Венгерская рапсодия Элиот Джастин
– Если и занимался, в этом ничего такого нет, – говорю я, хотя, естественно, знаю, как он на это отреагирует. Кроме того, он даже дополнил выражение лица словами.
– Нет. Послушай, Мэллори, я правда считаю, что нам не следует об этом говорить пока… когда ты…
– Когда я что? – спрашиваю, потому что так легко вставлять эти внешне невинные комментарии между его словами.
Он предоставляет для них такие паузы, и мне, безусловно, становится интересно, намеренно ли он так поступает. Ждал ли он все это время, чтобы я начала произносить слова, на которые он не осмеливается.
– …не совсем одета, – заканчивает он, и взглядом оценивает, насколько «не совсем».
Догадываюсь, что не меньше, чем в джакузи, но тогда большая часть тела пряталась под водой. А эта ночнушка не закрывает ничего.
– И это проблема, потому что…? – помогаю я.
Я плохая, очень плохая. Потому что, когда я это говорю, моя рука скользит по ленточкам с оборками, которые соединяются у меня на груди. Словно, стоит ему только попросить, и они развяжутся.
– Ты знаешь, почему это проблема.
– Потому что тебя это сильно возбуждает?
Он переворачивается на кровати, словно его только что что-то укололо в спину. Одна рука, на матрасе, позволяет ему подняться, защищаясь от несуществующего раздражителя. Вторая – зловеще скрывается под одеялом, предоставляя огромный простор моему воображению.
– Я бы не стал употреблять это слово.
– Хочешь, чтобы я подобрала другое? У меня есть несколько: твердый, эрегированный, готовый войти в любую секунду.
– Я не… – начинает он, но замечает, что говорит слишком громко.
Он возражает почти криком и изо всех сил старается это исправить в процессе речи.
– Я не собираюсь этого делать.
– Не собираешься кончить? – спрашиваю я.
Хоть я и понимала, что делаю, клянусь, я не ожидала такой реакции. Как будто слово кончить – это оружие, вдруг приставленное к нежному месту. Он уклоняется от него; неровно дышит, не знает, как с ним быть. А лучше всего – то, что его глаза словно… закрылись на долю секунды. Как будто он закатил их, прежде чем снова овладеть собой.
– Не произноси это слово, – говорит он резко, остро, словно острые ножницы, режущие бумагу.
Хотя его лицо идет вразрез с его словами. По-моему, он почти дрожит и постоянно облизывает губы. Постоянно облизывает и облизывает, они сводят меня с ума, не говоря уже о нем.
– Мне подобрать другое?
Он поднимает свободную руку, длинные пальцы разжаты и напряжены, передавая универсальный сигнал – просто замолчи, прямо сейчас. Дай мне секунду.
– Я имела в виду, что могу спросить тебя о чем-нибудь другом? Например, ты был уже близко?
– Что?
– Ты был уже близко к этому, когда я вошла? Или ты только начал этим заниматься? – Я замолчала, чтобы считать эмоции на его лице. – Лучше, когда я так говорю? Побольше местоимений и поменьше значащих слов типа ты уже начал мастурбировать, когда я постучала в дверь?
– Знаешь, то, что я сказал тебе раньше, не значит, что я должен сидеть здесь и такое от тебя выслушивать.
Думаю, он хотел, чтобы в его голосе звучала обида или злость, но вышло совсем не так, возможно, потому что он ни на сантиметр не сдвинулся с места. И это его дыхание, из-за которого мускулистая грудь заметно и яростно поднимается и опускается.
– Так вперед, – говорю я, и от этого все становится только хуже.
Колебания подходят к его горлу, когда он смотрит на дверь, на лице застыла нелегкая дилемма: если он встанет, я воочию увижу то, о чем до сих пор только догадывалась.
Что у него сильная эрекция.
– Ты сейчас намеренно жестока.
– Нет, думаю, жестоко было бы сказать тебе что-то грубое типа: «Я бы хотела смотреть, как ты дергаешь свой твердый член, пока не кончишь на себя», – я снова замолчала, но на этот раз не для того, чтобы считать его эмоции, – думаю, сейчас я хочу усилить драматический эффект. – Или пока не кончишь на меня, потому что, знаешь, тебе стоит только попросить. Я бы сняла ночнушку, и ты смог бы просто… кончить мне на сиськи.
Он издает следующий звук:
– Оу.
Но больше никакого сопротивления. По-моему, он вообще про него забыл, где-то между словами кончить и сиськи.
– Или мне в рот. Ты это предпочитаешь? Предпочитаешь давать ей в рот, а когда она уже почти перестанет справляться, спуститься ниже.
– Хватит! Пожалуйста… замолчи на секунду. Я не могу… Я не… ты правда хочешь все это сделать?
Конечно, теперь я осознавала, что дразнила его. Эти слова служат для провокации, а видит бог, его реакция очень заметна. Настолько, что именно он делает все конкретным, хотя делает это через призму недоверия. Он не верит, что я на самом деле предлагаю то, о чем говорю, а кроме того…
Я не верю, что действительно этого хочу.
– Это зависит от…
– От чего?
– От того, хочешь ты меня или нет.
На этот раз его глаза не закрылись, скорее он зажмурился. Как будто я его ударила, но чем дольше это длится, тем больше мне кажется, что эти удары его не ранят. Возможно, они заставляют его слегка потеть, и, безусловно, ему некомфортно… но ведь это не то же самое.
Мне некомфортно, и все, что я могу сказать об этом чувстве, так это то, что от него у меня между ног становится горячо и влажно. Мой клитор набух и почти трепетал, и не думаю, чтобы это было только из-за сказанных непристойностей.
– Мэллори, – говорит он, словно собираясь озвучить мой смертный приговор.
Хотя, вообще-то, когда он договорил, было больше похоже, что это приговор ему самому.
– Мне правда нелегко было бы такое делать.
– Я бы ни за что не догадалась.
Ну, серьезно, ему что, кажется, что это открытие меня поразит?
– Нет, я имею в виду… я имею в виду, что я пришел сюда в полночь, и я все еще в том состоянии, в котором был тогда.
Ладно-ладно, может, он и поразил меня немного. Но только в том случае, если я правильно его понимаю, в чем сомневаюсь. Никто не смог бы мастурбировать два часа, и чтобы это ничем не закончилось.
Никто.
– Мне это кажется почти невозможным, чтобы… знаешь… – он останавливается и закатывает глаза; в окончании фразы звучат одновременно печаль и злость, – … быть нормальным.
– Ты мастурбировал с двенадцати часов и не испытал оргазма?
Не могу даже притвориться, что это вопрос, а не выражение недоверия, от которого у меня, по-моему, бровь поднялась до самых волос.
– То есть… ты серьезно? Серьезно?
– Да.
– Ты точно знаешь, как это делается? Ты не можешь кончить, натирая коленную чашечку, так, для справки?
– Да, спасибо за информацию. Мне не стало хуже из-за моих очевидных сексуальных проблем, совсем.
– Арти, не думаю, чтобы у тебя были какие-то проблемы, – говорю я, но это тупик.
Казалось, его взгляд способен краску со стен снять, таким он был наполнен испепеляющим презрением.
– Ладно, если только небольшие. Но если ты так легко возбуждаешься, ты можешь так же легко кончить. Думаю, тебе просто нужно расслабиться.
– Так легко, потому что я нахожу тебя невероятно… притягательной.
Как сказать ему, что от этих слов мое сердце забилось реже? Потому что, разумеется, я знаю, что он имеет в виду. Он имеет в виду то, что не может произнести: возбуждающей и сексуальной, и что-то еще… что-то, что делает его взгляд такими мягким.
– Интересный способ об этом сказать.
– Другого у меня нет. Я смотрю на тебя, слушаю тебя, и это происходит.
Эти нерегулярные удары становятся еще реже, отдаваясь в моем влажном влагалище. Я уже такая мокрая, что практически могу услышать это при движении. Оно уже не просто покрывает промежность, но и разливается по всем губам, превращаясь в одну липкую, скользкую смесь.
И причиной этому среди всех людей Земли стал именно Арти Картер.
– Тогда, может, мне продолжать говорить, пока не произойдет нечто большее? – предлагаю я, и, хотя он качает головой и, возможно, отвечает нет, все в порядке, теперь я знаю, чего он на самом деле хочет.
– Твоя рука сейчас на члене? – спрашиваю я, и он слегка от меня уклоняется.
Целая вечность проходит, прежде чем мне удается что-то из него вытащить, потом снова избегает моего взгляда.
– Вроде того.
– У тебя стоит?
Однако теперь его взгляд прикован ко мне.
– Ты шутишь? Я могу почти всю тебя рассмотреть через эту ночнушку, Мэллори.
Моя немедленная реакция – закрыть руками самые заветные места, но, разумеется, я этого не делаю. Я не могу. Я должна вести в этом танце, даже когда понятия не имею, что я вообще делаю.
– И тебе это нравится? – спрашиваю я, но не жду ответа.
Вижу, что он подбирает слова, что-то типа шутишь? Но хочу это пропустить.
– Хочешь увидеть больше?
Он издает звук, который даже на слово не похож.
– Хочешь увидеть мои сиськи?
Снова звук, еще менее понятный. Что-то вроде короткого О, а за ним короткое У, как будто он не может решиться. Но ничего, решу за него, надо всего лишь потянуть за ленточки…
– Боже, Мэллори, – говорит он, когда видит уже не только очертания моей груди.
Когда я распахиваю ночнушку, он уже дрожит, совсем немного, но достаточно для того, чтобы я почувствовала себя восхитительной.
Я даже не подозревала, что можно испытывать такое, когда мужчина на тебя смотрит. Обычно на мне уже кожаный корсет и трусики с открытой промежностью, но мы все еще даже не близко к дрожи, сильному возбуждению и оооооо, его свободная рука медленно тянется ко мне. Уверена, он умирает от желания сделать что-то абсолютно безобидное, например, положить непорочную руку мне на коленку.
Но дело в том, что я не хочу безобидного. Мне кое-как удалось затащить в постель этот магически притягательный и загадочный лакомый кусочек. Сейчас не время для осторожностей.
– Положи руку на член, – говорю я ему, – но тут он меня удивляет.
Его голос хриплый, потерял всю свою форму, но ему каким-то образом удается говорить. Дрожа, он все еще способен сказать мне:
– Она уже здесь.
Мой клитор набух, болит и молит, чтобы его потрогали. Для него будет уже слишком, если я просто проведу рукой между ногами. Просто это будет честно, если учесть, чем сейчас занят он. Очевидно, что он мастурбирует под едва приподнимающейся простыней.
– Тебе приятно? – спрашиваю я, в ответ он отворачивает голову от подушки. – Тебе приятно самому себя ласкать?
– Хмм, – говорит он, и его рука под простыней задвигалась быстрее.
– Выглядит неплохо, мне хочется сдернуть простыню и увидеть, как ты дрочишь свой большой член, ведь ты большой, не так ли?
Я почувствовала тебя, раньше, толстый и твердый и, казалось, готовый продолжать вечно.
– Думаю, я… – старается он, но едва ли может продолжить. – Возможно.
– Ты чувствуешь, что он большой, в твоей руке, сейчас.
– Да, боже, да.
– И ты весь скользкий, не так ли? Этот звук… это ведь смазка?
На этот раз он стонет в ответ. Глаза закрыты, верхняя губа вытянулась в эту тонкую-тонкую линию.
– Или ты настолько возбужден, что уделал все вокруг?
Снова стон, мне это так незнакомо и так будоражит, как трахаться прилюдно, разумеется, я знаю, почему. Потому что очевидно, что этот стон в данном случае означает: он отвечает да, хоть и без слов.
– Ооо, это так грязно, – говорю я ему, но он этого даже не заметил.
А вот слово «грязно», напротив, заставило его всего вздрогнуть, после чего он начинает словно… прыгать на кровати. Словно трахает невидимую вагину.
– Так хорошо, малыш? – спрашиваю я, хотя в этом и нет необходимости.
Свободная рука сжалась в кулак, сминая простыни, и через мгновение после этого острейшего напряжения он поднял на меня глаза.
Разумеется, похоть не позволяет ему открыть их широко, но важно не это. Важно то, что он поймал мой взгляд и продолжает дергать свой член. Боже, как бы я хотела заговорить его до оргазма.
– Сделай это, – говорю я. – Кончи ради меня.
Кажется, что большего и не требовалось, как только прозвучало слово «кончить», он наклонился вперед, его рука чуть не рвет зажатую в ней простынь. Его рот приоткрыт, и из него доносятся ранее запертые там звуки, он жадно пожирает меня глазами в момент удовольствия.
Он кончает. Кончает.
Серьезно, кажется, что это длится вечно. Не думаю, чтобы мне когда-то доводилось встречать мужчину, который бы так кончал, абсолютно необузданно и отчаянно. Один раз он даже назвал меня по имени, и оно прозвучало не тихо.
Я даже могла поверить, что внутри он не был нем как рыба, совсем нет.
Глава 4
По-моему, на следующее утро я ждала, что он станет прежним. Словно мне просто приснились джакузи и его постель, а теперь я снова увижу его настоящего – холодного и отстраненного, готового ненавидеть меня каким-нибудь новым и более интересным способом.
Но этого не происходит. Он так переменился, что я сама занервничала. Если он останется таким расслабленным и непривычно внимательным ко мне, Джеймс и Люси обо всем догадаются. То есть Джеймс видел, что мы стояли неприлично близко там, в джакузи. А Арти спрашивает, не хочу ли я еще кофе с маффином.
Это почти инсинуация, и я не хочу, чтобы они ее заметили, хотя и понятия не имею почему. Не то чтобы я стесняюсь, что провела прошлую ночь, доводя моего в прошлом злейшего врага до оргазма, и это продолжалось около часа. Или того, что он потом пытался поцеловать меня, такой мягкий и нежный, совсем не такой, как обычно.
Боже. Боже. У меня колени дрожат от одного воспоминания об этом. Я не осмеливаюсь смотреть на него, потому что а вдруг, понимаете? А вдруг он снова включит подонка и я останусь отрезанной от мира на острове под названием недавно он назвал тебя вульгарной?
Это заставляет меня выпускать коготки, хоть я этого и не хочу. А когда понимаю, что именно так веду себя, начинаю творить глупости, чтобы все исправить. Говорю такое, чего раньше ни за что бы не сказала, чтобы ему понравиться.
Например:
– Ой, какая милая музыкальная шкатулка.
То есть она и правда милая, весь этот антикварный магазин, в котором мы оказались, милый, и мы все невероятно мило проводим время, разъезжая по деревушкам, поедая мороженое и занимаясь всем тем, чем и положено в отпуске. Но при всем этом мои слова звучат странно и фальшиво, как будто я слишком стараюсь.
Кроме того, теперь каждый раз, когда я с ним разговариваю, у меня перед глазами всплывает дюжина маленьких пошлых картинок. Как побелели его пальцы, когда он сжал простыни, какими нежными стали его губы во время оргазма. Я от этого краснею и уверена, он это видит, сейчас я на этом уже не циклюсь.
Напротив, я не перестаю изумляться, как он ко мне близко, или тому, как для него должно быть непривычно быть таким милым и искренним относительно моих глупостей.
– И правда, милая, – говорит он и кладет мне руку на спину.
Он слишком, слишком уж много внимания уделяет этой шкатулке для человека, который так быстро возбуждается.
Разумеется, я прочла это на его лице, как только обернулась. Хоть, клянусь, я и не думала ни о чем неприличном. Просто мне было интересно посмотреть, сколько здесь людей, которые, вероятно, смотрят на нас, прежде чем я сделаю что-нибудь невинное типа… не знаю чего.
Положу ему руку на талию?
– Мэллори.
Или положу руку ему на задницу.
– Да? – отзываюсь я, но это лицемерно с моей стороны.
Я знаю, почему он практически прошипел мое имя, и отнюдь не потому, что он заметил сервиз наверху у окна. А потому что, завладев его задницей, я не могла перестать сжимать ее. Ну серьезно, кто же меня осудит? Она такая восхитительная под этими его шерстяными брюками. Упругая, но не слишком твердая, и большая, пропорционально остальному телу.
Как будто он очень-очень любит поесть, но не позволяет баловать себя слишком часто.
– Продавец рядом, – говорит он мне, я снова оборачиваюсь, но мне кажется, что она стоит в миллионе километров от нас, и, кроме того, я же не хватаю его за мошонку.
Хоть именно это я и сделала в следующую секунду.
– Боже мой, – произнес он, но меня останавливают не слова, а то, что он кладет руку на мое запястье, как только я схватила его за выпуклость между ног. Кроме того, он продолжает смотреть перед собой, будто ему все равно, чем я там занимаюсь, однако он не очень-то хочет, чтобы я прекращала.
– Я не могу перестать думать о твоем члене, – шепчу я, и теперь-то он точно не хочет мне помешать.
Он даже немного наклоняется вперед, чтобы лучше меня слышать. Хотя и продолжает притворяться, что ничего не делает.
– Мы в антикварном магазине, – информирует он, но я не могу игнорировать тот факт, что он не препятствует моей руке.
Он бы мог, если б захотел, он меня как минимум вдвое сильнее, но он этого не делает. А просто стоит здесь, застывший, пока я ласкаю нечто, уже совсем не такое мягкое.
– Тебе приятно? – спрашиваю я, хотя и так это знаю: я чувствую, как под моей рукой все твердеет, и когда мой большой палец оказывается на головке его члена, он не может удержаться, чтобы не начать двигать тазом вперед. – Мне приятно.
– Правда?
– Боже, да, очень – смотри, как он встал.
Он вздрагивает, но боюсь, он не может этого отрицать. Он так возбужден, что его брюки двигаются крайне непристойно, и если бы сейчас мне захотелось поступить жестоко… скажем, развернуться и уйти из магазина, он бы не смог последовать за мной, а вынужден был бы стоять здесь, перед керамическими уточками, и ждать, пока его член уменьшится достаточно, чтобы он смог обернуться к людям.
Чего бы мне совсем не хотелось в ближайшем будущем.
– Я хочу взять его в рот.
– Боже мой, только не здесь. Ничего здесь не делай, ладно? – говорит он, словно действительно верит, что я на это способна.
Он и впрямь думает, что я опущусь на колени и начну сосать у него прямо посреди магазина, хотя, честно говоря… Не так уж и сильно он ошибается.
– Ты не хочешь, чтобы я опустилась вниз?
Он чуть было не посмотрел на меня, прежде чем понял, что это не лучшая мысль. Куда лучше будет продолжать смотреть на керамических уточек, пока я долго и непристойно занимаюсь его твердым членом.
– Не здесь, – говорит он, настолько яростно, насколько это позволяет шепот.
Разумеется, его буквальные слова предоставляют мне огромную свободу, но я аплодирую ему хотя бы за попытку. Он выбрал правильный тон, хоть и не правильное возражение.
– Тогда, может, где-то еще?
Тут он уже смотрит на меня. Его взгляд потерянный и полный вожделения, губы слегка приоткрыты, словно только и ждут моего поцелуя. Он ждет, пока я потянусь и поцелую его.
– Как я должен на это ответить? – спрашивает он.
Мне ничего не стоит читать между строк: он хочет сказать да. Черт, может, он хочет сказать гораздо больше, чем просто да, просто не знает как.
– Могу предложить несколько вариантов, – говорю я, поскольку это представляется наиболее любезным. В продолжении – чуть меньше любезности: «Ты мог бы предложить вернуться в машину, сесть на заднее сиденье. Никто не заметит, если мое лицо окажется у тебя между ног, и…»
– Ладно, ладно, хватит.
– Ты уверен, что этого хочешь? Звучит так, словно ты не хочешь. У тебя такая эрекция… Держу пари, что, если б я продолжила, ты бы кончил прямо здесь.
– Боже.
– Хочешь, чтобы я засунула руку тебе в штаны?
– Нет-нет… давай просто вернемся в машину, ладно? Я хочу вернуться в машину.
Не могу перестать ухмыляться, когда он это говорит. Хотя он тут же передумал и сказал нет. Он совсем не хочет минет на заднем сиденье.
Но все равно его получает.
Я не могу удержаться, когда мы оказываемся в машине, и он пытается завести разговор о чем-то постороннем: о погоде, о лесе, у которого мы остановились, или о том, сколько, по моему мнению, Джеймс и Люси будут вместе. Словно он подгоняет меня светской болтовней, когда все, о чем я могу думать, – схватить его потрясающее тело и поцеловать его потрясающие губы – и то, и другое он позволяет мне сделать без всяких возражений.
Он откинулся на сиденье, его губы влажные, нежные и открытые. Все тело как натянутая струна под моими прикосновениями… пока я не добираюсь до его все еще твердого члена. После этого он совсем обмяк, а его бедра приподнимались сами по себе. Его большая рука опустилась на мое запястье, как и в магазине, но в этот раз иначе. Она не сдерживала меня, а скорее побуждала меня продолжать, двигаться вперед, делать все, что задумала.
Он не может говорить, но вместо этого может делать нечто еще. Например, засовывать язык мне в рот, когда мне наконец удается сделать поцелуй более глубоким и влажным. А когда я начинаю расстегивать его брюки, он помогает мне с ремнем. Он мне помогает, а значит, и правда хочет, чтобы я это сделала.
И это стало совсем неудивительно, когда я достала из штанов его твердый член. Не уверена, что «твердый» – подходящее слово, я вообще такого раньше не видела. Кожа вокруг влажной головки так натянута, что просто блестит, и пока я смотрела, на конце появилась капля смазки. Я даже увидела то, как она скользит вниз по откровенно великолепному основанию, хотя, честно, говоря, я слишком долго любуюсь. Примерно через час после того, как я загипнотизированно на него уставилась, он сидел ровно и заправлялся.
– Извини, – говорит он.
Нет, серьезно, он говорит «извини», как будто он меня против воли в машину затащил. А не так, как было на самом деле, ведь это я слюни пускала на его огромный твердый хер.
– Он крупный, да?
Крупный? Он только что сказал крупный? Он настолько далек от крупного, практически в другом измерении. То есть, я говорю не только про размер, из-за которого на него могли бы молиться друиды, но и идеальные пропорции. Он не толстый у основания и сужающийся к концу, как у некоторых парней. Он не сгибается влево и не качается, как у многих с большим размером.
Его член толстый, атласно гладкий и необыкновенно сладкий, это объясняет, почему я немедленно наклонилась, чтобы облизать его от основания до кончика. Разумеется, он сразу стал твердым. А после того как я осмелилась на нечто большее, как, например, отполировать весь след этой капельки смазки до самого верха, я почувствовала, как он повернулся на сиденье, словно собирался меня остановить. Он даже мне руку на плечо положил, универсально понятный жест, означающий: «Сейчас я тебя оттолкну».
Только он этого не делает.
– Оооо, боже, знаешь, тут люди. Я их вижу в окно, – говорит он вместо этого, мне же было немного сложно сразу ему ответить.
– Так ты хочешь, чтобы я остановилась? – спрашиваю, не ожидая ответа. Он просто качает головой, что значит нет, продолжая смотреть в окно, на людей, которые могут нас застукать. Рука на плече теперь скорее направляет меня.
Он правда хочет, чтобы я это делала. Он так этого хочет, что, когда я наклоняю голову, чтобы снова вылизать эту скользкую щель, он резко поднимает бедра. Стонет для меня, и его стон вонзается в разгоряченный секс. И за то, и за другое мне хочется его вознаградить.
– Тебе нравится? – спрашиваю я, на этот раз не жду ответа.
Я не жду, что он начнет пытаться произносить слова, смущенно и тихо. Я просто беру в рот головку его скользкого члена и сосу, пока у него не останется ни малейших сил сопротивляться.
– Да… – говорит он со сбившимся дыханием, а потом – даже лучше, – ты подводишь меня к этому так быстро.
От него это звучит как откровение. Словно он с трудом может в это поверить, хотя все довольно просто.
Он настолько возбужден, что его яйца становятся горячими, как угли, под моими пальцами, и когда я правильно угадываю его желания… сосу жестко и тру языком этот чувствительный выступ на внутренней стороне…
– Да-да, так, – говорит он, почти бездыханный и неожиданно развратный.
Член увеличивается у меня во рту, рука с плеча как-то уже перебралась в волосы. Знаю, сейчас он это получит, но прежде мне от него кое-что нужно, и это не так сложно получить. Все, что мне надо, – это работать и работать над этим большим и твердым, пока его бедра почти окончательно не оторвутся от сиденья. Пока все не станет влажным, и он прямо на вершине, прямо здесь…
– Скажи мне, – говорю я, и он отвечает машинально, не задумываясь.
– Соси мой член, – задыхается он, но мне не нужно.
Он уже кончает на мою руку. Он уже наслаждается этим так, что меня наизнанку выворачивает. Я чувствую, как пульсирует мой клитор, единожды, сильно, когда он это сказал, и глядя на него, словно закончив с ним, его оргазм переходит ко мне.
Хотя, разумеется, этого недостаточно. Мне никогда не будет достаточно, потому что, похоже, у меня с этим есть вполне реальная и большая проблема.
Для меня исчезают какие-либо рамки, когда дело касается его.
Глава 5
Я изо всех сил стараюсь доказать себе, что ошибаюсь по поводу отсутствия рамок. Ну, разумеется, ведь в противном случае я просто сексуальный маньяк, почему-то одержимый злейшим врагом. И да-да, знаю, едва ли он все еще мой злейший враг.
Но все же в социальном отношении это меня смущает. Я пыталась убедить себя, что и раньше такого не было, но только потому что я идиотка. Ведь все очевидно, если посмотреть на все прямо, то мне нужно ответить за несколько значимых глупых слов и поступков, хоть прежде они и не казались глупыми.
Я имею в виду, например, то, что однажды я сказала Люси, что считаю Арти самым ужасным человеком во вселенной. А отпуск начался с того, что я сказала Джеймсу, что хотела убить его за то, что он позвал парня, у которого я только что сосала на заднем сиденье автомобиля.
Когда все это всплывет, я буду выглядеть ужасно глупо. Как тупая и пустая девка, которая плюет на все свои принципы ради милого личика, отличной задницы и большого члена, несмотря на то, что я начинаю подозревать, что эти его достоинства ни в какой степени не повлияли на мое поведение. То есть Арти был самым красивым мужчиной, которого мне доводилось встречать и до того, как все это случилось. Он был красивым, когда говорил мне держать себя в руках или когда называл моего парня троглодитом.
Он красивый прямо сейчас, когда стоит над моей кроватью и спрашивает, не хочется ли мне яичницу на завтрак.
Но я сейчас думаю не о его красоте. Мне интересно, что именно он станет делать, если я скажу ему, что у меня рука между ног, прямо сейчас, под одеялом. Что прошлый час я сдерживалась, чтобы не мастурбировать только оттого, что он сказал соси мой член, а потом сам возбудился так сильно, что кончил мне на руку и на лицо.
Конечно, он весь побледнеет. Даже начнет извиняться, что мне в рот попало, но вот в чем проблема: такое его поведение не заставляет меня думать: ах, какой милый парень. И ни в коей мере не отталкивает меня, словно его обычная вежливость делает его менее мужественным.
Нет-нет-нет.
Это меня возбуждает. Даже больше, чем возбуждает. Я становлюсь дикой, я не могу даже ответить, когда он стоит здесь и непринужденно спрашивает меня про яйца. То есть, умом я понимаю, что он хочет обсудить со мной завтрак, но другая часть меня – та, что находит его скованность крайне очаровательной, не может воспринимать это так же.
Думаю, он сдерживает себя, чтобы не смотреть на мое тело. Его взгляд хочет скользить вниз по одеялу и следить за моими движениями под ним, но он старается смотреть мне в глаза. И все, что он говорит про разбивание, поджаривание, переворачивания и… что там еще?
Это все напускная непринужденность. Я знаю, так и есть, потому что, когда он понимает, чем именно я занимаюсь, все слова умирают у него на языке. Обращаются в пыль и разлетаются, вместе с натянутой улыбкой, которая стоит ему таких усилий.
– Ты… правда это делаешь? – наконец ему удается, вижу, что не без труда.
Читать бесплатно другие книги:
