Дедушка русской авиации Волчек Григорий

Идеальный порядок

Полторацкий сидел на деревянном ящике и курил, пуская колечки дыма. Чуть поодаль, отложив автомат в сторону, развалился на травке выводной Салимов. Резко контрастируя с двумя бездельниками, рядом напряженно трудились голые по пояс, обливающиеся потом губари. Арестованные рыли нескончаемую канаву под кабель засекреченной связи. Кабель проложили еще осенью ударными темпами (устроили для этого специальный субботник), но при укладке, видимо, порвали. Всю зиму прямая связь отсутствовала (пользовались запасным каналом), а когда снег сошел, связисты, используя бесплатную рабсилу с гауптвахты, начали искать повреждение. Арестанты отрыли стометровую канаву, но на поврежденный участок так и не наткнулись. Похоже, что для губарей эта шабашка становилась бесконечной.

Сегодня пошли восемнадцатые сутки пребывания Полторацкого на губе. Он оброс густой щетиной — бриться на гауптвахте нет возможности, поскольку лезвия и станки отбираются при шмоне, а электробритва здесь не работает — воткнуть некуда.

Быт Полторацкого-арестанта прост: ест вволю, курит по желанию, спит сколько душе угодно. На работы выходит, только если стоит хорошая погода. Тогда можно раздеться до трусов и загорать на солнышке, в то время как остальные губари вкалывают за себя и за того парня. Иногда Полторацкий ненадолго уходит в гарнизон по делам. На Гошиных плечах нет погон, и он теперь больше походит на дезертира, чем на авиамеханика 2 класса авиационного истребительного полка войск ПВО страны.

Что же произошло?

Той памятной майской ночью Игорь, проплакавшись, пошел в автороту, устроил жестокую трепку наряду, разбудил Юстинайтиса и попросил у него водки. Юстинайтис водку дал и согласился составить Игорю компанию. Тактичный и спокойный литовец не утомлял Полторацкого вопросами, но про себя удивлялся скорости, с которой Игорь опрокидывал стаканы. Выпив поллитра, Полторацкий успокоился окончательно. Для полного ажура теперь полагалось еще кого-нибудь отоварить.

В кубрик ТЭЧ Полторацкий влетел, как ошпаренный. Включил полный свет, заорал бешено:

— ТЭЧ, подъем! Всем встать! Припухли! Пригрелись, суки! Полторацкого забыли? Угондошу всех! Всем подъем! Боевая тревога! Радиационная опасность! Ядерное нападение! Бомбовые удары! Встать, падлы! Ракеты с термоядерными боеголовками летят сюда! Подъем!

Не дожидаясь, пока все встанут в строй, Полторацкий принялся вышвыривать из нижних коек черпаков, дедушек и немногочисленных оставшихся дембелей.

— А это кто еще спит? А, Володя! Извини, братан, спи дальше!

ТЭЧевские караси построились, старослужащие благоразумно вышли из кубрика.

— Десять секунд — отбой!

Караси разбежалась по койкам.

— Десять секунд — подъем!

Караси вскочили и построились.

— Отбой! Подъем! Отбой! Подъем! Отбой! Подъем! Опухли, ожирели! Полторацкого через х… бросаете! Убью!

Полторацкий неистовствовал и метелил всех подряд. Упала гардина. Опрокинулась тумбочка. Под тяжестью шмякнувшегося тела распалась табуретка. Полторацкий продолжал бить с двух рук и истошно орать.

— Сохранять строй! Держаться на ногах! Я вам устрою красивую жизнь! Службу почуяли?

Неизвестно, чем бы кончилась эта вакханалия, если бы не Гиддигов. Выждав момент, когда после очередной серии ударов Полторацкий переводил дыхание, Володя подошел к нему сзади.

— Игорь!

— Чего?

— Хватит на сегодня!

— Отвали!

— Я говорю — хватит! Изувечить кого-нибудь хочешь? В дисбат не терпится, или сразу на зону?

— Мне похрену!

— А мне — нет! До подъема два часа осталось. Надо успеть все привести в порядок.

— Какой порядок?

— Элементарный.

— Элементарный — это хорошо, а идеальный — лучше. ТЭЧ, навести идеальный порядок, и в койки! Всем — отбой!

Не раздеваясь и не снимая сапог, Полторацкий лег поверх одеяла и сразу же заснул.

Без погон и без петлиц

Утром старшина и замполит увидели «разрисованную» ТЭЧ. Нечипоренков вызвал Полторацкого в канцелярию.

— Полторацкий, в подразделении почти два десятка избитых бойцов. Все отмалчиваются, отпираются, приводят какие-то фантастические версии. Но истина проста, не так ли? У тебя содраны кулаки, изо рта несет перегаром. Это, скорее всего, означает, что ты вчера напился и устроил разборки. Или я неправ, Полторацкий?

— Вы же знаете, товарищ капитан — командир всегда прав.

— Почему ты сорвался? У тебя какие-то серьезные личные проблемы?

— Да, очень серьезные, и очень личные.

— Тогда для начала объявляю тебе трое суток от имени командира ТЭЧ.

После завтрака было очередное полковое построение. Варфоломеев решил посвятить его состоянию воинской дисциплины. Как всегда, он стал опрашивать подразделения. Добрался и до ТЭЧ.

— Рудык, доложите о нарушениях дисциплины!

Вместо майора откликнулся замполит:

— Товарищ подполковник, сержанту Полторацкому объявлено трое суток ареста за…за пререкания (о массовом мордобое Нечипоренков благоразумно умолчал).

— Полторацкий — на середину! — приказал Варфоломеев.

Полторацкий не пошевелился. Поселившийся в нем бес показывал язык всем, независимо от воинского звания и занимаемой должности. Вместо того чтобы выходить на середину плаца, Полторацкий демонстративно закурил сигарету, глубоко затянулся, выпустил несколько колец сизого дыма.

— Полторацкий, на середину, бегом!

— Сейчас, только докурю.

— Выйти из строя, сука, … твою мать!

Полторацкий растолкал стоящих перед ним и неспешной походкой направился к казарме.

— Стоять! — взревел Варфоломеев так, что находившийся рядом начальник политотдела Бондарев пошатнулся. — Распустились, б…! Десять суток, от имени комкора! Потом — дисбат, в рот тебе сто х…в, п…а в скафандре!

Так Полторацкий поселился на губу. Просидел он тринадцать суток, вышел на свободу, а на следующий день опять пошел на губу — сменивший гнев на милость Варфоломеев объявил ему семь суток.

— Сажать этого говнюка в дисбат себе дороже — в корпусе вонь поднимут. Я ему лучше дисбат прямо здесь устрою, не отходя от кассы!

В промежутке между отсидками Игоря лишили сержантского звания. Замполит построил роту, объявил о снятии Полторацкого с сержантов и вызвал штрафника на середину. Никто на середину не вышел.

— Где Полторацкий?

— В кубрике вроде.

— Сюда его, немедленно!

Рогачев, новый Гошин ординарец, забежал в кубрик. Полторацкий валялся на койке и пускал в потолок сигаретный дым.

— Игорь, тебя замполит зовет! Он ТЭЧ построил, сказал, что тебя звания лишили!

Игорь молча снял китель, сорвал с погон приклеенные на расплавленный полиэтилен лычки, вручил их Рогачеву.

— На, отнеси замполиту, пусть он подавится этими соплями!

Рогачев ушел. На пустых погонах остались белесые следы клея. Полторацкий брезгливо поморщился и содрал погоны с кителя. Потом очередь дошла и до петлиц.

Постановка на вид

Когда Игоря освободили с губы, Рогачев пришил на его китель новые погоны рядового. На следующее утро замполит организовал в ангаре ТЭЧ комсомольское собрание с участием молодых офицеров, прапорщиков и гражданских (так называемых «служащих Советской армии») — члены комсомольской организации ТЭЧ. Председателем собрания избрали комсомольского вожака лейтенанта Угрева, определили рабочий президиум из трех человек, вести протокол доверили писарю Бегичеву. Игорь по всем пунктам повестки дня воздерживался.

Угрев сразу же предоставил слово «присутствующему на собрании коммунисту Нечипоренкову, замполиту ТЭЧ». Присутствующий на собрании коммунист, обозвав Полторацкого хулиганом и злостным нарушителем воинской дисциплины, рекомендовал собранию исключить Полторацкого из рядов Ленинского комсомола. Это предложение поддержали Угрев, лейтенант Трубачевский из родной группы С (они с Игорем не ладили с первого дня службы) и дебелый прапорщик Колесник. Полторацкий слушал выступавших с большим интересом, несколько раз даже аплодировал. Затем слово взял Турчанинов.

— Сразу же соглашусь с товарищем Нечипоренковым в главном: нет вопросов, Полторацкий оступился. Но значит ли это, что он один во всем виноват? Нет, товарищи, виноваты все мы, вся комсомольская организация ТЭЧ, а товарищи Нечипоренков, Угрев и Трубачевский — в особенности! Где вы были, когда Полторацкий, как говорится, скатывался по наклонной плоскости? А? Скажем прямо — вы самоустранились от проведения с Полторацким индивидуальной политико-воспитательной работы! Нельзя так, товарищи! Наказать легко, направить на путь истинный — трудно! Ведь что это значит — исключить из рядов ВЛКСМ? Это значит сломать человеку жизнь, лишить веры в себя, в коллектив, по сути, выкинуть за борт с нашего общего корабля! Нет, товарищи, так нельзя — это не по-комсомольски, да и не по-партийному! С Полторацким необходимо работать, воспитывать его, вовлекать в общественно-полезную деятельность! А наш дружный коллектив, в свою очередь, может взять Полторацкого на поруки! Так, товарищи комсомольцы? Возьмем Полторацкого на поруки?

Товарищи комсомольцы дружно загудели.

— Вот видите — берем! А Полторацкому я предлагаю, товарищи, объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку! Пусть подумает над своим поведением. А через два-три месяца соберемся снова, и посмотрим, сделал товарищ Полторацкий надлежащие выводы, или нет.

Турчанинов сел. ТЭЧ захлопала в ладоши.

Слово взял Бегичев. Он во всем согласился с Турчанинов, но предложил строгий выговор без занесения. Затем поднялся Жужгов. Он предложил скостить Полторацкому наказание до простого выговора. Выступивший затем Гиддигов популярно и аргументировано объяснил собравшимся, что самым справедливым наказанием для Полторацкого будет постановка на вид, а потом предложил предоставить слово Полторацкому.

Игорь встал.

— Я не хочу давить на собрание. Как решите, так и будет, в полном соответствии с принципами демократического централизма.

Угрев начал голосование:

— Кто за то, чтобы исключить?

Проголосовали «за» три человека — Угрев, Трубачевский и Колесник (замполит не имел права голосовать).

— Кто за строгий выговор с занесением?

Подняли руки два прапорщика.

За строгий выговор без занесения и «простой» выговор не проголосовал никто. За то, чтобы поставить Полторацкому на вид, проголосовало абсолютное большинство собравшихся.

Хлебное место

Вечером того же дня Гошу отвел в сторону старшина.

— Повторацкый, замполит с Варфоломеевым хочут тебе дюже гарное життя устроить: неделю робишь, в пятницу идешь на губвахту до понедельника, потом все по-новой. И так все лето. Нравится?

— Нет.

— То-то! Поэтому, Повторацкый, предлагаю тебе гарный вариант — сделать финт ушами и сховаться от замполита в хлеборезке, там як раз вакансия открылася.

— А что я буду с этого иметь?

— Як що? Начальства нема, распорядка нема, подъема-отбоя нема! Сам себе голова! Будешь при хлебе, цукре, масле! Гарное життя!

— Мысль интересная! Я подумаю!

Охримчук был прав — с каждым днем армейская иерархия, субординация, дисциплина, правила воинской вежливости — короче, все то, чем жива и без чего невозможна любая нормальная армия, становилось для Полторацкого все более ненавистным. Да, он открыто игнорировал и постоянно нарушал пресловутую воинскую дисциплину, но долго это продолжаться не могло, а загреметь в дисбат Гоше, при всем его пофигизме, совершенно не хотелось. При этом Гоша знал, что любая система, какой бы гнилой она не была, всегда сильнее нонконформиста, индивидуалиста, бунтаря-одиночки, но, тем не менее, добровольно сдаваться на милость армейской системе Гоша тоже не хотел.

Еще один аргумент в пользу предложения старшины — должность хлебореза почетна и уважаема. Сейчас хлеборезом в солдатской столовой работает некто Абдуллаев (с приходом сменщика он должен уйти на дембель). Так вот, этот щуплый косноязычный Абдуллаев в гарнизоне считается большим человеком! Серьезные мужики приходят, склоняются к окошку выдачи, смиренно просят: Абдулла, дай еще порцаечку! И Абдуллаев решает — дать порцаечку, или погодить!

Сложились определенные отношения с Абдуллаевым и у Гоши. Однажды Гоша послал Жужгова в хлеборезку за добавкой. Абдуллаев, конечно же, Жужгова послал. Обиженный нечутким отношением к своему посланцу, Гоша пошел разбираться — вышиб ногой запертую изнутри дверь хлеборезки, ногой же опрокинул Абдуллаева на пол и, присев на корточки, провел с хлеборезом воспитательную беседу. Абдуллаев, забившись под дальний стеллаж и глотая потекшие от страха сопли, пообещал исправиться. И исправился.

В общем, Полторацкий, склонялся к положительному решению. Увидев на следующее утро хитрую физиономию замполита, Игорь окончательно решил: надо идти в хлеборезку. Старшина этому сообщению обрадовался, а Браташ огорчился:

— Жаль терять такого специалиста! Но вообще это правильное решение — в противном случае замполит тебя просто сожрет. Он же вообще с цепи сорвался, вся ТЭЧ от него плачет. Даже до меня докопался — заставляет конспекты по политподготовке писать. А я, между прочим, университет марксизма-ленинизма окончил!

На следующий день Полторацкий перешел в хлеборезку.

Тетя Женя и «маленький Ташкент»

В общей сложности в солдатской столовой кормилось в две смены около восьмисот человек. Это значит, что три раза в день надо разрезать примерно по двадцать лотков хлеба (в лотке — четырнадцать буханок, каждая буханка режется на двадцать кусков). Кроме того, на завтрак и ужин выдается сахар и масло (в обед дается сладкий кисель или компот). Это значит, что нужно отмерять каждому по четыре кусочка сахара-рафинада и по пятнадцатиграммовому кусочку масла (масло штампуется специальной формовкой). На каждый день из штаба ОБАТО хлеборезу выдается строевой список — сколько в каком подразделении людей. По этой строевке хлеборез выдает продукты. Вот и все нехитрые дела.

Из орудий производства — широкий нож-резак, круглый точильный камень, весы, холодильник, стеллажи для лотков с хлебом, длинный стол. Все это сосредоточено в одной маленькой комнатке — собственно хлеборезке. К ней пристыкована еще одна, совсем малюсенькая комнатка с кушеткой, тумбочкой, двумя табуретками и вешалкой. Здесь хлеборез, так сказать, живет.

Столовая работает в две смены. Первая смена: завтрак — 7.00, обед — 13.00, ужин — 19.00. Вторая смена принимает пищу на час позже. Столовая — одноэтажное длинное деревянное здание с большими окнами, оштукатуренное и окрашенное в характерный для строений поселка желтовато-коричневый цвет. Внутри столовая предельно лаконична — три ряда столов на десять человек и длинные скамьи. С одной стороны зала — хлеборезка, с другой — варочное отделение, почему то называемое «центром», с подсобными помещениями. Сбоку — мойка и сушилка посуды. В пристрое — кладовые и кочегарка. Руководит столовой ее начальник прапорщик Шилов. Впоследствии Полторацкий удивлялся — а какие, собственно, функции выполняет прапорщик Шилов? Живьем его Полторацкий видел всего раза три.

В столовой работают три гражданских поварихи — тетя Женя, Люба и Варя. Люба и Варя — обычные тостушки-поварихи средних лет, а вот тетя Женя очень колоритна — худющая пожилая мегера, пылающая к солдатам лютой ненавистью. Заводится Женя с четверти оборота и орет до тех пор, пока не устанет. Просить у нее добавки бессмысленно. У Жени имеется юная дочь Оля, весьма симпатичная особа. У солдата, оскорбленного Жениными криками и категорическим отказом выдать добавку, нет лучшей возможности получить сатисфакцию, нежели сказать: «Женя, я твою дочку вые…!». Это святотатство неизменно вызывало у Жени натуральную истерику.

Единственного, кого Женя уважала из солдатского племени — это, конечно же, Полторацкого. Игорь покорил слабое женское сердце с первого же знакомства. Тогда, помнится, Полторацкий степенно подошел к окну раздачи, обворожительно улыбнулся и произнес сочным басом:

— Здравствуйте, глубокоуважаемая Евгения Ивановна!

Женя недоверчиво зыркнула на джентльмена из-под замусоленной косынки.

— Пришел, как говорится, представиться! Я, видите ли, здесь недавно, и сейчас знакомлюсь с наиболее выдающимися людьми гарнизона!

— Чего надо?

— Ну, так вот, мне сразу же по прибытию в гарнизон, сообщили, что на кухне работает поистине очаровательная женщина — Евгения Ивановна Благовещенская! Хочу отметить, что у вас прекрасная, звучная фамилия! А моя фамилия — Полторацкий. Полторацкий Игорь Константинович. К вашим услугам.

Женя была покорена. С таким культурным обхождением она давно уже не сталкивалась. С тех пор и завелась между Гошей и Женей дружба. Кстати, подобную галантность Полторацкий проявил не случайно — он поспорил с Гиддиговым на четвертной, что сможет заслужить благорасположение кухонной фурии. Гоша смог и, соответственно, выиграл пари.

Неизменно вежливый и интеллигентный красавец Полторацкий заинтересовал Женю вот с какой стороны. Женя, рассудив, что лучшего парня в гарнизоне все равно не найти, решила женить Полторацкого на своей прелестной дочурке. Она почему-то решила, что Гоша ухватится за эту идею. Гоша не прочь был ухватиться непосредственно за Олю, но без далеко идущих последствий.

Если говорить о солдатах, то до прихода Полторацкого на кухне властвовала узбекская диаспора. У всех столовских узбеков почему то были русские имена, точнее — псевдонимы. На кухне работали повара Миша и Ваня, а посудником был Сережа. Кроме того, наряд по столовой (двенадцать человек — по двое из разных подразделений, исключая ТЭЧ) почти всегда составлялся из узбеков, и поэтому солдатскую столовую в гарнизоне называли «маленьким Ташкентом».

Первоначальное накопление

Итак, Полторацкий начал «володеть и княжить» в хлеборезном хозяйстве. Для начала он загнал в хлеборезку пяток пахарей из наряда, и те буквально вылизали хлеборезку, истребив дух ее прежнего хозяина. С первого же дня Игорь взял твердую установку на то, что он не стукнет здесь пальцем о палец. И действительно, всю работу делали за него бойцы кухонного наряда. Протесты прапорщиков-дежурных по столовой Полторацкий гасил на корню.

С приходом Гоши в хлеборезку здесь установилась идеальная чистота и строгий порядок. Кончилась солдатская лафа — никому, кроме своих близких друзей и приятелей Игорь добавки не давал. Сразу же стали накапливаться сэкономленные продукты. К концу первой рабочей недели у Игоря набежало два килограмма лишнего сливочного масла, не говоря уже про менее ценный сахар. Игорь, недолго думая, стал менять профицитные продукты на промтовары. Например, командировочные моряки, разгружавшие на станции продукты для своих дальних гарнизонов, получали доппаек в обмен на летние тельняшки — майки, которые затем продавались сухопутным фраерам по червонцу за штуку. В итоге за первый месяц работы Гоша наварил почти три сотни рублей только на масле.

Маслом бизнес не исчерпывался. По указанию Полторацкого повара ежедневно вносили в «фонд голодающих матросов» по банке тушенки и две банки сгущенки. Все это добро в комплекте затем обменивалось на настоящую тельняшку (с рукавами). Полноценный теплый тельник стоил уже пятнадцать рублей. Вот вам еще 450 рублей в месяц. Так Гоша стал настоящим богачом.

Народный контроль

Как-то после обеда, когда сытый Полторацкий валялся на кушетке и читал свежую прессу (Маджидов регулярно доставлял ему «Правду» и «Красную звезду», а также иллюстрированные журналы «Советский воин», «Знаменосец», «Крылья Родины», «Авиация и космонавтика», «Советское военное обозрение» и «Зарубежное военное обозрение»), в дверь хлеборезки постучали.

— Кто там?

— Комиссия народного контроля! Откройте!

— Какая еще комиссия!

— Народного контроля! Открывайте немедленно!

— Какого контроля?

— Народного! Откройте сейчас же, я требую!

— Кто требует!

— Капитан Щеглов!

— Капитан Щеглов, а у вас есть полномочия, документы соответствующие?

— Есть, откройте, вам говорят!

Щеглов принялся долбить в дверь ногой.

— Эй, Щеглов, полегче!

— Открыть немедленно! Или я вызову патруль и коменданта гарнизона!

Полторацкий поднялся с кушетки и открыл дверь. У входа стоял зеленый от злости Щеглов, оргинструктор политотдела полка. Чуть поодаль расположились другие члены комиссии — малознакомый прапорщик из батальона ОБАТО, какая-то цивильная женщина и… рядовой Бегичев. Писарь, которого привлекли из-за его расчудесного почерка, смущенно улыбался. Улыбнулся и Полторацкий.

— Здравствуйте, товарищи! Предъявите вашу ксиву, пожалуйста!

Капитан протянул Игорю листок бумаги. Полторацкий прочел отпечатанный на машинке текст за подписями Варфоломеева и Бондарева.

— О-кей. Ну и что же вам угодно, капитан Щеглов?

— Нам нужно взвесить продукты! Пустите!

— Не пущу!

— Почему?

— Не имею права. У меня четкая инструкция — внутрь хлеборезки никого не пускать! Пройдите медосмотр у врача, оденьте спецодежду — тогда пожалуйста!

Насчет спецодежды Полторацкий не врал — на нем была отутюженная белая поварская куртка.

— Что за ерунда? Какая инструкция?

— Инструкция — это не ерунда, товарищ капитан, а нормативный документ, в отличие от вашей сомнительной цидульки. Инструкция определяет важнейшие вопросы гигиены и санитарно-эпидемиологической безопасности! Сейчас вы мне занесете синегнойную бактерию, палочку Коха, стрептококковую инфекцию, потом гарнизон вымрет в мучениях, а мне отвечать?!

— А…

— Никаких «а», «бэ» и «цэ»! Инструкция, батенька! Не верите мне — спросите у начпрода лейтенанта Назарова. Нет, вы пойдите и спросите у Назарова — можно ли травить советского солдата стафилококком? И он таки вам ответит!

— Хорошо, мы не зайдем в вашу «неприкосновенную» хлеборезку. Несите продукты сюда.

— Куда?

— Вот сюда, на этот стол.

— Не могу — стол грязный, санитарно не обработан.

— Бегичев, солдата из наряда сюда, с водой, тряпкой и хлоркой!

Бегичев нерешительно потоптался. Гоша облегчил его участь.

— Ну, чего стоишь? Капитан приказал. Выполняй, Бегичев.

Бегичев привел посудомойщика со всем необходимым скарбом. Солдат тщательно вытер стол.

— Так что вам привести сюда, товарищи инородные контролеры?

— Весы.

— И все?

— Продукты.

— Какие?

— Масло и сахар.

— А хлеб?

— Хлеб не нужно.

— Как это не нужно? Хлеб всему голова! Будет хлеб, будет и песня! Как это — без хлеба?

— Хватит болтать! Весы, сахар и масло — быстро все сюда!

— Ничего я вам не принесу! Носильщика нашли, шустряки!

Щеглов побагровел, сглотнул слюну, сделал глубокий вдох и достал из папки листок бумаги.

— Значит так! Если через минуту здесь не будет продуктов, я готовлю протокол!

— Готовьте, если вам так хочется.

— Вы отказываетесь принести продукты?

— Да, отказываюсь.

— Почему?

— Вы мне не внушаете доверия.

Щеглов махнул рукой и принялся диктовать Бегичеву:

— Протокол о факте проверки наличия продуктов в хлеборезке солдатской столовой. Комиссия народного контроля в составе капитана Щеглова, прапорщика Туровича, рядового Бегичева и служащей Советской армии Усольцевой при проверке установила, что хлеборез… Напомните вашу фамилию и звание.

— Плохо знаете личный состав полка, товарищ Щеглов, а еще в политотделе работаете. Рядовой Полторацкий, к вашим услугам.

— Полторацкий, вы понимаете, что этот протокол — юридический документ?

— Ну, естественно!

— А вы понимаете, что по нему вы можете быть привлечены к дисциплинарной и даже уголовной ответственности?

— Понимаю — не дурнее паровоза.

— Тогда почему вы отказываетесь принести продукты?

— Я уже говорил об этом. Повторяю — я не доверяю вашей комиссии.

— А может быть, у вас нет этих продуктов?

— Может, и нет.

— А где же они?

— Со склада еще не привезли.

— Когда привозят продукты?

— В шестнадцать часов. График завоза продуктов находится в варочном отделении.

— Бегичев, принеси график!

Бегичев принес искомую бумажку. Щеглов внимательно ее просмотрел.

— Ну что ж, все правильно! Чего же ты здесь дуньку валял, Полторацкий?

— Для вас, может, и Дунька, а для меня — инструкция!

— Ну ладно. Протокол мы должны заполнить в любом случае. Бегичев, пиши: «Нарушений не обнаружено. Продукты отсутствуют ввиду того, что их не привезли со склада. Подписи, дата». А о вашем вызывающем поведении, рядовой Полторацкий, я доложу начальнику ТЭЧ.

Вечером, после ужина, в хлеборезку (она на этот раз была открыта) мягкой кошачьей походкой вошел заместитель командира ОБАТО майор Щербина. Он выгнал ползающего по полу камбузника с тряпкой и присел на кушетку к Полторацкому.

— Куда ты дел масло, боец?

— Все раздал по норме.