я его даже не видел. Свет нигде в офисе не горел, однако дверь оказалась не заперта. Ну, я туда сунул голову да позвал: «Олли?» А не дождавшись отклика, подумал, что старика в кабинете нет. Сторож сказал, что Олли в здании, – ну, я и решил, что он умывается перед уходом. И прошелся до уборной, это в конце коридора, на другом краю здания.

– Но в кабинет не входили? – спросил Джонс.

– Не входил.

– И в тот момент не знали, жив Редмонд или мертв?

– Конечно не знал! Но считал, что жив. Может, он услышал лифт и нарочно лампы выключил, чтобы от меня спрятаться. А дверь запереть не успел. Мне так представляется: Сэксон прокрался в кабинет к Олли и расправился с ним.

– Ах ты, подлый лживый писака! – взревел Сэксон. – Свою мокруху на меня повесить пытаешься? Лейтенант, я вам объясню, что произошло, и покажу настоящего убийцу. Сюда я прибыл через десять минут после этого никчемного бумагомараки, о чем имеется запись в журнале. Зол я был как черт, но все же не настолько, чтобы прикончить человека, задолжавшего мне восемьсот семьдесят четыре доллара пятьдесят центов. Свет в кабинете не горел, дверь была затворена, но мне эти прятки не в диковинку; я вошел, включил свет и принялся искать Олли. И что вы думаете? Обнаружил! Мертвого, как прошлогодний тираж комиксов. Теперь вы знаете, лейтенант, что старик был жив в девятнадцать сорок пять, а до двадцати пятнадцати, до момента моего прибытия, успел отдать Богу душу. И это означает, что лишь один человек мог его убить – сидящий перед вами так называемый писатель.

Возмущенный Дюма завизжал как свинья под ножом:

– Убийца! Лжец! Нет, это я объясню, что произошло. Никого не найдя в туалете, я зажег сигарету и минуту постоял, подумал. И предположил, что Редмонд все-таки у себя в кабинете – затаился в темноте и ждет, когда я уберусь. Этот субчик, чтобы по счетам не платить, на какие только ухищрения не шел! Возвращаюсь это я к кабинету и вижу: оттуда, что твой экспресс из тоннеля, вылетает Сэксон. И проносится мимо как очумелый, даже не замечает меня. Я было двинулся следом, но потом решил, что разговор с Редмондом важнее. Вхожу в кабинет – а там покойник, и кровь еще капает. Тут уже я сам припустил что было духу и у двери в лифт застал Сэксона – лупит по кнопке, а глаза совершенно стеклянные. Типичный, я бы сказал, взгляд убийцы. Тут прибыл лифт, мы в него ввалились и выскочили в вестибюле. Я побежал к телефонным кабинкам и вызвал полицию.

– Я то же самое сделал, – проворчал Сэксон. – Заметили, что он забыл об этом упомянуть?

Джонс кивнул. Было два звонка одновременно, это зафиксировано. У Дюма и Сэксона один и тот же мотив для убийства, и оба имели возможность зарезать издателя – оснований достаточно, чтобы надеть наручники. Вот только на кого из двух?

Лейтенант Джонс хмыкнул и отложил блокнот. Он уже понял, кто убил Оливера Редмонда.

– Сержант, свидетели могут идти. Проводите их вниз и проследите, чтобы все вышли.

Несколько мгновений все молчали, затем дружно поднялись. Каждый ожидал в лучшем случае обвинений, а в худшем – ареста. Но едва сержант отворил дверь, Джонс заговорил снова:

– Я сказал, что свидетели могут идти. Но к вам, Эльза, это не относится. Вы арестованы за убийство Оливера Редмонда.

У нее распахнулись глаза, от лица отлила кровь. Джонсу удалось ее напугать, теперь нельзя давать послабления, пока не сознается. У него не было улик, только умозаключения.

– Видите ли, Эльза, нам о вас известно гораздо больше, чем вы думаете. Например, есть сведения, что вы были не только секретарем, но и любовницей Редмонда. Вы питали к нему нежные чувства, но он не отвечал взаимностью.

Никаких таких сведений у лейтенанта не было, но он не сомневался в своей правоте. Потому что нащупал мотив убийства – и теперь фрагменты мозаики легко складывались в целостную картину.

Эльза была настолько потрясена, что с огромным трудом нашла ответ:

– Нет… Это неправда… Он не мог вам такого сказать!

– Он и не говорил. Но есть человек, видевший, как вы покидали кабинет Редмонда – в очень позднее время, когда по служебной надобности там находиться не могли.

Это был блеф, но он достиг цели – Эльза тяжело опустилась обратно в кресло. Джонс поспешил развить успех:

– Вы знали о его намерении жениться, и вас это никак не устраивало. Поскольку сами хотели выйти замуж за него, а он никак не соглашался. Сегодня вы решили выяснить отношения, устроили Редмонду сцену, и он указал вам на дверь. Вот тут-то и решились вы на убийство: если он не достался вам, то пусть не достанется никому. Уйдя в полвосьмого, вы вскоре вернулись с кофе для шефа, который отдали Чарли. Этим достигались две цели: вы получали алиби, так как после вашего ухода Редмонд был еще жив, и возможность вернуться в здание.