Город богов Крючкова Ольга
Незнакомец кивнул.
– Похвальное желание всякого родителя, что заботиться о своём отпрыске. Приводите мальчика завтра, после полудня. Спросите Гонсало Суареса… Это я… Могу ли я узнать ваше имя?
– Родриго Монтойя, – ответил альгвазил и замялся.
– Вы хотите что-то спросить? – тотчас понял Суарес.
– Вы – иезуит?
– Да, – с достоинством ответил тот. – И если ваш сын достойно закончит обучение, то станет схоластиком, новицием, а затем – членом ордена иезуитов. Перед ним будут открыты все двери. Он сможет посвятить себя как духовным занятиям, так и светским.
В этот же день за ужином, дон Родриго сказал жене:
– В городе открылся колледж святого Николая. Там заправляют иезуиты…
Амалия встрепенулась.
– Иезуиты?.. – насторожилась она.
– Да… – спокойно подтвердил её супруг, поглощая жаркое.
Девочки также сидели за столом, соблюдая, надлежащие правила поведения, главным из них было – не вмешиваться в разговоры старших. Один только Антонио постоянно ерзал на стуле и всячески отвлекал сестёр от трапезы своими бесконечными вопросами или того хуже попытками запечатлеть их на бумаге, на что девочки сильно обижались.
– Они носят всё чёрное… – неожиданно высказался семилетний Антонио. – Я их видел сегодня на улице и даже нарисовал… Если хотите я покажу…
Он бросил взгляд на отца, ища у него поддержки. Но альгвазил устал за день и не проявил к предложению сына ни малейшего интереса.
Дона Амалия невольно перекрестилась.
– Скоро иезуиты наводнят город… – робко сказала она.
– Это точно… – согласился Родриго. – Только не надо их боятся, они вовсе не похожи на доминиканцев. Уж можешь мне поверить. Подолгу службы мне не раз приходилось ловить так называемых еретиков и передавать в руки Святому суду.
Дона Амалия обычно за ужином обходилась без прислуги. Она подложила мужу жаркого в тарелку и спросила:
– Родриго, признайся, ты ведь неспроста упомянул о колледже?..
– Разумеется… Завтра во второй половине дня одень Антонио надлежащим образом… Я отведу его в колледж.
Дона Амалия, поражённая словами мужа, оцепенела и впилась в него немигающим взором.
– Ну, что ты смотришь на меня? – возмутился Родриго. – Я что на плаху его поведу?! Надо же мальчишке чем-то заниматься! Иначе он с ума нас сведёт! Там его будут обучать наукам и рисованию в том числе. Я разговаривал с одним из иезуитов…
Дона Амалия очнулась.
– А сколько это будет стоить? – спросила она.
– Если Антонио их заинтересует, то ни сколько… Иезуиты отбирают способных детей, дабы вырастить из них достойных членов ордена, – пояснил отец семейства.
– Значит, наш сын станет иезуитом?.. – робко произнесла Амалия.
– Возможно… Если закончит колледж святого Николая.
– Но… но… – пыталась возразить женщина.
– Никаких «но»! Я уже обо всём договорился. Завтра я отведу Антонио к собору святого Николая, рядом с ним и обосновались иезуиты. – Решительно заявил Родриго.
Девочки тем временем многозначительно переглянулись: наконец-то они избавятся от надоедливого братца!
Мальчик же прекрасно понял, что за ужином решается его будущее. Он с присущим ему любопыством начал засыпать отца вопросами:
– И что я стану делать в этом … э-э-э… колледже? Я смогу там рисовать? А читать меня научат?.. Я тоже буду одеваться во всё чёрное?.. И меня будут бояться, как иезуита?..
Дона Амалия перекрестилась.
– Родриго! – взмолилась она. – Подумай ещё раз, прежде чем отвести туда нашего сына.
Альгвазил отпил из чаши вина.
– И думать нечего… Ты – женщина и ничего не понимаешь! Иезуиты сильны, с ними считаются в Испании, во Франции и в Итальянских королевствах. Я хочу, чтобы наш сын стал уважаемым человеком, а не нищим художником. Всё, я иду спать! У меня завтра тяжёлый день.
Родриго вышел из-за стола и удалился в спальню. Девочки, закончив трапезу, также отправились в свою просторную комнату этажом выше, где им приходилось жить всем вместе. Лишь Антонио не торопился покидать гостиную, потому как в очередной раз увлёкся рисованием.
Дона Амалия приблизилась к сыну и поцеловала его в макушку.
– Мальчик мой… – прошептала она, невольно представив Антонио взрослым статным мужчиной, облачённым в чёрные иезуитские одежды. Сердце её сжалось…
Неожиданно мальчик отвлёкся от своего занятия и воззрился на матушку своими огромными глазами, напоминающими спелые вишни.
– Я буду иезуитом… – спокойно сказал он. – Правда, мама?..
Дона Амалия потихоньку заплакала.
На следующий день дон Родриго отвёл своего младшего сына в колледж святого Николая. Их встретил тот самый иезуит, Гонсало Суарес и сразу же обратил внимание на Антонио. Мальчик не растерялся и протянул иезуиту рисунки, которые намеренно прихватил с собой, ослушавшись отца.
Суарес внимательно рассмотрел их и заметил:
– А у вашего сына талант… Я беру его под своё покровительство.
– Благодарю вас, – обрадовался альгвазил.
– Занятия начнутся через неделю в день Святого Лаврентия[43]. Пусть мальчик приходит утром ближе к терции[44]. Вечером после занятий он будет возвращаться домой. В субботу и воскресение занятия не проводятся… – сообщил Суарес. – Мы снабдим учеников всем необходимым для занятий.
В этот же день Антонио похвастался соседскому мальчишке, десятилетнему Фернандо Кастилья, сыну коррехидора, с которым приятельствовал Родриго Монтойя, что его зачислили в колледж, и он непременно станет иезуитом.
У Фернандо округлились глаза от удивления.
– Врёшь! – выпалил он.
– Ещё чего! – с обидой ответил Антонио. – Приходи к храму святого Николая через неделю и сам всё увидишь! В колледже меня научат читать и писать!
– Х-м… – задумался Фернандо. – Отец постоянно говорит мне, что надо обучаться грамоте, да что-то не хочется, – признался он.
– И напрасно. Наши отцы служат закону – они уважаемые люди. А кем станем мы? – серьёзно не по-детски заметил Антонио.
– И кем ты хочешь стать? – полюбопытствовал Фернандо.
– Иезуитом. – Твёрдо ответствовал Антонио.
– А кто они такие? – не унимался соседский мальчишка.
Антонио и сам точно не знал ответа на этот вопрос. Но не растерялся и ответил:
– Они влиятельные люди. Отец говорил, что к ним прислушиваются даже короли.
Фернандо примолк, обдумывая слова Антонио. В этот же вечер он со всей серьёзностью заявил отцу, что хочет учиться в колледже святого Николая. Почтенный коррехидор удивился, пытаясь понять: отчего с сыном случилась такая перемена, ибо он никогда не тянулся к наукам.
На следующий день коррехидор решил навести справки о новоявленном колледже.
Антонио Монтойя и Фернандо Кастилья провели в стенах колледжа святого Николая семь лет. За это время многое изменилось. Антонио стал серьёзным и рассудительным юношей, блестяще освоив все дисциплины. Особенно он тяготел к лекциям Хосе де Акосты и Бласа Валеры, которые часами могли рассказывать о Новом Свете.
Юноши твёрдо усвоили две непреложные истины. Первая гласила: non scholae, sed vitae discimus – не для школы, а для жизни мы учимся. Вторая – tantum possumus, quantum scimus, что означало: столько можем, сколько знаем.
Гонсало Суарес, опекавший своих учеников, старался подмечать склонности каждого из них. Посоветовавшись с проректором колледжа, они пришёл к выводу, что после окончания трёхлетнего новицитата Антонио Монтойя при первой же возможности отправиться в Перу или Парагвай, где он принесёт ордену наивысшую пользу. Но ещё сомневался, в какой именно ипостаси: светского или духовного коадъютора?
Что же касается Фернандо Кастилья, то юноша за годы обучения достиг успехов в теологии, хотя и не потерял авантюристической жилки, проявлявшейся с самого детства. Суарес прочил ему будущее духовного коадъютора.
Три года новицитата пролетели незаметно. Антонио и Фернандо стали зрелыми людьми, освоив специальные духовные упражнения, разработанные первым генералом ордена Игнатием Лойола. В частности «совершенствования полного испытания совести», призывающего молодого схоластика:
† Благодарить Господа Бога за полученный благодеяния.
† Просить благости для познания своих грехов и очищения от них.
† Требовать отчёта от своей души, сначала в мыслях, затем в словах и наконец в действиях, просматривая по порядку истекшее время.
† Решить исправиться с помощью благодати Божьей[45].
После окончания новицитата и завершения ступени схоластика, Антонио готовился стать светским коадъютором, а Фернандо – духовным. Но для этого требовалось ещё несколько лет.
Тем временем Антонио самозабвенно преподавал в начальных классах колледжа, а Фернандо выполнял различные поручения ордена, часто покидая родной Вальядолид. Увы, друзья выделись редко…
В начале 1602 года проректор колледжа получил из Рима письмо, в котором говорилось, что духовный коадъютор Диего де Торрес-и-Болло намеревается отправиться в Парагвай с целью основания новых миссий. Для этого предприятия он намерен привлечь братьев по ордену, особенно молодых и энергичных.
Проректор тотчас по прочтении письма пригласил к себе в кабинет Гонсало Суареса и, посоветовавшись с ним, решил рекомендовать духовному коадъютору Диего де Торресу-и-Болло двух своих «питомцев» Антонио Монтойя и Фернандо Кастилья.
Молодые иезуиты восприняли сию новость с огромным воодушевлением и вскоре отправились в Рим, а затем – Новый Свет.
Глава 5
После длительного морского путешествия Диего де Торрес вместе с молодыми иезуитами достиг берегов Аргентины. Вскоре они оказались в заливе Ла-Платы[46], на расстоянии десяти лиг от Буэнос-Айреса. Де Торрес без труда нанял судно, переправлявшее торговцев, монахов и различного рода авантюристов по реке Парана в Парагвай.
Владелец судна – креол[47], в котором сразу же угадывалось смешение испано-индейских кровей, предупредил иезуита, что путешествие предстоит нелёгкое, ибо река изобилует подводными камнями и порогами. Но это не напугало коадъютора, потому как он был преисполнен решимости добраться до Асунсьона.
Все иезуиты, разумеется, не смогли разместиться на одном судне, более походившим на большой плот, и де Торресу пришлось нанять ещё несколько. Каждое судно-плот оснащалось специальным веслом, которым ловко орудовал креол, а для удобства пяти-шести пассажиров была сооружена небольшая хижина.
И вот плоты отчалили от берега, направляясь через безмолвный девственный лес. Де Торрес и иезуиты осенили себя крестным знамением.
Антонио Монтойя, Фернандо де Кастилья и ещё несколько монахов разместились вместе на одном плоту. С замиранием сердца молодые иезуиты наблюдали за проплывавшими пейзажами. Антонио не удержался, открыл блокнот и, вооружившись художественным углем, стал рисовать. На бумаге появилась река, деревья… Вот к воде спустился олень, дабы утолить жажду. Иезуиты, затаив дыхание, наблюдали за ним, пока тот не скрылся из вида.
Антонио, поражённый изобилием птиц с ярким оперением, пытался всех их запечатлеть на бумаге, сожалея, что не может это сделать в красках. Вот в прибрежных зарослях метнулась стайка небольших животных.
– Смотрите кошки! – воскликнул удивлённый Фернандо. – Может здесь ещё и собаки водятся?
Антонио укоризненно покачал головой.
– Вспомни, что ты изучал в колледже, Фернандо. Здешние лесные собаки называются магеллановыми…
Фернандо пожал плечами и с удовольствием вдохнул пьянящий воздух свободы. Наконец-то колледж и новицитат остались в прошлом. Он молод, завершил ступень схоластика и готовился стать духовным коадъютором. В группе иезуитов, сплавлявшихся по реке Паране, были не только схоластики, недавно завершившие новицитат, но и светские коадъюторы, ведь в городах и селениях также требовались грамотные и преданные ордену представители светской власти[48], а также члены ордена только что ступившие на ступень духовного коадъюторства. Все они принесли три монашеских обета – бедности, целомудрия[49] и повиновения, а затем специальную присягу верности, которая связывает орден с Папой Римским.
Немногословные креолы вели свою маленькую флотилию по реке, делая кратковременные остановки. В такие моменты, креолы настоятельно советовали иезуитам не удаляться от плотов, ибо леса кишели не только безобидными пампасскими кошками и магеллановыми собаками, но и ягуарами.
Антонио предпочитал прогуливаться вдоль берега (креолы же готовили еду для иезуитов, для этого они возили на плотах котлы), наслаждаясь созерцанием зарослей камышей и раскинувшимися на воде кувшинками. Остальные иезуиты предавались различным занятиям: помогали креолам, проводили время в молитвах и чтении, размышляя о своём предназначении и миссии в Новом Свете. Де Торрес одобрял подобное время препровождение, поддерживая теологические и философские споры схоластиков, тем самым продолжая их обучение. От его цепкого взора также не ускользнуло, что Антонио предпочитает уединение. Хотя духовный коадъютор не подвергал сомнению способности своего ученика, всё же был вынужден сделать ему замечание, дабы тот старался принимать участие в дебатах, а не предаваться лишь своему излюбленному занятию рисованию и созерцанию природы. На что Антонио признался:
– Я хочу написать труд о флоре и фауне Нового Света, а для этого необходим обширный материал…
Поразмыслив, де Торрес пришёл к мнению, что Антонио правильно избрал ступень светского коадъютора, а отнюдь не духовного. Впрочем, де Торресу почему-то нравился Антонио… Возможно, он привлекал почтенного иезуита своей жаждой знаний.
Путешествие иезуитов по реке продолжалось в течение трёх недель, прежде чем они достигли бешеных каменных порогов, с которых с шумом ниспадала вода.
Иезуиты и креолы покинули свои плоты, вытащили их на сушу, перетащили, минуя пороги, и снова двинулись в путь. До крайней точки Парагвая, Япейю, оставалось два дня пути.
Эта редукция принадлежала ордену иезуитов, и путешественникам не терпелось посетить её, дабы набраться практического опыта и использовать его в дальнейшем при создании миссий.
В Япейю уже ожидали де Торреса и его «питомцев», ибо обмен информацией в ордене был налажен отменно. Альфонсо де Ривертес, провинциал[50] Парагвая, уполномоченный орденом, подготовился встретить вновь прибывших братьев. Провинциал в честь их прибытия решил устроить феерию.
Небольшая флотилия причалила к берегу. Не успели иезуиты во главе с де Торресом ступить на землю, как раздался страшный шум, словно неприятель грозил им внезапным нападением.
Вновь прибывшие монахи несколько растерялись… Вдруг они увидели два фрегата, движущихся по реке и симулирующих морскую баталию, обмениваясь пушечными выстрелами.
Ошарашенные иезуиты осенили себя крестным знамением, решив, что на территорию Парагвая вторглись португальцы.
В довершении морской баталии, приведшей гостей в смятение, на суше также разыгрались битва. Между собой сражались два эскадрона кавалерии (переодетые иезуиты в испанцев и местные гуарани в форме португальцев) и две пехотные роты.
Де Торрес не знал, как поступить: остаться на берегу, где идёт сражение? Или взойти на плоты и попытаться спастись бегством? Но вряд ли это удастся, ибо быстроходные фрегаты всё равно их настигнут.
Поразмыслив, он решил вручить свою судьбу и своих подопечных в руки Господа. Иезуиты сели на берегу и начали молиться, ибо иным способом не могли поддержать своих соотечественников, хоть и были обучены военному ремеслу. Креолы предпочли вернуться на плоты и укрыться в хижинах.
И вот раздался боевой клич индейцев. Битва чудесным образом прекратилась и к иезуитам, уже готовым проститься с жизнью, приблизилась празднично одетые индейцы. Старшие из них подхватили иезуитов под руки и увлекли в сторону редукции.
Толпа индейцев, окружившая иезуитов, проследовала через девственный лес. Гости достигли крепости, обнесённой высокой деревянной стеной (военная предосторожность в данных местах не была излишней), за которой виднелось несколько дозорных вышек. Миновав массивные ворота, их взорам открылась огромная площадь, осенённая зеленью пальм, и окруженная со всех четырёх сторон крытыми галереями, за которыми виднелись деревянные постройки. С противоположной стороны возвышался католический храм Успения Девы Марии, единственное каменное здание в здешних местах, к нему примыкала коллегия иезуитов.
Возле коллегии располагались: торговые лавки, арсенал, тюрьма, ремесленные мастерские, госпиталь и исправительный дом для женщин, совершивших незначительную провинность. Словом, все те государственные учреждения, свойственные любому развитому европейскому городу.
Напротив храма находилась канцелярия коррехидора, избираемого из числа гуарани. За ней – жилища индейцев, простые прямоугольные хижины, построенные из обожжённых кирпичей и покрытые камышом или тростником. Пока толпа индейцев бурно выражала свою радость, Антонио предпочёл покинуть шумное сборище и потихоньку ускользнуть, дабы воочию ознакомиться с условиями жизни индейцев.
В колледже под руководством профессора Хосе де Акосты он, как и другие студенты, тщательно изучил множество трудов, посвящённых Новому Свету. Они были написаны представителями различных орденов: францисканцев, августинцев, доминиканцев и, разумеется, иезуитов. Труды сильно разнились, монахи порой высказывались слишком смело и откровенно, как по поводу индейцев, так и по поводу испанских колонизаторов, зачастую своих соотечественников. Но их объединяла идея сохранения древней индейской культуры, богатой и разнообразной, а также выживания самого коренного населения. Ибо многие из них были уничтожены первыми конкистадорами, затем умерли от болезней в миссиях, редукциях, или просто покинули родные места и растворились в дебрях Амазонии. Тайная провинция инков Пайтити, сокрытая в девственных лесах Амазонии, будоражила воображение юных учеников…
Антонио видел, как к де Торресу приблизился важный пожилой иезуит в окружении небольшой свиты, состоявшей, как из монахов, так и доверенных гуарани. Судя по всему, это и был провинциал Альфонсо дель Ривертес. Пока иезуиты обменивались приветствиями, Монтойя успел заглянуть в одну из хижин.
Она представляла собой единое помещение, в котором проживало, как правило, многочисленное семейство гуарани, до пятнадцати человек. В данный момент всё взрослое население редукции встречало гостей, дома оставались лишь дети. Они копошились на земляном полу, с удивлением разглядывая непрошеного гостя. Рядом с ними лежали, сидели, прыгали многочисленные кошки и собаки. В углу копошились то ли крысы, то ли мыши, издавая отвратительное попискивание.
Один из ребятишек играл с водной свинкой, местным излюбленным домашним животным не только потому, что оно само по себе забавно и от природы наделено сообразительностью, но и потому, что его можно зажарить и съесть в любой момент.
Вскоре Антонио стало дурно от царившего в хижине смрада, и он поспешил покинуть её. Он присоединился к сотоварищам уже в храме Успения, никто не заметил его кратковременного отсутствия.
Убранство храма поразило Антонио. Оно было слишком ярким, не привычным для взора испанского католика. Притолоку украшала вычурная лепнина, раскрашенная в ярко-оранжевый цвет. Над входом в храм виднелось декоративное окно в обрамлении лепестков некоего экзотического цветка. Фрески, украшавшие стены храма, и вовсе привели молодых схоластиков и коадъюторов в полное замешательство, ибо изображали отцов-иезуитов в окружении индейцев. Всё эти картины повседневной жизни, выписанные яркими красками, наводили Антонио и его братье на мысль, что они попали отнюдь не в католический храм.
Алтарь являл собой не престол в привычном понимании христианина, а некое языческое сооружение, украшенное цветами, гирляндами, пальмовыми ветками. И повергал истинного католика в шок, ибо помимо распятия Христа и скульптуры Девы Марии (яркой и броской), его украшало изваяние Марии Магдалины, увидеть которое в традиционном испанском храме не представлялось возможным. И его присутствие здесь претило всем официальным католическим догмам. Но Парагвай находился далеко от Ватикана и провинциалу, придерживавшемуся орденскому воззрению на личность Марии Магдалины, можно было не опасаться праведного гнева понтифика. Что же касается доминиканцев, которые только искали момент, дабы скомпрометировать иезуитов, до Япейю они не добрались. И Альфонсо де Ривертес чувствовал себя на этой земле уверенно, если не сказать, вольготно. Ибо именно он вершил закон в парагвайских миссиях, принадлежавших ордену.
Иезуиты отличались от других монашеских орденов именно тем, что на всё имели своё, порой отличное от общепринятого, мнение. Это касалось и личности Марии Магдалины.
Согласно традиции, безродная Мария Магдалина зарабатывала блудом, увидев Христа, оставила ремесло и стала следовать за ним. Затем в Вифании омыла его ноги миррой и отёрла своими волосами, присутствовала на Голгофе. В представлении католика Мария Магдалина отождествлялась с блудом[51].
Теологи ордена иезуитов придерживались иного происхождения Марии Магдалины. По их мнению её родителей звали Сир и Евхария, которые считались уважаемыми горожанами Магдала. По достижении пятнадцатилетнего возраста Магдалина стала невестой Иоанна Богослова, который, впрочем, отверг предстоящий брак ради служения Господу.
В частности, после распятия Христа Мария Магдалина вместе со своими братом, сестрой Марфой и святым Максимином[52] направилась провозглашать христианство в Галлию, в город Массилию (Марсель) или в устье Роны (город Сент-Мари-де-ла-Мер).
Вторая половина жизни Магдалины прошла в уединении, она удалилась в пустыню, где прожила тридцать лет, оплакивая Христа и свои грехи. Её одежда истлела, наготу прикрывали лишь длинные волосы.
Перед смертью она вновь увиделась с Максимином, ставшим к тому времени епископом, который и причастил её. Затем он похоронил свою старую соратницу в заложенной им церкви в Провансе, именуемой Saint-Maximin-la-Sainte-Baume.
…Де Торреса так же поразило нетрадиционное убранство храма. И он, видя замешательство своих «питомцев», не постеснялся высказаться по этому поводу. Альфонсо дель Ривертес лишь развёл руками, сказав, что все средства хороши для привлечения гуарани в храм божий.
Диего де Торрес воздержался от комментариев по этому поводу уже в тот момент, решив для себя, что в новой, построенной им редукции, церковь будет возведена в традиционном строгом убранстве.
Затем гостей проводили в сады, полные овощей, цветов, экзотических кустов и виноградной лозы. За садами располагалось кладбище, в окружении апельсиновых и лимонных деревьев.
Далее простирались полевые угодья. Недалеко от них – несколько мельниц. За мельницами – снова обширные сады, поля маиса, плантации табака, бобов, чая, хлопка и сахарного тростника.
Справное хозяйство редукции произвело на духовного коадъютора и его подопечных неизгладимое впечатление. Де Торрес мысленно подсчитал доходы, получаемые дель Ривертесом. От предполагаемой суммы у него перехватило дух…
За полями и плантациями простирались обширные пастбища, на которых исправно жирели овцы, козы и крупный рогатый скот. Словом, богатство редукции впечатляло. Однако ничего из увиденного не принадлежало гуарани, индейцы являлись всего лишь рабочей силой, ступенью для построения иезуитского государства в Парагвае.
Утомлённые длительной прогулкой, гости вернулись в редукцию, где их ждал сытный ужин и долгожданный отдых. С рассветом де Торрес и его подопечные снова двинулись в путь.
Глава 6
Через два дня миссионеры прибыли в Асунсьон, что на равнинном левобережье реки Парагвай, в месте впадения в неё притока Пилькомая. В течение всего этого времени Антонио тщательно фиксировал всё то, что увидел в Япейю. Он ещё не подозревал, что его путевые заметки и зарисовки через несколько лет станут известным в Новом Свете трудом под названием «Путешествие по реке Парана и посещение миссии Япейю монахом-иезуитом Антонио де Монтойя».
Асунсьон был заложен испанскими завоевателями 15 августа 1537 году в день христианского праздника Успения Пресвятой Богородицы, поэтому его первоначальное название звучало как «город Успения нашей госпожи Святой Марии Богородицы». В дальнейшем город стал именоваться гораздо проще – Асунсьон, то есть Успение. Для испанцев Асунсьон стал опорным пунктом для колонизации Парагвая.
Миссионеры покинули плоты, ступив на берег. Их взору предстала небольшая лагуна, переполненная индейскими лодками-долблёнками. На берегу возвышались крепостные стены города, увенчанные машикулями, между которыми виднелись корабельные бомбарды[53], и сторожевыми башнями. Из бойниц, прорезавших стены, отчётливо выступали дула кулеврин[54]. Над городскими воротами, украшенными сложным гербом с изображением Девы Марии, католического прелата, башни-донжона и льва, опутывающего ствол пальмы хвостом, – ощерился своими многочисленными дулами рибодекин[55].
Город был отлично укреплён, ибо колонизаторы ещё помнили нападения гуарани.
Дон Карлос де Сапатега, эмиссар Его Величества Филиппа III[56], со вкусом и роскошью отстроил свою резиденцию в центре города. Вокруг неё расположились дома местной знати, правда, ещё малочисленной, ибо Парагвай считался в Испании богом забытым местом.
Обычно в далёкую колонию отправлялись разорившиеся идальго и гранды, где становились аделантадо, первопроходцами. Они покоряли непроходимые джунгли и заболоченные притоки реки Парагвай, надеясь найти плодородные земли для своей будущей асьенды[57]. Затем аделантадо узаконивали свои права в Асунсьоне, соответствующий документ скреплял сам дон Карлос своей подписью и печатью, согласно которому испанский авантюрист становился крупным землевладельцем. Но узаконить своё право на землю было, увы, недостаточно. Землевладельцу предстояло построить дом, обработать землю, вырастить на ней урожай, продать его, и лишь тогда получить вожделенный доход. А для этого нужна рабочая сила. И ей становились местные индейцы-гуарани.
…Напротив резиденции эмиссара раскинулась центральная торговая площадь, ратуша, в которой заседали рехидоры – отцы города, в ней же находилась судебная власть под эгидой коррехидоров и альгвазилов. Любой житель города, испанского происхождения, мог подать жалобу.
Часто испанцы женились на местных женщинах-гуарани, потому как те были единственными представительницами прекрасного пола в здешних местах. За время существования города смешанных браков становилось всё больше. Испанцы поговаривали, что полукровки скоро и вовсе заполонят город. Смешанные браки заключались в ратуше в присуствии альгвазила или коррехидора, который скреплял сей союз бумагой специального образца. Венчались только горожане испанского происхождения.
Церквей же в городе было несколько. Самая большая, каменная, с богатой отделкой, посвященная Деве Марии Асунсьонской, возвышалась на центральной площади. Остальные, более скромные, построенные из дерева, располагались на окраинах города, где патеры, доминиканцы, францисканцы и августинцы, совершали службы и читали проповеди своей пастве, как правило, индейского происхождения. Испанцы предпочитали посещать церковь Девы Марии.
На окраине города ютились бедные индейские хижины, ибо город должен жить, развиваться, производить товары. В конце концов, испанцам нужна была прислуга и рабочие руки.
Рядом с рекой раскинулись ремесленные мастерские, кожевенные, лесопильные, склады и даже небольшая верфь, производившая лёгкие речные суда. Индейцы, проживавшие на территории города, прикреплялись к энкомендеро, поручителю (часто в их роли выступали зажиточные горожане-испанцы), и обязаны были платить определённый налог.
Энкомьенда[58] также распространилась и на сельскохозяйственное производство, когда индейцы-гуарани выплачивали налоги своему землевладельцу.
В последние годы, когда эмиссаром Парагвая был назначен дон Карлос де Сапатега, в Парагвае получило распространение репартимьенто, распределение земли между мелкими колонистами, потому, как их становилось всё больше, выделение им рабов и орудий труда для обработки, полученных в аренду земель.
Небольшие фермы-репартимьенто всё чаще встречались в предместьях Асунсьона, отвоёвывая новые пахотные земли у непроходимых лесов, раскинувшихся на берегах реки.
В черте города и его окрестностях обитали многочисленные виды тропических птиц, в том числе попугаи, туканы, ибисы и нанду, из млекопитающих здесь встречались капибара, водные свинки, а также летучие мыши и броненосцы. Среди деревьев и кустарников виднелись жилища термитов. В жаркие дни жители Асунсьона страдали от нашествий огромных полчищ вредных насекомых: москитов, клещей, саранчи.
Диего де Торрес, в ипостаси духовного коадъютора, и его подопечные вошли в город, за ними следовали носильщики с немногочисленным скарбом монахов. Иезуиты огляделись… В этот момент церковные колокола возвестили нону, девятый час после восхода солнца.
Мимо вновь прибывших монахов проследовал небольшой отряд городских стражников. Де Торрес без труда узнал у них, где находится странноприимный дом ордена францисканцев.
С этим орденом коадъютора связывало давнее сотрудничество. Ещё будучи в Перу, в Лиме он познакомился с Педро де Агуадо[59], миссионером-францисканцем.
Де Агуадо происходил из влиятельной испанской семьи, и после окончания Мадридского университета, где изучал теологию и математику, решил отправиться миссионером в Новый Свет. Перед Педро стоял выбор: к какому монашескому ордену примкнуть? И после некоторых раздумий он остановился на ордене францисканцев. Монахи-францисканцы являлись духовниками многих государей, пользовались огромным влиянием в светских и государственных делах, но затем были вытеснены иезуитами.
Орден францисканцев, основанный Франциском Ассизским почти триста лет тому назад, проповедовал апостольскую бедность, аскетизм, любовь к ближнему, уход за больными и строгое послушание Папе. И все эти идеи импонировали молодому пылкому Агуадо, мечтавшему нести людям добро.
Он, как многие образованные люди того времени, ненавидели доминиканцев, считая их кровожадными религиозными фанатиками, цепными псами Ватикана[60]. Францисканцы же часто вступали с доминиканцами в полемику по вопросам теологии и философии, часто выходили победителями.
Наряду с доминиканцами, францисканцы также участвовали в инквизиционных процессах. Однако, прежде, чем вынести приговор осуждённому, они тщательно изучали все детали дела, и неоднократно выносили оправдательный приговор.
Все эти факторы, безусловно, повлияли на решение Агуадо в выборе ордена. К тому же в Мадридском университете некоторые дисциплины преподавали францисканцы, в том числе и теологию, к которой Педро проявлял повышенный интерес.
Специальной буллой, утверждённой понтификов в 1256 году, францисканцы получили право преподавания во всех европейских университетах. И они не преминули этим воспользоваться, создав свою систему богословского образования, породившую целую плеяду мыслителей. В тоже время орден активно развивал миссионерскую деятельность. И как только испанцы проникли в Новый Свет, орден тотчас провозгласил заокеанские земли сферой своих интересов. В 1561 году отрядил туда пятьдесят монахов-миссионеров, в их числе и был молодой Педро де Агуадо.
Молодой францисканец отправился в Лиму, где познакомился с Хосе де Акостой, а затем, будучи в зрелом возрасте, – с Диего де Торресом. За годы, проведённые в Перу, Педро де Агуадо проникся симпатией и доверием к иезуитам.
Он покинул Лиму вслед за профессором Акостой, направившись в Парагвай, где организовал миссию Сан-Хавьер. Долгое время он вёл переписку с Диего де Торресом, пока тот не отправился в Рим.
Теперь же предстояла встреча давних знакомых…
Иезуиты расположились в странноприимном доме братьев-францисканцев. Управитель дома, пожилой францисканец, вот уже в течение тридцати лет пребывавший в Асунсьоне и помнивший его худшие времена, при виде целого «отряда» молодых иезуитов тотчас же смекнул: орден иезуитов идёт в наступление. Скоро он подчинит весь Парагвай своему влиянию. Однако, эти мысли он оставил при себе…
На вопросы де Торреса о Педро Агуаде, францисканец отвечал с подчёркнутой вежливостью, ибо ему было известно о симпатиях собрата к ордену иезуитов.
Удовлетворённый удачным завершением длительного путешествия и гостеприимным приёмом францисканцев, де Торрес, немного отдохнув и утолив голод, поспешил нанести визит эмиссару Его величества, дону Карлосу де Сапатега. Ибо иезуит рассчитывал на его помощь.
Де Торрес без труда дошёл до резиденции эмиссара и сообщил секретарю о своём прибытии.
Появление духовного коадъютора ордена иезуитов отнюдь не вызвало у дона Карлоса удивления. Он уже знал, что понтифик подписал буллу, наделявшую орден иезуитов специальными полномочиями в Парагвае, а также отношение к этому документу короля Филиппа III, советовавшего в своём послании эмиссару проводить политику невмешательства и оказывать иезуитом всяческую поддержку.
Такое положение дел дона Карлоса не устраивало. За годы пребывания в Асунсьоне он привык, что все беспрекословно выполняют его распоряжения, даже монахи-миссионеры. С иезуитами же всё обстояло иначе…
Дон Карлос расхаживал по своему кабинету, медля с приёмом иезуита. Он размышлял: какой линии поведения придерживаться? Сказать, что он знает о папской булле, и ожидал прибытия миссионеров? Или всё же сделать вид, что не в курсе последних событий, касающихся ордена иезуитов и его непомерных аппетитов?..
Дон Карлос решил избрать последнее. Он не стал переодеваться к приёму гостя, намереваясь встретить его в обыденной обстановке. Костюм эмиссара выглядел просто, но в то же время роскошно: приталенный колет из золотистого бархата, украшенный серебряными пуговицами и кружевными манжетами; шею обрамляла горгера, гофрированный воротник; модные брагетты, короткие штаны набитые ватой, были сшиты из такой же ткани, что и колет; стройные ноги обтягивали молочного цвета чулки; остроконечные туфли из бежевой мягчайшей кожи, украшенные серебряными пряжками, были выше всяческих похвал. Модный гардероб эмиссар предпочитал выписывать из Мадрида, откровенно брезгуя носить одежду, изготовленную местными мастерами.
…В кабинет вошёл де Торрес. Эмиссар окинул визитёра пытливым взглядом: перед ним стоял зрелый мужчина, явно наделённый умом и недюжинной физической силой. Седые, коротко остриженные волосы, видневшиеся из-под чёрной биретты[61], придавали иезуиту благородный вид. А его традиционное одеяние невольно навело эмиссара на мысль, что визитёр чем-то похож на чёрного мудрого ворона…
В свою очередь де Торрес также изучал эмиссара. В какой-то момент взоры двух мужчин встретились, и каждый интуитивно почувствовал силу оппонента.
Эмиссар выдавил подобие улыбки, решив разрядить обстановку.
– Господин де Торрес, я приветствую вас в Асунсьоне… – произнёс он, намеренно обращаясь к иезуиту, как к светскому лицу. Того же в свою очередь это ничуть не смутило. Напротив, де Торрес понял, что эмиссар – в замешательстве. – Прошу вас, присаживайтесь… – эмиссар жестом указал на массивное кожаное кресло.
– Благодарю вас… – произнёс де Торрес, разместившись в кресле. Оно показалось ему удобным. – Отличное кресло, – похвалил он.
– Изготовлено здесь в Асунсьоне, в кожевенных мастерских. Гуарани могут отменно работать под присмотром…
От цепкого взора де Торреса не ускользнуло, что во время разговора эмиссар морщил лоб, что лишь подтвердило догадку: дон Карлос знал о его прибытии и был отнюдь не рад этому. Иезуит понимал: папская булла наделяет их будущую миссию практически неограниченной властью, что, безусловно, не может понравиться эмиссару, до сего дня считавшего себя хозяином Парагвая. Мало того сей документ обязывает любого католика оказывать содействие де Торресу.
Духовный коадъютор решил не провоцировать де Сапатегу, быть благоразумным и предельно вежливым, ибо на данный момент нуждался в поддержке здешней власти.
– Я хотел просить вас о помощи, дон Карлос, – признался иезуит.
Эмиссар уже мысленно прикидывал: сколько потребовать золотых дублонов с иезуита за оказанную услугу.
– Разумеется, я готов помочь святой церкви, как всякий добропорядочный христианин… – подтвердил он.
– Мне и моим собратьям необходимо добраться до крепости Энкарнасьон…
При этих словах эмиссар вздохнул с облегчением: земли вокруг Энкарнасьона представляли собой сплошные девственные леса. Единственная миссия, которая там была воздвигнута с огромным трудом, принадлежала доминиканскому ордену. Намерение иезуита отправиться туда разрешило все сомнения и опасения де Сапатеги. Он воспрял духом…
– Лучше всего это сделать водным путём. Местные земли сильно заболочены, да и проводники порой ненадёжны, – со знанием дела заметил эмиссар. – Я прикажу предоставить судно в ваше распоряжение, оно и доставит вас в Энкарнасьон, – пообещал он. – Вы пройдёте вниз по течению реки Парагвай, а затем Парана приведёт вас прямо к крепости. Путешествие займёт дней пять, не больше…
– Благодарю вас. Не хочу злоупотреблять вашей щедростью, но нам ещё понадобиться провизия… Serva me, servabo te[62].
Эмиссар кивнул, он прекрасно разбирался в латыни.
– Вы получите всё, что необходимо, дабы добраться до Энкарнасьона, – заверил он. – Но всему своя цена… Я также отпишу тамошнему коменданту крепости Риккардо Мендоса, дабы тот оказывал вам всяческую помощь.
Де Торрес улыбнулся, другого ответа он и не ожидал.
– Argumentum argentarium[63]… – как бы невзначай бросил он и дружелюбно улыбнулся.
Словом, иезуит и эмиссар прекрасно поняли друг друга, решив совершить товарообмен. Один, как представитель власти, мог предоставить судно и провизию на первое время, а также протекцию; второй же – щедро оплатить предоставленные услуги.
…Де Торрес возвращался в странноприимный дом, вполне удовлетворённый визитом к эмиссару, ибо получил то, что хотел. Правда, казённые деньги, выделенные прокуратором и адмонитором[64], несколько поубавятся. Он ещё раз мысленно проанализировал разговор с эмиссаром, придя к выводу, что за показным спокойствием и непринуждённой светской беседой тот затаил ненависть. И подумал, что было бы вовсе не лишним приобрести в резиденции своего осведомителя, который будет регулярно отправлять в новую миссию денунциации, тайные донесения.
После ухода иезуита дона Карлоса посетили точно такие же мысли. Но, кого из окружения де Торреса можно завербовать?.. Молодые иезуиты преисполнены надежд и веры, вряд ли кто-то из них польститься на деньги…
Ознакомившись с городом, миссионеры отправились в Сан-Хавьер, миссию, организованную францисканцами пятнадцать лет назад примерно в десяти лигах от города. Диего де Торресу хотелось увидеть её воочию. Он спросил у францисканцев несколько повозок и в компании своих подопечных отправился в Сан-Хавьер.
К тому времени у духовного коадъютора уже имелся опыт организации миссий в Перу, а также налаживания в них духовной жизни индейцев. Ещё в Риме он решил, какими именно станут новые редукции, но всё же, как человек жаждавший познаний не отрицал опыт других монашеских орденов.
Иезуиты покинули Асунсьон на рассвете, едва церковные колокола отзвонили приму, возвестившую о начале дня. Они сели в повозки и направились по дороге, петлявшей вдоль реки Парана, и ведущей на юго-запад к Сан-Хавьеру.
Иезуиты достигли францисканской миссии поздно вечером. Крепостные ворота уже были затворены. Дело в том, что южные миссии часто подвергались нападениям охотников рабами с территории Аргентины, поэтому францисканцам приходилось соблюдать предельную осторожность и даже обучить военному ремеслу мужчин гуарани.
Не успели путешественники покинуть свои повозки, и приблизиться к воротам, как раздался грубый окрик на ломаном испанском языке:
– Стойте там, где стоите, иначе я прикажу лучникам стрелять!
Диего де Торрес удивлённо «поднял» голову, увидев на деревянной крепостной стене воинственного человека, по всей видимости, коррехидора или альгвазила из местных гуарани, его окружал отряд лучников. Они пребывали в боевой готовности и могли в любой момент сразить непрошенный гостей по приказу своего командира.
– Я монах-иезуит Диего де Торрес! Хотел бы видеть Педро Агуаду, руководителя вашей миссии.
Командир гуарани задумался…
– Хорошо, я доложу о вас патеру. А кто это с вами? – он жестом указал в сторону молодых иезуитов.
– Мои помощники. Мы прибыли на землю Парагвая, дабы организовать новую миссию. Но прежде я надеялся переговорить с патером.
Ждать иезуитам пришлось недолго. Вскоре крепостные ворота отворились, и они беспрепятственно проследовали на территорию миссии. Педро Агуадо с нетерпением ожидал своего давнего друга.
Молодых иезуитов проводили в специально отведённую хижину, Диего де Торреса – в дом патера.
Антонио Монтойя с глубоким удовлетворением отметил царившие в ней чистоту и порядок, не в пример той хижине, в которую он заглянул в Япейю. Хотя про себя он подумал: вряд ли гуарани во францисканской миссии живут в столь комфортных условиях.
Здесь было всё необходимое для жизни: двухъярусные кровати с чистыми тюфяками, набитыми местными ароматными травами; длинный деревянный стол, вокруг которого стояли десяток грубо сколоченных табуретов. В углу виднелся массивный сундук для вещей. Антонио эта обстановка невольно напомнила странноприимный дом в Асунсьоне.
Не успели гости расположиться, как в хижину вошли женщины-гуарани, принесшие им ужин. Проголодавшиеся иезуиты тотчас расположились за столом и с жадностью набросились на суп из кукурузной крупы, молока и лука.
Антонио, впрочем, и все его братья по ордену, с нескрываемым удовольствием приступил к трапезе, зачерпнув деревянной ложкой варево золотистого цвета, и смачно откусив кусок свежевыпеченного маисового хлеба. На второе женщины подали тушеный маис, а на десерт – напиток "кана", получаемый из сахарного тростника и меда.
После сытного и вкусного ужина иезуиты легли спать, ибо следующий день предполагался весьма насыщенным – им предстояло сопровождать своего духовного коадъютора и вникать во все тонкости обустройства францисканской миссии.
Тем временем Диего де Торрес и Педро Агуадо не могли наговориться, ибо не виделись несколько лет.
Читать бесплатно другие книги:
