Секретные поручения 2. Том 2 Корецкий Данил
Глава десятая
Парадоксы судьбы. Кирьян и Жданкова
– А что это за чучело огородное к Петровскому завалилось? – спросила Таня Лопатко.
– Понятия не имею, – сказал подошедший Курбатов. – Не помешаю?
Он галантно оскалился и, не дожидаясь ответа, присел одной ягодицей на подоконник. Под задравшейся брючиной обнажился ровный, без единой складки, черный носок.
– Пожалуйста, Александр Петрович, – с опозданием отреагировал Вышинец.
Курбатов включил зажигалку, прикурил и стал в упор рассматривать Таню Лопатко.
– Я вам нравлюсь, – угадала Таня, выпуская дым через угол рта.
– Вы замечательно выглядите, Танечка, – сказал Курбатов.
– С годами я только хорошею, – опять угадала она.
– Какой замечательный сегодня день, – сказал Курбатов.
– Что в переводе означает: а не пойти ли вам по своим рабочим местам. Ладно уж, сдаюсь, – Лопатко бросила окурок в жестяную банку и по-мужски сплюнула туда. – Мы с Колей уходим. Не будем вам мешать.
– Адьёз, – не возражал Курбатов.
Коленька отлепился от подоконника и послушно поплелся за ней. Курбатов какую-то долю секунды смотрел им вслед: вот Лопатко притормозила, давая Коленьке догнать себя, и теперь они идут рядом – зрелая женщина и зеленый пацан, вчерашний студент. И тут же Курбатов поймал какую-то искорку между ними, тоненький бледненький разрядик. В таких случаях он ошибается редко. В память легла короткая запись: а ведь Танька трахает этого Вышинца. Курбатов не знал, понадобится ему эта запись когда-нибудь или нет. Он поймал информацию машинально, как тигр прихлопывает пробегающего мимо лемминга. Именно машинально. Потому что сейчас он выслеживал другую дичь. Куда более интересную.
Пять минут назад огородное чучело в новенькой, но совершенно не по росту и оттого нелепой спортивной куртке мялось на крыльце у входа в прокуратуру. Завидев Александра Петровича Курбатова, возвращающегося с обеда, чучело сделало несколько нервных движений, выдающих одновременно инстинктивное желание убежать отсюда подальше и в то же время объективную невозможность это сделать, – как если бы оно было приковано цепью к массивной двери.
Александр Петрович притормозил, невольно заглядевшись на этого представителя хомо сапиенс. Тот был худ, небрит, от него воняло овощехранилищем и общим вагоном, и вдобавок его испитое лицо показалось Курбатову чем-то знакомым.
– Что надо? – бросил Александр Петрович, сдвинув брови.
Чучело опять дернулось, изобразив на лице винегрет из подобострастия, нахальства и полного осознания собственной вины.
– Я, ета самае, вабщета, ну… – выдавило оно.
– Пошел вон, – сказал Курбатов, именно такого ответа и ожидавший. Он взялся за ручку двери. – Сейчас охрану позову.
Но чучело почему-то не исчезло в тот же миг. Оно дрожало, мигало и дергалось, но не уходило.
– Я вабщета к этому, как его. К следачку вашему.
– К кому? – Курбатов наклонился.
– Ну. К следователю, ета. Значить.
– К какому следователю? Фамилия?
– Петров… – Чучело запнулось от волнения и тут же коротко нервно рассмеялось. – Ага. Петровский, ета. Ну, тут застрелили когда одного. Так я там был, ета. Кирьяном меня звать. Ну, короче, Кириченко, ета. Свидетель. Так я туда… А там ваш, этот. Седой. Не пускает. А я документ дома оставил. На телевизоре, ета. А он не пускает…
И вот тут Курбатов вспомнил. Пошелестел папками и – нашел. По делу Курлова проходил свидетелем некий бомж. Фамилия, фамилия… Может, и Кириченко. Не в этом дело. Свидетель был единственный. Один. Вот это самое чучело.
– А что у тебя за дело к Петровскому? – спросил Александр Петрович. – Вспомнил что-нибудь новенькое?
– Ну… – в раздумье произнес Кириченко. – Типа.
– Он тебя вызывал? Повестка есть?
– Не так чтобы… – Чучело смутилось. – Ета. Вообще-то нет.
Курбатов посмотрел на него.
– Хорошо. Пойдем.
Степану Ванычу, сидевшему на вахте, важняк только коротко кивнул: это со мной. Кириченко бросил через плечо:
– Ну, понял, дед?
– Это кто из нас еще дед… – проворчал Ваныч.
– Последняя дверь, видишь? – Курбатов нацелил бомжа в нужном направлении. – Давай, топай.
И тот потопал, шелестя новенькой, еще негнущейся курткой… И зашел в кабинет к Петровскому.
– Короче, что тебе надо? Я тебя вызывал? Нет. Тогда чего пришел? Что-то новое вспомнил?
Денис старался говорить спокойно, хотя было заметно, что он скрывает бушующие внутри чувства. И это не было раздражение, вызванное внезапным визитом бомжа-доходяги из Первомайского парка. Кстати, сейчас он не казался немощным доходягой – обычный мужик, далеко не старый. Отмыть его, постричь, причесать, наодеколонить, приодеть в костюмчик – и в «Белом Замке» его не отличить от других посетителей. И сидит он не так, как сидят бомжи, – уверенно и по-хозяйски. И смотрит, хотя и не совсем прямо, но только наполовину искоса, – как трусливый свидетель на очной ставке, решившийся все же изобличить своего визави. Поэтому чувство, которое испытывал Денис, было чувством сильного беспокойства, чтобы не признаваться себе в том, что это был страх.
– Вспомнить пока не вспомнил, но вспоминаю… Там под фонарем все видать было…
– Опять старая песня? Чего тебе надо?
– Справку мне выпиши…те. С подписью, печатью, как положено…
– Какую справку?
– Такую. Ментам, дворникам и вообще всем. Чтоб меня не трогали… Не гнали отовсюду… И пускали погреться, если совсем холодно…
– Ты что, офонарел?! – заорал Денис. – Куда пускали?! Пропуск-«вездеход» тебе выписать? В областную администрацию, УВД и чужие квартиры?! Ты соображаешь, чего говоришь?!
– Соображаю, – свидетель Кириченко тыльной стороной ладони вытер оттаявший нос. – В ментовку мне не надо, меня туда без всякого пропуска таскают… А из подвала пусть не гонят… Несправедливо так… Одним все можно, другим ничего… А то вспомню чего такое… Кой-кому не понравится…
И посмотрел Денису прямо в глаза, странным взглядом, в котором смешивались трусость и наглость.
Черт… Следователь Петровский на миг растерялся. А в следующий миг свидетель Кириченко отвел взгляд. И опять превратился в обычного бомжа. В кабинете воняло немытым телом и какой-то кислятиной.
– Ты где живешь?
– На Богатяновке… И в Прошино дом имеется…
– Какой такой дом? Чей дом?
– Вроде гостиницы…
Денис почесал в затылке. Свидетель Кириченко становился проблемой. И ее следовало решать.
– Черт с тобой, дам я тебе справку! Только сейчас уточню кое-что, дополнительный протокол составим…
– Вначале справку…
Денис быстро набрал текст, вывел его на принтер, подписал и поставил внизу печать и дату.
– На, держи!
Грязная, заметно подрагивающая рука с трепетом приняла документ.
«Справка. Выдана настоящая гр. Кириченко Анатолию Олеговичу в том, что он является свидетелем по уголовному делу, имеющему большое общественно-политическое значение. Следователь прокуратуры города Тиходонска, лейтенант юстиции Петровский Д. А.»
– Ничего себе! – потрясенно выдохнул Анатолий Олегович. В официальных документах обычно сообщалось, что он был подобран пьяным, или выражался нецензурной бранью, или мочился в общественном месте, за что подвергается административному взысканию. Еще никогда должностное лицо правоохранительных органов не отзывалось о нем так положительно.
– А чего ж не сказано, чтоб не трогали и пускали?
– Это и так ясно, – Денис быстро составлял дополнительный протокол допроса. – Милиция тебя теперь трогать не будет. Если ты, конечно, не совершишь чего…
Действительно, любой участковый, пэпээсник или сержант из вытрезвителя, увидев такую удивительную справку, поймет одно: бомжара сейчас нужен следователю, а потому прессовать его – себе дороже. Через месяц-два попадется, тогда и можно будет взять реванш по полной программе! Да если даже гражданин Кириченко попадется на зуб какому-нибудь оперу или дознавателю, те обязательно позвонят Денису – посоветоваться: что там и как…
– Только ты особо этой справкой не размахивай, – предупредил Денис. – Кто не понимает, может отобрать, да еще и рожу набить!
Он бы и сам с удовольствием набил рожу гражданину Кириченко, но… пока руки коротки!
– На, подписывай! – он протянул свидетелю протокол.
«Я, Кириченко Анатолий Олегович, хочу сообщить, что вспомнил приметы человека, стрелявшего в Первомайском парке в гражданина Курлова. Рост примерно метр восемьдесят, полный, лицо круглое, грубое, волосы рыжие, растрепанные. Он был без головного убора, в расстегнутой телогрейке, под которой была надета тельняшка. Кажется, летом я видел его в порту и мы пили пиво на набережной, с ребятами. Имен ребят я не знаю. А рыжего звали, по-моему, Володя. Он говорил, что сам из Оренбурга, или из Алтайского края, я точно не помню. Точно помню, что он был судим за кражу и освободился недавно из ИТК Тиходонской области. Из какой ИТК освободился, он не говорил. Володя, когда проходил мимо меня, показал мне нож и сказал: „Молчи, сука!“ Поэтому я вначале не хотел его называть. Но теперь я осознал свой гражданский долг свидетеля и решил рассказать всю правду. Опознать его я смогу, как лично, так и по фотокарточке. С моих слов написано верно и мною прочитано…»
Свидетель Кириченко прочел, пожевал губами, почесал и без того лохматую голову и посмотрел на следователя Петровского.
– Какой такой Володя? Я пил пиво, но не с Володей, а Колей. Он, правда, тоже рыжий…
– Тогда допиши внизу: «Возможно, Володю зовут Колей». А потом подписывай. Тебе не все равно? Если ты не важный свидетель, то как я тебе справку выдам?
Старательно сопя, Кириченко принялся выводить свои каракули.
Отлично! Теперь надо поискать этого рыжего, уголовное дело распухнет, объем работы следователя будет виден невооруженным глазом: еще бы, отработаны две версии – с парнем из кафе «Лабинка» и ранее судимым Володей-Колей. Значит, следователь выложился полностью, сделал все, что от него зависит. И не его вина, что дело пришлось приостановить. В архиве десятки приостановленных дел, лежат себе, пока не выйдут сроки давности…
– Все, подписался…
– Ну и отлично! Молодец, Анатолий Олегович!
Если теперь этот козел решит открыть свою пасть и дать третье описание стрелявшего, да еще укажет на самого Петровского, то ясно будет, что он просто сумасшедший! Но держать его надо на коротком поводке, чтобы знать, чем он дышит…
– Я тебе тут свой телефон напишу, если что – звони!
Для закрепления доверительных отношений Денис хотел пожать ему руку, но не смог преодолеть брезгливости.
– Будь здоров, Анатолий Олегович! И помните, ты… вы важный свидетель по уголовному делу!
Счастливый и окрыленный Кирьян выскочил в коридор.
Курбатов курил, точнее, ждал и курил. Он выкурил сигарету до половины, встал с подоконника и прошелся по коридору. Опять сел. От курилки до двери с табличкой «Петровский Д. А.» было всего четыре шага. Курбатов слышал доносящиеся оттуда голоса. Не слова, нет. Только голоса. Он задумчиво обмакнул окурок в банку, крутанув его по краю, так что красный наконечник сигареты заострился. Обычно даже голосов не слышно. Он, Курбатов, можно сказать, ветеран этой курилки, его задница помнит каждый выступ этого подоконника, он знает наизусть каждый потек масляной краски на радиаторе. И он никогда не слышал, как разговаривают в кабинете Петровского. Почему? Потому что там именно разговаривали, а не кричали. А сейчас кричат. Вернее, кричит один Петровский. А чего ему кричать, спрашивается?
Курбатов затушил окурок, сунул руки в карманы брюк и походкой американского сенатора подошел к лестнице, спустился на один пролет к вахте.
– Просьба к тебе, Ваныч. Скоро от Петровского выйдет свидетель…
Ваныч открыл было рот, чтобы переспросить, но Курбатов перебил его:
– Да. Тот самый. Проводишь его ко мне. Только чтоб Петровский не видел. Так надо. Лады?
Спустя десять минут в кабинет Курбатова постучали.
– Войдите.
Кириченко лишь немного приоткрыл дверь, словно очертив для себя границу дозволенного, с шелестом протиснулся в узкую щель и застыл на пороге. С ним в кабинет проникло и облако далеко не благородных запахов.
– Мне тут сказали, ета сама…
– Закрой дверь и садись. Выпить хочешь?
Бомж хрипло хихикнул от неожиданности. На столе у Курбатова стояла ноль семь «Пшеничной», а рядом – стакан, тарелка с крекерами и даже банка с черными оливками. Пир горой. Хозяин кабинета сидел нога за ногу, нарисовав на лице небрежно-покровительственную улыбку.
– Ну, что застыл? Или ты будешь как этот, в «Судьбе человека», – после первой не закусываю?
Кирьян оскалился. Он понял шутку. Он не дурак. Его приглашают за стол. Надо расслабиться. Когда расскажет своим на Первомайке – не поверят. Кирьян поднялся, документ заимел, пьет с начальниками, шутит с ними. Это ж надо…
Он сел. Начальник ловко открыл бутылку и налил точно вровень с краями стакана. Достойного человека сразу видать.
– Пей.
– Так я ж один, ета сама… – объяснил Кирьян. – Как-то нехорошо…
Курбатов без лишних слов достал второй стакан, плеснул на дно, выжидательно посмотрел на бомжа. Сам он пить не собирался – водка была паленой, изъятой из недавно накрытого подпольного цеха. Неизвестно было даже, на каком она спирте – пищевом, техническом или метиловом.
Кирьян выпил, двигая вверх-вниз острым кадыком. Поставил стакан и, уже не смущаясь, деловито залез пальцами в банку с оливками. Достал одну оливку, посмотрел на нее.
– Слива, что ли?
Курбатов молча налил ему еще. Кирьян, жуя оливку, тут же протянул клешню, но важняк прикрыл стакан рукой и отодвинул в сторону.
– А теперь скажи: что там у вас с Петровским произошло? – спросил он, устремив гипнотизирующий взгляд в слабые глаза бомжа.
– Да ничего, – ответил тот и посмотрел в пол. Не только искушенному Курбатову, но даже Коленьке Вышинцу или Васе Ляпину было бы понятно, что он врет.
– На, еще выпей! – Важняк отдал стакан. Но бомж замешкался, и стало ясно, что он намерен упорствовать. – Пей, пей, не стесняйся, у меня еще есть…
Кирьян не выдержал и привычно махнул стакан до конца.
Курбатов привстал, оперся кулаками на столешницу и наклонился вперед.
– Ты что здесь расселся, скотина! – рявкнул он и вытряхнул тарелку с крекерами в лицо Анатолию Олеговичу. Вначале он хотел выплеснуть в него оливки, но тогда пришлось бы засрать весь кабинет. – Ты что, в пивную пришел?! А ну встал!
Пораженный столь резкой переменой, Кирьян вскочил.
– Я тебя сейчас закрою в камеру с бандитами, а им шепну, что ты «наседка»! Знаешь, что с тобой будет?! – страшным шепотом заорал важняк. – Ты что мне тут лапшу вешаешь?! Думаешь, я не знаю про Первомайку?
Анатолий Олегович почувствовал, что сейчас обмочится. Но тут зазвонил прямой телефон Рахманова.
– Я слушаю, Евгений Николаевич, – сказал Курбатов обычным ровным голосом. – Есть, иду!
И неожиданно улыбнулся.
– Не обижайтесь, Анатолий Олегович, – я пошутил. Приберитесь тут немного, печеньице соберите, я сейчас вернусь…
«Да, стану я тебя дожидаться, как же…» – подумал Кирьян.
Но дожидаться пришлось, потому что Курбатов, уходя, запер дверь на ключ. Кирьян быстро собрал с пола крекеры. Переполненный мочевой пузырь готов был разорваться. Оглядевшись, он помочился в горшок для цветов. В щели за сейфом он увидел деревянную биту – вещдок с убийства на Театральном спуске. Пригодится! Если что, дам этому пидору по тыкве и сбегу. Не идти же к бандюганам под молотки…
Он наполовину засунул биту в штанину, верхнюю половину прикрыл курткой. Теперь сесть на стул было нельзя, и он замер у стола по стойке «смирно».
Почти сразу стремительно ворвался хозяин кабинета.
– Значит, так, дружище, я очень спешу, но разговор наш не окончен! Вот мой телефон, – он черкнул номер на бланке «Старший следователь по особо важным делам прокуратуры города Тиходонска Курбатов Александр Петрович».
– Завтра позвони, я скажу, во сколько подойти. Будем дружить. Что нагрубил тебе, не обижайся: сорвался – нервы на пределе… Такая работа, с ума сойти можно. Спасибо, что убрал тут все. Не обижайся…
Приобняв Кирьяна за плечи, Курбатов довел его до двери, как лучшего друга. Даже исходящая от бомжа вонь его не смущала. И грязную руку он пожал без всякой брезгливости. И задержал ее в неожиданно крепкой ладони, и улыбнулся дружески.
– А если не придешь, я тебя найду и яйца вырву, – продолжая дружески улыбаться, сказал он. – Спроси у кого хочешь про Курбатова, все подтвердят: так и сделаю. Оторву и сожрать заставлю! Шучу, конечно. Ты придешь, куда ты денешься!
«Вот сейчас самое время спросить у нее фамилию», – подумал в какую-то минуту Денис и едва не расхохотался. На душе сразу полегчало. Совсем другое дело. Его веселая злость каким-то образом передалась Вере: она обхватила ногами его спину, открыла глаза, и там Денис прочел что-то не совсем пристойное, но весьма занятное. Ее руки соскользнули с его плеч и нырнули куда-то вниз. Он вдруг почувствовал себя стенобитным орудием, которое хорошенько раскачали и со всего размаху влепили точно между створок крепостных ворот. Ворота вдребезги. Пожар. Сметая все на своем пути, армия победителей ворвалась в город. Громя, вопя и бесчинствуя. Генерал на белом коне впереди. Его рот перекошен в экстазе. Его глотка просто не вмещает в себя все, что туда хочет вместиться…
Потом она встала и приоткрыла балкон. В комнату, откинув гардины, ворвался холодный воздух. Минут десять они лежали молча и курили, стряхивая пепел прямо на пол.
Потом Денис произнес вслух:
– Психотерапия. Хорошо.
– Что? – не поняла Вера.
Он махнул рукой: неважно. Это была просто озвученная концовка его долгой-предолгой мысли. На одном конце, то есть в начале – работа, Синицын, мертвый Курлов, живой Эмиль, попрошайка Кирьян, которого пришлось сегодня чуть не ногами вытолкать из кабинета. На другом конце – вечер, которого ждал весь день, вечер, который лечит все травмы, полученные на долгом пути сюда. Вот такая психотерапия. Нет, психо – это для души. А если для тела, то просто терапия.
Пока они были заняты, телефон звонил трижды. На мобильном повисли два непринятых вызова. Вере постоянно кто-то звонит. Нормально. Это ее работа. Там, где у обычного человека два канала получения информации, у журналиста их сто тысяч. Сейчас, даже не накинув халат, она отправилась на кухню («Ты как насчет капельки мартини?»), одновременно вызывая номера из списка непринятых.
– Чего ты хотел, Стас?.. Так я же вчера еще сказала: там все отменяется, ну! А ты хоть пробовал звонить в управление?
Денис подумал: бедный Стас, он даже не догадывается, что Вера говорит с ним совершенно голая, что у нее длинные и крепкие ноги, и над ягодицами у нее парит вытатуированный черный стриж, и на нее, голую, ладную, бесстыжую, разливающую по бокалам сухой мартини, можно вот так смотреть хоть целые сутки. Если не спятить, конечно, от продолжительной эрекции.
Через несколько минут Вера вернулась, они выпили мартини, потом Вера стала одеваться. Денис лежал на диване и смотрел, как она это делает, и чувствовал себя почти счастливым… До тех пор, пока не услышал:
– Поужинаем в «Папе Джо», хорошо?
Денис откинул одеяло, встал и тоже начал одеваться.
– Хорошо, – сказал он.
Надевая брюки, он привычно ощупал правый карман, где лежали деньги. Пятьсот семьдесят рэ. Которые он вытянул утром из маминой заветной шкатулки. Естественно, мама об этом не догадывается. Пока. Странно, у них в семье ни у кого не было привычки завтракать в пиццерии, обедать в «Потсдаме» и ужинать в «Папе Джо». Вера, наверное, что-то почувствовала в его голосе, потому что переспросила:
– Может, ты не хочешь?
Денис искал носки, шаря рукой под диваном.
– Тогда пошли в «Блюз», – нашла она выход из положения. – Там хоть музыка живая.
Денис хорошо помнил «Блюз». Как-то во время дежурства он выезжал туда на ножевое ранение. Там выступает Максим Бром, тот самый, который в позапрошлом сезоне поставил на уши Харьков и Москву, по пятницам там собираются богатенькие байкеры, а еще там самые высокие цены в городе. Говорят – пятидесятиграммовая порция виски с колой вытягивает на четыре сотни…
– Знаешь, пусть лучше будет «Папа Джо», – сказал Денис. Он даже попробовал пошутить: – Родственник как-никак…
Вера внимательно на него посмотрела, потом улыбнулась и отправилась к зеркалу наводить красоту.
…Хотя, с другой стороны, тратить последние деньги на любимую девушку – это тоже танец любви, очень похожий на то, чем они занимаются в постели. Это приятно, черт побери. Напряженное тело с восторгом исторгает частицу себя. Только не через семенные каналы, а через карман. И – полный экстаз.
В одиннадцать Вера сказала, что больше ничего уже не хочет, кроме как спать, спать, спать. Денис попросил официанта рассчитать их и, пока тот считал, закурил, готовясь получить удовольствие. В этот момент к ним подошел молодой человек в костюме с металлическим отливом – в голливудских фильмах такие носят адвокаты, получающие от 500 долларов за час работы.
– А ты все хорошеешь, Верочка.
Вера подняла голову и улыбнулась.
– Витя, привет. – Она повернулась к Денису: – Познакомьтесь, мальчики: это Витя, мой однокурсник, это Денис…
Она замолчала, видно, подбирая точную формулировку. Возникла забавная пауза. В конце концов все трое рассмеялись, даже официант улыбнулся. Потом он положил перед Денисом счет. Тысяча пятьсот двадцать три рубля сорок копеек. Чаевые на ваше усмотрение.
У Дениса отвисла челюсть. Заказ делала Вера, он даже не заглядывал в меню. Подозревал, конечно, что цены тут не маленькие, но такого результата не ожидал… Два мартини, два салата, две баранины на ребрышках, бутылка сухого вина. Не может быть! Или это вино? Вкусное, чилийское, он никогда такого не пил… И еще чаевые на ваше усмотрение… С ума сойти! Машинально достал свои пятьсот семьдесят рубликов, беспомощно огляделся.
Вера взяла счет, глянула небрежно, сунула официанту смятые купюры, махнула рукой – мол, спасибо, сдачи не надо! Сколько она ему дала? Похоже, две тысячи. Ничего себе! Ладно, потом с ней рассчитаюсь…
Он сунул деньги обратно в карман. Собственно, здесь это были не деньги. Однокурсник Витя предложил посидеть еще пару минут и выпить с ним по бокалу белого вина. За встречу и знакомство. Они посидели еще пару минут, причем Вера вдруг начисто расхотела спать и щебетала, как утренний жаворонок. У Вити было лицо молодого римского патриция. Денис бросал ревнивые взгляды на этикетку бутылки, но лучше бы он туда не смотрел: это был «Сотерн» урожая девяносто восьмого.
Потом Витя рассчитался одной зеленой купюрой, и вскоре они оказались в «Кубрике», где пили коньяк, на этикетку Денис уже не смотрел, чтобы не расстроиться окончательно. Впрочем, он и так расстроился. Пока Витя и Вера предавались воспоминаниям, он методично заполнял пепельницу искореженными окурками.
– …Это правда, Денис?
Он не сразу понял, что обращаются к нему. Виктор в позе крайнего удивления уставился на него, глаза – по пять копеек. У Веры на щеках играл румянец, она улыбалась, она смотрела на Дениса, как гордая мать смотрит на сына-отличника.
Денис поднял голову.
– То есть?..
– Я сказала Вите, что ты работаешь следователем в прокуратуре.
Вера прикурила от свечки на столе, не отрывая взгляда от Дениса. У нее слегка дрожали пальцы.
– Мать моя… – выдавил потрясенный Виктор. – Настоящий следователь?
– Это вас шокирует? – поинтересовался Денис. Честно говоря, он ничего не понимал.
Виктор издал короткий хрюкающий звук и вдруг смутился. На патрицианском лице, которое по определению должно оставаться невозмутимым, проступила густая краска.
– Я просто… – начал он и запнулся.
– Ну ты что, Денис? – сказала Вера. – Просто Витя всегда мечтал стать следователем. Он три года подряд поступал на юрфак и не поступил. А потом писал заметульки в колонку криминальной хроники «Тиходонской правды»…
– И опять пытался пролезть на юрфак, – перебил ее Витя. – Но не судьба, видно. Чуть с катушек не слетел тогда. В общем…
Он махнул рукой.
– Понимаете, это какой-то заколдованный круг.
Виктор пристально посмотрел на Дениса, словно желая удостовериться, что его поймут правильно и не поднимут на смех. Дениса такой взгляд немало позабавил, хотя он и не подал виду.
– Знаете, кем я стал после журфака? Даже не журналистом. Я – профессиональный посредник. Металл в Калининграде, вакуумная упаковка в Кисловодске, кукуруза в Краснодаре… В общем, я перезнакомился за эти годы с сотней тысяч разных людей. Разных. От секретарш до губернаторов, а также с бандитами, цыганами, главарями «голубых» кланов, генерал-полковниками, директорами… Даже с Валерой Меладзе и Сережей Пенкиным. Это работа. Но, понимаете, ни с одним следователем меня судьба не свела. Ни с одним на все сто тысяч! – Виктор вскинул руку, едва не опрокинув свой фужер. – Денис, вы – первый. И этот день, который свел нас вместе, я запомню навсегда.
Он оглянулся на Веру и неожиданно поцеловал ей руку.
– И тебя, Верочка. Тебя я тоже никогда не забуду.
Денис не знал, что сказать.
– Это хорошо, что я первый, – пошутил он. – Значит, ваши дела идут хорошо.
– Да, – просто согласился Виктор. – Мои дела в порядке. Я совсем в другом смысле.
К счастью, тут пришел официант, принес южноафриканское шампанское в ведерке со льдом. А Виктор продолжал говорить, обращаясь уже только к Денису. Сколько убийств вы раскрыли? Это было сложно? Сколько времени у вас уходит на каждое из дел? Любой ответ Дениса, какую бы информацию он ни нес – позитивную или негативную – вызывал неизменный восторг. Кроме одного – когда Денис ответил на вопрос о средней зарплате. Причем, чтобы не упасть лицом в грязь перед Верой, он завысил цифру по крайней мере в два раза. Лицо Виктора просто вытянулось. Он тут же вспомнил, что его фирме позарез нужен консультант с юридическим образованием. И опытом работы в госструктурах. То есть не штатная единица, а, как бы сказать, неофициальный помощник. Просто посоветоваться в случае чего. Вознаграждение гарантировано. Более чем щедрое. Ну… Скажем, пятьсот у. е. за каждый случай беспокойства. Для начала. А там…
По-моему, подумал Денис, он просто пьян. Он неловко отшутился и спросил у Веры, не очень ли она устала. Вера прикрыла глаза и улыбнулась, а Виктор вскочил, извиняясь за свое многословие и прилипчивость. Он проводил их до стоянки, где дожидался Верин «гольфик», и на прощание попросил у Дениса телефон. Если можно. Можно, сказал Денис. Конечно, можно.
– Обилечиваемся, граждане! Обилечиваемся!
Остановка «Яблоневка» – последняя в городской черте. Дальше – пригород, сады, садовые участки, чуть в стороне – городская свалка. Обычно летом здесь набивается полный автобус – садоводы, огородники, жители полусельских районов, прилегающих к Тиходонску. Да и сейчас, хотя не сезон, набилось изрядно. Кондуктору зевать некогда, надо шевелиться и шевелить пассажиров, но аккуратно и с умом. Кто-то в этой толпе обязательно проедет без билета – хотя бы вон та толстомясая рожа, ишь, перегородил проход так, что ни спереди, ни сзади к нему не подберешься. Явно безбилетник, и платить не станет: ищет лишь, с кем задраться, да поскандалить, да в морду дать. Иван Степанович таких за версту видит. И трогать его не станет. Толстомясый ездит здесь нечасто, а то и вообще впервые, убытки от него небольшие, пусть себе едет. А вот бомжара, что левее примостился, – это и есть тот самый контингент, вскрывать и изводить который кондуктор сюда и приставлен. Тем более что он тихий и скандалить не осмелится.
– Кто еще без билетика? Гражданочка, вы ведь на повороте зашли, я видел. Чего ждем? Обилечиваемся, быстренько, десять рублей… Вот так. Пропустите, пожалуйста.
Иван Степанович ловко продирался через заторы одетых в зимнее тел, приближаясь к бомжу. Кондуктор видел его здесь не первый раз и не десятый. Он сходит на станции Прошино, живет напротив свалки, небось у Дуньки Мотельщицы, в комунии ее поганой. В город едет ранним утром – собирает там бутылки, попрошайничает, ворует по-мелкому. Возвращается обычно под вечер, как сегодня. И каждый раз у них с кондуктором выходит настоящая схватка, как у охотника с дичью: бомжара пытается схорониться и не заплатить, используя свои наработанные навыки; кондуктор же, используя свои, вскрывает его и обилечивает.
Иван Степанович – кондуктор со стажем, почитай сорок лет на транспорте. Здесь его и в партию приняли, и квартиру перед пенсией дали. Тогда на самообслуживание переходили, а от кондукторов избавлялись… А теперь времена изменились, вон пришли домой, с почетом попросили обратно поработать! Значит, не справляются без него…
– Обилечиваемся, граждане!
Не замечая толстомясого, кондуктор протиснулся дальше, оторвал два билетика для хмурой семейной пары, влезшей в автобус среди последних, поругался для порядку со старухой-льготницей, которая хоть и выглядит куда старше своих восьмидесяти пяти, однако пенсионную книжку обязана носить с собой и предъявлять по первому требованию. И только потом, почувствовав спиной тихое ликование Кирьяна, решившего, что его не заметили или просто не хотят с ним связываться, – обернулся.
– Ну, кто тут еще не обилетился? Обилечиваемся!..
Они стояли теперь нос к носу, и это означало, что Кирьян очередной раз проиграл и должен уплатить по тарифу. Так было всегда, и Кирьян платил, а если не платил, то бывал беспощадно ссажен с маршрута.
Только сейчас Кирьян смотрел куда-то мимо, словно не слышал. От него пахло водкой, однако он был в полном сознании, что Иван Степанович мог утверждать со всей ответственностью.
– Билет, – сказал кондуктор. – Билет есть?
Кирьян покосился на него и ответил вопросом на вопрос:
– Чего?
– Как «чего»? – возмутился Иван Степанович. – Следуешь по маршруту – стало быть, обилечивайся! Где билет?
Кирьян подумал.
– Не знаю, – сказал он. – А что?
– Я тебе покажу, что! Или плати – или следуй вон из транспортного средства! А то еще милицию вызову!
Кирьян, который всегда в таких случаях втягивал голову в плечи, вдруг отреагировал совершенно неожиданно.
– А что милиция? – хмыкнул он в лицо кондуктору. – У меня друзья знаешь где? Эта, в прокуратуре! А у них телефоны казенные на столах! А столы – дубовые! А номерок – вот он! Эта видал?
Бомж выхватил из кармана какой-то листок и стал тыкать им в лицо кондуктору. Иван Степанович был в очках и рассмотрел надпись: «Прокуратура города Тиходонска. Старший следователь…»
Конечно, этим фактом он озаботился, но подумал, что никаких друзей в прокуратуре у бомжары быть не может.
– Вот позвоню – посмотрим еще, кто из нас последует! И куда!
Кондуктор навидался здесь всякого. Маршрут пригородный, и сброду отмороженного хватает, ему вон даже кастетом как-то чуть скулу не сломали, а уж сколько угрожали, за лацканы хватали, слюной брызгали да норовили в морду заехать – и не сосчитаешь. А все-таки он работает, и поставлен на этот трудный участок не зря, поскольку начальство тоже с мозгами и понимает, что человек легкомысленный, неопытный на маршруте долго не выдержит, сломается, а убыток автопарку будет немалый.
И зря жена ругается, что работать кондуктором сейчас дураков нет, потому его, старого дурака, и позвали с пенсии… Нет, не за здорово живешь его сюда позвали! Абы кого не позовут! Учли, что он коммунист, человек стойкий и временем проверенный. Настоящий представитель государства. Именно он и есть власть в этом автобусе!
Потому тушевался Иван Степанович недолго, а просто нажал кнопку на переговорном устройстве, что на ремне закреплено, – такие у милиционеров бывают, точь-в-точь, только это сломанное и ни с кем не связывает, а служит исключительно для солидности и испугу, – и сказал в глухой и немой микрофон:
– Вызываю участок! Срочно! Инцидент на маршруте! Здесь платить отказываются!
А потом – бомжу, спокойно:
Читать бесплатно другие книги:
