Дама сердца Крючкова Ольга
Наконец она не выдержала и, войдя в покои матери, поинтересовалась:
– Матушка… Я хотела поговорить с вами по поводу предстоящей поездки в Труа…
Графиня никоим образом не выказала беспокойства словам дочери, решив, что та желает обсудить с ней очередной наряд.
– Говори, дочь моя… – произнесла графиня, оторвавшись от вышивания.
– Скажите, матушка, вы ведь наверняка посвящены в планы отца… – робко начала Бернардетта.
Урсула насторожилась.
– Что ты имеешь в виду?..
Девушка покраснела.
– Я всего лишь хотела бы узнать: наше путешествие в Труа как-то связано с моим замужеством?
Урсула застыла с иголкой в руках. Она подозревала о намерениях мужа, но до сих пор не отважилась переговорить с ним на эту тему.
– Возможно… – уклончиво ответила она.
Девушка улыбнулась.
– Матушка, а он молод и хорош собой?
Баронесса не знала, что ответить дочери.
– Возможно… – снова повторила она.
Бернардетта растерялась.
– Как вы ничего не знаете? – удивилась она.
– Нет… Мы отправляемся в Труа прежде всего для того, чтобы засвидетельствовать своё почтение герцогу Лимбургскому. Он всё-таки мой родственник…
Бернардетта сникла.
– Простите, матушка…. – пролепетала она и удалилась.
Однако после разговора с дочерью, ранее зародившиеся подозрения баронессы только окрепли. Она дождалась, когда муж вернётся из поездки в один из своих замков, тотчас поспешила к нему.
Барон был явно не в духе.
– Что вам угодно, сударыня? – резко поинтересовался он.
Урсула уже собиралась ретироваться и покинуть покои супруга, но неожиданно для себя выпалила:
– Франциск, мне не безразлична судьба дочери. Признайтесь мне, поездка в Труа как-то связана с её замужеством?
Барон воззрился на супругу.
– Даже, если это так и есть… Так что с того?.. – недовольно ответил он вопросом на вопрос.
– Вы меня удивляете, сударь! – распалилась Урсула. – Я, как мать и, в конце концов, как ваша супруга и племянница герцога Лимбургского, намерена знать, что вы задумали.
Барон недовольно хмыкнул. Понимая, что родственные связи Урсулы и герцога не спишешь со счётов, и возможно придётся привлечь жену к предстоящей интриге, он сказал:
– Да, я имею определённые планы на Бернардетту… Я поделюсь ими только при одном условии…
– Каком же? – встрепенулась баронесса.
– Вы обещаете беспрекословно слушаться меня. И возможно помогать…
– Я дала клятву перед алтарём быть вам верной женой и в радости и в горести. И потому ваши слова обидны для меня… Разумеется, я сделаю всё, что вы мне скажите, если это конечно не погубит нашу дочь…
Настроение барон неожиданно изменилось, и он рассмеялся.
– Напротив, дорогая Урсула, это возвысит её! Мы породнимся с лотарингским двором!
Баронесса замерла, понимая, что её опасения не были напрасны.
– Значит тот разговор о степени моего родства с герцогом… – тихо произнесла она и умолкла.
– Да! Вы всё правильно поняли. Я намерен выдать Бернардетту замуж за герцога.
– Но, но… Он старше нашей дочери почти на тридцать лет… – пыталась возразить баронесса.
– Ну и что? Разве это так важно?! – воскликнул барон. – Главное – я обрету надёжного союзника. А Бернардетта станет герцогиней. Если помните, когда нас венчали в церкви, вам едва исполнилось четырнадцать, а мне – двадцать шесть лет. Тогда я тоже казался для вас слишком старым. Не так ли? И наш брак преследовал определённые политические цели!
Баронесса кипела от гнева и обиды: её муж, не считаясь ни с чём, намеревался использовать дочь в своих политических интригах. Она прекрасно помнила, что побудило покойного виконта де Тюинвиль выдать её замуж за барона Ла Доля. Феодальные войны раздирали Лотарингию. Её отец потерпел тяжелейшее поражение, как на поле брани, так и на политической арене и был вынужден искать прибежища в Бургундии. В те времена правил Рено I, а Франциск Ла Доль блистал при дворе Безансона. Не смотря на это, юной Урсуле он казался стариком – седина уже посеребрила его волосы, а многочисленные битвы оставили на теле и лице свои отметины. И вот минуло почти двадцать лет со дня их венчания в Безансоне. На пышной свадьбе присутствовал сам сюзерен со свитой, он преподнёс молодой чете щедрые подарки… И всё повторяется снова, только теперь с Бернардеттой, её горячо любимой дочерью.
Урсула «отогнала» тягостные воспоминания и попыталась успокоиться.
– Что ж… Я обещала во всём помогать вам, Франциск. И я исполню своё обещание. Должна ли я поговорить с дочерью перед отъездом?
На миг барон задумался. В последнее время он был слишком занят воплощением своих заговорческих планов и упустил сие обстоятельство из вида.
– Да, поговорите с ней. Объясните Бернардетте, что её ждёт блестящее будущее. Но она должна приложить к этого хоть толику усилий. Ибо вокруг герцога увивается достаточно молодых прелестниц.
– Надеюсь, что одна из них завоюет сердце моего двоюродного дядюшки… И тем самым избавит Бернардетту от «блестящего будущего»… – прошептала Урсула, покидая покои эгоистичного супруга.
В начале августа чета семейство Ла Доль покинуло своё родовое гнездо и отправилось в Труа. Дорога была не близкой, по расчётам барона, кортеж должен прибыть в резиденцию герцога примерно через две недели.
Барон с особой роскошью снарядил свой кортеж, приказав украсить крытые повозки и кареты изображениями фамильного герба. Впереди процессии шли герольды, облачённые в зелёные пурпунэ[91] с изображением оленя в обрамлении трёх колец; такого же цвета шоссы[92] и пулены; головы их украшали белоснежные шапероны. Как только кортеж приближался к какому-либо селению, они оглашали окрестности громкими звуками рожков.
Достигнув Дижона, столицы Верхней Бургундии, барон решил задержаться здесь на несколько дней. Он отправил верных людей на рыночную площадь, дабы те узнали о настроениях, царивших в здешнем герцогстве. А покуда его соглядаи прогуливались по Дижону, барон нанёс визит герцогу, заверив его в своей полной лояльности.
Герцог любезно принял барона, ему также было не безынтересно узнать из первых уст о положении дел в соседнем графстве. Барон ловко уходил от щекотливых вопросов, давая пространные ни к чему не обязывающие ответы. Словом, произошла встреча двух умудрённых опытом интриганов. Один уже взобрался на трон Дижона, другой – только примеривался к трону Безансона. И герцог и барон были «одного поля ягоды». И как ни странно, они неожиданно почувствовали родство душ. Герцог Дижонский проникся к Ла Долю симпатией и попросил погостить у него.
Это приглашение вызвало бурю восторгов у Бернардетты. Тем более, что девушке отнюдь не хотелось спешить в Труа, зная какая участь ей уготована.
Старший Арман также был не прочь поближе познакомиться с нравами одного из блистательных дворов Европы. Поездка в Труа откладывалась на неопределённое время.
За время двухнедельного пребывания в Дижоне, барон Ла Доль выяснил всё, что хотел. Как ни старался герцог казаться любезным и не затрагивать давние споры по поводу восточных земель Отенуа и Бонуа, принадлежавших нынешним соратникам Ла Доля, было ясно, что тот только и ждёт момента, дабы присоединить их к своему герцогству.
В эти дни Ла Доль ещё раз убедился, что смена власти в Безансоне просто необходима.
До Труа кортеж Ла Доля добрался только в конце августа. Барон тотчас сообщил придворному сенешалю о своем прибытии. Тот позаботился о размещении гостей.
Вскоре семейству барона был назначен приём и оно, облачившись в изысканные одежды и драгоценности, проследовало в тронный зал в сопровождении пажей и герольдов.
Барон рассыпался перед Генрихом в изысканных речах, разумеется, предварительно, представив ему своих жену и детей.
Герцог удостоил Урсулу лишь нескольких слов, заметив, что видел её давно, когда та была совсем девочкой. Правда, прехорошенькой. Внимание же вдовца полностью поглотила Бернардетта. На приёме она затмила всех молодых дам, претенденток на герцогское ложе.
Генрих окружил прекрасную бургундку всяческим вниманием. Та, к вящему удивлению Урсулы, тотчас осознала выгодность своего положения и более не выказывала строптивости (а в родном замке она пролила немало слёз, узнав от матушки о планах отца), а напротив, всячески поощряла своего венценосного кавалера. Он осыпал Бернардетту подарками, забрасывал куртуазными стихами собственного сочинения и даже исполнил альбу в честь бургундки, аккомпанируя себе на лютне.
Генрих совершенно забыл о письме Ла Доля, в котором говорилось о землях Лангруа-Атюйе. Его помыслами полностью завладела прекрасная бургундка.
Наконец герцог даже устроил парфорсную охоту[93], намереваясь собственноручно заколоть добычу. Придворные герцога не сомневались: он затеял эту охоту ради Бернардетты. Претендентки на его ложе, многочисленные фаворитки забыли прежнюю ненависть и в едином порыве объединились против ненавистной бургундки. Они решили затмить её на предстоящей охоте своей красотой и изысканностью, а также выказать единодушную холодность и презрение по отношению к ней.
Егеря выследили оленя и определили место его лежбища. На окраине леса были сооружены загоны для своры гончих собак, отдельно – для догов, облачённых в панцири.
На следующее утро герцог в сопровождении свиты покинул резиденцию, устремившись к лесу. Молодые дамы, ослепительные, в новых охотничьих нарядах, держались вместе, искусно изображали беспечность и прекрасное настроение. Это не ускользнуло от проницательного взора Урсулы. Она сразу же поняла, что против дочери образовалась коалиция и Бернардетте придётся считаться с её существованием, иначе она может пасть жертвой изощрённой интриги.
Единственными, кто ничего не замечал, были Генрих и Бернардетта. Их лошади шли рядом. Герцог что-то оживлённо рассказывал девушке, та внимала ему.
Наконец кортеж достиг окраины леса с загонами для собак. Егеря доложили герцогу, что выследили трёхгодовалого оленя.
Генрих оживился:
– Этого оленя я посвящаю вам, сударыня! – воскликнул он, обращаясь к своей спутнице. Девушка ослепительно улыбнулась.
Пока шли последние приготовления к охоте, возводились шатры, разводились костры для приготовления добычи. Урсула отвлекла мужа в сторону и спросила у него:
– Франциск, ведь мы прибыли сюда не только, чтобы сделать дочь герцогиней? Не так ли?
Барон с удивлением воззрился на жену.
– Что вам известно, Урсула? – забеспокоился он.
– Ровным счётом ничего, – спокойно ответила она. – Но, если вы хотите чего-то добиться от герцога, советую поспешить.
– Ваши речи вызывают у меня беспокойство, сударыня! – не выдержал барон.
– Ваше беспокойство, сударь, будет ещё большим, если вы уверитесь, что придворные дамы замышляют нечто против нашей дочери.
– С чего вы взяли? – раздражённо спросил барон.
– Я женщина и вижу многое, сударь… Вы разбираетесь в политике, я же – в естестве женской души. Поверьте, придворные дамы погубят нашу дочь, если вы не поторопитесь. Они никогда не простят ей своего поражения. Выход только один: заставить герцога просить руки Бернардетты.
Франциск бросил настороженный взгляд на жену, пришпорил коня и поспешил вернуться в окружение герцога.
«Удивительная женщина! – подумал барон. – И отчего я медлил?.. Мне хотелось, чтобы герцог прежде пленился Бернардеттой, а уж потом стал более сговорчивым…»
Герцог же беспрестанно посылал нежные взгляды своей новой пассии, та же не оставалась в долгу, обворожительно улыбаясь в ответ.
К герцогу приблизился распорядитель охоты:
– Всё готово, монсеньор!
– Начинайте! – отдал приказ Генрих.
По сигналу распорядителя охоты выжлятники спустили с поводков нескольких собак и углубились в лес, дабы убедиться, что олень не изменил лежбища.
До слуха герцога и его многочисленной свиты донёсся собачий лай, означавший, что гончие взяли след.
Выжлятники спустили с поводков гончих и борзых, удерживая лишь бордосских и маалосских догов, закованных в панцири и кольчугу, ибо их черёд ещё не настал.
Собаки немедля бросились в лес, за ними последовала кавалькада придворных мужей во главе с Генрихом. Бернардетта, отлично держалась в седле, она часто выезжавшая на охоту вместе с отцом и могла весь день повести верхом. И потому не отставала от герцога, тем самым разожгла ещё большую ненависть в сердцах придворных дам. Лишь несколько всадниц отважились последовать за охотниками.
Придворные дамы, разочарованные тем, что бургундке удалось улизнуть, проводили охотников скучным взором.
Когда кавалькада скрылась в лесу, дамы спешились. Одна из них, виконтесса де Арси приблизилась к Урсуле де Тюинвиль. Она прочила за герцога свою дочь, но, увы… Хоть та и стала фавориткой Генриха, он не спешил предстать с ней перед алтарём.
Виконтесса надменным взором смерила баронессу и тихо произнесла:
– У меня есть подозрения, сударыня, что ваша дочь занимается колдовством. Иначе как она в столь короткий срок смогла полностью завладеть помыслами герцога?
Баронесса замерла от ужаса. Такого поворота она не могла предвидеть.
– У вас есть доказательства? – наконец спросила она, совладав с собой.
– Они будут, уверяю вас… Если только вы не покинете пределы Лотарингии… – словно змея прошипела виконтесса.
– Вы угрожаете мне, племяннице герцога? – совершенно спокойным тоном осведомилась баронесса, гордо вскинул голову. – А, если я обвиню вас в колдовстве?
Виконтесса отпрянула. Она не ожидала такого отпора.
– Что ж попробуйте… – небрежно бросила она и направилась к пёстрой стайке дам.
Понимая, что она отвергнута здешним дамским обществом, Урсула предпочла провести остаток дня со своей компаньонкой около шатров.
… Бернардетта отлично держалась в седле, её лошадь ноздря в ноздрю неслась с жеребцом герцога.
Гончие уже сделали своё дело – загнали добычу в ложбину. Красавец-олень тяжело дышал, силы покидали его после продолжительной безумной скачки. Но он не собирался сдаться просто так. Издавая тяжёлые гортанные хрипы, олень выставил рога вперёд, намеревался сразить любого, кто рискнёт приблизиться к нему.
Настал самый ответственный и опасный момент охоты.
Распорядитель подал знак выжлятникам. Они приблизились, едва сдерживая маалоссов и бордоссов, закованных в панцири и кольчуги. Головы собак украшали специальные металлические налобники, предохранявшие от ударов. Затем они спустили поводки. Собаки, словно рыцари, закованные в латы, ринулись в бой.
Обречённое животное отбивалось от разъярённой своры из последних сил…
Герцог Лимбургский и Бернардетта, возбуждённые видом крови, наблюдали за тем как доги впились в ноги и уши оленя, тот упал, как подкошенный. Генрих спешился, извлёк из ножен длинный охотничий обоюдоострый кинжал и всадил его прямо в сердце оленя.
Охотники и дамы издали возглас восхищения. Герцог оглянулся, в данный момент его интересовало только одно: какое впечатление он произвёл на юную бургундку.
Та же одарила Генриха многообещающим взором, в котором читались любовь и желание.
Барон Ла Доль, находившийся подле дочери на протяжении всей охоты, мог поклясться, что завтра герцог попросит её руки, а он обретёт верного союзника.
И вот настал ответственный момент, ради которого Франциск проделал столь долгий путь из Доля в Труа. Бернардетта превзошла все ожидания барона, прекрасно справившись со своей ролью, и не на шутку увлеклась пожилым герцогом (надо отдать должное для своего зрелого возраста он выглядел отменно). На следующий день после охоты, барон, не желая терять завоёванных позиций, испросил у Генриха личную аудиенцию. И тот, разумеется, не отказал, ибо намеревался просить руки Бернардетты.
После обмена светскими любезностями. Барон первым перешёл к делу:
– Монсеньор, смею напомнить вам о своём письме…
Генрих наморщил лоб, по правде говоря, он уже благополучно забыл о нём.
– Ах, барон, в последнее время так много всего случилось… Не напомните ли мне суть изложенного в том письме дела?
– Разумеется, ваша светлость. Я осторожно намекал вам на то, что участь земель Лангруа-Атюйе окончательно не решена… – осторожно высказался Франциск.
Генрих сразу же понял: куда клонит его гость.
– Графиня де Лангр по-прежнему сохраняет формальную независимость своих земель. Удивительно, на что она рассчитывает?.. Её замужняя дочь живёт в Аваллоне[94]. Граф Бургундский слаб… Вряд ли она сможет рассчитывать на чью-либо военную помощь. – Закончил свою мысль Ла Доль.
Лицо Генриха приобрело хищное выражение.
– М-да… Земли Лангруа-Атюйе, несомненно, лакомый кусок… – заметил он и без обиняков спросил: – Неужели вы, сударь, имеете на него виды?
– В некотором роде, монсеньор. – Признался барон, ибо юлить не было никакого смысла.
– Вы намерены просить у меня военной помощи? – предположил Генрих.
– И да, и нет, монсеньор. Я хочу предложить вам взаимовыгодный союз, благодаря которому вы обретёте Лангруа-Атюйе, а я – корону Бургундского графства.
Глаза герцога расширились от удивления.
– Вы дерзки, барон. Вероятно, у вас есть план действий?..
– Безусловно, монсеньор. И, если вы снизойдёте выслушать его…
Генрих жестом прервал барона.
– Не тратьте лишних слов, сударь. Переходите прямо к делу…
И барон поведал герцогу о том, что он, прямой потомок виконта Обри, правившего Маконом и получившего Бургундию в наместничество от самого графа Гуго Чёрного. А нынешний правящий бургундский дом также происходит от наместников, но получивших графство в управление гораздо позже Маконов. И, что многие бароны графства поддерживают его.
– У вас есть генеалогическая грамота, подтверждающая право на престол? – на всякий случай поинтересовался герцог.
– О да, монсеньор! И вы можете с ней ознакомиться. – И барон потянул Генриху свиток, заверенный печатью Гуго Чёрного.
Герцог развернул его и внимательно просмотрел.
– Что ж, я удовлетворён увиденным, сударь. – Подытожил он. – Думаю, наш союз увенчается успехом, не только военный, но и родственный…
Генрих многозначительно посмотрел на барона. Тот понял, что не ошибся и рассчитал всё правильно: речь пойдёт о Бернардетте.
Через несколько дней герцог официально объявил о своей помолвке с Бернардеттой Ла Доль. И почти сразу же, не без участия Урсулы, он удалил из Труа виконтессу де Арси и её дочь, бывшую фаворитку, которые отправились в свои владения в Арсезе.
Барон и баронесса отправились обратно в Доль, дабы подготовить достойное приданое для дочери. Герцог же был категорически против, дабы Бернардетта покинула Труа с родителями, предоставив ей покои напротив своих, которые немногим ранее занимала очаровательная фаворитка Эрнегарда де Арси. Так что девушка осталась в резиденции герцога на правах невесты.
Печальный пример Эрнегарды де Арси, удалённой от двора, охладил чрезмерный пыл и ненависть придворных дам и их дочерей, мечтавших упасть в объятия Генриха. Они старались выказывать бургундке всяческое почтение. Но та, предупрежденная матерью и унаследовавшая её тонкое чутьё в женских делах, держалась настороже.
Глава 16
Вернувшись в Доль, барон тотчас отписал письмо Гильому II в Безансон. Он признался, что посетил Труа и имел честь видеть герцога Лимбургского. Разумеется, его визит носил частный характер. Барон не забыл напомнить графу, что его жена приходится племянницей Генриху Лимбургскому и потому он, подчинившись её настояниям, отправился в Труа (предусмотрительно умолчав о том, что его дочь – невеста герцога).
Затем барон долго и пространно разглагольствовал о состоянии дел в Нижней Лотарингии, а также о настроениях, царивших в землях Труазен, Арсезе, Барруа и Боленуа, захваченных у Верхней Бургундии. И в завершении своего многословного послания он выказывал опасения, что Генрих планирует также подчинить и независимое графство Лангруа-Атюйе, несмотря на то, что графиня де Лангр заручилась поддержкой Безансона.
Получив письмо барона, граф Бургундский пришёл в страшное волнение. Увы, он не был одарён военными талантами, умом и силой воли, подобно Рено II, своему отцу, и Рено I, своему прадеду (который, кстати, благодаря своим талантам и заполучил Бургундское графство в наместничество, а затем окончательно узурпировал власть).
Он тотчас созвал Государственный совет.
В зале за длинным прямоугольным столом в назначенное время собрались: камерарий, коннетабль, маршалы, советники, канцлер[95], нотарий и графиня Олтинген, матушка сюзерена.
Генрих вошёл в зал в сопровождении двух пажей и, обведя цепким взором своих государственных мужей (и, разумеется, кивнув матушке), терпеливо выждал, когда те, соблюдая этикет, выкажут приветствие, занял место во главе стола, надлежащее его статусу.
Нотарий зачитал совету письмо Ла Доля. Собравшиеся внимательно его выслушали.
– Ла Доль достойный воин, сражавшийся в Палестине с вашим отцом, монсеньор. – Высказался первый советник, ещё помнивший былые времена величия графства Бургундия. – Ему можно доверять.
– Несомненно, мы должны поверить изложенные в письме факты, – подключился к обсуждению второй советник. – И заслать в Нижнюю Лотарингию своих шпионов.
Коннетабль де Люинвиль спокойно возразил:
– Со шпионами мы явно опоздали. Война может начаться либо в ближайшее время, осенью, покуда полно провианта, либо на следующий год, что весьма сомнительно…
Советники переглянулись. Генрих же явно волновался. Его матушка, Режина фон Олтинген, всегда присутствовала на советах государственной важности. Это правило ввёл ещё Рено II, её незабвенный супруг, потому как дорожил мнением жены, женщины умной и дальновидной.
Когда же Рено II не вернулся из Крестового похода, графство переживало тяжёлые времена: царила повальная нищета, шайки разбойников заполонили дороги; многие рыцари, верные короне погибли; бароны, вернувшиеся с добычей, практически вышли из-под контроля. Наследник трона Гильом II был ещё слишком юн, дабы навести порядок в графстве и решать задачи государственной важности. Но благо его матушка, графиня Олтинген, она же – регент при малолетнем сюзерене, взяла власть в свои руки и добилась относительного спокойствия в Бургундии.
Шли годы. Режина фон Олтинген, увы, не молодела. Но по-прежнему она не потеряла государственной хватки и ясности ума.
– Письмо барона Ла Доля – ещё не повод для беспокойства, – спокойно заявила она. – А, если всё, что он написал – лишь его домыслы?
Советники переглянулись.
– Что вы предлагаете, ваша светлость? – спросил барон де Люинвиль.
– Не торопиться, – ответила Режина. – Генрих Лимбургский не отважится напасть на Безансон. А, что касается графства Лангруа-Атюйе… Если лотаринги начнут военные действия, то придётся выполнять условия договора, подписанного с графиней де Лангр. Иначе лотаринги, расправившись в ней, возомнят себя непобедимыми и вторгнутся в Амуа. Я также считаю, что следует пригласить барона Ла Доля в Безансон. И переговорить с ним… Мой покойный супруг всегда доверял людям, а не пергаменту. – Предложила вдовствующая графиня.
Генрих задумался.
– Я отправлю гонца в Доль сегодня же, – решил он.
– Следует предупредить графиню де Лангр о возможном нападении. Пусть она укрепит границы. Дополнительные меры не помешают… – высказался коннетабль. – К тому же, я бы советовал вам, монсеньор, направить в Лангр одного из маршалов с отрядом из ста человек.
Совет ещё какое-то время обсуждал письмо Ла Доля и меры, которые следует предпринять в связи с предполагаемой угрозой вторжения лотарингов. И, в конце концов, одобрил предложение де Люинвиля.
Генрих не любил государственных советов и был рад, что необходимое решение было найдено достаточно быстро. После совета в Доль отправился гонец…
Получив приглашение из Безансона, барон понял, что его письмо не осталось без внимания и Гильом явно обеспокоен.
Ла Доль, не медля, отправился в Безансон в окружении свиты и вооружённого отряда. Арман же, его старший сын остался в замке.
… Гильом встретил барона сдержанно. Он не выказал верному вассалу особенных почестей, кои некогда оказывал тому Рено II. Вдовствующая графиня проявила нескрываемый интерес к гостю и изъявила желание переговорить с ним тет-а-тет, считая, что присутствие Генриха ей не требуется (увы, она была не высокого мнения об умственных способностях своего отпрыска).
Франциск Ла Доль умел преподнести себя с лучшей стороны, выкать преданность короне, напомнить о своих былых заслугах, и наконец, очаровать женщину и завоевать её доверие; найти веские аргументы в подтверждение того, что лотаринги готовят вторжение в Лангруа-Атюйе.
После разговора с бароном, Режина, прониклась к нему доверием. И не только…
Ла Доля окружили вниманием, графиня Олтинген всячески благоволила к нему и советовалась по разным делам. Вскоре окружению Гильома стало ясно: вдовствующая графиня влюблена в барона.
Франциск и сам не ожидал такой удачи. Несомненно, это обстоятельство во многом поможет достижению его заветной цели – узурпации власти.
В середине октября примчался гонец с посланием графини де Лангр и донесением от маршала, направленного в Лангруа коннетаблем. Маршал сообщал, что лотаринги разоряют приграничные земли Лангруа-Атюйё. Они нападают неожиданно, грабят и убивают, сжигают целые селения. Война неизбежна…
Графиня де Лангр в свою очередь молила Гильома о дополнительной помощи: границы её владений с Нижней Лотарингией имеют слишком длительную протяжённость и ей не хватает сил, дабы противостоять неприятелю. К тому же она выказывала опасения, что до конца октября лотаринги предпримут решительные действия и попытаются захватить Лангр.
Гильом по настоянию матери вновь собрал Совет, уже второй за столь короткий промежуток времени.
Собравшиеся государственные мужи выказывали крайнее беспокойство, действия лотарингов становились опасными.
– Никто точно не знает, что задумал Генрих Лимбургский, – после советников, коннетабля и маршалов высказался барон Ла Доль, которого пригласила на совет Режина фон Олтинген. – Возможно, он лелеет дерзкие планы – захватить Безансон. Армия Нижней Лотарингии сильна как никогда. В прошлом году она дала достойный отпор Дитриху Эльзасскому[96], да так, что он до сих пор «зализывает раны». Но я не думаю, что герцог Лимбургский отважиться напасть на Бургундию раньше следующей весны. Всем известно, что зима – не лучшее время для сражений. Но мы можем предотвратить нападение на Амуа, если разгромим лотарингов в Лангруа-Атюйе… А для этого нужны силы.
Началось активное обсуждения речи барона. Коннетабль был с ним согласен.
– Лотарингам надо преподать урок! Дабы они не посмели зариться на бургундские земли! Пусть лучше пострадают Лангруа-Атюйе, нежели они, подобно саранче устремятся на земли Амуа!
Коннетабля единодушно поддержали маршалы и графиня. Советники колебались.
– Я внимательно выслушал вас и принял решение, – произнёс Гильом, – отправить в Лангруа-Атюйе войско под командованием коннетабля де Люинвиля.
– Монсеньор, – произнесла графиня, – в отсутствии коннетабля охрану Безансона следует укрепить верными людьми Ла Доля.
Франциск мысленно ликовал: вот уж точно не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Режина фон Олтинген, сама того не зная, с каждым днём приближала его к бургундскому трону.
«За это я сохраню вам жизнь, дорогая Режина… – решил барон. – А нынешней ночью я непременно посещу ваши покои и утомлю вас любовной страстью…»
На совете хранил молчание лишь один человек: камерарий. Он уже мысленно подсчитывал: во сколько обойдётся помощь Лангру. Получалось, что в кругленькую сумму.
Пока коннетабль де Люинвиль усмирял лотарингов в Лангруа-Атюйе, жизнь в Безансоне текла своим чередом.
Барон Ла Доль, подчинившись желанию Режины фон Олтинген, привлёк своих вассалов, а также баронов, состоявших с ним в заговоре, на службу в Безансоне. После чего обитатели резиденции графа Бургундского относились к нему с подчёркнутым почтением, понимая, что любовник Режины с каждым днём усиливает своё влияние на Бургундский дом.
Единственный человеком, которому не нравился барон, была Агнесс фон Церинген, супруга Гильома II Бургундского, дочь германского герцога Бертольда II фон Церинген. От отца она унаследовала недоверие к людям и рачительное отношение к деньгам.
Она не раз говорила Гильому:
– Этот Ла Доль просто наглый выскочка. Он буквально с одного прыжка оказался в алькове вашей матушки! Удивляюсь, куда делать прежняя проницательность Режины?! Неужели она не видит, что барон попросту использует её, дабы заполучить как можно больше привилегий. Вдовствующая графиня осыпает его подарками. На днях она подарила ему новый хаубержон, изготовленный в графстве Церинген, сюрко с вышивкой Бургундского дома. А завтра что она ему подарит? Отменного коня? Золотую цепь, усыпанную драгоценными камнями? Замок?
Генрих закатывал глаза, ибо терпеть не мог подобных речей супруги.
– Моя матушка вольна поступать так, как ей угодно. В конце концов, она – вдова. И как всякая женщина, не потерявшая интерес к жизни, имеет право завести любовника, – резонно возражал он.
– Вот-вот! – ярилась Агнесс. – Это всё от твоего безволия. Никому противостоять не можешь, даже матери! Она разорит тебя! Мало того, что огромные суммы ушли на экипировку и провиант войска, отправившегося в Лангруа, так ещё и фаворитов надобно содержать!
Обычно, Гильом не выдерживал напора Агнесс и советовал:
– Если ты так радеешь за казну, отправляйся к моей матери и сама скажи ей, дабы она не осыпала милостями барона Ла Доля.
Агнесс лишь фыркала в ответ.
– Можно подумать это вразумит её. Боже мой, если всё это видел твой отец! – сокрушалась она.
И вскоре Агнесс убедилась, что была права: Режина действительно, преподнесла в подарок барону золотую цепь, которую тот нацепил на шею и с гордостью демонстрировал её своим вассалам. Теперь оставалось дело за боевым конём, а затем – замком. Агнесс не сомневалась ещё немного: и наглый выскочка Ла Доль обойдётся казне, в сумму незапланированного военного похода.
А Ла Доль лишь ожидал удобного момента, дабы нанести удар…
Вести из Лангруа поступали неутешительные. Лотаринги изрядно потрепали войска Лангруа и Бургундии. Коннетабль сообщал, что лотаринги отбросили их к Лангру и опасался, что вскоре осадят столицу графства.
Гильом нервничал. Его матушка и барон Ла Доль успокаивали его: скоро ноябрь, выпадет снег, военные действия сами собой прекратятся. А уж весной, Безансон соберётся с силами и вновь отправит воска в Лангруа-Атюйе.
Дабы развеяться Гильом решил устроить охоту. Бароны поддержали его: война войной, тем более, что боевые действия ведутся не на территории Бургундии, а развлечься просто необходимо.
К тому времени люди Ла Доля проникли практически во все замковые службы. Барон понимал, если он хочет захватить трон, нынешней власти надо нанести удар изнутри.
Безансон, столица графства Бургундия занимал выгодное стратегическое положение. Он стоял на возвышенности, которую словно петля огибала река Ди, шириной в десять туазов, так что изготовить фашины[97] для переправки войска не представлялось возможным. Мало того Безансон окружали две линии обороны – высокие каменные стены с воротами, обшитыми металлическими листами, сооружённые ещё во времена Рено I. На стенах первой линии обороны возвышались дозорные башни, с высоты которых отлично просматривалась вся окрестность. Подъёмный мост, перекинутый через так называемое «узкое горло», основание естественной природной речной петли, окружавшей резиденцию, охраняли башни-турели. В случае необходимости мост мгновенно разрушался – Безансон становился неприступным.
Франциск Ла Доль всё это прекрасно знал и отнюдь не намеревался штурмовать Безансон.
…Ярким солнечным утром Гильом, граф Бургундский, в окружении свиты, к которой примкнул Ла Доль и несколько его людей покинули стены замка, направившись к ближайшему лесу, где выжлятники выследили семейство кабанов.
Накануне барон переговорил с доверенными людьми и разработал план действий. Как только Гильом покинет замок и углубиться в лес, они должны будут захватить Агнесс, Режину и маленького наследника Гильома III и бросить в темницу. Замковую стражу, если та будет оказывать активное сопротивление – уничтожить.
Начальник стражи Безансона слыл человеком не подкупным, верным бургундскому дому. Но вот его помощник, бывший маршал, считал себя незаслуженно обойдённым и мечтал занять более высокую должность.
Читать бесплатно другие книги:
