Вектор атаки Филенко Евгений

Откровения человека со странностями

– Видите ли, – сказал Франц Ниденталь смущенно. – Все дело в том, что у меня с детства проблемы с памятью.

– У меня тоже, – сказал Оберт серьезно. – Никак не могу вспомнить, что было сегодня на завтрак.

– То же, что и вчера, – сурово промолвил командор Хендрикс. – Удивительно, что вы не в состоянии запомнить такой простой вещи, Дирк.

Они как бы волей случая оказались в одной и той же точке пространства, все четверо. Точкой этой был задний дворик кают-компании, что располагалась на пересечении под геометрически прямым углом двух тропинок с разных концов поселка. Почти вплотную к дворику подступало поле местных злаков, с его неумолчным костяным шорохом, а от солнечного света укрывал покатый козырек. Специально собираться числом более двух воспрещалось, и то, что они нарушали правила, в общем-то, было секретом Полишинеля. Впрочем, капрал Даринуэрн и его молодцы никогда не прибывали на место безобразия скорее, чем за пятнадцать минут – не то тяжелы были на подъем, не то закрывали глаза на эту легковесную попытку расширить личные свободы. И сейчас неустрашимая четверка заговорщиков топталась на голом пятачке твердого грунта, прислушиваясь к каждому постороннему звуку, какой можно было различить среди белого шума над полем, и беспрестанно озираясь.

– Оставьте шуточки на потом, – потребовал Руссо. Было очевидно, что он не склонен был давать в обиду своего друга. Обратившись к Ниденталю, он спросил: – И в чем же они состоят, ваши проблемы, Франц?

– Я не умею забывать, – пояснил Ниденталь и покраснел. Он вообще очень легко краснел, и со своей запущенной блеклой растительностью на лице, в обвисшем казенном наряде с какими-то сомнительного происхождения пятнами на локтях и коленях, выглядел сущим тюфяком. – Это называется «гипермнезия», и не лечится иначе, как с ущербом для интеллекта. Мне предлагали терапию, объяснив, что с обретением способности забывать сочетается исчезающе малая, но реальная угроза вообще на время лишиться долговременной памяти. Это тоже лечится, но там уже свои побочные эффекты… Как вы понимаете, я уклонился от такой перспективы.

– Кем вы работали на Земле? – спросил Оберт с любопытством.

– Системным аналитиком в аппарате Юго-Западного экономического сектора. В прогнозировании макроэкономических показателей весьма полезно иметь инструмент, который способен по первому требованию и без промедлений отследить историю какого-нибудь малозначимого на первый взгляд фактора…

– Если возможно, короче, коллега, – сказал Руссо. – У нас не так много времени.

– Хорошо. В общем, я оперировал тем же информационным фондом, что и когитры и мемоселекторы, но выполнял их работу несколько более… гм… творчески. – Ниденталь сокрушенно вздохнул. – Не представляю, как они там без меня обходятся.

– Судя по новостям, экономика Юго-Запада не рухнула, – заметил командор Хендрикс. – Вы же не считаете себя единственным, кто в нашем мире страдает от гиперземнии.

– Гипермнезии, – поправил Ниденталь и покраснел еще гуще.

– Разумеется. И что же вы хотели бы нам сообщить?

– Я помню все, что происходило с нами на протяжении всего периода изоляции.

– Я тоже помню все, – проворчал командор. – На тот случай, если представится возможность предъявить счет. И уж последнее, что я способен позабыть, так это утреннее меню…

– Но я-то, в отличие от вас, помню все буквально, – возразил Ниденталь. – И вдобавок, чтобы не утратить профессиональных навыков, иногда пытаюсь анализировать. Сопоставлять. Оценивать. Делать выводы.

– Ну, и?.. – спросил командор нетерпеливо.

– Есть нестыковки.

– Что вы имеете в виду?!

– Нарушения причинно-следственных связей. Лакуны. Так, по мелочам, и все же…

– Ну-ну, мы слушаем, – подбодрил Руссо.

– Вы заметили, что здесь всегда лето? Одно и то же время года? Сухое, не слишком жаркое, не слишком дождливое? И солнце стоит на одной и той же высоте?

– Допустим, на той же Амрите… – сказал Оберт с некоторым сомнением.

– На Амрите бывают сезоны дождей, – заметил Ниденталь. – Если, конечно, считать дождем низвергающуюся тебе на голову чертову Ниагару мутной-мутной воды. Прелесть Амриты состоит в том, что обитаемая суша чрезвычайно удачно расположена в тех широтах, которые…

– Не будем про Амриту, – остановил его Руссо. – Про Амриту как-нибудь в другой раз.

– Тем более что там наверняка все уже побывали, и не по разу, – добавил Оберт.

– Хорошо, не будем, – легко согласился Ниденталь, который, очевидно, привык, что все воспринимают его как зануду. – Планетам «голубого ряда», к которым, очевидно, относится наша, названия которой мы так и не знаем, присущи смены времен года. Хотя бы в самой условной форме. Это очевидно. Здесь же ничего такого не происходит. С определенного момента я следил за восхождением светила и отмечал в памяти его положение на небосводе. Я не самый большой специалист в астрономии, но по моим наблюдениям год здесь длится девяносто пять суток.

– Абсурд! – сказал командор Хендрикс.

– Я тоже так подумал. И мое внимание переключилось на группу деревьев, что растут на задворках моего дома.

– Что у вас там? – спросил Оберт. – Сиббоды или габрары?

– Ктимокабрены, – ответил Ниденталь. – Такие, знаете, с синеватой мелкой листвой… очень красивые, и плоды по вкусу напоминают гуаву, только мякоть имеет пугающе бирюзовый цвет. Возможно, это вызвано повышенной концентрацией природных нитратов меди в почве… хотя химик я тоже никакой. Другой особенностью ктимокабрен является их стремительный рост. В самом начале это были молодые деревца, практически саженцы, а сейчас это уже вполне себе тенистая роща. Я как-то спросил капитана Фоллорна… помните, был такой задолго до Ктелларна… эндемики ли это или завезены из другого мира. Эхайны, как вы знаете, весьма скрытны, но тут мне удалось его разговорить, и он поведал, что флора этого мира чрезвычайно скудна высшими растительными формами, и все, что выше человеческого роста, действительно завезено из метрополии. В порыве откровенности капитан Фоллорн упомянул и другую особенность ктимокабрен: плодоносить они начинают на шестой или седьмой год. Я уточнил, о каком годе идет речь, местном или метрополии, на что капитан отвечал в том смысле, что разница невелика и составляет дюжину дней. Помнится, я не сразу обратил внимание на то обстоятельство, что сразу после этих своих слов капитан Фоллорн не слишком технично сменил вектор нашей беседы и битых сорок минут с нарочитым интересом вызнавал подробности моих взаимоотношений с соседями. Теперь-то я понимаю, что он догадался о своем промахе и постарался замусорить мою память избыточной информацией, среди которой затерялась бы и полезная. Ему это почти удалось, – Ниденталь снисходительно усмехнулся. – Но вообще-то ему следовало бы меня убить. Потому что он не знал о моей гипермнезии.

– Тс-с! – вдруг потребовал Оберт.

Они прислушались.

– Рано, – сказал командор Хендрикс.

– Так что там с ктимокабренами? – спросил Руссо.

– Они начали плодоносить через два года, – сказал Ниденталь.

– Не стоит недооценивать эхайнские спецслужбы, – с сомнением покачал головой командор Хендрикс. – Вполне возможно, что Фоллорн вас ловко запутал с единицами измерений.

– Я тоже так подумал, – сказал Ниденталь. – И потому не поленился тайно нанести зарубку на один из стволов. После чего ежедневно под благовидными предлогами ходил ее проверять. Да, ктимокабрены растут быстро. Но не скачками.

– А что, был скачок? – спросил Оберт с живейшим интересом.

– Да, и он пришелся на тот период, когда по моим оценкам здесь начался новый девяностопятидневный цикл, назвать который годом у меня язык не поворачивается. – Ниденталь перевел дыхание. – Сколько у меня еще времени?

– Минут пятнадцать, – сказал командор Хендрикс. – А то и десять. Пока они хватятся…

– Тогда об эхайнах, – сказал Ниденталь. – Наверное, никто не обратил внимания, но эти парни дряхлеют прямо на глазах.

– Не замечал, – сказал Оберт. – Между прочим, эхайны в сравнении с людьми рано стареют.

– Но не такими темпами, – возразил Ниденталь. – Первым начал сильно сдавать Фоллорн. И однажды без объяснения причин, совершенно в эхайнском стиле, он исчез, а вместо него появился Ктелларн. Молодой, энергичный, весьма дружески настроенный… и тоже начал стареть. Хотя, стоит признать, не так стремительно, как его предшественник.

– А не совпала ли эта замена первых лиц?.. – начал было Оберт.

– Совпала, – коротко ответил Ниденталь. – Точно так же, как и внезапное появление возле правого глаза, ниже брови, у славного капрала Даринуэрна хорошо зажившего и потому едва заметного шрама.

– Вы на редкость наблюдательны, – сказал командор.

– Это профессиональное качество, – промолвил Ниденталь, снова порозовев. – Я просто пытаюсь поддерживать форму, с тем чтобы по возвращении иметь возможность вернуться к прежней работе, которую я люблю и которой дорожу. И потом, не забывайте, я всегда могу сызнова переворошить все увиденные картинки.

– Мы не знаем, на какие чудеса способна эхайнская пластическая хирургия, – заметил Руссо.

– Насколько мне известно, у них нет традиции избавляться от боевых шрамов, – возразил Ниденталь. – Считается, что это прибавляет брутальности к их облику. Присмотритесь к низшим чинам: они буквально разлинованы шрамами.

Командор задумчиво помассировал лицо.

– И что вы об этом думаете? – спросил он.

– Здесь что-то не так, – сказал Ниденталь. – По моим предположениям, эхайны неким не до конца мне понятным способом изымают у нас значительную часть биологического времени. Если судить по темпам их старения, изымаемая часть составляет от двух третей до трех четвертей года как единицы измерения времени на этой планете.

– «Космовидение-153», – пробормотал себе под нос командор Хендрикс.

– Вы тоже заметили? – Ниденталь посмотрел на него с нескрываемым уважением. – Теперь понятно, отчего именно вы командор, а не кто-то другой… Собственно, одной этой информационной ленты было бы достаточно, чтобы навести нас на подозрения.

– Что там еще было? – сумрачно осведомился Оберт.

– «Монструм-Парк», – ответил Ниденталь. – Когда мы вылетали с Эльдорадо, никакой популяции зауроподов на Тайкуне еще не было.

– То-то я изумился, – сказал Руссо.

– А уж я такое событие никак бы не пропустил. И ни о какой «Макхавской экологической катастрофе» 147 года не слышал. По очень простой причине.

– По какой же? – спросил командор Хендрикс. – Ах, да…

– Ведь мы с вами пребываем в уверенности, будто существуем в 138 году, – все же пояснил Ниденталь. – Это рассогласование дат дополнительно свидетельствует в пользу моей гипотезы о дефекте времени. – Он помолчал. – И я очень хотел бы понять, как они это делают.

– Я тоже, – сказал Руссо.

– А я – если дела обстоят именно так, как вы утверждаете, – зачемони это делают, – промолвил Оберт.

– Это как раз вполне объяснимо, – сказал Руссо. – Очевидно, мы их единственные заложники. Поставить киднеппинг на поток им не удалось. Поэтому они стараются сохранить нас как можно дольше.

– Консервируют, – усмехнулся командор.

– Что такое «киднеппинг»? – с живейшим интересом спросил Ниденталь.

– Похищение людей, – сказал Руссо. – Архаичный и не очень точный термин.

– Откуда вы знаете?

– Я же историк.

– И чем обычно заканчивались похищения? – спросил Оберт.

– Весьма разнообразно. Если к родственникам или коллегам похищенных выдвигались какие-то требования и не удовлетворялись, похищенных убивали. Если, напротив, требования исполнялись, то… опять же по-разному.

– С нами дело обстоит несколько иначе, – сказал командор. – Нас используют как фактор сдерживания. Пока мы живы и относительно благополучны, эхайны могут полагать себя в безопасности от жестких решений Федерации.

– Если Федерация вообще намерена что-то и как-то решать, – сказал Руссо, бледно усмехаясь.

– Прекратите, Антуан, – нахмурился командор. – Уж от кого, но не от вас я готов выслушивать пораженческие речи.

– Странно, – сказал Оберт. – Долго и тщательно скрывать, а потом вдруг ни с того ни с сего выдать истинное положение вещей… Неужели эхайны настолько глупы? Или легкомысленны?

– Это не они глупы, а мы, – буркнул Руссо.

– Возможно, – сказал Оберт. – И мы сами приучили их к этой мысли. Своей ненаблюдательностью, граничащей с безразличием. Вот они и расслабились.

– Не нужно обобщать, – сказал Ниденталь ревниво.

– Да, да, – рассеянно промолвил командор Хендрикс. – Нам повезло, что у нас оказались вы… с вашей исключительной наблюдательностью. А может быть, это очередная игра?

– Во что? – с интересом спросил Оберт. – В циферки? Или в зарубки на стволах? Воля ваша, но я не могу представить себе капитана Ктелларна, под покровом тьмы с сопением выкапывающего все ктимокабрены за домом нашего друга, дабы заменить их на точно такие же, но с другими зарубками!

– Здесь мое воображение тоже пасует, – сказал командор. Он оборотился к Ниденталю: – В ваших замечаниях, Франц, есть пища для размышлений. Хотя я не очень понимаю, как это может повлиять на наше положение.

– У нас почти не осталось времени, – нервно сказал Руссо. – Пора расходиться.

– Вы к себе, Дирк, – распорядился командор Хендрикс, – я останусь здесь, а вы, Антуан, и вы, Франц…

– Жаль, – огорчился Ниденталь. – Я не успел вам поведать еще о двух фактах, возможно – наиболее любопытных.

– О господи, – вздохнул командор. – О каких еще фактах?

– Человек по имени Феррейра, – промолвил Ниденталь. – И надпись на тангутском языке. – Он красноречиво покосился в сторону Руссо. – Последнее – к вопросу о «что-то и как-то». Но это уж, как видно, завтра.

– Вы интриган, Ниденталь, – сказал Оберт удрученно. – В нашей ситуации завтра может и не наступить.

Консулу нужен хороший психомедик

Кратов открыл глаза и понял три вещи: что наступило утро, что сон так и не пришел и что ни одна из задач не получила даже намека на решение. Глаза можно было бы и не закрывать, но так ему удавалось создать для себя хотя бы иллюзию покоя. На столике в изголовье россыпью валялись капсулки каких-то транквилизаторов. Кратов даже не помнил, откуда они взялись. Интересно, кому в голову пришла идея их подсунуть? Не самому же… или самому?! На протяжении сорока с лишним лет он ни разу не пользовался психотропиками, чтобы совладать со своими нервами. Может быть, пришла пора начать?

Он поднялся с дивана, на котором провел почти всю ночь в тщетной надежде отключиться, подошел к распахнутому окну. Окно он тоже позабыл закрыть, а потом всю ночь дремотно удивлялся, отчего в помещении так зябко. За те три дня, что он здесь провел, этот пейзаж с серебристыми башнями на фоне холодной океанской равнины порядком надоел. Подобное однообразие начинало угнетать: в какой бы точке земного шара он ни оказался, всюду за окном видны были какие-то башни и какой-нибудь океан.

«На что надеюсь? Или на кого? Что вдруг явится некий «бог из машины» и одним взмахом крыла разведет все беды?!

Наивно. И глупо вдобавок».

Браслет услужливо предъявил ему серию пропущенных вызовов. Оказывается, он все же спал какое-то время… Самым первым шел поцелуй от Рашиды. («В течение этой недели, а то и следующей, я буду занят. Очень занят. Я люблю тебя, но постарайся не отвлекать меня разговорами – ты же знаешь, что можешь без труда меня отвлечь. Если у меня будет пауза, я сам с тобой свяжусь, хорошо?» – «Конечно, мой господин…» – «Кто-то хочет, чтоб его отшлепали!» – «Просто мечтает об этом, мой господин…» – «Вредина! Мне послали тебя небеса в наказание». – «М-мм… это как посмотреть… Ну да, конечно, не ангел. А зачем тебе еще один ангел?») Что ж, она держала слово: один поцелуй, посланный на расстояние в полторы тысячи километров, не мог повлиять на ход его мыслей…

Далее – сообщение от Стиганта:

– Доброй ночи, Консул. Ведь там, где вы сейчас, кажется, ночь? У меня плохие новости. Как вы и предполагали, тектоны вновь отклонили нашу просьбу о помощи. Мотивировка стандартная: бескомпромиссная позиция невмешательства в межрасовые конфликты. С этим ничего нельзя поделать, мы должны уважать их право на одинаковую симпатию, или хладнодушие, кому как удобнее полагать, ко всем носителям разумного начала без исключений по субъективным критериям… В качестве вялого реверанса мне было сообщено, что, по мнению некоторых тектонов, наблюдающих за Эхайнором, людей в пределах метрополии Черной Руки нет. Разумеется, я задал прямой вопрос? «Как это следует воспринимать? Нет – в физическом смысле?» Ответом было сдержанное недоумение по поводу моего непонимания. Или непонимание моего недоумения, опять-таки кому как нравится. Иногда тектоны бывают просто невыносимы… Как вы думаете, что бы это значило? Удачи вам, Консул…

Одному черту было известно, что это могло означать. Например, то, что тектоны ошиблись. Тектоны тоже ошибаются. Особенно в мелочах. Особенно когда им наплевать. Или когда хотят ошибаться. В конце концов, рассеять две сотни людей, с их специфическими психоэмами, среди миллиардов эхайнов, было тривиальной задачей. Так ли уж сильны тектоны в различении людей от эхайнов?.. А еще эхайны могли научиться глушить или маскировать эмоциональный фон. Это неприятно, это усложняет задачу, но по крайней мере психологически приемлемо.

Он даже и думать отказывался, что людей нет, потому что их вообщенет.

– Мои приветствия, Костя. Неужели вы спите? Это радует, я уж грешным делом решил, что у вас окончательно вошло в обычай саботировать, простите за невинные экивоки, императивы собственной плоти.

Жан Батист Рошар, собственной персоной и в собственном репертуаре.

– По вашей просьбе я снесся с дипломатической миссией тшарилхов. Как вам, полагаю, известно, гуманоиды – не моя стихия, мне ближе и понятнее плазмоиды или, по крайности, сцифоиды, да и то еще не всякие. Впрочем, мы – здесь подразумеваются великий магистр Нкрур «Корундовый Клюв» Нкетрзанк, статс-секретарь Акргар «Третье Крыло» Рмтамаукар, каковой, если я не ошибаюсь, курирует все контакты Н’Гиоху… нужно ли мне напомнить вам, что это метрополия цивилизации тшарилхов?.. с Эхайнором и как бы волею случая оказался на Сфазисе, когда мы вдруг обозначили свой интерес к данной тематике, еще несколько персон, от оглашения своих имен и титулов по каким-то соображениям деликатно уклонившихся, и, разумеется, ваш покорный слуга… Так вот, все мы были удовлетворены ходом консультаций, носивших подчеркнуто неформальный характер. Но отнюдь не результатом. Причем, как мне представляется, вы окажетесь удручены гораздо более меня, хотя сказать, что я удручен, значит не сказать ничего. Да, тшарилхи разочарованы позицией Эхайнора относительно проблемы заложников. Да, они неоднократно доводили свое разочарование до компетентных инстанций Черной Руки, равно как и предлагали свое посредничество в урегулировании конфликта в обмен на весьма привлекательные для эхайнов, в их актуальном статусе галактических enfants terribles, предложения и проекты. Но! Предпринимать же какие-то активные действия они категорически отказываются по целому ряду соображений морально-этического свойства, каковые соображения они готовы были перечислять довольно долго, но я решил ограничиться двумя-тремя, после чего счел за благо откланяться и довести эту информацию до вашего сведения…

Кратов, поморщившись, подошел к столу, развернул видеал и вызвал Рошара.

– Что, это все? – спросил он неодобрительно.

– И я также весьма рад вас видеть, – промолвил Рошар, энергично массируя помятую со сна физиономию. – Вы будете поражены, но на Сфазисе, в земном секторе, глубокая ночь. А у вас?.. Но, коль скоро я принужден к бодрствованию – что конкретно вас интересует?

– То, что они откажут в действенной помощи, было ясно с самого начала. Припомните лучше, не возникали ли в вашей беседе какие-то случайные, прежде неизвестные подробности о состоянии заложников?

– И великий магистр, и статс-секретарь старательно подчеркивали свою полную неосведомленность в деталях. По их мнению, заложники живы и не покидали метрополии Черной Руки. Этим все и ограничилось. Впрочем, Рмтамаукар позволил себе некоторые аналитические спекуляции. Так, он утверждает, что высшее руководство Эхайнора, а именно – верховный квинквумвират, не исключая, между прочим, и представителя Черной Руки, в свое время крайне неодобрительно отнесся к захвату заложников, сочтя использование живого щита из мирных жителей ущербом для чести эхайнского сообщества. Но, как вы знаете, вмешательство правящей пятерки в военную сферу каждой из Рук имеет свои пределы и носит по большей части рекомендательный характер. Иными словами, мнением квинквумвирата на Эхайнетте было решено пренебречь.

– Как вы любите словоблудие, коллега!

– Это всего лишь моя уникальная манера изъясняться, милый Костя. Вы просто отвыкли. Вам надлежит принять ее и смириться. И вы не станете спорить, что скорость, с которой я это делаю, практически компенсирует некоторую, согласен, лексическую избыточность моих дозволенных речей…

– Вы забыли упомянуть, что я вынужден мириться с вашей манерой топить собеседника в архаичных оборотах, потому что смиренно жду хоть какой-то ценной информации.

– Но я же предупредил вас: рассчитывать не на что… Между прочим, статс-секретарь намекнул, что ситуация с заложниками неоднозначно воспринимается и в самой высшей администрации Черной Руки. Ввиду сомнительной этической мотивации, равно как и по естественным утилитарным соображениям. Очевидно, содержание колонии людей и соблюдение абсолютной секретности обходятся эхайнеттской казне отнюдь не дешево. Есть мнение, что и сами эхайны уж не знают, что им делать с людьми и как выйти из тупиковой ситуации, по возможности не потеряв лица.

– Никто не пробовал довести до их сведения, что можно просто взять и отпустить людей на свободу?

– Вы смеетесь над стариком, Костя. Мы делаем это по всем доступным дипломатическим и неформальным каналам изо дня в день вот уже двадцать лет…

Следующим в очереди пропущенных вызовов был Эрик Носов. В отличие от словоохотливого Рошара он был лапидарен и конкретен.

– Константин, если ты спишь, продолжай спать. По линии Департамента пока ничего нового. Разве только военные союзники Федерации – традиционно я имею в виду Директорию Вифкенх, Галактический архипелаг Утхосс и Империю Ярхамда, а сейчас добавилось еще и Планетарное герцогство Эгдалирк – подтвердили свою готовность участвовать в активной фазе операции по извлечению заложников с любого из миров Эхайнора, если у нас возникнут какие-либо затруднения. Не мне тебе говорить, что затруднений у нас до черта…

Обсуждать с Носовым детали возможной военной акции не было никакого желания. Поэтому он был счастлив воспринять еще один дистанционный поцелуй от Рашиды («Кратов, я соскучилась!» – «Соскучилась? Я тоже, но… Отвлекись на что-нибудь полезное. Или, что получается у тебя намного лучше, на бесполезное. Ты ведь хотела, кажется, расцветить свою обитель в психоделическом стиле, чтобы всякому, кто туда войдет, моментально выносило мыслительный аппарат…» – «И чем я, по-твоему, сейчас занята?!»), а следом за ним открытку с двумя кувыркающимися лягушатами от Марси («Это мы с Иветтой, будет время – угадай, кто есть кто, а пока мы тебя целуем, угадай, кто в какую щеку…» – «В правую. И в левую! Я угадал?»)

Последним был пустой вызов из университетского городка Уппсалы.

Пожав плечами, Кратов послал ответный вызов.

Вначале на экране возникла рыжая с сильной проседью борода, затем мощные челюсти, в которых зажата была нераскуренная трубка, и только потом – доктор медицины Стеллан Р. Спренгпортен анфас.

– Чему обязан, доктор?

– Видите ли, доктор… Забавно: мы будто бы дразним друг друга. – Поскольку каменная физиономия Кратова не отразила никакой ответной реакции, Стеллан смущенно откашлялся и продолжил: – Я долго думал после нашей встречи. Поверьте, было над чем… Мне нужно было сделать некий весьма нелегкий выбор, поэтому я так запозднился с моим ответом.

– Ответом – на что?

– Да, я помню, вы ничего от меня не потребовали и, расставаясь, не задали никаких вопросов. Хотя могли бы… Но ведь вы приходили не только затем, чтобы справиться о судьбе случайно встреченного на заре своей юности странного существа по имени Харон или, там, восстановить некую лакуну в собственной биографии. Вы приходили с просьбой о помощи, на которую в тот час я не откликнулся. Да и не мог, потому что это касалось не меня одного.

– Извините, доктор… я не в лучшей форме. Чувствую, что вы старательно интригуете, но не в состоянии оживленно реагировать на ваши обиняки.