Цифровая пуля Макеев Алексей
Э-э, нет, после разговора «по душам», который у меня должен состояться с врачом, светить документы не стоит. Еще в полицию обратятся, а мне с ней не очень-то хочется встречаться. Но, похоже, если я отсюда не уйду, мне с ней придется встретиться через несколько минут — медсестра со злым выражением лица, сидевшая за окошком, неотрывно глядя на меня, сняла с телефонного аппарата трубку. Точно ведь вызовет! Пора сматываться! Я поднял перед собой руки, как человек, который сдается, и, отступая, примирительно сказал:
— Ладно-ладно, вы меня уговорили, встречусь с врачом в другой раз.
Развернулся и, схватив за руку Аверьянову, которая зазевалась, потащил ее к выходу.
На улице свежий воздух пьянил. Я постоял немного, соображая, что делать, потом сказал спутнице:
— Вы идите, Екатерина, в машину. Подождите меня в ней, а я скоро приду.
Отдал молодой женщине ключ от автомобиля, а сам повернулся и двинулся в обход морга.
С обратной стороны его был черный вход, видимо, чтобы забирать усопших, не таскаясь с гробами по всей территории больницы. Двери были широкими, двустворчатыми, одна дверка оказалась неплотно прикрытой. Я приоткрыл ее и заглянул внутрь. Здесь был предбанник довольно просторный, при желании в нем могла поместиться легковая машина или половина грузовой. Для чего это было сделано — не знаю, возможно, для скрытой от любопытных глаз погрузки и разгрузки тех же трупов. Дальше вверх были три ступеньки, небольшая площадка и еще одни двери. К моей радости, и они оставались открытыми. Очевидно, оплошность охранника, выходившего недавно перекурить, а может быть, никто и не думал, что через «задний вход» в морг могут пробраться смельчаки, и никому и в голову не приходило закрывать двери. Что ж, тем лучше.
Войдя, оказался в небольшом коридоре, миновав который попал в прямоугольный, довольно-таки просторный зал с мраморным столом посередине, но не с ровной поверхностью, а вогнутой и желобком, ведшим в канавку, окаймляющую стол по периметру на полу. Над столом была установлена осветительная лампа, как в операционной. Когда понял предназначение этого сооружения, то невольно содрогнулся: стол анатомический… На мое счастье, на столе не лежал исследуемый материал. Казалось, что трупный запах здесь источали сами стены. Я быстро выскользнул в коридор. Было пустынно, рабочий день уже закончился, и все работники морга покинули здание, в нем оставались лишь медсестра, охранник, возможно, санитар и тот самый врач-патологоанатом, на которого мне показала Аверьянова.
В коридоре, в котором я оказался, находился ряд дверей, по обе стороны. Недолго думая, я стал дергать за ручки… Вскоре наткнулся на дверь с табличкой: «Киселев Алексей Владимирович». Толкнув дверь, обнаружил за нею нужного мне человека.
В крохотной комнате, в которой едва уместились стол, обычный книжный шкаф и шкаф медицинский, стеклянный, за столом сидел тот самый мужчина, что прошел мимо нас с Аверьяновой в холле и исчез в коридоре. Перед ним на столе стояли монитор, клавиатура и мышка, а рядом — стакан, на четверть наполненный темноватой жидкостью и, судя по аромату, перебивавшему стойкий трупный запах, врач-патологоанатом пил дорогой коньяк. Осуждать мужчину за то, что он пил на рабочем месте, я не мог, как иначе здесь работать…
— Здравствуйте! — сказал я, добродушно щерясь, и мимоходом еще раз глянул на табличку на двери с фамилией, именем и отчеством врача. — Алексей Владимирович. Разрешите?
И, не дожидаясь позволения войти, ступил в кабинет. При моем появлении мужчина дернулся было к стакану, чтобы спрятать его, но было уже поздно, и мужчина сделал вид, будто потянулся к клавиатуре, чтобы поправить ее.
— Кто вы и что вам здесь нужно? — произнес он удивленно и настороженно, соображая, что за личность притащилась к нему в кабинет в тот самый момент, когда он решил приложиться к коньячку.
Раз не возражает против имени и отчества, которыми я назвал врача, значит, мужчина и есть тот самый Киселев, чьи данные и указаны на табличке на двери.
— У меня только один вопрос к вам, Алексей Владимирович! — сказал я вкрадчиво. — Месяц назад, двадцать пятого числа, вы проводили вскрытие Арсения Аверьянова и дали заключение, что он умер от сердечной недостаточности. Скажите, ваше заключение соответствует действительности или Аверьянов умер насильственной смертью?
— Кто вы и что вам здесь нужно? — снова повторил Киселев, и его подвижные губы несколько раз дернулись, а красивые блестящие глаза (блестящие от хорошей дозы коньяка) стали зло буравить меня.
Я несколько раз невинно хлопнул глазами, не такими, правда, красивыми, как у Киселева, а обычными, серого цвета.
— Игорь Степанович, я частный сыщик! — проговорил я радостно, как Санта-Клаус, пришедший поздравить ребенка с Рождеством. — А то, что мне нужно, я вам уже сказал: своей ли смертью умер Аверьянов или его убили?
Патологоанатом, по-видимому, вначале опешивший от внезапного вторжения чудаковатого посетителя, пришел в себя. Он побагровел и рявкнул:
— Во-первых, я не помню никакого Аверьянова, а во-вторых, выйдите отсюда вон!
Я вздохнул:
— Ладно, попробуем поговорить по-другому! — с этими словами я прикрыл за спиной дверь, повернул на замке защелку и угрожающе двинулся к патологоанатому.
— Эй, эй! Вы что себе позволяете? — вытаращив глаза, воскликнул мужчина и подался назад вместе со стулом, ножки которого, проехав по кафельному полу, отчаянно скрипнули.
Я перестал разыгрывать простодушного Санта-Клауса, принесшего подарок, наоборот, постарался придать себе зверский вид монстра, пришедшего отобрать самое ценное — жизнь.
— Вопрос задал, жду ответа.
Не зря я постарался придать себе грозный вид, потому что своего добился — мужик порядком струхнул.
— Вы понимаете, что нарушаете закон? — спросил патологоанатом, и его подвижные губы на сей раз затряслись. — Вас за это судить могут!
Я сделал к Киселеву еще полшага и навис над ним.
— Судить будут тебя за то, что дал в полицию фальшивое заключение!
Я, конечно, блефовал, и если Аверьянов умер своей смертью, то меня могут привлечь к ответственности, но…
Мужик, видать, был интеллигентом, к мужским играм в виде кулачного боя, бокса или борьбы непривычным, а потому, уже не на шутку перепугавшись, пошел на попятную.
— Ну, хорошо, помню, помню я тот случай, — пробормотал он, стараясь сохранить остатки достоинства. — Все в порядке там было. Умер этот ваш Аверьянов от сердечной недостаточности, сердце у него остановилось. Обширный инфаркт…
Что ж, раз начал совершать глупые поступки, значит, нужно совершать их и дальше, добиваясь своего. Главное, следов побоев на теле патологоанатома не оставлять, чтобы потом меня не привлекли за них к уголовной ответственности за нападение на должностное лицо при исполнении служебных обязанностей. А коль не будет синяков и ссадин, пусть «трупный доктор» докажет, что я применял к нему физическую силу — свидетелей-то нет.
— А если хорошенько подумать?! — предложил я со зловещей улыбкой, потом схватил выставленную вперед для защиты руку Киселева за запястье, быстро и ловко заломил ее ему за голову. Затем стал одной рукой тянуть его руку за запястье к себе, а другой давить на голову патологоанатома в другую сторону, применяя довольно-таки болезненный болевой прием.
— А-а, — попробовал было заорать Киселев, но я сильно и точно пробил под дых врача, и тот замолчал, беззвучно открывая рот и хватая им воздух, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Я чуть ослабил давление на руку и голову, Киселев сумел сделать вдох и на выдохе с трудом выдавил: — Вы с ума сошли! Отпустите меня немедленно.
— Вопрос, — проговорил я терпеливо и вновь усилил давление на голову и руку патологоанатома: — Отчего умер Аверьянов?
— Я же сказал! — прохрипел хозяин кабинета. — От обширного инфаркта миокарда!
— А вот и нет! — произнес я тоном, не сулящим ничего хорошего патологоанатому. — Его убили, и я хочу знать правду. И если ты мне сейчас не ответишь, то я сломаю твою руку, и тогда ты не сможешь долгое время заниматься своей любимой работой и потеряешь квалификацию. Ну, я тебя слушаю.
— Хорошо, — наконец сдался Киселев с выступившими на глазах слезами. — Отпусти!
— Да не беспокойся, я не устал, могу еще подержать! — пошутил я, однако давление на оказавшиеся в моих руках части тела патологоанатома ослабил, давая ему возможность перевести дыхание и более-менее связно начать говорить.
— Его отравили… ядом… — в общем-то довольно членораздельно проговорил Киселев. — Сделали инъекцию в шею. Я обнаружил у него прокол от иголки шприца.
Вот это да!!! От изумления я чуть не ослабил хватку и не выпустил патологоанатома из рук, но вовремя спохватился и снова с силой надавил на его голову и потянул на себя руку.
— А зачем ты дал ложное заключение экспертизы? — спросил я сурово.
Вскрикнув, Киселев произнес так, будто на его грудь давила могильная плита:
— Я не могу этого сказать!
— Не только руку сломать, могу еще и шею свернуть, — пообещал я. — Так что делай выбор: оказаться со сломанной рукой и шеей или выдать тайну.
Очевидно, боль, испытываемая Киселевым, была такой сильной, что он плюнул на тайну и, как раненый зверь, проревел:
— Мне приказал заведующий моргом, а зачем это ему надо было, я понятия не имею!.. Да отпусти же меня наконец! — взмолился Киселев.
В общем-то все, что мне нужно было узнать, я узнал, мучить дальше патологоанатома не имело смысла, и я выпустил из своих рук голову и запястье «трупного доктора».
— Ладно, спасибо за интервью, — произнес я, как ни в чем не бывало. — Давайте договоримся так, Алексей Владимирович! — вновь переходя на официальный тон, сказал я, шагнул к раковине и стал, как заправский доктор после проведенной операции, мыть руки. — Я у вас ничего не спрашивал о трупе Аверьянова, вы ничего не рассказывали. И мне и вам это выгодно. Если же заявите в полицию, то я молчать не буду — скажу, что вы дали ложное заключение экспертизы.
— Дурак! — неизвестно чему ухмыльнулся Киселев и стал растирать шею, плечо и руку.
Я не стал спорить с патологоанатомом.
— Может быть, — проговорил невозмутимо, закрыл кран и вытер руки о висящее на крючке вафельное казенное полотенце. — Но все же нам обоим лучше помалкивать. До свидания!
Я шагнул к двери в тот момент, когда Киселев схватил со стола стакан и махнул примерно граммов сто коньяку.
— За то, чтобы люди умирали своею смертью и патологоанатомам не приходилось бы подтасовывать факты! — провозгласил я тост, затем, повернув защелку, открыл дверь и переступил порог кабинета. Никем не замеченный покинул здание морга.
Вернувшись в автомобиль, рассказал Аверьяновой о своей встрече с Киселевым, передал содержание беседы, опустив подробности, с помощью которых мне удалось узнать у патологоанатома интересующие меня сведения.
Дамочка ужасно расстроилась, узнав, что ее супруг умер все же от отравления, но в своей решимости найти убийцу была непреклонна. Что ж, попробуем ей в этом помочь, тем более мне самому стало интересно узнать, за что же все-таки убили фотографа.
Все, на сегодня расследование закончено. Я отвез Аверьянову домой, а сам отправился восвояси — в свою двухкомнатную холостяцкую квартиру.
Глава 4
Охранник
На следующий день, после окончания тренировки, в три часа я отправился в Дом культуры «Прогресс». В этот час здесь было оживленно. Подъезжали и парковались автомобили, по ступенькам крыльца поднимались люди. Однако я, несмотря ни на что, припарковал автомобиль на том же самом месте, что и вчера, и, обойдя здание, вновь поднялся к входу. И тут мне стало понятно, чем вызвано сегодня паломничество: объявление гласило, что сегодня в 16.00 состоится встреча кандидата в мэры префекта Черникова Сергея Александровича с избирателями. На часах было 15.45. Да, не вовремя я приехал: разговаривать при таком наплыве людей с охранником, ради встречи с которым я и прибыл в ДК, невозможно. Придется подождать, пока народ схлынет. От нечего делать прошелся вдоль крыльца и остановился у рекламной листовки Черникова. На большом листе был напечатан портрет кандидата и тезисы его избирательной программы. В ней кандидат в мэры Черников обещал трансформировать сложившуюся бюрократическую машину, повернуть ее лицом к людям, чтобы она начала обслуживать горожан, а не саму себя. Главную цель кандидат в мэры видел… я пробежал глазами текст, «…в том числе переизбрать городскую думу, участвовать в решении вопросов ЖКХ и формировании тарифов. На районном уровне ликвидировать двоевластие, упразднить управы и передать полномочия муниципалитетам… Борьба с коррупцией… с нелегальной миграцией… Приоритетами нового генплана должны стать социальное жилье, ограничение плотности и высотности застройки, ограничение коммерческого жилья, развитие открытых пространств, сохранение зеленых зон и исторического центра…»
Ну, что можно сказать? Хорошие цели и задачи ставит перед собой кандидат в мэры, только выполнит ли их Черников, если станет нашим градоначальником? Время, как говорится, покажет. Рассмотреть портрет кандидата в мэры я не успел…
Черный, блестящий лаком «Мерседес» представительского класса, уж не знаю, каким образом миновав столбики, преграждающие въезд на площадку перед Домом культуры, все же въехал сюда и остановился у крыльца. Из автомобиля вышел тот самый мужчина, изображенный на листовке за моей спиной. Ему было лет шестьдесят — среднего роста, седовласый, с острым взглядом, крючковатым носом, жесткими складками у рта и заостренным подбородком, он производил впечатление волевого и решительного человека. Возможно, такой мэр и нужен нашему городу. Одет безукоризненно, демократично, без официоза — в светлые туфли, светлые брюки, белую рубашку с коротким рукавом, без галстука. В сопровождении молодого человека и еще пары мужчин из свиты, шедших сзади, он стал подниматься по ступенькам крыльца к входу в здание. Когда поравнялся со мной, из стеклянных дверей вышел директор Дома культуры «Прогресс» Лоскутов Георгий Семенович, с которым я познакомился вчера во время посещения ДК. Большой, похожий на добродушного плюшевого медведя, Лоскутов, очевидно, ожидал высокого гостя в фойе… Он широко улыбался, выражая всем своим видом радушие, но гостя встречал почтительно, соблюдая дистанцию, это выражалось в том, что не лез с рукопожатиями, а остановился и стал дожидаться, когда кандидат в мэры сам протянет ему руку.
— Добрый день, Георгий Семенович!
— День добрый, Сергей Александрович! — поприветствовали друг друга мужчины и обменялись рукопожатиями.
Лоскутов пожал руки и свите высокого гостя, а затем предложил:
— Проходите, пожалуйста, Сергей Александрович, для вашей встречи с избирателями все уже готово.
— Спасибо, — солидным баском поблагодарил префект и, слегка похлопав директора Дома культуры по плечу, подтолкнул его вперед к двери, показывая таким образом, что все-таки он здесь хозяин и должен входить в двери первым.
Вся процессия втянулась в фойе и направилась влево к коридору, ведущему в служебные помещения. Очевидно, уже оттуда кандидат в мэры должен будет выйти для своего выступления и общения с избирателями на сцену.
Я потоптался еще немного у входа, дожидаясь, когда в двери втянутся опоздавшие избиратели, и вошел следом, однако двинулся не как они, в зал, а остановился у ресепшен. Сегодня, как и говорила Аверьянова, дежурил другой охранник — маленький, белобрысый, остроносый, нагловатого вида. Я подошел к стоявшему за стойкой мужчине.
— День добрый!
— Здравствуйте! — ответил он с безучастным выражением лица, с каким, видимо, привык встречать и провожать незнакомых людей, вереницей проходящих мимо него за рабочий день.
— Если вы на встречу с кандидатом в мэры Черниковым Сергеем Александровичем, то вам в зал, проходите, пожалуйста.
Я положил руки на стойку и тоном своего в доску парня сказал:
— Да нет, Костя, я к тебе. Меня Игорем зовут. Екатерина Аверьянова попросила меня выяснить кое-что насчет смерти ее мужа. Она разве не говорила, что я хочу побеседовать с тобой?
По лицу Константина промелькнуло испуганное выражение, и это не укрылось от моего взгляда. Однако он быстро взял себя в руки и безразличным тоном ответил:
— Говорила, но чем вам помочь? Мы с Катей вместе обнаружили труп, и сказать что-то новое я не могу.
— И все-таки, — мягко и в то же время требовательно произнес я, — если не трудно, расскажи, что же произошло в тот день, когда умер Арсений Аверьянов.
Видимо, разговор о покойном был неприятен охраннику, однако он хоть и неохотно, но начал говорить:
— Катя позвонила мне вечером, сказала, что беспокоится из-за долгого отсутствия мужа. Я сходил к фотостудии, дверь была закрыта, и я сказал Кате, что Арсений ушел, но когда именно, не видел, скорее всего в тот момент, когда я отлучался на пару минут в туалет мыть руки. Через некоторое время фотографичка сама приехала. Вместе с нею пошел в фотостудию, там, на полу, мы нашли мертвого Арсения и вызвали полицию. Вот, пожалуй, и все, что могу вам сообщить… А что, собственно говоря, происходит? — хоть и слабо, но все-таки Константин проявил любопытство. — Почему вы интересуетесь смертью фотографа? Разве он умер не от сердечной недостаточности?
Я решил не говорить охраннику правды о том, что Арсения отравили, чтобы не вызывать вокруг его смерти раньше времени ажиотаж, который может негативно отразиться на дальнейшем ходе моего частного расследования.
— От сердечной недостаточности он умер, Костя, от нее, — заверил я, всем своим видом выражая несостоятельность возникших у охранника подозрений относительно насильственной смерти Арсения. — Но женщины, сам понимаешь, им свойственна излишняя подозрительность, вот Екатерина и хочет знать, не было ли криминала, потому я и расследую это дело для успокоения ее души и души ее покойного супруга.
— Да-да, — с растерянным видом сказал охранник, теряя к разговору интерес. — Я понимаю…
Однако у меня имелось к Константину еще несколько вопросов.
— Скажи, Костя, — я сменил дружеский тон на задушевный. — В последнее время ничего подозрительного за Арсением не замечали?
Глаза охранника забегали.
— Нет, все как обычно.
— А в день смерти Арсения кто к нему приходил? — В этот момент из-за угла, за которым находились двери в фотостудию, вышел Дима, тот самый, что занял в фотосалоне место Арсения. Парень выглядел в свойственной ему манере: одет в черные джинсы в обтяжку, в полосатую, сильно приталенную рубашку; обут в кроссовки; чубчик напомажен гелем, торчит как приклеенный, в носу, губе и ухе болтаются по серьге. Он окинул меня подозрительным взглядом и не поздоровался, возможно, не узнал, а возможно, сделал вид, что не узнал. Дима пересек фойе и скрылся за углом, за которым располагался офис фотосалона.
— Кто приходил к Арсению? — пожал плечами охранник, провожая парня взглядом. — Как обычно — клиенты.
— Хорошо, — я был сегодня на удивление покладистым. — Поставим вопрос по-другому: кто последним из клиентов был у Арсения в студии в тот день?
— Понятия не имею, — буркнул Константин. — Я не вел учет клиентов фотографа.
И бегающий взгляд, и желание поскорее избавиться от меня, и волнение, и испуг — все говорило о том, что охранник что-то знает и очень хочет скрыть от меня. Интересно, что? Попробуем выяснить необходимые мне сведения действенным и проверенным методом. Нет, конечно, не с помощью кулаков, здесь слишком людное место, чтобы руки распускать, живо загребут. Есть иной, более гуманный и приятный способ. Я покопался в своей сумке и извлек из нее несколько тысяч, отсчитал три купюры и положил на стол.
— А так, может быть, вспомнишь, кто приходил к Арсению в день его смерти?
Охранник посмотрел на деньги с любопытством, но со стойки их не взял. Я присовокупил к лежащим купюрам еще одну тысячу, в глазах охранника вспыхнул алчный огонек, однако он по-прежнему к деньгам не притронулся. Ладно, была не была, деньги все равно не мои — я эту сумму включу в стоимость расходов Аверьяновой, и положил на стойку пятую тысячу. Однако же аппетиты у охранника! Этот наглец по-прежнему не забирал деньги и нахально смотрел на меня, ожидая прибавки. Шиш тебе! Я, ни слова не говоря, забрал одну тысячу с ресепшена, взгляд охранника потускнел, но он все еще, проявляя стойкость, не прикасался к деньгам. Я взял еще одну купюру, Константин сглотнул, и, когда моя рука в третий раз потянулась к стойке, он не выдержал.
— Хорошо, пять тысяч! — сказал он хрипло.
— Договорились! — усмехнулся я, поздравил себя в душе с удачно проведенным торгом и вновь вернул на стойку две купюры.
Охранник тут же смахнул их и, неизвестно кого опасаясь — в холле было пустынно, — вполголоса, неторопливо, заговорил:
— В общем, у Арсения подруга имелась, Вика Леоневская. Она иной раз приходила к Арсению, когда Кати в фотосалоне не было, и они вдвоем запирались в фотостудии. В тот день она тоже забегала. Едва Катя ушла домой, как эта девица притащилась и сразу же заперлась с Арсением в студии. Когда она ушла, я не видел, разносил по просьбе директора воду в бутылях и расставлял по кулерам. Это одна из моих дополнительных обязанностей, за которую приплачивают к зарплате.
Чем больше говорил охранник, тем больше я испытывал уверенность в том, что напал на верный след.
— Догадывалась ли об измене мужа Катя? — быстро спросил я.
— Нет, конечно, — хмыкнул охранник и оглянулся, очевидно, опасаясь, что из-за угла может появиться Аверьянова. — Она ни о чем не догадывалась, и Арсений меня просил не говорить его жене о частых посещениях Вики во время отсутствия Кати.
Интересные подробности открываются из жизни покойного супруга Аверьяновой.
— Полицейским о посещении Вики ты сказал? — спросил я, пытливо взглянув на собеседника.
Тот, не выдержав моего взгляда, отвел глаза и резонно ответил:
— А зачем? Полицейские этим вопросом не интересовались, это во-первых, во-вторых, вскоре было объявлено официальное заключение о том, что Арсений умер от сердечной недостаточности. Так зачем же подставлять Вику, ее бы потом затаскали. А в-третьих, мне не хотелось, чтобы все узнали о шашнях Арсения с Викой, и особенно его жена Катя.
— Логично, — вынужден был признать я правильность поступка охранника, но не его правомерность, относительно закона. — А как найти эту Вику Леоневскую, подсказать можешь?
В холл с улицы заскочил припозднившийся, запыхавшийся избиратель. Охранник дождался, когда он пройдет мимо нас, и ответил:
— Я не знаю, где живет Вика, но она близкая подруга Аверьяновой. Это еще одна причина, по которой я не хотел говорить о связи подруги Кати с ее мужем. Только вы в разговоре с фотографичкой не ссылайтесь на меня. И лучше, если бы вы вообще забыли о нашей беседе, потому что официально я нигде и ничего подтверждать не буду.
«Без денег, значит, не хотел расстраивать Катю, — подумал я. — А за деньги тайну ее супруга выдавать можно». Но вслух этого не сказал, а пообещал:
— Хорошо, Костя, не скажу. И если можно, последний вопрос: видеонаблюдение у вас работает?
— Да какое там видеонаблюдение, — пренебрежительно ответил охранник, поняв, к чему я завел этот разговор. — Так, название одно. Камеры плохие, запись мутная, да и вход в фотостудию не просматривается. — Не зря охранник поглядывал назад, опасаясь, что внезапно может появиться Аверьянова. Так и случилось — молодая женщина, одетая в черную мини-юбку и бежевую блузку, неожиданно выпорхнула из-за угла и быстро приблизилась к ресепшену. К счастью, разговор с охранником мы уже закончили.
— Здравствуйте, Игорь Степанович! — защебетала она, морща свой несколько утолщенный в переносице нос. — Что же вы пришли к нам в «Прогресс», а ко мне не заглянули?
По всей вероятности, о моем приходе Аверьяновой сказал Дима, и она, не дождавшись меня в офисе, вышла в холл.
— Здравствуйте, Екатерина! — я сделал легкий поклон. — Вот не дошел еще до вас, остановился с Константином поболтать.
— Ну, все, разговор окончили? — молодая женщина поочередно посмотрела то на меня, то на охранника.
— Да, поговорили, — признался я.
— Ну, тогда пойдемте ко мне, Игорь Степанович! — радушно улыбаясь, предложила Екатерина и сделала приглашающий жест, очень похожий на тот, каким в стародавние времена встречали дорогих гостей — кланяясь и проводя рукою впереди себя.
— Зовите меня Игорем, — предложил я, махнув на прощание рукой охраннику, и, повинуясь жесту Аверьяновой, двинулся в сторону фотостудии.
— Тогда и вы зовите меня просто Катей, — в свою очередь предложила молодая женщина, пристраиваясь рядом со мной.
Мы завернули за угол, и Екатерина толкнула дверь офиса. Я пропустил ее первой и вошел следом. Сидевший в ленивой позе в кресле за журнальным столиком Дима при нашем появлении отставил в сторону чашку с кофе, который пил, и встал. Очевидно, Аверьянова подала своему новому компаньону знак «выйти», не замеченный мною, потому что он, пробормотав «Здравствуйте», бочком протиснулся мимо нас и выскользнул в двери.
— Проходите, Игорь, садитесь, — предложила хозяйка фотосалона.
Я сел за журнальный столик в одно из кресел, Катя устроилась в соседнем кресле, закинув одну стройную ножку на другую, не менее стройную, но тут же вскочила:
— Чай? Кофе? — предложила она тоном официантки, обслуживающей состоятельного клиента.
— Нет-нет, спасибо, — ответил я категорично. — Надо дела делать, а не кофе пить.
— Ну, хорошо, — Аверьянова вновь плюхнулась в кресло и закинула ногу на ногу. — Узнали что-нибудь интересное? — поинтересовалась она, глядя преданными глазами.
Я снисходительно улыбнулся:
— Не так все просто, Катя. Розыск — дело кропотливое, тем более это не основная моя работа. Я только недавно закончил занятия в спортивной школе и вот сразу приехал к вам.
— А охранник что говорит? — Аверьянова поерзала, устраиваясь удобнее в кресле, очевидно, рассчитывая услышать интересную историю, но я был вынужден ее огорчить.
— То же самое, что и вы: открыл дверь в фотостудию и увидел мертвого Арсения.
— Понятно, — разочарованно протянула Аверьянова. — Могу чем-нибудь помочь?
Ну, вот, я не знал, как приступить к интересующей меня теме, а Катя сама предлагает помощь.
— Меня интересуют ваши подруги, — сказал я, одной рукой облокачиваясь на подлокотник кресла, а другой потирая плечо — потянул я его сегодня во время тренировки, и оно побаливало.
Не думал, что столь простая фраза может вызвать у собеседницы столь бурную реакцию. Ее брови подскочили, глаза расширились…
— Подруги?! — переспросила молодая женщина так, будто я спросил о чем-то неприличном.
— Да, подруги, — подтвердил я тоном, каким передразнивают идиотов, но тут же одернул себя: ну, что поделаешь, если у дамочки такая манера общаться и все эмоции у нее написаны на лице, как у малого ребенка, еще не научившегося их скрывать.
— Но позвольте, Игорь, какое отношение мои подруги имеют к смерти моего супруга?
Самое прямое, во всяком случае, одна из них, — хотел было я сказать, но сдержался — не станешь же вот так с ходу, не разобравшись в деталях, выдавать тайну покойного Арсения. Может быть, Вика еще ни в чем не виновата, так что пусть Аверьянова находится пока в неведении относительно шашней своего супруга. Зачем очернять память мужа?
— Катя, давайте я буду решать, что имеет отношение к делу, а что нет, — сказал я мягко, но настойчиво. — А то если буду по каждому вопросу отчитываться перед вами, никогда не закончу расследование, касающееся смерти вашего супруга.
Красивое личико Аверьяновой вдруг залила краска.
— Да-да, конечно, вы правы, извините, — пробормотала молодая женщина. — Вас интересует какая-то моя конкретная подруга или все?
— Самые близкие, — сказал я, надеясь, что Виктория Леоневская входит в число близких подруг Аверьяновой и я сумею узнать о ней кое-какие сведения.
— Ну, хорошо, — Екатерина сплела пальцы рук и охватила ими приятной округлости коленку. — У меня есть три близкие подруги: Люба Чайкина, Марина Лисицкая и Вика Леоневская.
— Хорошо! — воскликнул я, стараясь несильно выражать радость по поводу того, что не ошибся в своих прогнозах и моя собеседница назвала среди лучших подруг Вику. — Назовите, пожалуйста, их род занятий, телефоны, где они живут и место работы.
Аверьянова склонила голову набок, изумленно посмотрела на меня, мол, для чего это нужно, однако по поводу моего вопроса ничего не сказала и безропотно дала краткую характеристику своих подруг, место их работы, телефоны и адреса. Любовь Чайкина работала продавщицей в магазине, жила на другом конце города, Марина Лисицкая работала бухгалтером, жила и работала ближе к центру города, а вот Виктория Леоневская жила неподалеку от дома, трудилась парикмахером в салоне красоты «Эммануэль», расположенном поблизости, на улице Вишневой. Я добросовестно записал все данные в блокнот и поднялся.
— Все, Катя, спасибо за информацию, я пойду по делам, — хотел было откланяться я, но Аверьянова, зачем-то потрогав на затылке пучок волос, озадаченно проговорила:
— Послушайте, Игорь, а как же вы работаете без гонорара?
Действительно, что-то я маху дал. Тоже невольно пощупал затылок.
— Ах да, я совсем забыл о деньгах. Дайте мне для начала тысяч десять, а дальше посмотрим, какова окажется общая сумма гонорара. Обещаю вам, что она будет невысокой, тысячи по три в день за расследование, ну и плюс необходимые в ходе сыска расходы, которые придется оплачивать вам.
— Ну, хорошо, — без каких-либо возражений произнесла Екатерина, поднялась и быстро подошла к своему рабочему столу. Она достала из ящика тонкую пачку денег, отсчитала несколько купюр и отдала мне. Затем взяла из стопки визитных карточек, лежащих на столе, один бумажный прямоугольник и протянула. — Вот мой мобильный телефон, Игорь, если понадобится, звоните.
— Разумеется, — проговорил я, продиктовал Аверьяновой свой номер мобильника и, наконец-то откланявшись, вышел из дверей офиса фотосалона.
Глава 5
Вика
Покинув Дом культуры, я сел в свой автомобиль и позвонил в салон красоты «Эммануэль». Трубку взяла администратор. К счастью, Вика работала, и стригла она как мужчин, так и женщин. «К счастью, работала», потому что если бы Леоневская находилась дома, то в своей квартире она вряд ли бы приняла незнакомого мужчину. А на рабочем месте я смогу с ней поговорить на интересующую тему. Администратор записала меня к Вике на шесть часов, я поблагодарил женщину и отключил телефонную связь. До приема у парикмахера оставалось еще сорок минут — их, если повезет с пробками, вполне хватит, чтобы успеть вовремя.
С пробками мне повезло, не попал ни в одну и уже двадцать минут спустя ехал по улице Вишневой, зеленой, тенистой, прохладной. Я вынырнул из плотного потока машин, свернул на боковую улочку в глубь квартала и на пригорке, на крохотной стоянке, втиснул свою машину в узкое пространство между двумя автомобилями. Приоткрыв дверцу, с трудом, но все же сумел протиснуться в образовавшееся пространство наружу. Захлопнув дверцу, обошел несколько «благоухающих» мусорных контейнеров и приблизился к дому, где располагался салон красоты «Эммануэль».
Заведение, в котором работала подруга Аверьяновой, лепилось к торцу девятиэтажки и относилось к разряду элитных, это было сразу видно по оформлению — витрины в красно-белом цвете, с потолка свисают какие-то большущие, опять-таки красно-белые, серпантины, несколько голов манекенов с различными прическами, красно-белые гладиолусы. И в холле салона, куда я вошел, тоже было гламурненько — красные диваны, белые стены, красные рамки зеркал и портретов манекенщиц и манекенщиков, демонстрирующих различные прически; двухуровневый и двухцветный потолок — наружный уровень белый, внутренний, само собой, красный, освещенный мягкой подсветкой; стеклянные журнальные столики; телевизор на стене.
В холле находилось несколько дам, кто-то просматривал глянцевые журналы, кто-то, ожидая очереди, пялился в планшетник, в телевизор, а кто-то просто так сидел с задумчивым видом. Одни дожидались очереди к мастеру на первичный прием, а кто-то уже у него побывал и теперь с целлофановой шапочкой на голове сидел в холле, очевидно дожидаясь, когда волосы обесцветятся либо, наоборот, окрасятся в определенный цвет. Почувствовал я себя в обществе шикарных дамочек не очень уютно…
Зря, наверное, сюда притащился, и, тем не менее, придется побыть в шкуре модника ради встречи с Викой Леоневской. Я вздохнул и, найдя свободное местечко, уселся с видом скромника. К моей радости, томиться пришлось недолго. Несколько минут спустя из-за полупрозрачной, составленной из красно-белых ниток ширмы, прикрывающей вход во внутренние помещения салона красоты, вышла полноватая, уже немолодая женщина в юбке и рубашке и пригласила меня следовать за нею. Я тотчас поднялся и с радостью быстро двинулся за женщиной, желая поскорее избавиться от общества шикарных дамочек, в котором выглядел белой вороной.
Мы прошли за ширму и очутились в просторном зале, разделенном на кабинки перегородками. И здесь преобладал красный цвет. Стол же парикмахера был белым, так же как и стены. На самом деле Эммануэль занималась сексом в такой вот красно-белой обстановке или это фантазии дизайнеров?
Женщина подвела меня к крайней кабинке, усадила в кресло и ушла. Я с облегчением вздохнул. Значит, эта женщина — не Вика Леоневская, потому что если бы ею была она, то я очень бы удивился вкусу покойного Арсения Аверьянова. Но вот из боковой подсобной комнатки вышла и направилась ко мне настоящая красотка… Давненько мне не доводилось видеть таких аппетитных форм, хотя, честно говоря, не поклонник шибко выдающихся женских прелестей. Нет, у Вики эти части тела были не особо большими, в меру выпуклыми, и вся она была такая томная, длинноногая и будто дышащая сексом, что запросто могла сыграть в фильме «Эммануэль» главную роль. На ней был кружевной белый передничек, надетый на ультракороткую юбку и белую блузку — фирменную одежду служащих данного салона красоты — что добавляло ей сексапильности. Лицо у молодой женщины было под стать ее фигуре — милое, невинное, с чувственными, накачанными ботексом губами, большими удивленными глазами, вздернутым носиком. Добавляла шарма и прическа — темные волосы, постриженные под нечто среднее между «каре» и «сессон». Молодая женщина подошла и обволакивающим, приятным голосом проговорила:
— Здравствуйте! Как вас постричь?
— Вы Виктория Леоневская? — спросил я, как бы уточняя, что именно к ней записывался на прием.
— Да-да, конечно, это я, — голосом волшебницы, способной исполнить любое ваше желание, ответила молодая женщина, хлопнув при этом длинными, сильно накрашенными ресницами. — Так как вас постричь?
Глянул на себя в зеркало: и впрямь, постричься мне не помешает. И как это раньше не обращал на свой внешний вид внимания?
— На ваше усмотрение, — предложил я, не сводя в зеркале взгляда с ложбинки между грудей Виктории, где покоился золотой крестик, но, разумеется, не он привлекал мое внимание, а ее открытая почти до самых сосков грудь.
— Хорошо, — ответила Вика и сделала губами такое движение, словно чмокала кого-то в щеку. — Вы будете довольны.
— Надеюсь, — ответил я с сомнением, не очень-то доверяя мастерам в дорогих салонах красоты — оболванят или общиплют, как попугая, потом в спортшколу стыдно будет заявиться, засмеют.
— Только вынуждена предупредить сразу, — чувственно улыбаясь, сказала Леоневская, — мои услуги как мастера стрижки стоят очень дорого.
У меня вертелся на языке вопрос: а сколько стоят услуги «немастера стрижки»? — но я его не задал, спросил:
— Сколько?
Мастер назвала такую сумму, что в любое другое время я наверняка сказал бы «Спасибо», поднялся из кресла и ушел, но мой поход в салон красоты я включу в счет Аверьяновой, потому за свой карман можно не переживать, сказал:
— Согласен.
А вообще-то, интересно получается: Аверьянова платит любовнице своего мужа за то, чтобы она постригла сыщика, желающего кое-что узнать у этой самой любовницы. Ну, да оставим философию в покое, тем более что мастер приступила к своим обязанностям. Вика накинула на меня красный (чтобы пусто было этому цвету) пеньюар, развернула кресло и, удобно устроив мою шею на краю специальной раковины для мытья головы, включила воду и из лейки на гибком шланге стала смачивать мои волосы.
— Откуда вы узнали о нашем салоне и обо мне как о мастере? — поинтересовалась Леоневская и капнула на мои волосы шампунем. — Из Интернета или вам знакомые подсказали?
«Очень хороший вопрос, — подумал я с удовольствием, — прямо в тему!»
— Знакомая одна, — ответил я томно, испытывая негу от прикосновений ласковых пальчиков Вики, которые, намылив мою голову, нежно перебирали волосы. Сто лет не испытывал такого блаженства, наверное, с тех самых пор, когда мне, маленькому, мама мыла в ванной голову».
— Кто? — проговорила Вика, и ее жаркая грудь коснулась меня.
Господи, хорошо-то как! И на эротический массаж ходить не надо. Достаточно мытья головы у Вики. Ее стрижка, ей-богу, таких денег стоит!
— Екатерина Аверьянова, — произнес я сладострастно, еле сдерживая желание охватить Вику руками и прижать к себе!
— Катя? — удивилась Виктория и толкнула меня грудью. — Откуда вы ее знаете?
— Да так, — подался и я ей навстречу, как бы отвечая на этот чувственный порыв. — Познакомились недавно.
— Да-да, — скорбно проговорила Леоневская, направив струю воды на мою голову. — Бедная женщина, недавно похоронила мужа.
Вика перекрыла воду, отжала мои волосы и набросила на голову полотенце. Затем развернула меня лицом к зеркалу и стала насухо вытирать волосы.
— А вы-то сами откуда ее знаете? — поинтересовался я дрожащим голосом, поскольку Леоневская интенсивно трясла мою голову, елозя по ней полотенцем. Наконец она бросила его на стол, взяла расческу, ножницы и стала ловко орудовать ими, сооружая на моей лохматой голове прическу.
— Мы с Катей одноклассницы, — проговорила она беспечно, еще не зная, какой подвох я ей приготовил.
— А ее покойного мужа? — на ресницы мне попали постриженные волосы и щекотали веко. Изловчившись, я дунул на глаз так, чтобы убрать их. Получилось.
— Он учился на два класса старше нас, — ответила Леоневская, щелкая ножницами над самым моим ухом.
Ладно, прелюдию закончили, переходим к основной части моей встречи с Викторией Леоневской.
— Вика, а вы случайно не знаете, кто в день смерти Арсения видел его последним в живых? — спросил я невинным тоном.
Ножницы, которыми орудовала молодая женщина, зависли в воздухе.
— Не поняла? — проговорила она ставшим вдруг глухим голосом. Но она справилась с охватившим ее вдруг волнением и вновь защелкала ножницами.
Вика не случайный свидетель, каковым я считал охранника, а, возможно, причастная к преступлению личность, потому от нее не следовало скрывать истинную причину гибели Арсения, иначе не узнаю правды, и я ляпнул:
— Стало известно, что Арсений умер не своей смертью. — Я пристально смотрел в зеркало в профиль Виктории. — Его отравили.
Не могу сказать, что молодая женщина сильно удивилась. Она просто разыграла удивление, причем не очень умело.
— Что вы говорите?! — воскликнула она тоном плохой актрисы.
— Вот я и спрашиваю, — продолжая следить в зеркале за выражением лица Леоневской, произнес я. — Кто последним видел живым Арсения Аверьянова?
Лицо Вики стало злым и напряженным, однако она знала, что я смотрю на нее в зеркале, и через силу улыбнулась.
— Откуда мне знать, — она постаралась говорить так, чтобы ее голос звучал непринужденно.
— А мне известно, что именно вы приходили в фотостудию к Арсению незадолго до его смерти, — ударил я, разумеется, фигурально выражаясь, не в бровь, а в глаз.
Вика покачнулась, будто ей действительно заехали кулаком в лицо, и пробормотала:
— Глупости какие! Не видела я его.