Земля ягуара Кириллов Кирилл

Глава шестая

Погасли костры, стихли детские голоса. Деревня уснула. Мирослав отогнул край циновки, оглядел прилегающие улицы и бесшумно растворился в ночи.

– Дон Рамон! – подал голос де Агильяр. – Такие предосторожности излишни. Эти туземцы в темноте не воюют, других племен тут нет, собаки тоже не водятся, а нападение диких зверей считается божьим промыслом, перечить которому грех.

– Я бы рад, но у Мирослава свои представления, – грустно ответил Ромка. – А как же они до часовых не додумались? – он почти перестал делать паузы в разговоре, чтоб подобрать подходящие испанские слова.

– Они много до чего не додумались, до колеса, например. И пороха не изобрели.

– Дикари, одно слово, – хмыкнул Ромка.

– Не рубите сплеча, молодой человек. Матросы, вернувшиеся из экспедиций на Юкатан, рассказывают, что в лесах там стоят города с множеством домов, а храмы затмевают размером и величием египетские пирамиды и греческий Акрополь.

– И до сих пор без порток бегают? – удивился юноша.

– Жизнь людей может строиться на совершенно иных ценностях, но это не делает их живодерами или подлецами. Вот, например, европейцы считают туземцев дикарями, потому что те обменивают на золото зеркальца, ножи, топоры и стеклянные бусы.

– А разве они не дикари? – снова удивился Ромка – Ведь золото дороже, чем какое-то зеркальце или даже хороший нож.

– В Европе да, дороже. Но здесь самородки размером с кулак валяются в реках как галька и ценности особой не имеют, а ножи и зеркала – наоборот. Ну, представьте, приходит в Мадрид человек и начинает продавать всем желающим клинки дамасской стали, прося взамен придорожные камни. И кто получится глупее?

– Действительно. – Ромка хотел почесать в затылке, но вспомнил, что такое поведение не пристало благородному испанскому дону, и сделал вид, что поправляет иссиня-черный локон. – А где ж Мирослав? Пора бы ему уже и вернуться.

– Дон Рамон, а вы полностью уверены в своем слуге? – спросил монах. – Мне кажется, он слишком своеволен.

– Да, святой отец, он несколько распустился во время путешествия, но, как только мы прибудем в цивилизованный мир, ему снова придется взять себя в руки.

Циновка бесшумно отодвинулась, и робкий свет звезд загородили широкие плечи Мирослава.

– Выходим сейчас. Святоша впереди, ты за мной. Не отставать и в сторону не отбегать. Понятно?

Ромка кивнул.

– Перетолмачь.

Парень только хмыкнул в ответ на вопросительно-укоризненный взгляд Агильяра и стал переводить, стараясь по возможности смягчить грубую тираду мнимого слуги.

Через несколько минут они уже медленно трусили по дороге. Монах держался неплохо. За ним, чуть пригнув голову и принюхиваясь, как охотничий пес, легко бежал мнимый слуга. Ромка догадывался, что он пустил де Агильяра вперед, чтобы в случае засады или ловушки тот первым сложил голову. Юный граф бежал последним, высоко подбрасывая колени и смотря точно в затылок Мирославу. Ему казалось, что стоит на мгновение отвести взгляд, и легконогий воин растворится в тропическом сумраке.

Впереди раздался глухой удар, хруст ломаемых побегов и тоненький всхлип. Широкая спина воина тут же пропала из поля его зрения. «Все-таки засада», – подумал Ромка и прибавил скорости, на ходу выдергивая шпагу. Супостаты! Где? Никого?! Таращась по сторонам, он чуть не споткнулся о францисканца, разлегшегося на тропинке. Вот черт кривоногий. А это что? Капкан? А не так просты эти туземцы. На тропе, ведущей от моря к их деревне, они поставили плетеную корзину, наступив в которую человек распускал стягивающие веревки и несколько десятков веток впивались ему в голень.

Мирослав молча склонился над ногой монаха, которая от колена и ниже напоминала осиное гнездо.

– Скажи ему, чтоб не дергался и не стонал, а то всю деревню перебудит!

Ромка перевел.

Воин достал из-за голенища нож и принялся колдовать над прутьями. Каждое его движение сопровождалось тихим, едва заметным стоном.

– Пусть не дергается. Заканчиваю. Вот и все, – проговорил он, поднимаясь колен. – Теперь пусть встает. А это что? – Он замер, прислушиваясь. – Кажись, дикари проснулись. Быстро вперед.

Монах сделал пару неуверенных шагов и упал. Видать, мышцы задело сильнее, чем это могло показаться на первый взгляд. Мирослав, не останавливаясь, подхватил с земли длинное костистое тело, взвалил на плечо и засеменил к полосе прибоя, виднеющейся сквозь пальмы. Ромка, пинком запустив ловушку в придорожные заросли, побежал следом.

У берега темнели днища тростниковых лодок, вытащенных для просушки. Мирослав сбросил монаха на песок и побежал к ближайшей из них. Ромка поспешил следом.

На раз-два они перевернули посудину и столкнули ее на мелководье. Накатившая волна жадно облизнула тростниковый борт и потащила лодку за собой, в море.

– Держи ее, – коротко бросил Мирослав и помчался к распростертому телу Агильяра.

Испанец несколько раз пытался приподняться, но со стоном падал на песок. Его правая нога подворачивалась, отказываясь держать тяжелое тело. Он виновато улыбнулся подбегающему воину и попытался что-то сказать, но тому было не до разговоров. Тренированным ухом следопыта он различал топот десятков голых пяток. Судя по всему, здесь они будут минуты через три или две. Эх… Мирослав вдохнул в легкие побольше воздуха, нагнулся и снова водрузил тело на плечо.

Ромка боролся со стихией и проигрывал. Каждая новая волна оттаскивала лодку все дальше от берега, волоча за собой и вцепившегося в нее юношу. Сначала воды было по колено, потом по пояс, и вот уже она доходила до груди. То зарываясь в обкатанную прибоем гальку, то скользя на раковинах огромных моллюсков, его ноги все больше теряли сцепление с дном.

Сквозь плеск Ромка услышал воинственные крики. Обернувшись, он чуть не выпустил из рук скользкий борт. По берегу, сгибаясь под тяжестью тела, мчался Мирослав, а позади, как горох из стручка, сыпались на пляж туземцы.

Пять, десять, двенадцать…

Одетые только в бусы, без боевой раскраски, стертой на ночь, они смотрелись еще страшнее и воинственнее, чем при встрече в лесу. Один притормозил, размахнулся, застыв на мгновение, и отправил в полет короткое копье. Кривоватое древко, крутясь и вихляя, взмыло по пологой траектории и на излете нацелилось обсидиановым жалом прямо между лопаток убегающего Мирослава. Ромка закричал, но его крик потонул в реве прибоя и воплях преследователей.

Воин, словно почувствовав опасность, прибавил ходу. Копье взрыхлило песок чуть позади, едва не ужалив его в пятку. Второе на излете ткнуло монаха в бок. Туповатый наконечник не смог пробить несколько слоев перьев, но удар получился довольно чувствительный. Мирослав качнулся вперед, но смог поймать равновесие и рывком преодолел последние сажени, отделявшие его от лодки.

Войдя в воду по грудь, он с кряхтением перевалил де Агильяра через борт и вцепился в тростниковые стебли, помогая Ромке удерживать лодку, рвущуюся из рук.

– Прыгай. – Он подтолкнул юношу под зад и буквально перекинул его через борт.

Ромка упал на костистого монаха, проскользнул вперед и ударился головой о скамейку, закрепленную между бортами. Из глаз посыпались искры, хлынули слезы.

Воин развернулся обратно к берегу и побежал, раздвигая грудью темную воду. Преследователи увидели его маневр и бросились по берегу наперерез. В воздух взлетели несколько копий.

Инстинкт пригибал голову мужчины ниже к воде, но разум говорил, что прицелиться в таком мраке трудно, и он не сбавлял хода. С каждой секундой вода отступала, бежать становилось все легче. Скинуть бы еще промокшую, хлопающую по бедрам повязку, но нет времени.

Он выскочил на берег и с размаху погрузил короткий широкий нож в днище пироги, пахнущее прелой соломой днище, и провел вдоль стеблей, нащупывая лезвием связывающие волокна.

В борт воткнулись несколько копий, наконечники глубоко погрузились в лодочное нутро. Он поднял голову, оценивая расстояние. Преследователи были в нескольких десятках саженей. Выдернув нож, Мирослав кувырком перепрыгнул порезанную лодку, очутился около второй и рассек поперек толстые стебли.

На днище первой лодки вспрыгнул один из преследователей, но тростник под его ногами разъехался в разные стороны. Взмахнув коричневыми руками, он исчез из поля зрения, а выроненная им дубина чуть не огрела Мирослава по темени. Второй появился из-за лодки и ухватил воина за повязку. Поддерживающий ее шнурок лопнул, и голый Мирослав рыбкой нырнул в кипящий прибой, оставив в руке аборигена лишь клочок материи на память.

Вытрясая из головы остатки боли, Ромка вскочил на колени и отер слезящиеся глаза тыльной стороной ладони. Мирослава не было. Воин остался прикрывать их отход. Совершенно не соображая, что делает, юноша подхватил с днища весло и вскочил на ноги, собираясь прыгнуть в кипящие на камнях буруны прибоя. Лодка качнулась и черпнула доброе ведро фосфоресцирующей воды. Это спасло мальчику жизнь.

Тяжелое копье пролетело мимо Ромкиной головы, всколыхнув длинные волосы, второе ударило в лопасть, едва не вырвав из рук весло.

– Ложись, дурак! – услышал он захлебывающийся окрик, исходивший, казалось, из самой пучины.

Ноги поджались сами собой, и он с грохотом рухнул на дно, сильно зашибив коленку. Сверху на него навалилось что-то теплое, густо пахнущее солью, водорослями и кровью. На голову юноши полились потоки воды. Напряглись твердокаменные мышцы, снова перебрасывая его через тело священника.

– Мирослав?!

– На нос! Греби, – приказал из темноты до боли знакомый голос.

Следом, больно стукнув пониже спины, прилетело оброненное весло.

Ромка вцепился в кусок грубо обработанного дерева, припал на колено и с силой опустил его в пену, бурлящую у носа пироги. Мощный толчок с кормы сотряс лодку и заставил вильнуть – это Мирослав взялся за дело. Подняв весло, Ромка переждал следующий рывок и, поймав ритм, налег что было силы. Тростниковая лодка полетела над волнами.

Ушли!? Ромке хотелось кричать от радости, но что-то не давало. Может быть, натужное дыхание Мирослава, ворочавшего веслом, как черт в адской топке, или тихая, полная отчаянья скороговорка монаха, читающего молитву о спасении?

Ромка оглянулся и увидел за спиной лодку преследователей. Всего одна, она болталась в нескольких десятках саженей за кормой, сильно осела на правую сторону, кренилась и норовила подставить ветру левый борт. Набегающие волны били под днище, раскачивая и без того неустойчивую посудину. После каждого удара по воде расходились сверкающие круги. Больше дюжины мужчин, побросав оружие, пытались вернуть пирогу на ровный киль, но было ясно, что у них ничего не получится.

– Что это с ними? – спросил Ромка, с трудом переводя запальное дыхание. – Течь открылась?

– Об этом лучше узнать у вашего слуги, – улыбнулся де Агильяр.

– Дядька Мирослав, это вы их, что ли?

Тот медленно склонил голову, в темноте блеснули два ряда зубов и белки глаз.

– А как умудрились-то? И вторая лодка где? – почему-то по-испански спросил Ромка.

– Думаю, вторая лодка, хвала Господу и Деве Марии, даже не смогла отплыть от берега. Ваш слуга пропорол в ее днище во-о-о-от такую дыру, – с восторгом затараторил францисканец. – Вторую он успел немного зацепить. Туземцы спустили ее на воду и пустились в погоню. Чем она заканчивается, можете видеть сами.

Лодка преследователей поднялась практически вертикально и перевернулась. По воде поплыли черные головы, окруженные нимбами расплывающихся темных волос.

– Корабль! Корабль! – воскликнул де Агильяр.

– Каравелла! – Ромка от радости вскочил на ноги, чуть не перевернув лодку.

– Корабль, точно, – вторил ему Мирослав. – Но что-то не нравится он мне. Ну-ка табань, пока не заметили.

– Как же… – начал было Ромка и осекся.

Спорить с Мирославом было бесполезно. Загребая веслами в разные стороны, они почти на месте развернули тяжелую лодку на другой галс и дружно погнали ее в сторону от грязно-серых парусов, вырисовывающихся на горизонте. Юному графу показалось, что с каравеллы им что-то кричали, но он даже не оглянулся, подгоняемый стальным взглядом Мирослава, направленным ему точно между лопаток.

В небольшой комнате чадила толстая свеча. У стола с картами, свитками бумаги, гусиными перьями и навигационными приборами сидели двое. Спрятав ноги под столешницу, над ним склонился похожий на хорька человек – секретарь губернатора Андрес де Дуэро. Он неторопливо водил гусиным пером по листу пергамента, оставляя на нем мелкий бисер очередного донесения. Второй, вальяжный толстяк, королевский бухгалтер и нотариус Амадоро де Ларесо, облокотился на край стола.

Размахивая рукой с зажатым в ней надушенным платком, он говорил:

– Вы тут человек новый, потому всего не знаете. Я же могу авторитетно заявить, что этот Кортес – пройдоха из пройдох, хотя, надо отдать должное, личность незаурядная. Есть в нем то, что подкупает искателей приключений, жаждущих золота, веселой и беззаботной жизни в покоренных заморских странах. Это безудержная удаль и трезвый расчет, презрение к опасности и завидная сила воли. В Вест-Индию он приплыл вместе с торговым караваном благородного Алонсо Кинтеро, с огромными долгами и раной в плече, полученной на одной из многочисленных дуэлей, разумеется из-за женщины. Кортес осел в столице Эспаньолы Санто-Доминго, через несколько месяцев получил во владение «репартимиенто» – участок земли с индейцами, а потом губернатор назначил его нотариусом городского совета Асуа. Он пытался заниматься торговлей. Когда дела шли хорошо, он сидел на террасе и потягивал вино, привезенное из Испании, как только они становились хуже, а это происходило часто, ведь нельзя заниматься торговлей, сидя на террасе, он начинал заниматься поборами…

– А кто нынче этим не занимается? – прервал его секретарь, оторвавшись на секунду от своего письма.

– Да, но можно делать это по-разному, – парировал де Ларесо. – От Кортеса стонали все, буквально все, а протестовать было опасно для жизни. Благородных донов он сразу же вызывал на дуэль и часто убивал, а всех остальных просто бил по голове эфесом или тяжелой палкой. Несколько раз дон Эрнан пытался отправиться на Юкатан, сначала с доном Никуэза, потом с доном Охеда, но каждый раз его не пускала болезнь. Как назло, буквально за день до отплытия какой-нибудь недуг сваливал его в постель. Некоторым он рассказывал, что его одолел приступ малярии, которую он подхватил в болотах, воюя с индейцами, некоторым говорил, что у него болит колено после неудачного прыжка с балкона одной знойной кастильской красавицы, совершенного в тот самый момент, когда ее благоверный уже поднимался по лестнице. Но я-то знаю истинную причину его недомогания. Оно действительно связана со знойной красавицей, но было… Был… Хм… Немного выше колена.

Секретарь де Дуэро снова поднял глаза, на этот раз в них блестел огонек интереса.

– Это было воспаление лимфатических узлов, – нервно хихикнул де Лоресо. – На почве сифилиса. Я пытался помочь несчастному, делал притирки, давал мази, даже привязывал ртутные шарики в тряпице, чтобы их чудодейственная сила отвела болезнь, но ничего не помогало. Так и не удавалось Кортесу отправиться на материк вместе с другими искателями сокровищ. В тысяча пятьсот одиннадцатом году от Рождества Христова губернатору Вест-Индии Колумбу…

– Что, тому самому?

– Нет, сыну его, Диего, осточертело разбирать многочисленные жалобы на Кортеса, и он послал его на завоевание Кубы. Это была чистой воды авантюра. На огромный остров отправились около трехсот солдат во главе с Диего де Веласкесом, человеком не менее вздорным и опасным, чем Кортес. Подозреваю, Колумб-младший надеялся, что эти два скандалиста сложат там свои буйные головы, но они не только уцелели, но и очистили от туземцев почти весь остров, хотя от их отряда осталась только горсточка израненных и усталых людей. Индейцы, поначалу защищавшие свои земли, поверили, что так отважно могут сражаться только сыны бога, и покорились. После удачной конкисты все солдаты отряда получили деньги и поместья, но больше всех урвали себе, конечно, Веласкес с Кортесом. Первый стал губернатором острова, второй – его секретарем. Вдвоем они быстро навели свои порядки и среди новой аристократии, и среди индейцев. Бог ужасается тому, что они там творили. Колумб пытался урезонить Веласкеса, писал королю Карлу. Тупой солдафон Веласкес, наверняка науськиваемый Кортесом, тоже писал королю, но к своим письмам прилагал слитки золота, переплавленные из статуэток божков, найденных на Кубе. Несложно догадаться, чьим письмам король верил больше. Но два паука не могут долго жить в одной банке.

– Да ерунда это все. Если бы губернатор Эспаньолы хотел, то он просто повесил бы этих негодяев, – заметил секретарь.

– Не так-то это просто.

– Конечно! А как же Васко Бальбоа, открывший Южное море[13]? Ведь обезглавили его по совершенно нелепому подозрению. И кто? Бездарный Педрариас, который таким образом избавился от соперника в борьбе за кресло губернатора колонии Санта-Мария. А сам Христофор Колумб из своего третьего путешествия за океан вернулся в Испанию в цепях.

– Наверное, – задумчиво проговорил де Ларесо. – А в Веласкеса словно демон вселился. Одного за другим он арестовывал или высылал на родину своих бывших соратников, казнил индейцев десятками. Да как! Сам император Нерон мог бы позавидовать. Жег на кострах. Рубил головы, даже распять хотел, но местный священник, отец ди Джакомо, отговорил его помещать нехристей на крест. Дошла очередь и до Кортеса. Ему предъявили несколько обвинений, от растраты и хищения собственности короны до насилия над индейскими мальчиками и сношений с дьяволом, и посадили в тюрьму.

– Из-за такой ерунды? Не смешите меня, дон де Ларесо, – расхохотался секретарь и стал еще больше похож на хорька, забравшегося в курятник.

– Конечно, дело не в этом, – кивнул бухгалтер. – Население Кубы быстро росло за счет переселенцев. На острове возникли первые города, среди них – Сантьяго, резиденция губернатора. Испанцы, привлеченные обещаниями земли, рабов и золотых рудников, сотнями прибывали сюда и подобно саранче набрасывались на богатства страны. Но алчных авантюристов было так много, а жадность их была столь велика, что удовлетворить всех стало затруднительно. Это вело к обидам и недовольству. Многие считали, что их обошли при дележе поместий и награбленного, что земли и чины раздавались несправедливо. К таким недовольным и примкнул Кортес. Они решили подать жалобу на Веласкеса властям на Эспаньоле, а осуществить эту миссию поручили дону Эрнану. Одним из его ближайших сподвижников в этом деле был дон де Вилья. Это один из немногих людей, с которыми Кортес был по-настоящему дружен.

– Это он пару лет назад отправился на Юкатан и там пропал?

– Даже до столицы дошли эти слухи?

– После учиненных им в Венеции безобразий мы внимательно следили за его судьбой.

– Да, он самый. Среди моряков ходят упорные слухи, что он не погиб. Это один из крючков, на который можно ловить рыбку в нашей мутной воде. Но об этом потом. А пока вернемся к Кортесу. Ему предстояло нелегкое путешествие, тайком на лодке надо было пересечь широкий морской рукав, разделявший Эспаньолу и Кубу. Но Кортесу так и не пришлось совершить эту поездку. О заговоре донесли губернатору, дона Эрнана арестовали и посадили в темницу, но ему удалось высвободиться из цепей, сломать оконную решетку и спуститься со второго этажа на улицу. Затем он быстро достиг ближайшей церкви, где был уже вне опасности.

– Но нельзя же там сидеть все время!

– Кортес не выдержал и трех дней. Как-то утром он просто взял и вышел за храмовые ворота. Хуан Эскудеро, верный пес Веласкеса, набросился на Кортеса и скрутил ему руки. Подоспели еще несколько молодцов из личной охраны губернатора. Нашего идальго снова посадили под замок, а потом быстро, чтоб он снова не сбежал, переправили на каравеллу, уходящую на Эспаньолу, дав капитану письмо для губернатора, где Веласкес описывал все ужасы мнимого заговора. Но матросы не тюремщики. Не желая попадать на Эспаньолу на таких условиях, Эрнан снова освободился от оков, спустился в ялик, привязанный к корме, и поплыл обратно в Сантьяго. Подводные течения и ветер стали сносить его в открытое море, но он и тут не растерялся, прыгнул за борт, добрался до берега вплавь и явился ко мне в тине и водорослях. Пачкая ковер, этот герой валялся в ногах, умолял пойти к губернатору, заклинал всеми христианскими святыми проявить человеколюбие.

– Вы и человеколюбие – понятия довольно далекие, – снова усмехнулся секретарь де Дуэро.

– Признаюсь, мной руководили другие мотивы, – покаянно склонил голову дон Амадоро. – Но не будем об этом. Видит бог, слово сеньора де Ларесо что-то значит на этом свете. По моей настоятельной просьбе Веласкес разрешил Кортесу прийти к нему в гасиенду и оправдаться. Они говорили четыре часа и в итоге помирились. Не удивлюсь, если Веласкес искренне простил Кортеса. В некоторых вопросах эти прожженные конкистадоры и убийцы добры и сентиментальны, как дети. К тому же Веласкес понимает, что такого человека, как Кортес, полезнее иметь в друзьях, чем во врагах. И у дона Эрнана не было особых причин быть злопамятным – эка невидаль, несколько дней в тюрьме. В Испании он сиживал там регулярно и куда дольше. Наверное, в знак примирения он вскоре получил от Веласкеса отличное поместье неподалеку от Сантьяго, прибыльные рудники и очень выгодную должность секретаря губернатора острова. Могу прозакладывать голову, такое расположение можно завоевать только совместным участием в темных делах. Поговаривают, что они выписывали из казны деньги на оплату работы испанских переселенцев, а сами привозили индейцев с островов и заставляли их трудиться, ничего не платя. Их даже не кормили, а мертвых вывозили на лодках и скидывали прямо за рифами, акулам на прокорм. На почве этих темных дел они стали так близки, что Веласкес предложил бывшему недругу жениться на своей сестре, даме достаточно непривлекательной, да к тому же старше Кортеса лет на восемь. Тот согласился. На радостях Веласкес назначил его мэром Сантьяго. За несколько лет Эрнан сколотил целое состояние. Да, он умеет превращать пот и кровь индейцев в золото.

– А чего же вы хотите от него сейчас, сеньор де Ларесо?

– Чего я хочу? Я хочу, чтобы этот человек использовал свои алхимические способности не на этом острове, а на Юкатане, где сырья для производства золота побольше. Слушайте…

Закатное солнце лениво освещало паруса, вяло колышущиеся при легком бризе, палубу, отполированную голыми пятками, и очищенные от водорослей, заново просмоленные борта. Дверь кормовой надстройки открылась, из нее, позевывая, вышел здоровенный детина в домотканых штанах, рубахе белого ситца и сапогах тончайшей выделки.

Потянувшись и сладко зевнув, он окинул взглядом горизонт.

– Тишь, гладь да божья благодать.

– Шторм бы ночью не грянул. – За его спиной вырос высокий худощавый мужчина, до горла завернутый в плащ, неуловимо меняющий цвет. – Тогда уж будет тебе благодать.

– Да ладно тебе, Тимоха. От таких мыслей захвораешь.

– Не захвораю. Капитана не видел?

– Не видал. Может, на носу?

– Пойду проверю.

Высокий человек двинулся по проходу вдоль борта, но замер, заслышав голоса, которые доносились из-за тюков и кулей, принайтовленных прямо на палубе.

– Да, говорю, лодка. Местная, – донеслась до его чуткого слуха грубая матросская речь. – Я их окликнул еще, но они развернулись и погребли в сторону как наскипидаренные.

– Не заливай. Откуда тут лодка-то? До берега миль двадцать.

– Не знаю откуда, но точно была, – в голосе рассказчика послышались обиженные нотки.

Тимоха резко остановился, прислушиваясь.

– Да точно тебе говорю, один поздоровее, второй похудее, а третий вообще поп, – настаивал первый.

– И мне показалось, что там люди были, – робко вставил тонкий мальчишеский голосок.

Тимоха шагнул за тюки и склонился над спорящими. Плащ потемнел и колыхнулся за его плечами, как крылья летучей мыши.

– Кто лодку видел? – спросил он по-испански с каким-то странным акцентом.

Пузатый крепыш и прыщавый юнец одновременно указали пальцами на худого матроса с коричневым лицом, выдубленным ветрами.

– На кого был похож мужчина?

– Да ни на кого, мужик себе и мужик, – пролепетал матрос побелевшими губами.

– А юноша?

– Да парень как парень. Годков четырнадцать, может, пятнадцать. Чернявый, волосы до плеч. Из благородных.

Человек зло выругался и растворился в сумерках, махнув по застывшим лицам бархатистой полой плаща.

– Чистый демон, – промолвил матрос в удаляющуюся спину.

Капитан и навигатор были на баке. Они сидели на невысоких табуретках. Навигатор водил по расстеленной карте деревянной трубкой с длинным чубуком, капитан что-то спрашивал, тыча в свиток коротким пальцем, унизанным перстнями. Поглощенные своим занятием, они не заметили приближения высокого человека и оторвались от карты, только когда над ними нависла густая тень.

– Дева Мария! – Капитан перекрестился. – Нельзя же так подкрадываться.

Навигатор вздрогнул, но попытался скрыть свой испуг, зажав трубку в зубах и скрестив руки на груди. Пассажиры, которых они взялись доставить до Кадиса, не понравились ему с самого начала. Особенно вот этот, все время кутающийся в плащ, но спорить с алчным хозяином судна было бесполезно.

– Разворачивайте корабль! – пролаял незнакомец. – Мы плывем назад!

– И не подумаю!.. – начал было навигатор, осекся под предостерегающим взглядом капитана, но было поздно.

Худой пассажир повернулся, и его злые глаза, похожие на рты пиявок, присосались прямо к душе навигатора, обжигая и замораживая ее одновременно. Капитан протянул руку и схватил навигатора за рукав. Тот вздрогнул и помотал головой. Мысли вернулись на место, но было такое чувство, что ему в голову вбили большую сосульку.

– Мы возвращаемся, – повторил черный человек уже спокойней и двинул рукой под плащом.

Они не видели, что он там делает, но почувствовали, что этот жест не предвещает ничего хорошего. Капитан снова положил руку на рукав навигатора. Помянув мать морского царя и сплюнув за борт, тот пошел отдавать приказание рулевому. Тимоха, которому совершенно не шло его имя, чопорно и чуть издевательски кивнул капитану, развернулся на каблуках и, поплотнее запахнув плащ, двинулся следом за навигатором бесшумной скользящей походкой.

В кабинет алькальда[14] Сантьяго, столицы острова Куба, ураганом ворвался человек, одетый в толстый колет с множеством латунных пуговиц и походные сапоги. Не утруждая себя приветствиями, он заметался по комнате, как тигр по клетке. Огоньки свечей то тянулись за его нервной фигурой, то отскакивали назад.

– Вы же обещали, что Веласкес отдаст командование мне! – почти кричал он.

– Обещали, – отвечал бухгалтер. – Но и ты нас пойми. На это место претендуют еще минимум три губернаторских родственника.

– Я понимаю, – кипятился Кортес. – Но что толку-то с этих родственников? Они ограбят побережье и вернутся обратно. А мне нужно узнать, что с другом случилось.

– Но и золотишком тоже не побрезгуете, – вставил тоненьким голосом секретарь губернатора.

– Да, придется, чтоб с вами расплатиться. А вы… – махнул рукой Кортес. – С моралью разберемся потом. Сейчас-то что делать?

– Что делать, что делать, – рассудительно произнес бухгалтер. – Вас с должности капитан-генерала армады никто не снимал?

– Сегодня не сняли, завтра снимут.

– Так зачем ждать до завтра? – хитро прищурил глазки секретарь.

– В смысле? – Эрнан остановился и в упор взглянул на де Дуэро.

Тот выдержал его взгляд.

– В том смысле, что каравеллы снаряжены, продукты заготовлены, оружие есть. Можно поднять паруса сегодня ночью.

– Вы с ума сошли?

– А вы не горячитесь, дон Эрнан – раздался бархатный голос бухгалтера. – Дон Андрес предлагает вполне разумный вариант. Гарнизон давно спит. Дома навигаторов известны. Разбудить и доставить их на корабли – дело одного-двух часов.

– А Веласкес?

– Любезный дон Диего проснется не раньше обеда. Возможно, охрана и не рискнет его будить, а если и рискнет, то, скорее всего, просто не добудится. Уж больно он сегодня на банкете нагрузился. А если даже и проснется, то что он сделает?

– Ну, не знаю, – нерешительно протянул Кортес. – Каравеллы до конца не оснащены, припасов не так уж много. Я уж не говорю, что один корабль вообще, считай, принадлежит губернатору, и он сможет…

– Да ничего он не сможет, – пропищал хорек-секретарь, и в его голосе отчетливо слышались интонации библейского змея. – В порту кроме кораблей армады стоит одна каравелла португальцев да несколько ботов губернаторской гвардии. Боты далеко в море не выйдут, а если Веласкесу даже удастся уговорить португальцев, погрузить на борт солдат и броситься в погоню, то один предупредительный залп кормовых орудий одиннадцати кораблей охладит их рвение.

– К тому же у вас есть прямое предписание, – вступил бухгалтер, сам его и составлявший. – «Не упускать ничего, что могло бы служить благу всемилостивейшего Господа нашего и великого государя». Всегда можно сказать, что именно благо Господа и государя потребовало немедленного выхода в море. Не пойдет же губернатор против Господа и государя.

– Против Господа, может, и пойдет, но вот против государя – точно нет. Я об этом позабочусь. – Секретарь усмехнулся. – Пошепчу на ухо проспавшемуся сеньору Веласкесу правильные слова.

– Сдается мне, что вы подбиваете меня совершить государственное преступление. – По-птичьи склонив голову, Кортес уставился на секретаря черными озорными глазами.

Секретарь губернатора и королевский бухгалтер вздрогнули.

– Тут многое зависит от точки зрения… – пролепетал кто-то из них тусклым голосом.

– Но, черт возьми, мне это нравится! Я отплываю сегодня! – С этими словами он вылетел из комнаты.

– За что я люблю этого парня, так это за то, что, увидев цель, он перестает замечать препятствия, – вполголоса произнес бухгалтер.

– Главное, чтоб нашелся человек, способный ему эту цель указать, – в тон ему ответил хорек-секретарь.

Они негромко засмеялись.

Добравшись до дома, Эрнан схватил со стола бронзовый колокольчик и затрезвонил в него, поднимая всех. Забегали по коридорам слуги, собирая дорожные чемоданы, засуетились конюхи у коновязей, забрякали вертелами и ножами повара, упаковывая в деревянные короба копченые окорока, фрукты и кувшины с вином. Брызнули в разные стороны туземные мальчишки разносить по тайникам прощальные записки прекрасным дамам.

Эрнан скрылся в оружейной, оттуда раздался звон и бряцание оружия.

Через полчаса пришел в движение весь тихий сонный остров. На берегу загорелись факелы, высветив длинный пирс и паутину снастей на кораблях, причаленных к нему. Послышались крики, топот сапог, грохот бочек, катящихся по деревянным настилам, и надрывный скрип лебедок, поднимающих немалый груз.

Мирослав посмотрел на небо, усеянное огромными звездами, втянул носом прохладный ночной бриз.

– Пенькой пахнет и дегтем. Либо корабль недавно прошел, либо порт близко.

– Насколько близко, дядька Мирослав?

– Думаю, к полудню доплывем, ежели ты веслом работать будешь как надо.

– Так не могу я быстрее. Ладони саднит. Вон до крови стер. – Он отложил весло и выставил вперед руки.

– Ты смотри, чтоб соль не попала, а то до кости проест, от рубахи лоскуты оторви да намотай на руки.

Ромка с треском оторвал от подола рубахи кусок полотна, попытался располовинить его, но не получилось.

– Дай-ка сюда, – пробасил с кормы воин.

Ромка протянул тряпицу над плечом священника. Отложив весло, Мирослав выдернул из-за голенища нож, чиркнул по полосе материи и спрятал его обратно, прежде чем две длинные ленты сползли на сырое дно пироги.

В дверь спальни губернатора Кубы Диего де Веласкеса робко постучали. Он отмахнулся, почмокал губами и перевернулся на другой бок. Огромная кровать с атласным балдахином скрипнула под грузом его тела.

В дверь постучали настойчивей. Не открывая глаз, губернатор подполз к краю кровати, нашарил туфлю с бантом, запустил ею в сторону двери и промахнулся. По полу зазвенели золотые статуэтки и бокалы, сметенные со столика.

В дверь забарабанили сапогами. Дон Диего хрюкнул, спустил с кровати отекшие ноги, кое-как двинулся к двери и откинул засов. Тяжелые створки распахнулись настежь, и в комнату вихрем влетел молодой адъютант. Не рассчитав скорости, он камнем упал в потные объятья губернатора, чуть не опрокинув его на пол.

С полминуты они топтались в дверях, давя разбросанные по полу безделушки и пытаясь удержать равновесие. Наконец губернатор смог оттолкнуть от себя юношу и с наслаждением услышал, как тот застонал сквозь зубы, с грохотом влетев в стену.

Губернатор выругался и сгреб адъютанта за кружевной воротник.