Мой мальчик Хорнби Ник

Глава 14

Уилл понял, что Фиона — не его тип. Во-первых, она выглядит не так, как, по его представлениям, должна выглядеть женщина; он вообще сомневался, имеет ли для нее значение ее внешний вид. С этим он смириться не мог. По его мнению, все люди, мужчины и женщины, даже от природы не обладающие соответствующими внешними данными, обязаны следить за собой. Все, кроме, разве что, тех, кто абсолютно равнодушен к сексуальной стороне жизни, — в таком случае, конечно, делай что заблагорассудится. Вот как Эйнштейн, например. Уилл не знал ровным счетом ничего о личной жизни Эйнштейна, но на фотографиях тот выглядит так, будто его занимали совсем другие вещи. Но Фиона — не Эйнштейн. Кто его знает, может, у нее мозги, как у Эйнштейна, но, судя по разговору за обедом, она определенно заинтересована в романтических отношениях, так чего ж она не сделает над собой усилие? Почему не пострижется, вместо того чтобы ходить в этих дурацких кудряшках, и не оденется так, чтобы было видно, что ей не все равно? Это находилось за гранью его понимания.

И слишком уж она хипповатая. Теперь понятно, почему Маркус такой странный. Она увлекается альтернативными течениями, типа ароматерапии, вегетарианства и охраны окружающей среды — тем, на что ему, честно говоря, наплевать. Если они станут встречаться, то будут страшно ссориться, она начнет расстраиваться, а расстраивать ее он сейчас совсем не хотел.

Признаться, самым привлекательным в ней он находил то, что она пыталась покончить с собой. Это уже интересно, даже почти сексуально, хоть и нездоровым образом. Да и кто захочет встречаться с женщиной, которая в любой момент может наложить на себя руки? Он и раньше считал, что встречаться с мамочками — тяжкий труд, но с мамочкой-самоубийцей будет куда как тяжелее.

Но ему не хотелось вот так просто расставаться со своим замыслом. Ему все еще казалось, что Фиона и Маркус могут заменить ему раздачу бесплатных обедов и объявления о работе в средствах массовой информации из "Гардиан", может быть, даже навсегда. В конце концов, от него не так уж много требуется: время от времени стейк из рыбы-меч или просмотр паршивого фильма, на который он все равно пошел бы. Не так уж и трудно. Уж точно легче, чем пытаться насильно накормить бездомных. Добрые дела! Помощь людям! Теперь он нашел свое призвание. Ему мнилось, что он помог Энджи, переспав с ней (хотя, признаться, в этом была и некоторая доля личного интереса), а теперь время попытаться выяснить, можно ли помогать людям, не ложась с ними в постель. Ведь должен же быть способ? Другим же это удавалось, например Матери Терезе, Флоренс Найтингейл[34]и прочим, хоть он и подозревал, что на поприще добрых дел у него будет несколько иной путь.

После совместного обеда они не договаривались о будущих встречах. Выйдя из ресторана и побродив по Ковент-Гарден, они доехали на метро обратно до северного Лондона, и к "Спортивному обозрению" Уилл уже был дома. Но у него возникло предчуствие, что между ними зародилось нечто, чему суждено иметь продолжение.

Уже через несколько дней он передумал окончательно. У него не было ни малейшего интереса к добрым делам. И ни малейшего интереса к Маркусу и Фионе. Ему казалось, что впредь всякий раз при одной мысли о них от нахлынувшего смущения его будет прошибать холодный пот. Он ни за что не станет больше встречаться с ними. Он даже сомневался, сможет ли когда-нибудь снова поехать в район Холлоуэй, просто из-за боязни случайной встречи. Он понимал, что реагирует слишком остро, но на то были причины. Пение! Как можно иметь дело с людьми, которые заставляют тебя петь! Он знал, что они оба слегка того, но…

Все началось вполне обычно, с приглашения на ужин, и хотя ему не понравилась еда, которую ему предложили (что-то вегетарианское, с турецким горохом, рисом и баночными помидорами), он получил удовольствие от беседы. Фиона рассказала о своей работе музыкальным терапевтом, а Маркус рассказал Фионе о том, что Уилл зарабатывает миллионы фунтов в минуту, потому что его папа написал песню. Уилл помог вымыть посуду, Фиона заварила им по чашке чая, а сама села за пианино и начала играть.

Хоть играла она лучше, чем пела, голос ее все же нельзя было назвать плохим: голос был приличный, разве что чуть слабоват, но с мелодией она справлялась. Нет, в смущение его повергло не качество исполнения, а искренность. Конечно, ему приходилось бывать в обществе людей, которые брали в руки гитару или садились за пианино и начинали петь (правда недолго), но они всегда каким-то образом иронизировали над собой: или выбирали для исполнения дурацкие песни, или по-дурацки их пели, или явно переигрывали, — в общем, как-то показывали, что делают это не всерьез.

А у Фионы все было всерьез. Она на полном серьезе спела "Knocking on Heaven's Door", а потом "Fire and Rain", а потом серьезно призывала: "Both Sides Now"![35] От песен ее ничего не отделяло, она жила в них. Во время исполнения она даже прикрывала глаза.

— Хочешь подойти поближе, чтобы видеть слова? — спросила она его после "Взгляни с обеих сторон". Он сидел за столом, сверля глазами Маркуса, пока тот тоже не запел, и тогда он уставился в стену.

— Хм… А что на очереди?

— Есть предложения?

Он хотел, чтобы она сыграла что-нибудь, что нельзя было бы петь с закрытыми глазами, типа, "Roll out the Barrel" или "Knees up, Mother Brown"[36], но настрой был иной.

— Что угодно.

Она выбрала "Песней нежно меня убивая". Ему не оставалось ничего другого, кроме как встать с ней рядом и, по ходу ее исполнения, изрыгать обрывки текста, застревавшие у него в горле. "Улыбкой… пока… парень… вая…" Он знал, конечно, знал, что песня не может длиться вечно, что вечер не может длиться вечно, что скоро он будет лежать у себя дома, свернувшись под одеялом, что пение под аккомпанемент пианино с депрессивной хиппи и ее чокнутым сыночком — это не конец света. Все это он осознавал, но поверить не мог. Они неисправимы, теперь это ясно. Глупо было думать, что для него здесь что-то может представлять интерес.

Приехав домой, он поставил диск группы "Пет Шоп Бойз" и стал смотреть сериал "Заключенный: Тюремный блок "Н" с выключенным звуком. Ему хотелось слышать голоса, поющие не всерьез, и смотреть на людей, над которыми можно поиздеваться. Он напился: наполнив стакан льдом, все подливал и подливал виски. Когда алкоголь подействовал, он понял, что люди, ко всему относящиеся всерьез, имеют гораздо больше шансов убить себя, чем все остальные: у него никогда не возникало ни малейшего желания покончить с жизнью, и ему было трудно представить, что оно может у него возникнуть когда-нибудь в будущем. Если уж на то пошло, он был для этого недостаточно идейным. Надо быть идейным, чтобы быть вегетарианцем, надо быть идейным, чтобы петь "Взгляни с обеих сторон" с закрытыми глазами и, если уж на то пошло, надо быть весьма идейным, чтобы завести ребенка. А ему было на все наплевать, и такая позиция должна была, по его мнению, обеспечить ему долгую жизнь безо всяких депрессий. Он совершил большую ошибку, решив, что добрые дела — его поприще. Это не так. Они сводят его с ума. Фиона делала добрые дела и поэтому сошла с ума: она ранима, раздавлена, неадекватна. А система принципов Уилла должна была помочь ему легко пронестись по жизни и сойти в могилу. И сейчас ему совсем не хотелось враз все испортить.

Вскоре после мучительного ужина Фиона позвонила ему еще раз и оставила сообщение на автоответчике, а он ей не перезвонил. Сьюзи тоже звонила, но, хоть ему и хотелось с ней увидеться, он подозревал, что звонит она по просьбе Фионы, и поэтому был с ней уклончив и ничего не обещал. Ему казалось, что вся эта история с матерями-одиночками зашла в тупик, и он решил вернуться к своей прежней жизни, той, которая была до встречи с Энджи. Может, все это и к лучшему.

Он покупал компакт-диски, одежду, играл в теннис, посещал паб, смотрел телевизор, ходил в кино и на концерты с друзьями. Единицы времени заполнялись без труда. Он даже опять начал читать после обеда книги. Как-то раз в четверг, когда, заполняя беспросветно скучный промежуток времени между игрой "Обратный отсчет" и выпуском новостей, он дошел уже до середины триллера Джеймса Элроя, в его дверь позвонили. Он ожидал увидеть агента по продаже тряпок для пыли или одежных щеток, но, открыв, увидел перед собой пустоту, потому что посетитель был, как минимум, на голову ниже обычного агента.

— Пришел тебя повидать, — объявил Маркус.

— А… Ну да. Заходи, — сказал он, как ему показалось, достаточно дружелюбно, но отчего-то почувствовал волну паники.

Маркус шагнул в гостиную, сел на диван и начал внимательно разглядывать все вокруг.

— У тебя ведь нет ребенка, да?

Одна из причин паники стала ясна.

— Ну, — сказал Уилл, как будто собирался начать долгий и запутанный рассказ, детали которого пытался припомнить.

Маркус встал и прошелся по квартире.

— А где туалет? Ужасно хочется писать.

— В конце коридора.

Пока Маркуса не было, Уилл пытался выдумать историю, которая могла бы объяснить полное отсутствие предметов, относящихся к Неду, но в голову ничего не приходило. Он может сказать Маркусу, что у него, конечно же, есть ребенок и что отсутствие ребенка и всех его атрибутов связано просто с… с чем-то, что он выдумает позднее, или же он просто может разрыдаться и признаться в том, что он патологический врун. Второй вариант он отверг.

— У тебя только одна спальня, — сказал Маркус, вернувшись из туалета.

— Ты что, уже успел сунуть туда свой нос?

— Ага. У тебя только одна спальня, и у тебя нет детских игрушек в ванне, здесь тоже нет игрушек… У тебя даже нет его фотографий.

— А тебе какое дело?

— Никакого. Если не считать того, что ты врал мне, моей маме и подруге моей мамы.

— Откуда ты узнал, где я живу?

— Я как-то раз проследил за тобой до дома.

— Откуда?

— Я увидел тебя на улице и проследил за тобой.

Это походило на правду. Он частенько бродил по улице, и, кроме того, ни Сьюзи, ни Фионе, ни даме из ассоциации "ОРДА" он не сообщал, где живет, так что другого объяснения не было.

— Зачем?

— Не знаю. Просто делать было нечего.

— Почему бы тебе не пойти домой, Маркус?

— Хорошо. Но мне придется все рассказать маме.

— Ой-ой-ой. Напугал!

Уилл почувствовал, как летит в пропасть страха и вины, а этого не случалось с ним со школьных лет, поэтому он естественным образом обратился к лексикону, которым пользовался в таких случаях в те времена. Будучи не в состоянии дать Маркусу никаких объяснений, он мог лишь сказать всю правду: что он выдумал ребенка, чтобы цеплять женщин, — а эта правда звучала гораздо порочнее, чем он рассчитывал.

— Тогда уходи отсюда, проваливай.

— Мы можем договориться. Я ничего не скажу маме, если ты пригласишь ее на свидание.

— Ты что, хочешь, чтобы твоя мама встречалась с таким человеком, как я?

— Мне кажется, ты не такой уж и плохой. Конечно, ты наврал, но в остальном был ничего. А ей грустно, и мне кажется, ей нужен друг.

— Маркус, я не могу пойти с кем-то на свидание только потому, что ты этого хочешь.

— А что в ней не так?

— Все в ней так, но…

— Ты хочешь встречаться со Сьюзи, да?

— Я не хочу обсуждать это с тобой.

— Так я и думал.

— Я ничего не сказал. Я просто сказал, что… Слушай, я действительно не хочу обсуждать это с тобой. Иди домой.

— Хорошо, но я вернусь, — пообещал он и ушел.

Когда Уилл задумал весь этот план и вступил в ассоциацию "ОРДА", он мысленно рисовал себе милых маленьких детишек, а не детишек, которые станут его выслеживать и заявляться к нему домой. Он представлял себе, как войдет в их жизнь, но не предполагал, что они могут вторгнуться в его мир. Он сам был гостем на празднике жизни и гостей не ждал.

Глава 15

Маркус был не дурак. Да, конечно, иногда он вел себя, как дурак, к примеру, когда начинал петь, но в смысле недостатка ума дураком он не был, просто чуток странноват. Он сразу же понял, что его сведения об Уилле — что никакого ребенка и бывшей жены нет, — слишком ценны, чтобы выдавать их сразу; они чего-то, да стоили. Если бы после визита в квартиру Уилла он пошел прямиком домой и рассказал обо всем маме и Сьюзи, это означало бы конец всему. Они бы запретили ему общаться с Уиллом, а этого он не хотел.

Он не мог точно объяснить почему. Просто знал, что не хочет расставаться с этой информацией сразу, точно так же, как обычно не хотел сразу тратить все деньги, полученные на день рождения: он любил, чтобы они оставались у него в кармане, пока он ходит и прикидывает, что на них можно купить. Было ясно, что он не сможет заставить Уилла пойти на свидание с мамой, если она ему не нравится, но ведь можно заставить его сделать что-нибудь другое, что-то такое, до чего он еще не додумался, так что для вдохновения он начал захаживать к Уиллу практически каждый день после школы.

Когда Маркус снова нанес ему визит, Уилл был не слишком рад его видеть. Он стоял у двери, держа руку на задвижке.

— Чего тебе? — спросил Уилл.

— Ничего. Дай, думаю, загляну. — Эта фраза заставила Уилла улыбнуться. Маркус, правда, не понял почему. — Чем занимаешься?

— Чем я занимаюсь?

— Ага.

— Смотрю телевизор.

— Что смотришь?

— "Обратный отсчет".

— Что это такое? — Маркус знал, что это такое. Все дети, хоть изредка бывавшие дома, знают, что такое "Обратный отсчет": это самое скучное шоу за всю историю телевидения.

— Викторина. Слова и числа.

— Ясно. Думаешь, мне понравится? — Конечно не понравится. Она никому не нравится, кроме мамы подружки его папы.

— А меня это не волнует.

— Я мог бы посмотреть ее вместе с тобой, если хочешь.

— Очень мило с твоей стороны, Маркус, но я обычно справляюсь сам.

— У меня хорошо получаются анаграммы. И подсчеты. Я могу тебе помочь, если ты действительно хочешь все отгадать.

— Так, значит, ты знаешь, что такое "Обратный отсчет".

— Да, я вспомнил. Мне эта передача очень нравится. Я уйду, когда она закончится.

Уилл посмотрел на него и покачал головой:

— Черт с тобой. Заходи.

Маркус и так уже почти зашел. Он сел на длинный, сливочного цвета диван Уилла, скинул туфли и потянулся. Конечно, этот "Обратный отсчет" полная чушь, но он не стал жаловаться и просить переключить (у Уилла было кабельное телевидение, отметил Маркус для себя на будущее). Он просто терпеливо сидел. Уилл ничего не делал, пока шла передача: он не выкрикивал ответы в телевизор и не выражал неодобрения, когда игроки отвечали неправильно. Он просто курил.

— Чтобы по-настоящему играть, нужны ручка и бумага, — заметил Маркус в конце.

— Ага.

— А ты когда-нибудь играешь?

— Иногда.

— А сегодня почему не играл?

— Не знаю, господи!

— А ты мог бы поиграть. Я не против.

— Как это великодушно с твоей стороны!

Он выключил телевизор пультом, и теперь они оба сидели молча.

— Чего тебе надо, Маркус? У тебя что, нет домашнего задания?

— Есть. А ты хочешь мне помочь?

— Я не это имел в виду. Я имел в виду, почему бы тебе не пойти домой и не заняться им?

— Я сделаю его после ужина. Вообще-то, курить вредно.

— Знаю. Спасибо, что сказал. Во сколько твоя мама приходит домой?

— Примерно в это время.

— Ну и?..

Маркус проигнорировал вопрос и начал бродить по квартире. В прошлый раз он всего лишь успел заметить, что у Уилла нет никакого Неда, и много чего упустил из виду: крутую стереосистему, сотни дисков и тысячи пластинок и кассет, черно-белые фотографии людей, играющих на саксофоне, афиши фильмов на стенах, деревянный пол, ковер. Квартира была маленькая, это Маркуса удивило. Если Уилл зарабатывает столько, сколько думает Маркус, то он мог бы позволить себе что-нибудь побольше этой квартирки. Здесь, конечно, классно. Если бы у Маркуса была собственная квартира, он оформил бы ее точно так же, разве что, может быть, выбрал бы другие афиши. У Уилла на стенах висели афиши старых фильмов, о которых Маркус никогда и не слышал: "Двойное возмещение", "Большая спячка"[37]. Маркус повесил бы афишу фильма "Дорогая, я уменьшил детей", это точно, и "Освободите Вилли"[38], и… правда, афиши фильмов "Адские псы-3" или "Бешеный бойлер" он бы не повесил. Не теперь. "День дохлой утки" действительно отвратил его от подобного.

— Хорошая квартира.

— Спасибо.

— Правда, довольно маленькая.

— Мне хватает.

— Но ты мог бы купить что-нибудь побольше, если бы захотел.

— Мне достаточно и этой.

— У тебя много дисков. Больше, чем у всех, кого я знаю.

Маркус подошел, чтобы рассмотреть их, но не знал, что конкретно хочет увидеть.

— "Игги Поп"[39], — сказал он и рассмеялся над названием. Уилл просто смотрел на него.

— Кто эти люди на плакатах? С саксафонами и трубами?

— Саксофонисты и трубачи.

— Но кто они такие? И почему ты повесил их на стену?

— Это Чарли Паркер, а это Чет Бэйкер[40]. А на стену я их повесил, потому что мне нравится их музыка и потому что они крутые.

— А почему они крутые?

Уилл вздохнул:

— Не знаю. Видимо, потому, что принимали наркотики и умерли.

Маркус Взглянул на Уилла, чтобы понять, шутит тот или нет, но вроде не шутил. Маркус не повесил бы в своей комнате плакаты с людьми, которые принимали наркотики и умерли. Он хотел бы забыть об этом кошмаре, вместо того чтобы смотреть на них каждый день.

— Чего-нибудь хочешь? Чашку чая, или колу, или еще чего-нибудь?

— Да, давай.

Маркус пошел за ним на кухню. Она отличалась от их собственной кухни. Была гораздо меньше и белее. В ней было гораздо больше разных приспособлений, и все они выглядели так, будто ими не разу не пользовались. У них дома были только блендер и микроволновка, покрытые пятнами, которые постепенно чернели.

— Это что такое?

— Кофеварка-эспрессо.

— А это?

— Мороженица. Ты чего хочешь?

— Я бы съел мороженого, если ты собираешься его делать.

— Не собираюсь, на это нужно несколько часов.

— Может, тогда лучше покупать его в магазине?

— Колу?

— Ага.

Уилл протянул ему банку, и Маркус открыл ее.

— Значит, ты весь день смотришь телевизор?

— Нет, конечно.

— Тогда что ты еще делаешь?

— Читаю. Хожу в магазин. Встречаюсь с друзьями.

— Хорошая жизнь. А в детстве ты ходил в школу?

— Конечно, ходил.

— Зачем? Ведь тебе это на самом деле не было нужно?

— С чего ты взял? Для чего, ты думаешь, ходят в школу?

— Чтобы потом найти работу.

— А как насчет того, чтобы научиться писать и читать?

— Я давно уже это умею, но все еще хожу в школу. Потому что потом мне нужно будет найти работу. Ты мог бросить школу лет в шесть-семь. Избавил бы себя ото всей этой ерунды. Ведь не нужно знать историю, чтобы ходить в магазин или читать, правда?

— Нужно, если читаешь исторические книги.

— А ты их читаешь?