Город богов Крючкова Ольга
Хосе де Акоста не раз отправлял вице-королю подробные доклады, где излагал свои взгляды и соображения по поводу того, что следует изменить отношение к местному населению, иначе оно постепенно вымрет. Иезуит провёл тщательные исследования, придя к неутешительным результатам: за время правления испанцев на землях Перу, а это составляло почти полвека с момента третьей экспедиции Франциско Писарро, более половины колонизированного населения исчезло. Некоторые племена ушли далеко в горы и непроходимые джунгли Амазонии, не желая подчиниться конкистадорам. Некоторые полностью погибли, оказывая сопротивление. Остальные, порабощённые, были насильственно переселены в редукции, где их ждал тяжёлый труд и нескончаемые болезни.
…Иезуит достиг небольшой рыночной площади. Индейцы, закончив торговлю, устроили танцы (опытный глаз учёного тотчас уловил происпанские движения) под аккомпанемент флейты-кеначо, изготовленной из тростника.
Площадь миновал небольшой отряд городской стражи, возглавляемый альгвазилом[18]. Альгвазил, заметив иезуита, почтительно поклонился. Акоста осенил служителя закона крестным знамением.
Умиротворённый Акоста, минуя рыночную площадь (индейцы также выказали знаки почтения иезуиту, разглядев в вечерней дымке его чёрное одеяние), прошёлся узкими улочками, выведшими его к зданию университета, где он жил и работал последние годы.
Он поднялся на второй этаж, уединился в своей комнате, размышляя, что вероятно, наступил тот момент, когда ему придётся расстаться со всем этим…
Вице-король Перу, Франциско де Толедо, поначалу благоволил к учёному-иезуиту. Но в последнее время всё чаще стал выражать недовольство его взглядами, считая, что Акоста чрезмерно превозносит уровень развития индейцев, приписывая им в своих трудах, много лишнего. Мало того, вице-король считал, что Акоста пагубно влияет на своих коллег по университету Сан-Маркос, в частности на Бласа Переса Валеру[19], который также увлечённо изучал культуру инков, всячески помогал профессору и не стеснялся в суждениях. Единственным сдерживающим фактором нараставшего гнева вице-короля, было то обстоятельство, что Блас Валера являлся фактически первым переводчиком Катехизиса на языки перуанских индейцев, аймара и кечуа. И де Толедо высоко ценил его заслуги.
Последний труд Акосты, посвящённый описанию золотых табличек, привезённых в Лиму одной из экспедиций, возглавляемой молодым предприимчивым иезуитом Диего де Торресом, вызвали у вице-короля особенное раздражение. Причиной недовольства Его высочества послужило то, что Акоста выказал предположение: многочисленные рисунки, украшавшие золотые пластины – есть воплощение литературной мысли инков. Значки, которыми были испещрены пластины, представляли собой некие идеограммы, выражавшие законченную фразу. Акоста считал, что таблички надлежит изучать, а не переплавлять, дабы отправить в метрополию, где золото превратится в дублоны.
Франциско де Толедо искренне негодовал, обвинив Акосту в том, что тот намерен нанести ущерб королевской казне. Учёный муж пытался возразить, но властный и надменный вице-король приказал иезуиту покинуть пределы резиденции и впредь не беспокоить его по пустякам.
Покинув резиденцию вице-короля, Акоста вернулся в университет Сан-Маркос, понимая, что братья по ордену отныне не смогут защитить его от козней Его высочества, ибо тот обрёл славу злопамятного человека.
Действительно, Франциско де Толедо приблизил к себе доминиканцев, те только того и ждали, ибо присутствие в Лиме иезуитов шло в разрез с интересами ордена святого Доминика, желавшего заполучить как можно больше привилегий и бенефициев[20].
Вице-король окружил Акосту шпионами, которым внималось в обязанность не только следить за перемещениями иезуита, но и украдкой читать его рукописи.
Учёный муж с каждым днём всё отчётливее ощущал, как вокруг него накаляется обстановка. И потому он принял решение отправиться в Буэнос-Айрес, также принадлежавший испанской короне, а оттуда – в милую сердцу Кастилию. Всё свои труды Акоста намеревался увести с собой.
Много лет Акоста собирал коллекцию предметов, относившихся к культуре инков, кечуа, аймара и гуарани, населявших северо-восточные земли Аргентины (задолго до того, как те переправились через Парану). Гуарани не имели своей письменности и, увы, не оставили литературного наследия. Но иезуиту во время одной из миссий на территорию северо-западной Аргентины, удалось записать сказание гуарани.
В нём говорилось о праотце, создателе мира гуарани, Паи Суме. У него было двое сыновей Тупи и Тамандуаре. Тупи всячески благоволил к гуарани, а вот его брат, напротив, ненавидел это племя, поссорился с братом и удалился в неизвестные земли, где воздвиг город, назвав его своим именем. Этот божественный город, по мнению Акосты, хранил некую тайну.
Перед тем, как покинуть Лиму, учёный-иезуит намеревался переговорить со своим собратом Диего де Торресом. Ему казалось, что энергичный и напористый молодой иезуит, мечтавший продвинуться по иерархической лестнице, но при этом не лишённый здравого смысла и тяги к познаниям, – наиболее подходящая кандидатура, с которым можно поделиться своими соображениями.
Стемнело. Лима постепенно погружалась в сумерки. Комната Акосты наполнилась живительной прохладой. По обыкновению иезуит ложился спать поздно, после полуночи.
В дверь постучали.
– Входи, Диего, – безошибочно определил учёный муж.
Дверь отворилась, на пороге показался молодой иезуит, как и подобает облачённый в длинную чёрную одежду, перехваченную красным поясом.
– Добрый вечер, брат Хосе, – гость вежливо поклонился старшему собрату. Тот жестом пригласил визитёра присесть на стул. Диего повиновался. Он прекрасно знал, что вице-король не доволен Хосе де Акостой и оттого ему придётся покинуть Перу.
– Я рад, что ты принял моё приглашение, Диего. – Произнёс Акоста. – В последнее время братья сторонятся меня, словно зачумлённого, не желая вызывать раздражения Франциско де Толедо… – Пожилой иезуит вздохнул. – Увы, противостоять этому человеку невозможно. Возможно, ты слышал о моём намерении отбыть в Буэнос-Айрес, а оттуда – в Кастилию. Я не был в родных местах много лет… Вероятно, там всё изменилось…
– Мне жаль, что вы намерены покинуть Лиму, брат Хосе. – С сожалением отозвался Диего.
– Я не сомневаюсь в твоей искренности, Диего. Но, увы, обстоятельства порой сильнее нас… И даже Господа…
Диего метнул на Хосе удивлённый взгляд.
– Вы говорите странные речи, брат мой…
Учёный усмехнулся.
– Правильно, будь осторожен. Теперь кругом доминиканцы, шпионы вице-короля. Удивительно, как быстро они нашли общий язык!
Диего пожал плечами.
– Доминиканцы отвергают прогресс в том виде, каком его представляем мы иезуиты. Его высочество и доминиканцы – родственные души. – Саркастически заметил он.
Хосе не без удовольствия взглянул на своего предполагаемого преемника.
– Я уже распорядился упаковать в сундуки все свои рукописи и коллекцию предметов быта и искусства… – Хосе жестом указал на два массивный сундука, стоявших в углу. – Но один свиток я оставил… – сказал он тоном заговорщика и тихо, на цыпочках, подошёл к двери и резко открыл её.
К своему вящему удивлению Диего увидел скрючившегося человека, вероятно, он подслушивал их разговор через замочную скважину.
– Прочь отсюда! – гневно повелел пожилой иезуит. – Через пару дней я покину город, и тебе не придётся шпионить за мной.
Соглядай выпрямился, иезуиты смогли хорошо разглядеть его: он был молод, среднего роста, облачён в старую выцветшую рясу, дабы вид её не подчёркивал принадлежность к какому-либо ордену. Он смерил иезуитов презрительным взглядом и удалился.
– Неслыханно! – воскликнул Диего. – У меня руки чесались! Вздуть бы его как следует! – негодовал он.
– Поверь мне, Диего, это ничего не даст… По крайней мере, теперь я уверен, что за дверью никто не подслушивает и потому расскажу тебе об этом свитке, – Хосе развернул свиток, пробежал по нему глазами и цепко воззрился на молодого собрата. – Помнишь, как ты прибыл в Лиму два года назад?
– Да, – подтвердил молодой иезуит.
– Помнишь, с каким рвением ты обращал индейцев в христианство?
– Да…
– Но ещё с большим рвением ты отправлялся в затерянные города инков, дабы познать их тайны, – продолжал учёный.
– Помню… Но, увы, я так и не раскрыл не одной тайны. Зато нашёл много золота для испанской короны и ордена… Но, признаться, я жаждал другого. – С сожалением признался Диего.
– Я знаю, брат мой. Я всегда чувствовал в тебе жажду познания и потому решил подарить тебе этот свиток.
Диего оживился, проявляя заинтересованность.
– О чём он?
– Здесь изложено сказание гуарани о том, что после раскалённых камней, обрушившихся на землю, вызвавших пожары и разрушения, выжил некто Паи Суме и двое его сыновей. Старший Тупи почитался племенами гуарани как бог. Он научил их обрабатывать землю и изготавливать йорбу[21], которую они до сих пор употребляют в качестве хмельного напитка и лечебного средства. Младший же ненавидел своего брата и гуарани. Он удалился в непроходимые леса и основал там город, назвав его своим именем. Гуарани считают, что Тамандуаре, так звали младшего отпрыска Паи Суме, призвал злого демона-змея Колоканна, который похищал для него молодых юношей и девушек. Но суть не в этом… – пожилой иезуит прервал свой рассказ и умолк, обдумывая, как лучше выразить свою мысль. Диего не торопил его…
Хосе прошёлся по комнате, подошёл к окну и полной грудью вдохнул свежий океанический воздух.
– Словом, в одной из золотых пластин, что ты привёз полгода назад из экспедиции в Куско, есть несколько рисунков… Вернее, было… Ибо эту пластину, как и другие, ей подобные, отправили в Испанию, где им суждено стать дублонами…
Диего напрягся, он понимал, что профессор хочет посвятить его в некую тайну. Он не выдержал и воскликнул:
– Умоляю, говорите! Не томите меня!
– Я расшифровал эту пластину… Вот… – Хосе развернул свиток перед Диего и начал быстро водить правым указательным пальцем по рисункам, которые он скопировал с пластины. Внизу, под каждым рисунком он давал подробную расшифровку.
Диего, как завороженный взирал на свиток.
– Я помню эту пластину… Не знаю почему, но она врезалась мне в память.
– Здесь в виде сцен изображено сказание о Паи Суме. Смотри, Диего, вот всё, о чём я рассказывал: каменный дождь, огонь, пожирающий жилища и людей. Далее стоит человек и два мальчика… Затем на следующем изображении: старик, он же Паи Суме, и два его взрослых сына. Вот старший сын протягивает группе людей, вероятно, гуарани, колосья… Младший же стоит рядом со змеем… Далее змей обвивает молодую девушку… На этом рисунке изображён город… – Пожилой иезуит умолк, дабы перевести дыхание.
– Город Тамандуаре… – задумчиво произнёс Диего.
– Да, несомненно… Смотри, дальше, – учёный указал на один из рисунков. – Женщина, вероятно, мать-прародительница… Она запечатлена во время родов, ребёнок покидает её лоно. Эта женщина даёт жизнь… А вот, – Хосе указал на другой рисунок, – Тамандуаре выступает в роли матери-прародительницы, только ребёнок появляется у него изо рта.
Диего долго рассматривал рисунки, выполненные искусной рукой Акосты. От его цепкого взора не ускользнуло то обстоятельство, что черты лица Тамандуаре уж слишком похожи на европейские.
– Что это всё по-вашему значит?
– То, что Тамандуаре даёт жизнь… Он порождает младенца, и младенец, становится похожим на него, как две капли воды…
Диего оторвал взор от свитка и воззрился на своего старшего собрата по ордену.
– Даёт жизнь… Но мужчина не может сам воспроизвести младенца на свет. Возможно, это некая аллегория?.. – предположил он.
– Я тоже так думал, пока не переговорил с одним старым вождём гуарани. Он увёл своё племя в горы, не пожелав следовать за собратьями через Парану. Он сказал мне, что у гуарани издревле существует поверье: город Тамандуаре существует и правит там младший сын Паи Суме и он до сих пор жив, потому что ему служит змей Колоканна.
Диего покачал головой.
– А, если это только поверье и вовсе нет никакого города Тамандуаре?
– Город есть! Старый вождь даже назвал мне его приблизительное местонахождение…
Диего округлил глаза.
– Не может быть! И где же?
– Он расположен в Рогатой стране, на землях, где не ступала нога гуарани. – Ответил Хосе.
– В Парагвае?! – воскликнул молодой иезуит.
Хосе кивнул.
– Где-то в Парагвае… – подтвердил он. – Но земли там не изучены, и малонаселенны. Августинцы, францисканцы и доминиканцы, предпочитают организовывать свои миссии около Асунсьона или Энкарнасьона и не продвигаться вглубь сельвы.
– Предположим, что город существует, – согласился Диего. – А, если его жители давно вымерли вместе с этим Тамандуаре?
– Возможно… А возможно – нет. – Спокойно возразил Хосе. – За двадцать лет пребывания в Перу я поверил во многие мифы и несуществующие города. Конечно, индейцы склонны к мистификации, но в основе каждого мифа лежат реальные события и реальные люди.
Диего хотел возразить, но воздержался. Теперь он понял, почему Его высочество вице-король Перу так невзлюбил Хосе дель Акосту. Уж слишком он имел смелые суждения…
Незадолго до того, как покинуть Лиму, Хосе де Акоста получил письмо из Куско, в котором местный патер Саманьего сообщал, что индейцы привели в город трёх измождённых человек, один из которых находился в крайне тяжелом состоянии. Имя его Пабло Хосе де Арринага…
Акоста возблагодарил Господа и поспешил в Куско, застав своего молодого коллегу в плачевном состоянии. Пабло говорил с трудом, из его речи Акоста понял, что он так и не достиг Пайтити. Его отряд блуждал по непроходимым лесам. Проводники сбежали… Закончилась провизия, затем солдат сразила тропическая лихорадка. Они умирали на глазах, но Арринага ничем не мог им помочь. В живых остался только он и ещё горстка солдат, их-то и подобрали индейцы и долго выхаживали. Что это за племя Арринага не знал, его обитатели говорили на неизвестном иезуиту языке. Затем, когда миссионеру и испанским солдатам стало легче, индейцы доставили их к реке, посадили в лодку, выдолблённую из ствола дерева. Путешествие было долгим. Молодой иезуит попытался запомнить местность, но безуспешно. Ему показалось, что они сплавлялись поочерёдно по нескольким рекам… И наконец достигли предгорьев Кордильер, где лесные индейцы передали их замиренным инкам. Те в свою очередь не решились сразу же переправить испанцев в Куско, а лишь спустя несколько месяцев.
Акоста был безмерно рад, что Пабло остался жив. Он пожелал ему выздоровления и пообещал, что про прибытие в Испанию непременно сообщит генералу ордена Клавдию Аквавиве о землях Пайтити и необходимости организации экспедиции.
Возвращению Акосты в Испанию предшествовало длительное пребывание в Мексике, где он продолжил свои исследования. В 1587 году на одном из военных судов он вернулся в метрополию, где вскоре был принят королём Филиппом II[22], высоко оценившим вклад иезуита в изучение Нового Света.
Хосе дель Акоста несколько лет прожил Саламанке, затем перебрался в Вальядолид в качестве орденского сановника, преподавателя и церковного проповедника. Его проповеди пользовались огромным успехом и были изданы в трёх томах. В частности, «О природе Нового Света» и «О распространении Евангелия среди варваров, или о достижении спасения индейцев».
Акоста также побывал в Риме, где встретился с генералом ордена иезуитов Клавдием Аквавивой, а затем понтификом Климентом VIII. Он первым из членов ордена, вернувшихся из Нового Света, предпринял попытку убедить генерала, а затем и понтифика в том, что следует создать государство иезуитов, дабы показать Старому Свету, что возможно мирное и взаимовыгодное существование белого человека и индейца. Но смелые идеи учёного не вызвали интереса у генерала Аквавивы, и не нашли поддержку у Папы Римского. Ибо на создание нового католического государства нужны были деньги и немалые. А орден и казна Ватикана в то время не располагали необходимой суммой.
Хосе де Акоста также выполнил обещание, данное Пабло Арринаге в Куско и предоставил генералу краткое сообщение, основанное на докладе молодого иезуита, написанного когда-то для вице-короля Перу. Но Аквавива скептически отнёсся и к этому начинанию миссионеров, посчитав, что сведений касательно мифического города или королевства явно маловато. И одной загубленной экспедиции в дебрях Амазонии достаточно.
Впоследствии Хосе де Акоста в своём труде «Естественная и нравственная история Индии» писал, что по Амазонке «несколько раз плавали испанцы, намереваясь открыть земли, славящиеся своими огромными богатствами, особенно ту землю, которую называют эль Дорадо или Пайтити». По его сведениям, данные походы совершали сначала аделантадо[23] Хуан де Салинас, капитан Педро де Орсуа и монах-иезуит Пабло Хосе де Арринага.
После отъезда Акосты из Лимы Диего де Торрес долго размышлял над их последним разговором по поводу божественного города. И пришёл к выводу: возможно город существует, но никто точно не знает его местоположения – земли Парагвая обширны и малоизученны. Возможно, город и таит некую тайну, а возможно – нет. Он может потратить на поиски обиталища Тамандуаре много времени и все его усилия в очередной раз обернутся банальной экспедицией за золотом, которое пополнит испанскую казну.
Поэтому Диего убрал в «дальний ящик» свиток, подаренный Акостой, решив, что всему своё время.
Вскоре после этого в Лиме разразился скандал, главным виновником которого стал Блас Валера, друг и сподвижник Хосе де Акосты.
Блас родился в Перу в семье обеспеченного землевладельца Гарсиласо Валеры от его связи с красавицей индианкой Урпай, которую он и убил впоследствии от ревности. А так как ребёнок появился на свет в день святого Бласа, то и был назван его именем. Как только мальчик подрос, отец отдал его на обучение в Трухильо, а затем – в Лиму, где он и попал в школу доминиканцев, а затем – колледж иезуитов. Успешно завершив обучение, Блас стал новицием и вступил в орден иезуитов вместе с двумя другими метисами-чачапойцами.
По этому поводу у многих братьев-иезуитов имелись возражения. Но последнее слово оставалось за Херонимо Руисом дель Портильо, местным главой ордена (провинциалом). Он счёл, что юноши достойно прошли обучение и послушание, владеют кечуа и латынью и потому могут быть полезными ордену.
Затем юноши продолжили обучение в коллегии Сан-Пабло, где тщательно изучали теологию. Затем Бласа направили в Куско, где он проповедовал Евангелие. После знакомства с Хосе де Акостой, он испросил дозволения у ордена преподавать в университете Сан-Маркос, на что получил положительный ответ.
До 1582 года в жизни Бласа складывалось всё на редкость удачно, пока он не вступил в связь с некой индеанкой, дочерью одного из местных вождей, у которой родился сын. Однако, иезуит не признал своего отцовства. Несчастная индеанка смирилась со своей судьбой и сама воспитывала ребёнка.
Когда мальчику исполнилось шесть лет, с ним произошёл несчастный случай, и бывшая возлюбленная иезуита пришла к нему с ребёнком на руках, дабы просить о помощи. Блас ничего не смог сделать, ребёнок умер. Разгневанная индеанка учинила скандал, отголоски которого дошли до тамошней коллегии иезуитов.
Ректор коллегии отец Себастьян всегда отрицательно относился к пребыванию метисов в рядах ордена. Он тотчас воспользовался случаем, дабы избавиться от запятнавшего себя иезуита. В итоге отец Себастьян добился от генерала Аквавивы высылки за пределы Перу всех иезуитов-метисов. Но членства в ордене лишать их не стали.
Блас Перес Валера отправился в Испанию, в Вальядолид, где в это время обосновался Хосе де Акоста. Профессор по старой дружбе помог Бласу Валере устроиться преподавателем в колледж святого Николая.
Несмотря на скандал, случившийся в Лиме, руководство колледжа решило, что не стоит умолять заслуг опального иезуита перед орденом. Тем более, что к тому времени он завершил работу над следующими фундаментальными трудами: словарём языка кечуа, рукописью об обычаях народа Тавантинсуйу[24] (отдельные главы он вручил Хосе де Акосте ещё в Лиме); «Истории империи Инков» и «Новой Хронике и Добром Правлении».
В 1596 году Блас Перес Валера активно разыскивал опальных братьев по ордену, таких же метисов, как и он. Его поиски отчасти увенчались успехов, ему удалось установить контакт с Педро де Аньяско и Хуаном Гонсало Руисом.
Вскоре он покинул Вальядолид и отправился в Кадис[25], где и встретился с братьями. Они поселились в странноприимном доме иезуитов. Не успели братья порадоваться встрече, как на город напали англичане. Странноприимный дом иезуитов погиб в огне. Весть о трагической смерти Бласа Переса Валеры достигла Вальядолида, а затем и Рима.
Но опальные иезуиты чудом остались живы. Воспользовавшись ложной информацией о своей смерти, они сменили имена и отправились в Парагвай. Достигнув слияния рек Парагвая и Параны, они на небольшом судёнышке поднялись вверх по течению последней, почти достигнув границы с Бразилией. Там они высадились, с трудом преодолели скалистые берега реки, испещрённые многочисленными водопадами, и углубились в сельву.
Миссионерам удалось установить контакт с местными гуарани. Они проповедовали индейцам слово божие отнюдь не от имени ордена иезуитов, а от лица простых христиан. Вскоре на берегу реки выросли новые миссии, которые Блас Валера назвал Сан-Игнацио и Сан-Мигель.
Гуарани так возлюбили бывшего иезуита, что дали ему имя: Руируруна.
Глава 2
1596 год, владения испанской короны в Перу
Игнацио де Оканья[26] и его верный друг и неизменный спутник Мартин де Посода, монахи ордена иезуитов, в течение многих лет путешествовали по землям Перу, Боливии и Аргентины. Игнацио проповедовал культ Девы Марии, который среди местного населения пользовался особенной популярностью. Мартин же всячески помогал своему наставнику. Правда разница в возрасте между монахами была невелика. Но Мартин проникся к Игнацио искренним уважением и доверием ещё в северо-восточной Аргентине, где монахи впервые встретились, неся слово божие, в племенах абирон.
Монахи некоторое время провели в горном селении индейцев мапуче, или арауканов как называли их испанцы, следуя с территории Аргентины, где они посетили ряд приграничных миссий. Несколько недель назад они покинули селение и отправились горными тропами, надеясь, в конце концов, достичь одной из перуанских редукций, где смогли бы сделать длительную остановку и собраться с мыслями. По дороге в маленьком селении, где монахи остановились на ночлег, они повстречали индейца-кечуа, который подрабатывал ремеслом проводника.
Во время одного из изнурительных переходов через Анды, проводник предложил монахам посетить заброшенный город, принадлежавший воинственному племени чачапойя. Покинутый город располагался недалеко от горной тропы, по которой следовали миссионеры. Игнацио проявил к предложению проводника нескрываемый интерес, потому, как хорошо рисовал и был наделён немалым литературным талантом.
Все те годы, что Игнацио проповедовал на землях Нового Света, он вёл дневник, где описывал местность, города, обычаи индейского населения, их сказания и сопровождал свои заметки весьма выразительными зарисовками. Поэтому он решил воспользоваться случаем и побывать в заброшенном городе.
Горная тропа резко вздымалась вверх, поэтому миссионерам и проводнику пришлось оставить мулов, на которых они передвигались до сего момента.
Кечуа был весьма словоохотливым, разумеется, когда видел в том выгоду и знал наверняка, что за своё красноречие получит вознаграждение. И вот теперь, понимая, что монахи заинтересованы добраться до города, он не умолкал.
– Город назывался Куэлап… Это скорее крепость, нежели город в вашем понимании, святые отцы. – Начал свой рассказ проводник. Он говорил на родном языке. Оканья же прекрасно его понимал.
Монахи поднимались за проводником всё выше и выше. Наконец, они достигли высокогорной долины, покрытой сочной зеленью. Посреди неё возвышался высокий холм. Молочная дымка окутывала каменные стены города…
Игнацио отдышался.
– А ты уверен, что город заброшен? – спросил он у аймара.
– Да, святой отец, заброшен. Почти сто пятьдесят лет прошло с тех пор, как инки захватили Куэлап. Многие чачапойя тогда отправились к праотцам. Некоторые спустились с гор и основали новое поселение Лахалько, оно ещё встретиться на нашем пути. А часть племени, воины и их семьи, под предводительством Тамандуаре, смогли покинуть город и уйти на дальние земли. Никто точно не знает, где они укрылись… Но старики говорят, что в Рогатой стране.
– В Парагвае?.. – уточнил Мартин.
– Наверное, в Парагвае. Но это никто не знает наверняка. – Отрывисто произнёс индеец, продолжая путь по направлению к холму, на котором раскинулся Куэлап.
Игнацио и Мартин насторожились, ибо уже слышали о Тамандуаре от индейцев-мапуче.
– А кто такой Тамандуаре? – на всякий случай поинтересовался Оканья, хотя прекрасно знал и даже сделал соответствующую запись в дневнике.
– Потомок бога, который правил Куэлапом и его окрестностями на протяжении тысячи лет с тех пор, как здесь поселилось племя чачапойя. Тамандуаре был сыном бога Паи Суме, создателя нашей земли и всего живого. А у Паи Суме был ещё сын Тупи, того почитают племена гуарани… Когда Верховный бог делил земли между сыновьями, Тамандуаре презрительно высказался о гуарани, ибо те не были воинами. И пожелал править Куэлапе…
Оканья внимательно слушал проводника. Его богатое воображение рисовало картины из прошлого…
– Ты говоришь, что Паи Суме правил Куэлапом тысячу лет? – наконец, спросил монах рассказчика.
– Да… В то время чачапойя были искусными целителями. Их вожди жили долго… – пояснил кечуа.
Последние слова проводника невольно всколыхнули в памяти Игнацио де Оканья недавние события, произошедшие в Храме Луны, принадлежавшем мапуче…
Путешественники достигли высокого холма. Вокруг него, по спирали, извивалась дорожка, выложенная местным камнем. Проводник начал смело подниматься по ней, монахи – вслед за ним.
И вот путешественники достигли стен города. Каменная дорожка упиралась прямо в ворота. Они были отворены, за ними виднелась площадь, также выложенная камнем.
– Теперь здесь живут духи погибших чачапойя, – произнёс проводник, на всякий случай, обнажив охотничий нож, некогда подаренный испанским идальго. Он отлично ориентировался в горах, знал все перевалы и горные тропы, ведшие из Перу на земли Боливии и Аргентины, за что и был щедро вознаграждён. Кечуа был настолько смекалист, что за несколько лет своего ремесла освоил язык колонизаторов, но предпочитал на нём не общаться. Однако, если в его присуствии разговаривали испанцы, он отлично улавливал смысл их беседы, и поэтому был в курсе последних событий, происходивших по обе стороны Кордильер.
Монахи вошли в город и остановились посредине площади, дабы оглядеться. Их взору предстали круглые полуразрушенные дома, местами на стенах виднелись следы былых пожаров.
– Говорят, у обитателей Куэлап была светлая кожа и светлые волосы, как у их бога Паи Суме… – продолжил словоохотливый проводник. – Местные индейцы обходят Куэлап стороной…
Игнацио де Оканья воспрял духом: если это так, то он может найти в городе много интересного. Он приблизился к одному из домов…
– Если вы, святой отец, отважитесь войти внутрь, – начал проводник, – то я не ручаюсь за вашу жизнь.
Монах усмехнулся, но всё же подумал: «Кто знает, что ждёт меня?.. Куда приведёт меня нить судьбы?.. После того, что я увидел в племени мапуче, вряд ли уже чему удивлюсь…»
Он невольно вспомнил своё недавнее пребывание у индейцев-мапуче, холод сковал его члены. Но иезуит быстро взял себя в руки.
– Мартин, – обратился он к своему помощнику, – ты составишь мне компанию?
– Конечно, – отозвался тот и с готовностью приблизился к развалинам.
Монахи многозначительно переглянулись, осенили себя крестным знамением и переступили «порог» дома. Солнечные лучи освещали его внутренне пространство. В центре угадывалось место для очага, вокруг него лежало множество человеческих останков.
При ближайшем рассмотрении монахам показалось, что останки явно подверглись сильному воздействию огня. Скорее всего, крепость была сожжена инками. У Игнацио сложилось такое впечатление, что позы погибших и выражение их окаменевших лиц, говорят о сильнейшем испуге.
– Если приглядеться к останкам, то среди них нет ни одного воина, а лишь женщины и дети, – высказался Мартин. – Думаю, их закрыли в доме и сожгли заживо.
– М-да… – задумчиво протянул Игнацио, снова вспомнив индейцев-мапуче. Те, по крайней мере, не убивали своих соплеменников.
Он ещё раз внимательно оглядел жилище.
– Мы не найдём здесь ничего интересного. Всё уничтожил огонь. Думаю, лучше прогуляться по городу…
Монахи покинули жилище, хранившее свидетельство давней трагедии, и решили, что обследовать другие дома не имеет смысла. Однако на противоположном конце площади они заметили высокое сооружение, цилиндрической формы, к вершине которого вела спиралевидная каменная лестница.
Игнацио тотчас поспешил к нему, дабы обследовать со всем тщанием.
– Святой отец, – обратился проводник, – это храм… Там совершались жертвоприношения, – пояснил он.
Однако это обстоятельство ещё больше распалило иезуита.
– Поэтому-то я и должен его обследовать.
– Смелый вы человек, святой отец… – заметил индеец. – Ничего не боитесь.
Игнацио усмехнулся: «Если бы ты повидал с моё, тоже бы ничего не боялся… Или почти ничего…»
Иезуиты поднимались по спиралевидной лестнице, проводник же наблюдал за ними, стоя у подножия храма, с явным интересом и некоторым страхом. Он опасался, что духи чачапойя покарают любопытных монахов, и он останется без должного вознаграждения.
Но вопреки опасениям проводника, монахи благополучно добрались до вершины культового сооружения. Оно являло собой ровную площадку. Посредине лежал жертвенный камень, рядом с ним зияло отверстие, ведущее в чрево храма.
Игнацио приблизился к отверстию и заглянул в него.
– А, если туда спуститься?.. – сказал он и вопросительно взглянул на Мартина.
– Зачем? – задал тот резонный вопрос и предположил: – Наверняка, там одни кости.
– Возможно… – уклончиво ответил Игнацио. Впрочем, он сам не знал, что хотел обнаружить среди множества костей, которыми, несомненно, был заполнен жертвенный колодец.
– Возьми у проводника верёвку, обвяжи меня, и я спущусь вниз. – Попросил Игнацио.
На все увещевания своего верного друга не спускаться в колодец, Игнацио отвечал твёрдым намерением это сделать. Наконец, Мартин махнул рукой и отправился вниз по спиралевидной лестнице к проводнику.
…Наконец, Игнацио опоясался верёвкой. Мартин проверил: туго ли тот затянул узел.
– Ох, не спускался бы ты туда… – снова запричитал он.
Но переубедить Игнацио не представлялось возможным.
– Нить судьбы ведёт меня в чрево храма, в жертвенный колодец. Дай мне на всякий случай нож… – сказал он и начал спускаться в шахту. Мартин, что есть силы удерживал верёвку.
Солнечные лучи, поникавшие через отверстие, осветили человеческие останки, находившееся внизу, сваленные в кучу. Перед монахом, спустившимся ещё немного, открылась страшная картина: стены колодца полностью занимали скорчившиеся или сидевшие на корточках мумии. Они располагались на специальных каменных выступах… Некоторые из них (как предположил монах) были помещены в грубые мешки, с виду практически не пострадавшие от времени. На мешках виднелись стилизованные вышивки в виде человеческих лиц.
Мартин слабел с каждой минутой. Хоть он выглядел крепким и мускулистым, а брат Игнацио куда более худым и небольшого роста, но держать верёвку ему было трудно.
Он возопил из последних сил, умоляя проводника прийти ему на помощь. Тот прекрасно слышал этот вопль отчаяния, но всё же колебался. Наконец, желание получить дополнительное вознаграждение возобладало над страхом, и индеец устремился наверх по лестнице, придя на помощь Мартину, как раз во время.
Игнацио, находившийся в ритуальной шахте, также слышал отчаянные мольбы своего собрата. В какой-то момент он подумал: «А что, если действительно не удержит и я упаду прямо на груду костей? Кости могут запросто поранить меня… Так и останусь здесь в заброшенном городе чачапойя…»
Наконец, услышав голос проводника, Игнацио облегчённо вздохнул и решил обследовать один из многочисленных мешков, расположенных на стене. Монах попытался раскачаться и зацепиться за каменный выступ. Ему это удалось без труда. Затем он вынул из-за пояса нож и разрезал им мешковину, видимо сотканную из стеблей какого-го местного растения.
Из мешка на него взирало лицо мумии. Ободренный удачей, он полностью разрезал мешок с внешней стороны и постарался высвободить свою находку. Его взору предстала мумия женщины, ибо на шее виднелось ожерелье, а в ушах – серьги из раковин. Эта мумия «сидела на корточках», явно что-то сжимая в руках.
Игнацио попытался высвободить из цепких пальцев (кстати, отлично сохранившихся) некий предмет. При ближайшем рассмотрении им оказалась ритуальная чаша. Она изображала мужчину, вероятно вождя, его же несколькими плотными кольцами обвивал змей.
Игнацио покрутил чашу в руках и, удовлетворённый своей находкой, крикнул:
– Тяните наверх!
Наконец, из шахты, сначала показалась рука иезуита, крепко сжимавшая находку, а затем его голова и плечи.
– Мартин, принимай! – скомандовал он, и монах-помощник ловко подхватил чашу.
Проводник тотчас пришёл на помощь Игнацио и тот выбрался из шахты целым и невредимым.
Мартин тем временем внимательно рассматривал чашу.
– Интересная вещица… – задумчиво произнёс он.
К нему приблизился проводник и тотчас блеснул своими познаниями:
– Тамандуаре, бог чачапойя. – Указал он пальцем на человечка. – Это его змей Колоканна. Он откусывал людям головы.
Монахи одновременно с неподдельным интересом воззрились на индейца.
– Да откусывал! – повторил он, отрабатывая обещанное вознаграждение. – Жертву приводили сюда на крышу храма, змей откусывал ей голову. Ритуальную чашу, наподобие этой жрецы наполняли кровью… Затем её выпивали, тело бросали в шахту, а голову…
– А голову?! – с нетерпением воскликнул Игнацио.
– М-да… Старики рассказывали, что высоко в горах у чачапойя было святилище, туда-то жрецы и уносили головы. Что они там с ними делали, никто не знает, – закончил свой рассказ индеец.
– Странно, – произнёс, наконец, Игнацио. – В этой шахте я обнаружил множество сидящих мумий, зашитых в мешки. У меня сложилось впечатление, что это скорее некое погребение.
Индеец кивнул.
– Так и есть, святой отец. В таких шахтах чачапойя хоронили знатных людей, а затем приносили им жертвы. Бедняков же замуровывали в стенах их жилищ, а семьи умерших продолжали преспокойно жить, пока те разлагаются рядом в стене.
Мартин осенил себя крестным знамением.
– Это что же получается: дом-кладбище?
Индеец прекрасно знал, что христиане предают своих умерших земле и понимал значение слова «кладбище».
– Да, можно сказать и так… – согласился он.
– О Господи! – с чувством взмолился Игнацио и тоже перекрестился. – Неужели земли вокруг мало? Могли бы, по крайней мере, сжигать тела усопших…
На что индеец ответил:
– Чачапойя считали, что духи умерших охраняют жилище. Хотя от инков они их не спасли…
Монахи и проводник покинули всеми забытый город чачапойя, где некогда жили светлокожие люди и их вождь Тамандуаре, и продолжили свой путь.
Игнацио было над чем поразмыслить, ибо после двух месяцев проживания в крепости мапуче, а затем посещения Куэлапа у него возникло слишком много вопросов, на которые он хотел бы получить ответ. Но от кого?.. Разве, что от самих богов…
На следующий день после того, как монахи покинули Куэлап, Игнацио почувствовал недомогание. Ночью у монаха занялся жар, да такой сильный, что сопровождался бредом.
– Килиан! Килиан! – звал он.
Проводник недоумевал. Однако, Мартин прекрасно понял, какую Килиан зовёт его собрат – Богиню Луны, храм которой он посещал будучи в крепости мапуче.
– Дневник… Сохрани дневник… Записи должны попасть к генералу ордена… – из последних сил умолял Игнацио своего друга.
Мартин как мог, старался облегчить страдания своего наставника, но, увы, тот слабел прямо на глазах. Через два дня он скончался. Индеец был уверен, что духи чачапойя покарали монаха, за то, что он нарушил их покой и вынес ритуальную чашу из Куелапа.
Проводник и Мартин похоронили Игнацио рядом с одним из горных селений и установили на его могиле крест, дабы каждый знал, что здесь покоится с миром христианин.
До Лахалько оставался день пути и Мартин, расплатившись с проводником, проделал этот путь в одиночестве. Много лет он сопровождал Игнацио и теперь ему казалось, будто он похоронил в горной деревушке часть самого себя.
Добравшись до Лахалько, поселения чачапойя и кечуа, он тотчас отправился к местному патеру.
Патер, монах ордена святого Иеронима, принял гостя радушно и сразу же заметил, что тот измучен дорогой.
– Я похоронил своего друга и наставника… – признался Мартин.
– Понимаю… Примите мои искренние соболезнования, брат мой, – посочувствовал патер. – Вверенная моему попечению редукция достаточно большая – в ней проживают примерно тысяча двести чачапойя и кечуа, а помощник мой, также как и я, монах ордена святого Иеронима, слишком молод и неопытен. Вы же – человек зрелый, много повидавший на своём веку. Поэтому я буду рад, если вы останетесь в Лахалько и окажите мне посильную помощь, ибо случается всякое, приходится контролировать даже алькада и коррехидора.
Мартин задумался. Все прошедшие годы он слепо следовал за Игнацио, теперь же после смерти наставника он ощущал пустоту и неуверенность. Мартин нуждался в постоянном пристанище, дабы собраться с мыслями и смириться с потерей.
– Благодарю вас, патер… Я с удовольствием останусь в Лахалько.
Читать бесплатно другие книги:
