Сплетение песен и чувств Тарасов Антон

– Нет – шепотом ответила она. – Ничего не знаю и…

– Успокойся – Евгений повысил голос. – Слышишь, ну-ка быстро успокойся! Я разберусь, все будет нормально, так, как должно быть. Твой телефон у меня остался в мобильном, если что, я позвоню. Дай мне документы, мамин паспорт и еще, что у тебя там есть.

Они направились в комнату, а Артём впервые за весь период пребывания в квартире и вообще знакомства с Аней почувствовал себя лишним, вторгшимся в чужую трагедию, туда, где для него места нет и не будет ни при каких обстоятельствах. Да, Аня не была ему чужой, но все то, что происходило, было за гранью его понимания.

Хлопнула входная дверь.

– Тёма, ты прости, что совершенно не до тебя, прости.

– Может, я пойду?

– Ты вернешься? – голос Ани снова задрожал.

Что мог ответить Артём в этот момент? «Да, я вернусь? Да, я никуда не уйду? Да, я никуда тебя не отпущу?» Любой вариант создавал проблемы, усугублял ситуацию. Конечно, Артём не собирался оставлять Аню, но нужно было что-то делать, как-то жить дальше, стараться преодолеть все, что уже случилось или еще случится.

– Я поживу у тебя несколько дней – произнес он, наконец. – Можно?

– Да, – Аня обняла его. – Я только-только собиралась тебя об этом попросить. Завтра пятница, ты сможешь не ходить на учебу?

– Смогу.

– И до понедельника не уйдешь?

– Не уйду.

– Тёма, мне так страшно. Страшно за то, что будет. Страшно из-за того, что не смогла, наверное, что-то очень важное сказать маме. И теперь страшно, как все пройдет, похороны, вся эта суета. А ее уже нет, Тём, ее это не вернет – Аня расплакалась.

– Давай ты немного поспишь – предложил Артём. – Дай мне ключи и ложись. А я дойду до общаги, возьму кое-какие вещи, потом схожу в магазин. Ведь нам троим что-то надо есть, а у тебя шаром покати, только выпивки три бутылки.

– Там еще в тумбочке есть – сквозь слезы улыбнулась Аня.

– Вот и я говорю, что еды никакой, только спиртное. Разве это годится? А есть надо, обязательно надо, чтобы были силы все выдержать, особенно тебе. Хорошо?

– Хорошо, Тёма.

Он одевался в прихожей, она стояла, прислонившись к стене, и смотрела на него.

– Как тебе мой папа?

– Серьезный. По-моему, вы друг другу не очень нравитесь – бросил Артём.

– Как-то не воспринимаете друг друга.

– Так и есть, – Аня увидела себя в зеркало и спешно принялась поправлять растрепанные волосы. – Но, знаешь, мне о нем мама всегда говорила только хорошее. Мы с мамой чувствовали его поддержку. И самое главное, Тёма, я уверена в том, что ему можно доверять.

– С чего ты так думаешь? – Артём крутил в руках связкой ключей. – Ты же его видишь первый раз в жизни, ну, по крайней мере, в сознательном возрасте!

– Мне всегда об этом говорила мама, Тём. Ладно, ты прав, я немного посплю, может, смогу привести мысли в порядок. А что из еды ты возьмешь?

Артём вытряхнул все из рюкзака. На пол посыпались учебники, несколько карандашей, тетради, какие-то бумаги. Все это он сложил на стоявший в прихожей стул, выполнявший, судя по всему, функцию то ли полки, то ли какой-то подставки. Помимо вещей Артёма там стояли, прислоненные к спинке, автомобильные дворники.

– Береги себя, – Артём поцеловал Аню в нос. – Я скоро, обещаю.

– Не потеряй ключи! И возвращайся поскорее.

Там, где пару часов назад Евгений парковал свой «Порше», теперь стоял грузовик с мусором. Дворник в зеленой робе шатающейся походкой направлялся к мусорным бачкам. Он как-то странно посмотрел на Артёма. Обычно Артём в таких случаях говорил что-то вроде «И вам того же» или «На мне цветы не растут», но здесь сдержался, настроение было совсем не то.

Идти быстрым шагом не хотелось. Воздух был настолько свеж, что им хотелось подышать как следует, освежить тело и мысли. По радио не было ничего интересного. Артём вынул один наушник, чтобы не дай Бог не попасть под машину, как это случилось с мамой Ани.

«Я никогда не представлял себе, что погибнуть под колесами машины так просто, – Артёму было немного не по себе. – Вроде только что у Ани было все – мама, я, она была счастлива. И все оборвалось мгновенно. Да, одни ездят и не смотрят, другие, не глядя, ходят где попало, перебегают дорогу. Нужно беречь себя, быть осторожнее. Все мы ходим под Богом, на грани, не чувствуем опасность, привыкаем к ней. А этого делать не стоит».

Артём вспомнил, как, приехав два года назад из деревни в несколько улиц, боялся в городе переходить дорогу там, где нет светофора. Да и светофор не внушал ему доверия. Он с опаской оглядывался по сторонам и терпеливо дожидался, пока в видимой близости не останется ни одной машины. А потом, как и все, Артём привык и стал перебегать дорогу даже там, где этого делать явно не следовало.

Ты так любила яркие цветы,

Что по ним как бабочка порхала.

Интересное сравнение,

Женщины с бабочкой,

Навевает на неприличные мысли.

И намеки на красные цветы,

И на мотылька,

Летящего на свет.

Ясно, что простого финала в такой истории

Быть не может.

Самба белого мотылька,

Приставучая строчка,

Еще ее передразнивают,

Про румбу черного паука,

Но это как-то не смешно,

Песня-то серьезная.

А этот куплет

Я почему-то не помню,

Про их маленькое

И довольно непродолжительное счастье.

И все-таки это счастье,

Пусть и трудное.

«Что-то мне эта история напоминает – помните, у Высоцкого, дочь жирафа вышла за питона. А еще бывает…» – что именно бывает, Артём не стал дослушивать. «Какие уроды» – не выдержал и выругался он, правда, про себя.

Слушая песню, он представлял себе жизнь – свою, Ани или ее мамы, обычную и в чем-то даже банальную, в которой есть риск, и столкновение с ним происходит настолько часто, что возникает привыкание. «А тут этот придурок испортил своей бездарностью все – и песню, и впечатление от нее» – Артём негодовал, но все не хотел вгонять себя в какую-то внутреннюю борьбу. Тем более что бороться он мог только с самим собой – ведущий был где-то далеко и наверняка уже забыл о том, что сказал какие-то минуты назад.

Общежитие гудело, как рой пчел, внезапно потревоженный кем-то, в него ворвавшимся. Артём настолько привык, что в коридоре и комнате тихо, что вокруг никого нет, что ему то и дело хотелось закрыть уши, а заодно и глаза, чтобы не видеть и не слышать того, что происходит.

Он быстро собрал вещи; неизвестно, сколько предстояло пробыть у Ани. Артёма, как и ее, страшила неизвестность, туманность будущего, которое в одно мгновение просто перестало существовать, куда-то делось, словно не было ни планов, ни надежд, ни каких-то перспектив.

– Ты чего это, бежишь куда-то? – на вахте дежурила баба Даша, сразу подметившая, что с Артёмом что-то не так.

Артём остановился возле вертушки у входа, дождался, когда рядом не будет никого – кто-то уйдет, кто-то скроется в своих комнатах.

– Баба Даша, меня, наверное, не будет несколько дней, у Ани погибла мама, мне надо быть с Аней, поддержать ее.

– Господи – баба Даша перекрестилась. – Конечно, иди. Плюнь на все, учеба тоже никуда не денется. Ты должен быть там, с ней. А когда это случилось? Что произошло?

– Вчера. Попала под машину.

Баба Даша снова перекрестилась и принялась что-то нашептывать. Артём стоял, не решаясь что-то сказать, или просто повернуться и уйти.

– Дай Бог, у вас обоих хватит сил все выдержать, – у бабы Даши наворачивались слезы. – Такая она девочка совсем, а уже без матери и такие испытания. Прости, Господи. Ну, беги.

– Бегу, баба Даша, бегу, – Артём быстро преодолел вертушку и сбежал по ступенькам вниз.

Холодный осенний воздух показался ему вдвойне свежей после страшной духоты, царившей в общежитии.

До магазина было десять минут ходьбы. Артём судорожно вспоминал, что из продуктов нужно купить. На кухне у Ани он не нашел почти ничего: холодильник был пустой, а в тумбочке у плиты обнаружились лишь полпачки риса и пакет макарон. «Память дырявая, надо было список составить, как это все нормальные люди делают» – сообразил Артём, но было уже поздно, Аня явно легла вздремнуть, а будить ее нельзя было ни при каких обстоятельствах. Тем более нужно было торопиться, чтобы вернуться раньше отца Ани, чтобы ему не пришлось снова терзать звонок и колотить в дверь.

Артём набрал довольно много продуктов – во всяком случае, так ему показалось на основании того, что корзина была полной до верха. Он с трудом запихал все покупки в рюкзак. Нести его стало тяжело, лямки врезались в плечи, что-то упиралось в спину, заставляя немного наклоняться вперед при ходьбе.

Пройдя мимо железнодорожного моста, Артём встал у пешеходного перехода. Машины с гулом мчались мимо, некоторые из них обдавали зловонными выхлопами. Загорелся зеленый – и когда Артём уже шагнул на переход, на него выскочил небольшой грузовик, заставив Артёма отскочить назад. Грузовик даже не убавил газу, а наоборот, прибавил скорость и через пару секунд скрылся из виду, свернув на следующем перекрестке.

«Что это? Почему?» – Артём опешил настолько, что не мог сообразить, куда и как он собирался идти, на какой сигнал светофора. Он испугался того, что может попасть под машину точно так же, как и мама Ани, и тогда Аня останется совсем одна. Что тогда будет? Сможет ли она жить так, как жила раньше, улыбаться, гулять, думать о чем-то хорошем и светлом?

– Эй, парень, не спи! – крикнули из одной из остановившихся машин, – Ты там живой? Давай, переходи, видишь, зеленый уже мигает.

Артём кивнул в ответ, перебежал дорогу, но еще долго стоял на противоположной стороне, пытаясь осмыслить то, что произошло. «Вот она, самба белого мотылька – подытожил он и стал дышать часто и глубоко, чтобы успокоиться. – Вот меня как мотылька и не прихлопнули чуть». Зачем-то Артём стал отряхивать куртку, хотя на ней ничего не было – ни пыли, ни грязи, ни прилипшей желтой листвы.

Через полчаса он уже открывал дверь квартиры – крадучись, как можно тише, чтобы не разбудить Аню. Со стороны могло показаться, что это кто-то незнакомый, посторонний подбирает ключи к квартире. Посмотри в этот момент в глазок кто-то из соседей по лестничной клетке – и неприятностей было бы не избежать. Но к счастью, Артём довольно быстро открыл дверь и зашел внутрь.

Аня была у себя в комнате. Артём не решился открыть дверь и заглянуть туда. Он, скинув в прихожей обувь, на цыпочках прошагал на кухню и с трудом снял с плеч рюкзак. Сложив часть продуктов в холодильник, другую часть он начал складывать в тумбочку, и в тот момент, когда осталось только пристроить куда-то большой пакет с картофелем, Артёма осенило, что он не купил растительное масло, что жареной картошки ему приготовить не удастся.

– Вот идиот – сказал он вслух и ударил себя ладонью по лбу, и трудно было сказать, что прозвучало громче – голос или звонкий шлепок.

Артём сел на пол и обхватил голову руками.

– Разве можно быть таким идиотом? – спрашивал он у себя и сам же отвечал. – Можно, и я тому наглядный пример.

– Ты о чем? – Аня подошла сзади и обняла Артёма за плечи, от чего он немного подпрыгнул.

Все это выглядело совершенно нелепо.

– Я масло забыл, а его нет, в тумбочке пусто.

Аня села рядом на пол. Она видела, что Артём очень сильно переживает и совершенно не похож на того романтика-тихоню, заблудившегося где-то в своих мыслях, с которым ей было так хорошо последние месяцы.

– Тёма, масло над плитой, в верхнем шкафчике. Не переживай, – Аня прижалась к нему. – Хотя бы ты не переживай, так нельзя. Понимаешь, нельзя. Мне нужно твое спокойствие, оно не дает мне отчаяться. Тём, слышишь ты меня или нет?

Он молчал. Пол на кухне был холодный, плиточный. Но это не имело ни малейшего отношения к тому, что Артём слегка дрожал. Причина была в другом, и как раз об этом Артём предпочел бы умолчать.

– Я приготовлю поесть – наконец сказал он.

– Тёма, что с тобой случилось? Не скрывай от меня ничего, пожалуйста.

Аня встала и потянула Артёма за плечи. Он повиновался и тоже встал. Ему не хотелось смотреть ей в глаза – казалось, секунда или две, и она все в них прочтет. И расстроится, и будет задавать вопросы, убиваться, умолять быть внимательным и беречь себя.

– Нет, Тём, так не пойдет! С тобой явно что-то случилось, и я хочу знать, что именно. И вообще тебе надо сейчас же успокоиться. А ну-ка, посмотри на меня.

Она легко прикоснулась к подбородку Артёма, он невольно поднял глаза.

– Нет, Тёма, так дело не пойдет.

– Не переживай за меня, слышишь? – тихо сказал Артём.

– Поздно, Тёма, поздно.

Аня металась по кухне и судорожно что-то вспоминала. Закончилось это тем, что она шмыгнула носом, подошла к серванту, достала небольшой бокал и поставила его на стол.

– Садись! – скомандовала она и пододвинула стул.

Глупо себя чувствуя, Артём, тем не менее, сел за стол. Аня подошла к окну и достала из-за цветочного горшка бутылку бренди, ту самую, к которой приложилась накануне. Налив немного в бокал, она присела рядом.

– Пей! – Аня смотрела в упор.

Артём повиновался, выпив все залпом. Почти сразу дрожь ушла, в горле стало горячо, во рту слегка горьковато и тоже горячо. Ощущалось, как тепло проникает во все даже самые затерянные участки тела, как кровь начинает бежать быстрее.

– А теперь рассказывай! – Аня приготовилась слушать.

Ей на самом деле было интересно, что случилось с Артёмом, но больше ей хотелось просто поговорить, чем что-то выяснять. Артём же наверняка рассказал бы обо всем, но немного позже, тогда, когда это не усугубило бы и без того трагичную ситуацию.

Артёма спас звонок в дверь. Аня помчалась открывать. Евгений говорил что-то о больнице, об аварии, о работе.

– Да вы здесь выпиваете! – он вошел на кухню и развел руками. – А вообще-то правильно. Анечка, найди и мне стаканчик, я, пожалуй, тоже выпью. Никогда не думал, что с кем-то из нас случится что-то подобное.

Аня достала еще один бокал, поставила на стол и налила до самых краев. Не моргнув глазом, Евгений опустошил его и жестом попросил налить еще.

– Я все устроил, кажется, – произнес он уставшим и слегка осипшим голосом, – Крепись, Аня. И ты, Артём. Похороны завтра.

Аня всхлипнула. Артём вскочил со стула и подхватил ее, иначе она бы упала.

– Так, быстро, пей! – Евгений поднес к ее губам бутылку, в которой бренди оставалось совсем немного, на самом дне. – Ну-ка, раз и сделала глоток! Давай!

Отец Ани с размаху забросил пустую бутылку прямо в мусорное ведро, стоявшее в углу. В нем что-то зазвенело, очевидно, какая-то консервная банка.

– Артём, я надеюсь, ты завтра сможешь быть с нами, – Евгений вымыл руки и вытирал их бумажным полотенцем. – Конечно, я не могу настаивать, похороны – это всегда тяжело, но все же…

– Я иду – спокойно ответил Артём и добавил. – С Аней.

– А родственники, поминки? – Аня схватилась за голову, – Я же ничего не предусмотрела, ничего не сделала! Мамочка, мамочка, прости меня, прости меня, пожалуйста!

Она плакала так, как будто только что узнала о том, что мама погибла, о том, что ее больше нет и никогда не будет рядом. Так, как будто не было тех людей, кто готов был сделать для нее все и даже больше.

– Успокойся, Аня, постарайся успокоиться, – Евгений стал растирать ей руки. – Я был на работе мамы, то есть Наташи. Прости. Говорил с ее коллегами. Поминки будут в кафе, а в два часа дня прощание в крематории. Ань, пойми, самое лучшее, что мы можем сделать сейчас для мамы – это держаться, держаться вместе.

Аня закивала, однако не переставала плакать. Артём обнимал ее за плечи – и в какой-то момент уронил слезу на ее руку. Ему тоже безумно захотелось расплакаться, выплакать все, что накопилось и что нельзя выразить просто словами или еще чем-то. Отец Ани тоже был близок к тому, чтобы разреветься. Он перестал растирать Ане руки, сел рядом на стул и закрыл руками лицо.

– А ты знаешь эту историю, как мы с твоей мамой познакомились? – неожиданно спросил он.

Покрутив головой, Аня дала понять, что ничего не знает. Евгений этого не увидел, ждал, когда она ответит.

– Нет – наконец вырвалось у нее.

– Я так и думал – вздохнул Евгений. – И что, мама никогда об этом не вспоминала?

– Нет, – ответила Аня, на этот раз чуть громче и увереннее.

– Нет, это интересно, это просто интересно! Никогда не рассказывала! Ну, Наташа, – Евгений выпрямил спину и растянулся на стуле. – Артём, будь мужиком, приготовь что-нибудь пожрать, нам всем надо поесть и выспаться как следует.

Артём повиновался, тем более что Аня посмотрела на него таким умоляющим взглядом, что трудно было возразить, или вообще оставаться равнодушным. Он зазвенел сковородками, выбирая ту из них, что побольше и поглубже. Пакет с картошкой был завязан так туго, что Артёму пришлось его просто-напросто разорвать. Круглая картофелина выскользнула у Артёма из рук на кафельный пол и выкатилась прямо на середину кухни. Он побежал за ней. Все это выглядело довольно нелепо, и при других обстоятельствах Аня наверняка рассмеялась бы и посоветовала быть более расторопным. Сейчас же она удивленно посмотрела на него красными заплаканными глазами.

– Мы познакомились с твоей мамой очень давно, в девяносто втором году.

Я приехал сюда учиться, параллельно учебе работал, где только было можно. Времена были лихие, и тебе, Ань, сложно, наверное, это представить, но еще и голодные. Не помню, отменили уже в городе карточки или нет, не в этом дело.

Артём привычными движениями чистил картошку – быстро, ловко, одну за одной, не останавливаясь. Конечно, ему интересна была эта история. Если не считать отдельных отрывочных деталей, об Ане он не знал толком ничего, а расспрашивать было не совсем удобно. Да и Аня всегда обижалась на подобные расспросы.

– Так вот – продолжал Евгений. – Как-то раз я возвращался очень поздно, где-то разгружал какие-то машины, весь уставший, грязный, шел в свою комнатушку, которую снимал на Карповке, совсем рядом с тем домом, где коммуналка была, на углу, там еще сквер небольшой. Помнишь, Ань?

– Ага – вздохнула Аня.

– Шла твоя мама. Была осень, октябрь. На набережной мы поравнялись, шли-то с двух разных сторон. Шел дождь, у меня, конечно, зонтика не было, весь мокрый был, замерзший. А она вся такая аккуратная, ухоженная. Она всегда умела следить за собой, это да. Я еще тогда подумал – вот бы мне эту комсомолочку узнать получше. Я прошел мимо, никогда не умел знакомиться, не везло мне с этим, не получалось у меня клеить женщин, как это умеют некоторые, – отец Ани почему-то посмотрел на Артёма.

Тот дочищал картошку и почувствовал на себе взгляд, смутился, зачем-то начал осматривать себя, думая, что с ним что-то не так.

– Что, футболку запачкал? – равнодушно спросила Аня.

– Неа – ответил Артём, понимая, что пару пятен от картофельного сока его все же угораздило посадить. – Все равно эту стирать надо.

– Вот и я был таким же, наивным, – Евгений пытался шутить, но Артём на него посмотрел так строго, что пришлось открещиваться от каких бы то ни было шуток. – Да ты не обижайся, Артём, я же только о хорошем стараюсь думать, и говорить тоже. Не надо, хорошо?

– Да не обижаюсь я, Вас слушаю, – Артём поставил разогреваться сковородку, вылив в нее пару ложек растительного масла. – Интересная история, мне Аня никогда ничего подобного не рассказывала. Чувствую, что она просто не знала. И что случилось потом?

Евгений попробовал покачаться на стуле. Видимо, это была давняя привычка, с которой он ничего не мог поделать. Он пытался откинуться назад, держась за край стола пальцами, но быстро понял, что ничего хорошего из этой затеи не получится: стол скользил по кафельному полу, стул тоже было трудно удержать в устойчивом состоянии. Так что от этой затеи пришлось отказаться. Он облокотился руками на стол и продолжал:

– В общем, поравнялись мы с ней. Я, мокрый и голодный, и она, умница и красавица. Она повернула в первую арку, ту, что прямо рядом с тополями. Не знаю, есть ли они еще там. А я пошел дальше. Вдруг слышу – крик. Я сразу понял, что это кричит она. Просто некому было в такой час, в таком месте и таким голосом…

– Каким? – Артём резал картошку и, спрашивая, даже не поднял глаза, чтобы случайно не порезаться.

– Ну, как тебе объяснить. Что-то было в этом голосе такое, чего не было в других голосах. В общем, я пулей побежал туда. Какие-то два урода отнимали у нее сумку. Один держал, другой вырывал. А она вцепилась и не отпускала, и орала так, что будь здоров!

– И ты их хия-хия, пара приемов и они повержены! – Аня пыталась как-то разнообразить затянувшийся рассказ, ускорить его.

От неожиданности, что назвала отца на «ты», она даже несколько покраснела. Евгений слегка улыбнулся и сделал вид, что ничего не заметил.

– Ну, что ты, – он заерзал на стуле. – Какие там приемы. Я их тогда не знал, да и сейчас не могу похвастать какой-то выдающейся спортивной формой. Я крикнул им что-то вроде «Отдай сумку». Помню, еще подумал, что надо было кричать, как учили, «Пожар», да было уже не до этого. Они просто отпустили ее и быстро убежали через дворы куда-то. Так мы и познакомились с Наташей. Тогда я в первый раз побывал у нее дома в коммуналке. Еще жива была ее мама. Она сушила мою промокшую куртку на батарее и поила меня водкой, все боялась, что я простужусь. Такая вот банальная история.

– Да ты просто супергерой! – Аня снова повторила это самое «ты», на этот раз уже чуть смелее.

Евгений ничего не ответил. Безусловно, он думал о ней, о Наталье. Жалел ли он о том, что жизнь сложилась именно так, как сложилась? Вряд ли. Единственное, что не давало ему покоя – ее гибель, нелепая, случайная, совершенно не вяжущаяся с ее осторожностью, рассудительностью, какой-то непередаваемой мудростью.

– А как вы начали встречаться и поженились? – покашливая, Артём решил дать понять, что хочет разобраться в этой истории.

– Не были мы женаты, Артём, не были. А встречаться мы начали почти сразу. Просто я стал ее подкарауливать у работы, она тогда секретарем работала совсем недалеко, на Чапыгина, в каком-то то ли кооперативе, то ли совместном предприятии – шут их разберешь, времена тогда были безумные. По выходным мы гуляли. Как-то завязалась дружба, потом роман. Да что мне объяснять, и так прекрасно знаете, как все это происходит. А примерно через год, нет, чуть меньше, через полгода, наверное, она сказала мне, что беременна. Так появилась ты, Аня.

– Так почему вы не поженились, раз любили ее? – в интонации Артёма были легкие нотки обвинения.

Конечно, обвинять Евгения он ни в чем не собирался. Просто по наивности он посчитал, что любить и жениться – это синонимы, что одно без другого не бывает. Отец Ани понял это и решил не обижать парня.

– Знаешь, Артём, на самом деле мы не любили друг друга, мы были просто очень хорошими друзьями. И решили не портить друг другу жизнь, навязывая какие-то совершенно ненужные отношения. Когда отношения в тягость, то это самое плохое из того, что может быть. Когда ты родилась, у меня не было ни копейки, но очень скоро я начал хорошо зарабатывать и стал помогать, тем более что мама Наташи, твоя бабушка, на тот момент уже умерла, и Наташе приходилось туго.

Они ужинали втроем и молчали. Аня думала о маме, ее сердце сжималось, глаза то и дело становились мокрыми. Она громко сморкалась в бумажное полотенце, отрывая его от большого рулона. Артём пытался справиться с чувством тревоги. А Евгений… Трудно описать то, что крутилось в его голове. Он то и дело поглядывал на дочь, пытаясь найти в ней что-то от Наташи, чтобы разобраться, почему все-таки все получилось именно так, как получилось, и никак иначе. Ему тоже было трудно подавить в себе чувство тревоги, только оно имело вполне различимые оттенки: он боялся за Аню, будущее которой, по его мнению, находилось и в его руках тоже.

Только часы не думали ни о чем – пощелкивая, отбивали секунды, и слегка шуршали стрелками.