Вектор атаки Филенко Евгений
– Похоже, не у одного меня была бессонная ночь, – хохотнул Стеллан не слишком весело.
– В самую точку. Две ночи я просто не спал. А сегодня вот решил позволить себе расслабиться, но реакция организма оказалась не той, на какую я рассчитывал…
Стеллан выдержал паузу, а затем подался вперед и произнес отчетливо:
– У меня есть на примете хороший психомедик. Он в два счета приведет вашу расшатанную нервную систему в порядок.
– Тронут заботой, но с давних пор я никому не доверяю свое психологическое здоровье, – проворчал Кратов.
Стеллан молча разглядывал его маленькими блекло-голубыми глазками, и до Кратова понемногу начал доходить смысл фразы.
…«Это Харон, – говорил ему Стеллан двадцать с лишним лет назад, при самых неприятных для него обстоятельствах, вспоминать о которых без стыда было тяжко и по сю пору. – Очень хороший психомедик. Но очень ленивый. Как в нем сочетаются эти два качества, уму непостижимо…»
– Хороший психомедик? – переспросил он, подобравшись. – Очень хороший?
– Чрезвычайно, – подтвердил Стеллан с удовлетворением.
– А достаточно ли он ленив?
– В данном случае – наоборот. Я бы даже сказал: весьма деятельная натура.
– Харон… Он был не единственным вашим подопечным, не так ли?
– Я бы не хотел комментировать это вольное предположение. Повторюсь: это не только моя тайна… Сойдемся на иной формулировке: после трагической неудачи с Хароном мне, еще при жизни моего мальчика, теми же таинственными визитерами была вверена судьба другого воспитанника.
– И что же? На сей раз этим лиходеям повезло больше?
– Я бы выразился энергичнее: они потерпели сокрушительный успех… констатировав который, прекратили все эксперименты и свернули свою активность в этой части мироздания. Во всяком случае, так мне было заявлено со всей убедительностью, на какую только способны выходцы с чертовых куличек.
– Какое чудное решение! Коли был успех, что их остановило? Обескуражил результат?
– Они всего-навсего достигли поставленной цели. Убедились, что все сделали как надо. Зафиксировали положительный эффект и вздохнули с облегчением. Это так редко случается, друг мой, – положительный эффект!
– Вы правы, – сказал Кратов, натягивая свитер. – Вот уж от чего бы я не отказался, так это от положительного эффекта хотя бы в чем-нибудь… Поэтому мне срочно нужен хороший и, что важно, деятельный психомедик.
– Меня несколько настораживает ваш энтузиазм, – сказал Стеллан. – Вы ведь не думаете, что это было легкое решение, по крайней мере – с моей стороны? Я даже не знаю, насколько могу вам доверять. И насколько бережно вы отнесетесь к моему подопечному.
– Как к хрустальному сосуду с олимпийским нектаром, – заверил Кратов. – Обещаю сдувать пылинки. Где он обитает? В вашей любимой Уппсале?
– Собственно говоря, – озабоченно промолвил доктор Стеллан Р. Спренгпортен, – это не он, а она.
Спецканал ЭМ-связи, протокол XDT, сугубо конфиденциально
02.06.152 – 07.00.25
(Федеральное нормализованное время)
НОМАД – ВОРОНУ
Информация о гибели объекта «Эфеб» фактического подтверждения не находит. В то же время событие инцидента с применением оружия в полетной зоне полностью подтверждено, но в значительной мере и, как представляется, умышленно транслируется в юмористическом аспекте. Сам объект «Эфеб» на территории космопорта не обнаружен.
02.06.152 – 07.15.15 (ФНВ)
ВОРОН – НОМАДУ
Продолжать мониторинг ситуации. Разведывательную группу разделить. Малыми силами вести наблюдение за космопортом «Анаптинувика-Эллеск». Остальным выдвинуться в сторону мегаполиса Хоннард, рассматривая последний как наиболее целесоответственный участок для расширения зоны поиска. В отношении полученных сведений сохранять максимальный уровень секретности.
02.06.152 – 08.35.10 (ФНВ)
НОМАД – ВОРОНУ
Во исполнение вашего указания группа разделилась – если это можно так назвать. Я, полагая свою легенду в значительной степени скомпрометированной, остался в районе космопорта «Анаптинувика-Эллеск». Остальные члены группы направились на прорыв защитных контуров Хоннарда с разных направлений. Шансы невелики, но попытаться можно. Подробный отчет и диспозиции прилагаются.
Эрик Носов наедине с собой
Эрик Носов прочел переписку еще раз от начала до конца и выключил видеал. Со второй попытки – пальцы дрожали, – подцепил лежавший перед ним патрон, опустил в чернильницу и захлопнул крышку. «Не сейчас, – подумал он, трудно дыша, как после марафонской пробежки. – Не этим утром. Жди своего часа». Вышел из-за стола, собирая ногами ковер с эллиническим орнаментом. Достал из шкафчика массивную емкость из темного стекла и сделал долгий глоток прямо из горлышка. Посмотрел в потолок – в том направлении, где, по его предположениям, могло располагаться эхайнское гнездовище. «Весело вам, да? Юмористический аспект? – Он глотнул еще, дождался, пока голова слегка поплыла, и убрал емкость на прежнее место. – Я тоже люблю веселье, вскорости мы непременно и от души повеселимся… но мой юмор вряд ли придется вам по вкусу».
Мичман Нунгатау торопится в герои
…Когда он посреди ночи вломился в казарму, в коленях все еще ощущалась гнусная слабость, где-то в районе желудка трепыхался страх, в голове звенела пустота, изредка прерываемая призрачными отголосками мумифицированного голоса.
А во внутреннем кармане, возле самого сердца, холодной змейкой свернулся презентик для келументари…
Мичман включил свет, весьма кстати обнаружил на тумбочке возле лежанки початую фляжку какой-то прохладительной дряни, впрочем – уже нагревшейся до комнатной температуры и оттого сделавшейся еще мерзостнее. Как раз то, что было ему сейчас нужнее всего – жидкое и мерзкое… Винтом засосал содержимое фляжки, передернул плечами, стряхивая последние лохмотья наваждения.
– Команда, подъем!!!
Вверенные ему в подчинение раздолбаи, числом трое, зашевелились на лежанках, кто-то лишь натянул одеяло на голову, но ни одна сволочь не поднялась.
– Я сказал: подъем, уроды!
Нунгатау отвесил пинка тому, кто был поближе. Ему не повезло: это оказался сержант Аунгу, записной хам и пижон («Надеюсь, вы не выстрелите мне в спину, сержант…» – «Никак нет, янрирр мичман. Любоваться на мужские спины и задницы не приучен. Говорю в лицо, бью в лицо, а будет нужда – туда же и выстрелю…»), и оный, не продравши даже толком глаз, тотчас же наметил кулачищем обидчику в табло.
– Сержант, мисхазер, отставить! Пристрелю за неподчинение!..
Это был скорее вопль отчаяния, нежели реальная угроза, потому что сержант, если верить личному делу, и с закрытыми глазами мог оружие отобрать и употребить для нанесения максимального урона чести, достоинству и физическим кондициям противника. Однако же сержант Аунгу приоткрыл гляделки, погонял шарики в своей непропорционально маленькой в сравнении со всем остальным, хотя бы даже с теми же кулаками, напрочь обритой головенке, что-то там вспомнил и счел за благо изобразить подчинение:
– Виноват, янрирр мичман… Осмелюсь, однако, доложить: на дворе ночь, команда отдыхает согласно распорядку…
– Все, отдых закончен! Выдвигаемся в пункт назначения!
– А что у нас нынче пунктом назначения? – попытался дерзить сержант Аунгу.
Остальные, напротив, свое место понимали вполне отчетливо и потому собирались молча, одними лишь спинами демонстрируя крайнюю степень неудовольствия.
– Анаптинувика! – рявкнул мичман. – Еще вопросы есть? Кто-то желает выразить претензию?!
В ответ он получил реакцию, какую ожидал менее всего.
– Анаптинувика – это хорошо, – умиротворенно проурчал сержант. – Это, можно сказать, наш с янрриром мичманом дом родной, вам, сынки, понравится…
Один из «сынков», не оборачиваясь, процедил сквозь зубы длинное ругательство.
– Что ты сказал?! – взвился Нунгатау.
– Палец прищемил, – равнодушно пояснил ефрейтор Бангатахх. – Виноват, не сдержался.
– Хорошо, что палец. Ежели что иное нужно будет прищемить, обращайся…
Спустя десять минут они уже неслись по ночным улицам в «ракушке» – как все, вне зависимости от родов войск, именовали военно-транспортный штабной катер на гравигенной тяге «Урштер ТЛ», который, со своей стороны, получил название от летающего моллюска с предгорий Умкарна. (Означенный моллюск способностей к полету, разумеется, не имел, но мог парить в воздушных потоках благодаря пустотам в раковине, заполненным некими инертными газами – за каким лядом он это делал, для мичмана, воочию имевшего случай наблюдать сей феномен, так и осталось загадкой, несмотря на личные разъяснения гранд-адмирала Линталурна, непонятливостью своего лучшего проводника весьма удрученного…) Водитель, заспанный и потому ничуть не менее злой, пристроил «ракушку» в самом нижнем эшелоне, то есть практически между городскими строениями, да вдобавок еще старался выбирать самые темные переулки, словно бы нарочно стараясь лишить пассажиров созерцания ослепительных картин ночной столичной жизни – как и они лишили его сладкого сна. На попытки мичмана, по праву главного устроившегося в кабине, заговорить на отвлеченные темы он отвечал агрессивными междометиями, а то и не реагировал вовсе.
Скоро внимание мичмана было отвлечено тем обстоятельством, что рядовой Юлфедкерк развернул среди личного состава религиозную пропаганду, что уставом настрого возбранялось. Выглядело все достаточно безобидно и подавалось в форме некой поучительной притчи.
– Случилось, что Назидатель Нактарк явился на циркулярный диспут с учениками с большим опозданием, облаченный в скорбные одежды и в легком подпитии… – размеренным, немного заунывным голосом вещал рядовой.
– Ну, диспут я еще понимаю, – заметил сержант Аунгу. – А что такое «циркулярный»?
– Это когда ученики по кругу задают Назидателю вопросы на любые темы, проверяя таким образом его эрудицию и универсальную способность к логическим построениям, – охотно пояснил Юлфедкерк. – Итак: пораженные переменами во внешности Назидателя ученики задали ему вопрос нециркулярного свойства, не приключилось ли какой беды, не утратил ли он кого-либо из родных или друзей. На это Назидатель Нактарк ответствовал, что нынче в диспуте участвовать не станет, поскольку с печалью в сердце и на языке пришел проститься с любезнейшей аудиторией. Причиной тому, по его словам, стало одно прискорбное обстоятельство: во дворе его дома внезапно остановились часы, которые шли неизменно с того еще момента, когда свет был осчастливлен появлением прадедушки почтенного Назидателя, из какового обстоятельства проистекает естественный вывод, что ход времени на этом пресекается. Ученики попытались склонить Назидателя к веселью, осыпая его равно шутливыми и целесоответственными по их мнению пропозициями, как то: вызвать умельца, который упомянутые часы приведет в годность, не скаредничать и обзавестись новыми, и тому подобное. Выслушав всех, Назидатель Нактарк поблагодарил учеников за изреченные советы, отдал дань их остроумию, а в заключение разъяснил, что часы, каковые к его сугубому сокрушению пресекли нынче свой ход, были солнечные.
– Где-то я уже слышал эту историю, – заявил ефрейтор Бангатахх.
– Конечно, слышал, – легко согласился рядовой Юлфедкерк. – Любое слово в этом мире уже произнесено хотя бы однажды. Все дело в порядке слов.
Не успел Нунгатау разогреться до необходимого градуса злости и призвать к порядку, как город закончился, и без какой-либо паузы возникла военизированная периферия, с гарнизонами, базами и складами, с настороженно вперившимися в темное небо вышками противокосмической защиты, с непременными защитными полями и патрулями, тоже невыспавшимися и потому особенно злыми. Впрочем, предъявляемый по требованию и без такового церрег мгновенно преисполнял патрульных несвойственной роду их занятий кротости.
Немного утомленный свалившимся на его бедную голову вниманием Нунгатау и не заметил, как впереди замаячил военный космопорт «Гелелларк».
При подлете к территории космического объекта высшей категории секретности «ракушку» принудили припарковаться в последний раз и обшмонали с особым тщанием. Церрег был осмотрен с обеих сторон и просканирован неким прибором, напоминавшим архаичную синюю лампу для лечения простуды и чирьев. Из карманов злонравного сержанта Аунгу, о котором, судя по всему, патруль имел особые сведения, было вытряхнуто все содержимое и частично изъято.
– Я за эту траву половину жалованья отдал!.. – попытался было ерепениться сержант, но патрульный унтер пресек его роптание одним лишь коротким взглядом, в котором мороза было не меньше, чем во всей Ктетхонской тундре.
Испытав от этой картинки короткий пароксизм удовлетворения, мичман, однако же, счел за благо вступиться за подчиненного и, вдобавок ко всему, соплеменника.
– Янрирр офицер, нам не нужны неприятности. Для выполнения возложенной на меня миссии мне требуются именно такие люди, как…
– Следуйте своим курсом, – проронил патрульный, пропуская его речи мимо ушей.
Водитель, все это время старательно и умело изображавший деталь интерьера, шумно выдохнул, ожил и с видимым облегчением проследовал в дозволенном направлении.
– Сука, попадется он мне в увольнении! – досадовал сержант Аунгу, распихивая по карманам всякую ерунду.
– Помню, сопровождал я как-то герцога Кордарна в инспекционной миссии по службам технического обеспечения… – начал было водитель в приступе нервической общительности.
Но мичман Нунгатау, у которого настроение сменилось на прямо противоположное, резко оборвал его:
– Если какая-нито тыловая фикаважелает поделиться конфиденциальными сведениями, случайным носителем коих попущением Стихий оказалась, со сторонними персонами, буде и военнослужащими при выполнении особого задания, то означенная фикаваесть или провокатор, или тупое трепло и в обоих случаях подлежит искоренению!
Водитель обиделся и заткнулся, и ко времени: урштер уже прибыл в пункт назначения, а именно: на стартовую площадку сто двадцать семь, где в ожидании команды «болтунов» разводил пары военный галактический транспорт класса «Тинкад ВГТ» – маломерный, с повышенной обтекаемостью и теплозащитой для скоростных маневров в плотных газовых оболочках, и чрезвычайно прыткий. Курьерский «доккан», на котором Нунгатау прибыл в метрополию (восемнадцать часов мертвой скуки в четырех голых стенах, прерываемых сном вполглаза; в одной руке скерн на боевом взводе, в другой – бронированный кейс со зловещим розовым конвертом… уж кто мог напасть на курьера посреди экзометрии с целью завладеть сверхсекретным посланием, мичман не мог взять в толк, но инструкция есть инструкция, сочиняли ее либо умники на основании собственного боевого опыта, либо полные идиоты, никогда из своей канцелярской клетушки носа не казавшие… последнее, по итогам общения с несуразным контр-адмиралом из Отдела криптопочты, представлялось более правдоподобным), перед этим шустриком мог показаться речным паромом в сравнении с глиссером.
Экипаж «тинкада», по причине давно сбитых биологических циклов сонливостью не страдавший, был уведомлен заранее и находился в полной готовности рвануть на Анаптинувику. Первый пилот, как ему и полагалось, находился на центральном посту, а второй встречал команду у трапа и выглядел при этом отвратительно бодрым.
– Что, мичман, торопитесь в герои? – спросил он.
Нунгатау, привычно ощетинясь, изготовился было ответить что-нибудь в особенно оскорбительном ключе, но по общему равнодушию выражения лица и голоса летчика вдруг понял, что тот говорит примерно одни и те же слова всякому, кто ступает на борт его корабля. Будь то специальная команда, отправляющаяся к черту на рога на поиски ожившего мифа, будь то кучка военных инспекторов, скукожившихся от постоянного корпения над документами… в розовых, мать их салфетках, конвертах… будь то штурмовая когорта девиц облегченного поведения для поддержания боевого духа гарнизона на каком-то забытом всеми Стихиями форпосте.
Поэтому он промолчал и нырнул в душное жерло люка.
И уже оттуда услыхал, что сержант Аунгу не погнушался и таки ответил:
– Да уж не рассчитываем отсидеться в жестяной скорлупке в рассуждении, что авось не заденет и пронесет!
Пилот, против ожидания, не обиделся:
- Пушинкой пронесусь над битвой,
- Себя не уронив молитвой…
А сержант, чью кривую ухмылку Нунгатау ощутил буквально лопатками, неожиданно докончил строфу:
- …Скользя по кромке тьмы и света,
- Покуда тлеет сигарета.
И они обменялись понимающим смешком.
«Я что-то о тебе не знаю, Аунгу, сволочь? – подумал Нунгатау. – Сигарета у него, изволите видеть, тлеет! А сам наколотит, небось, в штакетину самой гнусной травы, той же гнячки, и скользит… по кромке тьмы и света…» Однако же до расспросов решил не унижаться, а лишь гаркнул напоследок:
– Располагаться на отдых!
И ушел в командирскую каютку – чуть просторнее гальюна, рослому эхайну и ног не распрямить. К мичману это не относилось, он, как и все кхэри, был приземист и потому со всем комфортом обрушился не раздеваясь на жесткую, без матраца и покрывала, койку, несколько раз глубоко вдохнул стоячий, напитанный застарелыми корабельными запахами воздух и легко скользнул в нездоровый, даже нервический сон. Впрочем, успев перед этим подумать: «Ну да, тороплюсь. В герои не в герои… а к вершинам жизни, это уж точно…»
И сразу же увидел перед собой страшные синие глаза без зрачков.
Часть 2***Боги из машин
«Дайте нам знать!»
– Не понимаю, за каким чертом мы это делаем, – проворчал Оберт.
– А мне нравится, – сказал Руссо.
– Мне тоже, – откликнулся де Врисс.
– По вам не скажешь, – усмехнулся Оберт.
– Просто я себя неважно чувствую. Но мне нравится смотреть, как вы все работаете.
– Труд облагораживает, – сказал Руссо. – Мы, историки, все еще придерживаемся гипотезы, что труд превратил древнюю обезьяну в древнего человека.
– Современного человека он превращает в лошадь, – возразил Оберт сварливым голосом.
– Один старинный русский поэт писал: все мы немножко лошади, – заметил де Врисс. – Вам не повредит, если вы станете лошадью чуточку больше остальных.
Оберт прекратил копать и выпрямился, опершись о лопату.
– Вы говорили с доктором? – спросил он деловито.
– Точнее, он со мной. Бедняга Сатнунк уж и не знает, как меня ублажить.
– Так помогите ему. В конце концов, никому не лучше оттого, что вам хуже.
– Недурная антитеза, – улыбнулся де Врисс. Он сидел на пригорочке, подставляя лицо яркому солнцу и бессознательно удивляясь, что оно совершенно не припекает. – Но я действительно не понимаю, что со мной. Я же не медик и не обязан это понимать. А доктор Сатнунк не человек и тоже не обязан…
– Обязан, – веско сказал командор Хендрикс. – Коль скоро он взялся за эту неблагодарную работу – лечить нас, то должен соответствовать. Ничто не мешает ему обратиться за помощью к земным специалистам.
– Я предлагал, но он боится, – пояснил де Врисс.
– Чего же? – засмеялся Оберт.
– Что зловредные земные спецслужбы тотчас же спеленают его по рукам и ногам, заточат в каземат и нечеловеческими… то есть, конечно, неэхайнскими… пытками выведают у него Самый Страшный Секрет Эхайнора.
– Это какой? – удивленно дернув себя за бороденку, осведомился подошедший Ниденталь.
Оберт посмотрел на него как на идиота, но промолчал.
– Наше местонахождение, – ответил Руссо.
– Глупости, – проворчал командор Хендрикс.
– Вот именно, – согласился де Врисс. – Приходится все сваливать на старые раны. Ничего, если я лягу? – Стиснув зубы от внезапной боли в груди, он медленно опустился на травку. – А ведь доктор Сатнунк даже мог бы прихватить с собой пару-тройку наших специалистов с надлежащим диагностическим оборудованием!
– И вообще им стоило бы договориться с Федерацией о нашем медицинском обслуживании, – оживился Оберт. – Мы оставались бы в заложниках, но у эхайнов перестала бы болеть голова о нашем здоровье.
– А у нас перестало бы болеть все остальное, – подхватил Руссо.
– Могли бы организовать визиты родственников, – ввернул Ниденталь. – Я читал, в прежние времена в местах заключения такое полагалось.
– А на уик-энды и праздники нас отпускали бы домой, – прибавил Оберт.
– Такое тоже полагалось, – с серьезным видом кивнул Руссо. – Но не повсеместно, а только в самых цивилизованных на ту пору странах.
– А еще… – начал было Оберт, но командор Хендрикс остановил его жестом.
– На отдых нам положено десять минут, – сказал он. – Из них добрую треть мы стоим и ржем, как последние глупцы.
– Отчего же последние… – промолвил Руссо в сторону.
– Извините, командор, – смутился Оберт. – Но ведь кое-кто хотел поведать нам кое-что любопытное.
– Не кое-кто, а я, – сказал Ниденталь. – Постараюсь быть лапидарным.
– Каким?! – не понял де Врисс.
– Очень кратким, – поморщился Ниденталь. – И если меня не станут перебивать…
– Никто не станет, – обещал командор Хендрикс. – А кто рискнет, того я отправлю дальше копать лунки.
Проходившая мимо с корзинкой рассады Клэр Монфор улыбнулась им и спросила:
– Что это вы тут секретничаете?
– Кто, кто секретничает?! – вскричал Оберт. – Да мы открыты, как просторы небес!
– У вас у каждого на лице написано, – сказала Клэр.
– Что именно, дорогая? – спросил Руссо.
– Ну что-то вроде: «Я – член тайного общества и замыслил ужасное», – ответила женщина.
Когда она, провожаемая гробовым молчанием, удалилась на достаточное расстояние, де Врисс поинтересовался:
– Вы по-прежнему намерены держать наших женщин в неведении?
– Это не обсуждается, – отрезал командор Хендрикс. И тут же счел необходимым добавить: – Если у нас вдруг возникнет некий план… не стану загадывать наперед, какой именно… в колонии достаточно мужчин, чтобы его воплотить. В конце концов, это мужское дело.
– Еще минута долой, – проговорил Ниденталь, ни к кому специально не обращаясь.
– Ну так начинайте, Франц, – сказал Оберт. – Хотя сразу оговорюсь: в домыслы о нашем дискретном бытии я не верю.
– Хорошо, – сказал тот со вздохом. – Буду краток. Очень краток. – Не обращая внимания на смешки, он продолжил: – Кто-нибудь видел за последние дни человека по имени Хоакин Феррейра?
– А кто это? – спросил де Врисс.
– Один из пассажиров, – сказал командор озадаченно. – Я даже его помню – он еще поразил меня своим обликом.
– Что в нем было такого удивительного? – спросил де Врисс.
– Среди довольно-таки бледнокожих европейцев он выделялся своим интенсивным тропическим загаром. У него были пышные черные усы…
– И от него было много шума, – промолвил Оберт. – И весь он был такой… ажитированный. Чересчур энергично жестикулировал, громко смеялся.
– А еще при разговоре потешно таращил глаза, – добавил командор Хендрикс. – И надувал щеки.
– То есть разнообразно пытался выглядеть объемнее и солиднее, чем есть на самом деле, – пояснил Оберт. – Как многие люди невысокого роста и с завышенной самооценкой.
– Я не помню, – сказал де Врисс удрученно.
– Это-то и странно, – заметил Ниденталь. – Кого бы я ни спросил, либо не помнят, либо давно не видели.
– Это же легко проверить, – сказал командор.
– Уже, – сказал Руссо. – Франц поделился со мной, и я взял на себя ответственность… Например, заглядывал к нему в окно. В комнате идеальный порядок, постель слегка примята, на столе кружка с водой, цветы на подоконнике вполне живые. Такое впечатление, что хозяин только что отлучился и вот-вот вернется.
– Может быть, он был в душевой, – предположил командор Хендрикс.
– Его там не было вовсе, – поморщился Руссо. – Иначе, учитывая его темперамент, постель выглядела бы не смятой, а скомканной. И на полу что-нибудь валялось. Вот у вас, командор, при всей вашей любви к порядку, всегда что-нибудь да валяется.
– Думаете, он умер? – мрачно спросил командор Хендрикс.
– Думаю, вам стоит спросить об этом Ктелларна, когда он придет в гости, – сказал де Врисс.
– Нет, – возразил Оберт. Все посмотрели на него. – Ни в коем случае. Они хотят, чтобы мы не знали, что случилось с этим человеком. Пускай продолжают хотеть дальше.
– Но я тоже хочу знать, что с ним случилось, – сказал командор. – Черт знает что! Потеряли человека… В чьей он был группе?
– Думаю, ни в чьей, – сказал Ниденталь. – Идея с группами возникла после того, как он исчез.
Это была одна из удачных придумок командора: разбить все население поселка на группы по десять человек, по числу пальцев на руках, назначить старшего и благодаря этому иметь полную картину происходящего с пассажирами «Согдианы». Были и неудачные, но поскольку их никто не воплощал в жизнь, они скоро забывались.
– Черт знает что, – повторил командор сердито. – Как я мог?!
– Вы же не Ниденталь, чтобы помнить обо всем, – сказал Руссо.
– А мне и не нужно помнить обо всем…
– Когда мы определимся, есть ли у нас планы или нет, – сказал де Врисс и посмотрел в сторону Клэр Монфор, которая на дальнем конце делянки высаживала в лунки свою рассаду, – когда мы на что-то решимся, у вас будет возможность задать все вопросы.
– А у нас есть планы? – спросил Оберт.
– И, кстати, у нас есть время? – в тон ему откликнулся Руссо.
– Ни того, ни другого, – промолвил командор. – Давайте расходиться и думать. А то наш добрый капрал Даринуэрн начинает нервничать.
– Пускай нервничает, – криво усмехнулся Оберт. – У него работа такая. Впрочем, пойдемте уже копать эти чертовы лунки.
– Вы же сами просили устроить всем какое-нибудь занятие на свежем воздухе, – пожал плечами командор. – Чтобы не спятить от праздности и одиночества. Эхайны нашли нам такое занятие…
– Я удивлен, – вдруг сказал Ниденталь.
– Чем именно? – с живым интересом спросил де Врисс.
– Что у нас нет планов.
– Видите ли… – начал командор.
– Ведь нам постоянно шлют сигналы, – продолжал Ниденталь, – а мы делаем вид, что нас это не касается.
– Какие, к дьяволу, сигналы?! – сдавленным шепотом вопросил Оберт.
– Ну как же! – удивился Ниденталь. – Можно сказать, открытым текстом!
– Сейчас не лучшее время для интриг, – сказал Руссо. – Со мной вы могли бы поделиться заранее…
– Это не интриги, – сказал Ниденталь обиженно. – Вот еще! Да я постоянно вижу эти сигналы. Вначале, почти два года назад, в сериале, который так любит наша молодежь, на тридцатой минуте двенадцатой серии на стене дома, где живет протагонист, появились тангутские иероглифы. Они были совершенно не к месту, выглядели так, словно кто-то стряхнул здесь кисть с краской…
– Вы сумели их прочесть? – недоверчиво спросил командор.
– Конечно. Я могу прочесть надписи на всех живых и восьмидесяти двух мертвых языках. И говорить на сорока пяти живых…
– Ниденталь, я вас сейчас придушу за ваше тщеславие, – процедил сквозь зубы Руссо. – Почему вы даже мне об этом не сказали?!
– Потому что я думал, что все видят эти сигналы.
– Что там было написано, мать вашу? – спросил Руссо.
– Примерно следующее: «Дайте нам знать».
– Что мы должны дать знать? – нахмурился командор Хендрикс. – И, главное, кому?
– Так вот, – сказал Ниденталь. – В следующей серии эта же надпись появилась в заголовке новостей, которые смотрела на большом видеале одна из девушек сериала. Но на двадцатой минуте и русскими буквами.
– Та же самая? – переспросил де Врисс.
– Только по-русски, – кивнул Ниденталь. – Мне не составило труда экстраполировать ситуацию, и я не ошибся. На десятой минуте очередной серии какой-то случайный прохожий обратился к главному герою со словами: «Эраман-ро!» Тот еще, помнится, слегка удивился, но не придал значения и продолжал болтать со своей девицей. – Он помолчал. – Видимо, вы тоже не придали значения.
– Ну еще бы, – сказал Оберт.
– А, между прочим, было сказано: «Дайте нам знать!» на ломаном айнском языке.
– Что, есть такие языки? – спросил де Врисс недоверчиво. – Тангутский… айнский…
– Есть, – вздохнул Ниденталь. – А еще грузинский. На первой минуте новой серии. Красивая такая вязь на борту одного из гравитров, что опустился рядом с аппаратом нехорошего парня. Потом еще старовьетнамская письменность «тьы ном», иврит, катакана, азбука Морзе… – Он вдруг встрепенулся. – Если бы мы все знали азбуку Морзе или хотя бы шифр Полибия, он же «тюремная азбука», то могли бы постоянно общаться хотя бы даже и в присутствии эхайнов!
– Пижон, – сказал Руссо с неудовольствием.
– Выводы! – потребовал командор. – И быстрее, Франц, вы же аналитик!
– Извольте. Эти надписи – сигналы, адресованные нам. Они возникают в каждой серии однажды и на минутах, кратных десяти, в убывающей последовательности. Они закодированы средствами земных языков, которые не являются родными ни для одного из нас. Я убедился несколько раз, что это правило соблюдается. Экзотические языки выбраны в рассуждении, что среди эхайнов не найдется ни одного специалиста по земной лингвистике.
– Но ведь и среди нас нет лингвистов, – вставил Оберт.
– Вот сейчас-то я почти уверен, что все делалось в расчете на меня, – сказал Ниденталь упавшим голосом. – Мне как-то и в голову не пришло, что эти сигналы могу прочесть только я. Я что, один это видел? Простите…
– Удовлетворение тщеславия – наивысшее наслаждение для людей, – ядовито проговорил Руссо, – но возможно оно лишь через сравнение себя с другими. Шопенгауэр.
– Будет вам, – сказал Оберт. – Как беден был бы человеческий дух без тщеславия! Ницше. Выводы, коллега Ниденталь, выводы! К нам уже идут…
– Это обратный отсчет, – сказал тот печально. – Он повторяется с постоянной периодичностью. И в День Ноль, то есть в день, совпадающий с сигналом на первой минуте серии, от нас ждут каких-то ответных действий.
– Не каких-то, – сказал де Врисс, страдальчески морщась. – А ответного сигнала. Чтобы знать, куда прийти на помощь. Информационные перехваты, право на просмотр которых эхайны любезно позволяли нам выигрывать, наверняка были нафаршированы сигналами. Отель «Тайкунер-Маджестик»… этот сериал дурацкий… Все это время спасатели висели в открытом пространстве на расстоянии броска от всякого эхайнского обитаемого объекта и ждали от нас хотя бы малейшей поддержки. А мы бездарно хлопали ушами. Лунки, изволите видеть, выкапывали для цветочков…
– Простите, – повторил Ниденталь, нахохлившись.
– Вы ни при чем, Франц. Вы обычный самодостаточный феномен, что с вас взять.
– Я обычный больной, – возразил тот. – Только недуг у меня особенный. И, чтобы уж у всех было скверное настроение, а не только у меня – в той серии, что вы, херр Оберт, выиграли у капитана вчера, сигнал был на десятой минуте.
Читать бесплатно другие книги:
