Вектор атаки Филенко Евгений

Гранд-майор Джахакрударн в поисках мотыги

Гранд-майор Джахакрударн, начальник Управления информационного мониторинга периферии в составе Информационно-аналитического дивизиона Бюро военно-космической разведки Черной Руки, прослушал запись еще раз, развалясь на раздолбанном диване и равнодушно наблюдая оттуда за пляской разноцветных клякс на развернутом во всю стену экране.

– Вы действительно считаете, что мне нужно на это смотреть? – осведомился он.

– Предполагается, янрирр гранд-майор, что визуальное представление способствует смысловому восприятию… – осторожно заметил его собеседник в чине инженер-капитана, ответственный за перехваты с Анаптинувики.

– Может быть, вам и способствует, Согрорк, – прервал его Джахакрударн, – а у меня от этого трепыхания начинает болеть голова. Я еще достаточно далек от маразма, чтобы испытывать затруднения с восприятием на слух.

Разговор проходил в укромном помещении под главным операционным залом, куда стекалась, фильтровалась и распределялась по заинтересованным адресатам информация со всех удаленных от метрополии уголков Черной Руки. В зале, разгороженном на сегменты прозрачными звуконепроницаемыми перегородками, редко появлялась живая душа: системы интеллектуальной обработки данных, заключенные внутри угольно-черных сфер из высокопрочного сплава, очень мало нуждались в обслуживании. Об этой комнатушке помнили разве что архитекторы, во время оно переоборудовавшие внутренние пространства старинного и мрачного замка Рутунгарн под нужды Информационно-аналитического дивизиона. Да и то, наверное, полагали, что единственным применением затхлой конурке может быть хранение ручного инвентаря для обихаживания газона во внутреннем дворике замка. Инженер-капитан Согрорк решил иначе: свил здесь тайное и защищенное по высшему классу паучье гнездо, куда поступала, дабы во благовременье быть предъявленной начальству в лице гранд-майора Джахакрударна, и только ему, информация особой важности и секретности.

– Подберите наконец себе приличную мебель, – сказало начальство брюзгливым тоном. – На какой помойке вы откопали этого звероящера? Однажды он развалится подо мной.

– Янрирр гранд-майор, вы должны помнить, – заметил Согрорк, почтительно склонившись. – Всякая попытка улучшить интерьеры этого помещения будет тотчас отслежена финансовым управлением и приведет к его компрометации. Прошу разрешения сохранить существующее положение вещей.

– Ну-ну, храните… Но если я отобью себе задницу!.. «Виртуоз» – это, полагаю, капитан-командор Магхатайн?

– Да, янрирр гранд-майор.

– Стало быть, он – Виртуоз, а мы – шебуркузы… – проворчал Джахакрударн. – Поразительное самомнение! За каким демоном ему понадобилось расстреливать несчастное растение? Оставил нас без мониторов…

– При первой же возможности визуальное наблюдение будет восстановлено, – заверил Согрорк.

– О каких там «шумелках» упоминал Виртуоз?

– Сверхкомпактные мультичастотные интерференсоры. Интердиктом [11] директората Научно-технического дивизиона Бюро внесены в кластер технических средств, запрещенных к несанкционированному использованию. В нашей профессиональной среде известны как «жужжалки». Существует тщательно поддерживаемое соответствующими службами Бюро заблуждение, будто «жужжалки» способны существенно затруднить акустический мониторинг пространства в пределах их покрытия.

– Так бы сразу и сказали… Кто еще там упоминается?

– «Кадет», по нашим сведениям, это т’гард Аттамунтиарн, военный атташе в халифате Рагуррааханаш. Персона, именуемая «Скромником», пока не идентифицирована однозначно. Ее локализация затруднена: капком Магхатайн воспользовался военным коммуникатором класса «Бестия» и закрытым каналом эршогоннаров. Взломать этот канал на лету невозможно. Есть предположения, что это…

– Я подожду фактов, Согрорк. И меня несколько раздражает вольное обращение этого разжалованного торпедира с нашими интердиктами. Военные коммуникаторы… шумелки-жужжалки… Кто ему позволил унести все это добро к новому месту службы, не состоящей ни в какой связи с прежними заслугами?

– При первой же возможности… – начал было инженер-капитан.

– Ерунда, Согрорк. Это так… начальственное брюзжание. Ничего вы не сделаете ни при первой возможности, ни при десятой. Никто и пальцем не тронет эршогоннара, даже разжалованного. Потому что сегодня он давит насекомых в зачуханном углу вроде Анаптинувики, а завтра разгорается реальный конфликт, и этого подонка и отщепенца достают из пыльного чулана, чистят организм от гнячки и швыряют на командный пост крейсера Истребителей. Не вас же туда ставить, в самом деле, и не меня… – гранд-майор Джахакрударн перевел дух. – Кадет… Скромник… взрослые люди, но, по всему видно, не наигрались в войнушку… Что связывает эту троицу? Общее прошлое? Росли, учились вместе? О какой встрече в халифате идет речь?

– По нашим сведениям…

– Прекратите подчеркивать собственную значимость. Я прекрасно знаю вам цену, Согрорк… Хорошо, будем считать формулу «по нашим сведениям» фигурой умолчания.

– Как прикажете, янрирр гранд-майор, – невозмутимо сказал техник. – Позволите продолжать?

– Какого черта, Согрорк…

– Наш информатор, который по удачному стечению обстоятельств оказался – вернее, оказалась – романтическим интересом т’гарда Аттамунтиарна, он же… гм… Кадет, совершенно случайно узнала о его встрече с живым и здоровым келументари из рода Тиллантарн.

– Что же они там, в халифате, пьют и курят? – задумчиво спросил Джахакрударн. – Паршивой гнячкой тут не обойтись… А с двуглавым змеем Оркуриргусом наш т’гард часом не встречался?

– То, что прибывший из метрополии со специальной миссией и с личным знаком гранд-адмирала Вьюргахихха мичман Нунгатау в докладе капитан-командору Магхатайну упоминал двуглавого змея в контексте с келументари, должно вас позабавить, янрирр гранд-майор.

– Гм… позабавить… а слово «мотыга» он часом не упоминал?

– Мотыга?!

– Во времена моей адъютантской юности, Согрорк, в нашем кругу существовало шутливое соглашение: если был рассказан не слишком смешной или вовсе непонятный сообществу анекдот, рассказчику надлежало упомянуть мотыгу в том месте, где, по его мнению, следовало смеяться.

– Если вы считаете это необходимым, янрирр гранд-майор…

– Не считаю. Итак, эта троица – Виртуоз, Скромник и примкнувший к ним Кадет – убеждены, что келументари существуют во плоти и возвращаются к родным очагам.

– Как следует из контекста, келументари упоминается в единственном числе.

– Если это правда, всем нам и одного келументари хватит за глаза… Гранд-адмирал, судя по всему, тоже верит в эту сказку, для чего и отрядил сюда мичмана… кстати, присоединюсь к мнению Скромника: почему какого-то безродного мичмана, а не более солидную фигуру из своего окружения?

– Позволю себе присоединиться к мнению Виртуоза, – сказал Согрорк вполголоса.

– Никогда не мог понять, отчего сарконтиры, подразделение сухопутных войск, используют флотскую иерархию званий.

– Дань традиции, янрирр гранд-майор. В память о временах, когда Полевые Скорпионы именовались Звездным Флотом и принимали деятельное участие в колониальной экспансии Черной Руки.

– Вы ведь не намереваетесь читать мне курс истории, Согрорк? Те славные романтические времена давно минули. Никому давно нет дела до экспансии, разобраться бы с тем, что успели захапать. Звездный Флот превратился в заурядные сухопутные силы для проведения мутных полицейских операций. Этот мичман, поди, и океана приличного в глаза не видывал.

– Возможно, военное руководство Черной Руки не до конца распрощалось с планами расширения владений Справедливого и Грозного…

– Вначале нужно прекратить заниматься всякими глупостями, вроде разборок с этелекхами и поисков келументари.

Инженер-капитан не ответил, ограничившись бледной улыбкой. Он вдруг почувствовал, что и без того наболтал много лишнего.

– Молчите? Понимаю… Резюмируем. Трое эршогоннаров несут какую-то чушь, от которой за версту тянет дешевой гнячкой и еще более дешевой мистикой. На горизонте возникает сколь загадочный, столь и нелепый мичман с гранд-адмиральским церрегом наотлет. А если сюда же подверстать инцидент со странным типом, имевший место в космопорту на Анаптинувике… то что же у нас получается?

– Что некто, похожий на келументари, повел себя как келументари, да при этом еще имел несказанную глупость объявить себя келументари. Чем вызвал справедливое недоумение гранд-адмирала, и последний счел необходимым рассеять недопонимание в этом вопросе при посредстве эксцентричной, как вы изволили заметить, фигуры мичмана. Либо же… что келументари существуют, янрирр гранд-майор.

– Вы снова забыли ввернуть слово «мотыга», Согрорк…

Спецканал ЭМ-связи по анонимному эхайнскому протоколу голосового обмена

Дата и время не установлены.

ГРАНД-АДМИРАЛ ВЬЮРГАХИХХ: Ну как там наш кхэри, Ворчун?

ВОРЧУН: Роет землю, янрирр гранд-адмирал. Успехов в поисках ноль, но уже успел совершить все мыслимые и немыслимые промахи.

ВЬЮРГАХИХХ: Не принимайте близко к сердцу. Колотить палкой по траве – всегда выигрышная тактика. Авось и выпорхнет птичка.

ВОРЧУН: Не уверен, что в его откровенности с новым капкомом был какой-то резон.

ВЬЮРГАХИХХ: Был, был, Ворчун, не ревнуйте. Вам еще предоставится возможность проявить себя. Кстати, он ничего не заподозрил? Я все понимаю, вы опытный разведчик, но не стоит недооценивать природное чутье этого маленького скорпиона.

ВОРЧУН: Для него, с его врожденным антагонизмом к окружающему миру, мы трое… да что там – все двуногие мыслящие существа есть враждебная и заведомо агрессивная среда. Кого-то он ненавидит больше, кого-то меньше. Но симпатий не испытывает ровно ни к кому.

ВЬЮРГАХИХХ: У вас есть какие-то соображения по дальнейшим поискам?

ВОРЧУН: Готов доложить по пунктам. Пункт первый: избавиться от этого несчастного кхэри.

ВЬЮРГАХИХХ: Перестаньте, Ворчун. У вас, разумеется, есть карт-бланш на ситуативные силовые акции… но пока что судьбу мичмана Нунгатау решаю я. Что у вас следующим пунктом?

Спецканал ЭМ-связи, протокол PXVE (Protected eXometral Voice Exchange)

03.06.152–23.05.26

(Федеральное нормализованное время)

ВОРОН: Лунь, вы заставили нас поволноваться.

ЛУНЬ: Я тоже рад вас видеть, Ворон. Должен просить у вас прощения за затянувшуюся паузу. Надеялся подобраться к объекту поближе и обмануть сканеры.

ВОРОН: Держу пари, вам не удалось.

ЛУНЬ: Я и не рассчитывал. Есть кое-что, в чем эхайны близки к совершенству, и это их сканеры психоэма… Поэтому я бесцельно ошиваюсь в пригородах Хоннарда, уповая на простое человеческое везение.

ВОРОН: Почему именно Хоннард?

ЛУНЬ: Космопорт «Анаптинувика-Эллеск» для Эфеба закрыт – он там уже изрядно засветился, и в самом неблагоприятном для себя статусе. Если бы не эти чертовы сканеры, я бы успел его застать… Военными космопортами Эфеб, как представляется, может смело пренебречь – да он и не знает об их существовании. Остается второй гражданский космопорт – «Хоннард-Хаттара». Оттуда Эфеб сможет попасть в любую точку Черной Руки, будь то метрополия или какой-нибудь занюханный Мефисс, а то и Троктарк. Хотя в последних двух случаях от него потребуются изрядные переговорные таланты и финансовые вливания.

ВОРОН: Ему не нужно ни на Мефисс, ни на Троктарк. Как насчет халифата?

ЛУНЬ: «Хоннард-Хаттара» обслуживает исключительно внутренние линии. Чтобы вернуться в пределы нашей досягаемости, Эфебу придется покинуть Анаптинувику. Ему нужно добраться до другой эхайнской планеты с развитой транспортной сетью, откуда он сможет переместиться в миры Галактического Братства, поддерживающие отношения как с Эхайнором, так и с Федерацией. Как вы понимаете, вариантов здесь не так много.

ВОРОН: Если быть точным, то два. Первый вариант: Деамлухс, кстати – родовое гнездо Тиллантарнов, а уже оттуда – в системы Сутахтана или Нторрунс. В обеих системах есть наши консульства. Ну, а второй…

ЛУНЬ: Эхитуафл, метрополия Черной Руки. Самое осиное гнездо. Оттуда он может улететь куда угодно, будь то Рагуррааханаш, Сутахтана, Нторрунс и полдюжины разнообразных аутсайдеров, которым безразлична наша затянувшаяся на десятки тысячелетий распря. Надеюсь, ему достанет здравого смысла туда не соваться.

ВОРОН: Будь у него здравый смысл, он вообще не сунулся бы в Эхайнор…

ЛУНЬ: И тем не менее, бесследно раствориться на просторах Анаптинувики ему все же удалось.

ВОРОН: Если, конечно, эхайны не водят нас за нос и не держат нашего парня где-нибудь в своих тайных казематах.

ЛУНЬ: Вы переоцениваете динамичность эхайнской бюрократической машины, Ворон. В условиях гипертрофированной секретности ничто не происходит моментально. Донесение о появлении Эфеба наверняка ушло к гранд-адмиралу Вьюргахихху с курьерской почтой, а не по обычным каналам связи. За то время, пока гранд-адмирал решал, как ему поступить, Эфеба успели задержать и упустить.

ВОРОН: Хотел бы я знать, какие трансцендентные силы снабжают его таким незаслуженным везением.

ЛУНЬ: Вы же помните, Ворон: под лежачий камень вода не течет, вода течет под плавучий камень…

ВОРОН: А что, бывают такие?!

ЛУНЬ: Конечно: то же вулканическое стекло.

ВОРОН: В таком случае хотел бы я знать, что за вулкан извергнул этот наш камешек…

ЛУНЬ: Кстати, как там остальные?

ВОРОН: Должен вас огорчить, коллега: вы самый удачливый. Или в нашей ситуации это называется – порадовать? Остальным пришлось вернуться. Кречета я отозвал под угрозой разоблачения, Стрепет и Ястреб сами отступились, выбрав неверную тактику. Вы остались в одиночестве, Лунь.

ЛУНЬ: Ничего страшного, Ворон, мне не привыкать. Я самодостаточная птица. И я, кажется, знаю, как подобраться к космопорту. Рассказать?

ВОРОН: Уж будьте любезны, сделайте одолжение, не сочтите за труд…

Как спят дикие слоны

– Знаешь, на кого ты сейчас похож, Кратов? – спросил Муравский. – На большого, слегка замотанного жизнью кота, которому удалось утащить с хозяйского стола кусок свежей вырезки.

– У этого кота устойчивое расстройство сна, – проворчал Кратов. – И аппетита.

– Ну, вырезку ты все же стащил, – заметил Муравский, глядя на него блестящими глазами. – Так вот, по поводу вырезки… сиречь твоей новой подружки. Все очень интересно, Костя, очень интересно.

– Я это уже заметил.

– Для начала, она действительно ангелид. Только незарегистрированный. Понимаешь, что это значит?

Они сидели за столиком на открытой веранде из белого камня, на самом солнцепеке, а над головами трепетала весьма условная пелеринка. Мимо проходили люди, с острым любопытством поглядывая в их сторону. Виной всему был просторный, как парус, видеал, по которому весело бежали цветные блямбы. А может быть, обычный для Муравского, но диковинный для этих мест экстравагантный наряд – саронг и гавайка.

– Понимаю, – неохотно сказал Кратов и отпил вина из своего бокала.

– Это значит, что на Земле еще полно таких, как она. А мы о них ничего не знаем. Зато мы знаем, что наша методика выявления ангелидов ни к черту не годится.

– Теперь тебе будет чем заняться в обозримом будущем, – промолвил Кратов.

– А еще меня беспокоит вот что, – продолжал Муравский. – Все зарегистрированные, так сказать – официальные ангелиды практически ничем от обычных людей не отличаются. Есть нюансы, которыми мы, как ксенологи и по определению специалисты с весьма широкими взглядами, смело можем пренебречь… И вдруг, буквально в течение нескольких дней, я узнаю о существовании сразу нескольких ангелидов с отчетливо проявляющимися способностями, которые иначе, как паранормальными, я пока назвать не могу! Этот твой Эрни Юнгард по прозвищу Харон… эта твоя Ледяная Дези! А о скольких мы еще не знаем!.. Тебя не тревожит такое положение вещей?

– По правде сказать, не очень, – признался Кратов. – Возможно, я несколько беспечен, но в данный момент я занят решением одной-единственной проблемы, которая отвлекает все мои интеллектуальные и физические ресурсы. А проблемой ангелидов с паранормальными способностями я великодушно предоставляю заниматься тебе. И еще сотням не менее компетентных в этом вопросе персон.

– Что еще любопытно, – сказал Муравский с воодушевлением. – Ведь они, сукины дети… да не буду я понят буквально… особо и не таятся, и способностей своих не скрывают, как поступил бы на их месте всякий уважающий себя инопланетный монстр. Хотя, следует признать, и не афишируют. Харон вел уединенный образ жизни в местечке, где полно людей с явными признаками альтернативной одаренности, но, однако же, никому, если верить доктору Спренгпортену, в экстренной психотерапевтической помощи не отказывал. Дези Вифстранд спокойно трудится в престижном медицинском центре, в самом центре европейской столицы, ничьего внимания своими явно запредельными дарованиями не стяжая. И это все происходит на скромном пятачке Скандинавии! Можно себе представить, какой паноптикум таится на просторах Африки или, там, Южной Америки, где наши суперангелиды могут свободно ходить толпами, и никто не обратит на них неравнодушного внимания. Кратов, что происходит? Нас что, это совсем не должно пугать?

– А что нас в этой ситуации должно пугать? – рассеянно спросил Кратов.

– Ну как же! Какие-то мутные пришельцы ведут себя в нашем родном мире, как у себя дома… хорошо еще, не как слоны в посудной лавке… но ведь это до поры до времени, пока они не вошли во вкус собственной безнаказанности. Они экспериментируют с нашим генофондом. Они ломают жизни нашим детям.

– Не преувеличивай. Ледяная Дези выглядит вполне жизнерадостно и не испытывает никаких неудобств от своего происхождения.

– Не преуменьшай, да не преуменьшен будешь, – возразил Муравский. – Харон был одинок, и мы никогда не узнаем, отчего он умер. Кардиогенный шок… могли бы придумать что-то более правдоподобное. Быть может, от одиночества. Или от болезни, которой подвержены ангелиды его генезиса, все без исключений… то есть в единственном экземпляре.

– У Харона и Дези, если ты не уловил, общий генезис.

– Во-первых, это значит, что твоя внешне благополучная прелестница находится в зоне риска. А во-вторых, мы можем лишь строить догадки по поводу общности их с Хароном генезиса, опираясь на мнение доктора Спренгпортена. Которого могли ввести в заблуждение эти горе-экспериментаторы. Или он мог вводить в заблуждение нас, вступив с ними в сговор. Удавалось же это ему раньше, на протяжении десятков лет, да еще и в союзе с коллегами!

– Согласись, что делал он это из лучших побуждений.

– Ну да, благие намерения. Hell is paved with good intentions [12]. И ни разу не крикнул своим работодателям в лицо… или что там у них в передней части головы… мол, что же вы, паскудники, творите! Ведь это же живые люди, живые судьбы!

– Вряд ли это возымело бы на них какое-то действие. Нашли бы другого, посговорчивее. А так он хотя бы в какой-то мере мог держать ситуацию под контролем.

– Вообще-то ему следовало сразу обратиться к нам. Или, на худой конец, к твоему другу Носову… в представляемые им структуры.

– Он мог не знать о существовании таких структур, – сказал Кратов уклончиво.

– Или упомянутые структуры были осведомлены, находились с ним в тесном контакте… но не сочли необходимым посвящать тебя в подробности.

– Тебя послушать, так в Департаменте оборонных проектов собрались отпетые социопаты.

– Ты знаешь мое к ним отношение. И мое отношение к твоим контактам с ними.

– Быть может, я тоже пытаюсь таким образом держать ситуацию под контролем. – Он спокойно выдержал иронический взгляд Муравского. – Не питай на мой счет иллюзий. Мне это нравится не больше твоего. С каждым новым открытием. Ангелиды… генетическая экспансия… джентльмены в темных одеждах и с депрессивным эмоциональным фоном… Я пока что формирую свое отношение к этой проблеме. А уж как сформирую, никому мало не покажется.

– Я в тебя верю, – сказал Муравский, усмехаясь. – Кстати, ты уверен, что твой мальчик… Северин Морозов… не ангелид?

– Он эхайн чистейших кровей и наверняка с такой серьезной родословной, какая не снилась никому из наших действующих монархов. А согласно принятому научным сообществом определению, ангелиды – это потомки человека и родителя неустановленного ксенобиологического этноса. Даже Ольга Лескина не является ангелидом – потому что мы знаем, кто оба ее родителя. В ведомстве, к которому ты питаешь трогательную антипатию, ее называют «неакромми».

– Все лучше, чем «людайн», – проворчал Муравский, – или, там, «гомайн», как у нас пытались внедрить в активный лексикон отдельные умники.

– Нужно было обратиться к Лив Беринг, – сказал Кратов. – Уж она у нас мастер в сфере словотворчества.

– Женщина-ксенолог! – фыркнул Муравский. – Мог ли я подумать, что доживу до этого дня?

– Шовинист, – сказал Кратов с укоризной. – Сексист. Как бы тебя еще обозвать… Даже у эхайнов есть женщины-ксенологи! Чем тебе не по нраву наша Лив? Умница, красавица…

– Не такая уж и красавица. И не такая уж умница.

– Ты просто завидуешь. Не то ей – за то, что она умная и, в отличие от вас, весьма привлекательная, не то ее мужчине. За то, что у него есть она.

– Нет у нее никакого мужчины, – желчно сказал Муравский. – У нее есть только видеал с постоянным соединением с Глобалем и Библиариумом Совета ксенологов.

– Оставь девушку в покое, – потребовал Кратов. —

И поведай наконец что-нибудь о Ледяной Дези. Только без разных сексистских ужимок.

– Ну изволь, – сказал Муравский. – Здесь интересное заканчивается, зато начинается невероятное. Вот погляди на экран, если ты что-то смыслишь в эмодинамических моделях. Ее психоэм не регистрируется! – Он испытующе поглядел на Кратова, но тот не выглядел ни удивленным, ни восторженным. – Для вящей наглядности: вот это, – Муравский показал пальцем на скопление ярких блямб, – принадлежит тебе. Ты немножко нервничаешь, стараешься выглядеть значительным и не говорить много глупостей… вот с этого момента ты вообще не знаешь, о чем говорить…

– Ну еще бы, – сказал Кратов. – Трудно общаться с собеседником, у которого вместо эмоционального фона непроницаемо серая пелена.

– Ты так ее увидел? – оживился Муравский. – Забавно. А вот как ее увидели наши детекторы. – Он смахнул ладонью с экрана танцующие блямбы.

– Та же серая пелена, – усмехнулся Кратов. – Ну хорошо: бежевая.

– На детекторах ничего нет, ни единого маркера, – сказал Муравский. – Ты сидел в пустом кабинете и нес бессвязную, а главное – безадресную чушь. Где ты откопал этого монстра?

– В своем давнем прошлом, – сказал Кратов. – Если бы все монстры, противостоящие нам, выглядели так же, как она, мы сдавались бы в плен марширующими колоннами. К счастью, она на нашей стороне. Потому что наши детекторы ни на что не годятся. Они на ясном глазу пытаются мне втереть, что у Дези Вифстранд вовсе нет психоэма.

– А его и нет, – сказал Муравский. – В том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это понятие.

– А он есть, – возразил Кратов. – Психоэм есть у всякого живого существа. Доктор Дези вполне себе живое существо.

– И премиленькое, – хмыкнул Муравский.

– Вот именно. Ее психоэм парадоксален. Равно как и психоэм Харона, и прочих ангелидов, о которых мы сейчас даже не подозреваем, поскольку они легко и непринужденно просочились сквозь «Сито Оккама»… Меня все время мучил вопрос: а чего я так вдруг ухватился за идею ангелидов, за Харона? Что это на меня вдруг нашло?

– И действительно, – согласился Муравский. – То есть, конечно, кое-что очевидно. Ты пытаешься решить вполне тривиальную, хотя и непростую задачу: обмануть защитные контуры эхайнов. Коль скоро имитировать эхайнский психоэм мы пока не в состоянии, мы должны обмануть их детекторы. Или хотя бы поставить в тупик.

– При помощи парадоксального психоэма, – подхватил Кратов. – Но как его найти? Между тем, все люди чувствительны к эмоциональному фону, хотя и по-разному. И на парадоксальный эмоциональный фон как на отражение парадоксального психоэма они тоже должны как-то реагировать. Они и реагируют.

– «Волны страха», – сказал Муравский с наслаждением.

– Бич начинающих ксенологов, – покивал Кратов. – То, чему в первую очередь учат противостоять при непосредственном контакте с Чужим Разумом. Негативная реакция на инородное психологическое присутствие. Она присутствует всегда, но особенно ярко проявляется при контакте с негуманоидами либо гуманоидами, чья нервная деятельность протекает по принципиально иным правилам, нежели наша.

– На виавов мы реагируем как на родных, – кивнул Муравский. – Спокойно относимся к тоссфенхам, хотя они и вовсе рептилоиды. Мы вполне толерантны даже к тахамаукам. Но! Никогда не забуду, как меня трясло, когда в одном из лабиринтов Вхилугского Компендиума я лицом к, снова скажу, передней части головы столкнулся с живым игатру…

– Притом что те же нкианхи, те же виавы и тахамауки никогда не жаловались на психологический дискомфорт при контактах что с нами, что с игатру, что с кем бы то ни было.

– Возможно, они попросту темнят, полагая ниже своего достоинства упоминать об этом, – предположил Муравский.

– Так вот: от Харона тоже исходили волны страха, хотя им можно было противостоять. Следовательно, у него был парадоксальный психоэм, хотя и сглаженный человеческими генами. Стеллану же перепало сполна от темных джентльменов с их рафинированно парадоксальным психоэмом.

– Воображаю, как ты трясся от первобытного ужаса в кабинете Ледяной Дези! – усмехнулся Муравский.

– В том-то и дело, что нет, – сказал Кратов удрученно. – И даже наоборот: давно я не чувствовал себя так покойно и умиротворенно. Это меня даже озадачило: ведь я ожидал от себя хотя бы какой-то реакции на чужака, пускай даже в ослабленной форме…

– Много бы она наработала психомедиком с волнами-то страха!

– Да уж… ее эвдемоны проделали классную работу.

– У доктора Дези парадоксальный психоэм, – констатировал Муравский. – Он не регистрируется нашими детекторами, и у нас нет оснований полагать, что эхайнская техника преуспеет больше.

– Я искал то, не знаю что, – кивнул Кратов. – Но я нашел.

– Ты нашел даже чуть больше, чем искал, – заверил его Муравский. – И что особенно отвратительно, ты даже не в состоянии оценить масштаб своей находки. Потому что намереваешься употребить этот драгоценный камень в качестве снаряда для обрушения эхайнских крепостей… Парадоксальный психоэм юной шведской дамы – лишь побочный эффект ее способностей. О которых, кстати, мы ничего не знаем, поскольку никогда всерьез эту диву не изучали. Отзывы ее пациентов – это лишь субъективные впечатления от чего-то грандиозного, впечатляющего и малопонятного. Мы даже названия подходящего ее феномену пока не придумали.

– Обратись к Лив Беринг, – произнес Кратов ядовито. – Она тебя завалит вариантами.

– Вот и целуйся со своей Лив Беринг… Резюмирую, что же она умеет, твоя находка. Во-первых, условно-пассивная манипуляция на эмоциональном уровне. Эмпатическое отражение?.. Реципиент видит ее такой, какой ему хочетсяее видеть. Это якобы помогает ей установить необходимый контакт. Любопытно, что произойдет, если реципиент пожелает увидеть ее обнаженной. Ты не спрашивал?

– И в голову не пришло, – признался Кратов.

– Вот именно. Отсюда, во-вторых, активная манипуляция с использованием все того же эмоционального контура. Реципиент видит в ней то, что она хочетему продемонстрировать. Активная ретросуггестия. Это не гипноз в классическом варианте. Это… не очень понятно что. Может быть, она что-то излучает? Какие-нибудь волны в диапазоне, который нам и в голову не пришло регистрировать. Кстати, она не догадалась, что ты явился на встречу, с головы до ног увешанный приборами?

– Если и догадалась, то виду не подала.

– А еще вернее, и впрямь не догадалась. Ее способности лежат в иной плоскости. Она не ходячий сканер, просвечивающий собеседника насквозь рентгеновским взором, – она гениальный эмоциональный манипулятор. Но ведь ты понимаешь, что это ничего нам не даст. Дезидерия Вифстранд профессионал в одной сфере, феномен в другой… и дилетант в нашей. Она никогда не занималась тем, что мы от нее ожидаем. Она не умеет манипулировать эхайнами.

– Все правильно, – согласился Кратов. – А кто из нас специалист в этом подлом деле? Может быть, ты или я? Или, смешно сказать, Эрик Носов со своей шайкой-лейкой? Мы становимся специалистами на лету, учимся тому, чему учиться не хотим и при иных обстоятельствах никогда бы даже и не пытались.

– У тебя есть план? – терпеливо осведомился Муравский.

– Есть, – сказал Кратов. – И несколько очень коротких дней на его подготовку. Для начала я хочу испытать наше секретное оружие на настоящих эхайнах.

– Эхайны – те же люди, – сказал Муравский. – Но, как говорил один мудрый человек с широкими натурфилософическими взглядами, «только рубашка другой» [14]. Почему ты решил, что они способны воспринимать эмоциональный фон иначе?

– Не иначе, – сказал Кратов, – а глубже. Ты должен знать, что невербальный компонент общения для них чрезвычайно важен. Да что далеко ходить за примером: вот ты способен впадать в экстаз при звуках голоса Озмы?

– Способен, – заявил Муравский. – Если выпью много хорошего вина.

– А вот эхайны… – начал было Кратов, но вдруг почувствовал, что его аккуратно, хотя и настойчиво, трогают за колено.

Крохотный, дочерна загорелый, как майский жук, и такой же обтекаемый ребенок в белом комбинезончике.

– Что тебе, милый? – спросил Кратов.

– Кису! – объявил ребенок и требовательно показал пальчиком на видеал.

– Видишь ли… – смутился Кратов.

Муравский, посмеиваясь, колдовал над сенсорной панелью.

– Вот тебе киса! – объявил он с гордостью, и прямо из экрана в сторону дитяти выпятилась объемная мохнатая физиономия очень печального манула.

– Ты потерялся? – спросил Кратов участливо.

– Нет! – энергично сказал ребенок, пытаясь ухватить иллюзорного манула за шкирку. Манул прижимал уши и опасливо жмурился.

– А где твоя мама?

– Ты моя мама, – указующий перст переместился в район кратовского носа.

– Это слишком большая честь для меня, – пробормотал Кратов. – Прости, но я не могу быть твоей мамой.

– А кто ты? – поразился малыш.

– Н-ну… например… – замялся Кратов.

– Серый Волк, – с готовностью подсказал Муравский.

– Это ты Серый Волк, – отвечал ему ребенок. – А он – Большая Киса!

– Я знал, я знал! – обрадовался Муравский.

– Согласен, – промолвил Кратов с обреченностью в голосе. – Я киса. Большая, не спорю. И что мы с тобой будем делать?

– Играть! – сообщил ребенок.

И тут же унесся прочь по своим делам.

Кратов проводил его задумчивым взглядом.

– Она тоже любит играть, – заметил он. – И эхайны тоже. Но она взрослая, а эхайны… они как дети. У них миллион правил для самых разнообразных игр. Когда я был несмышленым отроком, у нас тоже были очень сложные игры с запутанными правилами, за отступления от которых следовало суровое наказание. Хорошо, если все обходилось простым пендалем… а могли и от компании отлучить! В этой парадигме мы взрослые, а эхайны никак не могут этого понять и обижаются, что мы не играем в их войнушку.

– Вот так примерно все ей и объясни, – посоветовал Муравский.

– Угу, – сказал Кратов. – И даже покажу ей нескольких игроков…

– Как ты думаешь, он не потеряется? – озабоченно спросил Муравский, глядя вслед малышу.

– Кто? Этот птенец?! – Кратов снисходительно пожал плечами. – Пора бы тебе знать: дети не могут потеряться, как бы ни старались. И пора бы тебе обзавестись своими детьми, чтобы знать это наверняка. Бери пример с Аксютина. Или с меня.

– Я умею обращаться с детьми, – сказал Муравский. – У меня четверо племянников!

Кратов вдруг несолидно хихикнул.

– Однажды я потерял собственную дочь, – сказал он. – Это было забавно и поучительно. Мы отправились на несколько дней в национальный парк Тарангире, весело и познавательно провели там время, а вернувшись в лагерь, обнаружили отсутствие Иветты. Выждав какое-то время и убедившись, что она не возникла из ниоткуда, как это обычно случалось дома, мы начали тревожиться. Даже не знаю, кто сильнее – я или моя Марси. Все же это не городское окружение, а довольно-таки дикая природа! Приведя мысли в порядок и выслушав несколько советов от опытных родителей, что обитали по соседству, я связался со службой глобального мониторинга – с тем ее подразделением, что занято поисками пропавших людей. Они сообщили мне, что могут использовать поиск психоэмоциональных схем лишь с согласия обладателей таковых схем… знаешь, бывают ситуации, когда человек не уверен в том, где окажется завтра и будет ли в состоянии вернуться в лоно цивилизации самостоятельно… какие-нибудь исследователи затерянных миров или экстремалы, искатели острых ощущений в жерлах потухших вулканов. Но поскольку речь шла о ребенке, то достаточно было заручиться согласием родителей. Таковое согласие было немедленно получено, наши полномочия нашли свое подтверждение по их каналам, после чего спустя десять минут… очень, скажу тебе, долгих минут!.. нас известили, что обладатель искомой схемы мирно почивает на вязанке хвороста, приготовленной для употребления дикими слонами в пищу, в полутора милях от лагеря. И что упомянутые дикие слоны ошиваются неподалеку, но угрозы ребенку не представляют, поскольку за ними наблюдает старший егерь бвана[15]Андабавамакади, человек в высшей степени ответственный и умелый. Первой нашей реакцией было: что ж этот ответственный егерь не сообщил никому, что на вверенном ему участке территории дрыхнет потерявшийся несмышленыш?! Оказалось, что сообщил, но поступил подобно пророку Мухаммеду, который не отважился беспокоить спящую кошку ценой отрезанного рукава своего халата, то есть будить и выяснять имя не стал… Утром дитя выспалось, позавтракало и объяснило наивным родителям, что хотело своими глазами увидеть, как спят слоны, но так случилось, что уснуло намного раньше. Притом намерений своих означенное дитя не оставляет, а следовательно, либо оно остается здесь жить вместе с егерем, пока не удовлетворит жажду знаний, либо мы к ней присоединяемся. Перспективой обрести на своей шее вдобавок к стаду слонов еще и человеческого детеныша бванаАндабавамакади вдохновлен был незначительно. Что будет, спросил он осторожно, если биби кидого[16] Иветта поранит пятку или занозит пальчик? Собственно, угрозы он ожидал от меня, но я лишь выразил надежду, что дитя не утратило еще навыков самостоятельного оказания первой помощи, каким ее постоянно обучают. А ожидаемая угроза явилась откуда не ждали: матушка, существо эфирное и златокудрое, обещала убить нашего доброго егеря никому еще не известными способами, причем столько раз, сколько будет заноз.

– И чем закончилось? – спросил Муравский с живым интересом.

– С третьей попытки нам удалось совместить свои биологические циклы со слоновьими. Оказывается, слоны в большинстве своем действительно спят стоя. Но слонята могут себе позволить сон на боку. Как, ты не знал?!

– У меня четверо племянников, – сказал Муравский. – Но нет своих детей. Мне некогда! Кто-то же должен заниматься и ксенологией, а не только слонами!

Мичман Нунгатау наводит шороху

Мичман пинком – как всегда и мечтал! – распахнул дверь офиса службы безопасности космопорта «Анаптинувика-Эллеск». Еще никого не видя, он заранее испытывал праведную ненависть ко всякому, кто мог бы ожидать его за этой дверью. « Псекацаги, – думал он. – А еще туда же… служба безопасности… кто угодно может войти и перебить всех, как крыс в чулане. Крысы и есть…» Привставшему ему навстречу с выражением крайнего недоумения на помятом лице старшему инспектору он с порога ткнул в нос гранд-адмиральский церрег и, пропуская мимо ушей потрясенное «С кем имею честь… какому событию обязан…», начал командовать, обращаясь сугубо через плечо и самым хамским голосом, на какой оказался способен:

– Сержант, найти патрульных – тех, что участвовали в задержании, допросить с пристрастием. Особенно того идиота, что открыл огонь не разобравшись. Справитесь сами или как?

– Обижать изволите, янрирр мичман, – ухмыльнулся Аунгу. – Разрешите исполнять?

– И поживее. Ефрейтор, разыскать девицу, что подняла тревогу, и доставить сюда. Отказов не принимать, силу применять в крайнем случае… Рядовой, займите пост за дверью, никого званием ниже полковника не пускать. Для ефрейтора с девицей сделать исключение.

Затем Нунгатау придвинул пустующее кресло к столу и расположился в нем с максимальным комфортом.

– Мичман, не слишком ли много вы себе позволяете? – спросил старший инспектор негромко.

– По-моему, в самый раз, – удовлетворенно ответил тот.