Системный властелин (сборник) Слюсаренко Сергей

Глава двенадцатая

Утром Кондратьев встретил меня невнятным «...брру–тро...». Судя по мешкам под глазами, у него оно было не такое уж доброе. Ладно, день прекрасный, кондишен отрегулирован, жить можно. И главное – уже неделю я сплю нормально! И не менее восьми часов! Даже морда растолстела. Значицца так! Сегодня у меня по плану полна горница забот. Анализ акционерного общества «Российские железные дороги» и того, кто и как покупал их акции во Франции в начале двадцатого века. Что-то там не так, видать. Надо собрать все данные, определить основных вкладчиков, проанализировать их во времени и подготовить записку для аккумулирующих аналитиков. Но лень. Бывает.

Долго и тупо всматриваясь в экран монитора, я наконец понял, в чем причина. Надо его включить. Монитор. Не помогло. Хотя картинка стала повеселей. Все-таки, кто контролирует столицу конфедерации на Силурге? И зачем мне это надо?

– Слышь, Вов, а как можно доступ к архиву по старым делам получить? – вырвал я Кондратьева из легкого ступора.

– Пошел ты на, Фарбер! И без тебя тошно! А во-вторых, за такие вопросы и тому, кто задает, и тому, которому задают, оторвут все живое. А меня вышлют в слипинг-моду! Ты знаешь, где я сидел в слипинг-моде? – глядя на меня бычьими глазами, простонал Кондратьев.

– Не знаю, – честно признался я.

– Так никто не знает! А вышлют, и окажусь я нищим на Благбазе в каком-нибудь Харькове, тогда будет поздно рассуждать. Не знаю я ничего про архив. И знать не хочу. И никому не скажу! Вот Брик, допрыгался! Тоже – небось...

– Что Брик? – Меня бросило в жар.

– Как что? Ты что, комп не включал? Сегодня панихида. Исчез при выполнении простого дела. А все почему? Шустрый был, – Кондратьев выдавливал из себя слова с трудом. Труд был тяжек и неблагодарен. – Но я тебе ничего не говорил! И вообще Брик был малоквалифицированный специалист и поэтому не смог справиться с легким заданием.

В последней фразе ясно чувствовалась ирония. Жалко. Я только вчера спрашивал у Карански, где можно найти Брика, и тот сказал, что он будет недоступен еще три дня.

По окончании работы всех собрали в актовом зале. Ходили легенды, что табличку на двери с надписью «Актовый зал» притащили из советской школы хрущевских времен. За ее монументальность. Панихида была занудной. В основном, говорили о том, как важна наша работа. По диагонали, через весь зал, я увидел Веру. Надо было с ней заранее договориться. Сидели бы сейчас рядом. После я отловил Кондратьева и предложил ему расслабиться. Тот совсем не возражал, и, по-моему, к этому стремился. Мы уныло побрели в потоке выходящих из зала в сторону моего жилья. Но тут меня окликнули:

– Фарбер! Ты куда? – Вера махала мне рукой из-за спин.

– О! Привет! Грустное действо. Ты знала его?

– Нет. Так, видела пару раз. Говорят, он пропал на совсем элементарном деле. Аналитики просчитались. Пойдем ко мне?

– Ой... Я с Кондратьевым договорился. Мы с ним поговорить должны. Ну а с ним, ты знаешь, не просто. Здоровье надо!

– Можно я с вами? – с надеждой спросила Вера. – Я не упьюсь! Я сильная!

Ну почему все время такая лягушка попадается! Я должен выудить из Кондратьева все, что он знает про архивы. Не для Веры это! Ну почему такая несуразица?

– Вера, извини. Ты не обижайся, мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО надо с ним поговорить наедине. И я не уверен, что у меня получится в другой раз. Не обижайся. Давай завтра, да? – просяще проговорил я.

Вера расстроилась. Если бы она вспылила, обозвала меня как-то или вообще повернулась и ушла, то было бы легче. Но она просто расстроилась. И согласилась на потом. И ушла. У нее в руках был какой-то дурацкий портфельчик с бумагами. Он стукал ее по коленкам и вертелся в руке.

– Все они сволочи! Только о своей заднице и думают! Их всех поубивать надо! – Кондратьев относился к разряду людей, которые со второго стакана водки (меньшим квантованием он брезговал) начинали всех ненавидеть.

Вначале я пытался понять, кто и по какому поводу сволочь и за что надо убивать. Главным аргументом в кондратьевском монологе было – «потому что они сволочи» и не дают таким классным ребятам, как я и он, Кондратьев, заняться нормальным делом. И, что, мол, они все, сволочи, только о себе и думают. На этом круг замыкался. Замыкался и начинал кружить заново. При очередном «все они суки, сволочи» я успел воткнуть свое: «так кто, все?».

Тут, очевидно, сказались годы работы на Разведку. Я попал в самую бифуркацию. Монолог резко поменял окраску. Кондратьев не выхлебал очередной стакан, а побелев лицом, продолжил речь:

– Вы, Фарбер, зря за них заступаетесь (на ВЫ перешел!), они все тут нами играют, мы пашем, пашем, а потом какой-нибудь козел все под себя подгребает, все, что сделали, себе присваивает! А потом, такие, как вы, еще и вмешиваются в события! Это все не они, сволочи, виноваты, а такие, как ты, сволочь поганая, я таких, как ты, убивал и убивать буду!

При этом он выплеснул стакан, такого дорогого ему пойла, мне в лицо. Опять, как совсем недавно, замерло время. Застыл в рывке стакан с водкой. Медленно стала вытекать из него несуразная струя жидкости. Вот же хмырь! Пьяный в гопу, а так направил содержимое стакана, что оно точно должно попасть мне в морду! Но только пока все это долетит до меня, я могу спокойно отойти в сторону, открыть Киплинга и, пользуясь словарем, прочесть стихотворение про Бинки. «Кошка чудесно поет у огня, лазит на дерево ловко...» А водяра все летит, летит... Хотя нет! Никуда не пойду! Есть идея!

С мерзким шлепком водочная плюха впилась мне в лицо. Кондратьев, тяжело озираясь по сторонам, молча потопал к себе. Ну, может не к себе, но от меня точно. Завтра разберемся.

На работу Кондратьев пришел раньше меня. Бодрым и осунувшимся. Однако не поздоровался и даже отвернулся. Интересно! Кто кого водкой поливал и обещал поубивать? Он сопел возле своего монитора, клацал клавишами и подавленно вздыхал. Я не выдержал:

– Слышь, Кондратьев, ты не бери дурного, я не обижаюсь. У каждого в жизни срывы бывают и тараканы в голове бунтуют. Забыли. Сам виноват, не ту тему завел. Не пили себя.

– Очень мне нужны твои признания, – с явным облегчением в голосе пробормотал Кондратьев. И замолк. Клацанья клавы стали более осмысленные, судя по всему, он полностью погрузился в работу.

Ближе к концу рабочего дня, направляясь в курилку, Кондратьев неприметным движением оставил на моем столе клочок бумаги:

«Твой логин: HALCION

пароль: 123321, потом поменяй на другой».

Ну спасибо! Хоть ты, конечно, и алкаш, но мужик нормальный!

Сегодня у Веры день рождения. Еще у входа в ее квартиру понял, что собралась куча народу. Тем более, что дверь была открыта. Был сам Карански, Ларин притащил букет орхидей. Он что, оранжерею ощипал? Вера о чем-то оживленно разговаривала с Игнатовым. Потом Вера стала знакомить всех со всеми. В общем-то, почти все знали друг друга – замкнутость конторы сказывалась. Вера представила меня какому-то аналитику, его звали Ларом. Тот явно был хорошо знаком с Верой. Помогал ей с напитками и не отходил от нее. Впрочем, она его особенно и не отпускала. Сначала все толклись в гостиной, налегая на бутерброды и выпивку, потом немного освоившись и вручив подарки, разобрались по кучкам и парам. Потом Лар, уже давно державший Веру за руку, притащил откуда-то гитару и попросил меня спеть. Видать, Вера ему что-то рассказала. Слушали все нарочито внимательно, а Лар, сидя рядом с Верой, даже пытался подпевать. Потом мне все это надоело и я ушел домой. Вернее, попытался. Ушел недалеко, прятался в коридорах, так, чтобы не пропустить никого, выходящего из дверей. А расходиться стали уже скоро. Ушли все. Даже Вера, не выпуская руку Лара. Интересно, зачем мне все это нужно? И вообще почему я здесь? Мне спать надо идти. Если получится. Как ни странно, получилось.

>Введите логин

– HALCION

>введите пароль

– 123321

>для продолжения работы необходимо ввести новый пароль и логин. Введите новый логин:

– Postum

>введите новый пароль

– ******

>повторите пароль

– ******

>Пользователь «Postum» добавлен в систему.

ПОЗДРАМЛЯКЛЯ!

А ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО У ТУРЕЦКОГО СУЛТАНА ПОД НОСОМ ШИШКА?

ИСКРЕННЕ ВАША,

БАСЯ ДАННЫХ.

Шутники тут сисадмины.

>search

введите ключевые слова

– Силург столица владение

На такой бесхитростный запрос компьютер прислал бесхитростный ответ. Примерно двенадцать миллионов ссылок. Тоже мне, google выискался. Умный. Постепенно сужая поиск, подбирая осмысленные ключи, удалось из всего этого мусора получить внятное количество линков. Из них один совсем осмысленный:

«Силург, планета столицы конфедерации. Входит в состав Демократической монархии. Фактически под контролем клана Ирдани. Глава клана, сосредоточив в своих руках все технические средства столицы, контролирует полностью энергопотоки конфедерации и является ее законным правителем. Согласно „Хартии девяти“ трон передается внутри клана Ирдани и только внутри клана. Приход к неограниченной власти был спровоцирован падением дома Маз’Араини. Крах Маз’Араини был предопределен безвременной кончиной действующего императора. Смерти императора предшествовало самоубийство единственной наследницы, дочери императора Хельги Сергиус Маз’Араини. Наступивший затем хаос гражданской войны был подавлен силами народного ополчения во главе с Исидором Ирдани, ставшим впоследствии председателем переходного правительства. Затем был избран президентом, затем, подавляющим большинством собранного им парламента, возвышен до статуса короля Демократической монархии. Под его руководством была восстановлена экономика, права человека, социальные защиты. Являясь лендлордом столичных земель, согласно принятой при нем конституции, начал разработки полезных ископаемых. Найденные при разработках залежи торча, уникального неорганического наркотика, не вызывающего дегенерации мозга, были официально законсервированы».

Вот как. Что такое торч, я слыхал. Судя по отчетам, которые я сам готовил, оборот этой дури составлял, в денежном эквиваленте, заметную часть ресурсов конфедерации. Неплохо устроился пан Ирдани. Понюшка торча, около двух миллиграмм, стоила много. Очень много. Распечатку, сложив, я запихал в карман брюк. Завтра покажу Вере. Будет повод встретиться. Хотя зачем мне повод? Мы что, ссорились? И вообще, почему меня так волнует Вера?

Встретиться с Верой оказалось проще, чем я ожидал. Она сидела напротив моей двери. Просто подложив какой-то пакет, чтобы не пачкаться.

– Привет, ты долго сегодня на работе сидел.

– Я не знал, что ты придешь. Сам хотел к тебе сегодня зайти. – Я протянул ей руку, чтобы помочь встать. – Заходи, кофе выпьем.

– Ты почему вчера ушел? Там весело было. Ты обиделся?

– Да нет, не обиделся. Просто мне было не очень интересно. Наверное, устал на работе. Да и тебе было не до меня. – Зачем я об этом? Ведь очевидно же, почему я ушел. И Вера здесь именно поэтому...

– Конечно, обиделся. Лар мой старинный товарищ. Мы давно не виделись. Ты вечно такой, – Вера собралась обидеться в свою очередь.

– Ладно, извини, я, конечно, виноват. – Ну вот. Всегда так женщины. Вместо того чтобы извиниться, сами заставляют другого.

– Кстати, я узнал то, что тебя интересовало! Лендлордом столичных земель после распада империи Маз’Араини стал Ирдани.

– Меня это интересовало? А, да, это про Хельгу. Да нет, я особенно не интересовалась. Просто хотелось узнать, кто получил наибольшую выгоду оттого, что ты нырять умел.

– В каком смысле выгоду? Ведь войны не произошло! Не было трех миллиардов жертв. Никто не стал выжигать планеты с высоких орбит. Так, мелкие местные волнения. – Меня почему-то удивила логика Веры.

– Ты знаешь, меня все время мучает вопрос, а насколько верны наши расчеты? Ведь никто еще не пытался проследить до конца негативное развитие после точки разветвления? Мы умные, смелые, высокоответственные, всегда даем толчок в нужную сторону. А кто определит, что мы правы? Где гарантия, что Хельга бы не взяла все в свои руки и не вывела бы конфедерацию из пике? Вон она как с собой. А ведь много других случаев, когда вообще непонятно, что мы меняли. – Очевидно Веру давно мучили эти мысли.

– Но подожди! Ведь не зря физический канал открывается в точке бифуркации. Ведь это-то уже проверено сто раз! Информацию мы можем сгребать откуда угодно, когда угодно и сколько угодно. Неужели метод анализа столь некорректен? – Я пытался защитить, если не Службу, то хотя бы свою уверенность в правоте.

– Не забудь о постоянных каналах. По одному из них тебя тягали туда-сюда. Для выполнения заданий. А потом обратно. Откуда эти каналы? Ладно, не будем об этом. Это я так, сопли распустила. Мне тебя жалко, – неожиданно закончила Вера.

– Ну, меня-то зачем жалеть? – удивился я.

– Потом, может быть, узнаешь. Ты кофе варишь?

Кофе я варил. Потом мы его пили и болтали уже просто ни о чем. Потом долго рассматривали редкий альбом Босха и пили сладкий ликер.

– Странно, почему если волосы вьются, то каждый повторяет изгиб каждого? – Я держал ладонь Веры в своих и смотрел на ее длинные волосы.

– Не знаю. Ты уже это спрашивал. Раньше. – Вера освободила ладонь. И вдруг, непоследовательно, прижалась щекой.

– Вспомни. Пожалуйста, вспомни, – еле слышно прошептала она мне в ухо. Хотя скорее всего, это просто было дыхание.

Глава тринадцатая

– Ну, как работается? – бодро поинтересовался Карански, войдя утром в мой кабинет. Вернее, мой и Кондратьева. – Что нащипал?

– Вы знаете, ничего внятного. Я ведь не шибко какой крупный бухгалтер. Так, собираю все в одну кучу и наверх – аналитикам.

– Да, там разберутся. А ты ковыряй! Это только начало. Тут нужен новый для тебя опыт. Но в работе мы должны быть точны. Вот, Брика потеряли. Ты же его знал? – как бы невзначай спросил Карански.

– Нет, не знал. Может и виделись в коридорах. – Это уже была явная проверка. Стамин Брика знал, конечно. Но не я, Фарбер.

– Да, конечно, он был совсем на других ролях здесь. Ну давай, заходи, если что. Кстати! Через месяц гонки. Ты как – еще не разучился?

Не прощаясь, Карански ушел. С Кондратьевым он не пересекся даже взглядом.

Это упоминание о Брике меня встревожило не сильно. Конечно, мое появление здесь вызвало у руководства массу вопросов. Но у меня не меньше, и буду я их раскручивать осторожно. Что-то мне подсказывало, что надо очень осторожно.

Осторожно – неосторожно, но все мои попытки найти в базе хоть какие-то данные относительно Брика, Бартези, бифуркации в период, когда я занимался с Максимом, ни к чему не привели. То ли уж сильно засекречено, то ли...

Воскресение. Вера ждала меня у оранжереи леса средней полосы. Уже в коридоре, у входа в лес тут и там была разбросана пожелтевшая хвоя. Натаскали ногами. Лес был пропитан грибным духом. Судя по всему, тут поддерживался вечный август. Даже ежа видели. Набродившись, мы присели на громадной поваленной сосне. Важный от собственной значимости муравей усердно волок какую-то лушпайку по пню. Я положил перед ним соломинку и муравей, как ни чем не бывало, пополз по ней.

– Смешно, – сказала Вера, наблюдая мои манипуляции, – он уверен, что знает куда идет и что делает. А на самом деле – это уже не его путь, а твоя соломинка.

– А ему безразлично. У него думалка не рассчитана на такие мысли. Тут главное, среднестатистическая необходимость движения в нужном направлении. Нам сверху это видно.

– Может, нам и видно. Но кто знает, может, мы тоже давно на соломинке. – У Веры было философское настроение.

– Вера, ты знаешь, у меня, наверное, провалы памяти, – начал было я, поменяв тему.

– Что? – Вера испугалась. Или чем-то встревожилась. – Ты чувствуешь, что что-то забыл?

– Да, мне кажется, что я совсем забыл смысл одной операции. Причем она совсем недавняя.

– А... – разочарованно произнесла Вера. – Это же просто выяснить. Ты имеешь доступ к своим архивам. Конечно, ты мог забыть. Столько блоков и подстановок. Мозги могут не выдержать.

– Так понимаешь, нету ничего про это дело в архивах. Может, сбой где-то в базе данных? Ты же эту кухню лучше меня знаешь. Не поможешь?

– Если смогу, конечно.

Я вкратце изложил историю с Максимом, Лилей, не упомянув, правда, про Брика.

– Да, я пороюсь в архивах, а что тебя там интересует?

– Меня интересует все. Я совершенно не помню ни целей, ни места. Только смутно имена и образы. Мне кажется, я забыл что-то важное.

– Ой, слышишь, кукушка. Давай загадаем, сколько нам жить! – Вера обрадовалась, как ребенок.

– Кукушка-кукушка, а сколько нам жить?

Подлая птица демонстративно замолчала.

– Ну вот! – рассмеялся я, нашла у кого спрашивать. – Спроси лучше у меня!

– Зачем мне спрашивать у тебя? Я и так знаю. Нам еще долго жить.

Кому нужна эта вся суета? Кто дал нам право управлять судьбами? И управляем ли мы ими? И вообще, нам ли дано понять, кто кем управляет? А пока есть лес с затаившейся кукушкой, муравей, давно потерявший свою лушпайку и отправившийся за новой, и два человека в лесу. Нужно ли еще что-то?

Джованни Поллента был главный в гараже. Хотя, как можно иначе назвать стойбище болидов во вневременных гонках? Но сначала вкратце – что такое вневременные гонки. Давно было выяснено, что коридоры вневременных переходов представляют собой нечто, наподобие тоннеля. С одной разницей, что в этом тоннеле не выполняются законы ньютоновской механики. И в те моменты, когда тоннель не открыт для пространственно-временного перехода, он являет собой просто громадную трубу, как правило, не очень прямую. Любой студент второго курса физфака сошел бы в этой трубе с ума от восторга. Никакой Ландавшиц там рядом и не валялся. Сила действия там не равна противодействию. Центробежные и центростремительные приводят только к изменению цвета стенок тоннеля. Ну а скорости движения... Да кто их измерял?

Вот и затеял народ Разведки, много событий назад, гонки в этих тоннелях. Оказалось, что простой прямоточный движок позволяет катить в этом тоннеле и производить странные пространственно-временные преобразования. Если разогнаться как следует – можно выскочить намного впереди соперника, в другом месте тоннеля. Но задача соперника – не дать разогнаться, а сделать это самому. Некоторые особо сумасбродные говорили о том, что все тоннели идут рядом и гонки – это просто обгоны друг друга по параллельным тоннелям. Но пилот болида этого не ощущал, а всего лишь, выжав газ до упора – выскакивал впереди. И потом также оставался сзади. Все это и было гонкой – безумным спортом сотрудников Разведки. Но пока я просто пришел к своему другу Джованни.

Никто не знал, откуда взялся Джованни. Был он тут всегда. И всегда чинил, красил и приводил в порядок болиды к гонкам. Он не был бог весть каким механиком, он был мастером по кузовам. Да в болиде особенно и чинить было нечего. Движок – циклопический примус, как правило, ворованный с боевых истребителей начала двадцать первого века, и кузов. Кузов был гордостью участника гонок. Где кто их добывал для себя – тайна. Я свой выменял у Ларина за ящик нормандских устриц много лет назад. Устрицы были свежие, уложенные в изготовленном из щепы ящичке слоями и проложены водорослями. На ящике была выжжена надпись – кто их поймал и дата – «1815 год». В общем, экологически чистый продукт. Ларин заказал их мне заранее. Его болид (Ларин не умел ездить даже на велосипеде) был стар, мят и беспомощно лежал на брюхе в дальних закоулках гаража Джованни. Но был он сделан по чьему-то заказу у Бертони, и когда я сообщил Джованни, что буду на нем ездить, то вызвал бурю восторгов.

Поковырявшись пару дней с движком, я выкатил это антикварное чудо на асфальтную площадку у гаража. Гараж находился в самом тылу оранжереи восточного ландшафта. Умники говорили – чтобы перебить вонь сакур. В общем, движок завелся с пол-оборота. Меня спасло то, что до стены гаража болид не смог разогнаться как следует. Всего лишь, чтобы расквасить его перёд в жутковатого вида лепешку. От обиды за себя и аппарат я чуть было не расплакался. Но когда я заявил, что хочу его починить, Джованни страшно зауважал меня во второй раз. И согласился руководить работами (читай чинить с моей помощью).

Было это в тот короткий период, когда я застрял в Службе между двумя заданиями без отправки в спящий режим. Несколько коротких недель я кромсал мятое железо, вытягивал его гидролебедкой, потом варил, потом клепал и опять варил, грел и стучал молотком. Потом Джованни лично красил его кузов волшебной краской РРР. Потом бегал в истерике и орал: «Porca, porca, porca!! Porca merdaca!», когда капля воды, упавшая с крыши оранжереи, убила его ювелирную покраску. Потом мы выкатили это все из гаража. И тут стало ясно, почему Джованни согласился восстанавливать эту тарантайку. В чистой, снежной белизны машине угадывался силуэт птицы. Те неприметные изгибы, которые мог создать только великий художник, неважно, что он рисовал – машину или мадонну. Я, увидев впервые в первозданном виде болид, понял – он всегда будет первым. С Джованни мы стали друзьями. И хоть в гонках я участвовал редко и совсем непонятно, как это соизмерялось с жизнью Джованни, всегда мой болид был готов на все «пять». Надо было только прийти к Джованни и спросить – «Как дела? Come va?».

Вот и сегодня я пошел к Джованни. Ведь гонки скоро. Еще издали я понял, что у Джованни новая идея-фикс. Посреди гаражного двора стояло странное сооружение, вроде и похожее на передвижное средство, но уж больно авангардистское. C радостными воплями, яростно сверкая лысиной в лучах осветительных ламп, из недр гаража выскочил Джованни. Был он, как всегда, в жуткого вида болоньевой куртке на синтепоне. Сколько аппаратов и механизмов она пережила? Вся в краске, с дырками от сварочных брызг, она ухитрялась сохранять оттенки изначального красного цвета. В правой руке Джованни держал маленький гаечный ключ.

После объятий, целования воздуха за ухом, расспросов «что и как» и всяких «а правда, что...» Джованни стал рассказывать главную новость. Он восстанавливает знаменитую 2CV! На мой вопрос, где он ее взял, Джованни стал что-то рассказывать про родственников в Бари, про знакомого дона Пижини и что главное – иметь друзей на родине... Надо сказать, что Джованни попал к нам в Службу из Италии примерно четырнадцатого века. Причем, что никто не знает, зачем. И как его знакомые на родине могли помочь с такой рухлядью? Потом он посвятил меня в свои великие планы. Он залатает днище, сделает кожаный салон, и что уже заказал (где???) новые, аутентичные бирки, и что ему обещали разрешить ездить потом на этой штуке по одной из оранжерей. При изложении планов этих громадья Джованни весь светился.

Потом Джованни повел меня вглубь ангара, картинным движением сдернул покрывало и включил столпившиеся у потолка прожекторы. Мой болид, отполированный, без единой царапинки стоял на небольшом подиуме. Джованни был верен себе, как всегда. К гонкам я был готов. Но до них еще было время.

Глава четырнадцатая

Звуки становились совсем угрожающими. Стонущий вой опять поднял нас среди ночи. Создавалось впечатление, что кто-то в очередной раз нарочно будит нас. Безумный призрак, дождавшись, когда мы уснем, с монтировкой в руках носился, тарабаня по стенам, скрежеща по трубам, тыча пальцами в коннекторы силовой линии, вызывая брызги искр. Аким ходил по станции, осматривая многочисленные трубопроводы. Но особого энтузиазма на его лице не было. За большими, разделенными упрочняющими фрамугами иллюминаторами стояла лунная ночь... Ночь на Луне.

Экипаж первой лунной станции под странным названием «Экспедиция» состоял из двух человек. Освещенная орбитальным зеркалом площадка вокруг нее только подчеркивала черноту неба. Постоянное освещение, задуманное изначально для того чтобы снизить вероятность клаустрофобии, усиливало чувство одиночества. Холодные звезды, четкие абрисы скал. Все такое чужое. Строгую и бесхитростную жизнь экспедиции сопровождало одно чувство – мы далеко. Мы одни. Можно быть одному в темном чулане. И когда станет страшно, с криками выбежать во двор к друзьям. Можно одному, совсем одному, ходить по завешенному моросящим дождем городу, провожая взглядом машины. И можно быть одиноким так. Под пристальным вниманием сотен следящих станций, с ежедневным описанием собственного здоровья в сводке новостей. Но быть далеко, так далеко, что даже свет сюда опаздывает. А теперь еще и эти стоны железа.

– Наверное, все это связано с перегревом дьюаров с кислородом, – предположил я.

Действительно, кислород, основа нашей жизни, хранился в жидком виде в дьюарах, расположенных под многослойным покрытием пола станции. Долго сопя над неподдающимися квадратными фальшпанелями, мы наконец добрались до сосудов. Один из них был совсем странного вида – сплющенный, как грелка. Другой хранил первозданные формы – круглый и жизнерадостный.

– Проверь, пожалуйста, предохранительный клапан, – попросил Аким.

Я стал елозить пальцем вокруг клапана, не совсем понимая, как его можно проверить.

– Да что ты в самом деле, – разозлился Аким, – смотри.

Он придавил пальцем клапан сверху. Тот, как взбесившись, отозвался яростной струей испаряющегося газа. С шипением, так похожим на преследующий нас звук, струя била вверх, пересыщая атмосферу кислородом и грозя взрывом.

– Глуши его! – заорал Аким. – Быстро!

Видя мою растерянность, он выхватил у меня из рук приспособу. Тефлоновый ключ-вилочку. Сам клапан был украшен сверху двумя углублениями – для специального ключа. Это позволяло избежать случайностей. Не крутить же его монеткой (откуда она тут?), а если крутить правильным ключом, то не сломаешь. Аким пытался вставить ключ рожками в эти углубления, однако ничего не выходило – струя отбрасывала его.

– Дай, – не выдержал я, – ты не сможешь!

Аким немедля передал ключ мне.

Я прижал плашмя ключ к клапану и постепенно приблизил рожки к углублениям. Струя газа ехидно ударила по кончику ключа... И тут произошло непонятное. В звуках свистящего по ключу газа я различил слабые, тоненькие голоса:

– Ишь, как старается, сейчас у него получится! Всегда хитер был!

Второй голос вторил:

– А спрашивается, зачем? Зачем суетится? Все и так понятно. Никуда им не деться.

Рожки ключа плотно вошли в страховочный болт. Струя газа затихла в пол-оборота.

– А что с тем дьюаром? Чего он сморщился? – Меня беспокоил другой сосуд.

– Я точно не знаю, но возможно, так предусмотрено. Чтобы пустые бочки места не занимали, – предположил Аким. – Утром, при связи, спросим. Думаю, эта ночь будет спокойной.

Отдышавшись от схватки с дьюаром, Аким ушел в наш кубрик, микроскопическое помещение для отдыха. Я умылся ароматической салфеткой и, одевшись в комбинезон для отдыха – белый, эластичный, тоже пошел в кубрик.

Аким склонился над журнальным столиком. Столик, по мысли конструкторов, должен был скрашивать наши вечера. Или еще что там. Крышка столика была прозрачная и накрывала небольшой аквариум. В нем резвилась дюжина разноцветных рыбок. Ярких и беззаботных. Сейчас Аким поднял крышку стола и рукой выгребал из аквариума рыбок. Выловив, он отпускал их прямо в чуждую им среду. Рыбки начинали резво плавать в воздухе. Одна, рванув было в мою сторону, резко развернулась. Легкая струя воздуха от ее хвоста тронула мою щеку.

– Ты что, – испугался я, – они погибнут!

– Неужели ты до сих пор не понял – ты вправе решать, куда им плыть. Где им плыть. Неужели ты не понял – только ты! Ведь ты принимал гораздо более важные решения, чем это! Или это были не твои решения? И тут хватит им кислорода.

Злобный, неестественный звук потряс станцию. Все двинулось вниз. Высоко в потолок улетели рыбки, оставшиеся в своей воздушной струе. Станция уходила под землю. Хоть и была она на Луне. Как завороженный, я смотрел на вздымающийся горизонт, на грунт, поднимающийся от нижнего среза иллюминаторов к верхнему. Каждая песчинка скрежетала по ситаллу иллюминаторов. Каждая – своим, гнусным звуком. Холодный страх сковал мышцы спины в ожидании разрыва оболочки станции. Почти так маленький ребенок ждет хлопка воздушного шарика, когда его надувает отец.

– Аким, уходим отсюда, в соседний отсек! Быстрее! – заорал я.

– Ты, наверное, хочешь умереть помучившись? – спокойно спросил Аким. – Неужели непонятно, что если лопнет обшивка, то никто нам не поможет? Не суетись. Сядь.

Я не смог последовать его совету. Выскочив в соседний отсек, я только там понял, что он тоже был внешний и в иллюминаторах его будет тот же серый, с коричневым отливом грунт, уже поглотивший нас под завязку.

В иллюминаторы пробивался нежный свет. Видно было, что в маленьком, огороженном плетнем дворе валялся кузов старого «Москвича», проржавевшего во многих местах и совсем уже непригодного. В остальном, дворик был чист и подметен. Метла стояла в углу. Я рванулся в кубрик. Там никого не было. Резкие, железом по железу, удары заполнили станцию. Главный шлюз был распахнут. Мужик в ватнике лупил кувалдой по подвеске шлюзовой двери. Ничуть не обращая на меня внимания. За дверью была видна проселочная дорога. По гальке, подпрыгивая, как пустая коробка из-под обуви, несся задрипанный вездеходик. Лихо тормознув у шлюза, он выпустил наружу приземистого начальника. В синем халате, пыжиковой шапке и с мохеровым шарфом вокруг рудиментарной шеи.

– Аккуратно рубай, всю жестянку попортишь! – яростно заорал он на мужика с кувалдой. – Мы жестянку эту на плуги пустим.

– Здравствуйте. – Начальник протянул мне плотную ладонь, глядя при этом в сторону. Потом он понесся давать новые указания, ничуть не заботясь о выполнении первых.

Я вернулся на станцию. Повсюду чувствовалась деловая разруха. В кубрике женщина, вида школьной технички, споро подметала скукожившихся рыбок с пола. Задний шлюз тоже был распахнут. Непонятным образом он переходил в длинную веранду. На ней стоял Аким, нежно обнимая мужчину одних с ним лет.

– Стамин, знакомься! Это мой отец! – Отец Акима пожал мою руку. Было видно, что ни о чем, кроме своего сына, он не думал. Да и Акиму тоже было не до меня. Они стояли друг напротив друга и разговаривали. Без слов.

– Ой, привет! – окликнул меня знакомый голос. Хельга в смешной вязаной жилетке стояла совсем рядом.

– Вот видишь, я уже и не думала, что мы встретимся! У нас тут хорошо! Как твои дела?

Ей было все те же семнадцать.

– Ты удивляешься, почему я в этой деревне? – Не дождавшись моего ответа, продолжила Хельга. – Я здесь тебя жду. Ты представить не можешь, как много лет. Не забывай, те, от кого ты ушел, ждут тебя вечно. Вот видишь – моя вечность уже окончилась. Я дождалась. Ты знаешь, что такое ждать вечно? Ждать, зная, что тот, кого ты ждешь, не виновен в этом. Ждать, зная, что тот, кого ты ждешь, уже забыл о тебе. Ждать, посылая письма без адреса, потому что тот, кого ты ждешь, уже давно сменил его. Ждать, когда уже знаешь то единственное место, где вы сможете встретиться. Мы встретились. Ты не предал тех, кто ждет тебя.

– Стамин! – раздался голос Акима, – вот видишь! Все так просто! Я же говорил, ищи простые решения. Знаешь самое простое решение? Хочешь, я тебе его открою? Купи ей бриллианты!

– Не надо здесь, – тихо сказала Хельга. – Купи их там. Там. – Она показала рукой в небо. – Например, в Неаполе...

Разве купить бриллианты – решение?

– Нет, ты не понял! – Голос Акима звучал внутри меня. – Простое решение очень близко... и еще... Никогда не предавай себя.

И еще...

Ну вот... Все вернулось. Мои сны. Отличие в том, что теперь я точно знаю, что это просто сон. Аким погиб давно. И меня не было рядом. Хоть это и была первая постоянная лунная база «ЭКСПЕДИЦИЯ». Готовая к первому контакту. Исчезнувшая бесследно.

Нет, я не предам. Спасибо, Аким. Я не предам тебя, Хельга. Не предам себя. Как только пойму, кто я. Как только пойму, кто ждет меня.

Глава пятнадцатая

– Фарбер! Все в порядке?? – Испуганный голос Веры выдирал меня из сумрака.

– А? – Мой голос как будто вылетел на октаву выше. Сердце ухало напуганным филином...

– Ты кричал во сне, – Вера каждым звуком произносимых слов возвращала меня в действительность... Самое ужасное, с возвращением в действительность улетало что-то очень важное. То, что я уже почти понял.

– Мне приснился страшный сон. Я там видел. Что-то важное. Теперь не помню, что...

– Вспомни, Фарбер, вспомни! Только сам! – Неожиданно Вера заплакала. – Вспомни все, ведь это так просто!

– Вера, – я вдруг решился, решился так, что сердце провалилось куда-то в темную глубину, – я все помню.

– ЧТО ТЫ ПОМНИШЬ? – В голосе Веры услышалось что-то, сотворяющее мир.

– Я помню, что я не только Фарбер. Я помню себя в слипинг-моде.

– Да? – Почему-то Вера произнесла это спокойно. Как вопрос учительницы в школе. – И что же ты там?

– Ну... я там так себе... какая-то мышиная возня.

– И больше ты ничего не помнишь? – тихо, с надеждой проговорила Вера.

А что я мог помнить еще? Что за дурацкие вопросы задают женщины, когда ты им доверяешь самое главное...

– Фарбер, твоя миссия с инспекцией земной базы, на этой, как ее..? Планета – забыла название? Мы эту акцию на инструктажах учим, как классику. Вот почему ты тогда, плюнул на все и остался вне бункеров колонии. Зачем ты, ставя под угрозу всю акцию, стал девочку спасать? – Вера вдруг переменила тему.

– Я и сам не знаю. Вдруг показалось, что следуя правилам, ничего не узнаешь.

– А если бы по правилам получалось – ты бы не стал этого делать? – Вера, по-моему, провоцировала меня.

– Понимаешь, тут нет сослагательного наклонения. Если бы можно было действовать по правилам, то не надо было бы идти напролом, рискуя. Но там правила игра были таковы, что выбирать не приходилось. Ты же знаешь сама, что было в итоге.