Одиночество мужчин Рублева Юлия

На самом деле они такие же обычные люди, как и все, и их силы не безграничны. На прием они обычно являются в состоянии истощения, нервного и физического. Мало-мальски придя в себя и накопив сил во время прохождения терапии, они начинают умирать от скуки и подпрыгивать, озираясь в поиске новых подвигов. Они умеют служить и побеждать, но не умеют просто быть. Им в принципе важно научиться придумывать себе немного более разнообразные смыслы, чем только героические. Иначе рано или поздно героиня столкнется с тем, что она не всемогуща и с чем-то может не справиться, и тогда начнется саморазрушение.

У героинь есть и еще одна особенность: они реагируют только на громкие, грандиозные эмоции, события или последствия. Будучи партнером героини, вы можете сколь угодно хмурить брови, когда вам что-то не нравится, или просто и прямо об этом говорить. Она может не заметить, не услышать или не обратить внимания. Но если вы уйдете, хлопнув дверью, или признаетесь ей в измене, тогда она изумится – что что-то, оказывается, не в порядке.

Собственные ресурсы, нервные и физические, зачастую ощущаются героиней как избыточные в отличие от просто выживальщицы. Несмотря на это, жизнь она живет обычно тяжелую и безрадостную, чтобы было что преодолевать.

Победительницы

Эта разновидность тех героинь, которые не просто преодолели трудности, но и поднялись на новый уровень. Победительницы отличаются от героинь тем, что умеют с удовольствием пользоваться плодами своих преодолений, хотя и сохраняют их ненадолго.

Один момент делает жизнь этих людей не сильно сладкой. Они не умеют принимать поражение. Вернее, себя в поражении. Они зарекаются от сумы и тюрьмы, головой прошибают стены, из всего находя выход, и из любого лимона способны сделать лимонад.

Миф выживания силен в них точно так же, как и в обычных, непобедительных выживальщицах. Они опираются только на свои ресурсы, которые ощущают как «восстану даже из пепла». Не умеют принимать помощь и просить о ней. Если им кто-то протянул руку в трудной ситуации и им пришлось эту руку принять, победа не засчитывается.

Для них настоящий вызов судьбы – проиграть. Пережить уход любимого человека и не смочь взять реванш. Не смочь победить соперницу. Не смочь победить конкурентку на работе. Отвергая себя в поражении, они отвергают важные уроки собственной цельности, смирения и принятия реальности. В их реальности они всемогущи. Для них выжить – это не остаться в живых, как для обычной выживальщицы, и не преодолеть дикие трудности, как для героини. Для них выжить – это еще и торжествовать победу над поверженным врагом. Победительницы мыслят в соревновательной парадигме «я и противник – кто кого?» – где противником могут быть просто жизненные обстоятельства.

Это история про четырехфазный ритм лишений, борьбы, преодолений и побед, заставляющий, как наркотик, генерировать тот самый «пепел», из которого так приятно восставать. Их синусоида – самая крутая синусоида в мире, и их путь – это рубище, ритмично перемежающееся с сумочкой «Биркин». Кто был никем – тот станет всем. Фишка в том, что, чтобы почувствовать себя «всем», им надо опуститься на самое дно «никем».

Победительница приезжает не жить в Москве, а покорять ее. В стадии пепла она уезжает обратно в Магадан, откуда вновь появляется с новыми ресурсами, снова покорять. Для победительниц все глобально и ничего локально, все грандиозно и ничего достаточно. Если подарил бриллиант просто хороший щедрый мужик – это фе; а если бриллиант подарил мерзкий Петя, который никогда никому ничего не дарил, – вот тогда это не бриллиант, а орден.

Ресурсы ощущаются победительницей как достаточные, чтобы побеждать, но отсутствуют умение поддерживать стабильность жизни и навык не разбазаривать плоды победы. Они сбегают с терапии, потому что: а) я пришла сюда почти случайно, я и сама знаю, как мне справляться, и я справлюсь; б) я не хочу обращать внимание на ту свою часть, которая терпит поражение или переживает потерю, потому что я презираю слабаков.

Спасатели

Спасательница – разновидность героини-выживальщицы. Ее можно определить по окружению. Оно настолько беспомощно, что это кажется просто заговором с целью испытать спасательницу на прочность.

И она это испытание выдерживает. Она умеет контролировать и координировать сложные процессы. Она берет на себя ответственность и добивается блестящих результатов. Ко мне на прием настоящие спасательницы приходят тогда, когда раздражение от собственного окружения достигает апогея.

«Они ничего не могут без меня», «когда я взяла ее в долю в бизнесе, она была толковой, а потом превратилась в беспомощную бестолковщину», «мой ребенок все время болеет, и я устала его лечить», «вокруг меня вечно какие-то авралы и катастрофы, и все бегут ко мне», «у меня в пять лет умер отец, и я взяла шефство над мамой»…

Фокус заключается в том, что спасательницы хорошо себя чувствуют, когда все плохо. Тогда они функциональны и применимы. Они не просто выживут – они помогут выжить всем. Их окружение рано или поздно бессознательно вырабатывает у себя симптомы беспомощности, чтобы спасатель мог спасать.

В семейных системах можно наблюдать концентрацию беспомощных, больных, неадаптированных членов семьи в том поколении, где есть мощный спасатель. Он гиперадаптивен, гиперфункционален, вокруг него остальным просто нечего делать. Они и не делают, хотя сознательно очень даже могут стараться. Вспоминаю клиентку, в семье которой в каждом поколении была яркая функциональная пара: священник/самоубийца, офицер/уголовник, железная мать/больная дочь, миллионер/нищий. Первые помогали и вытягивали вторых. Вторые старались, чтобы первым всегда было чем заняться. Сценарии воспроизводились в самых неожиданных ветвях генеалогического древа: всегда было и кого спасать, и кто спасал. Сама клиентка была ярко выраженной спасательницей, чьи три мужа в процессе брака становились редкими инфантилами.

И все бы хорошо, все при деле, только спасательницы вечно существуют в треугольнике – спасательница, спасаемый и проблема, где именно проблема является основой союза. Сознательно это раздражает спасательницу. Бессознательно ею поддерживается.

На терапии спасательницам трудно отдать хотя бы часть контроля за происходящим терапевту. «Спасите меня, только я подробно расскажу вам, как это нужно делать», – скрытый или явный месседж психологу от такого клиента. Свои внутренние ресурсы спасателем ощущаются как избыточные, но в отличие от просто героини спасательница истощается не в том месте, где дикая усталость и «не справляюсь», а в том, где «все неблагодарные и халявщики». Спасательница всегда справляется. В отличие от победительницы она ни с кем не конкурирует и очень раздражается, когда ей сопротивляются.

Так что же делать всем, кто, фигурально выражаясь, бредет по зимней дороге или держится за куст над пропастью, выживая разными способами? Кто боится благополучия, для кого покой является источником тревоги, для кого проблемы преодоления, вечные неудачи, мелкие и крупные катастрофы, одиночество, неустроенность являются необходимым и привычным компонентом жизни?

Наверное, этот совет годится только тем, кто созрел для того, чтобы разжать руки, закрыть глаза и подставить лицо солнцу. Кто готов научиться жить благополучно и спокойно, не терзаясь чувством вины за это. Кто хочет научиться больше не испытывать тревогу, когда не о чем тревожиться. Кто хочет умиротворения, а не напряжения.

Остальных он разочарует. Потому что не обещает быстрых или заметных сразу результатов. Он про тихую, подспудную работу над собой. Кропотливую, требующую терпения.

Итак, когда вы в следующий раз выбираете, как именно действовать, думать или ощущать, спросите себя:

? Это я выбираю сейчас, или это мой сценарий не позволяет мне выбирать по-другому?

? Что я могу сделать или что я могу перестать делать для того, чтобы не служить, не выживать, не спасать, не побеждать, а просто быть?

? Какие еще роли я знаю, кроме ролей спасателя, победителя, героя, а также кроме роли «выжить любой ценой»?

– Чему я могу научиться спокойному, мягкому, мирному? Что я могу сделать, чтобы замечать неяркое, слышать тихое, ощущать легкое?

Возможно, пришла пора писать свой сценарий.

И помните, дорогие выживальщицы, что этот путь начинается не с героического, грандиозного или радикального. Этот путь начинается с горстки крупы, бисера или цветного песка.

Написано с любовью ко всем выживальщицам.

Человек-Зеро

Из него не доносится ни звука. Ты накормила его, кажется, уже самой вкусной кашей, сказала, что любишь, спросила, что еще ты можешь для него сделать. Он загадочно чуть-чуть приподымает бровь и молчит.

Ты говоришь, что сейчас повесишься, разбиваешь об его голову тарелку, плачешь, грозишься уйти навсегда. Он чуть улыбается и молчит. Ты даришь букет роз и самый горький французский шоколад, во время секса пытаешься угадать, что именно он чувствует, вьешься вокруг него, нежно целуешь, гладишь, обнимаешь, проклинаешь, в общем, из тебя, по сравнению с ним, все время выходит какая-то кипящая лава.

Потом ты думаешь: «Я его замучила», – и ласково и надолго оставляешь его в покое. Он молчит и не шевелится Ты устаешь быть вулканом. Опускаешь руки.

Сухо говоришь: «Знаешь, так нечестно. Я тебе про себя рассказала, станцевала, поцеловалa. Будто мы вместе договорились развести костер, а дрова в них подкладываю только я, при этом ты морщишься от дыма. И при этом ты не уходишь, греешься тут, понимаешь, или что ты тут вообще???»

Он пожимает плечами и говорит: «Знаешь, все как-то немного не то…»

Ты чувствуешь себя опешившей, потом радуешься, что из него донесся отклик, хоть какой-то, спрашиваешь: «А что именно было бы то?» – но он уже опять сошел на ноль, закутался в шарф и немного умер. Правда, дышит, это видно.

Ты пытаешься его выгнать, но он не уходит, отсвечивая немного мертвым, тем, что раньше принималось тобой за загадочность.

Ты заходишь на десятый круг и снова пытаешься его отогреть или сделать больно, чтобы по реакции угадать – попала ли в цель, ты наконец делаешься мертвой сама, но с той стороны ни звука. Тебе сначала досадно, потом страшно, потом скучно. Потом ты от него уходишь, и он даже не очень спрашивает, почему.

Потом, спустя несколько лет, твой бывший любимый приходит к терапевту и на первой сессии говорит: «Доктор, меня все отвергают, покидают, уходят. Не клеится ни с бизнесом, ни в любви. Мне уже за тридцать, не понимаю, сделайте что-нибудь».

Терапевт спрашивает, получая пожимание плечами и вялые ответы, к середине второй (десятой) сессии клиент-Зеро намертво замолкает, терапевт немного пьет водички, чтобы продолжить пламенную речь, на третьей (двенадцатой) сессии клиент молчит двадцать пять минут, терапевт молчит тоже. На вопрос: «Комфортно ли вам молчать?» – клиент пожимает плечами и говорит: «Я думал, это будет как-то по-другому. Я разочарован, мне в который раз не везет с терапевтами, все какие-то не такие, все как-то не так, все как-то должно быть этак».

На вопрос «Как именно?» Зеро пожимает плечами и чуть улыбается.

Терапевт плачет и говорит: «Я чувствую себя отвергнутым, беспомощным, ненужным, сделайте с этим что-нибудь, у нас есть еще пять минут, постарайтесь уложиться».

Зеро растерян и удивлен, не верит, и это первая живая реакция, едва, впрочем, дышащая на ладан.

В ходе терапии Зеро с трудом, неохотно, но научается давать обратную связь – поначалу микроскопическими дозами и только после требования терапевта.

Обсуждения, почему Зеро стал Зером (извините), как это вышло и что с этим можно сделать, – предмет работы в терапии, но не предмет рассмотрения в этом тексте. Я ставлю перед собой задачу показать, как именно мы проделываем с окружающими всякие хитрые мульки и фишки, незаметные для нашего глаза, но не позволяющие нам иметь глубокие отношения, которых мы, конечно же, так хотим!

Резюме: человек-Зеро незаметно для себя самого обесценивает наши эмоциональные и прочие инвестиции в него и не дает нам обратной связи в необходимом объеме. Так он упреждающе отвергает своих партнеров в разных областях жизни.

Если спросить бывших партнеров этого одинокого человека, что происходило, они скажут: «Мы его любили как могли и делали что могли, но, казалось, ему ничего не было нужно».

Синдром «белого пальто»

В одном закрытом женском интернет-сообществе есть выражение – «белое пальто». Это значит, что пришел кто-то, посмотрел на все сверху и сказал: «Копошитесь? Ну-ну. Не испытываете оргазма, не каждый день моете унитаз, транжирите деньги, попадаете в зависимость от партнера? Ну-ну. Я не знаю таких проблем. Я справляюсь, а вы нет. Я в белом пальто». (Это, по-моему, перефраз из анекдота: «…и вот все в говне, и тут выхожу я – в белом фраке».)

…И вот выходит кто-то в бэлом пальто. Ты в этого кого-то влюбляешься или дружишься с ним. И процесс пошел.

Сначала ты восхищаешься его пальтом (извините).

Там два высших, светская жизнь, врожденная грамотность, членство, лауреатство, успешный бизнес и всегда чистая обувь. И маникюр, да.

Ну, не у него одного, но именно у него оно как-то по-особому сверкает.

Потом возникает некая область жизни или несколько областей, в которых ты часто, но совсем почти незаметно чувствуешь себя неловко. При нем.

Легкое ощущение, что ты насплетничал, хотя рассказывал только о себе, что ты слегка лоханулся, хотя непонятно, в чем, что ты немного не сдюжил, но он подхватил и вытянул… Он тебя искренне любит, и как-то всегда помогает, и как-то всегда вовремя внимателен, и никогда не сядет на торт в коробке, и накормит вкусным и горячим, и никогда не жалуется, и никогда…

В какой-то момент ты смутно подозреваешь, что у него такой чистый унитаз, потому что он не какает. В отличие от тебя.

Если это твой муж или твоя жена, тебе обеспечена – в первые годы вашего союза – гордость за него перед всеми, потому что он лучший. Потом незаметно и неумолимо она сменяется на раздражение и досаду. Потом – на агрессию и гнев.

Ты все глубже увязаешь в своем несовершенстве, но на твои всплески и взбрыки тебе ласково и терпеливо отвечают, потому что раз он тебя выбрал, понятно же ежу, что он будет нести этот крест до конца.

Она опаздывает, впервые в жизни, встретить тебя в аэропорту – и ты вдруг чувствуешь невероятное облегчение: неужели она что-то не предусмотрела, вляпалась в пробку и стоит там, как простые смертные? Но оказалось, нет: «Масик, ты мне написал, что выйдешь из левого крыла, а сам вышел из правого, я пока добежала… извини, не волнуйся, прости, я…»

В какой-то момент ты неожиданно и с ужасом представляешь, что душишь ее, душишь… Но ведь не за что.

У нее все получается так отлично, что просто диву даешься, и потом вдруг понимаешь, что устал, выпустите меня отсюда, я пошел к Ленке, у нее пол немыт, но она так по-настоящему хохочет, расплескивая чай, или пытается меня пнуть, когда злится, истеричка и неряха, что я в ней нашел, обратно не могу, ни за что, не хочу больше, я ту боюсь и ее белое пальто тоже, я ее перестал хотеть, у меня на нее не стоит… И мама не понимает, а я ей не могу объяснить. «Мама, у меня MBA и успешный бизнес, но я чувствовал себя неудачником каждый раз, когда моя бывшая жена просто отвечала на чей-то телефонный звонок… Я почему-то чувствовал усталость, зависть, раздражение и беспомощность… Она всегда оказывается права, мама, и это, оказывается, так страшно…»

Терапевт-женщина при встрече с такой клиенткой обязательно смотрится в зеркало – не выбилась ли прядка. На всякий случай – сложно не заметить безупречность той, от которой из вполне счастливого, образцового брака сбежал муж…. к такой… «совсем никакой»… Терапевт-мужчина поправляет галстук и коврик у двери.

Еще рано произносить слово «кастрация», а все остальные слова так и вообще – только через год. Можно осторожно произнести слово «конкуренция», но не поверит, она ведь так старалась, чтобы в семье именно ушедший муж чувствовал себя главным…

Она не бросит терапию: она отличница, не пропускает сеансы, не болеет и не путает расписание. И тот первый раз, когда она опоздает на целых десять минут (месяцев через восемь), обрадует терапевта очень сильно, особенно когда выяснится, что она застряла в пробке, как простые смертные, которые без белых польт.

..Значит, уже совсем скоро можно будет поговорить про стыд и агрессию, а пока… пока поправить выбившуюся прядку и открыть дверь.

Резюме: тот, кто в белом пальто, незаметно для себя самого конкурирует с партнером, хотя вроде бы договаривались не на соревнование, а на любовь, дружбу или взаимовыгодное сотрудничество. Партнер «белого пальта» все время проигрывает, если вся его жизнь до этой встречи не строилась по принципу – быть готовым ко всему и всех победить. Если же строилась, то поначалу получается отличный успешный альянс, в котором спустя время один на минуту скидывает белое пальто, чтобы поболеть или пережить неудачу, а второй ему этого не прощает, впрочем, да и он сам себе – тоже.

О нарциссизме

В три-четыре года у нашей психики формируется нарциссическая оснастка. Это некие опции, позволяющие маленькому ребенку узнать, что он существует как Я; познавать себя, провести границу между собой и миром, понять, что он отдельно – мир отдельно. Это возраст любования собой, интереса к себе, любопытства к себе, многочисленных «нет» и «не буду», «дай» и «я хочу», а также проверки собственных сил: я такой маленький, но если мне что-то надо, я это получу. Нарциссическая оснастка направлена на изучение самого себя. В этот момент так важно сказать крутящейся перед зеркалом малышке: «Какая ты красивая!», восхититься мальчиком, который надел костюм Человека-Паука, и вообще хвалить и любить.

Здоровый нарциссизм есть у каждого. Это та штука, что помогает верить в собственные силы, принимать себя и любить себя, не вкладывать силы в нездоровые отношения, вовремя останавливаться, когда переутомлен, и т д. Например, сон – это одна из самых простых нарциссических здоровых защит, когда отзываются все инвестиции в этот мир, наша внутренняя «ракушка» схлопывается и идет накопление сил.

К семи годам в норме должна формироваться еще одна оснастка – объектная, направленная на изучение и понимание других в этом мире. В последних поколениях эта оснастка почти не формируется, и сейчас мы живем в мире, где нарциссизм стал почти повальной болезнью. Мне хочется сказать, что во всем виноват глянец и ТВ, но я не могу так сказать, потому что точно не знаю. Знаю одно: когда ты растешь и в течение многих лет со всех сторон на тебя смотрят только красивые лица на биллбордах, удовлетворяющие только свои потребности любого порядка, ты с большей долей вероятности подпитываешь именно свою нарциссическую оснастку. Красота и здоровье, слава богу, стали нормой, но про отношения с другими мы забыли. Я не ханжа, я здорова и привлекательна, но вокруг меня все меньше людей, умеющих строить и сохранять отношения. У нас на дорогах, например, не столько неграмотность в ПДД, сколько голый нарциссизм, когда люди ведут себя за рулем так, будто они вообще одни и других не существует. Поэтому так показательна езда за рулем, присмотритесь к своему спутнику…

Мне грустно про это писать, потому что про нарциссизм – это всегда про одиночество. Где и когда происходит некий сбой, после которого нам становится не до других, а только до себя?

Сбой, считают психологи, происходит там же, в детстве, когда ребенок растет не в принимающей, а в оценочной системе. Оценка, сравнение любого порядка могут проговариваться, а могут не проговариваться родителями и окружающими, но ребенок все равно чувствует: от тебя ожидают, что ты будешь определенного качества, иначе ты будешь нелюбимым, как бы не своим, «не нашим». Надо быть успешным. Или сильным. Или волевым. Или еще каким-то, определенным, и упаси господь тебя родиться в своей семье белой вороной. Все проявления, отклоняющиеся от этого, заставляют родителей осуждать тебя или стыдить.

Психика маленького человека не справляется с такой сильной нелюбовью, с угрозой отвержения, и – хлоп: блестящая, красивая, гладкая, нерушимая стена возводится вокруг того места, где стыдно, где больно, где покинуто. Где критиковали вслух или молча. Где хвалили так, что понизить планку стало невозможно. Обращаю ваше внимание на то, что, гласная или негласная, оценка не обязательно должна быть отрицательной: она может быть и сверхположительной, и неизвестно, что хуже.

У меня в практике был случай, когда клиентке одна бабушка говорила: «Ты самая лучшая девочка на свете!», а вторая: «Хм, девочка как девочка». Первая бабушка была любимой и… искалечившей девочку: попробуй теперь всю жизнь доказывать всему миру, что ты лучшая! Когда я сказала, что, скорее всего, именно поэтому она, стоя на йоге в перевернутой асане, пытается подсмотреть, не выполняет ли кто-то упражнение лучше нее, она была потрясена.

Нарциссическая защита, как стена, заслоняет от выросшего нарцисса кусок окружающей реальности. И именно тот кусок, где происходит его взаимодействие с другими людьми. Взаимодействие – это опасно; это то место, где могут критиковать или стыдить, или смеяться. Поэтому вместо по-настоящему открытого к общению человека появляется существо, оснащенное локаторами: они беспрерывно и бессознательно сканируют пространство в поисках опасности; как только «опасность» найдена, моментально возводится стена; перед нами возникает личность, увлеченная только собой и направленная только на себя. Там, внутри, все устроено как надо, и никто тебя не обидит.

Поэтому другой человек как реальность для нарциссической личности не существует, на его месте – слепое пятно, фикция или он сам, нарцисс собственной персоной. Нарцисс расширяет границы личности бесконечно, бессознательно полагая других ходячими филиалами себя. Это называется нарциссическое расширение.

Поэтому значимая коммуникация нередко не происходит: нарциссы не говорят «спасибо» и «извините», разве вы говорите своей руке спасибо за то, что она поднесла вам ко рту кусок хлеба? Это же ваша рука, и ее функция вас обслуживать. Вы не извиняетесь перед собственной ногой, что ее ушибли. Не потому, что вы такой черствый. А потому, что нога ваша. В семьях нарциссов нарушены коммуникации: каждый полагает, что другой знает, что с ним происходит, и полагает, что достоверно знает сам, что происходит с партнером. Не приходит в голову даже мысль об ошибке…

Нарцисс нередко забывает открыть рот, чтобы вслух произнести значимую для окружающих информацию: об изменениях планов, о своих чувствах; курьезный случай – глава семьи не сказал семье о внезапном переносе отпуска, полагая что все и так должны знать. Откуда? Потому что все – это он. Знаю я, знают все мои части. От нарцисса редко дождешься «я по тебе скучаю» или «я хочу тебя видеть», если он сухо договаривается о любовной встрече, ежу же понятно, что он чувствует. Что чувствует партнер, которому назначают свидание в стиле расписания электричек, нарциссу неведомо, мы помним, что этот кусок реальности заслонен от него блестящей защитной стеной.

Нуждаться в других – стыдно; быть уязвимым, влюбленным, тоскующим, зависимым – стыдно; нарциссу нужно испытать настоящее горе, чтобы признаться себе, что он что-то теряет. И это признание всегда катастрофа.

У моей дочери жили огромные улитки, которые ее узнавали: когда она подходила, они вылезали из панциря и показывали рожки. У улиток сформировалась привязанность. В этом плане нарциссическая личность может проявить себя гораздо хуже улиток. Через несколько лет регулярных встреч или даже брака такой человек может запросто вам признаться, что вы выполняли для него лишь какую-то функцию, были нужны лишь в какой-то определенной роли, и он ничего к вам не чувствует. И он и вправду почти ничего может не чувствовать. А обслуживать нарцисса это же счастье, разве не так?

Вы работаете на меня/живете со мной/трахаетесь со мной/любите меня и уже за одно это позволение должны мне быть признательны. Вот бессознательное или осознанное кредо нарцисса.

Неуверенные нарциссы

Живых нарциссов с нарциссическим неврозом я не видела ни разу, наверное, потому, что они не ходят на терапию. У них «нет проблем». Поэтому я описываю здесь живых людей, нас с вами, имеющих так называемые нарциссические защиты: это такие конструкты в психике, которые затрудняют, разрушают или не позволяют строить полноценные, теплые, живые и настоящие отношения с другими людьми. Но для краткости в статье вышеописанного субъекта я буду называть «нарциссом».

Итак, нарциссические защиты «защищают» нас от того, чтобы понимать, что чувствуют другие люди. Эти защиты, как стриптизерша вокруг шеста, крутятся вокруг одной темы: темы собственной значимости, самоуважения и уважения, исходящего от других. Но нарциссы вовсе не опознаются по толканию в плечо с криком «ты меня уважаешь?» Нарцисс, напротив, во-первых, сам защищен от этого знания: ему может вовсе не казаться, что он все время думает про самоуважение и собственную значимость. Во-вторых, такой вопрос напрямую эти защиты задать не позволят. Слишком опасно.

Предположим, вы считаете и ощущаете себя бедненьким и никому не нужным. Это бедненькость и никомуненужность заставляют вас трактовать действия другого человека как направленные специально на то, чтобы вас обидеть, принизить и унизить. В любом случае – отвергнуть. Сильные нарциссические защиты не позволяют вам ни выяснить, что на самом деле происходит, ни интерпретировать эти действия как-либо по-другому.

Например, в ответ на отказ выпить с вами кофе вы обижаетесь, уходите, плачете или мстите – не идете пить кофе потом. Когда у пригласившего наконец-то появилось время. Потому что в глубине души вы ему не поверили, что он не идет с вами пить кофе потому, что у него нет времени. В глубине души вы верите, что он не идет с вами пить кофе, потому что он великий, а вы ничтожный.

– Как?! – воскликните вы. – Разве нарцисс – это не самодовольный надутый индюк, который плюет на чувства других людей и все время смотрится в зеркало?

– Не всегда, – отвечу я. – Человек, которого вы описываете как нарцисса, может быть и крутящимся перед зеркалом истероидом, но если он не понимает, что чувствуют другие люди на самом деле, если он не способен к эмпатии и сочувствию – значит, нарциссические защиты в нем тоже присутствуют.

– Не понимает он этого не потому, что гад. А потому, что любое понимание для него – это как спускаться по скользкой лестнице в пропасть. Ступенька за ступенькой, а там уже – опасно, а там вдруг проглянет из бездны гидра и скажет: «Как тебе не стыдно?! Иван Иваныч такой занятой человек, а ты со своим кофе, жалкий, ничтожный червяк!»

Поэтому нарцисс, который сидит внутри вас, обижаясь на Иван Иваныча скрыто или явно, оставляет за рамками восприятия настоящие чувства Иван Иваныча к вам настоящему. Иван Иваныч может любить вас всей душой и мечтать пить с вами кофе всю оставшуюся жизнь, но внутренний нарцисс не забудет и не простит, любви не заметит, и если даже поплетется пить кофе, будет хотеть бессознательной некоей мелкой компенсации за обиду: пусть Иван-Иванычев галстук макнется в кофе, и тогда будет хоть немного, но легче.

Давайте договоримся сразу: у нормального человека, которого я тут описываю, все эти движения души могут быть мгновенны, незаметны для него самого, то есть бессознательны. Мало кто сидит, злорадно потирая руки, хотя и такие есть. Мало кто признается себе, что в то мгновение, когда обожаемого Иван Иваныча зовут пить кофе и тот отказывается, и кольнет что-то, похожее на ненависть и ярость. Более всего то, что мы сознательно ощущаем, похоже на тягостную мелкотравчатую обиду и чуть испорченное настроение. На самом деле нарциссические защиты такого человека опознали отказ как «опасный случай», который, если вовремя не принять меры, перерастёт в катастрофу: вдруг Иван Иваныч, дай ему волю, встанет во весь рост и злорадно крикнет на весь офис: «А Петька меня звал кофе пить только что! Вот дурак-то, а? Думал, я с ним пойду, с таким ничтожеством! Ха-ха!» И все засмеются. И нарцисс принимает меры, пока не стало поздно: отходит подальше, надувается и на подбежавшего Иван Иваныча с кофейной чашкой реагирует настороженно и через губу; и Иван Иваныч отходит в недоумении и растерянности.

Бессознательно ощущая себя столь мелким, незначительным существом, мы порой не замечаем сами одной очень важной вещи: того, что мы способны сами причинять боль, что от нас может зависеть настроение других людей, того, что мы нужны, что от нас чего-то ожидают.

Помню разговор с одной моей клиенткой, которая норовила сбежать из всех сколь-нибудь значимых отношений: потому что еще немного, считала она, и ее сами прогонят. Или как-то ей дадут понять, что она не нужна. И как это проверить, когда так страшно? Ведь для того, чтобы это подтвердить или опровергнуть, надо в отношениях оставаться, а это непереносимо опасно.

Когда она в прямом смысле сбежала с терапии посреди сеанса и потом, пересилив себя, все-таки мужественно пришла на следующий, я ей сказала, что была огорчена, расстроена и выбита из колеи ее уходом. Это действительно было так. И что, наверное, те люди, от которых она сбегала, чувствовали то же самое. И еще я сказала, что подумала: я ей не нужна, раз она сбежала. И наверное, другие люди тоже ощущают себя ненужными, когда она убегает. «Ощущают себя ненужными?» – удивленно переспросила она. «Да, – подтвердила я. – Ведь когда тебя ждут, а ты не приходишь, тот, кто ждет, сначала беспокоится за тебя, а потом может почувствовать себя ненужным. Или когда вместе что-то делаешь, а один из вас вдруг убегает, второй, покинутый, чувствует себя… никчемным, ненужным, незначимым. И даже в чем-то виноватым».

Таким хитрым образом, с помощью перевертышей, ваши нарциссические защиты иногда дают почувствовать людям вокруг те самые ужасные, непереносимые ощущения: ненужность, отвергнутость, вину, никчемность, жалкость, нежеланность, бессилие. Скорее всего это будут те самые чувства, которые вы ощущали в детстве, когда не могли ни назвать свои эмоции, ни понять, что происходит, ни как-то повлиять на это.

В терапии такой человек может быть недоверчив, он тихонько или явно считает, что занимает слишком много места, отвлекает терапевта от более важных дел, старается быть «хорошим клиентом», чтобы его «не прогнали». В это же время он не замечает ни мелких, ни крупных сигналов от терапевта и окружающих его людей о симпатии, расположенности и своей значимости для них.

Почему же психологические защиты такого неуверенного в себе человека тоже обозначают словом «нарциссические», которым принято, казалось бы, обозначать какие-то более уверенные и самодовольные проявления?

Потому что, невзирая на то, что такой человек стесняется, смущается, не уверен в себе, обидчив и мнителен, он вовсе не ведет себя как человек с развитой эмпатией. От страха отвержения он забывает подумать о том, что же чувствуют другие люди, он в этот момент думает только о себе.

Еще раз повторяю: я не описываю здесь истинных нарциссов, а лишь людей с более или менее сильными нарциссическими защитами. Пожалуйста, не ставьте диагнозы друг другу на основании того, что вы здесь прочитали.

Я не устаю ценить мужество людей с такими защитами, которые начинают тренировать душу, проходя терапию: они начинают предлагать другим людям сделать что-то вместе «в большом мире» и при отказах обнаруживают, что никто не умер, что это больно, но уже переносимо; они начинают говорить партнерам сами о своих чувствах и страхах, получают такие же откровения в ответ и потихоньку понимают, что раньше страх мешал им быть по-настоящему близкими с другими людьми; они переживают любовные неудачи и сознают, что их мир и они сами при этом остались целыми. Это непросто, но если это делаешь потихоньку, шаг за шагом, то мир становится словно бы с помытыми по весне окнами: все стало ярче, и во всем оказалось больше любви, чем тебе думалось.

Красное и Черное

Начинается все сладко.

Мы влюбляемся.

Неважно, в кого: в мужчину, женщину, писателя, страну или ресторанчик.

Влюбившись, мы словно бы садимся напротив и начинаем смотреть на объект обожания влажными страстными глазами. Мы ждем. Ждем мы ответной страсти, конечно, а еще мы ждем, что он будет соответствовать.

От любимого человека в рассматриваемом случае мы ждем соответствия следующему списку:

– он всегда хочет быть с нами; он всегда стремится быть с нами; он всегда должен быть с нами; он всегда будет с нами;

– он знает, о чем мы думаем и что мы чувствуем. В особо тяжелых случаях мы ждем, что он знает даже, что мы делаем, хотя в этот момент мы молча находимся на другом конце города или планеты;

– он всегда выглядит, думает и чувствует одинаково, и он не будет меняться, а будет оставаться таким, каким мы его полюбили. Например, что он будет всегда болен или всегда здоров; всегда красив или всегда неудачлив;

– у него всегда есть чем нас питать в разных смыслах слова;

– он всегда нам рад – ведь мы ему всегда рады! И он все нам простит – ведь мы ему все простим, и вообще, между влюбленными счета быть не может;

– что есть только мы – ты и я, а остальных не существует; в его жизни остальные должны быть всего лишь бледными нереальными тенями, не могущими помешать нам быть вместе, вмешиваться в наше общение, как-то влиять на него и иметь для него значение;

– он всегда находится в поле зрения, на связи, в контакте; на эсэмэски отвечает немедленно, на звонки – сразу. Если он исчезает ненадолго, мы становимся похожими на годовалого ребенка, чья мама зашла в туалет, закрыла за собой дверь, и, возможно, ее смыло в космос, и она никогда не вернется; мы кричим, плачем, шепчем, скребемся в дверь и в скайп, выковыриваем его отовсюду, куда бы он ни спрятался;

– у него нет других столь же значимых сегментов в жизни, кроме как нашей любовной связи; его друзья, работа, дети и родители не имеют значения; и как он может менять малейшую возможность побыть со мной на крепкий сон или спортзал?

– он могучий и волшебный, все знает и со всем справится, все поймет именно так, как надо; что он спасет нас или даст нам спасти его;

– он самый лучший, самый благородный и самый-самый; и даже если он проявляет очевидные признаки несоответствия высокому званию самого-самого, мы-то знаем, что там, в глубине и сердцевине, он рыцарь, герой и принцесса – в зависимости от пола.

Это похоже на то, что если бы у нас были красные и черные лоскутки. Красные – это любовь, черные – это гнев, агрессия и прочее вполне человеческое. На любое движение любимого существа мы извлекаем из воздуха красный шелковый лоскуток, шепчем, гладим и умиляемся, складываем в специальный ящичек. Вот смотри, показываем мы ему: что бы ты ни сделал, все хорошо, у меня для тебя только красные, такие красивые и нежные лоскутки…Их уже целый ящик! А агрессию мы прячем. За спину, в ящик с черными лоскутками. Настоящие отношения – это не сладкие воркования голубков, там есть и раздражение, и обиды, и гнев, и ярость. Но в этом случае мы их не показываем или показываем на секунду, а потом снова прячем. Но копим, копим, «да нет, я не обиделась, все нормально», «нет, я не злюсь на тебя, что ты, малышка», и складываем, складываем за спину, в «черный» ящик.

А ведь в отношениях должно быть место недовольству и агрессии, их можно и нужно научиться выпускать маленькими порциями, иногда входя в управляемый конфликт.

…Бойтесь слишком больших восторгов по отношению к себе со стороны партнера и наоборот, да и вообще восторгов и придыхания, там нет трезвого взгляда на вещи; бойтесь умильного сюсюканья и лести; бойтесь «ты хороший, я знаю», «ты самый замечательный», «ты самая лучшая»; бойтесь «я же тебя люблю, а ты!». Слишком сладкого, счастливого, пьянящего, идеального. Бойтесь, когда связь соответствует «синдрому Бриджит Джонс»: двадцать девять эсэмэсок, и в каждой «любимая», а если нет, то это предмет разборок, скорби и оргвыводов. Вслед за этой псевдолюбовью очень часто рано или поздно придут истинная ярость и отвержение, если вы напишете всего двадцать восемь. Разочарования вам не простят.

Бойтесь, когда говорят: «Ты меня разочаровал(а)». Это значит, было очарование великой силы, и что там про вас было понапридумывано, бог его знает.

Я была по разные стороны этой чудной истории. Меня ставили на пьедестал, и я ставила. На пьедестале стоять очень утомительно, признаюсь вам: ни почесаться, ни устать ты не имеешь права. Перед тобой сидит влюбленное существо, а перед ним стоит ящичек с красными шелковыми лоскутками. Ты раздражаешься, на это тут же вытаскивают красный лоскуток и говорят: «Ты просто устала, отдохни»; ты докапываешься до пустого места и вообще ведешь себя как свинья – на красном лоскутке любовно пишут «малышка» и складывают в ящичек. То же самое делала и я, и мне остается только посочувствовать и попросить прощения у тех, кого утомляла непомерными, перечисленными выше ожиданиями.

«Но ведь раз так терпеливо ждут и так страстно требуют, значит, не все равно, значит, любят же?» – скажете вы.

Ага, черта с два.

Загляните этому идеализатору за спину.

Там стоит не ящик, а ящище с мерзкими черными тряпками.

У пусечки копилось. Такая пусечка все сечет, каждое слово, взгляд и жест. Все куда-то там себе записывает, перед вами трясет красной нежнейшей тканью, за спину прячет опаленный сначала разочарованием, а потом и ненавистью черный лоскут. Твое простое «не хочу» в ответ на предложение сходить в кино заставляет их заливаться слезами или рвать отношения и складывать, складывать в ящичек за спиной черные лоскутки… Чтобы в один непрекрасный момент вывалить их под ноги бывшему любимому – знай, сука!

И когда вам все обрыднет и больше не хватит сил тащить на себе груз чужих ожиданий или вы просто-напросто не спохватитесь вовремя и нечаянно облажаетесь… Например, не угадаете в который раз настроение пусечки или упорно «не хочете» жениться на пусечке же… Ну и не можете или не хотите вот этого: «будь со мной всегда ты рядом»; «я – это ты, ты – это я»; «я узнаю тебя из тысячи» и прочее нечеловеческое… А вы просто человек, обычный, и эта неожиданная истина вдруг предстала перед вашим партнером во всей разочаровывающей ясности, и тогда…

Вот тогда вам выкатят предъяву размером с Саяно-Шушенскую ГЭС.

Нет, не сознательно в большинстве случаев и не специально. Просто у таких пусечек полярное мышление. Или красное, или черное. Или ты говнюк, или ты принц. Удерживать в сознании оба полюса – значит научиться осознавать тот факт, что перед тобой реальный, совсем обычный человек и ничто человеческое ему не чуждо; уважать его границы и одновременно ощущать свои.

Многополюсное, а не полярное восприятие позволяет нам быть терпимыми к недостаткам других, реально и трезво оценивать отношения. Позволяет поддерживать продолжительные связи с любимыми и друзьями, прощая им многие вещи, не ожидая от них того, что они не могут дать, и – внимание! – к себе тоже относиться с терпением и не ждать от себя великих свершений, а просто делать, что получается. А это, в свою очередь, позволяет научиться быть расслабленными и терпимыми…

Ну а пока – только красное. Или черное. Ты либо на аэроплане, либо в помойной яме.

В таких отношениях ты как партнер и как человек ничего не значишь; тебя не видят и не знают настоящего; ты оцениваешься по степени соответствия внутренним нереальным ожиданиям. Фактически ты – ходячая функция по обеспечению ощущения внутренней безопасности своего партнера, и если ты эту функцию не выполняешь в должной мере, тебя сначала мучают требованиями из списка, потом выкидывают вон. От этих отношений всегда остается привкус лжи: еще бы, вам лгали, улыбаясь, столь долгое время, вами восхищались и клялись в любви. Вы думали, что все хорошо, а все оказалось плохо, и плохо было уже давно. Перед вами возникает разъяренная, мстительная и злопамятная фурия, и вы долго будете делать вокруг себя искательные движения руками: «Все куда-то девалось, ничего не осталось».

Таких клиентов в психотерапии можно и нужно проводить через ряд терпимых маленьких разочарований. Терапевту, особенно начинающему, легко поддаться на обожание и восхищение в глазах клиента: ведь фигура терапевта и так обладает особенной аурой, а если клиент склонен к идеализации, то он меньше всего ожидает услышать от вас «не знаю» или «не понимаю». Следовательно, будет большой соблазн на сессии с этим клиентом все «знать и понимать», пока вы не обнаружите, что перед вами тот самый непомерный список (смотри выше). Расплата за несоответствие идеальному образу будет неожиданна, велика и с садистическими компонентами, так же, как и в его отношениях с другими людьми.

Единственное, чем я могу помочь попавшим в эту связку и рушащим одни отношения за другими: попробуйте не идеализировать партнера в начале отношений и не обесценивать его, когда что-то не получается. Будьте мягче, терпеливее и… честнее и с собой, и с партнером.

P.S. Список требований соответствует списку того, что ждет от матери ребенок возраста до полутора лет.

Настоящий психолог

Звонок не работал, и в дверь пришлось стучать. Раздался дробный странный звук, будто мелко семенил ребенок, и дверь открыла молодая черноволосая женщина в балетной пачке и на пуантах.

– Проходите, – сказала она, повернулась ко мне спиной и на пуантах же, красиво разведя руки в стороны, посеменила обратно в глубь темного коридора. Белоснежная пачка топорщилась.

Я опешил и прошел. Женщина распахнула передо мной дверь комнаты слева, в которой, помимо кресел и дивана, были зеркальная стена и балетный станок вдоль нее.

– Садитесь, садитесь, – нетерпеливо проговорила женщина, указывая на кресло. Я сел. Она села напротив, изящно переплетя ноги, перехваченные шнуровкой от пуантов, любовно расправила вокруг себя балетную пачку и внимательно уставилась на меня черными глазами.

– Вы… ээ… психолог? – решив уточнить, спросил я.

– Психолог, психолог, – весело подтвердила женщина.

– Маргарита Борисовна? – промямлил я. Психолог в балетной пачке не укладывался у меня в голове.

– Именно она. Я вас слушаю, говорите, – строго сказала Маргарита Борисовна. Пачка топорщилась. Она придерживала ее руками.

– Э… ну ладно. Дело в том, что моя девушка… вернее, моя мама… – начал я, пытаясь сообразить, с чего лучше начать. Пачку я решил выкинуть из головы. Ноги тоже. – Я никак не могу представить свою девушку своей маме…

– О! – взволнованно произнесла Маргарита Борисовна, вскочила, подбежала к станку, отвела левую руку в сторону и присела, красиво поставив ступни. – Сепарация!.. Мальчик! Как у вас с сексом?

– Кхм… – сказал я.

– Погодите, – шепнула психолог, – мне надо посидеть в плие тридцать секунд, не обращайте внимания, продолжайте. – И она присела еще глубже, разведя коленки в стороны.

– С сексом все в порядке, – сурово сказал я.

– Садомазо пробовали? – деловито спросила Маргарита Борисовна из плие. – Очень помогает послать к черту мамочку. – Она выпрямилась и задрала одну ногу на станок.

Я покраснел.

– Регулярно, но плохо получается. Не могу… э… мучить… жалко ее… ну, то есть девушку…

– А как именно вы мучаете?

– Я… ну… заставляю ее делать… кое-что… как бы против ее воли…

– О-о-о, – сказала Маргарита Борисовна и засмеялась. – Не обращайте внимания, у меня релеве, а потом фуэте. Продолжайте.

Она приподнялась на цыпочки, постояла секунду, а потом вдруг подпрыгнула и бешено завертелась на одой ноге, замелькали пачка, коленка, локти, иногда мельком я видел ее раскрасневшееся лицо и смеющиеся глаза.

– Мама считает, что мне надо жениться на однокурснице, а я не хочу, – стараясь попадать в такт вращениям, быстро сказал я.

– Уф, – сказала Маргарита Борисовна, закончив вращаться и снова красиво отведя левую руку в сторону и вверх. – Извините. А что будет, если вы не послушаетесь маму? – Она задрала голову и посмотрела на кончики пальцев.

Я тоже туда посмотрел. На потолке были прибиты часы. На часах было 11:50.

– Извините, наше время истекло, идите, идите, думайте, – сказала она. – Деньги положите вот сюда.

Я открыл дверь и попытался выйти, но в этот же момент в нее шагнул широкоплечий мужик.

– Ритка! – басом сказал он и протянул к Маргарите Борисовне руки.

– Боря! – счастливым голосом сказала Маргарита Борисовна.

Я просочился мимо мужика в подъезд. Дверь за мной захлопнулась. За ней послышались прыжки, смех, звуки поцелуев, я, стараясь не представлять Маргариту Борисовну с хлыстом или, что хуже, в наручниках, сбежал вниз по лестнице.

Разве психологи знают, что такое садомазо? И вообще, как психолог может… э… кхм… трахаться? Это же уму непостижимо. Это был ненастоящий психолог.

Я протянул руку к звонку, но не успел дотронуться до кнопки, как дверь распахнулась. На пороге стоял красивый арабский мальчик в чалме, тунике и шароварах.

– Проходите, маса, – мягко сказал он и отступил в сторону. В прихожей было темно, горели свечи и пахло благовониями. Мальчик бесшумно распахнул дверь в следующее помещение. Против моего ожидания оно было залито солнцем, в распахнутое окно дул легкий ветерок. Мебели не было, были ковры и подушки.

– Присаживайтесь, – сказали мне откуда-то слева и сзади.

Я оглянулся, успев заметить, как дверь за мной бесшумно закрылась. У дальней стены в позе лотоса сидела пожилая грузная женщина в белом одеянии, глаза у нее были закрыты, руки повернуты ладонями вверх на коленях.

– Садитесь, – повторила она глубоким грудным голосом, не открывая глаз.

Я тихонько присел напротив.

– Говорите, – сказала она.

– Э… я не знаю, с чего начать, – сказал я. Обстановка не внушала.

– Мне не нужно смотреть на вас, чтобы слышать вас, – сказала женщина.

– Вы психолог Антонина Дмитриевна? – уточнил я.

– Именно так, – сказала Антонина Дмитриевна. – С чем вы ко мне пришли?

– У меня мама. И девушка. И однокурсница. Они хотят, чтобы я на них женился.

– Ясно, – сказала Антонина Дмитриевна и сложила пальцы рук в замысловатую фигуру. – Это мудра терпения, – пояснила она.

– Угу, – сказал я.

– А вы сами чего же хотите? – спросила она.

– Не… не знаю. Я как раз пришел разобраться… как бы так сделать, чтобы никого не обидеть?

Антонина Дмитриевна снова переплела пальцы по-другому, но на этот раз ничего пояснять не стала, а замолчала. Я слышал, как она дышит. Вдох… выдох… вдох… выдох… Меня стало клонить в сон.

– Ом-м-м-м-м-м-м-м-м… – вдруг запела она густым глубоким басом.

Звук вибрировал. На меня снизошло успокоение. «Какая, к черту, разница, на ком жениться? – лениво подумал я. – Раз мама хочет на Катьке, значит, на Катьке…»

– Йок!!! – вдруг вскрикнула Антонина Дмитриевна, не открывая глаз.

От окна с шумом отлетели птицы. Какая, к черту, Катька?

– Хар-хар-хар-хар… – забормотала она, горячо выдыхая и раскачиваясь.

Я стал задом отползать к двери. Сам разберусь. На хрен мамочку, Маргариту Дмитриевну, то есть Антонину Дмитриевну…

– Сат-на-а-а-а-м-м-м-м… – мелодично сказала Антонина Дмитриевна и открыла один глаз. – Молодой человек, а почему так важно никого никогда не обижать своим выбором? И реально ли это?

Глаз закрылся, она замерла и мерно задышала. Я дополз до двери, встал, вышел и наткнулся на араба в чалме.

– Сто евро, – на чистом русском мягко произнес он и подставил мне поднос.

Я положил купюру и вышел из квартиры. Разве психологи верят во всякую фигню, йогу, эзотерику, мудры какие-то? А еще кандидат наук, тьфу. Ненастоящий какой-то психолог.

Звонок в дверь прозвучал тревожной трелью, и дверь немедленно открыли. На пороге стояла девчонка по виду лет двадцати пяти, растрепанная, в сером платье, велосипедках и туфлях на босу ногу.

– Вы на шестнадцать ноль-ноль записывались в позапрошлый вторник, проходите, я вас жду, – пробормотала она, повернулась ко мне спиной и скрылась в одной их комнат.

Я пошел за ней и оказался в огромном, почти пустом кабинете, посреди которого стояли стол с ноутбуком. Девчонка уселась за него, вынула из-за уха карандаш, нацелила его на меня и сказала:

– Рассказывайте.

– Видите ли… – с тоской начал я, сев в кресло напротив и оглядывая сомнительную девчонку, кабинет, цветочный горшок с кактусом. – У меня есть девушка…

– Та-а-к, – сказала девчонка и задумчиво погрызла кончик карандаша.

– И есть еще одна, – сказал я.