Загадки судьбы Крючкова Ольга
— Безусловно. Помните корнета Плетнева?
Альберт кивнул.
— Конечно.
— Так вот, он с какой-то безделицей числился в госпитале целую неделю. А сам… Впрочем, вы знаете о его наклонностях. Но глаз все равно завяжите, не ровен час, наткнетесь на кого-нибудь из старших офицеров.
Альберт завязал глаз черным шейным платком и направился в госпиталь.
Соня, томимая переживаниями по поводу неожиданно свалившихся на нее ухаживаний барона фон Унгера, решилась на отчаянный шаг — написать письмо. Ей казалось, что, проводя время с бароном, она предает Сергея, их многолетнюю дружбу и, возможно, нечто большее… Соня никак не могла разобраться в своих чувствах: кому же отдать предпочтение — барону или все же Сергею?
Барон — именно тот, кого показало ей зеркало? Или все же нет? — Она сомневалась. Но Сергей… ведь подарил ей заветный гранатовый перстень. Все годы она хранила его подарок, надеясь на взаимность. Но теперь…
Соня взяла бумагу, перо и начала писать письмо Сергею:
«Милый Сергей Васильевич!
Пишу вам оттого, что вы совершенно позабыли наше семейство и вовсе перестали приезжать в гости. Вот прошла неделя, но, увы, вы так и не приехали.
Зато барон фон Унгер, — помните, вы видели его на балу и даже хотели застрелить на дуэли, — стал бывать у нас слишком часто и оказывать мне знаки внимания…
Капитан Нижегородский, по всей видимости, окончательно потерял голову от любви к моей сестрице, а она и вовсе изменилась: стала тихой, задумчивой и мечтательной. Думаю, что только любовь может так подействовать на девичье сердце.
Словом, буду очень рада, если вы навестите нас.
Соня».
Соня перечитала письмо. Ей показалось, что оно получилось излишне откровенным. И упоминание об ухаживаниях барона, по мнению девушки, должны подстегнуть Сергея. А если же нет… то пусть пеняет на себя — в кавалерах у нее нет недостатка.
Сергей развернул письмо Сонечки, быстро пробежался по нему глазами: волна ревности нахлынула на него. Конечно, он целую неделю не навещал Бироевых. Подготовка к смотру занимала все его время. Он не мог выкроить ни минуты. И такое положение продлится неизвестно сколько.
Он тотчас написал ответ:
«Любезная кузина, Софья Николаевна!
Простите великодушно мое невнимание, ибо оно вынужденное и, поверьте, мне и самому неприятно. Ровно через месяц должен состояться военный смотр, приуроченный к приезду императорской фамилии, поэтому полк наш переведен специальным указом на казарменное положение. Увы, но я не могу лишний раз отлучиться, ибо это будет считаться чуть ли не дезертирством.
А посему отправляю вам это письмо с сослуживцем Альбертом Вениаминовичем Гварди, который в данный момент находится по состоянию здоровья на излечении в госпитале.
Сергей».
Между тем полковой лекарь уже осмотрел позорный синяк Альберта, выписал ему примочки и посоветовал скрывать его под черной повязкой, чтобы не травмировать окружающих. Что касается госпиталя, лекарь отказал, предписав Гварди отправиться на неделю домой, оформив соответствующие документы.
Все складывалось на редкость удачно: Сергей передал письмо для Сонечки своему однополчанину, взяв с него обещание приглядывать за ней по возможности, если тот, разумеется, будет в доме Бироевых, и особенно присмотреться к барону фон Унгеру — наглецу, которых свет не видывал.
Альберт с нескрываемым интересом выслушал все наставления Сергея, решив отправиться в гости к Бироевым тем же вечером.
Альберт Гварди слыл среди гусар человеком неглупым, щедрым, если у него водились деньги и он не успевал спустить их в карты, но чрезмерно вспыльчивым и увлекающимся. Отдав письмо в руки такого человека, Сергей все же надеялся на благородство дворянина. Впрочем, и сам Гварди был уверен в себе, даже не предполагая, что может нарушить обещание, данное другу.
Когда в парадной дома Бироевых зазвонил колокольчик и Марфуша отворила дверь, ибо дворецкий захворал, то чуть не лишилась чувств. Перед ней стоял молодой смуглый красавец с украшавшей его лицо черной повязкой на глазу.
«Господи! — подумала горничная. — Что же за напасти на господский дом? Отчего сюда так и тянет одноглазых мужчин? Не иначе это наказание за мой грех… Не надо было гадать барышне…»
Когда же Альберт прошел в гостиную и увидел Софью Николаевну, оказавшуюся милой очаровательной блондинкой с огромными серыми глазами, то понятие о благородстве и чести куда-то резко улетучились, и он напрочь забыл, что привело его в дом поручение друга.
Соня же в свою очередь также не скрывала интереса к гостю: «Боже мой, как он похож на того мужчину из сна… Да еще и с черной повязкой… Интересно, что у него с глазом… Ах, спрашивать неловко… Это уже третий с черной повязкой… Впрочем, Станислав ухаживает за Лизой, у них уже почти все сладилось…»
Девушка пригласила Гварди сесть к камину, согреться после мороза. Стоял уже февраль, но, увы, морозы лишь крепчали. До весны еще было далеко.
Она с нетерпением распечатала письмо и прочла. Гварди не сводил с девушки глаз, настолько она ему понравилась, он даже чувствовал себя неловко, но с таким состоянием он быстро справился, ибо русский итальянец слыл завзятым ловеласом.
Пока Соня читала послание драгоценного кузена, в гостиную спустилась Агриппина Леонидовна. Альберт встал, представился и поцеловал ей руку.
Госпожа Бироева проявила нескрываемый интерес к Альберту. Оказывается, она знала фамилию Гварди, так как в Москве был хорошо известен ювелир Антонио Гварди, имевший сеть магазинов и приходившийся дядюшкой молодому гусару Ее, правда, удивил очередной одноглазый гость. Агриппина Леонидовна уж не знала, что и думать! И решила просто: видать, судьба ее дочерям выйти замуж за одноглазых мужчин.
Агриппина Леонидовна уже успокоилась по поводу Лизы. Ее отношения со Станиславом Федоровичем развивались достаточно бурно, и отец семейства Николай Дмитриевич предвкушал помолвку, а летом — и свадьбу.
Соне же минул шестнадцатый год и торопиться с выбором жениха не стоило, но маменьку беспокоило, что у дочери слишком много женихов, а младшая дочь не питала ни к одному из них никаких чувств.
Агриппина Леонидовна приказала подать чаю и пригласила Альберта почаевничать. Тот с удовольствием согласился. Умудренная опытом женщина сразу заметила, какие недвусмысленные взгляды кидает на Соню молодой гусар. Однако изысканность манер и природная красота молодого человека заставляли Агриппину Леонидовну оставаться с ним чрезвычайно любезной. Про себя она отметила, что черная повязка, прикрывающая глаз, вовсе не портит красивого лица гостя.
Неожиданно в гостиную вошла горничная.
— Барон фон Унгер к Софье Николаевне!
Каждый из присутствующих прореагировал на сообщение по-разному.
Агриппина Леонидовна подумала: «Прекрасно, оба кавалера друг против друга… Чем все закончится?»
Соня же недовольно поежилась и в мыслях у нее пронеслось: «Зачем он явился? Ах, как не вовремя!»
Между тем поручик Гварди ухмыльнулся, сказав про себя: «Барон! Прекрасно! Вот и побеседуем за чашкой чая…»
Барон, как всегда, явился в элегантном костюме и в приподнятом настроении. Он поклонился, поприветствовал дам, приложился к их нежным ручкам.
— Позвольте представить вам, — обратилась Агриппина Леонидовна к барону, — поручик Владимирского гусарского полка Альберт Вениаминович Гварди.
Альберт встал со стула и слегка поклонился, как того требовал этикет. Барон улыбнулся и также поклонился, правда, его несколько смутило, что гусар не в форме.
— Присаживайтесь, барон, — захлопотала Соня. — Марфуша! — позвала она горничную. — Подай для гостя чайный прибор.
Когда Марфуша вошла в гостиную и увидела двух одноглазых мужчин, сидящих напротив друг друга, она украдкой перекрестилась, поставила перед гостем чашку с блюдцем, положила рядом серебряную ложечку и спешно удалилась.
— Ах, барон, вы всегда в прекрасном расположении духа, несмотря ни на что! — заметила Агриппина Леонидовна.
— Да, таково мое жизненное кредо! — согласился Унгер и дерзко воззрился на Гварди.
Альберт спокойно продолжал пить чай. Никто больше не проронил ни слова. После чая обстановка накалилась. Мужчины чувствовали друг к другу неприязнь. Она висела в воздухе. Агриппина Леонидовна и Соня не знали, что делать.
Безусловно, кто-то из них должен был откланяться и уйти, но ни один не желал сдавать своих позиций и всячески старался наперебой развлекать дам.
После долгих рассказов, когда и барон, и поручик изрядно устали, Соня неожиданно попросила:
— Ах, барон, расскажите нам о своем Псковском имении. Говорят, оно прекрасно!
Барон быстро заморгал своим единственным глазом. Альберт же, напротив, почувствовав смущение соперника, просиял. Его здоровый глаз излучал полное удовлетворение и предстоящую победу.
— Дело в том, что я редко бываю в имении, предпочитаю жить в Москве.
— Понимаю вас, сударь. — Альберт сочувственно закатил свой здоровый глаз. — Порядок в имении — прежде всего дело управляющего. В Москве вы предпочитаете жить наверняка на Софийской набережной?
В голосе Альберта почувствовался сарказм. Барон опять замялся. Поручик понял: он попал в яблочко, барон-то, может, и вовсе никакой не фон Унгер! Или того хуже…
— Да, на Софийской…
Но тут защебетала Соня:
— Ах, в это воскресенье баронесса фон Визен дает бал в честь помолвки своей дочери.
— Да, да, сударыня! — воскликнул Альберт. — Баронесса — моя дальняя родственница по линии матери, и я приглашен…
Соня улыбнулась.
— Это прекрасно, наше семейство тоже приглашено.
Барон фон Унгер помрачнел, что не ускользнуло от окружающих. Однако он тут же нашелся:
— Софья Николаевна, не желаете ли вы прогуляться по воздуху? Я специально для вас подготовил новый сонет.
Соня захлопала в ладоши.
— Прекрасно, барон! Вы так умело декламируете, словно прирожденный актер.
Предложение барона очень не понравилось Альберту, ибо он придерживался с барышнями древнего римского правила: пришел, увидел, победил!
Соня в окружении одноглазых кавалеров шла, как обычно, по центральной аллее, прямо к статуе Венеры. Мужчины что-то рассказывали наперебой, Соня же внимательно посмотрела на богиню любви, занесенную февральским снегом. Девушке показалось, что она лукаво улыбается…
— Ах, барон, а как же ваш новый сонет? — вспомнила девушка.
Фон Унгер откашлялся, принял театральную позу и начал нараспев:
- Улыбкою и блеском глаз
- Она меня в обман ввела.
- Хоть, как я понял лишь сейчас,
- Из равнодушья иль со зла
- Не жаждала и не могла
- Помочь мне в горестях моих,
- И должен был бы я тепла
- Искать в объятиях иных note 3.
Соня округлила глаза, стихи тронули ей душу.
— Кто же автор такого чудного произведения? — поинтересовалась она.
— Франсуа Вийон…
Альберт недовольно хмыкнул: да что и говорить, в стихах он ничего не понимал… Но с чувством прочитанный сонет навел его на размышления: «Странный барон, ненатуральный какой-то… Словно…» Неожиданно Альберта посетила догадка… «Нужно все проверить…» — решил он и, не удержавшись, прокомментировал:
— Да, сударь, это вы точно изволили заметить: и должен был бы я тепла искать в объятиях иных…
— Что вы хотите сказать, поручик! — воскликнул барон.
— Я, да помилуйте — ровным счетом ничего. Не я, простите, изъясняюсь барышне в столь витиеватой форме. Обычно я предпочитаю говорить прямо то, что чувствую.
Барон округлил глаза.
Соня поняла, что назревает скандал.
— Господа, позвольте! За своим спором вы и вовсе обо мне забыли. Может быть, вы все же обратите на меня внимание? — поинтересовалась прелестница и надула губки.
Мужчины переглянулись: действительно, в пылу взаимной неприязни они совершенно забыли о барышне.
— Простите, Софья Николаевна. — Альберт слегка поклонился. — Каюсь…
— Я тоже, — вторил ему барон.
6
Поручик и барон откланялись и одновременно покинули гостеприимный дом Бироевых. Фон Унгер поймал извозчика первым и чуть слышно назвал адрес. Примерно через минуту Альберт тоже уже сидел в санях, кутая ноги в теплый плед.
— Голубчик! — обратился он к кучеру. — Давай помалу вон за теми санями. Сверху наброшу полтинник, не обижу.
Сани Альберта двинулись за бароном. Дом Бироевых располагался в Ипатьевском переулке, сани свернули на Ильинку и, не выпуская из вида предмет наблюдения, поехали вслед. Проехав немного по Ильинке, сани барона свернули в Богоявленский переулок, затем, проследовав по нему, выехали на Никольскую улицу и остановились около трактира. Барон расплатился с извозчиком и скрылся в заведении.
Альберт посетовал, что на морозе в санях особенно долго не посидишь, через полчаса — окочуришься, и, также расплатившись, вошел в трактир.
Заведение оказалось второсортным. Поручику тотчас бросилось в глаза пестрое общество: и мужчины, и женщины были здесь какие-то неестественные. Дамы, пестро одетые и чрезмерно накрашенные, пили наравне с кавалерами, те же в свою очередь не отличались особой галантностью, говорили громко и все норовили прочитать то монолог, то стих.
«Актерская братия, догадался Альберт, что ж, посмотрим, как наш барон развлекается…»
Альберт сел за дальний столик, к нему тотчас подбежал халдей, наверняка определив в посетителе человека состоятельного.
— Чего изволите-с? — Халдей согнулся в поклоне.
— Расстегайчиков с мясом да штоф водки, — заказал поручик.
— Сию минуту-с, сударь…
Альберт ухватил халдея за рукав вышитой косоворотки.
— Скажи-ка, любезный, погоди убегать. А что за публика здесь собралась? Уж больно они на актеров похожи.
— Так и есть, сударь, — кивнул услужливый халдей. — Актеры они и есть-с. Здесь же в двух шагах театральная площадь, так вот каждый вечер у нас в заведении гуляют-с.
— И много пьют?
— Ох, сударь, много…
— Хорошо, неси расстегайчики с водкой.
Халдей удалился.
В ожидании заказа Альберт наблюдал за фон Унгером. Тот приблизился к столику, за которым сидели две размалеванные девицы не первой свежести и мужчина, по виду похожий на комика.
Барон расцеловал дамам ручки, кивнул комику и сел за стол. Компания находилась уже в изрядном подпитии и явно обрадовалась появлению барона.
Одна из девиц рассмеялась и указала на свой правый глаз. Барон что-то отвечал по поводу своей повязки, затем снял ее. И к своему удивлению, поручик увидел, что глаз-то барона совершенно целый, даже синяка нет в отличие от него самого.
В это время халдей поставил перед поручиком заказ и наполнил рюмку водочкой. Альберт лихо проглотил содержимое рюмки и закусил расстегаем.
Барон также уделял внимание водке и закуске, с жаром рассказывая нечто, что приводило его друзей в восторг.
Веселье в трактире продолжалось почти до полуночи, затем посетители начали постепенно расходиться: кто своими ногами, а кого приходилось выводить под руки.
Барон и его компания также покинули заведение, поймали сани и громко приказали ехать в Кривоколенный переулок. Альберт изрядно устал, ему было вполне достаточно того, что он видел: барон притворялся, но зачем?
Поручик решил обо всем рассказать Воронову, а там видно будет…
Сонечка лежала в кровати, но сон не шел. Она пыталась читать, но ровным счетом ничего не понимала. Мысли путались: уж слишком много событий за последнее время произошло.
Марфуша давно спала в своей каморке под лестницей, так что поделиться ей своими сомнениями было не с кем. А сомнений накопилось предостаточно.
Припоминая предыдущий бал в Преображенском, Соне все же казалось странным появление барона фон Унгера. А его настойчивые, даже назойливые взгляды заставляли чувствовать ее неловко. Однако барон воспитан, галантен, а как он читает стихи!
Что же еще? Да, а при упоминании о Псковском имении он повел себя странно, явно смутившись. Соня ворочалась в постели и так и эдак, но мысли не прекращали лезть в голову: «А вдруг это Лизка-злыдня подговорила барона надеть повязку и подшутить надо мной? Она никогда не простит мне гранатового перстня. Но откуда сестрица знает этого барона? Не помню, чтобы ее когда-либо с ним знакомили…»
Наконец Соня заснула. Ей снилась свадьба: как стоит она перед алтарем, вся в белом, фата закрывает лицо; рядом жених — в черном фраке и, разумеется, с повязкой, скрывающей глаз… Появляется священник, он смеется… От его смеха у Сонечки по спине бегут мурашки. И в довершение всего священник вынимает свой правый глаз и протягивает прямо ей… Соня кричит от ужаса. А священник лишь усмехается:
— Ну что, голуба?! Пойдешь за меня замуж? Ведь я тоже одноглаз!
Соня проснулась в холодном поту. Ей стало жутко: ах и зачем она уговорила Марфушу погадать перед Рождеством? Правильно говорила горничная: грех все это! Вот теперь и расплата…
Все следующее утро и часть дня вплоть до трех часов пополудни Сергей Воронов верхом на лошади гарцевал по плацу. Генерал-губернатор сдержал слово и явился на подготовку к предстоящему смотру, посвященному приезду императорских особ.
Посидевши верхом на отменном черном, как вороново крыло, жеребце, генерал-губернатор устал, ему было тяжело — годы брали свое. Высокому гостю принесли кресло и укутали ноги меховым одеялом.
Генерал-губернатор постоянно что-то бубнил себе под нос, недовольно фыркал, пил коньяк и закусывал лимоном. Сергей понимал: начальству влетит сполна, ибо его превосходительство явно не доволен.
Поручик замерз: венгерка, подбитая мехом, не рассчитана на такой холод, руки под перчатками сводило, ноги чуть ли не примерзли к бокам несчастной лошади…
Когда же, наконец, его превосходительство и сам не выдержал, подготовка была, к всеобщей радости, окончена. Замерзшие гусары могли вернуться в казармы.
Едва Сергей отогрелся, как получил с посыльным короткую записку:
«Дорогой друг!
Не далее как вчера вечером я выяснил: барон фон Унгер посещает злачные места и развлекается с актрисами. Мало того, повязка — фальшива, ибо оба его глаза пребывают в полном здравии.
Альберт Гварди».
Сергей буквально обомлел: для чего устроил барон представление — для того чтобы прикинуться человеком, повидавшим жизнь, или поинтересничать перед юной наивной Сонечкой?
Его охватило негодование, затем ревность. Чувства нахлынули, захлестнули воспоминания… Что он вообще хочет от кузины? Они знакомы с детства, он всегда был привязан к милой Сонечке! А теперь ему двадцать лет, а ей — шестнадцать! И только ли он питает к кузине родственные чувства или все же нечто большее? Отчего же его так беспокоят ее отношения с бароном?
Сергей пребывал в смятении. Но одно он знал точно — следует непременно выяснить, почему фон Унгер притворяется?
После того как Гварди направил посыльного в полк с запиской для Воронова, он сел пить кофе и просматривать газеты. Печать пестрила различными новостями. Невольо он открыл «Московский вестник» на страничке «Светская хроника» и прочел: «В воскресенье, 19 февраля сего года, баронесса фон Визен дает бал в честь помолвки своей дочери Амалии Карловны фон Визен и Владимира Викторовича Романовского, сына небезызвестного…»
«Ах да! — опомнился Альберт. — Я и забыл про бал в доме фон Визен! Ведь там будет Софья Николаевна!»
Невольно сердце поручика забилось сильнее, он ощутил волнение при воспоминании о Сонечке. Увы, но мужская дружба блекла перед ее серыми прекрасными глазами. Альберт нервно закурил сигару и попытался отвлечься. Но…
Он встал и начал метаться по гостиной. Совесть корила его: казалось, что он совершает предательство по отношению к другу…
— Зачем я написал записку Сергею? Вот болван! В любви — каждый за себя! В конце концов, право выбора за Софьей Николаевной. Прости меня, мой друг, но я непременно воспользуюсь возможностью и поухаживаю за твоей кузиной на балу у фон Визен. А по поводу барона… Надо подумать… Можно вызвать его на дуэль…
7
Сергей не мог оставить казармы и пойти к Альберту обсудить недостойное поведение фон Унгера.
И он решил написать ответ:
«Альберт!
Благодарю вас за хлопоты, надеюсь, вы хорошо провели время в доме Бироевых. Я в растерянности: отчего барон затеял сей маскарад? На ум приходит лишь один ответ: завоевать сердце моей кузины. Прошу вас доведите дело до конца: узнайте о фон Унгере как можно больше. Я подозреваю, что у него нет и в помине никакого Псковского имения, он попросту разорен и охотится за состоятельной невестой. А, насколько мне известно, приданое Софьи Николаевны достаточное, чтобы вести безбедную, достойную жизнь.
Сергей».
Альберт надел енотовую шубу, велел своему кучеру заложить карету на полозьях и направился в Кривоколенный переулок. Определенного плана действий он не наметил. Надеясь на русский «авось», он подошел к дворнику-татарину, что расчищал мостовую от снега, и спросил:
— Любезный! Не подскажешь ли мне, где квартира или дом барона фон Унгера?
— Фон Унгера? — переспросил татарин. — Так это вона: два дома вперед, а там — ворота кованые как увидите, так его, барона, дом и есть…
Альберт сел в карету и направился к указанному дому. Действительно, за коваными воротами, которые венчал замысловатый вензель рода Унгер, возвышался трехэтажный дом. С виду он казался небольшим, но весьма ухоженным.
«Неужто барон и дом заложил? Пожалуй, за него можно получить в банке под вексель приличную сумму…» — подумал Альберт. Во сколько банк может оценить родовое гнездо фон Унгеров? По его прикидкам, тысяч в десять рублей или две с половиной тысячи серебром.
Размышляя, он вышел из кареты и дернул шнурок звонка у ворот.
Вскоре из дома появился лакей в стеганой зимней куртке.
— Чего изволите-с, барин?
— Голубчик, а дома ли твой хозяин — барон фон Унгер? — поинтересовался Альберт.
— Помилуйте, сударь! Вот уж как две недели, мой благодетель со всем семейством изволили уехать в Германию к сродственникам, тоже вроде баронам.
Альберт опешил, но все же дал лакею гривенный.
«Так, так… Интересно получается: барон фон Унгер — в Германии, а кто же тогда в доме Бироевых?»
И тут поручика осенило — САМОЗВАНЕЦ!
Альберт, буквально ошарашенный результатом своего расследования, направился в дом Бироевых. Чего греха таить, он хотел увидеть очаровательную Софью Николаевну и, безусловно, встретить там самозванца-барона.
Поручик уже предвкушал, как посрамит мерзавца, обманом проникшего в приличный дом.
Соня, как обычно в короткие зимние дни, либо читала, либо вышивала, либо ухаживала за цветами в оранжерее. Бегонии различных сортов и оттенков бурно произрастали благодаря ее стараниям.
Когда Альберт приехал к Бироевым, Сонечка поливала цветы из маленькой леечки. Поручик последовал за горничной, которая проводила гостя в оранжерею.
Соня была дивно хороша в домашнем платье, с растрепанными локонами, ниспадавшими на лицо. Она постоянно пыталась откинуть их назад, но тщетно.
— Добрый день, Софья Николаевна! — Альберт поклонился.
— Ах, — растерялась девушка, — это вы… Простите, я в таком виде…
— Софья Николаевна, вы прелестны в любом наряде. Даже не беспокойтесь по этому поводу. Как ваши маменька и папенька? Все ли у них хорошо?
— Да, сударь, благодарю вас. Маменька, как всегда, выговаривает домашней челяди за нерадивость; папенька на службе и будет, вероятнее всего, поздно.
— Тогда не откажите в любезности прогуляться со мной: я в карете, уверяю вас, что она теплая и уютная. Не отказывайте мне. — Альберт умоляюще посмотрел на девушку.
Та растерялась.
— Я, право, не знаю… Ваше предложение так неожиданно…
— Если вы смущены, я сам попрошу разрешения вашей матушки.
Соня поправила непослушный локон.
— Хорошо. А куда мы поедем?
— Куда хотите, сударыня. Можно просто покататься по Москве, можно отправиться в ресторан, я знаю вполне приличный… Ну, решайтесь!
— Сначала покататься, а затем в ресторан, — резюмировала Сонечка.
— Прекрасно, благодарю вас. А что «барон»? Он сегодня собирался навестить вас? — как бы невзначай поинтересовался Альберт.
— Он прислал мне цветы с запиской, что сегодня у него срочные дела… Впрочем, я не очень-то расстроилась.
Альберт с недоверием посмотрел на девушку.
— Вы хотите сказать, что равнодушны к фон Унгеру?
— Ну… я не знаю… Барон, конечно, интересный человек, прекрасный собеседник…
— Да и стихи декламирует, как настоящий актер, — продолжил ее мысль поручик.
Соня кивнула.
— Да, все так. Но…
Альберт насторожился.
— Говорите, Софья Николаевна.
— Что-то мне в нем не нравится, но что, не могу понять. Хотя должна вам признаться: поначалу я увлеклась им. Только прошу вас, не выдавайте меня, никому не говорите, особенно Сергею Васильевичу, моему кузену. Вы обещаете?
— Слово чести, — заверил поручик и в свою очередь спросил: — А почему, простите за смелость, я не должен говорить Сергею, а, например, не вашим маменьке и папеньке?
Соня смутилась:
— Сергей мне, как брат, мы росли вместе. Он рано осиротел, и мои родители опекали его.
— Родственные чувства прекрасны, сударыня. Но мне все же кажется, что здесь нечто иное…
Девушка округлила глаза:
— Что вы имеете в виду, Альберт Вениаминович?
— То, что вы питаете к своему кузену нечто большее! — выпалил поручик и осекся. — Я слишком дерзок! Простите меня! Просто… я думал, что…
— Вы смущаете меня своими речами, сударь! — воскликнула Соня.
— Но позвольте мне договорить! Ибо волею судьбы я попал в ваш дом! Когда я увидел вас впервые, то понял, что предаю своего друга… ибо… ибо вы сразили меня прямо в сердце…
Альберт волновался и теребил пуговицу сюртука.
Соня и вовсе покраснела от подобных слов: она только что услышала первое объяснение в любви. Девушка растерялась, но в душе она чувствовала удовлетворение, оттого что может производить впечатление на мужчину!
— Так что, Софья Николаевна? Вы теперь не поедете со мной? Мне уйти?
— Нет… нет. Поговорите с маменькой, а я покуда приведу себя в порядок. Дело в том, что я еще никогда не посещала ресторан. Боюсь, что маменька…
— Не волнуйтесь, я найду нужные слова. Все же я — офицер и дворянин! А вы уже взрослая барышня!
Агриппина Леонидовна выслушала Альберта на редкость спокойно, беря во внимание его известную фамилию, родство с самими фон Визенами, а также знакомство с любимым племянником Сережей. Подумав, она дала согласие на выход дочери, заручившись, разумеется, горячими эмоциональными обещаниями кавалера вести себя достойным образом.
Соня не знала, что лучше надеть, советоваться со старшей сестрой ей вовсе не хотелось. Она выбрала темно-вишневое бархатное платье с небольшим вырезом. Парикмахер причесал ее, украсив волосы цветами в тон наряда. Прелестница была готова совершить свой первый выход в ресторан с мужчиной.
Соня надела шляпку, меховое мантеле, недавно купленное матушкой в модном магазине на Сретенке, и проследовала под руку со своим кавалером в карету.
Кучер захлопнул дверцу, карета тронулась по направлению к Кривоколенному переулку.
Соня чувствовала себя уютно, и, чего греха таить, Альберт будоражил ее воображение. Девушка решила: раз маменька ничего не имеет против Гварди, значит, такова судьба! Вот все и сходится с гаданием: кавалер и красив, и одноглаз, и не из бедного семейства. Хотя Сонечка знала, что ее приданого хватит на безбедную жизнь.
Карета шла плавно благодаря полозьям. Альберт, не скрывая восторга, любовался своей спутницей, но все же воздерживался от пламенных речей, помня обещание, данное Агриппине Леонидовне. Но как ему хотелось заключить Сонечку в объятия и… страстно прильнуть к ее губам! Он едва сдерживался.
— По пути в ресторан, Софья Николаевна, мы на минуточку заедем в один дом.
Соня округлила глаза:
— Зачем?
Читать бесплатно другие книги:
