Живые тени ваянг Странник Стеллa
— Это иностранные репортеры снимали… Случайно газета оказалась у Курта Хайнца, немецкого художника, который приехал на Бали писать этюды. Ах, сколько тогда у нас их было! Вот, например, бельгийский художник Жан[84] прожил на Бали двадцать шесть лет и умер совсем недавно… Столько картин он оставил после себя!
— Ну, а Курт Хайнц? — Бима горел нетерпением услышать главное.
— Ах, да… Так вот, он решил подарить эту немецкую газету нашему музею, но там девушки узнали на снимке меня и пригласили… Вот так я и познакомилась с ним. И Курт дал мне газету. А позже даже портрет написал…
Бабушка элегантно взмахнула рукой и показала на портрет, который висел за ее спиной. Казалось, что он здесь был целую вечность, сколько помнил себя Бима. Стройная молодая женщина с открытым легкому ветерку лицом, с той же ямочкой на щеке и с распущенными волосами, в белой короткой кофточке «в талию»[85] и темно-зеленом саронге стояла на фоне «райского» сада. Сзади нее росло огромное дерево с широкой пышной кроной, усыпанное плодами манго, как елка — игрушками. Их тонкая кожица блестела на солнце, отливая оттенками теплых тонов — от ярко-желтого, переходящего в оранжевый, и до темно-красного. Плоды, собранные в тяжелые гроздья, походили на крупные гроздья винограда, — ветки вот-вот сломаются под их тяжестью. Казалось, что эти плоды испускают медовый аромат, он как будто просачивался сквозь холст… А справа от Интан цвел обсыпанный желтыми цветами джипун. Точно такой цветок был подоткнут за правое ухо.
— Наверное, влюбился, — многозначительно улыбнулся Бима, — если даже портрет написал.
— Не скрою — да. Поэтому и не уезжал на Родину лет… пятнадцать.
— А ты?
— Что я? Я ведь горячо любила только одного мужчину — своего Ади. Поэтому и не вышла замуж еще раз… А мы с ним даже ни разу не отметили его День рождения — 20 февраля. Летом поженились, а осенью — разлучились…
— Не грусти, ты сама же говорила, что люди не умирают. — Бима хорошо помнил ее уроки и был даже доволен, что представился случай не бабушке успокаивать его, а ему — бабушку. — Сейчас дедушкина душа живет новой жизнью, мы просто не видим ее… А если встретимся когда-нибудь? Может такое произойти?
— Конечно, может. Да… — Интан замолчала, задумавшись. — Действительно, не стоит горевать, тем более — сегодня, когда у него День рождения…
А про себя она подумала: «И как же я не буду горевать, когда „черный“ сентябрь девятьсот шестого года забрал у меня мужа Ади, отца Агуса Хериянто, маму Булан и сестренку Диан?.. Правда, дал взамен сына Виру, твоего отца, которого потом все стали называть „Вира, родившийся в год пупутана“. Вот почему я называю тебя „самый любимый внук“»…
— Жалко, что я не помню своего отца… — Бима задумчиво посмотрел на молодую бабушку на фоне сада. — И маму тоже…
— Бима, дорогой, я уже много раз рассказывала тебе о том, как через несколько месяцев после твоего рождения они погибли, защищая остров от японских захватчиков. В тысяча девятьсот сорок втором году… — Бабушка замолчала, о чем-то раздумывая, а потом добавила:
— Ну вот, и о тебе тоже можно сказать: «Бима, родившийся в год захвата Бали Японией»…
— Мы же договорились, что не будем сегодня о грустном, — несмело вставила реплику Ванги. — Ой, что это? — она испуганно вскрикнула и подняла руку, подавая знак замолчать.
— Где? — шепотом спросил Бима, на что Ванги лишь молча указала на потолок. Или на небо?
«Келод»[86] послышался мерный гул. Он был совсем не громким, но монотонным, как будто играли на одной ноте «До»: до-о-о-о…
— Видимо, Батур [87] опять просыпается, — произнесла Интан, — давно этот вулкан не подавал свой голос.
— А-а-а, мы от него далеко… Давайте лучше полюбуемся нашей молодой бабушкой, — предложила Ванги.
Она осторожно взяла в руки старую газету и свела брови на переносице:
— А что это за бусы? Они были красивыми?
— О-о-о, это жемчуг — подарок папы. В нашей семье его очень любили. Жемчуг отгоняет злых духов и оберегает от болезней и несчастий. А сама подумала: «Вот и мама ушла из дома в таких бусах…»
— А на блюде джипун?
— Да, Ванги, это самый любимый мой джипун, ярко-розовый!
— Бабушка, так ты же говорила, что он тебе не нравится! И нам не разрешила посадить розовый джипун в саду, когда достроили дом! — Бима не скрывал удивления.
— Это уже после пупутана я разлюбила красный цвет. И даже — розовый… Ну что? За стол, а то мы здесь так и просидим до ночи, а там куриное сате[88] остывает!
Через три дня Бима с группой оформителей был уже в Пура Бесаких, в том самом храме, который получил статус матери всех храмов и второе свое название — Храм Матери. Величественный комплекс из нескольких десятков строений занял семь террас западного склона Гунунг Агунга. Учитель говорил, что его строительство началось еще в одиннадцатом веке, а историки утверждают, что камням, заложенным в фундамент, более двух тысяч лет.
Чтобы попасть в главный храм этого комплекса Пура Пенатаран[89], нужно пройти через «расколотые» ворота по длинной дороге со ступеньками вверх, которых так много, что их никто не может пересчитать. Дорога выведет в основной двор, где располагаются гробницы, обернутые красными, черными и белыми тканями и украшенные венками из цветов. А венчается храм огромной статуей Гаруды, под которой стоит трон Тримурти — верховного божества из индуистской троицы: Шивы, Брахмы и Вишну.
По этой дороге со ступеньками Бима уже пробежал не один раз, пытаясь пересчитать их и каждый раз сбиваясь со счета. Но вот подняться от Пура Бесаких на вершину Агунга… Это осталось пока лишь мечтой. Учитель сказал, что если пройти по тропе на вершину горы, окажешься рядом с земной обителью богов. Но эта прогулка займет несколько часов и не входит в программу отряда молодых оформителей. А жаль… Бима очень хотел бы побывать на вершине горы.
— Команг[90], смотри, смотри, змея!
Хрупкий подвижный юноша, со стороны — совсем подросток, пугливо отпрыгнул от края плато, на котором стоял рядом с Бимой. Команг был намного младше всех молодых оформителей, приехавших наряжать храм, и потому над ним легко было подшутить. Ко всему прочему, он был еще и особенно суеверным. Конечно же, его сверстники тоже отлично знали всех богов и делали им ежедневные приношения, тоже любили выступать на церемониях, когда можно наряжаться в костюмы мифических героев и демонов. Но у Команга вера в богов порой доходила до исступления.
— Испугался? Да ты вниз посмотри! Там — змея! — Бима осторожно взял за руку своего нового друга и подошел поближе к краю плато.
Внизу простирался пейзаж, который не смог бы вместиться ни в одно художественное полотно. У подножия горы ярко-зеленые луга с высокой сочной травой перемежались с участками вечнозеленого девственного леса, а прямо под плато устремлялись в небо высокие ступы храмов, как ступеньки в небо. Издалека они походили на конусные детские пирамидки: самой нижней была большая ступа, а самой верхней — маленькая, и венчалась она резным закругленным набалдашником, словно храм, чтобы блеснуть изяществом, надел миниатюрную шапочку. Рядом с высокими храмами со ступами твердо стояли на ногах другие строения, они поддерживали небеса плоскими красными крышами с кокетливо загнутыми четырьмя углами и остроконечной верхушкой. И весь этот храмовый комплекс утопал в зеленом царстве из вековых деревьев с широкой кроной и густыми ветвями. А на этих деревьях всегда шелестят листья — именно они нашептывают людям древние легенды о богах.
«Эх, быть бы великаном, — подумал Бима, — можно было бы побегать по этим ступам…»
Совсем внизу, правее, сиял, словно голубое блюдце под солнцем, бассейн с геотермальной водой. Вот где нужно обязательно искупаться, чтобы очистить душу от грязи! И здесь же тянулась вверх, по-змеиному изогнувшись, дорога, по которой ехали машины. Все они направлялись к Пура Бесаких, видимо, везли статуи и декорации, маски и костюмы для церемоний, и конечно же — еду, ведь всем гостям нужно будет что-то есть и пить.
— Это — змея? — надулся Команг. — А я думал — настоящая…
— Эй, Бима, Команг, идемте, учитель зовет, здесь привезли куклы! — несколько ребят махали руками в сторону одного из храмов, возле которого только что остановился маленький грузовик с кузовом, затянутым тентом.
Когда они подошли к машине, трое ребят — Тирто, Юда и Сламет[91] — выгружали из нее длинные плоские короба из тонких бамбуковых прутьев. В них лежали куклы, специально сделанные для церемонии Эка Даса Рудра, точнее, для представления, которое обязательно будет, и не одно, на этом празднике.
— Смотрите внимательно, короба с готовыми куклами нужно занести в храм, а те, что с заготовками — отставить в сторону. Будете доделывать! — учитель Кетут Райендра[92] был строг, как всегда.
— А здесь — моя кукла! — похвастал перед Комангом Бима. — Вот эта!
На самом верху короба лежала плоская кукла длиной примерно семьдесят сантиметров, присоединенная к бамбуковому стержню. Этим стержнем можно было управлять, и тогда голова ее и торс двигались, как пожелает кукловод. К рукам были прикреплены легкие палочки-чемпурины, которыми тоже можно двигать, и тогда кукла поднимет одну или обе руки, может взмахнуть ею, и не обязательно всей рукой — на локте также находится крепление.
— Ух ты, красивая! — Команга только что приняли в коллектив молодых художников вроде подмастерья-подсобника, и он уже с первого дня начал проявлять к куклам необычайный интерес.
— Все туловище — золотое, а на саронге — тоже золотые узоры! И сколько дырочек! Ты что, каждую вырезал?
— Конечно! — Бима нежно погладил ажурный саронг куклы.
— Видишь, какой узор мелкий? И каждую деталь нужно закрашивать отдельно… А лицо? Здесь есть и нос, и губы… А это — уши!
Плоская голова куклы была действительно искусно вырезана, а лицо имело благородное, немного женственное, выражение, правда, чуть надменное. Тонкая работа даже создавала видимость объема.
— Ты из картона ее сделал? — не унимался Команг.
— Что ты! Кукла — из кожи буйвола… Да, ты, наверное, подумал, что это девушка?
— А разве нет? У нее длинные волосы уложены в высокую прическу…
— А грудь? Видишь, здесь только маленькие пилочки… Это парень, и зовут его Самиаджи[93].
— Эй, Команг, ты уснул? Помогай выгружать машину! — недовольный Юда прервал их разговор.
Несколько часов ушло на то, чтобы разобрать весь реквизит, а для представления нужны не только куклы, но и декорации, а также предметы, без которых не обойтись: ширмы, различные подставки и приспособления. Среди них, например, есть нечто вроде пестика — его кукловод держит между пальцами правой ноги и ударяет им по стальной пластине, чтобы создавать шумовые эффекты или дать знать музыкантам, когда приступать к игре. Но особенно нравилась Биме лампа-бленчонг [94] на кокосовом масле. Она горит в ночи таким трепещущим, необычайным светом… Светильник сделан в виде волшебной птицы Гаруды, той самой птицы, на которой путешествует Бог Вишну, и которая уносит на вершину Гунунг Агунга уходящих в мир иной праведников. Когда еще не было электричества, такие лампы зажигали для того, чтобы освещать помещения, а сейчас же для спецэффекта — для создания таинственной и волнующей атмосферы.
В церемонии Эка Даса Рудра предполагалось участие нескольких тысяч кукол: в каждом спектакле — не меньше двухсот. Так что у приехавших из Денпасара ребят работы было предостаточно. Здесь же находились другие группы оформителей: одни очищали от сухих листьев территорию и натирали до блеска мраморные изделия, а также статуи из белого и черного камня, другие — устанавливали новые скульптуры, привезенные на таких же мини-грузовичках.
Бима перекладывал плоские куклы и любовался ими. Любой, даже тот, кто не разбирается в них, легко бы определил, что это за персонаж: положительный или отрицательный. Любимых героев выдавал их «алус»[95]. У кукол был вытянутый силуэт, тонкая талия, легкий наклон головы с прямым профилем лба и носа, выразительные глаза, закрытый рот. На голове — волосы, уложенные в красивую прическу или изящный головной убор. Его кукла Самиаджи как раз и относилась к такому типу.
Отрицательные герои были сделаны по типу «касар»[96]. Они имели более приземистую фигуру, растопыренные или же сложенные в виде фаллоса, пальцы, выпученные круглые глаза, оскаленный рот с выпирающими клыками или же с желтыми некрасивыми зубами, толстый мясистый нос.
А вот объединяло их то, что все эти куклы были вырезаны с необычайным мастерством: тончайшая ажурная резьба рисунка костюма и головного убора создавали изысканные по своей узорности тени. Иначе и быть не могло: кукол готовили для театрального представления специально к церемонии Эка Даса Рудра.
Когда на храмовый комплекс Пура Бесаких начали ложиться сумерки, пришлось прекратить работу. Лучше продолжить с утра, на рассвете. И юные оформители устроились на бамбуковых плетеных ковриках, где можно, наконец, и расслабиться, вытянув ноги. А ноги гудели еще как: и не оттого, что много протопали, а от неудобной позы, в которой приходилось мастерить.
Бима снял саронг и укрылся им, как покрывалом, от комаров и мошек. Спать совершенно не хотелось: новая обстановка и наплыв информации действовали возбуждающе, будоражили воображение. Некоторые ребята тоже еще не сомкнули глаз, слышно было, как они потихоньку перешептываются. И вдруг на фоне этого тихого говора, звона цикад и редких приглушенных вскриков ночных птиц Бима услышал те самые звуки, которые были в Денпасаре на Дне рождения дедушки. Мерный гул на одной ноте — «До» не прекращался.
— Это ракшасы завывают, — горячо зашептал ему в правое ухо Команд — они всегда по вечерам пляшут вокруг дома и пугают людей. Они все могут: кричать по-обезьяньи, шелестеть крыльями как летучие мыши, и даже превращаться в птиц…
Как бы в подтверждение версии Команга, где-то резко вскрикнула сова. Через несколько минут крик повторился, еще громче и тревожнее. Потом послышался совсем рядом, за окном, шум крыльев. Кто это был? Ведь совы летают бесшумно.
— Команд не нагоняй страха, мы не в школьном лагере.
— Точно говорю, это — ракшасы, — не унимался тот. — Они поедают людей… А могут вселиться в них, а потом терзать их изнутри… Пока люди не сойдут с ума…
— Прекрати! Я уже вышел из того возраста, чтобы пугать меня такими сказками, — Бима уже не знал, как остановить своего друга.
— А прогнать их может только восходящее солнце…
После этой фразы Команд наконец, замолчал, и Бима услышал его мерное посапывание.
Наутро продолжили работу. О звуках, которые ночью раздавались в окрестностях, никто не говорил. Бима тоже не стал «высовываться»: еще подумают, что ракшасов испугался.
Незаметно пролетело несколько дней.
Ребята, как обычно, работали с куклами, когда любопытный Команг спросил у Кетута Райендры:
— Учитель, а когда мы будем делать маски?
— Не скоро, Команг. Этому нужно долго учиться…
— Почему?
— Нужно знать обряды, церемонии, молитвы, магические заклинания… Нужно уметь самому находить материал для маски, видеть сны с новыми масками, советоваться со священником… Короче, много чего нужно знать и уметь…
— О-о-о, я и не думал, что это так трудно… И все равно — хочу научиться!
— Это не трудно, Команг, ведь научиться можно всему. Главное, мастер должен быть очень терпеливым, порой над одной маской он работает не меньше четырех месяцев… Вот Бима у нас — усидчивый… А ты не вытерпишь и десяти минут…
— Четыре месяца? — Команг откровенно удивился. — Да за это время можно столько сделать…
— А я знаю, что такая маска стоит очень дорого, — вступил в разговор Тирто. — Мне брат рассказывал об этом, он учится делать маски.
— Сколько? — загорелся Команг.
— Очень много, — таинственным шепотом ответил Тирто и замолчал.
— Такие маски имеет право делать не каждый мастер, — заметил Кетут Райендра. — Вот маску Баронга[97], например, можно изготовить только с благословения жреца, и то, если эта маска придет во сне, или еще какой случай произойдет… Бывает, что до конца своей жизни мастер так и не сделает ни одной маски Баронга.
Разговор прервал невысокий перенек, он торопливо шел со стороны корпуса, где находились организаторы предстоящей церемонии:
— Пак[98] Кетут! Ваш заказ выполнен! Пришла посылка!
— Спасибо, Сусила[99], за хорошую новость!
Поблагодарив паренька, учитель обратился к ребятам:
— У нас закончились некоторые материалы, и я заказал их. Посылку привезли на лодке в деревню Туламбен[100], здесь недалеко. Коробка совсем легкая, в ней украшения для кукол — бусы, серьги, заколки для волос. Кто хочет пойти?
— Я! — первым поднял вверх руку Команг.
— Нет, надо кого-то постарше…
— Я бы пошел, но вот нога… — Юда поднял правую ногу и показал небольшую ранку, — на острый камень наступил…
— Я предупреждал, чтобы взяли сандалии! — в голосе учителя послышалось раздражение.
— А он не умеет в них ходить, они у него слетают с ног… — Тирто ехидно хихикнул и спрятался за спину Сламета, он знал, что от Юды и тумака можно получить.
— А если мы с Комангом вдвоем пойдем? — в этой роковой фразе Бимы был даже не вопрос, а утверждение.
Кетут Райендра бросил на него проницательный взгляд:
— Хорошо. Отправитесь завтра утром. Только осторожно, на камни не наступите, или — на змею…
Команг вздрогнул, но его лицо оставалось серьезным — он не хотел показывать свой страх перед змеями.
Так и порешили.
Глава 3
Вулкан прогневался
Давно это было. Когда земля цвела цветами, разрасталась могучими деревами, плодоносила диковинными фруктами и тяжелела от расплодившихся животных. Они чувствовали себя как в раю: паслись на сочных зеленых лугах, отдыхали под кронами вековых деревьев, пили воду из целебных живых источников. И благодарили богов за столь щедрые дары. Но однажды земля начала тяжелеть под бременем тварей, переполнивших ее, а потом и вовсе не выдержала и провалилась в недра Паталы[101]. Бог Вишну решил спасти землю и обратился в огромного вепря с телом, похожим на грозовую тучу, с глазами, похожими на звезды. И спустился он в Паталу, и поддел землю клыком, и вытащил ее из водных недр наверх.
В то время могучий асур[102] Хираньякша, сын Дити[103], тоже был в Патале, и он увидел, как гигантский вепрь несет на клыке землю, а с нее течет вода и затопляет подземные чертоги асуров и нагов[104]. И напал Хираньякша на вепря, чтобы отобрать у него землю и завладеть ею.
А Вишну в облике вепря не сдавался. Он затеял с могучим асу-ром Хираньякша смертельную битву, и победил в ней, и вынес землю из Паталы, и поставил ее посреди океана, чтобы никто не мог ее сдвинуть с места и чтобы земля больше никогда не проваливалась.
Прошло много времени, когда царем всех асуров, а также дайтьев[105] и данавов[106] стал могущественный Бали, потомок брата Хираньякша — Хираньякашипу[107]. Благочестием Бали превзошел не только своих предков, но и всех, живущих в трех мирах — небесном, земном и подземном, и обрел власть над Вселенной. А для этого вступил он в борьбу Богом Неба Индрой. Не так просто победить Индру, но Бали добился власти над тремя мирами и стал править в одиночку, не разделяя этой власти с богами.
Но вот пришел к нему Бог Вишну, воплотившийся в карлика Вамена, и попросил у Бали кусок земли, чтобы построить хижину. Столько, сколько он отмеряет своими шагами. Задумался Бали: ну какие же могут быть шаги у карлика? И — согласился. И даже — посмеялся над гостем.
Бали был гордый и щедрый, а еще — и доверчивый, и потому не отказал карлику. Но тут вдруг вырос карлик Вамен до белых облаков и покрыл это небо своим первым шагом. Вторым шагом он покрыл всю землю, остановился, подумал-подумал и… пощадил благородного Бали, сделал третий шаг совсем коротким. Так что остался во владениях Бали подземный мир — Патала, который потом стали называть Бали-сатма. Боги же вернули себе власть над Вселенной, а асуры были изгнаны в подземный мир.
Сейчас уже трудно доказать или опровергнуть эти факты, но вот то, что Бали действительно стал правителем подземного мира, Паталы — этот факт ни у кого не вызывает сомнения.
С рассветом Бима и Команг вышли на тропу, которую подробно им описал учитель. Заблудиться здесь невозможно — дорога была широкой и утоптанной, видимо, деревенские жители часто ходили на Гунунг Агунг просить у богов снисхождения, а может — купаться в теплом источнике. Тропа пролегала по широкой долине и лишь несколько раз «прорезала» краешек леса. Даже здесь вековые деревья казались великанами — настолько высоко поднимались они в небо, а если уйти в глубь леса, и вовсе попадешь в джунгли.
Бог Солнца Сурья выкатывался из-за горизонта, как гигантский апельсин, и по привычке оглядывал свои владения: все ли в порядке, никому не требуется помощь? Он распахивал свой золотой плащ, поднимал высокий кубок с божественным напитком и расплескивал его по небу. Из ночного темно-синего оно превращалось в светло-голубое, а солнечные лучи, опьяненные тягучим, словно сироп, напитком, становились длинными и острыми. Они устремлялись вниз, на землю, согревая ее. И разрастались кроны деревьев, и поднималась густая трава, и раскрывались яркие, фантастические бутоны цветов.
— Бима, я понял уже, что делать маски очень сложно и… долго. А куклы? Я могу быстро научиться? — Команг шел сзади, не отставая ни на шаг.
— Куклы тоже не так уж быстро получаются, — заметил Бима. — Например, своего Самиаджи я делал больше месяца. Ну, а учиться… Кому-то хватит и года, а кому-то — еще больше…
— Так долго?
— Это гораздо быстрее, чем научиться делать маски.
— Бима, а я знаю, где растет священное дерево[108]… — Команг сообщил эту новость полушепотом, как будто его мог услышать еще кто-нибудь.
— Какое дерево?
— Из которого делают маски… А если я тайком от всех попробую сделать маску Баронга?
— Не получится, Команг! Ты же не знаешь, с какими молитвами нужно подойти к дереву и какие подношения сделать богам… Только после этого можно вырезать из дерева заготовку.
— А потом?
— Потом принести домой, вымочить в воде и положить на несколько месяцев в укромном месте…
— Опять так долго ждать?
— И перед тем, как сделать первый надрез, нужно опять провести специальный ритуал… И в конце работы — тоже. Но главное — нужно знать одну магическую букву. Ее надо написать на маске Баронга, отблагодарив богов.
— А букву для чего? Чтобы маска тоже стала магической?
— Да. Но эта магическая сила не вечная, ее нужно время от времени обновлять на кладбище.
— Я слышал, что маски кладут на могилы, — опять прошептал Команг.
— Не на все. Только на могилу почитаемого человека… И тогда его дух перейдет в маску… А потом и к тому, кто ее наденет… К актеру. Поэтому после представления волосы и бороду Баронга омывают водой, а воду дают зрителям. А потом относят маску в Храм Смерти[109], храм Шивы. А мы с тобой в какой храм сейчас идем?
— В Пура Деса! [110] В храм Брахмы!
— А еще есть Пура Пусех[111], храм Вишну. И эти три храма и составляют комплекс Кахьянган Тига[112].
— Да знаю я! Ты меня постоянно учишь… — Команг говорил громко и с выражением, словно рассказывал у доски стишок.
— Стоп! — перебил его Бима. Он поднял вверх руку и прислушался.
Опять что-то мерно гудело, но уже сзади, за их спиной. «До-о-о-о», — на одной низкой ноте тянулся долгий звук, не переставая.
— Я же говорил, что это ракшасы завывают… — Команг перешел на шепот, словно они его могли услышать.
— Подожди ты! — Бима не дал ему продолжить и снова прислушался. Да, шумело где-то в горах, и он начал беспокоиться.
— Команг, пойдем быстрее, нас ждут в храме… А про ракшасов… Ты же сам говорил, что они исчезают с восходом солнца…
С небольшого холма они увидели деревню. Хижины, спрятавшиеся под соломенными крышами, стояли в небольшой низине, вплотную прижимаясь к рисовым полям. А вот и крыша храма Пура Деса! Она возвышается над деревенскими строениями своими ступами — несколькими ярусами крыш. До деревни — рукой подать, так что вскоре Бима и Команг были уже на месте.
Их встретил священник в белой мантии, не закрывающей плеч и шеи, с длинным ожерельем из пальмовых листьев на загорелой груди и в высокой шапке в виде короны, украшенной золотым орнаментом. Венчал корону блестящий острый наконечник.
— Проходите, — приветствовал он гостей и направился к помещению, из которого доносились ароматы мускатного ореха[113] и душистого лимонного сорго [114]. — Называйте меня Иман Гунтур[115]. А вас как зовут? Вот и хорошо… Ну что же, Бима и Команд передохните с дороги и немного перекусите. Наверное, не завтракали?
Ребята молча переглянулись: неплохо было бы и пожевать чего-нибудь.
Они прошли за священником в помещение вроде столовой и, прикрыв за собой дверь, расположились на плетеных из бамбука ковриках. Здесь уже сидела миловидная девушка в зеленом саронге и нарядной желтой кебайя.
— Угощайтесь! — улыбнулась она и, сложив ладони лодочкой для приветствия, пододвинула к ним металлический поднос с небольшими кулечками в виде конусов из пальмовых листьев.
Юные гости ответили на приветствие и, сдерживая себя, неторопливо развернули кулечки. В них оказался рис с овощами и по брикетику темпе[116]. Блюдо было еще теплым и испускало тот самый аромат, который возбуждал аппетит еще во дворе.
— Кушайте, кушайте, я уже позавтракал. — Иман Гунтур присел рядом и отхлебнул из высокой кружки зеленый чай с корицей. — Как дорога? Не страшно было идти без проводника?
Биму подмывало спросить у священника о шуме, который он слышал по дороге, но так не хотелось отрываться от еды. К тому же, одолевало сомнение: а если хозяин храма подумает, что он просто испугался?
Иман Гунтур сам завел об этом разговор:
— Как там, в Пура Бесаких? Идут приготовления к церемонии?
— О, да, столько людей… и машин…
— Мы говорили президенту Ахмеду Сукарно, что неправильно выбран день церемонии Эка Даса Рудра. Но как перенести ее на другой день, когда уже столько иностранцев успели пригласить? Со всего мира! И вот теперь гневаются боги… Слышали?
— Так это боги? — удивленно воскликнул Бима.
— А кто же еще? Или вы думали, что это ракшасы вас пугают? — Иман Гунтур засмеялся, будто слышал их разговор на тропе.
Девушка вышла, и тут же вернулась с небольшой плетеной коробкой в руках, не длиннее тех, в которых лежали куклы, и молча подала ее Биме. Он бережно подхватил ее, словно там лежали сокровища, и подал знак Комангу: пора идти.
Уже во дворе храма Бима обратил внимание, что небо немного потемнело, как будто бы собирался дождь. «Странно, — подумал он, — с утра было так ясно… Впрочем, тропические дожди начинаются неожиданно».
Они дошли до середины холма, по которому было так легко спускаться к храму. Бима еще раз оглянулся, словно прощаясь с деревней, еще раз пробежал взглядом по зеленым рисовым полям. Он стоял лицом к деревне, когда почувствовал спиной теплую волну воздуха «келод» — со стороны гор. Это тоже показалось странным, ведь с гор обычно дует прохладный ветер… А потом произошло нечто, еще более удивительное: там, впереди, где стоит великан Агунг, а за ним — чуть пониже красавцы Абанг и Батур, прогремел сильный гром. Его раскаты были совсем не такими, как во время грозы. Они походили на огушительный хлопок, как будто лопнул гигантский воздушный шар. Но не на вершине горы, а под горой. После хлопка загрохотали камни, это взбешенный Агунг начал разбрасывать их вокруг себя. Он будто сражался с невидимым врагом, пытаясь уничтожить его. Это было не так просто, и тогда Гунунг Агунг применил другой прием: он взметнул ввысь из своей вершины мощный столб дыма, который сразу же начал закручиваться в крупные кудри, а с них посыпался черный-черный пепел.
Несколько секунд, а может быть, и доли секунды наблюдал такую картину Бима. Вторую волну воздуха со стороны гор уже нельзя было назвать теплой, она обжигала и колола тело, как будто разогрели на костре огромного ежа. Запястье правой руки до боли сжимал Команд а в левой Бима держал короб с бижутерией, как самый ценный предмет — у сердца. Всего одна мысль успела пробежать в голове: «А как же там, в Пура Бесаких, без бус?..» И его накрыл с головой стремительный поток горящего воздуха из преисподней.
Волна раскаленного воздуха была такой мощной, что два маленьких человечка, оказавшихся у нее на пути, стали двумя спичинками для великанского костра. Поток вулканических газов, пепла и камней лизнул огненным языком все, что было в долине: деревенские дома и храмы, людей, которые поклонялись богам, собак, которые до этого выли и скулили, беспокойных, кудахтающих, кур и даже… рисовые поля. Он стремительно пролетел, как и положено ветру, а за ним уже двигался лахар[117]. Вязкий и плотный, как бетон, лахар полностью накрыл долину…
В Патале, на одной из подземных райских планет, на той, где правил могущественный Бали, в этот день царило оживление. К дворцу непрерывно подъезжали колесницы, запряженные в небесных коней — драконов. И выходили из них нарядные гости. Они прогуливались по саду, наслаждаясь удивительным видом, вдыхали ароматы цветов и фруктов и слушали трели сладкоголосых птиц.
Гости проходили через чанди бентар, затем — через золотые открытые двери дворца в огромный мраморный зал, предназначенный для таких многочисленных собраний. Давно здесь не было такого столпотворения. И вот сейчас, наконец, разленившиеся слуги начистили до блеска полы и зажгли золотые лампы, висевшие на каждой стене почти под потолком. Светильники горели не для того, чтобы освещать помещение — с такой задачей жители подземного мира отлично справлялись самостоятельно: у каждого из них горели на шапке драгоценные камни. Ну, а лампы служили для создания обстановки торжественности, чтобы никто не забывал о величии мира, в котором он живет.
Потолок зала местные мастера украсили бирюзой, изумрудом, янтарем и горным хрусталем. Такими же камнями они инкрустировали огромное панно со сценой грандиозного сражения, которое произошло в такие стародавние времена, что стало историей. Но эта битва напоминала жителям подземного царства о том, что не всегда в этом мире спокойно, бывают и тяжелые времена.
Гости постепенно заполняли зал и удобно располагались на мягких коврах, которые слуги только что постелили. Возле золотого трона, украшенного плетеным кружевом из желтых нитей, стоял слуга с большим розовым опахалом из перьев райских птиц. Наконец, когда все расселись, появился и сам Бали, в праздничной одежде, расшитой золотом, в высокой шапке со сверкающим глазом — бриллиантом.
— Приветствую вас, уважаемые асуры, а также дайтьи, данавы и наги! Приветствую всех, кто явился по моей просьбе со всех семи планет Паталы! Сто двадцать лет не проводил я такого собрания, с того дня, когда великий Гунунг Агунг рассердился и выплеснул в наземный мир всю свою злость и желчь. Вот и сегодня он так разбушевался, что и у нас стало жарче обычного.
После этих слов слуга особенно усердно замахал опахалом, а присутствующие одобрительно закивали.
— Мы почитаем Бога Пасупати[118] за то, что он положил первый камень столь величественному сооружению, как священный Гунунг Агунг. Не случайно поселились там боги. И потому мы не можем противостоять силе Агунга, чтобы уничтожить или разрушить его. С другой стороны, мы не можем допустить, чтобы разгневанный Агунг стер с лица земли храмовый комплекс Пура Бесаких, получивший статус Храма Матери. Тысячу лет является Пура Бесаких для жителей острова культовым центром… А сегодня он может быть разрушен. Что скажете, уважаемые гости? Можем ли мы спасти храм?
— Из тех девяноста шести магических способностей, которые создал я, для Гунунг Агунга не подходит ни одна, — откликнулся демон Бала, сын данавы Майи.
Его красное лицо с выпученными глазами и с большим ртом, из которого торчали клыки, было явно звериным, как и длинные когти на руках и ногах, но туловище, разодетое в атласный красный плащ, подчеркивающий царскую принадлежность демона, было человеческим.
— Моей магией хорошо пользуются женщины, особенно — для соблазнительных игр…
При этих словах демон Бала замолчал, окидывая взглядом собравшихся. Среди них он узнал кое-кого из тех, кто побывал в его владениях. Видимо, и те уже поняли, что со всеми приехавшими сюда мужчинами местные женщины предаются любовным утехам, напоив их дурманящим напитком. И после этого гости, уверенные в своей силе и неотразимости, начинают мнить себя богами.
— Да-а-а, — вздохнул демон Бала, — моя магия не подойдет для горного великана Агунга…
— Хорошо! Я понял! — в голосе правителя Паталы чувствовалась неудовлетворенность, видимо, он хотел услышать от демона другой ответ. — А что думает царь нагов Васуки? Твое владение считают самым прекрасным местом в мире… Говорят, по красоте оно превосходит небеса Индры!
Поднялся с места царь нагов в расшитых золотом одеждах, которые подчеркивали его статную фигуру с человеческим лицом, однако не могли скрыть изгибающихся, мерцающих зеленым цветом, змей — вместо ног.
— О красоте нашего царства известно всему миру! И мы гордимся этим.
Васуки сделал шаг к трону Бали, и его ноги-змеи сначала разбежались в разные стороны, а потом собрались в клубок.
— Гордимся мы и тем, — продолжал царь нагов, — что не знаем ни бед, ни несчастий, ни времени, ни старости. Мы пьем соки и эликсиры из чудодейственных трав, купаемся в целебных источниках и не испытываем усталости. Но мы привязаны к материальному, и потому не имеем права принимать очень важные решения, особенно если после этого может измениться жизнь миллионов людей…
Бали пронзил Васуки своим проницательным взглядом и, взмахнув рукой, дал понять, что нет смысла тому продолжать свой рассказ. Потом он свел брови над переносицей, на секунду задумавшись, кому бы еще предоставить слово, и громко произнес:
— Хочу послушать учителя всех магов и чародеев, нашего самого талантливого архитектора… — и Бали остановил свой взгляд на царе асуров Майе. — Чтобы создавать дворцы, подчеркивающие богатство и могущество его владельцев, нужно обладать серьезными знаниями… А о тебе, данава Майя, о твоем таланте создавать дворцы по подобию райских и украшать их драгоценными камнями, рассказывают удивительные истории.
— Спасибо, уважаемый Бали, за такую честь — выступить на великом собрании! Но я знаю только материальное и в другой сфере боюсь ошибиться…
Царь Майя замолчал и посмотрел на свои руки, любуясь крупными перстнями с изумрудами и рубинами почти на всех пальцах. Потом он вспомнил, что говорил речь, и продолжил:
— Уважаемый Бали, среди всех нас ты самый преданный своему делу и самый удачливый царь. Давно уже стал легендой тот случай, когда Верховная Личность Бога воплотился в облик карлика-брахмана Ваманадевы и пришел на жертвоприношение, устроенное тобой. И ты, владевший тогда тремя мирами, пожертвовал Ваманадеве все, что имел. За такую щедрость к тебе не только вернулись богатства, но и приумножились. Все знают, что сейчас ты богаче самого Индры, царя небес. И магия, и мои способности в зодчестве не могут сравниться с твоим природным даром. Поэтому думаю, что именно ты сможешь договориться с Агунгом, умилостивить его.
— Спасибо, данава Майя, за искренность и доверие. Я давно уже принял для себя решение, но не хотел действовать в одиночку, чтобы не принизить значимость других царей планет Паталы. Видимо, сегодня мне придется провести не самый легкий в своей жизни поединок… — Бали сделал небольшую паузу, это было ему присуще — интриговать слушателей, и добавил, — словесный, словесный, поединок… Войны нам не нужно!
На следующий день вулкан Агунг молчал. Эта тишина была, однако, пугающей, потому как старики утверждали, что вулканы имеют огненный темперамент, а значит, могут показать свой характер в любую минуту, особенно, если люди уже не ждут этого. Так и случилось. Примерно через неделю Агунг снова начал бесноваться. Может быть, он и не собирался повторять свои злопыхания, но однажды у него запершило в носу, и он не сдержался и чихнул. А что бывает, если человек чихнет что есть мочи? И потому вновь хлынула из жерла накопившаяся желчь.
Великий Гунунг Агунг выплескивал из своей утробы тягучую лаву, а та всасывала в себя воду из святых источников и целебных водоемов, вулканический пепел, камни и грязным месивом неслась по склону горы, замуровывая в себе, как в бетоне, хижины и храмы, статуи богов, бегающих кур, собак и гусей, и даже… рисовые поля. Вулкан, словно сумасшедший огнедышащий дракон, выдыхал из своего жерла газы, и они, смешиваясь по пути с пеплом и горными породами, стремительно проносились по склонам, испепеляя все, что попадалось на их пути. Убежать и даже уехать на самой скоростной машине от раскаленного дыхания Агунга было невозможно: скорость таких потоков может достигать семисот километров в час.
В неравной битве с горным великаном погибли тысячи людей, были разрушены их жилища, дороги и мосты. Некоторые деревни остались похороненными в лаве, из других спешно эвакуировали жителей. Под слоем лавы или пепла остались огромные территории лесов и рисовых полей. Плодородные еще вчера земли с зелеными всходами долгие годы не будут подавать признаков жизни, так что уцелевшим деревенским жителям грозил голод. Вулкан безжалостно стер с лица земли все, что попалось ему на пути, но…
Но он не тронул величественный комплекс на семи террасах, древний и почитаемый на Бали Пура Бесаких. Великий Гугунг Агунг как будто бы и не хотел его уничтожать, а просто выразил недовольство тем, что собрались люди проводить церемонию очищения мира от темных сил — Эка Даса Рудра, будучи неготовыми к этому очищению.
Интан сидела в своем кабинете и вновь перебирала старые документы и фотографии. Шесть месяцев прошло с того страшного дня, когда она узнала о том, что случилось с ее самым любимым и единственным внуком Бимой. «Эх, Бима, Бима, знала бы я… Не отпустила бы… Да разве можно предугадать, где она тебя ожидает… И как же теперь тебя называть? Бима, который пришел в этот мир в год захвата Бали Японией, а ушел из него в год извержения вулкана Агунг? Точно так же, как и с Вирой: Вира, родившийся в год пупутана и покинувший нас в год захвата Бали Японией».
Она держала в руках географическую карту острова, чтобы внимательно рассмотреть то место, где остался похороненным в лаве ее внук. Вот здесь, недалеко от маленькой рыбацкой деревни Туламбен. Когда вулкан утихомирился, Интан даже приезжала туда, чтобы окинуть взглядом эти места и мысленно проститься с Бимой. Белый песок, которым щедро усыпаны побережья острова, здесь почернел. Видимо, он будет теперь таким еще много лет, а может, и веков.
Интан долго бродила тогда по берегу и размышляла о странном совпадении. Ведь именно здесь шла в сорок втором битва с японцами, именно здесь погиб ее сын Вира. Но почему об этом почти не вспоминают? А о крушении американского военного корабля «Либерти» не забывают! В него попала тогда торпеда японской подводной лодки и потому корабль до сих пор находится здесь, на дне, почти рядом с берегом. Почему так много говорят об этом корабле, и так мало — о людях? О тех, кто погиб, защищая остров от врагов.
— Бабушка, опять горюешь? Ведь ты же говорила, что люди не умирают… — в комнату вошла очаровательная Ванги, как маленькая мадонна, с ребенком на руках, — лучше подержи немного Бамбанга[119], он у тебя на руках так быстро засыпает, а я пойду приготовлю наше любимое сате. Тебе с каким соусом?
Глава 4
О том, как летают оркестровые «ямы»
Декабрь 2013 года.
Буди замолчал, раздумывая, продолжать ли дальше. Он видел, что Георгий Дмитриевич и Катя внимательно слушают его рассказ. Но не утомил ли он их, ведь этот вечер и без того был так насыщен событиями?
— Буди, я поняла, что ты неравнодушен к этим трагическим происшествиям, потому что люди тебе очень близки, чем-то дороги… Да? — нарушила тишину Катя. — Или же…
Девушка замолчала, но ее мысли продолжали лихорадочно биться в голове. Об этом утверждали появившиеся на лбу тонкие продольные морщинки и глубокая поперечная складка между бровями.
— Или же… — повторил за ней Буди. — Катя, ты подумала о том, что я и есть…
Она кивнула.
— Да, я и есть сын Бамбанга…
— Если это так, то твой отец тоже…
— Да, тоже…
— В тот год, когда ты родился?
— Катюша, какая ты нетерпеливая, — Георгий Дмитриевич посмотрел в глаза дочери проницательно и пугающе. — Давай дадим возможность нашему гостю высказаться до конца, ведь он и приехал для этого… Причем, издалека приехал.
— А дальше было вот что…
Буди посмотрел с благодарностью на Георгия Дмитриевича. Он чувствовал последнее время открытую поддержку со стороны Катиного отца, и это ему нравилось. Иногда, конечно, была она не столь явной, однако… И гость продолжил рассказ:
— В тысяча девятьсот восемьдесят первом году Бамбангу было всего восемнадцать. Его воспитывала Ванги одна, бабушка Интан умерла, когда ему едва исполнилось пять лет… И Бамбанг полюбил одну девушку, такую же юную, Батари[120]. Ванги не могла быть против их горячей любви и дала согласие на брак. Летом и отпраздновали свадьбу. Молодые поселились в фамильном доме вместе с Ванги… В том доме, который заново выстроил мой прадед Вира, ведь прежний сгорел во время пупутана. Мама до сих пор в нем живет, уже без отца…
— А что с ним случилось?
— Это было более буднично, чем с его отцом и дедом… Даже совсем буднично, если не считать смерть великой трагедией: мой отец погиб до моего рождения в автокатастрофе…
— Опять катастрофа? — Катя не могла скрыть волнения. Она сцепила кисти рук в «замок» и так сжала их, что пальцы начали деревенеть.
— Выходит, что опять… Мой отец сопровождал группу школьников. Дети собрались на обычную экскурсию, посмотреть достопримечательности. Была с ними еще одна учительница, уже пожилая, и совсем молодой водитель. Дорога пролегала по горному району Бали. Она была довольно узкой и вилась серпантином. На таких участках опасно ездить в дождь, а он взял и хлынул… Правда, уже когда группа возвращалась домой. То ли дорогу размыло, то ли неполадки с автобусом… Он упал в пропасть…
Читать бесплатно другие книги:
