Вторая мировая война Черчилль Уинстон

Глава 1

Битва за Англию

Теперь наша судьба зависела от победы в воздухе. Германские руководители признали, что успех всех их планов вторжения в Англию зависит от того, удастся ли им добиться превосходства в воздухе над проливом и пунктами намеченной высадки на нашем южном побережье. Подготовка портов погрузки, сосредоточение транспортов, очистка от мин проходов и установка новых минных полей – все это было невозможно без защиты от налетов английской авиации. Для практической переброски и высадки десантов установление полного господства в воздухе над транспортами и побережьем имело решающее значение. Таким образом, успех зависел от уничтожения английской авиации и системы аэродромов между Лондоном и морем.

Теперь нам известно, что 31 июля Гитлер сказал адмиралу Редеру:

«Если после восьми дней интенсивной воздушной войны немецкая авиация не уничтожит значительную часть вражеской авиации, портов и военно-морских сил, всю операцию придется отложить до мая 1941 года».

Вот эту-то битву и предстояло сейчас провести.

Германская авиация была до предела вовлечена в борьбу за Францию, и ей так же, как и германскому флоту после норвежской кампании, требовалось несколько недель или месяцев для восстановления. Эта пауза была удобна также и для нас, ибо все наши эскадрильи истребителей, за исключением трех, в то или иное время участвовали в операциях на континенте.

В течение июня и в начале июля германские военно-воздушные силы пополнили и перегруппировали свои соединения и разместились на всех французских и бельгийских аэродромах, с которых предполагалось повести наступление; путем разведки и пробных налетов немцы пытались определить характер и масштабы сопротивления, которое они могут встретить. Лишь 10 июля был произведен первый большой налет, и обычно эту дату считают началом битвы. Выделяются и две другие даты величайшего значения – 15 августа и 15 сентября.

Были также три последовательных, но частично совпадавших друг с другом этапа германского наступления. Первый – с 10 июля по 18 августа, когда производились налеты на английские караваны в Ла-Манше и на наши южные порты от Дувра до Плимута; они ставили целью испытать силы нашей авиации, вовлечь в бой и измотать ее, а также нанести ущерб тем прибрежным городам, которые были намечены в качестве объектов предстоящего вторжения. На втором этапе – с 24 августа по 27 сентября – задача заключалась в том, чтобы проложить путь к Лондону, ликвидировав английскую авиацию и ее базы, и затем начать ожесточенные и беспрерывные бомбардировки столицы. В результате этого должны были быть перерезаны коммуникации с находящимися под угрозой участками побережья. Но, по мнению Геринга, здесь можно было надеяться и на нечто гораздо большее – на то, чтобы повергнуть в смятение и парализовать крупнейший город мира, запугать правительство и народ и подчинить их тем самым воле немцев. Штабы германского флота и армии от всей души желали, чтобы Геринг оказался прав. По мере развития событий штабы убеждались в том, что английскую авиацию не удается ликвидировать и что одновременно им приходится пренебрегать настоятельными нуждами операции «Морской лев» во имя разрушения Лондона.

А затем, когда все разочаровались, когда вторжение было отложено на неопределенный срок из-за отсутствия важнейшего условия – превосходства в воздухе, – тогда наступил третий и последний этап. Пришлось отказаться от надежды одержать победу налетами в дневное время; английская авиация, к раздражению немцев, оставалась эффективной, и в октябре Геринг стал без разбора бомбить Лондон и центры промышленного производства.

По своим качествам наши самолеты-истребители мало отличались от немецких. Немецкие обладали большей скоростью и лучше набирали высоту; наши же отличались большей маневренностью и были лучше вооружены. Немецкие летчики прекрасно понимали, что имеют численное превосходство, и гордились своими победами в Польше, Норвегии, Бельгии, Голландии и Франции; наши летчики обладали глубокой верой в свое индивидуальное превосходство и той решимостью, которую английский народ всегда проявляет в полной мере при исключительно тяжелых обстоятельствах.

Немцы имели одно важное стратегическое преимущество и умело им пользовались – их силы были развернуты на многочисленных широко разбросанных базах, они могли рассредоточить их против нас в больших количествах, обманывая и вводя нас в заблуждение относительно действительных объектов налетов. Однако противник, видимо, недооценивал неблагоприятные условия боев над проливом и по другую его сторону по сравнению с условиями во Франции и Бельгии.

К августу германская авиация насчитывала 2669 боевых самолетов, в том числе 1015 бомбардировщиков, 346 пикирующих бомбардировщиков, 933 истребителя и 375 тяжелых истребителей.

Директива фюрера № 17 предписывала усилить воздушную войну против Англии. Геринг никогда не признавал значения операции «Морской лев»; он был сторонником воины в воздухе. Это тревожило германское военно-морское командование. Уничтожение английских военно-воздушных сил и нашей авиационной промышленности служило для командования германского флота лишь средством достижения определенной цели: после того, как эта задача была бы выполнена, воздушную войну предполагалось обратить против английских военных кораблей и судов.

В июле и в начале августа беспрерывные и жестокие воздушные бои велись над Кентским мысом и побережьем Ла-Манша. У Геринга и его опытных советников сложилось мнение, что они вовлекли в эту борьбу на южном побережье почти все наши эскадрильи истребителей. Поэтому они решили совершить дневной налет на промышленные города севернее залива Уош.

Расстояние было слишком велико для их первоклассных истребителей «Me-109». Им пришлось пойти на риск и послать свои бомбардировщики лишь в сопровождении истребителей «Me-110»; эти последние, хотя и имели нужный радиус действия, не обладали теми качествами, которые как раз и имели значение в то время. Тем не менее со стороны немцев это был разумный шаг, и риск был вполне оправдан.

Сообразно с этим 15 августа около 100 бомбардировщиков в сопровождении 40 истребителей «Me-110» были брошены против долины реки Тайн. Одновременно более 800 самолетов было направлено на юг, чтобы сковать все наши силы, которые, по предположениям немцев, уже были там сосредоточены. Но тут прекрасно оправдала себя дислокация истребительной авиации, разработанная Даудингом. Эта опасность была предусмотрена. Семь эскадрилий истребителей «харрикейн» и «спитфайр» были отведены из района интенсивных боев на юге на отдых и одновременно для охраны севера. Они понесли серьезные потери и тем не менее очень не хотели выходить из боя. Летчики всячески доказывали, что они не устали. Но они получили неожиданное утешение. Эти эскадрильи смогли встретить атакующих, когда те пересекали побережье. Было сбито 30 немецких самолетов, главным образом тяжелых бомбардировщиков («Хейнкель-111», каждый с экипажем из четырех человек, хорошо подготовленных), тогда как у англичан было только двое раненых летчиков.

Предусмотрительность маршала авиации Даудинга, командовавшего истребительной авиацией, заслуживает наивысшей похвалы. Больше уже никогда не предпринимались попытки совершить налет за пределами радиуса действия истребителей сопровождения высшего класса. С тех пор весь район к северу от Уоша в дневное время находился в безопасности.

15 августа произошло крупнейшее за тот период войны сражение в воздухе: было проведено пять ожесточенных боев на фронте в 500 миль. Это был действительно критический день. На юге в боях участвовали все наши 22 эскадрильи, многие из них по два, а некоторые по три раза. Потери немцев вместе с теми, которые они понесли на севере, составили 76 самолетов против наших 34. Это, безусловно, было бедствием для германской авиации.

Надо полагать, что руководители германской авиации с тревогой оценивали последствия этого поражения, служившего плохим предзнаменованием на будущее. Однако главным объектом германских военно-воздушных сил по-прежнему был лондонский порт – вся эта колоссальная цепь доков с огромным количеством судов и крупнейший город мира; чтобы попасть в него, не требовалось особой точности.

На протяжении этих недель напряженной борьбы и беспрерывных тревог лорд Бивербрук превосходно выполнял работу. Нужно было любой ценой пополнить эскадрильи истребителей надежными машинами. Сейчас было не время для бюрократизма и волокиты, хотя и то и другое встречалось в нашей хорошо налаженной, гладко работающей системе. В такой обстановке все замечательные качества лорда Бивербрука оказались очень ценными. Его жизнерадостность и энергия оказывали ободряющее действие на других. Я был рад иметь возможность иногда опереться на него. Он не подвел меня. Настал его час. Его энергия и дарования в сочетании с изобретательностью и умением убеждать давали возможность устранять множество препятствий. Все, что шло по каналам снабжения, направлялось в бой. Новые или отремонтированные самолеты в невиданном ранее количестве поступали в эскадрильи, которые с восторгом принимали их. Во всех областях обслуживания и ремонта работы велись очень интенсивно. Я так высоко ценил заслуги Бивербрука, что 2 августа с одобрения короля предложил ему стать членом военного кабинета.

Другим министром, с которым я сотрудничал в то время, был министр труда и национальной повинности Эрнест Бевин, который должен был распоряжаться всей рабочей силой страны и воодушевлять ее. Все рабочие на военных заводах были готовы беспрекословно выполнять его указания. В октябре он также стал членом военного кабинета.

20 августа я мог доложить парламенту:

«Враг располагает, конечно, гораздо более многочисленными силами, чем мы. Однако выпуск нашей новой продукции уже значительно превышает его выпуск, а американская продукция лишь начинает поступать. Численность нашей бомбардировочной и истребительной авиации сейчас, после всех этих боев, больше, чем когда бы то ни было ранее. Мы считаем, что сможем продолжать воздушную войну до бесконечности и до тех пор, пока того пожелает противник; а чем дольше будет затягиваться эта борьба, тем быстрее мы будем приближаться сперва к равенству сил, а затем к превосходству в воздухе, от которого в значительной степени зависит исход войны».

Вплоть до конца августа Геринг не считал ход войны в воздухе неблагоприятным. Вместе со своим окружением он полагал, что английскому наземному оборудованию, авиационной промышленности и боевой мощи английской авиации уже нанесен очень серьезный ущерб. Немцы считали, что после 8 августа мы потеряли 1115 самолетов, а они – 467. Но, естественно, каждая сторона оценивает положение оптимистически, и руководящие круги заинтересованы в этом.

В сентябре наступил период хорошей погоды, и германская авиация надеялась достигнуть решающих результатов. Наши аэродромы вокруг Лондона подверглись ожесточенным налетам. В ночь на 6 сентября 68 самолетов совершили налет на Лондон, а 7-го был произведен первый массированный налет, в котором участвовало около 300 самолетов. В этот день и в последующие дни, в течение которых количество наших зенитных орудий было удвоено, над столицей беспрерывно шли ожесточенные воздушные бои; германская авиация все еще чувствовала себя уверенно, ибо немцы переоценивали наши потери.

Однако сейчас нам известно, что в штабе германского военно-морского флота, беспокоясь о собственных интересах и собственной ответственности, записали 10 сентября в своем боевом журнале:

«Нет никаких признаков разгрома вражеской авиации над Южной Англией и в районе Ла-Манша, а это крайне важно для дальнейшей оценки положения. Предварительные налеты германской авиации привели к значительному ослаблению истребительной авиации противника, и, таким образом, можно считать, что немецкие истребители обладают значительным превосходством над территорией Англии. Однако… мы еще не обеспечили таких оперативных условий, какие, как военно-морской штаб указывал верховному командованию, совершенно необходимы для успеха всего предприятия, а именно – установления бесспорного превосходства в воздухе в районе Ла-Манша».

Поскольку к этому времени Геринг убедил Гитлера в том, что массированные налеты на Лондон сыграют решающую роль, штаб флота не отважился обращаться к верховному командованию; однако его тревога не ослабевала, и 12 сентября он пришел к такому мрачному выводу:

«Война в воздухе ведется как “абсолютная воздушная война” без учета нынешних требований морской войны и вне рамок операции “Морской лев”. В ее нынешней форме воздушная война не может помочь подготовке к операции “Морской лев”, которая сосредоточена главным образом в руках военно-морского флота. В частности, не видно каких-либо попыток со стороны германской авиации атаковать английские корабли, которые имеют сейчас возможность почти беспрепятственно действовать в Ла-Манше, а это будет исключительно опасно для переброски войск.

Дело заключается в том, что до настоящего времени интенсивная воздушная война не способствовала подготовке к десантной операции; поэтому по оперативным причинам пока еще нельзя думать об осуществлении высадки».

Выступая по радио 11 сентября, я заявил:

«В тех случаях, когда позволяет погода, германские бомбардировщики в сопровождении истребителей, часто в количестве 300–400 самолетов одновременно, волнами налетают на наш остров, особенно на Кентский мыс, в надежде атаковать в дневное время военные и другие объекты. Однако их встречают наши истребители, которые почти всегда разбивают их. Они несут потери в соотношении 3:1 в самолетах и 6:1 в живой силе.

Попытка немцев обеспечить превосходство в воздухе над Англией в дневное время составляет, безусловно, суть всей войны. Пока они потерпели полную неудачу. Она обошлась им очень дорого, а мы чувствуем себя сильнее и фактически намного сильнее, чем в июле, когда начались ожесточенные бои. Не приходится сомневаться в том, что герр Гитлер очень расточительно расходует свои истребители и что, если он будет продолжать в том же духе еще в течение нескольких недель, он истощит и измотает эту важнейшую часть своей авиации. Это обеспечит нам большое преимущество.

С другой стороны, его попытка вторгнуться в нашу страну, не обеспечив господства в воздухе, была бы очень рискованным предприятием. Тем не менее вся проводимая им в широком масштабе подготовка к вторжению неуклонно продолжается. Несколько сот самоходных барж движется вдоль берегов Европы из германских и голландских портов к портам Северной Франции, от Дюнкерка до Бреста и за Брестом – во французские порты в Бискайском заливе.

Кроме того, торговые караваны, насчитывающие десятки судов, движутся, укрываясь то в одном, то в другом порту, через Дуврский пролив в Ла-Манш под защитой новых батарей, которые немцы установили на побережье Франции. В настоящее время значительное количество судов сосредоточено в немецких, голландских, бельгийских и французских портах на всем протяжении от Гамбурга до Бреста. И наконец, проводится некоторая подготовка к переброске на судах войск вторжения из норвежских портов.

Большое количество немецких войск ожидают приказа погрузиться на суда и отправиться в опасное и ненадежное путешествие через море. Мы не можем сказать, когда они попытаются высадиться; мы не имеем даже уверенности в том, предпримут ли они вообще такую попытку; однако не следует закрывать глаза на тот факт, что с присущей немцам основательностью и методичностью ведется подготовка к решительному всестороннему вторжению на наш остров и что оно может быть предпринято сейчас в Англии, Шотландии, Ирландии или сразу во всех трех местах.

Если попытка этого вторжения вообще будет предпринята, то вряд ли она будет долго откладываться. Погода может испортиться в любое время. Кроме того, противнику трудно до бесконечности держать все эти скопления судов в ожидании, в то время как они каждую ночь подвергаются налетам наших бомбардировщиков и очень часто обстреливаются нашими военными кораблями, которые подстерегают их со стороны моря.

Соответственно с этим мы должны считать следующую неделю исключительно важным периодом в нашей истории. Его можно сравнить с теми днями, когда испанская армада приближалась к Ла-Маншу, или же с тем временем, когда Нельсон стоял между нами и великой армией Наполеона в Булони. Мы читали об этом в исторических книгах; однако масштабы нынешних событий значительно шире, и они будут иметь гораздо более важные последствия для жизни и судеб всего мира и его цивилизации, чем те славные былые времена».

В боях, происходивших с 24 августа по 6 сентября, дело обернулось плохо для нашей истребительной авиации. В те критические дни немцы постоянно бросали крупные силы против аэродромов в Южной и Юго-Восточной Англии. Они задались целью расстроить дневную оборону нашей столицы силами истребителей. Немцы торопились обрушиться на Лондон. А для нас гораздо важнее было обеспечить функционирование аэродромов и действовавших с них эскадрилий, чем защитить Лондон от ужасных бомбардировок. Это была решающая фаза в борьбе не на жизнь, а на смерть между английской и германской авиацией. Мы всегда рассматривали эту борьбу не с точки зрения защиты Лондона или какого-либо другого пункта, а лишь с точки зрения победы в воздухе.

В штабе истребительной авиации в Станморе и особенно в штабе 11-й авиагруппы истребителей в Аксбридже испытывали большую тревогу. Пяти передовым аэродромам этой авиагруппы и шести секторным станциям был нанесен большой ущерб. Я посетил некоторые из этих станций, в частности Мэнстон (28 августа) и Биггин-Хилл, находившийся совсем близко от моего дома. Они были сильно разрушены, их взлетные дорожки покрыты воронками. Поэтому командование истребительной авиации испытало большое облегчение, когда почувствовало 7 сентября, что немцы обернулись против Лондона, и сделало отсюда вывод, что противник изменил свой план. Герингу, несомненно, следовало бы продолжать налеты на аэродромы, от организации и взаимодействия которых зависела в то время вся боевая мощь нашей авиации. Отойдя от классических принципов войны, равно как и от общепринятых требований гуманности, он совершил серьезную ошибку.

В тот же период (с 24 августа по 6 сентября) наша истребительная авиация в целом была серьезно ослаблена. За две недели она потеряла 103 летчика убитыми и 128 тяжело раненными, а 466 самолетов «спитфайр» и «харрикейн» были уничтожены или серьезно повреждены. Из общего числа летчиков, составлявшего около 1000 человек, мы потеряли почти четвертую часть. Их можно было заменить лишь 260 новыми пылкими, но неопытными летчиками, взятыми из учебных частей во многих случаях до окончания курса обучения.

Ночные налеты на Лондон в течение десяти дней после 7 сентября были направлены против лондонских доков и железнодорожных центров; во время этих налетов было убито и ранено много гражданского населения, но фактически эти налеты дали нам передышку, в которой мы крайне нуждались.

В тот период мне обычно удавалось дважды в неделю во второй половине дня ездить в подвергавшиеся налетам районы в Кенте и Сассексе, чтобы самому видеть, что там происходит.

15 сентября следует считать кульминационным моментом. В этот день германские военно-воздушные силы после двух ожесточенных налетов, проведенных 14 сентября, совершили крупнейший массированный дневной налет на Лондон.

Это была одна из решающих битв всей войны, и, подобно битве при Ватерлоо, она произошла в воскресенье. Я находился в Чекерсе. Уже несколько раз я посещал штаб 11-й истребительной авиагруппы, чтобы понаблюдать, как ведется воздушный бой, однако тогда ничего особенно не происходило. Но в тот день погода, казалось, благоприятствовала противнику, и я отправился на машине в Аксбридж и прибыл в штаб авиагруппы. В 11-ю авиагруппу входило не менее 25 эскадрилий, прикрывавших всю территорию Эссекса, Кента, Сассекса и Гемпшира, а также все подступы от них к Лондону. В течение шести месяцев этой авиагруппой, от которой в значительной степени зависела наша судьба, командовал вице-маршал авиации Парк.

С начала событий в Дюнкерке он осуществлял руководство всеми дневными операциями на юге Англии, и вся его организация и аппарат были доведены до высшей степени совершенства. Нас с женой проводили в оперативный центр, расположенный в бомбоубежище на глубине 50 футов под землей. Вся мощь самолетов «харрикейн» и «спитфайр» была бы бесполезной, если бы не эта система подземных командных центров и телефонных сетей, которая была разработана и создана до войны министерством авиации по совету и настояниям Даудинга. Все, кто принимал в этом участие, заслуживают большой похвалы.

Это было тщетное, но существенное самообольщение. 13 февраля 1942 года адмирал Редер в последний раз беседовал с Гитлером об операции «Морской лев» и убедил его дать согласие на прекращение какой-либо подготовки в этом направлении. Так погибла операция «Морской лев», и датой ее кончины можно считать 15 сентября.

Германский военно-морской штаб приветствовал все отсрочки; фактически он был их инициатором. Руководители армии не жаловались. 17 сентября я заявил в парламенте:

«Процесс ожидания изо дня в день в состоянии величайшего напряжения может со временем утратить остроту новизны. Воскресная операция была самой блестящей и успешной из всех проводившихся до сих пор истребителями английской авиации… Мы можем ожидать исхода этой длительной битвы в воздухе с чувством трезвой, но растущей уверенности».

Беспристрастный наблюдатель, помощник начальника американского управления военного планирования, глава американской военной миссии бригадный генерал Стронг, который был послан в Лондон для наблюдения за результатами налетов немецкой авиации, вернулся в Нью-Йорк 19 сентября и сообщил, что немецкая авиация «не нанесла серьезного ущерба мощи английской авиации, что военный урон от воздушных бомбардировок сравнительно невелик и что оценка англичанами потерь немецких самолетов “носит умеренный характер”».

Однако еще предстояло довести до конца битву за Лондон. Хотя вторжение было отменено, все же Геринг лишь 27 сентября отказался от надежды добиться победы своим методом ведения войны. Несмотря на то что в течение октября Лондон получал сполна всю причитавшуюся ему долю, усилия немцев дробились на частые дневные и ночные налеты, предпринимавшиеся в небольших масштабах и во многих местах. Сосредоточение сил уступило место их распылению; началась битва на истощение. Но о чьем же истощении шла речь?

Хотя полученные после войны данные показали, что потери противника в этот день составили всего 56 самолетов, 15 сентября явилось переломным моментом в битве за Англию. Той же ночью наша бомбардировочная авиация совершила массированный налет на суда в портах между Булонью и Антверпеном. Особенно тяжелый ущерб был нанесен противнику в Антверпене. Как мы теперь знаем, 17 сентября фюрер решил отложить на неопределенный срок операцию «Морской лев». Лишь 12 октября вторжение было официально отложено до следующей весны. В июле 1941 года оно снова было отложено Гитлером до весны 1942 года – «когда будет завершена русская кампания».

В настоящее время в свете тех данных, которые нам теперь известны, мы можем вполне хладнокровно изучить фактические потери английских и германских военно-воздушных сил в ходе битвы, которая может быть названа одной из решающих мировых битв. Нижеприводимая таблица наглядно отражает наши надежды, опасения и реальное положение дел.

Несомненно, мы всегда проявляли чрезмерный оптимизм при подсчете добытых нами неприятельских скальпов. В конечном счете оказалось, что мы сбивали по два германских самолета на каждый потерянный нами самолет, а не три, как мы считали и заявляли. Но и этого было достаточно.

Английские военно-воздушные силы не только не были уничтожены, но одержали решительную победу. Было обеспечено непрерывное пополнение свежими кадрами летчиков. Авиационные заводы, от которых зависело не только удовлетворение наших непосредственных нужд, но и наша способность вести длительную войну, сильно пострадали, но не были парализованы. Рабочие – квалифицированные и неквалифицированные, мужчины и женщины – стояли у своих станков и работали в цехах под обстрелом, как если бы эти цеха были батареями в бою – а так оно в действительности и было.

В министерстве снабжения Герберт Моррисон всех подстегивал в своей обширной области. «Действуйте», – заклинал он. И они действовали.

Искусную и неизменную поддержку в воздушных боях оказывали зенитчики под командованием генерала Пайла. Свою основную роль они сыграли позже.

Корпус наблюдателей, преданных и неутомимых, всегда был начеку. Тщательно разработанная организация истребительной авиации, без которой все могло бы оказаться напрасным, выдержала месяцы сильнейшего напряжения. Каждый сыграл свою роль.

В разгар событий наши стойкие и доблестные летчики-истребители не дрогнули и выдержали все испытания. Англия была спасена.

С полным основанием я мог заявить в палате общин:

«Никогда еще в истории человеческих конфликтов не было случая, когда столь многие были бы так обязаны столь не многим».

Глава 2

Блиц

История германского воздушного наступления на Англию – это история разногласий, противоречивых намерений и никогда до конца не осуществленных планов.

Три или четыре раза за эти месяцы противник менял свою наступательную тактику, причинявшую нам большой ущерб, и прибегал к какой-либо новой тактике.

Однако все эти этапы перекрывали друг друга, и их нельзя разделить точно по датам: один этап переходил в другой. В ранних операциях противник стремился вовлечь наши военно-воздушные силы в сражение над Ла-Маншем и южным побережьем; затем борьба продолжалась над нашими южными графствами, главным образом над Кентом и Сассексом, когда противник ставил своей целью дезорганизовать наши военно-воздушные силы; затем – ближе к Лондону и над Лондоном; затем Лондон стал главной целью; и наконец, когда Лондон восторжествовал, борьба вновь была перенесена на провинциальные города и на единственную линию снабжения – по Мереей и Клайду.

Тяжелый урон противник причинил нам налетами на аэродромы на южном побережье в последнюю неделю августа и первую неделю сентября. Но 7 сентября Геринг публично объявил, что берет на себя командование воздушным сражением, и перешел от дневных налетов к ночным и от налетов на базы истребителей в Кенте и Сассексе к налетам на обширные, тесно застроенные районы Лондона. Часто совершались и небольшие дневные налеты, в сущности они не прекращались, и еще предстоял один крупный дневной налет, но в основном характер германского наступления полностью изменился. В течение 57 ночей бомбардировки Лондона не прекращались. Крупнейшему городу мира пришлось перенести тяжелое испытание, результаты которого никто не мог определить заранее. Никогда ранее столь обширные пространства, застроенные домами, не подвергались такой бомбардировке, и никогда еще такому множеству семей не приходилось сталкиваться со всеми возникающими в результате нее проблемами и переживать все ее ужасы.

На спорадические налеты, совершавшиеся на Лондон в конце августа, мы немедленно ответили репрессивными налетами на Берлин. Но из-за расстояния, которое нам приходилось преодолевать, эти налеты отличались весьма небольшими масштабами по сравнению с налетами на Лондон, совершавшимися с близлежащих французских и бельгийских аэродромов.

Первой целью немцев было уничтожение нашей военно-воздушной мощи; вторая цель состояла в том, чтобы сломить дух лондонцев или по крайней мере превратить в необитаемый самый большой город в мире. Противник не сумел добиться этой новой цели. В результате искусства и смелости наших летчиков, отличных качеств наших самолетов и прекрасной организации английские военно-воздушные силы одержали победу.

С 7 сентября по 3 ноября каждую ночь на Лондон совершали налет в среднем 200 германских бомбардировщиков. Различного рода предварительные налеты, совершавшиеся на наши провинциальные города в предыдущие три недели, привели к значительному рассредоточению нашей зенитной артиллерии, и когда Лондон стал главным объектом атак, в городе было всего 92 орудия. Считали, что лучше предоставить свободу действий в воздухе нашим ночным истребителям, входившим в состав 11-й авиагруппы. Это были шесть эскадрилий «бленхеймов» и самолетов типа «Дифайент».

Тактика ночных истребителей еще была в младенческом состоянии, и противнику наносился самый незначительный урон. Поэтому наши батареи молчали в течение трех ночей подряд. Методы зенитной артиллерии тоже были в это время прискорбно несовершенными. Тем не менее ввиду слабости наших ночных истребителей и неразрешенных проблем их тактики было решено предоставить зенитчикам полную свободу стрелять по невидимым целям, пользуясь любыми методами управления огнем, которые они сочли бы уместными. В течение 48 часов генерал Пайл, командующий зенитной артиллерией, более чем удвоил число орудий в столице, перебросив их из провинциальных городов. Наша авиация была устранена, и зенитчики получили возможность проявить себя.

В течение трех ночей лондонцы сидели по своим домам и несовершенным убежищам, переживая налеты, которым, казалось, совершенно не оказывалось сопротивления. Внезапно 10 сентября был открыт заградительный огонь, сопровождавшийся заревом прожекторов. Оглушительная канонада не причиняла большого ущерба противнику, но давала колоссальное удовлетворение населению. Все приободрились от одного сознания, что мы наносим ответные удары. С этих пор батареи стреляли регулярно, и, конечно, опыт, находчивость и насущная необходимость привели к лучшим результатам.

Потери германских самолетов постепенно увеличивались. В отдельных случаях батареи молчали, а в воздухе появлялись ночные истребители, тактика которых также улучшалась. Ночные налеты сопровождались более или менее продолжительными дневными налетами небольших групп или даже отдельных вражеских самолетов, и завывание сирен часто было слышно через короткие промежутки на протяжении суток. Семь миллионов жителей Лондона привыкли к такому необычному образу жизни.

Когда начались бомбардировки, было решено относиться к ним с презрением. В Вестэнде все продолжали заниматься своими делами, развлекались, обедали и спали, как обычно. Театры были полны, а затемненные улицы запружены машинами. Все это, пожалуй, было здоровой реакцией на тот страшным крик, который подняли пораженческие элементы в Париже, когда в мае на город был совершен первый серьезный налет.

Бомбы неоднократно попадали в правительственные здания вокруг Уайтхолла. Даунинг-стрит состоит из домов 250-летней давности, ветхих, кое-как построенных спекулянтом-подрядчиком, имя которого носит улица. Еще во времена Мюнхена для лиц, которые занимали дома номер 10 и номер 11, были построены бомбоубежища, а потолки в помещениях нижнего этажа были укреплены крепкими деревянными опорами. Предполагалось, что эти опоры выдержат, если здание будет разрушено или пострадает от взрыва, но ни эти помещения, ни убежища, конечно, не могли служить защитой в случае прямого попадания.

Во второй половине сентября были проведены приготовления к переводу моей министерской канцелярии в более современное и прочное правительственное здание, выходящее в Сен-Джеймский парк около Сторис-Гейт. Это здание называлось «пристройкой». Под ним помещался военный зал и несколько бомбоубежищ, приспособленных под спальни. Бомбы, сбрасывавшиеся в этот период, были, конечно, меньше, чем в последующие этапы войны. И все же жизнь на Даунинг-стрит до того, как подготовили новое помещение, была довольно беспокойной. Это было все равно что находиться в штабе батальона на линии фронта.

Однажды после завтрака ко мне на Даунинг-стрит, 10 пришел по делам министр финансов Кингсли Вуд. Мы услышали сильный взрыв за рекой в южном Лондоне и отправились посмотреть, что случилось. Бомба упала в Пекеме. Это была очень большая бомба, вероятно, воздушная торпеда. Она совершенно уничтожила или разрушила 20–30 небольших трехэтажных домов и опустошила обширное пространство в этом очень бедном районе. Над развалинами же развевались небольшие трогательные национальные флажки.

Когда мою машину узнали, со всех сторон к нам бросились люди, и скоро выросла толпа более чем в тысячу человек. Все эти люди были крайне возбуждены. Они столпились вокруг нас и всячески проявляли свою симпатию, стремясь хотя бы дотронуться до меня или погладить мою одежду. Можно было подумать, что я совершил для них какое-то великое благодеяние, которое облегчит их жребий. Я был совершенно растроган и плакал.

Исмей, который был рядом со мной, рассказывает, что он слышал, как одна пожилая женщина сказала:

«Вы видите, он действительно жалеет нас, он плачет».

Но это были не слезы печали, а слезы удивления и восхищения. Когда мы сели в машину, этой измученной толпой овладело более суровое настроение.

«Отплатите им! – кричали они. – Пусть они испытают то же самое!»

Тогда я поклялся исполнить их желание и действительно выполнил свое обещание. Долг был уплачен в десятикратном, двадцатикратном размере в форме страшных беспрерывных бомбардировок германских городов, сила которых увеличивалась по мере развития нашей авиации и по мере того, как калибр бомб увеличивался, а взрывчатые вещества становились все сильнее. Да, мы отплатили врагу сполна и даже с лихвой. Увы, бедное человечество!

Как-то раз я посетил Маргит. Нас настиг воздушный налет, и меня провели в большой туннель, где надолго обосновалось много народу. Когда через четверть часа мы вышли оттуда, то увидели перед собой еще дымящиеся развалины. Бомба попала в маленький ресторан. Никто не пострадал, но ресторан превратился в груду черепков битой посуды и обломков мебели. Владелец ресторана, его жена, повара и служанки – все были в слезах. Что стало с их домом? Как они теперь будут жить? И вот привилегия власти – я немедленно принял решение. На обратном пути в поезде я продиктовал письмо министру финансов, излагающее принцип, в силу которого все убытки от пожара, причиненного вражескими налетами, должно нести государство и компенсация должна немедленно и полностью выплачиваться. Таким образом, бремя не будет ложиться только на плечи тех, в чьи дома или помещения, в которых они работали, попали бомбы. Это бремя будет распределяться равномерно на всю страну.

Кингсли Вуд был, естественно, несколько встревожен неопределенным характером этого обязательства. Но я упорно настаивал, и через две недели была разработана система страхования, которая впоследствии сыграла большую роль в наших делах. Сначала министерство полагало, что эта система приведет его к банкротству; однако после мая 1941 года, когда воздушные налеты прекратились на период более трех лет, в министерство стало притекать большое количество денег, и оно поняло, что план был предусмотрительным и мудрым. Однако в более поздний период войны, когда началось применение самолетов-снарядов и ракетных снарядов, сумма денег на этом счете уменьшилась и фактически было выплачено 830 миллионов. Я был этим очень доволен.

В тот период мы полагали, что Лондон будет постепенно и в скором времени превращен в груду развалин, за исключением прочных современных зданий. Я проявлял глубокое беспокойство о лондонцах, большая часть которых с риском для жизни оставалась там, где им приходилось быть. Число кирпичных и бетонных убежищ быстро росло. Метрополитен также представлял собой убежище для многих. Имелось несколько больших убежищ, и некоторые из них вмещали до семи тысяч человек. Люди располагались там каждую ночь с уверенностью, мало представляя себе, к чему могло бы привести прямое попадание в эти убежища. Я потребовал, чтобы в этих убежищах возможно быстрее были построены кирпичные траверсы.

На этой новой стадии войны стало необходимым добиваться максимальной производительности не только на заводах, но даже и в учреждениях Лондона, который подвергался частым бомбардировкам как днем, так и ночью. Сначала, когда сирены возвещали о тревоге, всех работавших в десятке министерств немедленно собирали и во что бы то ни стало вели в подвалы. Даже гордились тем, с какой эффективностью и тщательностью это делалось. Во многих случаях, однако, в налете участвовало всего лишь с полдюжины, а то и один самолет. Часто самолеты совсем не появлялись. Таким образом, небольшой воздушный налет мог привести к приостановке работы всего исполнительного и административного аппарата в Лондоне на целый час, а то и более.

Поэтому я предложил ввести еще одну степень – «внимание», которая должна была начинаться по сигналу сирены, в отличие от степени «тревога», которая должна была объявляться, когда наблюдатели на крышах, или, как их называли, «Джим крау», сообщают о «неминуемой угрозе». Последнее должно было означать, что противник фактически над головой или где-то поблизости. В соответствии с этим были разработаны и планы. Чтобы заставить повиноваться жестким правилам, когда нам приходилось жить под угрозой неоднократных дневных налетов, я предложил каждую неделю учитывать число часов, проведенных работниками аппарата каждого министерства в убежищах.

Это было проверкой выдержки всех. Фактически эти сведения представлялись восемь раз. Забавно, что военные учреждения в течение некоторого времени имели самые худшие показатели. Оскорбленные и подстегнутые этим, они быстро заняли надлежащее место. Потеря времени во всех министерствах была сведена к минимуму. Наши истребители к этому времени добились того, что дневные налеты стали обходиться противнику слишком дорого, и этот этап пришел к концу. Несмотря на непрерывные предупреждения и тревоги, едва ли хоть одно правительственное учреждение было повреждено в дневное время, когда они были заполнены народом, и едва ли были какие-либо потери в людях.

Еще 1 сентября, до того как начались крупные ночные налеты, я обратился к министру внутренних дел и некоторым другим лицам.

Предупреждения о воздушных налетах и меры предосторожности

1. Нынешняя система предупреждений о воздушных налетах была разработана на случай крупных массовых налетов на определенные цели, а не в расчете на следующие один за другим по нескольку раз в день налеты, тем более не в расчете на налеты блуждающих по ночам отдельных бомбардировщиков. Мы не можем позволить крупным районам страны оставаться в состоянии неработоспособности в течение многих часов каждый день и в состоянии паники каждую ночь. Мы не должны позволять противнику мешать нашим военным усилиям путем остановок работы на заводах, которые он не смог уничтожить.

2. Поэтому следует ввести новую систему оповещения:

– «внимание»,

– «тревога»,

– «отбой».

Сигнал «внимание» не должен нарушать нормальную жизнь данного района. Люди, не занятые на государственной работе, могут, если пожелают, направляться в убежище или отправлять своих детей в безопасное место. Но вообще же они должны приучить себя, и они действительно приучаются, к опасностям и прибегать только к такого рода предосторожностям, которые сообразуются с их долгом и темпераментом.

3. Все службы противовоздушной обороны должны функционировать, опираясь на увеличенный основной персонал, и не следует каждый раз по сигналу предупреждения вызывать всех, как это делается сейчас. Служба наблюдения должна быть создана на всех выполняющих военные заказы заводах, и она должна вступать в действие, когда подан сигнал «внимание»; служба наблюдения будет иметь необходимые полномочия объявлять на данном заводе или в данном учреждении «тревогу». Сигнал «внимание» может быть подан в дневное время путем поднятия желтых флажков необходимым количеством специально уполномоченных на это людей. Ночью же можно воспользоваться мигающими желтыми (или, возможно, красными) лампами. Следует изучить возможность использования в этих целях уличного освещения и применения специальных сигналов по телефону.

4. «Тревога» – это прямой приказ «идти в укрытие», и по этому сигналу весь персонал противовоздушной обороны должен занять свои посты. Это, по-видимому, будет совпадать со временем фактического налета или происходить за короткий промежуток времени до него. Порядок несения службы в каждом отдельном случае должен разрабатываться в соответствии с местными условиями.

Сигналом «тревоги» будет сирена. Возможно, нет необходимости сопровождать этот сигнал световыми или телефонными сигналами.

5. Сигнал «отбой» может подаваться как и теперь. Он будет возвещать об окончании периода «тревоги». Если период «внимания» не миновал, флаги по-прежнему должны быть вывешены. Если противник определенно повернул обратно, то флаги предупреждения и световые сигналы должны быть убраны.

Применение сигналов «внимание» и «тревога» может быть в разных районах страны различным. В районах, подвергающихся частым налетам, таких как Восточный Кент, южный и юго-восточный Лондон, Юго-Восточная Англия, Бирмингем, Дерби, Ливерпуль, Бристоль и некоторые другие районы, сигнал «внимание» будет обычным.

Сигнал «тревога» будет означать фактический налет. Такой порядок будет применяться также к району Уайтхолла. В других районах страны может быть оправдано более частое применение сигнала «тревоги» для того, чтобы не допускать ухудшения постановки противовоздушной службы.

6. В правительственных учреждениях Лондона не следует никого принуждать идти в укрытие до того, как начнется стрельба и прозвучит сирена, возвещающая состояние «тревоги» в соответствии с новым положением. Никто не должен прекращать работу лишь потому, что в Лондоне подан сигнал «внимание».

Парламент также нуждался в руководстве своей работой в эти опасные дни. Члены парламента считали, что их долг показать пример. Это было правильно, но дело могло зайти слишком далеко. Мне приходилось уговаривать членов палаты общин соблюдать элементарную осторожность и приспосабливаться к особым условиям момента. На закрытом заседании палаты я убедил их принять необходимые и хорошо продуманные меры предосторожности. Они согласились не объявлять о днях и часах своих заседаний и прерывать их, когда «Джим крау» сообщит спикеру о «непосредственной опасности». В таком случае все они послушно спускались в тесные ненадежные убежища, которые были для них устроены. К чести английского парламента надо сказать, что члены его продолжали заседать и выполнять свои обязанности на протяжении всего этого периода. Члены палаты общин очень щепетильны к такого рода вопросам, и можно было легко ошибиться в оценке их настроения. Когда одно помещение было повреждено, они перешли в другое, и я прилагал все усилия, чтобы убедить их следовать мудрому совету. Короче говоря, все вели себя здраво и с чувством достоинства. К счастью также, когда несколько месяцев спустя здание палаты общин было разрушено, это произошло ночью, а не днем, когда оно бывало полно народу. Когда мы научились бороться с дневными налетами, то стало возможным обеспечить больше личных удобств. Но в первые несколько месяцев меня не покидало беспокойство о безопасности членов парламента. В конце концов именно свободный и суверенный парламент, свободно избранный всеобщим голосованием, способный в любой момент сместить правительство, но с гордостью поддерживавший его в тяжелые времена, был одним из элементов, участвовавших в борьбе с врагом. И парламент победил.

Я сомневаюсь в том, имел ли кто-либо из диктаторов столь эффективную власть над всем народом, как английский военный кабинет. Когда мы выражали свои желания, нас поддерживали представители народа и все с готовностью подчинялись нам. Однако никогда не ущемлялось право критики. Почти всегда критики уважали интересы народа. Когда они иногда бросали нам вызов, палаты голосовали абсолютным большинством против них, и это происходило без малейшего подкупа, вмешательства или применения полиции и секретной службы, как это имеет место при тоталитарных методах. Вызывает восхищение, что парламентарная демократия, или каким бы другим именем ни называли государственную систему Англии, может выдержать, преодолеть и пережить все испытания. Даже угроза уничтожения не могла запугать членов нашего парламента, но этому, к счастью, не суждено было случиться.

Глава 3

Лондон выдержит

То было время, когда англичане, и в особенности лондонцы, которым принадлежало почетное место, проявляли свои лучшие качества.

В обстановке непрекращающихся бомбардировок продолжалось строительство убежищ и укрепление обороны. Меня беспокоили главным образом три обстоятельства. Прежде всего канализация. В городе, где шесть-семь миллионов людей живет на территории, густо застроенной домами, разрушение канализации и водопровода, казалось мне, представляло собой большую угрозу. Удастся ли нам сохранить канализационную систему или возникнет эпидемия? Что будет, если сточные воды попадут в водопровод? И действительно, в начале октября главная канализационная линия была повреждена и нам пришлось отвести все сточные воды в Темзу, которая стала распространять сначала запах нечистот, а затем запах химикалиев, которые мы в нее лили. Но нам удалось справиться со всем этим. Во-вторых, я опасался, что необходимость миллионам людей проводить ночи в переполненных убежищах, к тому же защищавших только от взрывной волны, может вызвать эпидемии инфлюэнцы, дифтерии, простуды и других заболеваний. Но, видимо, природа уже позаботилась об этой опасности. Человек – стадное животное, и, по-видимому, все вредные микробы, которые он выделяет, борются между собой, взаимно нейтрализуя друг друга, а человек остается невредимым. Может быть, это и неверно с научной точки зрения, но так должно было бы быть. Так или иначе, нельзя отрицать, что здоровье лондонцев в эту суровую зиму было фактически в лучшем состоянии, чем обычно. Более того, способность простого народа всякой страны переносить лишения, когда он испытывает подъем духа, видимо, не имеет границ.

Третьим обстоятельством, вызывавшим мои опасения, была острая нехватка стекла. Иногда стекла в окнах на целой улице бывали выбиты взрывом одной бомбы. В ряде моих распоряжений я с тревогой запрашивал, как обстоит дело с этим, предлагал немедленно прекратить всякий экспорт стекла. Однако факты и цифры успокоили меня, и эта опасность миновала.

В середине сентября против нас начали применять новую тяжелую форму налетов. На нас стали сбрасывать множество бомб замедленного действия, что создавало сложную проблему. Десятки раз нам приходилось закрывать и переставать пользоваться большими участками железных дорог, важными узловыми станциями, ветками к важным заводам, аэродромами и основными магистралями. Надо было откапывать и взрывать бомбы, тем самым обезвреживая их. Это была крайне опасная задача, особенно вначале, когда способы и средства ее разрешения постигались на тяжелом опыте. Для решения этой проблемы была создана специальная организация во главе с генералом Кингом.

В каждом городе, местечке или районе были созданы специальные отряды. Множество добровольцев вызвалось выполнять эту страшную задачу. Были образованы команды; одним из них везло, другим не везло. Некоторые из них пережили эту фазу наших испытаний, а некоторые удачно справлялись с этим по 20, 30 или даже 40 раз, прежде чем их постигла печальная судьба. Всюду, куда бы я ни ездил, я встречал эти отряды по обезвреживанию невзорвавшихся бомб.

Очень быстро, но ценой тяжелых жертв, ценой жизни наших благороднейших сынов самоотверженные отряды по обезвреживанию устранили эту угрозу.

Приблизительно в то же время противник начал сбрасывать на парашютах морские мины такого веса и такой взрывной силы, каких никогда еще не сбрасывали с самолетов. Произошло много сильных взрывов. Против них не было никакой защиты, кроме ответных действий. Отказ немцев даже от видимости ограничения воздушной войны военными объектами привел к постановке вопроса о возмездии. Я стоял за возмездие, но наталкивался на многочисленные возражения чересчур щепетильных людей.

Премьер-министр – заместителю начальника штаба военно-воздушных сил

6 сентября 1940 года

Я никогда не предлагал отходить от нашей основной политики, но полагаю, что мы приобретем моральное преимущество над Германией в настоящее время, если две или три ночи в месяц будет совершаться ряд незначительных неожиданных налетов на небольшие германские центры. Мы должны помнить, что этим людям никогда не говорят правду и что там, где не побывала наша авиация, им, видимо, заявляют, что германская оборона непроницаема. Надо принимать во внимание многие факторы, а некоторые из них не относятся к категории чисто технических. Поэтому я надеюсь, что Вы учтете мое желание и представите мне предложения для претворения его в жизнь, когда будет возможно.

Премьер-министр – министру авиации и начальнику штаба военно-воздушных сил

16 октября 1940 года

Я видел сообщение о том, что вчера вечером было сброшено большое количество воздушных мин, многие из которых еще не взорвались, и что был нанесен большой ущерб.

Сообщите мне немедленно свои предложения об эффективных ответных мерах против Германии.

Мне сообщили, что вполне возможно сбрасывать подобные же мины или крупные бомбы на Германию и что авиаэскадрильи хотят применить их, но министерство авиации не разрешает. Я надеюсь, что моим взглядам и пожеланиям будет уделено должное внимание. Прошло уже около трех недель, как я начал требовать проведения против германских военных объектов действий, подобных тем, которые немцы проводят против нас. Кто виновен в том, что такие действия парализованы?

Трудно сравнивать испытания, которые пришлось перенести лондонцам зимой 1940/41 года, с тем, что пережили немцы в последние три года войны. На этом более позднем этапе бомбы были гораздо более мощными и налеты гораздо более ожесточенными. С другой стороны, длительная подготовка и присущая немцам тщательность дали им возможность завершить создание системы надежных бомбоубежищ, в которых заставляли укрываться всех с помощью железной дисциплины. Когда в конце концов мы вступили в Германию, то обнаружили полностью разрушенные города, в которых, однако, уцелели прочные сооружения и просторные подземные галереи, где население спало по ночам, хотя на земле повсюду разрушались их дома и уничтожалось их имущество. Во многих случаях бомбы попадали лишь в старые развалины.

Но в Лондоне меры предосторожности были гораздо менее совершенными, хотя и налеты были менее сокрушительными. Помимо метрополитена, по существу, не было действительно безопасных убежищ. Было очень мало подвалов и погребов, которые могли бы выдержать прямые попадания. По сути, все население Лондона жило и спало после тяжелого трудового дня у себя по домам и в андерсеновских убежищах под огнем противника со свойственной англичанам флегмой. Даже у одного человека на тысячу не было иной защиты, кроме защиты от взрывной волны и осколков. Но они так же не пали духом, как не ослабли и физически. Конечно, если бы в 1940 году против Лондона применялись бомбы образца 1943 года, то мы были бы поставлены в условия, которые могли бы полностью уничтожить всю человеческую организацию.

Однако все происходит своим чередом и взаимно связано, и никто не имеет права сказать, что Лондон, который, бесспорно, не был побежден, не является также непобедимым.

До войны и в спокойный ее период было сделано мало или вовсе ничего для создания прочных бомбоубежищ, в которых правительство могло бы продолжать свою работу. Разрабатывались сложные планы перевода правительства из Лондона. Целые отделы многих управлений уже были переведены в Харрогит, Бат, Челтнем и другие места. Во многих районах были реквизированы помещения для того, чтобы обеспечить всех министров и важных чиновников в случае эвакуации Лондона. Однако теперь в условиях бомбардировок правительство и парламент решили остаться в Лондоне, и я целиком разделял это стремление.

В связи с нашим желанием остаться во что бы то ни стало в Лондоне надо было построить всевозможные укрытия, наземные и подземные, в которых исполнительные органы со многими тысячами сотрудников могли бы продолжать работу. Для военного кабинета была уже приготовлена цитадель близ Хэмпстеда с кабинетами, спальнями, с простой, но надежной телефонной связью. Она носила название «загон». 29 сентября я распорядился провести генеральную репетицию, чтобы каждый знал, что ему делать, если станет слишком жарко.

«Я считаю, что надо попробовать “загон”. Поэтому в следующий четверг кабинет соберется там. В то же время другие министерства должны попытаться перевести костяк своих штатов. Если возможно, для членов кабинета и лиц, которые будут присутствовать на заседании, должен быть приготовлен завтрак».

Мы провели заседание кабинета в «загоне» вдали от дневного света, и каждому министру было предложено осмотреть и проверить помещение, предназначенное для его кабинета и спальни. Мы отпраздновали это событие оживленным завтраком и после этого возвратились в Уайтхолл. Это был единственный случай, когда министры воспользовались «загоном». Над военным залом и помещениями в подвале «пристройки» мы на шесть футов настлали бетона и стали, провели вентиляцию, воду и, наконец, телефон. Поскольку это помещение было гораздо ниже уровня Темзы, протекавшей всего в двухстах ярдах, надо было принять меры, чтобы люди, находящиеся в нем, не были затоплены внезапным наводнением.

Вызванная тяжелой болезнью отставка Чемберлена привела к важным изменениям в составе министров. Герберт Моррисон был деятельным и энергичным министром снабжения, а министр внутренних дел сэр Джон Андерсон в условиях ожесточенных бомбардировок Лондона проявлял в руководстве твердость и компетентность.

К началу октября непрекращающиеся налеты на крупнейший город мира стали настолько жестокими и создавали так много проблем социального и политического характера среди широких масс измученного населения, что, по моему мнению, было полезно назначить в министерство внутренних дел человека, имевшего многолетний парламентский опыт; это министерство занималось в тот момент и вопросами внутренней безопасности. Лондон выносил главный удар. Герберт Моррисон был лондонцем, сведущим во всех вопросах нашей внутренней администрации. Он приобрел непревзойденный опыт в управлении Лондоном, будучи главой совета графства и во многих отношениях ведущей фигурой в его делах. В то же время Джон Андерсон, прекрасно работавший в министерстве внутренних дел, был нужен мне в качестве лорда – председателя совета для работы в более широкой области в комитете внутренних дел. Этому комитету передавалось огромное количество дел, что значительно облегчало работу кабинета[69]. Это уменьшало также и мое бремя и давало мне возможность сосредоточить внимание на военных вопросах, в которых мои коллеги, казалось, все больше были склонны предоставить мне свободу действий.

Поэтому я предложил этим двум высокопоставленным министрам переменить посты. Я предложил Герберту Моррисону отнюдь не ложе из роз. Он попросил несколько часов на размышление, но вскоре вернулся и заявил, что он с гордостью примется за эту работу. Я высоко оценил его мужественное решение. Еще при Чемберлене при кабинете уже был создан комитет гражданской обороны. Этот комитет собирался каждое утро, чтобы обсудить положение. Чтобы подчеркнуть, что новый министр внутренних дел облечен всей государственной властью, я собирал также каждую неделю, обычно по пятницам, заседания представителей всех заинтересованных ведомств. Вопросы, которые обсуждались на этих заседаниях, часто бывали малоприятными.

Вскоре после перестановки министров изменение в тактике противника оказало влияние на нашу общую политику. До сих пор вражеские самолеты ограничивались сбрасыванием почти исключительно фугасных бомб крупного калибра. Но с наступлением полнолуния, 15 октября, около 480 германских самолетов сбросили 386 тонн бомб большой взрывной силы и, кроме того, 70 тысяч зажигательных бомб. Это был самый ожесточенный налет за весь месяц.

До сих пор мы убеждали лондонцев прятаться в убежища, и прилагались все усилия к тому, чтобы их улучшить. Но теперь команду «в подвалы» следовало заменить командой «на крыши». Проведение такой политики выпало на долю нового министра внутренних дел. Быстро была организована система наблюдения и пожарная охрана гигантских размеров, охватывавшая весь город (помимо мер, принятых в провинциальных городах). Сначала наблюдатели вербовались из числа добровольцев, но потребность в них была так велика и так распространено было мнение, что каждый мужчина должен участвовать в этих дежурствах, что служба наблюдателей вскоре стала обязательной. Эта форма службы оказала укрепляющее и ободряющее влияние на все классы. Женщины настаивали на том, чтобы и им разрешили принимать участие. Была разработана широкая система обучения наблюдателей обращению с различного рода зажигательными бомбами, которые применялись против нас. Многие научились этому, и тысячи пожаров были ликвидированы до того, как они разгорались. Те, кто каждую ночь под огнем, без всякой защиты, если не считать металлических касок, дежурил на крышах, вскоре привыкли к своим обязанностям.

В тот момент Моррисон решил создать из 1400 местных пожарных команд единую государственную пожарную службу и придать ей большой контингент пожарных из гражданского населения, обученных и работающих в свободное от работы время. Сначала пожарные, как и дежурные на крышах, набирались по принципу добровольности, но затем, как и в случае с дежурными на крышах, по общему согласию их стали привлекать в порядке мобилизации.

Создание государственной пожарной службы обеспечило нам большую подвижность, стандартизацию обучения и пожарного оборудования. Были введены официально признанные звания. Другие отряды гражданской обороны создали районные колонны, готовые по первому предупреждению отправиться куда угодно. Вместо довоенного названия «служба противовоздушной обороны» было введено название «служба гражданской обороны». Многим участникам этой службы была выдана хорошая форма, и эти люди стали чувствовать себя принадлежащими к четвертому роду войск государства. Женская добровольная служба также играла неоценимую роль.

Я был рад тому, что если уж на наши города совершаются налеты, то главное бремя ложится на Лондон. Лондон походил на какое-то огромное доисторическое животное, способное переносить страшные раны, изувеченное и кровоточащее и все же сохраняющее способность жить и двигаться.

Андерсеновские убежища были широко распространены в рабочих районах, застроенных двухэтажными домами, и принимались все меры к тому, чтобы они были пригодны для жилья и не пропускали влаги в сырую погоду. Позже было создано моррисоновское убежище, которое представляло собой не что иное, как тяжелый кухонный стол, сделанный из стали, со стенками из прочной проволоки, способный выдержать развалины небольшого дома и тем самым создававший какую-то степень безопасности. Многие были обязаны жизнью этим убежищам. А во всем остальном «Лондон мог выдержать». Он выдержал все, что на него обрушилось, и мог выдержать еще больше. В самом деле, в то время мы не видели другого конца, кроме разрушения всей столицы. И все же, как я указывал тогда членам палаты общин, в отношении разрушения больших городов действует закон уменьшающегося ущерба.

Скоро многие бомбы стали падать только на уже разрушенные дома и лишь подбрасывали на воздух старые развалины. На обширных пространствах уже нечего было жечь и разрушать, и все же люди устраивали себе там жилища и продолжали работать с необыкновенной изобретательностью и упорством. В это время любой человек был бы горд носить имя лондонца. Вся страна восхищалась Лондоном, и все другие большие города готовились встретить свою судьбу, если им придется это сделать, и не ударить лицом в грязь. И в самом деле, многие как будто завидовали лондонцам и приезжали в город, чтобы провести там одну или две ночи, разделить бремя, своими глазами посмотреть на все это. Нам пришлось прекратить такую практику из административных соображений.

Ночью 3 ноября впервые почти за два месяца в Лондоне не объявлялось тревоги. Тишина многим показалась странной. Люди думали, что что-то случилось. На следующий день противник рассредоточил свои налеты по всему острову. И такие налеты продолжались некоторое время. Произошло очередное изменение тактики германского наступления. Хотя Лондон по-прежнему считался главным объектом нападения, основные усилия были теперь направлены на то, чтобы парализовать промышленные центры Англии. Были обучены специальные эскадрильи, оснащенные новыми навигационными приборами для налета на конкретные ключевые центры. Так, например, одно подразделение было подготовлено исключительно для уничтожения заводов авиационных двигателей «Роллс-Ройс» в Хиллингтоне (Глазго). Все это было импровизацией и представляло собой временный план. Вторжение в Англию было пока отложено, а нападение на Россию еще не готовилось и не ожидалось за пределами кругов, близких к Гитлеру. Оставшиеся зимние месяцы должны были стать для германских военно-воздушных сил периодом накопления опыта как в области технического оснащения для ночных бомбардировок, так и в области налетов на английские морские торговые пути одновременно с попыткой подорвать наше военное и гражданское производство. Немцы достигли бы большего, если бы ставили одновременно одну задачу и добивались ее осуществления до конца. Но они уже были в тупике и на время потеряли в себе уверенность.

Эта новая тактика бомбардировок началась с налета на Ковентри ночью 14 ноября. Лондон казался слишком большой и неясной целью для того, чтобы можно было добиться решающих результатов, но Геринг надеялся на то, что можно успешно стереть с лица земли провинциальные города и центры военного производства. Налет начался вскоре после наступления темноты 14 ноября, и к рассвету почти 500 немецких самолетов сбросили 600 тонн бомб большой взрывной силы и тысячи зажигательных бомб. В целом это был самый опустошительный налет, который нам пришлось пережить. Центральная часть Ковентри была совершенно разрушена, и жизнь в ней была на некоторое время полностью парализована. 400 человек было убито и еще большее количество тяжело ранено. Германское радио объявило, что все наши города будут также «ковентрированы», однако важнейший завод авиационных моторов и инструментальный завод не прекратили работу; не было деморализовано и население, которому до сих пор не приходилось испытать бомбардировку. Менее чем за неделю чрезвычайный комитет по реконструкции проделал замечательную работу по восстановлению жизни в городе.