Секреты людей, которые лечатся водой. Исцеляющая вода вместо таблеток и лекарств Блаво Рушель
О названиях научных монографий…
Поначалу восхождение не было трудным, что даже позволило Мессингу продолжить начатый пару недель назад спор о специфике заглавий научных книг.
– Дорогой Рушель, – поднимаясь по горной тропе, проговорил Мишель, – категорически, коллега, не соглашусь с вами относительно того, что вы сказали тогда по поводу названия монографии профессора Сидоровского. Помните?
Я, признаться, не помнил, что именно тогда сказал, равно как не помнил и самого этого названия, но все же кивнул, надеясь погасить этим пыл моего друга. Однако я ошибался.
– Категорически! – продолжал настаивать Ми– шель. – Разве мог ученый с мировым именем, крупнейший, не побоюсь этого слова, специалист по истории западноевропейского Ренессанса озаглавить свой труд этими двумя словами? И вам еще это кажется удачным!
Как я ни силился, вспомнить этих двух слов не мог, а потому смиренно ждал, не скажет ли Мессинг заглавие книги Сидоровского сам. И ожидание мое было вознаграждено – после непродолжительной паузы Мишель изрек:
– «Пояс Венеры»… И вам это нравится? Только подумайте! Ведь это научное издание. Разве пристало так называть ученые монографии?
Наконец я вспомнил, о чем идет речь, а потому не нашел ничего лучшего, как привести возражение, которое уже испробовал в нашем прошлом споре:
– Но ведь, Мишель, там в книге Сидоровского есть подзаголовок, по которому все понятно: «Представления о нравственности во флорентийском изобразительном искусстве XIV–XV веков». По-моему, очень все удачно: заглавие привлечет массового читателя, которому, кстати говоря, знакомство с книгой Сидоровского не повредит, а подзаголовок заставит купить эту монографию специалиста…
– Постойте, – не дал мне договорить Мессинг, – эту же мысль вы высказывали прошлый раз. Нет ли в вашем запасе каких-нибудь свежих доказательств? – и, не дав мне ответить, он продолжил:
– Я еще смею напомнить вам, коллега, что в тот раз вы пытались, правда, безуспешно, оспорить качество заглавия монографии академика Плохотнюка…
«Бог мой, вспомнить бы еще это название… Уж лучше молча подожду, пока мой разошедшийся не на шутку друг сам его не озвучит».
И опять Мишель не заставил себя ждать. Куда только делось его великое искусство паузы? Вот что значит пыл спора.
– Напомню, дорогой Рушель, что книга академика Плохотнюка называется простенько и со вкусом: «Критерии степеней оснащенности боевых укреплений портов южных морей в первые годы XX века». Ну как вам?
– Знаете, Мишель, – спор начал меня увлекать, – что монографии вашего любимого Плохотнюка не помешало бы какое-нибудь кричащее заглавие типа «Непреступные твердыни», а уж эту сложную конструкцию можно было упрятать в подзаголовок. Да ни один человек в здравом уме и твердой памяти никогда не купит книжку с названием «Критерии степеней…» чего-то там, не помню уже.
Тут Мессинг сильно нахмурился, и я понял, что высказался несколько опрометчиво. Мишель, конечно же, купил монографию Плохотнюка и уж никак не относил себя к людям в не здравом уме и в не твердой памяти. Кажется, мне придется извиниться. Но ведь я не могу признать правоту Мессинга относительно заглавий научных книг! У меня совсем другая точка зрения, нежели у моего друга, а потому… Мишель прервал мою рефлексию:
– Перед нами, коллега, научная, не побоюсь этого слова, книга, посему и заглавие у ней должно быть научным, а не, извините, попсовым. И нечего науку прятать в подзаголовки. Наука должна смотреть на нас с обложек книг крупным петитом…
Тут уж я не мог не прервать своего друга:
– Дорогой Мишель, «крупный петит» – это оксюморон. Петитом в полиграфии называют мелкий шрифт…
– Можно подумать, я этого не знаю, – Мессинг распалялся все больше. – По-вашему, я забыл французский язык?
Спор с каждой минутой становился острее, поэтому я решил сменить тему разговора. Но пока я думал о новом объекте для полемики с Мессингом, который чинно держал паузу, до нас донесся голос Петровича и искаженная Колькиным телефоном речь брахмана Ахваны. Переглянувшись, мы с Мессингом ускорили шаг, чтобы нагнать наших спутников и услышать, о чем они говорят.
О древних людях и о лживости нашего проводника
– Ахвана, – сказал Петрович, – слышали ли вы когда-нибудь что-нибудь о так называемых древних людях, которые жили намного дольше, чем мы с вами, чем люди на земле сейчас?
– Нет, ничего никогда не слышал. Индия хоть и не Китай, но все же страна довольно закрытая с самых древних времен. Здесь многого не знают. И это хорошо, ведь лучше ничего не знать и спать спокойно, чем все знать, но не спать вообще. Как гласит наша пословица, лучше быть глупым и живым, чем умным и мертвым.
– Эти люди, Ахвана, называли себя атлантами… – Петрович рассчитывал хотя бы так разбудить не то память, не то совесть брахмана.
– Нет, не слышал…
Мессинг придержал меня на тропе. И когда Петрович и Ахвана отошли чуть дальше, Мишель сказал мне:
– Брахман опять лжет, я вижу по его лицу, по жестам, даже по интонации его речи. Уверен, что он знает гораздо больше, чем говорит нам. Я, Рушель, немного побаиваюсь этого человека, потому что не могу просчитать его дальнейшие ходы. И знаете, я чувствую себя несколько беспомощным, когда не могу построить ипсилон.
– Что случилось, Мишель? Почему вы не можете построить ипсилон?
– Ах, коллега, я могу строить ипсилоны. Тот, кто однажды овладел этой техникой, тот никогда уже ее не утратит. Никогда! Речь сейчас о другом: у меня нет никаких исходных данных для построения ипсилона: нет ни числителя, ни знаменателя! Никаких предметов, которые могли бы лечь в основу будущей дроби. Это ли не трагедия для человека мыслящего? Разве вы так не считаете? И будь я дома или хотя бы в отеле, я бы поискал что-то в Интернете, но мы уже зашли так далеко, что приема сети здесь нет. Вы знаете, я только и жду, что наступления вечера, когда смогу выпить воду и так узнать новости из Вевельсбурга. Только бы ночь поскорее!..
– Да не убивайтесь вы так, Мишель, мне кажется, что пока нет ровно никакого повода для паники и для страха. Согласно всем картам, проводник ведет нас в правильном направлении. Ну а то, что он не договаривает, так на то он и жрец, чтобы свято хранить тайны.
– Хранить? Вы, коллега, сказали «хранить»?
– Да, что-то не так, Мишель? Объясните, чем вас так возмутило это слово?
– Да вы, видимо, забыли, что Ахвана нам представился как представитель рода Хранителей. А как раз тайну и можно хранить, не так ли? Я уверен, что этот брахман должен сохранить тайну от нас. И он сделает это. Возможно, ценой наших жизней.
Я, признаться, заволновался, что было заметно по моему лицу: когда я волнуюсь, оно зеленеет. Почему-то в этот раз у меня не получалось взять себя в руки. Видимо, поэтому Мишель счел нужным сменить свою поведенческую стратегию с нагнетания паники в себе и ближних на вселенское спокойствие, более свойственное моему другу.
– Простите, Рушель, – чрезвычайно спокойным тоном проговорил Мессинг, – что заставил вас нервничать, но повод к тому, согласитесь, есть, и повод довольно очевидный. Нас не может не настораживать странное поведение нашего проводника. Следовательно, нам надо быть аккуратнее, чем обычно. Только и всего. Смотрите, Петрович и Ахвана остановились. Не кажется ли вам, коллега, что наши спутники ищут место для ночлега? Не рановато ли?
За нашими спорами и разговорами мы с Мессингом и не заметили, что приблизился вечер. Действительно, небо начало темнеть прямо на глазах.
– Мы прошли за этот день, – сказал Петрович, посмотрев на чудо-телефон, он же прибор для точных измерений пространственных единиц, – девятнадцать километров. Немало, согласитесь, для первого дня.
Сеанс связи
Стали разбивать палатку, развели костер. Кажется, южная сторона Гималаев не сильно отличалась от северной. Более того, окрестный пейзаж походил своими красотами на ландшафт Кольского полуострова. Пожалуй, только растительность в здешних местах была гуще.
Пока шли приготовления к ужину и ночлегу, Мессинг начал сеанс связи. Мой друг разложил на небольшом планшете лист и стал быстро что-то записывать. Мы понимали, что за запись делается на наших глазах, а потому не мешали Мессингу, ожидая результата в стороне. И через десять минут нам было представлено очередное послание от Насти Ветровой из Вевельсбурга, послание, переданное на этот раз при помощи кристалла:
Дорогие мои!
День не прошел даром. Ура! Надеюсь, что и у вас все хорошо, друзья. Хотя понимаю, что цивилизованной связи у нас с вами уже нет, потому и наговариваю на кристалл Мессинга только что расшифрованное второе послание группы «Афанасий Никитин». В шифрограмме докладывается, что день прошел хорошо. Что за этот день разведчики – так они себя именуют – преодолели (по их подсчетам и согласно карте) девятнадцать километров в глубь Гималайских гор; что ничего примечательного пока не происходит, кроме разве того, что проводник-брахман упорно утверждает свое незнание каких бы то ни было тайн. Говорит, что ничего такого касательно озера и прочего, интересующего их знать не знает. Впрочем, провожатый настроен благожелательно, и опасаться провокаций с его стороны оснований нет. Еще в шифрограмме говорится о том, что местность похожа на Кавказ, где до этого уже были двое из троих участников экспедиции; передаются приветы семьям. Больше ничего интересного.
А потому я приступаю к дальнейшей расшифровке документов из архива «Афанасия Никитина». Да, чуть не забыла: в этом послании, о котором я вам пишу, есть еще некоторое сомнение в наличии в данной местности озер как таковых. Дескать, горы очень большие и крутые, озера тут просто не могли бы удержаться, а вылились бы в горные реки. Я, признаться, разделяла такую точку зрения. Но когда я сказала об этом по телефону Алексии, то та твердо заявила, что вообще-то озера бывают и на самых что ни на есть вершинах гор. Так что теперь думаю, что озеро обязательно где-то есть!
Продолжаю работать и желаю всем нам удачи!
Пусть все получится!
Ваша всегда Настя Ветрова.– Как интересно, – заметил Петрович, – кажется, мы идем строго по следам той экспедиции Аненербе.
– Ничего удивительного, – сказал Мессинг, – ведь их тоже вел проводник-брахман. Чем же там все закончилось? Знаете, коллеги, а я все думаю, что мы поторопились с экспедицией. Ведь куда как оптимальнее было бы сначала обработать весь архив «Афанасия Никитина» в Вевельсбурге и только потом – с учетом хода и результатов той экспедиции 1943-го года – самим отправляться сюда. Разве нет?
Мне пришлось успокоить друга:
– Мишель, но мы же до самого недавнего времени не знали и не могли знать о наличии той части Вевельсбургского архива, с которой сейчас активно работает Настя. Более того, мы бы вряд ли вообще вышли на этот архив, если бы не отправились в Гималаи. Наша нынешняя поездка стала своего рода поводом, чтобы Настя стала поднимать архив «Афанасия Никитина». Не наоборот! Хотя, конечно, было бы совсем прекрасно, если бы Настя расшифровала весь архив разом, – нам бы тогда действительно стало проще.
Итог спору подвел Петрович:
– Как бы там ни было, а мы здесь, Алексия с близнецами в Питере, Настя в Вевельсбурге. Что сделано – то сделано. Давайте спать.
Живые маракасыВидимо, я так устал за этот день, что уснул, едва только голова моя опустилась на надувную подушку. Но посреди ночи меня разбудил не очень громкий, но, я бы сказал, навязчивый звук откуда-то извне, со стороны дороги, по которой мы пришли. В общей тишине Гималайских гор любой звук заставляет насторожиться, этот же очень напоминал шорох маракасов [4] .
При всей своей любви к экзотическим музыкальным инструментам, к их звучанию, я почему-то с самого детства побаиваюсь и внешнего вида маракасов, и той, с позволения сказать, музыки, которую издают эти расписные погремушки. Есть в них что-то пугающее.
Вот и сейчас, проснувшись среди ночи в глубине Гималайских гор, я ощутил какую-то опасность в треске, доносящемся снаружи. Конечно, я вышел – очень тихо, осторожно, чтобы не разбудить своих товарищей. Луна светила во всю силу. Золотисто-оранжевый свет заливал придорожные кусты и саму дорогу, по которой мы пришли сюда и по которой утром нам предстояло двигаться дальше в глубь Гималаев в поисках Мертвого озера. И только треск маракасов нарушал эту визуальную идиллию, гармонию небес и мира земного. Я пошел на звук и вскоре увидел в свете луны сами маракасы. Конечно, это были совсем не музыкальные инструменты, а живые существа – две гремучих змеи сплелись воедино подобно тому, как в представлениях наших древних предков сливались в священном браке начала всех начал, Небо и Земля.
Да, это был брачный танец. В прежних экспедициях мне приходилось видеть подобное, но тогда, в Южной Америке, танцующие змеи не издавали никаких звуков. Теперь же мягкий треск заполнял собой ночную тишину гор. И странно, по мере моего приближения звуки эти все меньше напоминали ненавистные маракасы и все больше становились похожи на потрескивание еловых веток в зимнем костре. Мне вспомнилось давнее-давнее Рождество. Меня, совсем маленького, вывезли на зимние каникулы в Карелию. Вместе с другими детьми мы сидим у костра: звездное небо, шуршанье леса, искры, старающиеся взлететь к звездам, но не способные преодолеть силу земного притяжения и затухающие, даже не долетев до вершин карельских сосен. Думаю, что около часа смотрел я на танец змей и предавался теплым воспоминаниям детства и юности. Звуки змеек не только не раздражали, а, наоборот, все больше и больше наполняли меня покоем, ощущением чего-то далекого и в то же время близкого. Я сидел на мягкой траве в своеобразном центре мира и ощущал прежде не осознаваемую мной связь времен: будто все прошлое, вся мировая история только и существовали для того, чтобы здесь и сейчас оказались и я, и эти две змейки; будто все грядущее мира зависит от этого часа, проведенного мной под высоким гималайским небом под звуки брачного танца представителей мира пресмыкающихся… Но пора было возвращаться в палатку, ведь завтрашний день обещал длинный путь все выше и дальше, все дальше и выше…День второй
Как наладить связь с Белоусовым
Как только солнце позолотило макушки деревьев, проводник разбудил нас и потребовал собираться в путь. Через полчаса мы вновь стояли на горной тропе, готовые двигаться навстречу приключениям. День выдался теплый и ясный, идти было легко. И как-то все разом мы вслух задумались о том, как там – где-то внизу – поживает наш дорогой Александр Федорович со своей ненаглядной Коломбой.
– Коллеги, я дико извиняюсь, – заметил Мессинг, – но вынужден признаться в том, что вчера допустил одну глупость, причина коей – неожиданность решения Белоусова остаться. Будь у меня хотя бы четверть часа на размышление, я бы смог дойти до этой мысли тогда. Но что уж теперь говорить…
– Так что случилось, Мишель? – спросил я.
– То и случилось, что случилось, – промолвил Мессинг и замолчал, как некогда замолчало радио на кухне у моей бабушки после того, как семилетний я засунул в его динамик шпильку для волос.
Впрочем, в отличие от бабушкиного приемника, который впоследствии так и не смог заговорить, Мишель спустя пару минут продолжил:
– Я, коллеги, только сейчас понял, что у нас с вами нет никакой связи с Белоусовым. Мы совершенно ничего не знаем о том, где он и с кем он…
– Почему же не знаем? – Петрович был, как водится, ироничен. – Александр Федоровича у фонтана возле отеля со своей Коломбой. Так, кажется, назвал Белоусов туземную Джульетту?
– Хорошо, что не с Кармен, – пробормотал Мессинг. – Но вот как, скажите на милость, мы узнаем, что происходит с нашим другом?
Я вспомнил ночной танец двух гремучих змей и почему-то представил, что одна из них – это Коломба, а другая – Белоусов. От этой мысли мне стало легко и спокойно. Я, признаться, совсем не волновался за нашего долгожителя, которому приходилось выходить и не из таких передряг. И когда я ощутил это спокойствие, меня осенила мысль, которой я тут же поделился с друзьями:
– Господа, а ведь у Белоусова в отеле работает и сотовая связь, и Интернет…
– Да, – перебил меня Петрович, – но у нас-то она не работает. А кристаллического гидропередатчика у Александра Федоровича нет.
– Но зато, – решил я все-таки договорить свою мысль, – передатчики есть у нас, Насти и Алексии. При этом у Насти и Алексии есть и Интернет, и мобильная сеть…
– А ведь верно, – заметил Мессинг, – и Настя, и Алексия могут легко позвонить Белоусову, а потом передать новости от него нам через гидрокристаллический передатчик. Прекрасно! На вечернем сеансе связи я передам в Вевельсбург и Петербург наше пожелание, чтобы девочки связались с Александром Федоровичем…
Серые братья-разбойники
Тут из-за поворота донесся хруст, совсем не похожий ни на маракасы, ни на треск зимнего костра. Так хрустеть могут только сухие ветки под тяжелыми сапогами или лапами хищного зверя. Мы настороженно остановились, всматриваясь туда, откуда доносились звуки. Ахвана жестом дал понять, чтобы мы сошли с тропы вправо, что мы и сделали, притаившись за придорожными кустами. Сам же брахман остался посреди дорожки и принял странную позу, напоминая каким-то образом готовящегося к прыжку тигра или леопарда. Стало ясно, что предстоящая встреча не запланирована и, более того, не предвещает для нас ничего хорошего, – все-таки Ахвана не первый раз оказывается на этой тропе, а потому его реакция на странные звуки, вполне возможно, уже подготовлена опытом предшествующих экспедиций, которые сопровождал наш брахман. Секунды тянулись как часы. Мое сердце, казалось, заглушало своим стуком нарастающий гул шагов. Наконец из-за поворота показался человек в серых одеждах. Я не успел разглядеть его лицо, потому что сразу вслед ему вышли еще четверо. И тоже в сером. Вся пятерка двинулась на Ахвану. Стало ясно, что намерения незнакомцев далеки от благородных. Я уже собрался выйти из укрытия, чтобы поспешить на помощь Ахване, но Петрович удержал меня, приставив указательный палец к губам и дав тем самым понять, что надо сидеть тихо, как и велел брахман. Сам же Ахвана – нам хорошо было видно – спокойно стоял, ожидая приближения серой компании.
– Разбойники, – шепнул Мессинг, когда серые почти вплотную подошли к нашему брахману.
– Причем типичные, – улыбнулся Петрович.
Так, наверное, веселятся в камере смертников или пируют во время чумы, но тем не менее мы все заулыбались. И вот тут, словно улыбки специально разрешили ситуацию в нашу пользу, Ахвана, будто отпустив внутри себя пружину, бросился на разбойников. Признаюсь, что даже не успел толком ничего понять – так стремительно все произошло.
Однако после нескольких промелькнувших «кадров» я увидел брахмана спокойно стоящим на горной тропе, а его противников – лежащими рядом: в пыли и песке. «Живы ли они?» – странный вопрос, но именно он возник у меня при виде столь поучительной картины. Ахвана жестом показал нам, что можно выйти из укрытия. Когда мы снова оказались на тропе, то уже через телефон Петровича брахман попросил не задерживаться здесь, а как можно скорее продолжить наш путь, что мы, конечно же, и сделали. Думаю, в тот момент каждый из нас решил в душе повиноваться спасителю-брахману, не будь которого, неизвестно, как бы все повернулось.
Йог Ахвана
Через три часа была стоянка, на которой Петрович хотел показать Ахване некоторые боевые приемы из своего арсенала. Индус с невиданной легкостью отражал удары, выходил из захватов и при этом еще успевал делать такие ответные ходы, что Петрович явно был не в состоянии защититься от них. Я залюбовался тем, как брахман являет себя то змеей, то пантерой, то медведем. Я узнавал именно животный стиль борьбы, популярный в Южном Китае и на Тибете. Впрочем, вполне возможно, что этот стиль пришел на север Индии именно от соседей-китайцев, когда те пытались обучить индусов основам буддизма; а индусы, возможно, были уверены в том, что прививают желтым соседям свой родной индуизм.
Когда же мы двинулись в путь, Ахвана по просьбе Петровича немного рассказал о себе и о том, где его обучали бороться. Мои предположения о китайских корнях его стиля не соответствовали истине. Все было индийское. Брахман рассказал, что вот уже более сорока лет он занимается искусством йоги по древнейшим техникам.
– Вообще-то, – заметил Ахвана, – разбойники в здешних краях редки. Это нам повезло: вы смогли увидеть настоящих лесных братьев – послушников серого монастыря, живущих таким промыслом. Будь удача на их стороне, они бы не стали вас убивать, но вот ограбили бы точно. При этом взяли бы у вас только то, что посчитали бы излишками, а дальше вы бы продолжили свой путь. Так что даже при самом неблагоприятном исходе не случилось бы ничего страшного. А моему стилю борьбы в одночасье не научиться. Я даже не уверен, что европеец в состоянии постичь эту технику. Обучаясь ей, я проходил через множество уровней медитации. И мой отец проходил, и мой дед, и прадед. Все, кто принадлежит к роду Хранителей, овладели искусством боевой йоги через медитативные бдения. И ушел на это не один десяток лет. И если бы только медитации! С раннего детства мы занимаемся, как сказали бы у вас, спортом. Вот все это вместе и позволяет нам быть сильными, уметь противостоять врагам, защищать себя, а в итоге – выполнять свою миссию: хранить путешественников, то есть вас.
Мои сомнения
С одной стороны, я был благодарен нашему проводнику за спасение от серых монахов-разбойников, но с другой – где-то внутри меня все выше поднимала голову птица сомнения: а не было ли все это подстроено заранее? Уж больно легко Ахвана разделался с серой компанией. А ну как все было спланировано только ради того, чтобы мы поверили нашему спутнику, доверились ему, а потом оказались с ловушке?
«Но как легко Ахавана победил Петровича! – думал я. – Значит, брахман действительно силен и натренирован. То есть вполне мог победить серых бандитов. Тем не менее что-то тут не так. Что, интересно, думает по этому поводу Мессинг? Непременно спрошу у него перед ночлегом».
Сеанс связи: у аненербевцев была ситуация с разбойниками!
Как только мы остановились на ночь в указанном проводником месте, пройдя за этот день двадцать четыре километра, Мишель сразу же открыл гидропередатчик. И тут же, как и сутки назад, уселся записывать очередное послание от Насти. Когда запись была окончена, Мессинг, еще даже не показывая ее нам, достал из рюкзака свой кристаллический гидропередатчик и нашептал в него что-то неслышное. Мой друг просил Алексию как можно скорее связаться с Белоусовым и передать нам информацию о нем.
В процессе ожидания ответа от Алексии Мессинг предложил нашему вниманию текст Настиного послания, предупредив только, чтобы мы ничему не удивлялись, так как он – Мишель Мессинг – потом все нам объяснит. Мы принялись читать:
Дорогие мои друзья!
Рада искренне, что путь ваш идет как надо. Я же при помощи Алексии расшифровала еще одно послание группы «Афанасий Никитин», отправленное в Гессен по спецканалу связи с тайным шифром вечером второго дня экспедиции. За второй день трое аненербевцев прошли более двадцати километров. И что интересно, они прониклись доверием к своему проводнику-брахману, потому что в середине дня с ними произошел довольно-таки странный, как написано в шифрограмме, случай. Все трое внезапно услышали шаги. Брахман попросил немцев спрятаться за кустами, когда же те исполнили просьбу проводника, то на дороге показались пятеро мужчин, одетых в серое. В мгновенье ока все пятеро ринулись на брахмана, но тот, к восторгу спрятавшихся аненербевцев, в несколько секунд сделал так, что вся серая команда оказалась поверженной; и лишь один из пятерых, единственный находившийся в сознании, просил о пощаде. После этого группа аненербевцев проследовала дальше, а их провожатый рассказал немцам, что с детских лет занимается йогой, специальными гимнастиками, много читает литературы по вопросам самосовершенствования. Поведал он также, что напавшие на них – это разбойники – монахи, которые тем и живут, что грабят путешественников, не нанося им особого вреда, а даже оставляя то, что необходимо для жизни в горах. То есть, как мне кажется, брахман успокаивал немцев, чтобы те не волновались за свое дальнейшее путешествие.
Друзья мои, шифры с каждым разом становятся все сложнее, а послания аненербевцев Эдварду в Гессен все объемнее. Сегодня мы с Алексией потратили на поиски ключа чуть ли не целый день. Но силы еще есть, а потому продолжаем трудиться в поте лица. И как же велик соблазн заглянуть в последние шифрограммы «Афанасия Никитина», чтобы узнать, каков был результат. Однако шифры эти структурированы таким образом, что, не подобрав ключа к более ранним посланиям, более поздние нам не прочесть ни за какие коврижки. Итак, продолжаю трудиться во славу нашего общего дела!
Удачи сто раз!!!
Всегда ваша
Настя Ветрова.Паузу нарушил Петрович:
– Меня не покидает ощущение, что мы – герои компьютерной игры-бродилки. Мы идем по уровням, преодолеваем препятствия. Но не мы первые в этой игре. До нас уже все это было. И может быть, было не один раз. Прежние игроки уже проходили все это. Но вот доходил ли кто до финала?
– До поры до времени нам не узнать этого, коллеги, – глубокомысленно промолвил Мессинг. – До той поры и до того времени, пока не пройдем мы все эти уровни или пока Настя с Алексией не восстановят все этапы прохождения этих уровней аненербевцами. Пока же продолжим игру, ибо другого варианта развития событий у нас с вами все равно пока нет. Если же так случится, что этот другой вариант появится, то мы еще, дорогие коллеги, задумаемся над тем, что выбрать.
Мне, признаюсь, понравилось сравнение нашего пути с компьютерной игрой, однако я бы не хотел, чтобы оно было единственным, и потому попробовал предложить свою интерпретацию:
– А что, если, господа, мы имеем дело с историческим повтором в рамках временных витков? Проще говоря, не оказались ли мы с вами сейчас на некоем этапе времени, когда максимально близко подошли друг к другу наш с вами год и год 1943-й?
– Да, – заметил Мессинг, – такие случаи истории известны. Я напомню знаменитое видение, которое было явлено огромному количеству москвичей в день коронации государя Николая Александровича. Тогда в небе над Ходынским полем вдруг разверзлись небеса, и все собравшиеся увидели взятие снежного городка из эпохи Анны Иоанновны с непременным присутствием самой императрицы и ее фаворитов. Причем в какой-то момент, когда толпа на Ходынском поле ахнула особенно громко, царица Анна заметила всех и стала осенять себя крестным знамением. Толпа же с Ходынки попыталась бежать. В итоге, как вы знаете, возникла давка, в которой погибло множество народу, а коронующийся император получил прозвище «Кровавый». Или вот еще случай, который более похож на наш с вами. В годы Первой мировой войны небольшой отряд русской конницы попал в окружение. Командовал этим отрядом полковник Земсков, из мемуаров которого мы и знаем об этом происшествии. С трех сторон были немцы, а с четвертой стороны – глухое болото. Что было делать? Когда настала ночь, то полковник уже было собрался улечься спать, чтобы наутро либо сдаться, либо вступить в неравный бой с явно превосходящими силами противника, но что-то вдруг заставило Земскова посмотреть на страшное болото. И он увидел удаляющуюся группу военных людей, солдат. Вот только форма на них была отнюдь не современная, а примерно столетней давности – так в войну 1812 года одевались подразделения егерей. Быстрым приказом полковник поднял свой отряд, велел седлать лошадей и первым поехал вслед уходящим в глубь болота егерям. Всю ночь отряд Земскова шел за егерскими спинами, но нагнать их так и не смог. А к утру егеря исчезли, но зато полковник понял, что отряд его вышел из окружения и теперь находится в довольно глубоком тылу русской армии. Как спустя годы узнал Земсков, по тому самому болоту, по которому вывел он свою конницу из окружения, в 1812 году вышло из окружения егерское подразделение нашей армии. Так соприкосновение двух временных пластов помогло спасти наших воинов. Есть и иные случаи, весьма похожие на этот, так что, коллеги, не удивляйтесь, если вдруг завтра за поворотом мы увидим не серых монахов-разбойников, а трех немцев-аненербевцев, идущих не только туда же, куда и мы, но и за тем же, за чем и мы. Но пока этого не случилось, я позволю себе еще испить водицы, дабы узнать как там наш Александр Федорович со своей Офелией. Не забыл ли он про нас за любовными утехами?
От Белоусова ни слуху ни духуС этими словами Мессинг проделал необходимые манипуляции со своим гидропередатчиком и стал ждать известий. Однако через пару минут явно озадаченный Мишель сказал:
– Коллеги, ни Настя, ни Алексия не смогли связаться с Белоусовым… Его сотовый заблокирован, а интернет-почта возвращает письма…
Как же это тяжело – осознавать собственное бессилие! И что мы могли сделать? Вернуться в отель? Но до него – два дня пути. Что бы ни случилось, нам надо было двигаться дальше. И то ли я утешаю себя этим, то ли оправдываю, но ни на миг не забываю о том, в какие переделки попадал наш Александр Федорович в годы войн и потрясений прошлого века. Он сильный! Он должен выдержать все! Думаю, что примерно такие же мысли успокаивали в тот вечер и Мессинга с Петровичем. Да, моральный груз ответственности за ближнего во сто крат тяжелее груза физического. И как не унывать, когда друг в беде?.. Или у него все в порядке, просто наш Александр Федорович настолько увлекся своей Коломбой, что решил на пару дней отрезать себя от мира? С такими противоречивыми думами мы двинулись дальше.День третий
С каждым шагом все трудней…
Мы шли и шли. И с каждым новым километром дышать становилось все тяжелее. Кажется, наша экспедиция именно сегодня стала самым настоящим восхождением.
«…Пожалуй, только брахман Ахвана спокоен. Мессинг же и Петрович дышат тяжело, как, впрочем, и я. Шаг за шагом, шаг за шагом… Кажется, еще немного – и я упаду без дыхания». На помощь приходит Мишель:
– Нет ли смысла, коллеги, остановиться? Перевести, что называется, дух…
«Да, именно это необходимо. В прошлые походы мы, пожалуй, не забирались так высоко – никогда прежде не было такого, чтобы реально не хватало воздуха. И что-то здесь не так – ведь от предгорья нас отделяют лишь два с половиной дня пути. Прежде мы забирались и выше, и дальше, но такого, как сейчас, не бывало. Что же это? Что происходит?» – кажется, эти вопросы я прокричал вслух, потому что брахман, улыбнувшись, ответил мне через телефон Петровича:
– Не волнуйтесь, просто сейчас мы проходим такое место, на котором воздух перестает быть воздухом. Я забыл вас предупредить об этом месте. Здесь всего четыре километра, однако они трудны для человека, который не привык дышать в разреженной атмосфере.
От слов Ахваны мне стало легче морально, но не физически. Наш проводник заметил:
– Тут осталось километра полтора до конца сложной зоны, но ведь и их надо пройти. А я немного боюсь, что вы не справитесь, потому давайте остановимся, и я дам вам некоторые рекомендации относительно дыхания на остатке пути.
Особенности поведения в «зоне нелегкого дыхания»
Мы последовали совету Ахваны и остановились. То, что предложил брахман для нашего дыхания, не было чем-то сверхъестественным или же сложно выполнимым, но сразу помогло и мне, и моим друзьям. Проводник посоветовал дышать не очень глубоко, но вдыхать обязательно носом, выдыхать же ртом. Причем пытаться сделать так, чтобы ритм дыхания соответствовал ритму пульса. Поделился наш брахман и еще парой техник. Все это помогло нам без особого труда одолеть те полтора километра, которые были насыщены не столько воздухом, сколько азотом. Во всяком случае, чудо-телефон все это время показывал повышенное состояние азота в атмосфере. Однако стоило нам выбраться из зоны нелегкого дыхания, как тут же стало ощутимо проще вдыхать и выдыхать. Петрович первым из нас рассмеялся, вслед за ним хохотал уже я, пока, наконец, не стал смеяться в голос обычно серьезный Мессинг. К нашему смеху присоединился и Ахвана. Как порою человеку мало нужно для счастья: достаточно на короткий срок испытать потребность в чем-то самом обыденном, в том, чего мы обычно не замечаем, а потом получить это вновь.
Небольшое философское отступление
Дальше идти стало легче; мы перестали чувствовать груз рюкзаков на наших спинах и буквально летели все выше в горы, а дышать было так легко, как, пожалуй, никогда прежде. Я никогда не забуду этот урок: буду помнить, что мы должны, просто обязаны бережно относиться к тому, что дано нам Природой. Способность видеть, слышать, дышать, говорить – все это великий дар, который мы часто не ценим, воспринимаем как нечто само собой разумеющееся. И только когда мы теряем это, понимаем, сколь дорога и невосполнима потеря. Я взял себе за правило не забывать о великих дарах Природы; и моя жизнь стала ценнее с этого часа; ведь жить – это тоже великая способность, данная человечеству.
Буддистский монастырь
Когда стало смеркаться, нашим взорам предстал буддистский монастырь необычайной красоты. «Значит, мы уже забрались настолько далеко, что индуизм уступил место более северной религии? А как же наши немцы? Как они преодолели зону тяжелого дыхания, и попали ли они в этот монастырь?» – признаюсь, я с нетерпением ждал нового послания Насти. А может быть, свершится то, о чем все мы мечтали в этот день: Алексия даст знать, что у Александра Федоровича все хорошо и что он уже идет по нашему следу.
Однако нам было не суждено сразу же приняться за считывание посланий с воды.
Ночлег нам предстоял в монастыре, а потому было бы просто невежливо не побеседовать в первую очередь с настоятелем обители. Им оказался довольно добродушный и сравнительно молодой человек с прекрасным английским языком, так что нам даже не пришлось прибегать к помощи телефона Петровича. Настоятель признался, что учился в Кембридже, и спросил, что привело нас в столь глухое и далекое место, ведь на простых туристов мы не похожи. Отвечал за всех нас Петрович. Нет смысла детально воспроизводить его рассказ; наш друг поведал о том, кто мы такие, откуда прибыли, рассказал о наших экспедициях в Непал и Бирму.
В итоге Петрович упомянул о самом важном в наших планах: о поиске артефактов цивилизации атлантов. Древние мудрецы по одной версии погибли вместе с Атлантидой, но по другой – выжили, рассредоточились по миру и продолжили свою жизнь среди обычных людей. Выслушав рассказ Петровича, настоятель задумался, а потом сказал:
– И рад бы вам помочь, господа, но ничего подобного я в здешних местах не слышал и не видел. Жизнь здесь спокойная, неторопливая. Кажется, за последние годы не только ничего не произошло, но даже и не могло произойти. Что уж говорить об атлантах…
Было немного обидно оттого, что беседа с настоятелем оказалась бесполезной. Мне даже показалось, что с легкой руки Петровича настоятель получил куда как больше информации, чем того заслуживал. Но что сделано – то сделано.
Связь с Алексией. Предчувствия близнецов
До того, как лечь спать, нам нужно было выйти на связь с Настей – узнать новости. Однако журналистка не смогла за прошедший день расшифровать послание аненербевцев – код оказался слишком трудным. Зато было сообщение от Алексии, о чем радостно поведал Мессинг. Думаю, что в душе он, как и мы с Петровичем, надеялся на то, что объявился Белоусов, но оказалось, что Александр Федорович по-прежнему в тени, Алексия же говорила совсем о другом:
Мои родные! Только что Полька пришла ко мне чуть ли не в слезах, что, как мы знаем, ей не очень свойственно. Когда же я стала ее успокаивать, то малышка рассказала мне о видении: она сидела в своей комнате и готовила наряд для любимой куклы, когда вдруг в окошке разглядела папу. Папа шел по заснеженной дороге посреди огромного поля. Была ночь. Светила луна, а вот звезд видно не было. И тут Полька увидела, что за папой ползет коричневая змея, а папа ее не замечает. Тогда Полька стала кричать, предупреждая отца об опасности, но тот ее не слышал, а змея тем временем подбиралась все ближе. Полька закричала так громко, что из соседней комнаты прибежал Колька. И тут видение исчезло. Я думаю, что Петровичу стоит проявить особую бдительность, повышенную осторожность, поберечься ради всех нас – близнецов и меня в первую очередь. Интуиция Польку не подводит – какая опасность угрожает моему мужу? И только Колька успокоил меня, когда, глядя в кристаллический гидропередатчик, серьезно так сказал: «Мой папа – самый сильный. Мой папа сильнее трех змей, трех быков и трех леопардов. Он их всех победит и скоро вернется к нам вместе с дедом, Рушелем и крестным». Кольке, как вы знаете, я тоже не могу не верить. Вот только, почему именно трех: трех змей, быков и леопардов? Полезла в энциклопедию символов, но ничего не нашла – ничего такого, что могло бы хоть как-то, хоть чуть прояснить Колькины слова. Берегите себя, родные мои! Волнуюсь за вас очень и жду вестей! Алексия. Мессинг расшифровывает странные пророчества
Я вспомнил странный и притягательный танец двух змеек. Петрович же глубокомысленно изрек:
– В лесу не стоит никого бояться, кроме человека. Так что змеи, быки и леопарды нам не страшны.
Но тут слово взял Мессинг:
– Коллеги, видение Польки и слова Кольки нельзя оставлять без внимания. Тем более что впервые за эти дни у меня есть прямой повод, выраженный в информационном поле, для построения ипсилона – ипсилона, коллеги, числа «три», которое в Колькиных словах было, если вы помните, ключевым. Я с вашего позволения приступаю, а вас попрошу набраться терпения и не ложиться, пока я не представлю на ваш суд скромный труд моей деятельности.
Вскоре мы с восхищением читали новый ипсилон Мишеля Мессинга.ИПСИЛОН ЧИСЛА «ТРИ». СОСТАВЛЕН МИШЕЛЕМ МЕССИНГОМ
Числитель искомой дроби представлен в виде трихатомичной триады фаунического происхождения, а именно: быка, леопарда, змеи. Триадичность отмеченных представителей мира животных обусловлена как раз тем самым фауническим происхождением, тогда как трихатомичность связана с конкретными функциями каждого из них в основных ипостасях. Змея являет собой ипостась ядовитого существа, несущего смерть. Но амбивалентная природа яда как такового позволяет вывести относительно змеи хорошо известную формулу:
«В смерти – жизнь». Змеиный яд при умелом использовании и аккуратном с ним обращении может быть направлен на исцеление от болезней. Нельзя упускать и такие характеристики, как извивающаяся природа тела змеи, аналогия с корнями и ветвями дерева, способность змеи менять кожу, шипение, сходство с лентой, метода нападать на жертвы, обвиваясь вокруг них. И хотя в Индии культ змеи соотносится с культом морских вод, все же в сфере четырех стихий змея отождествляется с огнем, который приносит и вред, и пользу – все зависит от того, кто с огнем обращается. Бык означает в трихатомической функции рассматриваемой фаунической триады начало воспроизводящее, но не плодоносящее. Впрочем, последнее в нашем случае не так уж и важно. Важнее то, что бык соотносится со стихией воды. Не случайно Мировой океан у целого ряд древних народов представлялся в виде огромного быка с золотыми рогами. В то же время в Индии существует обычай сжигать тела правителей в гробах, сделанных в форме быка. По Юнгу, бык символизирует отца, что еще более укрепляет нас в мысли о воспроизводящей и плодоносящей функции быка в древних мифах и вечных архетипах. Трихатомическая функция леопарда – поглощение. Леопард – символ свирепости и доблести, агрессивности и могущества. То есть здесь, как и в случае со змеей, мы имеем дело с амбивалентной природой, с двоякой сущностью данного элемента фаунической триады: поглощение позитивного и порождение негативного дихатомично противопоставлено поглощению негативного и порождению позитивного. В этих ипостасях леопард прямо релевантен, даже оптимально релевантен стихии земли. Таким образом, вся фауническая трихатомическая триада, вынесенная в числитель искомой дроби числа «три», являет собой строгую и завершенную экспликацию единства трех стихий: огня (змея), воды (бык) и земли (леопард).
Теперь не сложно понять, что знаменателем искомой дроби, вернее – основой этого знаменателя, будет недостающая четвертая стихия, то есть воздух. Эта стихия вступает в отношение эквивалентности с числовым рядом, в основе которого лежит тройка в тройке, то есть элементарная конструкция, переданная как «три в квадрате», то есть «девять». Таково общее количество элементов трихатомической фаунической триады из числителя: три змеи, три быка, три леопарда. Итого: девять в отношениях релевантности с недостающей в числителе стихии воздуха. Таков знаменатель искомой дроби ипсилона числа «три».
Таким образом, искомая дробь ипсилона числа «три», в числителе которой фауническая трихатомическая триада, основанная на трех стихиях, а в знаменателе – воздух и девятка, дает в итоге единственно возможный результат: орел. Таков итог искомой дроби.
Орел сам нас найдет!
Мессинг был горд своим ипсилоном, я же, признаться, не очень понимал, что это дает: какого орла и где нам следует искать? На мой вопрос Мишель, несколько обидевшись, ответил:
– А вот это, Рушель, уже как бы и не мое дело.
После этого он замолчал, уставившись в окно. Я же, в свою очередь, тоже почему-то не хотел успокаивать и жалеть друга. «Подумаешь, построил ипсилон, восхитил нас снова! Но какой прок от него – от этого ипсилона? Что нам теперь с этим орлом делать?» Впрочем, я, трезво поразмыслив, припомнил, что вообще-то итоги построений Мишеля только поначалу кажутся нелепыми и ненужными, тогда как в результате именно они и оказываются судьбоносными.
– Простите меня, Мишель, – сделал я первый шаг к примирению. – Вы же знаете, как я вам, мой друг, доверяю. Просто в данном случае я не могу понять, откуда возьмется орел и чем он нам поможет. Ну, скажите мне, где искать орла?
– Уверяю вас, коллега, – ответил Мессинг, – что искать орла не надо. Он сам нас найдет, даже если мы этого и не захотим. Не забудем только, что орел, соотносимый со стихией воздуха, является символом высоты духа и духовного принципа в целом; он означает тепло жизни, начало, день, героическое благородство; у многих народов ассоциируется с богами власти и войны. Нельзя забывать и такую функцию орла, как функция посланника. Не раз уже, коллеги, убеждались мы в том, что значения ипсилонов могут казаться немыслимыми, но в нужный момент они проявят себя. В нужный момент!
– Будем тогда ждать нужного момента, – заметил Петрович. – А теперь спать.
Нас предостерегают
Посреди ночи меня разбудил робкий стук. Когда я открыл дверь, то увидел на пороге совсем молодого монаха. Я понял, что он пришел с какой-то новостью или вестью, но несколько испугался самого процесса коммуникации – ведь чудо-телефон был сейчас у Петровича. Однако мой собеседник внезапно заговорил по-русски. Оказалось, что юноша два года провел в Улан-Удэ – в одном из тамошних монастырей-дацанов, а потому рад был во мне видеть представителя страны, в которую он влюбился за те два года. Впрочем, пришел молодой монах не за этим…
– Рушель, – продолжил он свою речь, когда я сказал ему свою имя, – я подслушал ваш разговор с настоятелем. Я пришел, чтобы предостеречь вас… Предостеречь от дальнейших шагов вообще… Простите, я не могу сказать всего, не имею права, но вам лучше прямо сейчас или хотя бы, дождавшись утра, пойти вниз, вернуться в отель, а оттуда обратно в Дели и домой… Здешний мир веками устраивался так, что любое вмешательство в него вызывает мощнейшее противодействие со стороны разных сил: высших, низших, земных… Я не могу рассказывать подробно, просто хочу вас предостеречь: уходите отсюда как можно скорей. Ваше действие уже начало рождать противодействие… Простите, мне надо идти… Прощайте…
С этими словами монах вышел из моей комнаты и закрыл за собой дверь. Я же в недоумении остался возле своей кровати. Что было делать? Будить друзей и следовать совету молодого монаха? Но это означало конец всего нашего проекта, бесславное поражение. Нет, нужно двигаться дальше во что бы то ни стало и чего бы это ни стоило!..
Орел на свастике – это «наш» орел?
Вдруг из коридора послышались шаги. «Неужели монах возвращается, чтобы сказать еще что-то?» Забыв об осторожности, я открыл дверь и увидел Мишеля Мессинга. Тот без всякой паузы втолкнул меня в комнату, закрыл замок и, даже не садясь, проговорил:
– Рушель, я только что видел орла!..
Я не успел толком понять, что имел в виду Мессинг, и уж тем более не успел рассказать ему про недавний визит молодого монаха, как мой друг вопреки всем правилам своего выработанного десятилетиями поведения, то есть без каких бы то ни было пауз, рассказал следующее:
– Мне, Рушель, не спалось, и я решил немного пройтись, благо ночь опять, как и прошлые, выдалась светлая, лунная, звездная… Я направился к колодцу, который находится возле восточной стены монастыря. Помните, вечером я там набирал воду для своей бутылки? Так вот, когда я подошел, там уже был какой-то монах – он тоже набирал воду. Мы улыбнулись друг другу и раскланялись. Но тут я заметил тот сосуд, который монах заполнял водой из колодца. Рушель, меня аж передернуло. Знаете, что это было?
Кажется, Мессинг понемногу приходил в себя, потому что именно в этом месте своего монолога он взял паузу. Я стоял возле него, твердо решив молчать и не торопить Мишеля – пусть сам продолжит свой рассказ, когда сочтет нужным. А я буду спокоен, как питон Каа в ожидании бандерлогов… Моя стратегия сработала – не прошло и десяти минут, как Мессинг продолжил:
– Это, Рушель, была фляжка. И знаете, коллега, что за фляжка? О! Серебристая такая, плоская, а на ней рельефный рисунок – орел, тот самый…
– Какой тот самый? Из вашего ипсилона?
– Да нет, ну то есть да. Это был орел – символ нацистской Германии, с распростертыми крыльями и свастикой! Вы понимаете, коллега, фляжка была немецкой. Откуда она могла взяться здесь, на севере Индии? Скажите, откуда? Я пытался расспросить монаха у колодца, но тот меня не понимал – только улыбался и кивал головой. Вы подумайте – символ Третьего рейха в буддистском монастыре! Как вам это нравится?
Мне это нравилось не очень, но сам факт совпадения результата ипсилона моего друга и герба нацистов был зацепкой. Что уж говорить о появлении фашистской фляжки на пути нашей экспедиции, идущей по следам экспедиции Аненербе!
День четвертый
Никто не знает, как фляжка аненербевцев попала в монастырь
Утром мы все, включая Ахвану, вновь были у настоятеля. Тот по нашей просьбе вызвал к себе ночного знакомца Мессинга и попросил прихватить с собой ту самую фляжку. На вопрос настоятеля монах ответил, что фляжка эта досталась ему от учителя, который умер пятнадцать лет назад, а что на ней нарисовано, он не знает, даже никогда не задумывался над этим. Сам же настоятель пояснил, что, конечно, узнает символ Третьего рейха, но вот откуда эта фляжка взялась, он не ведает.
– Со времен войны, – сказал настоятель, – я уже четвертый глава этого монастыря. И, честно говоря, даже не могу сказать вам хоть что-то об этом сосуде.
Кажется, настоятель не лукавил. Во всяком случае, по его лицу было видно, что ему не меньше нашего интересно, откуда во вверенном ему монастыре вдруг объявился пернатый хищник со свастикой. Нам же, вопреки советам моего ночного гостя, предстояло идти дальше в горы, что мы и сделали.
Ахвана ведет свою линию?
К полудню мы прошли добрых десять километров, и тут Петрович, шедший сразу следом за Ахваной, неожиданно остановился и поднял вверх правую руку, давая тем самым понять, что заметил нечто важное. Мы тоже замерли на месте.
– Смотрите, – сказал Петрович, – от нашей с вами тропы здесь вправо уходит просека. Вы видите?
Действительно, справа от нас была отчетливо заметна лесная тропинка.
– Ребята, – продолжил Петрович, – вы побудьте здесь, а я посмотрю, что находится там.
И Петрович уже ступил на замеченную им дорожку, как путь нашему другу преградил Ахвана, вставший в боевую стойку. Дело становилось серьезным. Было ясно, что наш проводник по каким-то причинам не хочет, чтобы Петрович шел в сторону. Более того, по выражению лица Ахваны нетрудно было понять, что причина его нежелания – не в нашей безопасности, а в чем-то другом. Но в чем?
Мы с Петровичем снова попадаем в «зону нелегкого дыхания»
Пока я размышлял, брахман как-то неловко качнулся и завалился на бок, как неудачно поставленный мешок с цементом. Гордый собой Мессинг склонился над ним.
– Этому приему, – заметил Мишель, – меня научил лет тридцать тому назад сам Мухамед Али.
Общими усилиями мы связали руки брахману, пока тот был без сознания, и решили, что Мессинг останется при нем, а мы с Петровичем пойдем дальше по запретной тропе.
– Только возьмите с собой на всякий случай кристаллический гидропередатчик, – напоследок сказал Мессинг. – Ведь по нему вы сможете связаться и со мной, а не только с девочками. Обязуюсь каждые три часа пить воду.
Вскоре наша тропка, и без того неширокая, почти исчезла. А кроме того, она стала уходить вверх и уводить нас за собой. И снова, как совсем недавно, мне стало тяжело дышать. Я заметил, что и мой друг дышит не так ровно, как обычно. Неужели опять разреженный воздух?
– Здесь, – сказал Петрович, глядя на чудо-телефон, – опять, как и в тот раз, избыток азота в атмосфере. Думаю, это ненадолго, но все же предлагаю прибегнуть к тем способам дыхания, которым обучил нас брахман. Как там? Вдыхать носом, выдыхать ртом. Ну, и пульс считать…
Как только я стал вдыхать носом и выдыхать ртом, соотнося частоту дыхания с частотой пульса, боль в груди прошла и дышать стало чуть легче. Во всяком случае, во мне затеплилась вера в то, что еще немного, еще чуть-чуть – и мы куда-нибудь придем. Но вот куда?
Вот и Мертвое озеро!
Ответ на этот вопрос не давал мне покоя еще около часа, по истечении которого я вдруг смог вздохнуть полной грудью, не думая о специфике и о технике дыхания. И когда дышать стало легко, мы с Петровичем аж ахнули в один голос, потому что перед нами открылась зеркальная гладь озера правильной круглой формы.
– Похоже, – заметил Петрович, – интуиция не подвела меня, когда я выбрал эту тропинку для нашего дальнейшего пути. Рушель, а ведь это Мертвое озеро! Вы только посмотрите на воду! Видели ли вы что-нибудь подобное в природе?
И правда, водная гладь была подобна зеркалу не только в метафорическом смысле, а в самом прямом: поверхность озера серебрилась, а вода по консистенции напоминала не то отстоявшийся кисель, не то разбавленную ртуть.
– Признаться, ничего подобного я прежде не видел, – ответил я Петровичу. – Неужели это и есть то самое Мертвое озеро, которое и было целью нашего путешествия? Твердо знаю одно: пробовать воду из этого озера нам не следует. Вообще-то, Петрович, нам не стоит забывать, что в древних мифологических традициях озеро – в связи с тем, что в нем ночует солнце, – выражает таинственность и загадочность. Особенно это явно эксплицировано у египтян. Кроме того, именно озеро соотносится с идеей уровней. Имеются в виду отношения между глубоким и поверхностным, внешним и внутренним. Выражает озеро и такое качество, как прозрачность. И в то же время у древних кельтов страна мертвых находилась на берегу озера. И тогда смерть понималась как подобное солнцу схождение человека на дно озера, то есть в глубины земли. В этой связи не стоит забывать средневековую семантику связи вод озера и бездны, по этой семантике жидкие частицы, из которых состоит озеро, обеспечивают переход от жизни к смерти, от твердости к газообразности, от оформленного к неоформленному. Зеркальная же гладь поверхности озера семантически связана с зеркалом, то есть воплощает самосозерцание, размышление и откровение.
Три «грации» или…
И тут я увидел на противоположном от нас берегу что-то не согласующееся своей искусственностью с гималайским ландшафтом.
– Петрович, вы видите?
– Вижу, Рушель, но что это?
С противоположного берега ртутного водоема на нас смотрели три аккуратных серых камня в человеческий рост каждый. Присмотревшись, я увидел, что каждый из камней напоминает человеческую фигуру. Три грации? Скорее, три мушкетера – широкие плечи, а на ногах сапоги или валенки.
– Рушель, – предложил Петрович, – давайте обогнем озеро по правому берегу и посмотрим, что это за изваяния.
Так мы и сделали, благо воздух возле озера позволял нормально дышать. Через четверть часа мы с Петровичем стояли возле трех камней, трех статуй, трех товарищей… Стояли, раскрыв от удивления рты, как воспитанники младшей группы детского сада, которых вывели в парк и показали горку в виде головы витязя из «Руслана и Людмилы». Мне казалось, что скульптуры вот-вот оживут на наших глазах – настолько жизненными были явившиеся нам на берегу Мертвого озера изваяния. По одежде, по лицам было понятно, что все трое – мужчины; мужчины примерно одного возраста – чуть за тридцать.
… почему-то окаменевшие аненербевцы?
Но самое интересное ожидало нас, когда мы с Петровичем всмотрелись в эти одежды внимательно. Статуи были одеты… в каменную форму СС: фуражки украшал тот самый орел с монастырской фляжки, а лацканы кителей – знаменитая руническая аббревиатура, державшая в страхе всю Европу в 1940-х годах.
– Как вы думаете, Рушель, почему они окаменели?
Петрович задал вопрос, ответа на который у меня не было. Было ясно одно: мы пришли к тому месту, где завершилась экспедиция Аненербе под кодовым названием «Афанасий Никитин». Миссия оказалась невыполнимой для наших предшественников по этой бродилке-стрелялке.
Но ведь Настя передавала нам информацию о большом архиве… Неужели до своего окаменения аненербевцы успели послать так много шифрограмм? Надо было срочно выходить на связь с Настей. Но Мессинг говорил, что кристаллический гидропередатчик лучше всего работает в вечерние часы, в сумерки, тогда как сейчас была еще только вторая половина дня.
Каменные болваны размножились!
Я достал фотоаппарат из бокового кармана рюкзака. Я понял, что надо сфотографировать скульптурную группу, чтобы потом попытаться каким-то образом передать снимок через телефон Петровича в Вевельсбург, дабы там Настя смогла подтвердить или опровергнуть принадлежность этих людей к экспедиции Аненербе. Ведь должны же быть в Вевельсбургском архиве личные дела с фотографиями. Я стал настраивать фотоаппарат на оптимальную мощность, а Петрович достал чудо-телефон, чтобы сделать снимок прямо на него – может быть, так легче будет потом передать кадр в Вевельсбург.
Я навел объектив фотоаппарата на каменных болванов и тут сквозь видоискатель увидел, что этих болванов уже не трое, а больше. Причем некоторые из них… надвигаются прямо на меня.
Индусы атакуют
Убрав фотоаппарат от глаз, я понял, что движутся на нас не каменные немцы, а вполне живые индусы, одетые в традиционные боевые наряды. Кажется, их было около дюжины и намерения их были далеки от мирных: все были вооружены копьями и ножами. Самый высокий из бойцов держал в руке короткий меч, какие носили скандинавские викинги, грабившие Рим или Париж в очень раннем Средневековье. Петрович встал в стойку, явно усвоенную им от нашего брахмана – кажется, это была поза цапли.
Индусы тем временем подходили все ближе. Вот уже были видны их глаза. Самый высокий занес свой меч надо мной. «Никогда не защищайся рукой от холодного оружия», – мелькнул в моей голове совет тренера по фехтованию. Но несмотря на это, рука моя сама невольно потянулась закрыть лицо от неизбежного удара мечом… И тут случилось нечто странное: индус, изготовившийся нанести мне смертельный удар, вдруг отбросил свой короткий меч в сторону и пал передо мной на колени, что-то при это выкрикнув. Все прочие бойцы, услышав этот выкрик, тоже побросали ножи и копья и пали ниц.
Тайный знак Блаво
Я застыл в недоумении и страхе, не опуская руки. Все вместе мы напоминали немую сцену. Ее первым нарушил Петрович, одним прыжком оказавшийся возле меня и прошептавший мне на ухо:
– Рушель, вы еще ничего не поняли? Индус увидел на вашей ладони знак – ту самую звезду, означающую ваше величие…
Как я сам не догадался! Сколько раз эта звезда помогала мне в трудную минуту. Дело в том, что много лет назад мой предок Хесус Хайме Блаво подставил руки летящей к нему звезде, и она упала на его ладонь. В том месте, где звезда прикоснулась к ладони дона Хесуса, возник знак. И с тех пор у каждого представителя рода Блаво, который имеет природные задатки целительства и помощи людям, на левой ладони есть такой же знак. Его-то и узрел индус; узрел и испугался.
Как часто в нашем мире положение вещей в одночасье меняется на противоположное! Человек возносится на самый верх земного благополучия, но миг – и он уже стремительно падает вниз без надежды подняться. Наверху сейчас были мы с Петровичем, а индусы, только что хотевшие нас убить, теперь лежали на земле, испытывая страх за свои жизни.
Это не Мертвое озеро!
Читать бесплатно другие книги:
