Спецслужбы России за 1000 лет Линдер Иосиф

Глава 13

Политическая каша

…И если на левой стороне был теоретический утопизм, то на правой было самое прозаическое предательство. Это, к сожалению, есть совершенно неоспоримый факт.

И. Л. Солоневич

За несколько месяцев до Февральской революции большинство подданных Российской империи не могло себе представить, какие события произойдут в стране в 1917 г. Не только для обывателей, но и для подавляющего числа представителей властных структур и оппозиции смена политического строя стала неожиданностью. В. И. Ленин еще в январе 1917 г. говорил в Цюрихе, что «партийцы-старики», быть может, до грядущей революции не доживут. На другой день после отречения императора А. М. Горький и Н. С. Чхеидзе говорили послу Франции М. Палеологу, что революция оказалась «совершенно внезапной». По нашему мнению, неожиданность Февральской революции заключалась не в самом факте ее свершения, а в том, за какой короткий период она произошла. Чтобы лучше понять причины того, каким образом династия Романовых с ее 300-летней историей потеряла власть в течение нескольких дней, нам придется возвратиться в 1914 г.

В приведенном ранее циркуляре Департамента полиции «О деятельности политических партий в России и о мерах борьбы с этими партиями», изданном в сентябре 1914 г., четко указывалось, что в ходе войны революционная деятельность будет продолжаться. Бывший министр внутренних дел П. Н. Дурново ровно за три года до Февральской революции пророчески предупреждал Николая II о вероятных военных поражениях, которые обусловливались ненужностью войны для России и ее неподготовленностью к очередному военному конфликту за чуждые интересы. Дурново полагал, что все неудачи в войне будут приписаны правительству, против него начнется яростная кампания в законодательных учреждениях и в результате – неизбежный социальный взрыв, революция. Как император отреагировал на предостережение Дурново? Реально – никак!

Более того, Николай II как будто забыл или хотел забыть о событиях 1905 г. Мы уже упоминали о его беседе с А. В. Герасимовым, когда государь спрашивал последнего о том, кто победит – правительство или революция. А в 1907 г. в ответ на сообщение П. А. Столыпина о подавлении революции самодержец заявил: «Я не понимаю, о какой революции вы говорите. У нас, правда, были беспорядки, но это не революция… Да и беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если бы у власти стояли люди более энергичные и смелые»[699]. Заключительную фразу Николаю II следовало бы в первую очередь адресовать самому себе. Г. Е. Распутин, который был прекрасным психологом, говорил, что у царя «внутри недостает». А. А. Блок оставил следующую характеристику: «Император Николай II, упрямый, но безвольный, нервный, но притупившийся ко всему, изверившийся в людях, задерганный и осторожный на словах, был уже „сам себе не хозяин“. Он перестал понимать положение и не делал отчетливо ни одного шага, совершенно отдаваясь в руки тех, кого сам поставил у власти»[700]. Личные качества самодержца стали первой причиной, обусловившей падение династии Романовых.

Вторая причина революции была социальной. Известный писатель-публицист И. Л. Солоневич писал, что предреволюционная Россия находилась в социальном тупике. Новые общественные силы: «энергичные, талантливые, крепкие, хозяйственные», пробивались к власти, но на их пути стоял старый правящий слой, который имел все признаки вырождения, в том числе и физического. Генерал свиты, начальник канцелярии Министерства двора и уделов А. А. Мосолов вспоминал: «Ближайшая свита не могла быть полезной императору ни мыслями, ни сведениями относительно внутренней жизни страны. <…> Бюрократия, включая министров, представляет одну из преград, отделяющих государя от народа. Бюрократия – каста, имеющая свои собственные интересы, далеко не всегда совпадающие с интересами страны и ее государя»[701]. Большинство исследователей (и мы в том числе) согласны с этим.

Начиная с августа 1914 г. социально-политическая обстановка в России постепенно ухудшалась. Это было связано с рядом объективных факторов: поражениями на фронте, потерей территорий, инфляцией, снижением уровня промышленного и сельскохозяйственного производства и др. В политической сфере в конце 1916 г. происходили следующие события. На ноябрьской сессии Государственной думы даже представители правых партий резко критиковали правительство. Лидер кадетов П. Н. Милюков процитировал сообщение из немецкой прессы, в котором говорилось, что назначение Б. В. Штюрмера премьером – победа «немецкой партии», возглавляемой императрицей. К Милюкову присоединились многие депутаты, считавшие правительство Штюрмера неспособным вести войну и склонным заключить сепаратный мир с Германией. Царь пожертвовал Штюрмером – больше в угоду союзникам, обеспокоенным возможным выходом России из войны (ее выход позволил бы Германии сосредоточить основные силы на Западном фронте).

Однако у власти продолжали оставаться бездарные личности, называемые придворной камарильей. В ночь на 17 декабря князь Ф. Ф. Юсупов и В. М. Пуришкевич при содействии великого князя Дмитрия Павловича организовали убийство Г. Е. Распутина. По официальной версии, они исполнили свой священный долг – избавить императора и императрицу от влияния «темных сил». Мы предполагаем, что смерть Распутина могла стать следствием его усилий по организации фиктивной революции и последующего выхода России из войны.

По некоторым сведениям, осенью 1916 г. у Распутина собрались управляющий МВД А. Д. Протопопов[702], начальник Петроградского гарнизона С. С. Хабалов, начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев и комендант Петропавловской крепости генерал В. Н. Никитин. Прибывшему с Протопоповым генералу П. Г. Курлову старец в доверии отказал. Протопопов заявил, что Николай II якобы поручил ему устроить восстание в столице. По плану МВД предполагалось спровоцировать антиправительственные выступления, а затем подавить их с помощью армии, полиции, вооруженной пулеметами, и специального отряда добровольцев. После этого император должен будет пойти на сепаратный мир с Германией ввиду угрозы революции, что позволит ему в какой-то степени сохранить «политическое лицо». Как сообщают некоторые источники, один из агентов В. М. Пуришкевича записал этот разговор и сообщил о нем своему патрону.

Смерть Распутина не послужила императору предостережением. Премьер-министр А. Ф. Трепов (сын Ф. Ф. Трепова и брат Д. Ф. Трепова, занимавших не последнее место в истории полицейских служб) был в конце декабря уволен, а на его место назначен князь Н. Д. Голицын. Последний просил императора отменить назначение ввиду преклонных лет, слабого здоровья и отсутствия опыта, но Николай II не желал ничего слушать. Власть Протопопова в качестве министра внутренних дел была безраздельной. Поскольку после ликвидации Распутина политика правительства не изменилась, многие высокопоставленные лица считали, что осталось только одно средство спасти монархию – устранить самого монарха.

Как следует из многих опубликованных мемуаров, к отстранению Николая II от власти в числе прочего привело несколько «дворцовых заговоров», организованных представителями земельной аристократии, финансово-промышленных и военных кругов. Земельная (не служилая!) аристократия не хотела терять своих привилегий и связывала сохранение собственного благополучия с крайним консерватором – великим князем Николаем Николаевичем. А. А. Мосолов сообщает: «Думали, что переворот приведет к диктатуре Николая Николаевича, а при успешном переломе в военных действиях – и к его восшествию на престол»[703]. Мельгунов писал: «Речь шла уже о заговоре в стиле дворцовых переворотов XVIII столетия, при которых не исключалась возможность и цареубийства»[704].

Российский финансово-промышленный капитал также преследовал свои цели, реализация которых тормозилась династией. Политический лидер этой группы А. И. Гучков впоследствии показал Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, что план заключался в том, чтобы «…захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые <…> в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство, затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавляют собою правительство»[705]. По некоторым данным, к заговору примыкали Н. И. Некрасов, М. И. Терещенко и генералы Л. Г. Корнилов и А. М. Крымов. Следует отметить, что в Департаменте полиции и в Петроградском охранном отделении определенная информация о деятельности Гучкова и его сторонников имелась, но никаких репрессивных или хотя бы профилактических мер по отношению к заговорщикам предпринято не было.

Главой «военного заговора» (по нашему мнению – сговора генералов) являлся начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев. По одной из версий, он видел себя в будущем Верховным главнокомандующим при малолетнем императоре Алексее и регенте Николае Николаевиче. Военная верхушка, поддерживавшая Алексеева, справедливо опасалась за свое будущее после стольких военных неудач. В мемуарах М. Палеолога рассказывается, что великие князья и просто князья, представители финансовой, земельной и военной аристократии на своих приемах открыто говорили о свержении императора и о том, что они уже ведут пропаганду в частях гвардии. Петроградское охранное отделение указывало, что отпуск офицеров гвардейской кавалерии осуществляется по определенному плану. Агитация велась даже среди сотрудников охранных структур государя, в том числе среди личного состава Конвоя Николая II. Представители правящей элиты, участвовавшие в заговорах, не отдавали себе отчета в том, что могут стать жертвой своих собственных действий.

А. Блок впоследствии писал: «Единственным живым органом, который учитывал политическое положение и понимал, насколько опасна для расстроенного правительства организованная общественность, которая, в лице прогрессивного блока, военно-промышленных комитетов и др. общественных организаций, давно могла с гораздо большим успехом действовать в направлении обороны страны, был Департамент полиции. Доклады охранного отделения в 1916 году дают лучшую характеристику общественных настроений, они исполнены тревоги, но их громкого голоса умирающая власть уже услышать не могла»[706].

В секретном докладе Петроградского охранного отделения от 5 января говорилось: «Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Циркулируют в обществе самые дикие слухи – как о намерениях правительственной власти, в смысле принятия различного рода реакционных мер, так равно и о предположениях враждебных этой власти групп и слоев населения, в смысле возможных и вероятных революционных начинаний и эксцессов. Все ждут каких-то исключительных событий и выступлений, как с той, так и с другой стороны. Одинаково серьезно и с тревогой ожидают как разных революционных вспышек, так равно и несомненного якобы в ближайшем будущем „дворцового переворота“»[707].

Далее в докладе сообщалось, что ситуация напоминает канун 1905 г.: «Как и тогда, все началось с бесконечных и бесчисленных съездов и совещаний общественных организаций, выносивших резолюции резкие по существу, но, несомненно, в весьма малой и слабой степени выражавшие истинные размеры недовольства широких народных масс населения страны. <…> Весьма вероятно, что начнутся студенческие беспорядки, к которым примкнут и рабочие, что все это увенчается попытками к совершению террористических актов, хотя бы в отношении нового министра народного просвещения или министра внутренних дел как главного, по указаниям, виновника всех зол и бедствий, испытываемых страною. <…> Либеральная буржуазия верит, что в связи с наступлением перечисленных выше ужасных и неизбежных событий правительственная власть должна будет пойти на уступки и передать всю полноту своих функций в руки кадет, в лице лидируемого ими прогрессивного блока, и тогда на Руси „все образуется“. Левые же упорно утверждают, что наша власть зарвалась, на уступки ни в коем случае не пойдет и, не оценивая в должной мере создавшейся обстановки, логически должна привести страну к неизбежным переживаниям стихийной и даже анархической революции, когда уже не будет ни времени, ни места, ни оснований для осуществления кадетских вожделений и когда, по их убеждениям, и создастся почва для „превращения России в свободное от царизма государство, построенное на новых социальных основах“»[708].

В докладе Охранного отделения от 19 января говорится: «Отсрочка Думы продолжает быть центром всех суждений. <…> Рост дороговизны и повторные неудачи правительственных мероприятий по борьбе с исчезновением продуктов вызвали еще перед Рождеством резкую волну недовольства. <…> Население открыто (на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах) критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия. <…> Озлобленное дороговизной и продовольственной разрухой большинство обывателей… питается злостными сплетнями. <…> Неспособные к органической работе и переполнившие Государственную думу политиканы… способствуют своими речами разрухе тыла. <…> Их пропаганда, не остановленная правительством в самом начале, упала на почву усталости от войны; действительно возможно, что роспуск Государственной думы послужит сигналом для вспышки революционного брожения и приведет к тому, что правительству придется бороться не с ничтожной кучкой оторванных от большинства населения членов Думы, а со всей Россией. <…> Резюмируя эти колеблющиеся настроения в нескольких словах, можно сказать, что ожидаемый массами в феврале месяце роспуск Государственной думы не обязательно вызовет, но легко может вызвать всеобщую забастовку, которая объединит в себе всевозможные политические направления и которая, начавшись под флагом популярной сейчас „борьбы за Думу“, окончится требованием окончания войны, всеобщей амнистии, всех свобод и проч. <…>

В действующей армии, согласно повторным и все усиливающимся слухам, террор широко развит в применении к нелюбимым начальникам, как солдатам, так и офицерам. <…> Поэтому слухи о том, что за убийством Распутина – этой „первой ласточки“ террора – начнутся другие „акты“, – заслуживают самого глубокого внимания. <…> Нет в Петрограде в настоящее время семьи так называемого „интеллигентного обывателя“, где „шепотком“ не говорилось бы о том, что „скоро, наверное, прикончат того или иного из представителей правящей власти“ и что „теперь такому-то безусловно несдобровать“. Характерный показатель, что озлобленное настроение пострадавшего от дороговизны обывателя требует кровавых гекатомб из трупов министров, генералов. <…> В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой, открыто и свободно раздаются речи опасного характера, затрагивающие даже священную особу государя императора. <…>

Общий вывод из всего изложенного: <…> если рабочие массы пришли к сознанию необходимости и осуществимости всеобщей забастовки и последующей революции, а круги интеллигенции – к вере в спасительность политических убийств и террора, то это указывает на „жажду общества найти выход из создавшегося политически ненормального положения“, которое с каждым днем становится все ненормальнее и напряженнее»[709].

Секретный доклад Охранного отделения правительству о положении в столице от 26 января заканчивается выводом: «Что будет и как все это произойдет, судить сейчас трудно, но, во всяком случае, воинствующая оппозиционная общественность, безусловно, не ошибается в одном: события чрезвычайной важности и чреватые исключительными последствиями для русской государственности „не за горами“»[710]. В этот день произошло событие, которое мы считаем сигналом к началу Февральской революции. Рабочая группа Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК) под руководством меньшевика-оборонца К. Л. Гвоздева выпустила антиправительственную прокламацию. Она предназначалась для обсуждения в рабочих коллективах по поводу демонстрации, приуроченной к открытию 14 (27) февраля 1917 г. 12-дневной сессии Государственной думы.

В прокламации говорилось: «Режим самовластия душит страну. Политика самодержавия увеличивает и без того тяжкие бедствия войны, которые обрушиваются всей тяжестью на неимущие классы. И без того бесчисленные жертвы войны во много раз умножаются своекорыстием правительства. Создавши тяжкий продовольственный кризис, правительство упорно и ежедневно толкает страну к голоду и полному разорению. Пользуясь военным временем, оно закрепощает рабочий класс, приковывая рабочих к заводу, превращая их в заводских крепостных. <…>

Раб[очему] классу и демократии нельзя больше ждать. Каждый пропущенный день опасен. Решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация страны является теперь задачей, требующей неотложного разрешения, вопросом существования раб[очего] класса и демократии. Исходя из всего вышесказанного и считая, что нынешнее столкновение буржуазного общества с властью создает момент особенно благоприятный для активного вмешательства раб[очего] класса, что столкновение Думы с правительством может быть использовано народным движением в интересах решительного удара по самодержавию, мы – рабочие <…> постановляем:

Немедленно приступить к сплочению и организации своих сил; избрать заводской комитет; сговориться с товарищами других фабрик и заводов, на ряде собраний выяснить всем товарищам исключительную важность момента; сообщить о своих решениях на др[угие] заводы. <…>

Глубокий кризис, охвативший страну, уже не может быть разрешен, как мечтают имущие классы, организацией власти, ответственной перед Думой. Правительство, ответственное только перед Думой, уже неспособно остановить разруху в стране. Только правительство, организованное самим народом, опирающееся на народные организации, которые возникнут в борьбе, способно вывести страну из тупика. <…> Создание Временного правительства – лозунг, который должен объединить всю демократию. <…>

Ужасное положение в стране взывает к демократии, к рабочему классу. Нельзя молчать. Упущение теперешнего момента – момента небывалого напряженного столкновения общественной России с официальной – несет великие, непоправимые бедствия, и прежде всего рабочему классу. Момент, страшный по своей ответственности, небывалый в истории России, определяющий ее жизнь на долгие годы.

В своем движении рабочий класс должен использовать существующую Государственную думу, какой бы она ни была, пользуясь ее сравнительной свободой слова и направляя свои требования к этому центру.

В своем движении рабочий класс должен организовывать себя во что бы то ни стало; всюду по заводам образуя свои комитеты, которые могли бы объединиться в общегородскую организацию, способную авторитетно, от имени всех рабочих Петрограда, сказать свое слово. Каждый митинг должен заканчиваться выбором организации, за которую должен крепко стоять весь завод…»[711].

Таким образом, прокламация открыто призывала к формированию Временного правительства, ответственного не перед монархом или Государственной думой, а непосредственно перед народом. В условиях военного времени это можно и должно было расценивать как призыв к свержению самодержавия, выражаясь современным юридическим языком, – призыв к насильственному изменению конституционного строя.

27 января 12 из 15 членов Рабочей группы ЦВПК были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость. Следует пояснить, что группа изначально создавалась для оказания помощи оборонной промышленности. Но, как впоследствии показал один из ее членов Обросимов, она «…на самом деле преследует революционные цели вплоть до вооруженного восстания и свержения власти, для чего и пошла в Комитет»[712].

В начале февраля 1917 г. был создан Петроградский военный округ под командованием генерал-лейтенанта С. С. Хабалова. Вот как рассказывал об этом член Военного совета генерал П. А. Фролов: «В одном из заседаний Военного совета в конце января или начале февраля в совет был внесен доклад по Главному управлению Генерального штаба по отделу об устройстве и службе войск о выделении из района армий Северного фронта Петроградского военного округа и о подчинении командующего войсками военному министру. По чьему желанию это было сделано, я не знаю, но внесено было неожиданно по приказанию генерала Беляева и в экстренном порядке. Мотивировалось это особыми условиями, в которых находится Петроград с его окрестностями. При обсуждении в Военном совете этого проекта последний подвергся существенному изменению, в смысле изъятия его из подчинения военному министру. <…> Генерал Беляев согласился на сделанные изменения. Меня очень поразило это желание в проекте подчинять командующего войсками военному министру, несмотря на широкие полномочия, которые проект представлял командующему войсками по сравнению с командующими войсками внутренних округов, каковые по закону по отношению к военному министру не ставятся в подчинение. Я лично объяснил себе предоставление таких больших полномочий командующему войсками целью более успешной борьбы с рабочими волнениями»[713].

В разгар зимы 1917 г. в связи с погодными условиями начались перебои на железнодорожном транспорте. Вследствие этого в Петрограде возник временный продовольственный кризис. 31 января, 1, 3 и 4 февраля Глобачев докладывал правительству о забастовках и стачках на предприятиях города. 5 февраля Охранное отделение представило доклад «О положении продовольственного дела в столице». В нем говорится: «С каждым днем продовольственный вопрос становится острее, заставляет обывателя ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями»[714]. Итогом нового повышения цен и исчезновения из торговли предметов первой необходимости явился очередной взрыв недовольства, охвативший даже консервативные слои чиновничества.

После ареста Рабочей группы ЦВПК Николай II поручил бывшему министру внутренних дел Н. А. Маклакову подготовить проект манифеста о роспуске Государственной думы. Проекты были заготовлены и подписаны императором без указания даты, которую премьер-министр мог вставить позднее. Арест Рабочей группы и строжайшие предостережения генерала С. С. Хабалова о недопустимости беспорядков несколько снизили уровень политического противостояния. Демонстрация в поддержку Государственной думы у Таврического дворца 14 февраля не состоялась. Тем не менее 80 000 рабочих Петрограда в этот день бастовали и провели мирную манифестацию в центре. 18 февраля началась забастовка на Путиловском заводе, к которой постепенно присоединялись рабочие других заводов столицы.

На 20 и 21 февраля Николай II вызвал к себе некоторых министров во главе с премьером Голицыным для обсуждения политических вопросов. В конце совещания он заявил, что собирается явиться в Думу и объявить о даровании ответственного министерства (правительства), но уже вечером позвонил Голицыну и сообщил, что уезжает в Ставку. На вопрос об ответственном министерстве он ответил, что изменил свое решение. Таким образом, государь не только не предпринял никаких политических шагов, но и покинул Петроград накануне назначенных на 23 февраля по призыву Русского бюро ЦК и Петроградского комитета РСДРП антивоенных стачек и митингов, посвященных Международному дню работниц. Известный философ Г. М. Катков, исследовавший причины революции, пишет: «Из имеющихся источников неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного главнокомандующего. Баронесса Буксгевден, в то время фрейлина императрицы, в своих мемуарах совершенно определенно говорит, что государь выехал по телеграфной просьбе генерала Алексеева, не зная, в чем именно заключается спешное дело, требующее его присутствия. Это обстоятельство обретает известное значение в связи с показанием Гучкова Муравьевской комиссии, что дворцовый переворот намечался на март и что для осуществления его предполагалось захватить императорский поезд по дороге между Петроградом и Могилевом. Была ли просьба Алексеева (он мог и не знать, что эта просьба передана царю) частью подготовки к перевороту? Во всяком случае, в этот момент никаких особо важных решений в Ставке как будто не принимали, и, судя по письмам Николая II жене, он надеялся скоро закончить текущие дела и вернуться в Петроград <…> в свете последующих событий отъезд императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим величайшие последствия»[715].

23 февраля (8 марта) начались забастовки на текстильных предприятиях Выборгской стороны: Невской ниточной мануфактуре и Сампсониевской бумагопрядильне. К работницам присоединились рабочие заводов «Новый Лесснер», «Русский Рено», «Людвиг Нобель», «Эриксон» и др. Забастовали почти все предприятия этого района столицы. Особую роль сыграло то обстоятельство, что большинство предприятий размещалось вдоль набережных Невы и Большой Невки. Стачки распространились на другие районы города: они состоялись на Франко-Русском и Петроградском вагоностроительном заводах, на Нарвской площади прошел митинг рабочих Путиловского завода. Всего в забастовках участвовало более 75 000 рабочих. Четверть забастовщиков вышла на улицы под лозунгами «Хлеба!» и «Долой войну!». Подверглись нападениям и грабежу часовой магазин Лихаевского, булочная Филиппова. По сообщениям полиции, в Петрограде распространились слухи «о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба», что вызвало «…усиленную закупку публикой хлеба, очевидно в запас, почему части населения хлеба не хватило»[716].

Власти реагировали на беспорядки очень нерешительно, первые воинские подразделения были вызваны после полудня. Им поставили задачу охранять правительственные здания и противодействовать движению демонстрантов. На Невском проспекте к 16 часам выставили полицейские заслоны, но их усилий было явно недостаточно. На помощь полиции вызвали казаков, но формально они не подчинялись полиции и вели себя пассивно. Охранное отделение докладывало, что вызванные на помощь полиции войска не оказывают устрашающего воздействия на участников уличных беспорядков. Правительство, городские власти и генерал С. С. Хабалов не отнеслись к обострению ситуации со всей серьезностью, были склонны рассматривать вспыхнувшие в столице волнения как «голодный бунт». А тем временем революционные партии, ободренные размахом забастовочного движения, готовились к продолжению агитации на следующий день. На совместном заседании Центрального, Петроградского и Выборгского комитетов РСДРП было решено усилить агитацию среди солдат, призвать рабочих к продолжению забастовок, провести демонстрацию и митинг на Невском проспекте. 24 февраля (9 марта) большинство собравшихся рабочих решили к работе не приступать; на предприятиях Василеостровского, Выборгского, Нарвского, Петроградского и четырех центральных районов бастовали свыше 200 000 человек. Состоялись демонстрации на Невском проспекте, у Казанского собора, на Знаменской площади; демонстрации и митинги становились основной формой выражения протеста. 23–24 февраля проявились наиболее характерные черты Февральской революции – стихийность и массовость. Стихийность движения усредняла политический уровень участников выступлений, нивелировала различия между политическими платформами различных партий. Массовость затрудняла деятельность политических партий по организации выступлений.

В этих условиях у правительственных сил имелись возможности принять энергичные меры к наведению порядка на улицах, но они не были предприняты. Полицейские кордоны в 10–20 человек противостоять многотысячным толпам не могли. Казаки были настроены по большей части нейтрально и даже дружелюбно по отношению к демонстрантам. Вызванные на помощь полиции войска приказа на применение оружия не получили.

24 февраля члены Русского бюро ЦК РСДРП П. А. Залуцкий, В. М. Молотов и А. Г. Шляпников провели совещание, на котором приняли решение призвать рабочих к всеобщей забастовке и привлечь на свою сторону солдат. На заседании Петроградского и Выборгского районного комитетов РСДРП было решено попытаться перевести забастовки во всеобщую политическую стачку.

25 февраля (10 марта) в стачке приняли участие свыше 300 000 человек (около 80 процентов рабочих Петрограда).

Многочисленные демонстрации и митинги проходили во всех районах города, на некоторых предприятиях создавались стачечные комитеты. Начались столкновения демонстрантов с полицией, к вечеру большая часть полицейских участков на Выборгской стороне была разгромлена. При разгоне митинга у памятника Александру II казаками был убит пристав Александро-Невской части А. Крылов. Об этом событии немедленно стало известно во всем городе, демонстранты кричали: «Казаки за нас!» Но и после этого войска не получили приказа применять огнестрельное оружие против забастовщиков. Ни правительство, ни городские власти, ни военное командование не передавали никакой информации в Ставку. Только в 17 часов 40 минут командующий Петроградским военным округом генерал С. С. Хабалов направил генералу М. В. Алексееву телеграмму № 2813-486:

«23 и 24 февраля вследствие недостатка хлеба на многих заводах возникла забастовка.

24 февраля бастовало около 200 тысяч рабочих, которые насильственно снимали работавших. Движение трамвая рабочими было прекращено. В середине дня 23 и 24 февраля часть рабочих прорвалась к Невскому, откуда была разогнана. Насильственные действия выразились разбитием стекол в нескольких лавках и трамваях. Оружие войсками не употреблялось, четыре чина полиции получили неопасные поранения. Сегодня, 25 февраля, попытки рабочих проникнуть на Невский успешно парализуются, прорвавшаяся часть разгоняется казаками, утром полицмейстеру Выборгского района сломали руку и нанесли в голову рану тупым орудием. Около трех часов дня на Знаменской площади убит при рассеянии толпы пристав Крылов. Толпа рассеяна. В подавлении беспорядков, кроме петроградского гарнизона, принимают участие пять эскадронов 9-го запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня лейб-гвардии Сводно-казачьего полка из Павловска, и вызвано в Петроград пять эскадронов гвардейского запасного кавалерийского полка»[717].

Вечером 25 февраля Хабалов получил из Ставки приказ Николая II: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией»[718]. Войскам, с массой оговорок, было приказано в случае неповиновения демонстрантов применять оружие. Население оповещалось об этом в расклеенных по городу объявлениях. Наиболее решительно действовали сотрудники Петроградского охранного отделения. В ночь на 26 февраля ими арестованы свыше ста активистов революционных партий, в том числе пять членов Петроградского комитета и Русского бюро ЦК РСДРП. Но плана подавления митингов и забастовок у сторонников правительства не имелось, в столице не был создан единый центр управления. Градоначальник генерал-майор А. П. Балк действовал сам по себе; Охранное отделение, полиция и жандармерия не вполне адекватно ситуации взаимодействовали с войсками. Предложения по введению осадного положения Хабалов отклонил.

На тот момент войска Петроградского гарнизона оставляли желать лучшего. Формально в нем преобладали гвардейские полки, но что они собой представляли? С началом войны лейб-гвардия выступила на фронт и к 1917 г. в боях понесла тяжелейшие потери. Многие кадровые гвардейские офицеры, ходившие в атаку в полный рост впереди солдатских цепей, были убиты. В городе остались запасные (учебные) батальоны гвардейских полков, скомплектованные из новобранцев и не имевшие ни прежней выучки, ни гвардейской спайки. Не было соответствующего контроля со стороны политической полиции, поскольку полицейский надзор за настроениями в армии император запретил. Намерения Протопопова восстановить секретную агентуру в войсках не были реализованы. Численность запасных батальонов превышала штаты полков, дравшихся на фронте; в некоторых ротах служило по 1500 человек, но при этом число офицеров в запасных батальонах было установлено согласно обычным штатам.

И. Л. Солоневич, проходивший службу в 1916 г. в запасном батальоне Кексгольмского полка, впоследствии писал: «Это был маршевый батальон, в составе что-то около трех тысяч человек. Из них – очень небольшой процент сравнительной молодежи, остальные – белобилетники, ратники ополчения второго разряда, выписанные после ранения из госпиталей, – последние людские резервы России, резервы, которые командование мобилизовало совершенно бессмысленно. Особое совещание по обороне не раз протестовало против этих последних мобилизаций: в стране давно уже не хватало рабочих рук, а вооружения не хватало и для существующей армии. Обстановка, в которой жили эти три тысячи, была, я бы сказал, нарочито убийственной: казармы были переполнены – нары в три этажа. Делать было совершенно нечего: ни на Сенатской площади, ни даже на Конно-Гвардейском бульваре военного обучения производить было нельзя. Людей кормили на убой – такого борща, как в Кексгольмском полку, я, кажется, никогда больше не едал. Национальный состав был очень пестрым – очень значительная часть батальона состояла из того этнографически неопределенного элемента, который в просторечии назывался „чухной“. Настроение этой массы никак не было революционным – но оно было подавленным и раздраженным. Фронт приводил людей в ужас: „Мы не против войны, да только немец воюет машинами, а мы – голыми руками“, „И чего это начальство смотрело“. Обстановка на фронте была хорошо известна из рассказов раненых…

„Быт“ этих бородачей был организован нарочито убийственно. Людей почти не выпускали из казарм. А если и выпускали, то им было запрещено посещение кино или театра, чайных или кафе и даже проезд в трамвае. Я единственный раз в жизни появился на улице в солдатской форме и поехал в трамвае, и меня, раба Божьего, снял какой-то патруль, несмотря на то, что у меня было разрешение комендатуры на езду в трамвае. Зачем было нужно это запрещение – я до сих пор не знаю. Меня, в числе нескольких сот иных таких же нелегальных пассажиров, заперли в какой-то двор на одной из рот Забалканского проспекта, откуда я сбежал немедленно. Фронтовики говорили: „И на фронте пешком, и по Питеру пешком – вот тебе и герой Отечества!“ Это было мелочью, но это было оскорбительной мелочью – одной из тех мелочей, которые потом дали повод к декларации „о правах солдата“. Для этой „декларации“ были свои основания: правовое положение русского солдата было хуже, чем какого иного солдата тех времен. <…> Итак: от двухсот до трехсот тысяч последних резервов России, скученных хуже, чем в концлагере, и обреченных на безделье и… пропаганду»[719].

М. Палеолог в дневнике в ноябре 1916 г. писал о том, что Петроградский гарнизон ненадежен, что необходимо оставить в Петрограде кадровые полки гвардии и казаков. В конце 1916 – начале 1917 г. Николай II неоднократно пытался направить в Царское Село и в столицу надежные части с фронта, но эти попытки были блокированы высшим генералитетом. Министр внутренних дел Протопопов писал: «В половине февраля царь с неудовольствием сообщил мне, что приказал генералу В. И. Гурко прислать в Петроград уланский полк и казаков, но Гурко не выслал указанных частей, а командировал другие, в том числе моряков гвардейского экипажа (моряки считались революционно настроенными)»[720]. На аналогичные факты указывали В. Н. Воейков, известный юрист Н. П. Карабчевский, великий князь Александр Михайлович и другие мемуаристы. По нашему мнению, это служит подтверждением версии о генеральском заговоре.

Качество офицерского состава столичных полков значительно снизилось: офицеры либо находились на излечении после ранений, либо недавно были выпущены из военных училищ, либо не желали отправки на фронт. Многие из них не знали не только своих солдат, но и унтер-офицеров; значительная часть офицеров являлась выходцами из среды разночинцев и сочувствовала забастовщикам. Командир Кексгольмского полка барон Тизенгаузен говорил: «Нас – шесть офицеров на три тысячи солдат, старых унтер-офицеров у нас почти нет – сидим и ждем катастрофы»[721]. И при таких условиях Хабалов отказался разместить в Петрограде несколько надежных строевых частей! В распоряжении командующего находились верные правительству силы – курсанты военных учебных заведений: восьми военных училищ, двух кадетских корпусов и школы прапорщиков. Но генералитет считал недопустимым вовлекать будущих офицеров в подавление уличных беспорядков, поэтому им приказали продолжать обычные занятия. В итоге к исполнению полицейских обязанностей вместо желавших этого юнкеров были привлечены не вполне надежные войска гарнизона.

Утром 26 февраля (11 марта) Хабалов телеграфировал в Ставку (№ 2899–3713): «Доношу, что в течение второй половины 25 февраля толпы рабочих, собиравшиеся на Знаменской площади и у Казанского собора, были неоднократно разгоняемы полицией и воинскими чинами. Около 17 часов у Гостиного двора демонстранты запели революционные песни и выкинули красные флаги с надписями „Долой войну“, на предупреждение, что против них будет применено оружие, из толпы раздалось несколько револьверных выстрелов, одним из коих был ранен в голову рядовой 9-го запасного кавалерийского полка. Взвод драгун спешился и открыл огонь по толпе, причем убито трое и ранено десять человек. Толпа мгновенно рассеялась. Около 18 часов в наряд конных жандармов была брошена граната, которой ранен один жандарм и лошадь. Вечер прошел относительно спокойно. 25 февраля бастовало двести сорок тысяч рабочих. Мною выпущено объявление, воспрещающее скопление народа на улицах и подтверждающее населению, что всякое проявление беспорядка будет подавляться силою оружия. Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно»[722].

Однако организованные и стихийные митинги начались вновь, к полудню рабочие индустриальных районов Петрограда, обходя военные заставы, проникли на Невский проспект. Между двумя и тремя часами пополудни прозвучали первые залпы. После предупредительных выстрелов стали стрелять в народ. Приказ о стрельбе по демонстрантам большинство солдат выполнили. К 4 часам дня 26 февраля удалось полностью очистить Невский проспект. Большинство демонстрантов применением оружия были напуганы и расходились по домам. Но в этот день произошел первый солдатский бунт. 4-я рота запасного батальона Павловского полка (примерно 1500 человек) на улице около своих казарм неожиданно открыла беспорядочный огонь по войскам, разгонявшим толпу. Прибыл командир полка, и мятежники, окруженные преображенцами, ушли обратно в казармы, где сдали оружие. 19 зачинщиков были арестованы и отведены в Петропавловскую крепость. 21 человека с оружием не досчитались.

В тот же день председатель Государственной думы М. В. Родзянко телеграфировал царю: «Положение серьезное. В столице – анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всяческое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца»[723]. По свидетельству очевидцев, получив телеграмму, Николай II сказал, что Родзянко написал вздор, на который он не будет отвечать.

В ночь на 27 февраля Протопопов телеграфировал В. Н. Воейкову: «Сегодня порядок в городе не нарушался до четырех часов дня, когда на Невском проспекте стала накапливаться толпа, не подчинявшаяся требованию разойтись. Ввиду сего возле Городской думы войсками были произведены три залпа холостыми патронами, после чего образовавшееся там сборище рассеялось. Одновременно значительные скопища образовались на Лиговской улице, Знаменской площади, также на пересечениях Невского Владимирским проспектом и Садовой улицей, причем во всех этих пунктах толпа вела себя вызывающе, бросая в войска каменьями, комьями сколотого на улицах льда. Поэтому, когда стрельба вверх не оказала воздействия на толпу, вызвав лишь насмешки над войсками, последние вынуждены были для прекращения буйства прибегнуть к стрельбе боевыми патронами по толпе, в результате чего оказались убитые, раненые, большую часть коих толпа, рассеиваясь, уносила с собой. В начале пятого часа Невский был очищен, но отдельные участники беспорядков, укрываясь за угловыми домами, продолжали обстреливать воинские разъезды. Войска действовали ревностно, исключение составляет самостоятельный выход четвертой эвакуированной роты Павловского полка. Охранным отделением арестованы на запрещенном собрании 30 посторонних лиц в помещении [Рабочей] группы Центрального военного комитета и 136 человек партийных деятелей, а также революционный руководящий коллектив из пяти лиц. <…> Контроль [над] распределением [и] выпечкою хлеба муки <…> возлагается на заведующего продовольствием империи Ковалевского. Надеюсь, будет польза. Поступили сведения, что 27 февраля часть рабочих намеревается приступить к работам. В Москве спокойно»[724].

Власти считали, что серьезных выступлений больше не будет. Примечательно, что подобного мнения придерживались и некоторые представители оппозиции. М. Палеолог писал: «На докладе в Париже 12 марта 1920 года А. Керенский сказал, что его политические друзья собрались у него 11 марта (26 февраля) 1917 года и единогласно решили, что революция в России невозможна»[725]. О подобных настроениях сообщают и многие другие авторы. И власти и думские лидеры ошиблись. Вечером 26 февраля уцелевшие от арестов руководители революционных организаций столицы постановили отказаться от мирных демонстраций и призвать рабочих к началу вооруженной борьбы. В казармы направились агитаторы от революционных партий. Среди солдат была распространена листовка, призывающая к свержению самодержавия.

27 февраля (12 марта) на утреннем построении солдаты запасного батальона Волынского гвардейского полка отказались повиноваться ротному командиру, убили его, разобрали оружие и вышли за ворота. Поскольку казармы многих частей находились рядом в центральной части города, к мятежу присоединились солдаты запасных батальонов Преображенского и Литовского полков. К 8 часам утра восстало свыше 15 000 солдат. На Литейном проспекте они соединились с рабочими.

Революционные агитаторы немедленно призвали солдат и рабочих к совместным действиям против царских властей, вооруженное восстание в Петрограде началось. Восставшие подожгли здание окружного суда, из Дома предварительного заключения были выпущены все подследственные. Освобожденные революционеры тут же включилась в агитационную работу. По всему городу начали громить полицейские участки и освобождать арестованных. Часть солдат и рабочих отправилась к Государственной думе, чтобы выразить ей свою поддержку в связи с роспуском, объявленным указом императора. С этого момента у восставших появился центр власти – законосовещательной, но законной и пользовавшейся в тот момент доверием населения.

Государственной думе, которой утром в Таврическом дворце было объявлено о роспуске, поддержка масс пришлась как нельзя кстати. Депутаты организовали Временный комитет для водворения порядка в Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами; председателем его стал октябрист М. В. Родзянко. Собравшиеся в Думе представители социалистических партий, левых депутатских фракций и члены Рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета объявили об организации Петроградского совета рабочих депутатов. Большее число голосов в Совете получили нефракционные кандидаты. Председателем Исполкома Совета избрали лидера думской фракции меньшевиков Н. С. Чхеидзе, его заместителями – меньшевика М. И. Скобелева и трудовика А. Ф. Керенского. Последний стал связующим звеном между Советом рабочих депутатов и Временным комитетом Думы. Вечером 27 февраля Совет министров подал в отставку.

К концу дня к рабочим присоединились до 65 000 солдат, а военные власти Петрограда постоянно опаздывали. Еще в 13 часов 15 минут военный министр М. А. Беляев телеграфировал начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу М. В. Алексееву, что начавшиеся в некоторых войсковых частях волнения «твердо и энергично подавляются» верными долгу ротами и батальонами. Выражалась уверенность в «скорейшем наступлении спокойствия».

В 19 часов 22 минуты Беляев телеграфирует, что положение в столице становится «весьма серьезным», а «оставшиеся верными долгу» части военный мятеж подавить не могут. Необходимо спешное прибытие надежных частей в количестве, достаточном для одновременных действий в различных районах города. В 20 часов 10 минут телеграмму аналогичного содержания М. В. Алексееву направил С. С. Хабалов. Он сообщал, что верность присяге сохраняют небольшие части разных полков, стянутые к Зимнему дворцу. В этих условиях отряд заместителя командира Преображенского полка полковника А. П. Кутепова, насчитывавший не более 1000 штыков, был бессилен.

Серьезность ситуации в Ставке оценили только к вечеру 27 февраля. Николай II назначил командующим Петроградским военным округом генерала Н. И. Иванова и присвоил ему диктаторские полномочия с целью водворить порядок в столице и ее окрестностях. В 22 часа 25 минут генерал Алексеев отправил телеграмму генералу Ю. Н. Данилову: «Государь император повелел: генерал-адъютанта Иванова назначить главнокомандующим Петроградского военного округа; в его распоряжение, возможно скорей, отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка, по возможности – из находящейся в резерве 15-й дивизии, два пехотных полка из самых прочных, надежных, одну пулеметную команду Кольта для Георгиевского батальона, который едет из Ставки. Нужно назначить прочных генералов, так как, по-видимому, генерал Хабалов растерялся, и в распоряжение генерала Иванова нужно дать надежных, распорядительных и смелых помощников. <…> Такой же силы наряд последует от Западного фронта, о чем иду говорить с генералом Квецинским. Минута грозная, и нужно сделать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего»[726].

Права генерала Иванова определялись на основании статьи 12 «Правил о местностях, объявленных на военном положении». Генерал имел право направлять дела гражданских лиц в военно-полевой суд. В его распоряжение выделялись: 67-й Тарутинский и 68-й Бородинский пехотные полки, 15-й Татарский уланский и 3-й Уральский казачий полки с Северного фронта; 34-й Севский и 36-й Орловский пехотные полки, 2-й Донской казачий и 2-й Павлоградский гусарский, две артиллерийские батареи с Западного фронта. В состав экспедиции включили также батальон Георгиевских кавалеров из охраны Ставки, пулеметную команду и несколько артиллерийский частей. Однако 65-летний генерал Иванов не имел опыта подавления революционных выступлений. Эшелон батальона Георгиевских кавалеров, полурота Собственного Его Императорского Величества железнодорожного полка и рота Собственного Его Императорского Величества Сводного пехотного полка были отправлены из Могилева только около 11 часов утра 28 февраля. Вагон Иванова, выехавшего позже, прицепили к эшелону в Орше.

27 февраля в Кронштадте члены подпольных организации РСДРП и Партии социалистов-революционеров, узнав о переходе солдат Петроградского гарнизона на сторону рабочих, приняли решение начать восстание. В Москве о событиях в Петрограде на заседании организационного комитета Всероссийского союза торговли и промышленности сообщил П. П. Рябушинский; было решено поддержать Государственную думу и образовать при Московской городской думе комитет из представителей общественных организаций. В совещании приняли участие гласные городской Думы, представители Земского и Городского союзов, Рабочей группы Московского военно-промышленного комитета, кооперативов и представительных организаций буржуазии. Из состава совещания было выделено оргбюро, получившее поручение провести учредительное собрание Комитета общественных организаций. В Нижнем Новгороде члены РСДРП провели межрайонное совещание заводских партийных организаций Сормова и Канавина, принявшее решение остановить заводы, устроить массовую демонстрацию и начать вооруженное восстание.

Ситуация в столице тем временем стремительно менялась. В ночь с 27 на 28 февраля члены Совета министров укрылись в Адмиралтействе. Солдаты и рабочие по приказу Военной комиссии Совета рабочих депутатов предприняли неудачную попытку штурма этого здания.

В 8 часов утра 28 февраля (13 марта) генералы Иванов и Хабалов связались по прямому проводу.

Иванов: «1) Какие части в порядке и какие безобразят? 2) Какие вокзалы охраняются? 3) В каких частях города поддерживается порядок? 4) Какие власти правят этими частями города? 5) Все ли министерства правильно функционируют? 6) Какие полицейские власти находятся в данное время в вашем распоряжении? 7) Какие технические и хозяйственные учреждения военного ведомства ныне в вашем распоряжении? 8) Какое количество продовольствия в вашем распоряжении? 9) Много ли оружия, артиллерии и боевых припасов попало в руки бунтующих? 10) Какие военные власти и штабы в вашем распоряжении?»

Хабалов: «1) В моем распоряжении здание Главного адмиралтейства, четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен, и две батареи, прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются по соглашению с ними нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя прохожих, обезоруживая офицеров. 2) Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются. 3) Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи с частями города нет. 4) Ответить не могу. 5) Министры арестованы революционерами. 6) Не находятся вовсе. 7) Не имею. 8) Продовольствия в моем распоряжении нет, в городе к 25 февраля было 5 600 000 пудов запаса муки. 9) Все артиллерийские заведения во власти революционеров. 10) Моем распоряжении лично начальник штаба округа; с прочими окружными управлениями связи не имею»[727].

Днем 28 февраля в Адмиралтейство прибыл адъютант морского министра и потребовал от Хабалова очистить здание, так как восставшие угрожали открыть по нему артиллерийский огонь из Петропавловской крепости. Посовещавшись, члены Совета министров пришли к выводу, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Генерал М. А. Беляев перешел в Генеральный штаб, откуда в 14 часов 20 минут послал секретную телеграмму начальнику штаба Верховного главнокомандующего: «Около 12 часов дня 28 февраля остатки оставшихся еще верными частей в числе 4 рот, 1 сотни, 2 батарей и пулеметной роты по требованию морского министра были выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому здание. Перевод этих войск в другое место не признал соответственным, ввиду не полной их надежности. Части разведены по казармам, причем во избежание отнятия оружия замки орудий сданы Морскому министерству»[728]. Сопротивление правительственных войск в Петрограде прекратилось.

В ночь на 28 февраля для охраны Думы, на случай нападения верных правительству войск, был выставлен караул из солдат Преображенского полка. На следующий день лидеры Прогрессивного блока поставили перед Родзянко вопрос о переходе исполнительной власти к Временному комитету Думы. 28 февраля на сторону восставших перешли практически все части гарнизона. Комендант Петропавловской крепости открыл ворота после переговоров с депутатами, Гвардейский экипаж привел к Таврическому дворцу лично великий князь Кирилл Владимирович.

Думских лидеров серьезно тревожили настроения среди восставших, часть из которых призывала к немедленной расправе с представителями правящих классов. Керенский вспоминал, что у людей, пришедших к Таврическому дворцу из всех районов города, не было сомнения в том, что революция совершилась. Они хотели знать, как думцы собираются поступить со сторонниками самодержавия. Многие требовали сурового наказания «царским сатрапам». Большинство либерально настроенных депутатов не желали допускать кровопролития. И тем не менее назвать бескровной Февральскую революцию нельзя: в те дни было убито и ранено 1443 человека.

28 февраля начались аресты высших должностных лиц Российской империи, были взяты под стражу и доставлены в Думу председатель Государственного совета И. Г. Щегловитов, его члены Н. Д. Голицын и Б. В. Штюрмер, митрополит Питирим, генералы М. А. Беляев и С. С. Хабалов. Некоторые министры сами пришли в Таврический дворец. Их отводили в правительственный флигель, у дверей которого был выставлен надежный караул для охраны арестованных от толпы. Большая заслуга по пресечению незаконных действий со стороны солдат по отношению к арестантам принадлежала А. Ф. Керенскому. Временный комитет Государственной думы принял решение предложить Николаю II отречься от престола в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича. Для переговоров с императором в Псков были направлены А. И. Гучков и В. В. Шульгин. Одновременно комитет начал переговоры с руководством Петроградского совета о создании нового правительства. Исполком Совета от участия во Временном правительстве отказался, поскольку произошедшая революция носила буржуазный характер.

Николай II, отдав приказ о переброске войск в столицу, 28 февраля в 5 часов утра выехал из Могилева в Царское Село. Два литерных – свитский и императорский – поезда двинулись по направлению Смоленск – Вязьма – Ржев – Лихославль. В Лихославле, Бологом и Малой Вишере в свитском поезде, двигавшемся впереди императорского, получали противоречивые по содержанию телеграммы. На станции Малая Вишера, в 150 километрах от Петрограда, было принято решение отправиться в Ставку Северного фронта генерала Н. В. Рузского и оттуда начать действовать против Петрограда. В Псков литерные поезда прибыли вечером 1 (14) марта, но надежды Николая II на подавление «беспорядков» в столице оказались напрасными. К вечеру 28 февраля начался генеральский саботаж. Генерал Н. В. Рузский своей властью распорядился прекратить отправку войск в помощь генералу Н. И. Иванову и потребовал вернуть обратно в Двинский район уже отправленные эшелоны. Из Ставки в Могилеве на Западный фронт было послано предписание от имени императора: задержать отправленные части на больших станциях, а остальные не грузить. 1 марта Ставка сообщила генералу А. А. Брусилову, чтобы отправка гвардии не производилась до особого уведомления. Командир батальона Георгиевских кавалеров генерал Пожарский еще 27 февраля объявил офицерам, что приказа стрелять в народ в Петрограде он не даст даже по требованию генерала Иванова.

В Петрограде 1 марта Временный комитет Государственной думы постановил взять на себя восстановление порядка в столице и назначил комендантом полковника Генерального штаба Б. А. Энгельгардта. Согласно мемуарам С. Д. Мстиславского, Родзянко при этом заявил возмущенным: «Нет уж, господа, если вы нас заставили впутаться в это дело, так уж потрудитесь слушаться»[729]. От имени Государственной думы Энгельгардт составил приказ войскам Петроградского гарнизона, в котором всем нижним чинам и воинским частям предписывалось возвратиться в казармы, а офицерам принять меры к водворению порядка. Подписанный Родзянко приказ рано утром 1 марта был расклеен по городу. В тот же день из Москвы прибыл председатель Всероссийского земского союза князь Г. Е. Львов, руководивший центрами буржуазной оппозиции еще осенью 1916 г. Он был утвержден на пост премьера «правительства доверия».

Другой центр власти – Петроградский совет – стремился поставить под контроль вооруженные силы. На его заседании Родзянко был обвинен в стремлении восстановить старый порядок и в предательстве, вносилось даже предложение «обезвредить» его путем ареста. Большинством голосов пленум Совета постановил поручить формирование правительства думскому комитету, а представителям Совета воздержаться от участия в правительстве. Для переговоров с Временным комитетом Государственной думы была сформирована делегация в составе Н. С. Чхеидзе, Н. Д. Соколова, Ю. М. Стеклова и Н. Н. Суханова. Совет преобразовали в Совет рабочих и солдатских депутатов. По требованию солдат Исполнительная комиссия солдатской секции Совета приготовила проект приказа о демократизации внутренней жизни в войсках Петроградского гарнизона:

«Приказ № 1 <…> по гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.

Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:

1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.

2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2-го сего марта.

3. Во всех политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

4. Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

5. Всякого рода оружие, как то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям.

6. В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.

7. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п. – и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.

Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на „ты“ воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных командиров.

Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах»[730].

С вечера 1 марта в Пскове происходила психологическая обработка Николая II и его ближайшего окружения, организованная генералами М. В. Алексеевым и Н. В. Рузским. По записи князя Б. А. Васильчикова, Рузский заявил свите императора, что нужно сдаваться на милость победителей.

В ночь на 2 (15) марта государь подписал заготовленный Ставкой манифест о создании «ответственного министерства» и приостановил экспедицию генерала Иванова. Однако к тому времени выяснилось, что Временный комитет членов Государственной думы требует отречения Николая II в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича. Император написал телеграмму на имя Родзянко об отречении, но ее отправка была задержана, и отречение не было предано гласности из-за поступивших известий о выехавших в Псков представителях Временного комитета Государственной думы А. И. Гучкове и В. В. Шульгине. Одновременно в Псков стали поступать телеграммы от командующих фронтами (организованные М. В. Алексеевым).

В этих телеграммах великий князь Николай Николаевич, генерал-адъютант А. А. Брусилов (командующий Юго-Западным фронтом), генерал-адъютант А. Е. Эверт (командующий Западным фронтом), генерал В. В. Сахаров (командующий Румынским фронтом), генерал-адъютант Н. В. Рузский (командующий Северным фронтом), вице-адмирал А. И. Непенин (командующий Балтийским флотом) высказались за отставку императора.

В ночь на 3 (16) марта Николай II записал в дневнике: «Утром (2 марта. – Примеч. авт.) пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Cтавку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 21/2 ч. (14 часов 30 минут. – Примеч. авт.) пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!»[731]

Первоначальный проект акта об отречении был составлен В. В. Шульгиным; согласно проекту, повторим это еще раз, император отрекался в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича. Однако Николай II отказался от такой формулировки, мотивируя это болезнью цесаревича и своими отцовскими чувствами. Он предпочел передать трон Михаилу, нарушив тем самым закон о престолонаследии. Одновременно с манифестом царь подписал два указа: о назначении Г. Е. Львова председателем Совета министров и великого князя Николая Николаевича Верховным главнокомандующим. Указы и манифест были подписаны в 23 часа 40 минут, но на них проставлено другое время – 2 часа и 15 часов 15 минут соответственно. Таким путем создавалась легитимность и преемственность Временного правительства, юридически назначенного царем до его отречения.

Ниже мы приводим текст акта отречения Николая II от престола:

«В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и в согласии с Государственною думою признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему вместе с представителями народа вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России. Николай»[732].

После отречения Гучков и Шульгин выехали в Петроград, а бывший император направился в Могилев. Он послал брату следующую телеграмму: «Его Императорскому Величеству Михаилу. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей родине. Ника»[733].

Утром 3 марта генерал Н. И. Иванов получил телеграмму от Родзянко: «Генерал-адъютант Алексеев телеграммой от сего числа № 1892 уведомляет о назначении главнокомандующим войсками Петроградского округа генерал-лейтенанта Корнилова. Просит передать вашему высокопревосходительству приказание о возвращении вашем в Могилев»[734]. На этом миссия генерала закончилась.

В Петрограде днем 2 марта в результате переговоров представителей Временного исполнительного комитета Петросовета с думскими лидерами началось формирование Временного правительства. Его состав определял Временный комитет Думы. К вечеру 2 марта Временный исполком и Временный комитет достигли соглашения: предоставить Учредительному собранию избрать форму государственного правления. 3 марта, после получения из Ставки манифеста об отречении Николая II, большинство членов Временного комитета Думы высказали мнение о невозможности сохранения монархии. В полдень произошла встреча членов Государственной думы и Временного правительства с преемником Николая II – Михаилом. В ходе переговоров было сказано, что его жизнь не может быть гарантирована в случае занятия трона. Михаил Романов подписал акт об отречении, в котором говорилось о согласии принять престол только по решению Учредительного собрания.

3 марта была опубликована декларация о составе и программе Временного правительства:

«Граждане! Временный комитет членов Государственной думы при содействии и сочувствии столичных войск и населения достиг в настоящее время такой степени успеха над темными силами старого режима, что он дозволяет ему приступить к более прочному устройству исполнительной власти.

Для этой цели Временный комитет Государственной думы назначает министрами первого общественного кабинета следующих лиц, доверие к которым страны обеспечено их прошлой общественной и политической деятельностью.

Председатель Совета министров и министр внутренних дел князь Г. Е. Львов.

Министр иностранных дел П. Н. Милюков.

Министр военный и морской А. И. Гучков.

Министр путей сообщения Н. В. Некрасов.

Министр торговли и промышленности А. И. Коновалов.

Министр народного просвещения А. А. Мануйлов.

Министр финансов М. И. Терещенко.

Обер-прокурор Св. Синода В. Н. Львов.

Министр земледелия А. И. Шингарев.

Министр юстиции А. Ф. Керенский.