Оракулы перекрестков Шауров Эдуард
— Ладно, давай сюда! — немного разочарованно сказал Виктор.
В этот же миг Бенджамиль, сам не зная зачем, поднес сигарету ко рту и затянулся. Сладковато-горький, шершавый, как терка, дым заполнил легкие, Бен не удержал его в себе и мучительно закашлялся. Вторая затяжка получилась гораздо лучше, хотя в горле першило неимоверно, а на глаза навернулись слезы. Виктор одобрительно хлопнул его по плечу и отобрал сигарету.
— Ну как? — спросил он с интересом.
Бенджамиль осторожно прислушивался к своим ощущениям.
— Вроде ничего. В смысле, я ничего не чувствую! — сказал он наконец и засмеялся.
Виктор засмеялся следом.
В детстве отец несколько раз водил Бенджамиля купаться в реке. Теперь эта речка, равно как и прочие, упрятана в бетонную трубу, но тогда, двадцать пять лет назад, еще были на ее берегах маленькие платные пляжи с тентами и шезлонгами. Теперь старые воспоминания ожили, и Бену показалось, будто его подхватило теплое водяное течение. Несет куда-то, медленно переворачивая через голову. Мир вокруг сделался простым, легким и прозрачным.
— Значит, ты не любишь корпорацию? — спросил Бен, пытаясь настроиться на серьезный лад. — Из чувства протеста работаешь на Сити? А в Рождество наряжаешься Санта-Клаусом и лазишь по трубам с красным мешком?
Хихикнув, Бенджамиль потыкал ногой один из объемистых трехцветных мешков, действительно стоявших вдоль решетки балконного ограждения.
— Никуда я не лажу, — удивленно сказал Штерн, выпуская изо рта белесое облачко дыма. — Я люблю корпорацию… Никогда не кусай руку, которая тебя… Эй, Бенни! Рождество — запрещенный праздник! Откуда ты знаешь о непристойно-мистических, безнравственных персонажах вроде Санты?
— Мне мама рассказывала, в детстве, — признался Бен. — И никакой он не безнравственный, добрый старик, по трубам лазил. Скажу по секрету, мне родители даже Библию вслух читали. Только т-с-с-с! Никому!..
Виктор понимающе приложил ладонь к губам.
После смерти отца Бенджамиль с матерью переселились в нынешнюю квартиру. Мать прожила в ней всего два года. Спустя какое-то время Бен вспомнил о Библии. Он перерыл все старые вещи в поисках толстого брикета потрепанных листов, но так ничего и не нашел. Наверное, книга осталась где-нибудь в тайнике на старой квартире. А может быть, мать сожгла ее от греха подальше.
Бенджамиль, помотав головой, взял протянутую ему сигарету и с каверзным, обличающим видом погрозил Виктору пальцем:
— А ты откуда знаешь про эту чертовщину?
— Я-то? Я вообще много чего знаю.
— Нет! Серьезно!
— Серьезно? Если серьезно, то я иногда лажу через телефонную сеть в закрытые разделы инфохрана корпорации. Только это не совсем законно. Так что т-с-с-с. Никому!!!
— Ага! Я же говорил, что лазаешь! — радостно воскликнул Бен.
— Представляешь, — продолжал Виктор вдохновенно, — раньше весь мир был связан информационной сетью и каждый, кто пожелает, мог совершенно официально туда зайти, узнать все, что хочет… а теперь приходится лазать…
— С мешком… — прыснул Бенджамиль.
— Балда! — сказал Виктор, ухмыляясь. — Это не мешок, это парашют.
— На хрена?! — Бенджамиль выпучил глаза.
— С ним можно прыгнуть вниз.
— Ну?! Дашь примерить?
Когда Виктор закончил затягивать лямки вокруг ног Бенджамиля, оба приятеля уже покатывались от хохота. Бен все время пытался заглянуть себе за спину, чтобы посмотреть, как сидит ранец, а Виктор пытался удержать его на месте.
— Дай-ка ракету! — Виктор забрал у Бена коротенький окурок и отступил на пару шагов. — Вот и вся наука, — сказал он, осматривая экипированного парашютиста с ног до головы. — Ремни регулируются автоматически, вытяжной фал привязан к перилам.
— Как я выгляжу? — спросил Бен.
— Как полный придурок! — Виктор затянулся последний раз и бросил бычок вниз. — Хочешь прыгнуть? — неожиданно предложил он.
Бенджамиль попытался проследить глазами полет окурка. Веселость его слегка поубавилась.
— Хотя под кайфом прыгать нельзя, — сказал Виктор.
— Почему? — Бен с трудом оторвался от созерцания темного провала улицы.
— Потому что можешь полететь не вниз, а вверх, — захохотал Виктор.
Когда новый взрыв веселья угас, Штерн объяснил, вытирая глаза:
— Прыгать надо в свой счастливый день. Я прыгаю только по средам. У тебя сегодня день, несомненно, счастливый, но злоупотреблять везением не стоит. Тем более, что в одном из парашютов обрезан вытяжной шнур, а я не знаю, в каком.
— Зачем обрезан? — глупо улыбаясь, спросил Бенджамиль.
— Лекарство от пресной жизни! — Виктор махнул рукой. — Не обращай внимания… А не послать ли нам за десертом?!
Они стояли рядышком, облокотившись на перила балюстрады, и лениво курили, бережно передавая друг другу сигарету огоньком кверху.
— Помнишь Розану Табоне? — спросил Виктор.
Тлеющий кончик сигареты подсветил красным тени на его острых скулах.
— Такая высокая, темная? Родинка вот тут, над губой?
Виктор кивнул.
— Помню, — сказал Бен. — Только не помню, что она Табоне.
— Нам было лет по четырнадцать. — Виктор блаженно улыбнулся. — Мы с Рози приходили на станцию, забирались вдвоем в одну таблетку, потом вводили код семнадцатой станции нашей ветки и отправлялись до самой границы аутсайда, сначала сорок минут туда, а потом сорок минут обратно. И всю дорогу мы любили друг дружку прямо в таблетке. Вот это было настоящее счастье.
Бенджамиль восхищенно и недоверчиво покачал головой:
— И ни разу никому не проболтались?
— Ни разу.
— Невероятно! И как вы умудрялись… в такой тесноте?
— В четырнадцать я был гораздо гибче, чем теперь, — сказал Виктор.
Бенджамиль засмеялся:
— Но ведь в каждой таблетке, кажется, есть система видеонаблюдения!
— Есть, — сказал Виктор, выпуская через ноздри тонкие струйки дыма. — В четырнадцать я был уже достаточно умен, чтобы залепить чем-нибудь объектив микрокамеры. Так что стопам так и не привелось насладиться детским порно в исполнении Виктора Штерна и Розаны Табоне.
— Надо же! — сказал Бенджамиль. — Мне никогда ничего подобного даже в голову не приходило. В четырнадцать я только мечтал. Ну, может, целовался пару раз. А что сейчас с Рози?
— Не знаю. — Виктор пожал плечами. — Я не видел ее с тех пор, как мы закончили школу. А помнишь, как ты рассказывал нам истории?
— Смутно, — признался Бен. — Кажется, я их сам и придумывал, но про что, даже не припомню.
— А я знал, что ты сам их сочиняешь, и страшно завидовал. — Виктор с сожалением погасил истлевший окурок, потом спросил, потянувшись так, что хрустнули суставы: — Ну как? Откат нормальный?
— Лучше не бывает! Все такое чудное! — откликнулся Бен. — Видишь птицу?
— Какую птицу?
— Перед балконом летает туда-сюда. Серенькая такая. Вот опять. Гляди! — Бенджамиль вытянул вперед палец.
— Пошли-ка в дом. Что-то я озяб! — решительно сказал Виктор. — Хочу показать тебе свою последнюю работу!
— Пошли, — согласился Бен, ему было все равно, куда идти и что смотреть, он чувствовал себя вполне счастливым человеком.
Глава 8
После уличной прохлады огромная, как ангар, гостиная показалась Бену теплой и даже уютной. Виктор протащил его через пустую залу и усадил за стол вычислителя, предварительно спихнув в сторону немытые чашки, пластины записных книжек и мотки цветных шнуров.
— Амаль! — грозно заорал Виктор. — Амаль!!! Где тебя черти носят?!
— Напрасно вы выражаетесь, сударь! — укоризненно пропищала Амаль, выкатываясь из-за ближайшей колонны. — Грубая брань не соответствует морально-этическим эталонам корпорации.
— Наглая, болтливая, хитрая железка, — ласково сказал Виктор. — Однажды я куплю вместо тебя механическую кошку. Живо тащи сюда бутылку рислинга и два бокала!
Возмущенно фыркнув, роботесса покрутила манипуляторами и уехала в сторону кухни. Бенджамиль сидел в кресле, блаженно улыбаясь, а Виктор полез копаться в одном из стеллажей с инфокапсулами. Через несколько минут с вином и бокалами вернулась Амаль. Она поставила заказанное перед Беном, помигала огоньками на грязные чашки, на кучу пластинок с проводами и сказала нарочито вызывающим тоном:
— Мастер Штерн не позволяет мне убираться на столе…
— А ну-ка, брысь! — весело рявкнул Виктор, возвращаясь от стеллажа.
Амаль взвигнула и стремглав нырнула за колонну. Виктор же, усевшись прямо на крышку стола, показал Бену пакетик с дюжиной красных, словно кровь, таблеток. Он ловко налил по полному бокалу, потом вытряхнул на ладонь пару таблеток и протянул одну Бену.
— Что это? — спросил Бенджамиль, отстраненно разглядывая сплюснутый красный эллипсоид, маркированный иероглифом «ши».
— Стимулятор, хорошо продувает мозги после «сата». Делай, как я. — Виктор положил таблетку на язык и запил рислингом.
Ровным счетом ни о чем ни думая, Бенджамиль сунул таблетку в рот и глотнул вина. Сначала он ничего не почувствовал, потом начало приятно пощипывать кончики пальцев, потом теплая волна чего-то похожего на слабый электрический ток пробежала по запястьям, предплечьям, плечам, все выше и выше, наполняя тело радужной воздушной бодростью. Бену показалось, что еще немного и он, легонько толкнувшись ногами, взлетит над спинкой кресла. Виктор, нагнувшись, заглянул ему в глаза.
— Вот, теперь мы под стимулятором! — удовлетворенно сказал он. — Сиди осваивайся, я мигом!
Виктор ушел, а Бен начал размышлять. За последние сутки он столько раз совершал поступки совершенно невероятные, несвойственные Бенджамилю Френсису Мэю, что уже не был твердо уверен, является ли он тем самым Бенджамилем Мэем, что служит переводчиком в «Счастливом Шульце» и живет в бело-оранжевом секторе аутсайда. Он продумывал четвертый вариант нового имени для Бенджамиля Мэя, когда появился Виктор, неся в руках нечто вроде средних размеров аквариума с двойной крышкой.
— Вот! — сказал он, водружая ящик на стол. — Итог моей жизни.
— Где? — удивился Бенджамиль, рассматривая желтоватые бока стеклянного куба.
— Здесь, на дне! — Виктор хлопнул ладонью по прозрачной крышке.
Бенджамиль автоматически подался вперед и действительно различил на дне аквариума десяток каких-то точек, не крупнее следа от булавочного укола.
— Что это такое? — ничего не понимая, спросил Бен. — Итог твоей жизни — семена растений, или крупинки песка, или?..
— Балда, — строго сказал Виктор. — Это мои нелинейные индистрактеры! Погоди! Сейчас покажу.
Он ловко выудил из груды хлама штуковину вроде пластинчатого сканера на присосках и прилепил ее к стенке аквариума, затем поколдовал над сенсорной панелью и потянул Бена за отворот френча.
— Смотри внимательно, дилетант, перед тобой будущее, — сказал Штерн, тыча пальцем в ставшую прозрачной пластинку.
Бен нагнулся ближе. Виктор провел пальцем по панели, увеличиваяизображение. За тонированным стеклом сидело несколько насекомых странного вида. Более всего они напоминали бескрылых тараканов, хотя их задние ноги были чересчур велики, а хитиновые спинки отливали темным полированным серебром. Тараканы размером меньше домашнего муравья. Сначала Бен решил, что это искусные поделки из какого-то дорогого металла, но Виктор еще раз увеличил картинку, и Бенджамиль заметил, как одно из насекомых выпустило из головы пару тончайших проволочных усиков, пошевелило ими и быстро втянуло обратно.
— Что это за гадость? — брезгливо спросил Бен, никогда не питавший особой любви к членистоногим. — Занимаешься на досуге энтомологией?
Виктор Штерн покачал головой:
— То, что ты перед собой видишь, скорее всего, положит конец биллектроным технологиям. Самое крупное изобретение нашего века. И его сделал я! — Худые щеки Виктора покрылись слабым румянцем. — Эти малютки — универсальные интельфаги. Лет через десять ты попадешь в историю уже за то, что сидел за соседней партой с Вэ Штерном.
— Больше всего они похожи на недокормленных тараканов, — сказал Мэй, который не понял и половины из всего сказанного.
— Тараканов? — еще больше оживился Виктор. — Пожалуй, ты прав. Похожи. Буду звать их тараканами. Тараканы Штерна — это звучит как гимн, а «букашки» — слишком мягкотело. Нарекаю вас тараканами, дети мои, присно и во веки веков!
Бенджамиль открыл было рот, но Виктор остановил его жестом:
— На чем работает процессор твоей записной книжки или, скажем, модуль памяти твоих часов?
— Понятия не имею. — Бенджамиль развел руками. — Тем более, что часы у меня свистнули!
— На биллектроных интелькультурах, на криставирусах! — не обращая внимания на реплику, продолжал Штерн. — В моем стационарном вычислителе — модифицированные культуры гриппа, диспетчерская система трубы функционирует на триста десятом интелькоке, и так далее, и тому подобное! В наш просвещенный век без биллектронных систем никто не может ни посрать, ни подтереться! — Виктор засмеялся, довольный своей шуткой. — У тебя дома много умных приборов, напичканных биллектроникой? — спросил он Бенджамиля.
— Хватает. Только при чем здесь тараканы?
— А во внешних и внутренних подразделениях силовых департаментов?
— Наверное, не меньше. А тараканы-то при чем?
— А тараканы вот при чем. — Виктор прищурился. — Мои индистрактеры питаются биологическими интелькультурами. Питаются и плодятся. За четверть часа они могут съесть мозги любого оборонного вычислителя или станции спутникового наведения. Их нужно всего лишь доставить к объекту диверсии. Они пролезут в любую щель, в самую микроскопическую отдушину. Их не фиксируют детекторы интеллектуальной биомассы, не определяют следящие системы. Идеальные диверсанты! Их процессоры, если это можно так назвать, представляют из себя колонию микроорганизмов. Скорее мертвых, чем живых, автономных микроскопических устройств… Как бы это?.. Мне сложно объяснить тебе подробнее… Я зову их некробами. Они не могут производить сверхсложных вычислений, но зато они умеют находить и жрать биллекультуры. Да вот! Погляди сам.
Жестом циркового фокусника Виктор поддернул манжет и стянул с запястья часы. Настоящий шанхайский роллекс, точно такие же, как у Ху-Ху. Ловко открыв один за другим два лючка в двойной крышке, Виктор сбросил часы в аквариум и быстро закрыл отверстия.
— Они, как блохи, довольно прыгучие, — пояснил он, фокусируя изображение на приклеенной к стеклу панели. — В пассивном состоянии воспринимают тепло и движение. При первой возможности цепляются к транзитному человеку, механизму или животному, что попадется, прячутся и сидят тише воды, ниже травы… Гляди.
Индистрактеры почти никак не прореагировали на появление часов. Двое или трое пошевелили усиками в сторону упавшего предмета, но только и всего.
— Они даже не видят твоего роллекса, — заметил Бен.
— Не спеши. — Виктор предостерегающе поднял руку. — Шоу только начинается. Время писать кипятком еще не наступило. Сейчас я введу код активации. Допустим… три хлопка в ладоши! — Пальцы Штерна пробежались по цветным пиктограммам сенсорной панели. — Гляди!.. Теперь они как взведенный курок, достаточно нажать на спуск, и…
Виктор трижды звонко ударил ладонью о ладонь и крикнул:
— Смотри! Смотри скорее!
Бен приблизил лицо к изображению на панели. Огромные часы размером с булыжник мирно лежали на дне аквариума. Вокруг часов спокойно сидели «тараканы». Но вот один из них шевельнулся, затем другой, третий. Ощущение было таким, будто индистрактеры медленно выходят из состояния летаргического сна. Когда именно первый из них прыгнул на часы, Бен даже не успел заметить.
— Смотри! Смотри! — возбужденно закричал Виктор.
Бен не верил своим глазам: десять блестящих как ртуть насекомых мгновенно присосались к белоснежному цельнолитому корпусу устройства с гарантией на десять лет безупречной и бесперебойной работы. Чпок! И вот уже на нем нет ни одной букашки, только маленькие аккуратные дырочки на местах вторжения. Цветной экран потемнел, словно обугливаясь, цифры и значки стали таять в мертвенной свинцовой черноте. Экран мигнул и погас совсем. Виктор, ждавший этого момента, торопливо похлопал в ладоши. Ровно через секунду тараканы испуганно полезли из проплавленных дырочек, покидая бесполезный остов роллекса за полторы тысячи марок.
— Стекло коробки жаропрочное, но это ерунда, — неловко ухмыляясь, сказал Виктор, ему было неудобно за свою явную поспешность, — корпуса моих таракашек могут нагреваться до двух тысяч градусов. Стекло столько не выдержит, а у меня тут полно «жратвы».
«Тараканы» тем временем выбрались из корпуса съеденных часов и чинно уселись в том углу аквариума, возле которого Виктор хлопал в ладоши.
— Ну как? — спросил Виктор. — Пересчитай их теперь.
— Тринадцать, — сказал Бен неуверенно, — а было, кажется, десять.
— Десять! — радостно подтвердил Виктор. — Маленькие поганцы жрут и размножаются. И еще они умнеют! Учатся выделять перспективные средства транспортировки к новым источникам питания. Они учатся вырабатывать стратегию поведения! Понимаешь?! С эпохой ЭВМ покончили вирусы, а биллектронику убьют мои «тараканы». Это будет война, Бен! Настоящая война! Крошечный диверсант, зацепившись за полу сюртука ответственного работника, проезжает на стратегический объект, ждет сигнала. Сигналом может быть все что угодно — куплет из модной песенки или радиосигнал определенной частоты, или… — Виктор опять склонился над панелью управления, — или… вот сейчас я поменял код, и теперь они реагируют на троекратное сжатие.
«Какое совпадение, — подумал Бен. — Оракула тоже надо сдавить в кулаке».
— Три раза жмешь его в пальцах, потом «бах!», он приходит в боевое состояние и жрет все, до чего доберется. Что скажешь? — Виктор выжидательно уставился на Бенджамиля.
— А кому нужно убивать биллектронику? — спросил Бен.
— Русским, — сказал Штерн как не в чем не бывало.
Бенджамиль открыл и закрыл рот.
— Ну да! Русским! А что тут такого? — Виктор возбужденно прошелся взад-вперед. — Полгода назад со мной связались русские из Байкальской Автономии. Они не конкретизировали суть конечного продукта. Просто обрисовали общую задачу. Заплатили хороший аванс. Я уже потратил его на минифакт, замечательный, практически профессиональный монтажный стенд. По-моему, все удалось по высшему разряду! Я сам не ожидал!
— А зачем русским «тараканы»? — спросил Бен, все больше убеждаясь в том, что его товарищ — сумасшедший гений.
— Наверное, хотят устроить подлянку чайникам. Почем мне знать! — воскликнул Виктор. — Да и по хрену мне! Русские мне нравятся больше мандаринов! Русские заплатят мне такие деньги, что можно будет купить остров на каком-нибудь архипелаге! Хочешь, поедем вдвоем! Бенни, ты хоть раз видел море?
— Я не видел моря. Разве что на три-М-картинках, — задумчиво сказал Бен. — Вик, русские непременно используют «тараканов», только технологию они все равно не удержат, рано или поздно она будет в Поднебесной.
— Еще бы! — Штерн самодовольно улыбнулся. — Только я не намерен ждать «рано или поздно», я сам продам чайникам рецепт, как только они назовут приличную цену.
Бенджамиль понимал, что должен негодовать и ужасаться, но отчего-то не ощущал в себе ни того ни другого. Напротив, всю его сущность захлестнула волна азарта: «Ну и пусть! Пускай мир катится в тартарары! Все одно веселее».
— Но это же конец света, апокалипсис! — сказал Бен, понижая голос.
— Браво!!! — взревел Штерн. — Двадцать марок штрафа за нецензурно-религиозные выражения!
— Но, Вик, речь идет о всем мире.
— Срал я на мир!
— Тогда подумай о себе.
— Срал я на себя!
— А другие люди? — беспомощно спросил Бен. — Я даже не представляю, во что это выльется.
— Другие люди? — зловеще проговорил Виктор. — Возьмем, к примеру, тебя. Есть ли у тебя, Бенджамиль Мэй, что-нибудь такое, чего стоило бы держаться в этой гребаной жизни? Отвечай сразу и без раздумий. Молчишь? Молчишь, потому что тебе нечего возразить.
И хотя Бену очень хотелось закричать: «Все не так!» — он вдруг с ужасом сообразил, что не может назвать ни одной вещи, ради которой стоило бы жить. Он чувствовал, что это неправильно, что Виктор просто запутал его своими словами, перемешанными с «сатом» и сдобренными стимулятором «ши», но, хоть убей, не мог подобрать ни единого довода.
— Эти бешеные дегенераты не станут ждать, пока ты продашь технологию мандаринам, — сказал Бен мрачно, — они просто грохнут тебя в этой комнате и заберут твой аквариум.
— Хрен они заберут! — Виктор засмеялся. — Я сумею за себя постоять, а если не сумею — так туда мне и дорога… Только что-то эти дегенераты не торопятся, — добавил он задумчиво. — Оговоренный срок уж три недели как прошел, а от русских ни слуху ни духу. Ну ничего, я терпеливый, неделю еще подожду для ровного счета, а там посмотрим.
— Вик, на кой ты мне все это рассказал? — тихонько спросил Бен.
Виктор равнодушно пожал плечами, затем извлек из брючного кармана пакет с красными таблетками, бросил одну в рот, другую протянул Бенджамилю. Бен помотал головой. Виктор сунул таблетку обратно в пакет, поморщился и отхлебнул вина.
— Почему бы и нет? — сказал он после некоторого раздумья. — Мне захотелось, а ты оказался под рукой.
— Очень приятно, — пробормотал Бенджамиль.
Огромные солнечные часы на потолке необъятной гостиной показывали почти три ночи, но сна не было ни в одном глазу. Развалившись в широких креслах, приятели тянули вино и разговаривали. Длинная тень секундной стрелки беззвучно вращалась над их головами, словно лопасть гигантского вентилятора, то становясь четче, то совсем исчезая в тени. Потолочные светильники были почти погашены, и дальние концы зала тонули в сумраке, только крышка стола-вычислителя да основания колонн излучали прохладное сияние. Штерн курил.
Иногда, распространяя вокруг себя тихое гудение сервоприводов, появлялась Амаль, меняла тарелки с закуской и исчезала, как механическое привидение. Вялые завитки табачного дыма плыли в теплом стоячем воздухе.
— Возможно, ты прав, даже скорее всего прав, — сказал Виктор, отхлебывая из высокого бокала. — Вся моя жизнь, все мое отношение к жизни пропитано дрянной ненормальностью, я и сам, в сущности, ненормальный, но даже если ты прав, это все равно ничего не меняет.
— Почему это не меняет? — возмутился Бен. — Очень даже меняет! Если ты понимаешь, что действия и мысли твои ненормальны, то половина проблемы уже решена. А если вторую половину решить самому не под силу, то можно обратиться к психологу. А что тут такого?
Виктор невесело засмеялся:
— Чудак ты человек, Бенни Мэй! Оно, может, и здорово — поселиться в аутсайде, жениться на толстозадой глупой блондинке, коллекционировать пробки от крепких напитков, каких никогда и не нюхал, смотреть вечерами одобренные отделом культуры лонгливеры, да только мне это не поможет. Во мне проделана дыра, не дыра — дырища! Сквозь эту прореху из меня вытекает сама жизнь со всеми красками, радостями, восторгами! А ты советуешь заткнуть ее пробкой от пустой бутылки!
— Ты говоришь так потому, что обкурился и съел две таблетки! — неуверенно возразил Бен.
— Не понимаешь ты меня, — сокрушенно сказал Виктор. — Девяносто процентов своей жизни я делю между «скучно» и «тошно», девяносто процентов чертовой жизни, когда я не курю, не закидываюсь и не откалываю дикие коленца! Девяносто процентов! Представь себе, Бенни. А все остальное — пустота и скука.
«Он рисуется, — подумал Бен. — Не может быть такого, чтобы жил человек и не радовался тому, что живет. Это похоже на кощунство».
— А как же работа? — поинтересовался Бен. — Неужели ты изобрел этих твоих некробов в приступе скуки? Я бы на твоем месте до потолка прыгал от своей гениальности.
— Я и прыгал… — Виктор прикрыл глаза. — Минут десять прыгал, потом скучно стало… прыгать. Работа — это всего-навсего рефлекс творческой личности. К тому же я подумал, что ничего подобного никогда больше не сделаю. Я использовал свой шанс. Ура… Но теперь-то это деяние в прошлом.
— Нельзя так негативно ко всему относиться, — почти сердито сказал Бен. — Это похоже на кощунство!
— Пошел ты, Бенджамиль Мэй, — лениво отозвался Виктор. — Мне наплевать на все и на всех. Таким уж я уродился или стал в процессе эволюции.
— Ты выручил меня там, на улице, притащил сюда, четвертый час болтаешь со мной о своих делах, и все оттого, что тебе наплевать на меня?! Все пустота?! — Бенджамиль аж приподнялся с кресла
— Ну да! — Виктор пожал плечами. — Завтра, вернее, сегодня, я провожу тебя до трубы, посажу в таблетку и больше никогда не увижу. Ты появился из пустоты, в пустоту и канешь.
Бенджамиль возмущенно открыл рот.
— Ты и в школе всегда был задавакой! — сказал он наконец.
Штерн опять достал красные таблетки. Отправив одну в рот, он бросил остальные Бенджамилю. Бен машинально поймал пакетик возле своего живота.
— Закинься, — сказал Виктор, — сразу перестанешь задавать глупые вопросы.
— Ты уже третью глотаешь. — Бенджамиль неуверенно повертел пакет в пальцах. — Не боишься заработать зависимость?
— Херня! Никто не садится на стимуляторы! По крайней мере, не сразу! — заявил Виктор. — Я закидываюсь больше двух лет, и почти никакой привычки. — Он распалялся все больше и больше. — Если хочешь знать, я и тараканов придумал под стимулятором, и многое другое. Два десятка минут никакой пустоты, никакой скуки, сплошной полет фантазии, а потом можно всю ночь пахать, и две, и три ночи подряд, и десять ночей, и двадцать. В последнее время я сплю не больше часа в сутки, бывает, не сплю вовсе, а чтобы уснуть, надо покурить дряни. Зато никакой тоски!
— Употребление наркотиков ведет к смерти, — робко сказал Бен. — Это все знают, кроме бандитов из Сити. Общеизвестный факт!
— Ты тоже когда-нибудь умрешь, а я уж и подавно не собираюсь жить вечно. Ты говоришь, подсесть на стимуляторы? Ха-ха! — Виктор бухнул кулаком по столешнице. — Я точно умру не от таблеток.
— А от чего? — Бенджамиль уставился на собеседника, как зачарованный.
— У меня на балконе дюжина парашютов. — Виктор ткнул пальцем в сторону витражных стекол. — У одного перерезан вытяжной шнур. Раз в месяц я совершаю прыжок, наудачу выбираю ранец и сигаю вниз с сорокового этажа. Ни с чем не сравнимое ощущение настоящей жизни! Потом я собираю купол, укладываю его в ранец, а ранцы перемешиваю. И можно все начинать сначала.
— Зачем? — Бенджамиль никак не мог понять, шутит Штерн или говорит всерьез.
— Прыгать на исправном парашюте интересно только сначала, после десятого раза становится скучно. — Глаза Виктора сверкали от возбуждения. — Когда знаешь, что один из двенадцати куполов не раскроется, возникает изумительное, ни с чем не сравнимое ощущение, хотя и это постепенно приедается. Если русские меня не грохнут, обрежу шнур у второго парашюта! Ты опять спросишь меня: зачем? Я отвечу. Это хорошее лекарство от пустоты и скуки! Три раза я принимал участие в уличных перестрелках. Я трахал буферных шлюх без презервогеля. Я набивал десять капсул амфетамином и в одну клал стрихнин. Я прыгал в лифтовую шахту на самодельной подвеске из эластика. В одном подпольном тотклубе я играл в русскую рулетку на деньги!
Виктор остановился и перевел дух. Бенджамиль глядел на него испуганными глазами, сжимая в руке пакетик с красными таблетками. Неуютная жутковатая тишина повисла в пустынном зале. Где-то среди подсвеченных снизу колонн пряталась Амаль, и Бенджамилю остро захотелось, чтобы она сию минуту появилась возле стола, чтобы она ворчала без умолку, расставляла тарелки, жужжала и щелкала механическими суставами.
— Вик, ты болен, — сказал Бен и сам вздрогнул от звука своего голоса.
— Да! — охотно согласился Штерн. — Я болен, и я умру. Бенни, хватит лапать пакет! Закинься, наконец, черт тебя побери! Меня раздражает шуршание упаковки!
— У меня еще от первой голова кругом, — виновато признался Бен. — Я, пожалуй, повременю, а?
— Скушай, деточка! — Виктор весь подался вперед, улыбаясь одними губами. — Это всего лишь лекарство от пустоты. Ты ведь не станешь огорчать своего лучшего друга?
Бенджамиль, вздохнув, раскрыл горлышко пакета и достал таблетку. Его чуточку мутило и ужасно не хотелось глотать красную пилюлю. Казалось, вся его сущность восставала против новой дозы. Ему не хотелось никаких впечатлений, ему хотелось домой. Бен мучительно пытался придумать, куда бы сбагрить таблетку, но Виктор не сводил с него внимательных глаз, и ничего не шло на ум. Бен уже поднес ладонь ко рту, когда в голове его наконец мелькнула спасительная идея.
— Вик! — воскликнул он, делая вид, что неожиданно вспомнил нечто важное. — Ты же обещал мне показать свои револьверы, говорил, что у тебя целая коллекция.
— Ну, коллекция — не коллекция, есть четыре штуки…
Похоже, Штерн забыл про таблетку.
— Пойдем, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Покажу, если хочешь. Впрочем, нет. Сиди здесь, я сам принесу.
Звонко постукивая каблуками по стеклоподобному паркету, Виктор двинулся куда-то в сумрачную глубину своей гостиной, а Бен с облегчением затолкал таблетку обратно в пакетик. В тот же самый миг Штерн обернулся на ходу и крикнул:
— И не думай отвертеться, Бен! Глотай диск!
Бенджамиль быстро сунул упаковку со стимулятором в боковой карман френча, схватил бокал и сделал вид, что запивает таблетку вином.
— То-то, — удовлетворенно сказал Виктор, исчезая в тени.
Бенджамиль поежился. Голографическая тень секундной стрелки на потолке неумолимо описывала круг за кругом, узкая и острая, словно лезвие. «Похоже на меч судьбы, — подумал Бен. — Какая нелепая выдумка: солнечные часы на потолке, да еще и с тремя стрелками. Имел ли дизайнер хоть какое-то представление о солнечных часах?» Бен прикрыл глаза, но перед внутренним взором все равно крутилась тень стрелки.
Виктор вернулся довольно скоро. В каждой руке он нес пару револьверов, зацепив их указательным пальцем за спусковые скобы.
— Вот! — сказал он, без всякого почтения сгружая свою ношу на крышку стола-вычислителя. — Оружейный хлам. Любуйся.
Бенджамиль осторожно погладил один из пистолетов по шершавой рукоятке. Ни разу в жизни ему еще не приходилось прикасаться к настоящему огнестрельному оружию. Это было страшно и приятно одновременно. Револьвер чем-то походил на ту крутобедрую азиатскую девушку, что Бен видел в Сити. Такой же изящный и смертоносно весомый, он настойчиво просился в ладонь, и в то же время пальцы испуганно отпрыгивали, едва коснувшись его гладкого бока.
— То, что ты щупаешь, является кольтом модели пятидесятого года, — прокомментировал Виктор, заваливаясь в кресло, — ближе всего ко мне лежит «рюгер» U-300, с желтыми накладками на ручке — «астра» двадцать второго калибра, а между ними — «смит и вессон» магнум. Из всех он самый старый, и к нему очень сложно достать патроны. Нравится?
Бенджамиль кивнул, бережно поднимая со стола маслянисто блестящую черную «астру». От револьвера пахло железом и еще чем-то незнакомым. Бен потянул носом.
— Это масло, — сказал Виктор. — Хочешь я подарю тебе кольт?
Бенджамиль представил себе пистолет, стоящий на полке в специальном держателе, и рот его непроизвольно наполнился слюной. Он сглотнул и отрицательно помотал головой.
— А «смит и вессон»? — удивился Штерн. — Настоящий раритет, ты сам говорил, что тебе нравятся антиквашки.
— Это ведь оружие, — растерянно проговорил Бен. — Если его у меня кто-нибудь увидит, будут неприятности.
Виктор фыркнул:
— Да он даже без зарядов. Все, что ты имеешь счастье наблюдать, — устаревшие экземпляры, давно снятые с вооружения. Их наверняка воруют со складов. Если стопы найдут у тебя автоматический пистолет с сенсорным прицелом и магазином на пятьдесят кумулятивных патронов, то неприятности будут непременно, а на револьверы все смотрят сквозь пальцы, максимум оштрафуют… Впрочем, как знаешь.
Бенджамиль положил «астру» на место и протянул руку к блестящему светлому «рюгеру».
— Осторожно, — предупредил Виктор. — Он заряжен. Нет, ты бери, бери, не бойся. У любого пистолета есть предохранитель.
Бенджамиль взял «рюгер» и почти сразу положил обратно.
— Это из него ты стрелял в Лимкина? — спросил он, слегка отстраняясь от револьвера.
— В кого?.. А!.. Ну да, из него. Я всегда ношу с собой «рюгер» или «астру», хотя кольт мне нравится больше. Значит, не хочешь взять «вессон»?
Бен покачал головой. Виктор вздохнул:
— А хочешь пострелять? — Виктор страшно оживился. — Ей-богу, тебе понравится. Пошли на террасу!
Виктор схватил с вычислителя револьвер, вскочил с кресла, вытянул руку и, поворачиваясь всем корпусом, стал изображать, будто палит в сторону черной ямы буфера, по тлеющим фонарикам далеких окон.
— Ну?! — Виктор потянул Бена за рукав.
Читать бесплатно другие книги:
