Вторая мировая война Черчилль Уинстон
Из всех этих катастроф и замешательства вытекал один важный факт, потенциально затрагивавший весь дальнейший ход войны. В отчаянной схватке с английским военно-морским флотом немцы уничтожили собственный флот, который был им нужен для предстоящих решающих столкновений. Во всех морских сражениях у побережья Норвегии союзники потеряли один авианосец, два крейсера, один корвет и девять эсминцев. Шесть крейсеров, два корвета и восемь эсминцев были выведены из строя, но их можно было отремонтировать. С другой стороны, к концу июня 1940 года – знаменательная дата – действующий германский флот имел не более одного крейсера, вооруженного восьмидюймовыми орудиями, два легких крейсера и четыре эсминца. Хотя многие из их поврежденных кораблей можно было, подобно нашим, отремонтировать, германский военно-морской флот уже не был фактором в решении важнейшей задачи – задачи вторжения в Англию.
Глава 17
Падение правительства
Многочисленные разочарования и бедствия, постигшие нас за время непродолжительной кампании в Норвегии, вызвали сильное смятение в самой Англии, и страсти бушевали даже в сердцах тех, кто в предвоенные годы отличался крайней апатией и слепотой. Оппозиция требовала прений о военном положении, и они были назначены на 7 мая. Палата общин была заполнена депутатами, находившимися в состоянии крайнего раздражения и уныния. Вступительное заявление Чемберлена не смогло сдержать враждебности. Его насмешливо прерывали и напоминали о его речи 5 апреля, когда в совершенно иной связи он неосторожно сказал: «Гитлер упустил возможность». Он охарактеризовал мое новое положение и мои взаимоотношения с начальниками штабов. Отвечая Герберту Моррисону, он разъяснил, что я не располагал этими полномочиями в период норвежских операций. Один оратор за другим с обеих сторон палаты с небывалым ожесточением и горячностью под аплодисменты, раздававшиеся отовсюду, нападали на правительство и в особенности на его главу.
На второй день, 8 мая, прения продолжались, несмотря на решение прекратить их, и приняли характер выражения недоверия. Герберт Моррисон от имени оппозиции потребовал голосования. Премьер-министр снова поднялся, принял вызов и весьма неубедительно призвал своих друзей поддержать его. Он имел право на это, так как эти друзья поддерживали его действия, равно как и бездействие, а следовательно, разделяли ответственность с ним в предвоенные годы. Но сейчас они сидели смущенные и молчаливые, и некоторые из них примкнули к враждебной демонстрации. Этот день был днем последнего решительного выступления Ллойд Джорджа в палате общин. В речи, длившейся не более двадцати минут, он нанес сокрушительный удар главе правительства. Он пытался выгородить меня:
«Я не думаю, чтобы военно-морской министр был целиком и полностью виновен во всем происшедшем в Норвегии».
Я немедленно возразил:
«Я беру на себя полную ответственность за все действия военно-морского министерства и всецело готов разделить бремя».
Предупредив меня, что не следует позволять, чтобы меня превращали в своего рода бомбоубежище для защиты моих коллег от осколков, Ллойд Джордж ополчился на Чемберлена:
«Дело не в том, кто друзья премьер-министра. Дело значительно серьезнее».
Он призывал к жертвам. Страна готова на любые жертвы, пока она имеет руководство, пока правительство ясно показывает, какова его цель, и пока страна уверена в том, что те, кто руководит ею, делают все необходимое, не щадя сил.
«Я торжественно заявляю, – сказал он в заключение, – что премьер-министр должен подать пример самопожертвования, ибо ничто другое не будет больше способствовать победе в этой войне, как его уход с поста премьер-министра».
Как министры, мы все были единодушны. Военный министр и министр авиации уже выступали. Я добровольно вызвался выступить в заключение прений, что было лишь моим долгом не только из лояльности к руководителю, под началом которого я служил, но также ввиду той исключительно важной роли, которую я сыграл в использовании наших недостаточных сил во время отчаянной попытки прийти на помощь Норвегии. Я сделал все, чтобы вернуть правительству контроль над палатой, несмотря на непрерывные реплики, раздававшиеся главным образом со скамей лейбористской оппозиции. Я сделал это с легким сердцем, помня об их ошибочном и опасном пацифизме в былые годы и о том, как лишь за четыре месяца до начала войны они сплоченно голосовали против воинской повинности. Я считал, что я и немногие поддержавшие меня друзья, но отнюдь не лейбористы, имели право на такую критику. Когда они обрушились на меня, я парировал их удар и бросил им вызов. Порой поднимался такой шум, что моих слов даже не было слышно. И все же все время было ясно, что их гнев направлен не против меня, а против премьер-министра, которого я защищал всеми силами, не считаясь ни с какими другими соображениями. В 11 часов, когда я сел на место, палата проголосовала.
Правительство получило большинство в 81 голос, но более 50 консерваторов голосовали вместе с лейбористской и либеральной оппозициями. И можно было не сомневаться, что по существу, если не формально, и прения, и голосование были яркой демонстрацией отсутствия доверия Чемберлену и его правительству.
По окончании прений он попросил меня зайти к нему, и я тотчас же понял, что он очень серьезно воспринял отношение палаты к нему. Он считал, что так продолжаться не может. Должно быть создано национальное правительство. Одной партии не под силу нести бремя. Кто-то должен сформировать такое правительство, в котором были бы представлены все партии, ибо в противном случае мы не справимся с нашими задачами.
Взволнованный враждебным характером прений и будучи уверен в правильности моих действий в прошлом в поставленных на карту вопросах, я твердо решил продолжать борьбу.
«Это были трудные прения, но вы получили значительное большинство. Не принимайте это близко к сердцу. В отношении Норвегии у нас больше оправданий, чем это можно было сообщить палате. Укрепляйте ваше правительство представителями всех партий, и будем действовать дальше, пока наше большинство не покинет нас».
Так я говорил. Но это не убедило и не утешило Чемберлена, и я покинул его около полуночи, уверенный, что он будет упорствовать в своей решимости принести себя в жертву, если нет другого пути, но не станет пытаться продолжать войну при наличии однопартийного правительства.
Я не помню точно, как развивались события утром 9 мая, но произошло следующее. Министр авиации сэр Кингсли Вуд был очень близок с премьер-министром, как коллега и друг. Они долго работали вместе и полностью доверяли друг другу. От него я узнал, что Чемберлен решился на сформирование национального правительства и, если он не сможет сам возглавить его, он уступит свой пост любому, пользующемуся его доверием и способному это сделать. Итак, днем я уже знал, что, возможно, мне предложат возглавить правительство. Эта перспектива не взволновала и не встревожила меня. Я считал это во многих отношениях наилучшим вариантом. Я предоставил события своему течению. Во второй половине дня премьер-министр вызвал меня на Даунинг-стрит, где я застал лорда Галифакса. После того как мы обсудили общее положение, нам сказали, что Эттли и Гринвуд прибудут через несколько минут на консультацию.
Когда они пришли, мы, трое министров, сели по одну сторону стола, а лидеры оппозиции – по другую. Чемберлен заявил, что настоятельно необходимо сформировать национальное правительство, и хотел бы знать, согласится ли лейбористская партия стать под руководство Чемберлена. В это время в Борнемуте проходила конференция лейбористской партии. Беседа шла в самом вежливом тоне, но было ясно, что лейбористские лидеры не дадут никаких обязательств, не проконсультировавшись со своими, и они недвусмысленно намекнули, что, по их мнению, ответ будет неблагоприятным. Затем они ушли. Был яркий, солнечный день, и мы с лордом Галифаксом посидели некоторое время на скамейке в саду дома номер 10, не говоря ни о чем определенном. Затем я вернулся в военно-морское министерство, где был очень занят весь вечер и большую часть ночи.
Наступило утро 10 мая, а вместе с ним пришли важнейшие известия. Из военного министерства, военно-морского министерства и министерства иностранных дел сыпались пачки телеграмм. Немцы нанесли давно ожидавшийся удар. Голландия и Бельгия подверглись вторжению. Противник пересек их границы во многих местах. Началось вторжение германской армии во Францию.
Примерно в 10 часов утра меня навестил сэр Кингсли Вуд, прибывший прямо от премьер-министра. Он сказал мне, что Чемберлен склонен считать, что настигшая нас великая битва заставляет его оставаться на своем посту. Кингсли Вуд сказал ему, напротив, что новый кризис усиливает необходимость формирования национального правительства, ибо только оно одно могло бы противостоять кризису. Чемберлен, добавил он, согласился с этим. В 11 часов премьер-министр снова вызвал меня на Даунинг-стрит. Там я опять встретил лорда Галифакса. Мы сели за стол напротив Чемберлена. Он сказал нам, что, по его мнению, он не в силах сформировать национальное правительство. Ответ, который он получил от лейбористских лидеров, не оставил у него сомнений на этот счет. Поэтому встал вопрос, кого он должен рекомендовать королю после того, как будет принята его отставка. Он держался хладнокровно, невозмутимо и как бы вполне отрешившись от личной стороны дела.
За годы моей общественной деятельности у меня бывало немало важных встреч, но эта была, несомненно, самой важной. Обычно я много говорю, но на этот раз я молчал. Чемберлен явно имел в виду бурную сцену, разыгравшуюся в палате общин за два дня до этого, когда я, кажется, вступил в столь горячий спор с лейбористской партией. Хотя я сделал это, чтобы поддержать и защитить его, он тем не менее понимал, что это может помешать лейбористам поддержать меня при данных условиях. Я не помню точно его слов, но именно таков был их смысл. Его биограф Фейлинг определенно заявляет, что он предпочитал лорда Галифакса. Поскольку я продолжал молчать, последовала длительная пауза. Она, несомненно, показалась мне более долгой, чем двухминутное молчание во время празднования дня перемирия. Затем заговорил Галифакс. Он сказал, что, по его мнению, положение пэра и не члена палаты общин затруднит ему выполнение обязанностей премьер-министра в такой войне, как эта. Он нес бы ответственность за все, но не имел бы возможности руководить парламентом, от доверия которого зависит каждое правительство. Он говорил в таком духе несколько минут, и к концу стало ясно, что этот жребий выпадет и уже фактически выпал – мне. Тут я впервые заговорил. Я сказал, что не буду вступать в переговоры ни с одной из оппозиционных партий, пока король не поручит мне сформировать правительство. На этом важная беседа закончилась, и мы вновь обрели обычные и простые манеры близких людей, которые много лет проработали вместе и чья жизнь на служебном поприще и вне его отмечена дружелюбием, присущим английской политике. Затем я вернулся в военно-морское министерство, где, как вполне можно себе представить, меня ждало много дел. В моем кабинете находились голландские министры. Осунувшиеся и измученные, с выражением ужаса в глазах, они только что прилетели из Амстердама. Их страна подверглась нападению без малейшего предлога или предостережения. Лавина огня и стали ринулась через границы, и, когда вспыхнуло сопротивление и голландские пограничники открыли огонь, был произведен сокрушительный авиационный налет. Вся страна была охвачена страшным смятением. Был пущен в ход давно подготовленный план обороны; были открыты плотины, и вода хлынула по всем направлениям. Но немцы уже пересекли внешние линии и устремились через дамбу Зюйдерзее. Не можем ли мы что-либо сделать, чтобы помешать этому? К счастью, неподалеку находилась наша флотилия, получившая немедленный приказ открыть огонь по дамбе и нанести возможно больший урон наступавшим захватчикам. Королева все еще находилась в Голландии, но вряд ли она могла оставаться там долго.
В результате этих переговоров военно-морское министерство отдало много приказов всем нашим кораблям, находившимся по соседству, и были установлены тесные отношения с голландским королевским военно-морским флотом. Даже имея перед глазами пример недавно захваченных Норвегии и Дании, голландские министры, казалось, не в состоянии были понять, каким образом великая германская нация, которая еще за день до этого не говорила ни о чем, кроме дружбы, и была обязана в силу договора уважать нейтралитет Голландии, который так строго соблюдался, внезапно совершила это ужасное и зверское нападение. В этих разговорах и других делах прошли час или два. Множество телеграмм поступало со всех границ, затронутых продвижением германских армий.
Казалось, что осуществление современного варианта старого плана Шлиффена, расширенного за счет включения голландской операции, было в полном разгаре. В 1914 году правый фланг германского вторжения ударил по Бельгии, но остановился неподалеку от Голландии. Тогда было хорошо известно, что, если бы эта война была оттянута на три-четыре года, была бы создана немцами еще одна группа армий и приспособлены железнодорожные станции и коммуникации для движения через Голландию. Теперь же это знаменитое движение началось при наличии всех упомянутых условий и всех атрибутов внезапного, предательского наступления. Но впереди были другие события. Решающий удар противника мыслился не в форме обходных движений с фланга, а в форме прорыва главного фронта.
Этого не предвидел никто из нас и никто из французов, занимавших ответственные командные посты. В начале года в опубликованном интервью я предостерегал эти нейтральные страны о судьбе, которая грозила постигнуть их, о чем свидетельствовало расположение войск и строительство шоссе и железных дорог, а также захваченные германские планы. Мои слова вызвали лишь недовольство.
На фоне этой колоссальной сокрушительной битвы поблекли и отступили на задний план спокойные беседы, которые мы вели на Даунинг-стрит. Однако я вспоминаю, как мне сказали, что Чемберлен пошел или собирается пойти к королю, и этого, естественно, следовало ожидать. Затем меня вызвали во дворец к 6 часам. От военно-морского министерства до дворца всего две минуты езды. Хотя, как я и предполагал, вечерние газеты были полны ужасающих известий с континента, о правительственном кризисе не упоминалось. Народ еще не успел осознать, что происходит за границей и в нашей стране, а поэтому у дворцовых ворот еще не было толпы.
Меня немедленно провели к королю. Его Величество принял меня весьма любезно и пригласил сесть. Несколько мгновений он смотрел на меня испытующе и лукаво, а затем сказал:
«Полагаю, вам не известно, зачем я послал за вами?»
Применяясь к его тону, я ответил:
«Сир, я просто ума не приложу зачем».
Он засмеялся и сказал:
«Я хочу просить вас сформировать правительство».
Я ответил, что, конечно, сделаю это.
Король не поставил никаких условий относительно того, должно ли правительство быть национальным по своему характеру, и я понял, что официально никак не связан в этом вопросе. Но ввиду всего происшедшего и событий, приведших к отставке Чемберлена, положение явно требовало сформирования национального правительства. Если окажется невозможным прийти к соглашению с оппозиционными партиями, конституционно не было препятствий к созданию возможно более сильного правительства из всех, кто готов поддержать страну в час опасности при условии, что такое правительство сможет завоевать большинство в палате общин. Я сказал королю, что немедленно пошлю за лидерами лейбористской и либеральной партий, что предполагаю создать военный кабинет из пяти или шести министров и надеюсь сообщить ему до полуночи по крайней мере пять имен. На этом моя аудиенция закончилась, и я возвратился в военно-морское министерство.
Между семью и восьмью часами меня посетил по моей просьбе Эттли. Он привел с собой Гринвуда. Я сказал ему, что мне поручено сформировать правительство, и спросил, присоединится ли лейбористская партия. Они ответили утвердительно. Я предложил им несколько больше трети мест, два места из пяти или, быть может, из шести в военном кабинете и попросил Эттли представить мне список, чтобы мы могли немедленно обсудить распределение конкретных постов. Я упомянул о Бевине, Александере, Моррисоне и Дальтоне как о людях, чьи услуги требовались незамедлительно на высоких постах. Я, конечно, с давних пор знал Эттли и Гринвуда по палате общин. В течение одиннадцати лет до войны, занимая более или менее независимую позицию, я гораздо чаще приходил в столкновение с консервативными и национальными правительствами, чем с лейбористской и либеральной оппозициями. Мы приятно побеседовали некоторое время, и они ушли, чтобы связаться по телефону со своими друзьями и сторонниками в Борнемуте, с которыми они, несомненно, поддерживали тесный контакт в предшествующие 48 часов.
Я предложил Чемберлену возглавить палату общин в роли лорда – председателя совета. Он ответил по телефону, что принимает предложение, и сообщил, что в тот же вечер, в 9 часов, выступит по радио с заявлением о своей отставке и с призывом поддержать его преемника и помочь ему. Все это он сказал в самых великодушных выражениях. Я попросил лорда Галифакса стать членом военного кабинета, сохраняя одновременно пост министра иностранных дел. Примерно в 10 часов я послал королю список пяти фамилий, как обещал. Было крайне необходимо назначить трех военных министров. Я уже решил, кого назначить. Иден должен бы получить военное министерство; Александер – военно-морское министерство и лидер либеральной партии Арчибальд Синклер – министерство авиации. В то же время я брал себе портфель министра обороны, не пытаясь, однако, определить масштабы его полномочий.
Таким образом, вечером 10 мая в начале этой колоссальной битвы я был облечен величайшей властью в государстве, которым я с тех пор и управлял во все большей мере в течение пяти лет и трех месяцев, пока шла мировая война. В конце войны, когда все наши враги безоговорочно капитулировали или собирались это сделать, я был немедленно отстранен английскими избирателями от всякого дальнейшего ведения их дел.
В эти последние, насыщенные событиями дни политического кризиса мой пульс бился все так же ровно. Я воспринимал все события такими, какими они были. Но я не могу скрыть от читателя этого правдивого рассказа, что, когда я около трех часов утра улегся в постель, я испытал чувство большого облегчения. Наконец-то я получил право отдавать указания по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию.
Одиннадцать лет политической жизни, когда я был не у дел, избавили меня от обычного партийного антагонизма. Мои предостережения на протяжении последних шести лет были столь многочисленны, столь подробны и так ужасно подтвердились, что теперь никто не мог возразить мне. Меня нельзя было упрекнуть ни в развязывании войны, ни в нежелании подготовить все необходимое на случай войны.
Я считал, что знаю очень много обо всем, и был уверен, что не провалюсь. Поэтому, с нетерпением ожидая утра, я тем не менее спал спокойным, глубоким сном и не нуждался в ободряющих сновидениях. Действительность лучше сновидений.
МОРАЛЬ ЭТОГО ТРУДАВ ВОЙНЕ – РЕШИТЕЛЬНОСТЬ;
В ПОРАЖЕНИИ – МУЖЕСТВО;
В ПОБЕДЕ – ВЕЛИКОДУШИЕ;
В МИРЕ – ДОБРАЯ ВОЛЯ
Том 2
Их звездный час
Тема тома
Как британский народ удерживал крепость в одиночестве до тех пор, пока те, которые до этого были наполовину слепы, не стали наполовину подготовленными
Предисловие
В период, охватываемый настоящим томом, на мне лежало тяжкое бремя ответственности. Я был премьер-министром, первым лордом казначейства, министром обороны и лидером палаты общин. После первых сорока дней мы остались в одиночестве; победоносные Германия и Италия вели против нас сокрушительное наступление; Советская Россия, сохраняя враждебный нейтралитет, активно помогала Гитлеру, а Япония таила неведомую угрозу.
Однако английский военный кабинет, бдительно и преданно руководивший делами Его Величества, при поддержке парламента, при помощи правительства и народов Британского Содружества и империи способствовал решению всех задач и одолел всех наших врагов.
Уинстон Спенсер Черчилль Чартуэлл Узстерхэм, Кент, 1 января 1949 г.
Часть I
Падение франции
Глава 1
Национальная коалиция
Медленно надвигавшаяся, долго сдерживаемая яростная буря наконец разразилась над нами. Четыре или пять миллионов человек столкнулись в первом сражении самой беспощадной из всех войн, память о которых сохранилась в истории. На протяжении одной недели фронту во Ф*ранции, за которым мы привыкли жить на протяжении долгих лет прошлой и в первой стадии нынешней войны, суждено было оказаться непоправимо прорванным. В течение трех недель прославленная французская армия была разбита наголову и перестала существовать, а английская армия была сброшена в море и потеряла все свое снаряжение.
Спустя шесть недель мы оказались в одиночестве, почти безоружные, в то время как торжествующие Германия и Италия стояли у нашего порога, вся Европа была во власти Гитлера, а на другом конце земного шара зловеще поднималась Япония. В такой обстановке и при таких угрожающих перспективах я приступил к исполнению обязанностей премьер-министра и министра обороны и посвятил себя первой задаче – формированию такого правительства, в котором были бы представлены все партии и которое руководило бы делами Его Величества внутри страны и за границей при помощи любых средств, в наибольшей степени отвечающих национальным интересам.
Спустя пять лет, почти в тот же день, оказалось возможным сделать более благоприятную оценку положения. Италия была побеждена, а Муссолини – убит. Мощная германская армия безоговорочно капитулировала. Гитлер покончил жизнь самоубийством. Кроме огромного числа пленных, захваченных генералом Эйзенхауэром, почти три миллиона немецких солдат были в течение 24 часов взяты в плен фельдмаршалом Александером в Италии и фельдмаршалом Монтгомери в Германии.
Франция была освобождена, воссоединена и возрождена. Рука об руку с нашими союзниками, двумя сильнейшими державами мира, мы быстро приближались к ликвидации японского сопротивления. Контраст поистине был весьма разительным. За эти пять лет мы прошли долгий, тернистый и опасный путь. Павшие на этом пути не напрасно отдали свои жизни. Те же, кто дошел до самого конца, всегда будут гордиться тем, что они с честью проделали этот путь.
Давая отчет о своей деятельности и рассказывая о славном национальном коалиционном правительстве, я считаю своей первой задачей ясно показать масштабы и мощь вклада, внесенного Великобританией и ее империей, сплотившейся перед лицом опасности, в то дело, которому суждено было оказаться общим делом столь многих государств и народов. Я поступаю так не потому, что желаю делать оскорбительные сравнения или возбуждать бесцельные споры с нашим величайшим союзником, Соединенными Штатами, которым мы неизмеримо и бесконечно признательны. Знать и понимать размах английских военных усилий – в общих интересах стран английского языка. В силу этих соображений была составлена таблица, которую я помещаю на этой странице; она охватывает весь период войны.
* Английские экспедиционные силы во Франции.
** Исключая партизан в Абиссинии.
*** Исключая филиппинские войска. За разграничительную линию между восточным и западным театрами войны принята линия, проходящая с севера на юг через Карачи. В театры войны не включены следующие районы: северо-западный пограничный район Индии, Гибралтар, Западная Африка, Исландия, Гавайи, Палестина, Ирак, Сирия (за исключением данных на 1 июля 1941 г.). Мальта включена в театры войны; Аляска также с января 1942 г. по июль 1943 г. Иностранные контингенты – например, свободные французы, поляки, чехи – не включены.
Таблица показывает, что до июля 1944 года Англия и ее империя имели значительно больше дивизий в соприкосновении с противником, чем Соединенные Штаты. Эти общие цифры распространяются не только на европейский и африканский театры войны, но также и на театр военных действий против Японии. До прибытия в Нормандию осенью 1944 года крупных контингентов американских войск мы всегда имели право голоса, по крайней мере равного, а обычно и решающего партнера на всех театрах войны, за исключением тихоокеанского и австралийско-азиатского, причем до упомянутого момента это является также справедливым и в отношении общего числа всех дивизий на всех театрах войны в любой месяц.
С июля 1944 года боевая мощь Соединенных Штатов, выраженная количеством дивизий, находившихся в соприкосновении с противником становилась все более и более решающей, нарастающей и победоносной до тех пор, пока десять месяцев спустя не была достигнута окончательная победа.
Другое сделанное мною сравнение показывает, что английские и имперские потери в людях были даже значительнее, чем потери нашего доблестного союзника. Общее число убитых и пропавших без вести, которых считают погибшими, составило в вооруженных силах Англии 303 240 человек; к этому числу следует добавить более 109 тысяч из доминионов, Индии, колоний, таким образом, общие потери составили более 412 240 человек. Эта цифра не включает 60 500 гражданских лиц, убитых во время воздушных налетов на Соединенное Королевство, а также потери среди наших торговых моряков и рыбаков, которые доставили примерно 30 тысяч человек. Со своей стороны, Соединенные Штаты скорбят о гибели 322 188 человек, которые служили в армии, авиации, военно-морском флоте, морской пехоте и в частях береговой обороны[49].
Я привожу эти печальные «списки чести», твердо веря в то, что равноправное товарищество, освященное таким обилием пролитой драгоценной крови, будет и впредь вызывать благоговение и воодушевлять страны английского языка.
На морях Соединенные Штаты, естественно, несли на себе почти все бремя военных действий на Тихом океане и в результате решающих боев у острова Мидуэй, при Гуадалканале и в Коралловом море они полностью захватили в свои руки всю инициативу на огромных океанских просторах и получили возможность наступления на уже завоеванные японцами территории и в конечном счете на собственно Японию.
Американский военно-морской флот не мог одновременно с операциями на Тихом океане нести основную тяжесть войны в Атлантике и на Средиземном море. Здесь снова следует прибегнуть к фактам. Из 781 немецкой и 85 итальянских подводных лодок, уничтоженных на европейском театре, в Атлантическом и Индийском океанах, 594 подводные лодки были уничтожены английскими военно-морскими и военно-воздушными силами, которые ликвидировали также все немецкие линкоры, крейсера и эсминцы, не говоря уже об уничтожении или захвате всего итальянского флота.
Ниже приводится таблица, показывающая потери в подводных лодках.
Общее количество уничтоженных подводных лодок: 996.
В воздухе Соединенные Штаты сразу же после нападения на Пёрл-Харбор приложили огромные усилия с целью самого широкого введения в действие своих военно-воздушных сил, особенно дневных бомбардировщиков «летающая крепость»; при этом их мощь была использована как против Японии, так и против Германии (с Британских островов). Однако остается фактом, что, когда мы в январе 1943 года прибыли в Касабланку, ни один американский бомбардировщик еще не сбросил днем ни одной бомбы на Германию. Весьма скоро огромные усилия американцев стали приносить плоды, но до конца 1943 года вес английских бомб, сброшенных на Германию, в среднем в восемь раз превышал вес бомб, сброшенных днем или ночью с американских машин, и лишь весной 1944 года Соединенные Штаты стали сбрасывать больше бомб, чем Англия. Здесь, равно как в действиях сухопутных и военно-морских сил, нам пришлось пройти весь путь с самого начала, и только в 1944 году Соединенные Штаты своими грандиозными военными усилиями догнали и перегнали нас.
Следует помнить, что с начала действия закона о ленд-лизе в марте 1941 года наши усилия по производству военного снаряжения увеличились более чем на одну пятую за счет щедрости Соединенных Штатов. Полученные от них средства и военные материалы дали нам фактическую возможность вести войну так, как если бы мы представляли страну с населением 58, а не 48 миллионов человек.
В области судоходства замечательные масштабы строительства судов типа «Либерти» также позволили обеспечить поток снабжения через Атлантический океан. Наряду с этим следует учитывать анализ потерь судов, понесенных всеми странами на протяжении всей войны в результате неприятельских действий. Вот эти цифры:
80 процентов этих потерь приходится на Атлантический океан, включая английские территориальные воды и Северное море. Лишь 5 процентов тоннажа было потеряно в Тихом океане.
Все это приводится не для того, чтобы претендовать на незаслуженную похвалу, а с целью показать на основе, способной внушить справедливое уважение, интенсивность усилий в любой сфере военной деятельности народа этого маленького острова, который принял на себя главный удар во время кризиса мировой истории.
Формирование кабинета, особенно коалиционного, по всей вероятности, является делом более легким в разгар войны, чем в мирное время. Чувство долга доминирует над всем остальным, а личные претензии отходят на задний план.
После того как основные условия были согласованы с лидерами других партий с формального одобрения их организаций, отношение всех тех, кого я призвал, можно сравнить с поведением солдат в бою, которые отправляются на предназначенные для них места, не задавая никаких вопросов. Британский правительственный аппарат того периода насчитывал от 60 до 70 министерских постов, и все эти посты следовало заполнить, расставив людей, как фигуры в головоломке, причем надо было учитывать притязания трех партий. Мне необходимо было встречаться не только со всеми главными фигурами, но уделять по крайней мере по несколько минут множеству способных людей, которых надо было избрать для выполнения ответственных задач.
Ниже перечислены этапы, через которые последовательно прошло формирование национального коалиционного правительства во время великой битвы.
ВОЕННЫЙ КАБИНЕТ
Фамилии членов прежнего правительства выделены курсивом.
Основные перемены в руководстве военной машиной касались скорее существа дела, нежели формы.
«Конституция, – говорил Наполеон, – должна быть короткой и туманной».
Существовавшие органы не претерпели изменений. Не произошло никакой смены официального руководства. Военный кабинет и комитет начальников штабов вначале продолжали свои ежедневные совещания, как и прежде. Приняв на себя, с одобрения короля, обязанности министра обороны, я не произвел никаких юридических или конституционных изменений. Я старался не определять точно свои права и обязанности. Я не просил у короля или у парламента каких-либо особых полномочий. Однако подразумевалось и признавалось, что я должен принять на себя общее руководство военными действиями при условии поддержки со стороны военного кабинета и палаты общин.
Хотя по ту сторону Ла-Манша уже шла ужасная битва и читателю, несомненно, не терпится туда попасть, все же я считаю полезным именно сейчас описать систему и механизмы, посредством которых осуществлялось руководство военными и другими делами, систему, которую я ввел и которую применял с самого начала моего прихода к власти. Я являюсь убежденным сторонником ведения официальных дел при надлежащем документальном оформлении их.
Нет сомнения, при ретроспективном взгляде на этот вопрос многое из того, что устанавливалось и решалось час за часом под влиянием событий, теперь может казаться ошибочным или неоправданным. Я готов согласиться с этим. Во всех случаях, если отвлечься от обязанности соблюдения военной дисциплины, всегда лучше выражать мнения и пожелания, чем отдавать приказы. Все же письменные директивы, исходящие лично от законно признанного руководителя правительства и министра, специально уполномоченного руководить вопросами обороны, имели такой вес, что, хотя они и не были выражены в форме приказов, зачастую находили свое осуществление в действиях.
Чтобы застраховать себя от слишком свободного использования моего имени, я отдал во время июльского кризиса следующее распоряжение:
Премьер-министр – генералу Исмею, начальнику имперского генерального штаба, и Эдуарду Бриджесу
19 июля 1940 года
Необходимо совершенно четко разъяснить, что все исходящие от меня указания делаются в письменной форме или должны немедленно подтверждаться письменно и что я не принимаю никакой ответственности за относящиеся к государственной обороне вопросы, по которым я якобы дал указания, в том случае, если они не зафиксированы письменно.
Когда я просыпался около 8 часов утра, я прочитывал все телеграммы и в кровати диктовал распоряжения и директивы министерствам и комитету начальников штабов. Они печатались поочередно и немедленно передавались генералу Исмею. Он приходил ко мне ежедневно рано утром и поэтому обычно приносил много письменных распоряжений для комитета начальников штабов, который собирался в 10 часов 30 минут. Они всесторонне изучали мои соображения одновременно с рассмотрением общей ситуации.
Таким образом, между 3 и 5 часами дня, если между нами не возникали какие-либо разногласия, которые требовали дополнительных консультаций, подготавливалась целая серия согласованных приказов и телеграмм, рассылавшихся мною или начальниками штабов; эти приказы содержали, как правило, все указания по неотложным вопросам. В тотальной войне совершенно невозможно провести точную разграничительную линию между военными и невоенными проблемами. Отсутствие трений подобного рода между военным штабом и аппаратом военного кабинета является в первую очередь личной заслугой сэра Эдуарда Бриджеса, секретаря военного кабинета. Он заботился исключительно о том, чтобы все сотрудники секретариата военного кабинета в целом служили премьер-министру и военному кабинету наилучшим образом.
По более важным вопросам или в тех случаях, когда возникали расхождения во мнениях, я созывал совещание комитета обороны военного кабинета, в первоначальный состав которого входили Чемберлен, Эттли и три министра вооруженных сил; на заседаниях присутствовали начальники штабов. Эти официальные совещания после 1941 года стали происходить реже[50].
Когда военная машина заработала более плавно, я пришел к заключению, что ежедневные совещания военного кабинета с присутствием начальников штабов уже не являются необходимыми. Поэтому я вскоре и создал нечто такое, что среди нас получило название «министерский парад по понедельникам». Каждый понедельник проводились расширенные совещания, на которых присутствовали: весь военный кабинет, министры вооруженных сил, министр внутренней безопасности, министр финансов, министры по делам доминионов и Индии, министр информации, начальники штабов и официальный глава министерства иностранных дел. На этих совещаниях начальники штабов по очереди докладывали обо всем, что произошло за предыдущую неделю. Затем следовало сообщение министра иностранных дел, который информировал обо всех важных событиях в международных делах. В течение остальных дней недели военный кабинет заседал отдельно и ему докладывались все важные, требовавшие решения вопросы. В случае, если рассматривались вопросы, касавшиеся непосредственно какого-либо министерства, на заседания приглашались соответствующие министры. Члены военного кабинета получали самую полную документацию по всем вопросам, связанным с войной, и они знакомились со всеми посылаемыми мною важными телеграммами.
У меня никогда не было намерений преобразовать аппарат министра обороны в министерство. Существовало, однако, активно действовавшее под личным руководством премьер-министра военное отделение секретариата военного кабинета, которое в довоенные годы являлось секретариатом комитета имперской обороны. Во главе его стоял генерал Исмей; главными помощниками его были полковник Холлис и полковник Джейкоб, а штат состоял из специально подобранных молодых офицеров, представлявших все три вида вооруженных сил. Этот секретариат стал штабом ведомства министра обороны.
После нескольких первоначальных перемен почти такая же стабильность была сохранена и в комитете начальников штабов. По окончании срока своей службы в качестве начальника штаба военно-воздушных сил в сентябре 1940 года маршал авиации Ньюолл получил пост генерал-губернатора Новой Зеландии, а его преемником стал маршал авиации Портал, который был признанным светилом в военно-воздушных силах. Портал оставался со мной в течение всей войны. Сэр Джон Дилл, который сменил генерала Айронсайда в мае 1940 года, находился на посту начальника имперского генерального штаба до того времени, как он поехал со мной в Вашингтон в декабре 1941 года. Я тогда назначил его своим личным военным представителем при президенте Рузвельте и главой нашей военной миссии. Его отношения с генералом Маршаллом, начальником генерального штаба армии Соединенных Штатов, явились важным звеном во всех наших делах, и когда около двух лет спустя он умер на своем посту, ему был оказан исключительный почет: он был похоронен на Арлингтонском кладбище, этой американской Валгалле, которая до того времени предназначалась исключительно для американских воинов. Сэр Аллан Брук стал его преемником на посту начальника имперского генерального штаба; он оставался со мной до конца.
С 1941 года на протяжении почти четырех лет, первые из которых изобиловали бедствиями и разочарованиями, единственная замена, случившаяся в этом небольшом ансамбле как среди начальников штабов, так и среди штаба обороны, произошла вследствие смерти на боевом посту адмирала Паунда.
Эффективность любого правительства военного времени зависит главным образом от того, насколько строго, честно и пунктуально выполняются решения, которые исходят от высшего представителя власти. Нам удалось достигнуть этого в Англии в тот критический период в силу исключительной преданности, понимания и бесповоротной решимости, проявленной военным кабинетом в отношении основной цели, выполнению которой мы себя посвятили. Корабли, войска, самолеты и колеса заводских машин – все двигалось в соответствии с данными указаниями. Такой метод руководства был принят потому, что каждый понимал, насколько близко мы находились от смерти и полного краха. Близка была не только смерть каждого из нас – это общий удел человечества, под угрозой находилось нечто несравненно более важное – само существование Англии, ее миссия и ее слава.
Любой отчет о применявшихся правительством национальной коалиции методах работы был бы неполным без рассказа о серии личных посланий, которые я направил президенту Соединенных Штатов и главам других иностранных государств и правительств доминионов.
Мои отношения с президентом постепенно стали настолько тесными, что главные вопросы между нашими двумя странами фактически решались посредством этой личной переписки между ним и мною. Так мы достигли исключительного взаимопонимания. Рузвельт, являвшийся главой государства, равно как и главой правительства, говорил и действовал авторитетно в любой отрасли, а поскольку я пользовался поддержкой военного кабинета, я представлял Великобританию, располагая почти такой же свободой действий.
Таким образом была достигнута высокая степень согласованности в работе, причем это экономило время и сокращало круг осведомленных лиц. Я посылал мои телеграммы в американское посольство в Лондоне, которое имело прямую связь с президентом в Белом доме через специальные кодовые аппараты. Быстроте, с которой получались ответы и разрешались вопросы, содействовала разница меридионального времени. Любая телеграмма, которую я подготавливал вечером, ночью или даже до 2 часов утра, попадала к президенту до того, как он ложился спать, и очень часто я получал его ответную телеграмму, когда просыпался на следующее утро. Я послал ему 950 телеграмм и получил около 800 ответных телеграмм. Я сознавал, что имею дело с великим человеком; он был также и сердечным другом, и выдающимся борцом за высокие цели, которым мы служили.
15 мая я составил первое послание к президенту Рузвельту после моего вступления на пост премьер-министра. Чтобы сохранить преемственность в нашей переписке, я подписался «Бывший военный моряк» и этой причуды придерживался почти без исключения на протяжении всей войны.
«Хотя я и переменил свой пост, я все же уверен, что Вы не захотите, чтобы я прекратил нашу интимную частную переписку. Как Вам, несомненно, известно, обстановка быстро ухудшается. Враг обладает явным превосходством в воздухе, и его новая техника производит сильное впечатление на французов. Лично мне кажется, что битва на суше только начинается, и мне хотелось бы, чтобы в эту битву включились массы. Пока Гитлер действует специальными танковыми и воздушными соединениями, малые страны оказываются раздавленными одна за другой, как спичечные коробки. Мы должны ожидать, хотя это еще неопределенно, что Муссолини поспешит принять участие в грабеже цивилизованного мира. Мы ожидаем, что сами в ближайшем будущем подвергнемся атаке с воздуха, а также парашютных и авиадесантных войск, и мы готовимся к этому.
Если понадобится, мы будем продолжать войну в одиночестве, и это нас не страшит. Но я надеюсь, Вы понимаете, господин президент, что голос и сила Соединенных Штатов могут потерять свое значение в том случае, если они будут слишком долго сдерживаться. Вы можете оказаться перед лицом полностью покоренной и фашизированной Европы, созданной с поразительной быстротой, и бремя может оказаться слишком тяжелым для нас. Я сейчас прошу лишь о том, чтобы Вы объявили себя невоюющей стороной, что означало бы, что Вы будете помогать нам всем, за исключением непосредственного участия вооруженных сил.
Самыми неотложными нашими потребностями являются:
во-первых, предоставление нам взаймы 50 или 40 ваших устаревших эсминцев, чтобы заполнить разрыв, создавшийся между тем, чем мы располагаем сейчас, и той большой программой строительства, которую мы развернули с начала войны. Примерно в это же время в будущем году мы будем иметь много кораблей, однако, если в этот промежуток времени против нас выступит Италия, располагающая еще сотней подводных лодок, наше напряжение достигнет предела.
Во-вторых, нам необходимы несколько сот самолетов последних типов, которые сейчас производятся на ваших заводах. Их можно было бы возместить теми самолетами, которые сейчас строятся для нас в Соединенных Штатах.
В-третьих, нам необходимы зенитные орудия и боеприпасы, которых опять-таки будет много в будущем году, если только мы доживем до этого времени.
В-четвертых, то обстоятельство, что наше снабжение железной рудой из Швеции, Северной Африки и, возможно, из Северной Испании находится под угрозой, вызывает необходимость закупки стали в Соединенных Штатах. Это распространяется также и на другие материалы. Мы будем продолжать платить долларами до тех пор, пока сможем, но мне хотелось бы иметь достаточную уверенность в том, что, когда мы не сможем вам платить, Вы будете продолжать поставлять нам материалы.
В-пятых, мы имеем много сообщений о возможной высадке немецких парашютных или авиадесантных войск в Ирландии. Визит эскадры Соединенных Штатов в ирландские порты, который вполне мог бы затянуться, имел бы неоценимую важность.
В-шестых, я надеюсь на то, что Вы заставите японцев вести себя смирно на Тихом океане, используя Сингапур любым удобным для Вас способом. Подробности о материалах, которыми мы располагаем, будут сообщены Вам отдельно. Примите наилучшие пожелания и уважение».
18 мая был получен ответ президента, где он приветствовал продолжение нашей частной переписки и отвечал на поставленные мною вопросы. Предоставление 40 или 50 эсминцев в виде займа или дара, гласило его послание, потребует утверждения в конгрессе, а момент является неподходящим. Он сделает все для того, чтобы облегчить для союзных правительств получение из Соединенных Штатов самолетов последних типов, зенитных установок, боеприпасов и стали. Обращения по всем этим вопросам нашего агента, весьма компетентного и преданного г-на Парвиса (он вскоре погиб в авиационной катастрофе), будут рассмотрены в самом благожелательном духе. Президент обещал внимательно изучить мое предложение о визите эскадры Соединенных Штатов в ирландские порты. Что же касается японцев, он просто упомянул о сосредоточении американского военно-морского флота в Пёрл-Харборе.
В понедельник 13 мая я обратился к палате общин, которая была собрана специально для этой цели, с просьбой о вотуме доверия новому правительству. Доложив о ходе формирования различных органов, я сказал:
«Я не могу предложить ничего, кроме крови, труда, слез и пота».
На всем протяжении нашей долголетней истории ни один премьер-министр не мог представить парламенту и народу программу столь краткую и столь популярную. Я заключил:
«Вы спрашиваете, какова наша политика? Я отвечу: вести войну на море, суше и в воздухе, со всей нашей мощью и со всей той силой, которую Бог может даровать нам; вести войну против чудовищной тирании, равной которой никогда не было в мрачном и скорбном перечне человеческих преступлений.
Такова наша политика. Вы спрашиваете, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа – победа любой ценой, победа, несмотря на все ужасы; победа, независимо от того, насколько долог и тернист может оказаться к ней путь; без победы мы не выживем. Необходимо понять: не сможет выжить Британская империя – погибнет все то, ради чего она существовала, погибнет все то, что веками отстаивало человечество, к чему веками стремилось оно и к чему будет стремиться. Однако я принимаю свои обязанности с энергией и надеждой. Я уверен, что люди не дадут погибнуть нашему делу.
Сейчас я чувствую себя вправе потребовать помощи от каждого, и я говорю: “Пойдемте же вперед вместе, объединив наши силы”».
На это простое выступление палата ответила единогласным выражением доверия правительству и была распущена до 21 мая.
Глава 2
Битва за Францию. Гамелен. Первая неделя (10–16 мая)
В ту минуту вечером 10 мая, когда ответственность легла на мои плечи, ни от меня, ни от моих коллег по новому, еще не вполне сформированному правительству не требовалось никаких новых решений об отражении германского вторжения в Голландию и Бельгию. Нас в течение длительного времени заверяли, что французский и английский штабы пришли к полному соглашению относительно так называемого плана «Д», разработанного генералом Гамеленом, и что этот план с рассветом начал претворяться в жизнь.
И действительно, к утру 11 мая эта колоссальная операция в значительной части уже осуществлялась. Французская 7-я армия генерала Жиро начала свое рискованное продвижение в Голландию со стороны моря. На центральном участке английские патрули бронемашин 12-го уланского полка находились уже у реки Диль, а к югу от нашего фронта вся остальная часть 1-й группы армий генерала Бийота спешила к Маасу.
Военные руководители союзников считали, что в случае успешного проведения в жизнь плана «Д» высвободится 12–15 дивизий благодаря сокращению линии фронта; кроме того, имелись бельгийская армия из 22 дивизий и голландская армия из 10 дивизий, без которых все наши силы на Западе численно уступали силам противника. Поэтому я не имел ни малейшего желания вмешиваться в военные планы и с надеждой ожидал предстоящего удара. Однако если дать ретроспективную оценку пройденного этапа, то приобретает особое значение один важный документ, составленный английскими начальниками штабов 18 сентября 1939 года. В этом документе было подчеркнуто, что если бельгийская армия не сможет эффективно удерживать свой фронт на Маасе и на канале Альберта, то англичанам и французам не следует спешить им на помощь; напротив, они должны твердо стоять на французской границе или же, в крайнем случае, слегка продвинуть свой левый фланг к линии Шельды. После тех сентябрьских дней было достигнуто соглашение о проведении в жизнь плана «Д», разработанного генералом Гамеленом. Однако за этот период не произошло ничего, что ослабило бы первоначальное убеждение английских начальников штабов. Напротив, оно было подкреплено многими событиями.
Мощь и зрелость германской армии росли с каждым месяцем, и теперь эта армия располагала значительно большими бронетанковыми силами. Французская армия, приведенная в уныние продолжительной, безрадостной зимовкой на фронте, находилась в состоянии разложения. Бельгийскому правительству, поставившему на карту существование своей страны в надежде на то, что Гитлер будет соблюдать нормы международного права и бельгийский нейтралитет, не удалось добиться эффективного сотрудничества между руководителями бельгийской армии и армий союзников в области планирования. Противотанковые заграждения и линия обороны, которые предполагалось построить на фронте Намюр, Лувен, находились в неудовлетворительном и незаконченном состоянии. Бельгийская армия, в которой было немало храбрых и решительных людей, едва ли могла решиться на конфликт из опасения нарушить нейтралитет. Бельгийский фронт был прорван во многих пунктах первой волной германского наступления еще до того, как генерал Гамелен дал сигнал приступить к выполнению его давно готовившегося плана. Самое большее, на что теперь можно было надеяться, это на успех в том самом «встречном сражении», которого французское верховное командование, согласно его собственному заявлению, решило избегать.
За восемь месяцев до этого, когда вспыхнула война, основная мощь германских сухопутных и воздушных сил была сконцентрирована для вторжения в Польшу и ее завоевания. Вдоль всего Западного фронта – от Аахена до швейцарской границы – были расположены 42 германские дивизии без танковых частей. После мобилизации Франция могла выставить против них 70 дивизий. В силу изложенных выше причин наступление на немцев тогда считалось невозможным. Но 10 мая 1940 года соотношение сил резко ухудшилось.
Противник, воспользовавшись восьмимесячным перерывом и разгромом Польши, вооружил, экипировал и обучил около 155 дивизий, в число которых входило 10 танковых дивизий. Договор Гитлера со Сталиным позволил Гитлеру сократить германские силы на Востоке до минимальных размеров. Против России, согласно заявлению начальника германского генерального штаба генерала Гальдера, находились «лишь незначительные силы прикрытия, едва ли способные обеспечить сбор таможенных пошлин». Не предугадывая своего собственного будущего, советское правительство наблюдало за крушением того самого второго фронта на Западе, создания которого ему вскоре предстояло требовать с такой страстью и ожидать так долго и мучительно.
Поэтому Гитлер был в состоянии осуществить наступление на Францию силами 136 дивизий с использованием всей грандиозной мощи его десяти танковых дивизий в составе почти трех тысяч танков, в числе которых находилась по крайней мере тысяча тяжелых.
Эти мощные силы были развернуты от Северного моря до Швейцарии в следующем порядке.
Группа армий «В» в составе 28 дивизий, под командованием генерала фон Бока, расположенная вдоль фронта от Северного моря до Аахена, должна была занять Голландию и Бельгию, а затем вступить во Францию, образуя правое крыло германского фронта.
Группа армий «А» из 44 дивизий под командованием генерала фон Рундштедта, образуя ударную группировку, была расположена на фронте от Ахена до реки Мозель.
Группа армий «С» из 17 дивизий под командованием генерала фон Лееба удерживала Рейн от реки Мозель до швейцарской границы.
Резерв главного командования сухопутными силами состоял примерно из 47 дивизий, из которых 20 являлись непосредственным резервом, следовавшим за группами армий, а 27 дивизий были в общем резерве.
Этой группировке, сила и дислокация которой, конечно, не были нам точно известны, противостояла 1-я группа армий под командованием генерала Бийота в составе 51 дивизии (из которых 9 находились в резерве главного командования), включая 9 английских дивизий; она растянулась от конца линии Мажино вблизи Лонгви до бельгийской границы и за пределами этой границы до моря против Дюнкерка. 2-я и 3-я группы армий, возглавляемые генералами Претела и Бессоном, состоявшие вместе с резервами из 43 дивизий, охраняли французскую границу от Лонгви до Швейцарии. Кроме того, французы располагали войсками, по силе равными 9 дивизиям, которые занимали линию Мажино; все это в общем составляло 103 дивизии. Если бы армии Бельгии и Голландии были вовлечены в военные действия, это число увеличилось бы на 22 бельгийские и 10 голландских дивизий. Ввиду того, что обе эти страны сразу же подверглись нападению, общее число дивизий союзников всех родов оружия, номинально имевшихся в наличии на 10 мая, составляло 135, или почти столько же, сколько имелось и у противника, как нам теперь известно. Если бы эти силы были должным образом организованы и оснащены, хорошо обучены и находились под хорошим руководством, то они согласно нормам предыдущей войны вполне могли бы остановить вражеское вторжение.
Однако немцы располагали полной свободой выбора момента, направления и силы своего удара. Более половины французской армии занимало южный и восточный оборонительные участки Франции, а 51-й французской и английской дивизиям 1-й группы армий генерала Бийота с предполагаемыми бельгийскими и голландскими подкреплениями пришлось между Лонгви и морем выдержать натиск более чем 70 вражеских дивизий, возглавляемых фон Боком и Рундштедтом. Пикирующие бомбардировщики и почти непробиваемые орудийными снарядами танки, которые показали себя с такой выгодной стороны в Польше, хотя и в меньших масштабах, снова образовали острие главной группировки; через Арденны на Седан и Монтерме была направлена группа из 5 танковых и 3 моторизованных дивизий под командованием Клейста, которая входила в группу армий «А».
Для противодействия таким современным методам ведения войны французы развернули около 2300 танков, главным образом легкого типа. В бронетанковых войсках было несколько типов современных мощных машин, но более половины общего количества танков находилось в разбросанных батальонах легких танков в целях взаимодействия с пехотой. 6 французских бронетанковых дивизий, при помощи которых французское командование могло бы противостоять массированному наступлению немецких танковых дивизий, были широко разбросаны по всему фронту и не могли быть собраны в кулак для совместных действий. Англия – родина танков – только что завершила формирование и обучение своей первой бронетанковой дивизии (328 танков), все еще находившейся в Англии.
Германская истребительная авиация, которая была теперь сконцентрирована на Западе, значительно превосходила французскую истребительную авиацию как в численном, так и в качественном отношении. Английские военно-воздушные силы во Франции состояли из 10 истребительных эскадрилий «харрикейн», которые оказалось возможным выделить из жизненно важной обороны Англии, восьми эскадрилий «бэттл», шести эскадрилий «бленхейм» и пяти эскадрилий «ланкастер». Ни английское, ни французское авиационные командования не обеспечили себя пикирующими бомбардировщиками, которые в то время, так же как и в Польше, приобрели большое значение и которым суждено было сыграть важную роль в деморализации французской пехоты и особенно колониальных войск.
В ночь на 10 мая, которая началась массовыми воздушными налетами на аэродромы, коммуникации, штабы и склады, все германские силы, сосредоточенные в группах армий фон Бока и Рундштедта, ринулись вперед на Францию через границы Бельгии, Голландии и Люксембурга. Почти везде немцам удалось достичь полной тактической внезапности. Из мрака неожиданно появились бесчисленные, хорошо вооруженные штурмовые отряды, зачастую усиленные легкой артиллерией, и задолго до рассвета 150 миль фронта были охвачены пламенем. Голландия и Бельгия, на которые напали без какого бы то ни было предупреждения, громко взывали о помощи.
Голландия надеялась на свои водные рубежи. Были открыты все шлюзы, которые не были захвачены или отданы врагу, голландские пограничные части вели огонь по захватчикам. Бельгийцам удалось взорвать мосты через Маас, однако в руки немцев попали два неповрежденных моста через канал Альберта.
Согласно плану «Д» 1-я группа союзных армий под командованием генерала Бийота, в состав которой входила небольшая, но превосходная английская армия, должна была с момента нарушения немцами границы продвинуться на восток в Бельгию. Предполагалось остановить врага и укрепиться на линии Маас, Лувен, Антверпен. Впереди этой линии по течению Мааса вдоль канала Альберта находились основные бельгийские силы. Стоило им только остановить первый натиск немцев, как группа армии подошла бы к ним на поддержку.
Более вероятным казалось, что бельгийцы сразу же будут отброшены на линию, занятую союзниками. Так оно и случилось в действительности. Предполагалось, что в этом случае сопротивление бельгийцев даст возможность получить короткую передышку, во время которой французские и английские войска смогут подготовить и занять свои новые позиции. Это и было сделано, за исключением того критического участка фронта, где находилась 9-я французская армия. На самом краю левого фланга, на приморском участке, французская 7-я армия должна была захватить острова, контролирующие устье Шельды, и, если окажется возможным, помочь голландцам продвижением в направлении Бреда. Полагали, что на южном фланге Арденны являются непроходимыми для крупных современных армий, а к югу от них начиналась постоянная укрепленная линия Мажино, простиравшаяся до Рейна и по Рейну до Швейцарии. Таким образом, казалось, что все зависело от сильного контрудара союзных армий на левом фланге. Это опять-таки зависело от того, с какой быстротой будет оккупирована Бельгия.
Все было соответствующим образом подготовлено, вплоть до малейших подробностей, и нужен был лишь сигнал для того, чтобы бросить вперед силы союзников, насчитывавшие более миллиона человек. 10 мая в 5 часов 30 минут утра лорд Горт[51] получил приказ генерала Жоржа[52] действовать по «сигналам готовности 1, 2 и 3», что означало «немедленно привести войска в состояние готовности для вторжения в Бельгию». В 6 часов 15 минут генерал Гамелен приказал выполнять план «Д», и этот давно разработанный план французского главного командования, которому подчинялись английские силы, тотчас же вступил в действие.
Колийн в бытность его голландским премьер-министром, посетив меня в 1937 году, рассказывал об изумительной эффективности голландской системы затопления территории. По его словам, он мог, сидя за завтраком у меня в Чартуэлле, отдать телефонное распоряжение, по которому одним нажатием кнопки на пути захватчика была бы воздвигнута непроходимая водная преграда.
Но все это оказалось чепухой. При современных условиях мощь великой державы, направленная против малого государства, является подавляющей. Немцы прорвались почти повсеместно, наводя мосты через каналы или захватывая шлюзы и другие сооружения. В течение одного дня была захвачена вся внешняя линия голландской обороны. В то же самое время германская авиация начала использовать свою мощь против беззащитной страны. Тщетной была надежда голландцев на то, что правый фланг немецкой армии пройдет мимо них, как это было в прошлой войне.
Положение Бельгии требует более детального рассмотрения. Несколько сот тысяч британских и французских могил в Бельгии являются памятником прошлой войны. В период между двумя войнами Бельгия в своей политике не учитывала в должной степени уроки прошлого. Бельгийские руководители с тревогой наблюдали за внутренней слабостью Франции и нерешительным пацифизмом Англии. Они цеплялись за строгий нейтралитет. В годы, предшествовавшие новому вторжению, их отношения к двум могущественным противникам было, по крайней мере официально, совершенно беспристрастным. Следует сделать большую скидку на устрашающие проблемы, с которыми приходилось сталкиваться маленькому государству в таком бедственном положении, однако французское верховное командование в течение многих лет резко осуждало позицию, занятую бельгийским правительством.
Единственный шанс бельгийцев защитить свою границу от немецкого нападения заключался в тесном союзе с Францией и Англией. Линия канала Альберта и других водных рубежей очень подходила для обороны, и, если бы после объявления войны английская и французская армии при поддержке бельгийской армии были вовремя подтянуты к бельгийским границам, с этих позиций можно было бы подготовить и осуществить сильное наступление против Германии. Но бельгийское правительство полагало, что безопасность Бельгии можно обеспечить лишь путем соблюдения самого строгого нейтралитета, и их единственная надежда зиждилась на том, что немцы окажутся честными и будут уважать международные договоры.
Даже после вступления Англии и Франции в войну оказалось невозможным убедить их восстановить старый союз. Они заявили, что будут стоять насмерть, защищая свой нейтралитет, и поместили девять десятых своих сил на границе с Германией, но в то же время они категорически запретили англо-французским войскам вступать на территорию их страны и вести необходимую подготовку для их защиты или для организации контрударов. В течение зимы 1939 года мы могли осуществить силами английских войск, совместно с французской 1-й армией на их правом фланге, лишь строительство новых линий обороны и противотанкового рва по франко-бельгийской границе. Меня преследует мысль о том, не следовало ли на этом основании пересмотреть всю тактику плана «Д» и не было ли более разумным для нас укрепиться и драться на бельгийской границе и, опираясь на эти мощные укрепления, принять бельгийскую армию в случае отступления, чем делать рискованный и поспешный бросок вперед к реке Диль или к каналу Альберта.
Никто не сможет понять принятых в тот период решений, не осознав, каким огромным авторитетом пользовались французские военные руководители и насколько каждый французский офицер верил в то, что Франции принадлежит первенство в военном искусстве. Франция руководила военными действиями и несла на себе основное бремя тяжелых наземных боев с 1914 по 1918 год. Она потеряла 1 миллион 400 тысяч человек убитыми. Фош осуществлял верховное командование, и огромные английские и имперские армии в 60 или 70 дивизий были, равно как и американские войска, безоговорочно переданы под его командование. Теперь же английская экспедиционная армия насчитывала всего три или четыре сотни тысяч человек, растянувшихся от своих баз в Гавре по побережью, в направлении линии обороны, в то время как у французов было около 100 дивизий, или более 2 миллионов человек, которые фактически держали весь фронт, простиравшийся от Бельгии до Швейцарии. Вполне естественно поэтому, что мы должны были стать под их командование и соглашаться с их решениями. Ожидалось, что генерал Жорж с момента объявления войны примет на себя верховное командование французскими и английскими армиями, а генерал Гамелен, как полагали, займет консультативный пост во французском военном совете. Однако генерал Гамелен не желал уступить власть, которой он располагал в качестве генералиссимуса. Он хранил за собой верховное командование. Досадный спор из-за власти происходил между ним и генералом Жоржем в течение восьмимесячного затишья. По моему мнению, генерал Жорж никогда не имел возможности составить стратегический план на свою собственную ответственность.
Английский генеральный штаб и командование нашей действующей армии уже давно были обеспокоены наличием бреши между северной оконечностью линии Мажино и началом английского укрепленного фронта вдоль франко-бельгийской границы. Военный министр Хор-Белиша неоднократно указывал военному кабинету на это обстоятельство. Через военные инстанции делались представления. Однако, учитывая наш сравнительно небольшой вклад, кабинет и наши военные руководители, естественно, не считали возможным критиковать тех, чья армия по силе в десять раз превосходила нашу. Французы полагали, что Арденны были непроходимы для больших современных армий. Маршал Петэн заявил военной комиссии сената: «Этот сектор не опасен».
Довольно большие полевые работы были проведены вдоль Мааса, однако не предпринималось никакой попытки создать что-либо похожее на прочную линию дотов и противотанковых сооружений, подобных тем, которые были сделаны англичанами вдоль бельгийского сектора. Более того, французская 9-я армия генерала Корапа была укомплектована частями, которые были определенно ниже обычного французского уровня. Из девяти ее дивизий две были кавалерийскими дивизиями, частично механизированными, одна дивизия – переброшенная из укрепленного района, две (61-я и 53-я) принадлежали ко второй категории, две (22-я и 18-я) были несколько слабее боевых и лишь две являлись дивизиями постоянной регулярной армии. Итак, от Седана до Ирсона на Уазе на фронте в 50 миль не было постоянных укреплений, и там были расположены лишь две дивизии кадровых войск.
Естественные препятствия не мешали немцам проложить путь через Арденны. Наоборот, они полагали, что современные механические транспортные средства и широкая организация дорожного строительства превращают этот район, дотоле считавшийся непроходимым, в наиболее короткий, верный и легкий для проникновения во Францию и срыва всего французского плана контрнаступления. Соответственно этому германское командование сухопутных сил планировало свой стремительный натиск через Арденны для того, чтобы отсечь левую согнутую руку союзных северных армий в ее плечевом суставе.
По первому сигналу северные армии ринулись на спасение Бельгии и устремились вперед по всем дорогам под приветственные возгласы населения. Первая фаза плана «Д» была завершена к 12 мая. Французы держали левый берег Мааса до Гюи, а их подвижные силы за рекой откатывались назад под усиливающимся нажимом противника. Бронетанковые дивизии французской 1-й армии вышли на линию Гюи, Анню, Тирлемон. Бельгийские войска, потерявшие канал Альберта, отходили на линию реки Гёта и занимали назначенную им позицию от Антверпена до Лувена. Они продолжали удерживать Льеж и Намюр. Французская 7-я армия заняла острова Валхерен и Южный Бевеланд и вела бои с механизированными частями 18-й германской армии на линии Герентальс, Берген-оп-Зом. Продвижение французской 7-й армии было настолько стремительным, что она оторвалась от своего тыла.
Превосходство английской авиации, если не количественное, то качественное, стало уже очевидным. Таким образом, до ночи на 12-е не было никаких причин полагать, что операции развиваются плохо.
Однако в течение дня 13 мая штабу лорда Горта стало известно о масштабах германского удара на фронте французской 9-й армии. К ночи враг укрепился на западном берегу Мааса по обеим сторонам Динана и Седана. Французское командование все еще не было уверено, куда направлен главный удар немцев – через Люксембург против левого крыла линии Мажино или же через Маастрихт на Брюссель. На всем протяжении фронта (от Лувена, Намюра, Динана до Седана) шли интенсивные тяжелые бои, однако они проходили не так, как предполагал генерал Гамелен, поскольку у Динана французская 9-я армия не успела укрепиться до наступления противника.
14-го начали приходить дурные вести. Вначале все было неясно. В 7 часов вечера я зачитал кабинету полученное от Рейно сообщение, в котором говорилось, что немцы прорвались под Седаном, что французы не в состоянии противостоять комбинированным действиям танков и пикирующих бомбардировщиков и просят еще десять эскадрилий истребителей для того, чтобы восстановить линию обороны. В других сообщениях, полученных начальниками штабов, наряду с такими сведениями добавлялось, что оба генерала, Гамелен и Жорж, считают положение серьезным и что генерал Гамелен удивлен быстротой продвижения противника. Действительно, группа генерала Клейста с ее огромной массой как тяжелых, так и легких танков полностью рассеяла или уничтожила французские войска на передовой линии фронта и теперь могла продвигаться вперед со скоростью, ранее неизвестной на войне.
Почти во всех пунктах столкновения армий мощь и ярость немецкого наступления были непреодолимы. Немцы форсировали Маас в Динанском секторе силами двух танковых дивизий. Самое ожесточенное сражение разыгралось на севере – на фронте французской 1-й армии. 1-й и 2-й корпуса английских войск все еще удерживали позиции от Вавра до Лувена, где наша 3-я дивизия под командованием генерала Монтгомери вела жаркий бой. Дальше к северу бельгийские войска отходили на антверпенские оборонительные позиции. Французская 7-я армия на приморском фланге откатывалась назад еще быстрей, чем она туда продвигалась.
Все английские эскадрильи сражались непрерывно; их основные усилия были направлены против понтонных мостов в районе Седана. Несколько мостов было уничтожено, другие повреждены в результате отчаянных, самоотверженных налетов. Авиация, действовавшая на небольшой высоте, понесла жестокие потери от огня зенитной артиллерии. Только за один этот день мы в общем потеряли 67 машин, а так как наша авиация вела бой главным образом против зенитной артиллерии, было сбито всего 53 самолета противника. В ту ночь во Франции из 474 боевых самолетов английских военно-воздушных сил осталось всего 206 машин.
Примерно в половине восьмого утра 15 мая меня разбудили, сообщив о том, что Рейно вызывает меня к телефону. Аппарат был у моей постели. Рейно говорил по-английски и был явно подавлен.
«Мы потерпели поражение».
И так как я не сразу ответил, он повторил снова:
«Нас разбили; мы проиграли сражение».
Я сказал:
«Но ведь это не могло случиться так скоро?»
Он отвечал:
«Фронт прорван у Седана, они устремляются в прорыв в огромном количестве с танками и бронемашинами» – или что-то в этом роде.
Я сказал тогда:
«Опыт показывает, что наступление должно прекратиться через некоторое время».
Но французский премьер снова повторил фразу, с которой он начал и которая оказалась слишком справедливой:
«Мы разбиты; мы проиграли сражение».
Я сказал, что готов приехать к нему для переговоров.
В этот день французская 9-я армия Корапа находилась в состоянии полного развала, а ее остатки были поделены между французской 7-й армией генерала Жиро, который принял командование от Корапа на севере, и командованием французской 6-й армии, которая формировалась на юге. Во французской линии обороны действительно была пробита брешь шириной примерно 50 миль, и через нее вливались потоком огромные массы немецких танковых частей. К вечеру 15-го немецкие бронеавтомобили, как сообщали, достигли Льяра и Монкорне, причем последний находился в 60 милях от первоначальной линии фронта. Фронт французской 1-й армии к югу от Лималя также был прорван. Дальше к северу все атаки против англичан были отражены. Немецкое наступление и отход французских дивизий на их правом фланге заставили англичан обеспечить свой фланг, развернувшись на юг. Французская 7-я армия отступила на линию укреплений Антверпена к западу от Шельды. Ее части были выбиты с островов Валхерен и Южный Бевеланд.
В этот же день окончилось сражение в Голландии. Ввиду того, что голландское верховное командование в 11 часов утра дало приказ «прекратить огонь», удалось эвакуировать лишь очень незначительную часть голландской армии.
16 мая головные части немцев стояли на линии Ла-Капель, Вервен, Марль, Лаон, а авангарды немецкого 14-го корпуса находились у Монкорне и Невшатель-сюр-Эн. Падение Лаона подтвердило, что враг проник более чем на 60 миль в глубь нашей территории от границы вблизи Седана. В связи с этой угрозой и под непрестанно усиливающимся нажимом на их собственном фронте французская 1-я армия и английские экспедиционные силы получили приказ тремя этапами отойти к Шельде. Несмотря на то, что ни одна из этих деталей не была известна даже военному министерству и что о происходящем нельзя было составить ясного представления, серьезность кризиса была очевидной.
Около 3 часов пополудни я вылетел в Париж на «фламинго» – одном из трех правительственных пассажирских самолетов. Меня сопровождали заместитель начальника имперского генерального штаба генерал Дилл и генерал Исмей. Встречавшие нас офицеры сообщили Исмею, что немцев ждут в Париже не позже чем через несколько дней. Получив в нашем посольстве информацию о создавшемся положении, я поехал на Кэ д'Орсэ, куда прибыл в 5 часов 30 минут. Меня провели в одну из прекрасных комнат министерства. Там находились Рейно, министр национальной обороны Даладье и генерал Гамелен. Все стояли – и так остались стоять. Глубокое уныние было на всех лицах. Перед Гамеленом на ученическом мольберте была карта примерно в два квадратных ярда, на которой черной чернильной чертой была изображена линия союзного фронта. Эта линия показывала небольшой, но зловещий выступ у Седана.
Главнокомандующий коротко объяснил, что произошло.
Немцы прорвали фронт к северу и к югу от Седана на протяжении 50 или 60 миль. Французская армия, стоявшая перед ними, частью уничтожена, частью рассеяна. Немцы яростно наступают силами бронетанковых частей, причем продвигаются с неслыханной скоростью в направлении Амьена и Арраса, с очевидным намерением выйти к побережью у Абвиля или неподалеку от него. В этом случае они могут пойти на Париж. За танковыми частями двигаются восемь или десять немецких дивизий, все моторизованные, обеспечив себя с обоих флангов по мере продвижения против двух разъединенных французских армий. Генерал говорил около пяти минут, и никто не прервал его ни одним словом. Когда он закончил, наступило продолжительное молчание. Затем я спросил:
«Где стратегический резерв?»
И, переходя на французский, на котором я говорю во всех отношениях посредственно, повторил:
«Где подвижной резерв?»
Генерал Гамелен повернулся ко мне и, покачав головой и пожав плечами, сказал:
«Его нет».
Наступила вторая продолжительная пауза. В саду министерства поднимались клубы дыма от костров, и я видел из окна, как почтенные чиновники на тачках подвозили к кострам архивы. Таким образом, эвакуация Парижа уже подготавливалась.
Присутствовавшие в комнате лица обменивались между собой важными соображениями; Рейно впоследствии опубликовал подробный отчет об этом обмене мнениями. Меня представили как настаивавшего на том, чтобы не отводить северные армии, а, наоборот, контратаковать ими. Я действительно так думал. И я, и находившиеся со мной английские офицеры были поражены явным убеждением французского главнокомандующего и ведущих министров в том, что все потеряно, и все то, что я говорил, являлось моим категорическим оспариванием этого мнения. Однако нет никакого сомнения в том, что они были абсолютно правы и что совершенно необходимо было как можно скорее отходить на юг. Вскоре это стало ясным для всех.
Снова заговорил генерал Гамелен. Он стал рассуждать о том, следует ли сейчас собирать силы, чтобы ударить по флангам этих прорвавшихся частей противника, по «клину», как мы стали позднее называть такие прорывы. Восемь или девять дивизий отводились с пассивных участков фронта, с линии Мажино; имелось две или три бронетанковые дивизии, которые не были заняты в сражении; еще восемь или девять дивизий находились на пути из Африки и должны были прибыть в зону боев в течение двух или трех недель. Генерал Жиро был назначен командующим французской армией к северу от прорыва. Немцам предстояло теперь продвигаться вперед по коридору между двумя фронтами, на которых можно было вести бои, аналогичные боям 1917 и 1918 годов. Возможно, немцы не смогут удержать коридор, испытывая необходимость непрестанно усиливать оборону обоих флангов и в то же самое время питать свою танковую армию вторжения. Гамелен как будто говорил что-то в этом роде, и все это было совершенно разумным.
Однако я чувствовал, что сказанное не убедило эту небольшую, но пока еще влиятельную и ответственную группу. Я спросил генерала Гамелена, когда и где он предполагает атаковать фланги «клина».
Он сказал в ответ:
«Мы слабее в численности, слабее в снаряжении, слабее в методах».
И безнадежно пожал плечами. Никто не приводил никаких доводов, в них не было необходимости. А где же все-таки были мы, англичане, если вспомнить нашу ничтожную долю – десять дивизий после восьми месяцев войны и даже без единой современной танковой дивизии на фронте?
Это была моя последняя встреча с генералом Гамеленом.
Главным тезисом высказываний генерала Гамелена, а также всех последующих заявлений французского главного командования были настойчивые утверждения об их слабости в воздухе и горячие просьбы о присылке большего числа эскадрилий английских военно-воздушных сил, бомбардировочных и истребительных, но главным образом последних. Этим мольбам об истребителях суждено было повторяться на всех дальнейших совещаниях до самого падения Франции. Излагая свою просьбу, генерал Гамелен говорил, что истребители нужны не только для прикрытия французской армии, но и для того, чтобы остановить немецкие танки.
На это я сказал:
«Нет. Останавливать танки – дело артиллерии. Задачей истребителей является очищать небо над полем битвы».
Для нас было жизненно важно, чтобы наша островная истребительная авиация ни в коем случае не была снята с Британских островов. Наше существование зависело от этого. Тем не менее надо было отдать все до предела. Утром, до моего отъезда в Париж, кабинет дал мне полномочия отправить еще четыре эскадрильи истребителей во Францию. Обсудив этот вопрос с Диллом по возвращении в посольство, я решил просить санкции на отправку еще шести эскадрилий.
Ответ пришел около 11 часов 30 минут вечера. Кабинет сказал: «Да». Я немедленно отправился с Исмеем на квартиру Рейно и сообщил ему благоприятные новости. Десять эскадрилий истребителей!
Глава 3
Битва за Францию. Вейган. Вторая неделя (17–24 мая)
Кризис битвы обострялся с каждым часом. По просьбе генерала Жоржа английская армия удлинила свой оборонительный фронт, заняв населенные пункты на всем протяжении линии от Дуэ до Перонна, пытаясь таким образом прикрыть Аррас, который являлся центром коммуникаций, жизненно важных для отхода на юг.
В этот день, 17 мая, немцы вступили в Брюссель. На следующий день они достигли Камбре, прошли Сен-Кантен и выбили наши малочисленные части из Перонна. Французская 7-я, бельгийская, английская и французская 1-я армии продолжали отходить к Шельде.
В полночь на 19 мая штаб генерала Горта посетил генерал Бийот. Ни личность этого французского генерала, ни его предложения в том виде, как они были сделаны, не внушили доверия его союзникам. С этого момента английский главнокомандующий начал задумываться о возможности отхода к побережью.
Читать бесплатно другие книги:
