Цифровая пуля Макеев Алексей
— Сколько человек в доме? — вместо ответа задал я вопрос.
— Я вас спрашиваю, кто вы такой и что вам нужно? — с хмурым видом, очевидно, от того, что его подняли в такую рань, да еще таким странным образом, пытаясь вломиться в его дом, зло проговорил Вольский.
— Обо всем расскажу позже, Анатолий Аркадьевич! — пребывая в высшей степени возбуждения, вскричал я. — С минуту на минуту в доме может произойти взрыв. Так что если в коттедже есть люди, надо срочно вывести их на улицу. Если же нет, то выходите сами поскорее и бегите отсюда подальше!
— Что за чушь? — свирепея, проговорил Вольский, играя желваками, и двинулся на меня.
Комплекции, надо сказать, он был нехилой, но мне только не хватало устраивать потасовку возле готового вот-вот взорваться дома.
— Анатолий Аркадьевич, поверьте, это не шутка, в вашем доме заложена бомба, и вы должны мне поверить.
Так и не сделав второго шага, Вольский остановился.
— Месяц назад у вас шли ремонтные работы? — закрепляя достигнутый успех в деле переговоров с кандидатом в мэры, спросил я.
— Ну, был, — все-таки пошел на контакт Вольский. — Я кавказцев нанимал, кое-какие отделочные работы в доме проводить.
— Вот они и установили в вашем доме взрывное устройство. А несколько часов назад оно было активировано.
— Но зачем? — ошеломленно спросил молодой мужчина и пригладил рукой растрепанные после сна волосы.
— А это вы у Ястребова спросите! — теряя терпение, воскликнул я.
У Вольского полезли на лоб брови.
— У Ястребова? — спросил он так, будто я невнятно произнес фамилию его соперника по выборам. Он мгновение размышлял, потом сказал мне быстро, четко и по существу, как привык говорить с трибуны: — В доме кроме меня еще три человека. На первом этаже мама, на втором — жена и сын. Я вывожу маму, поднимитесь на второй этаж и выводите жену и сына. Ее Ириной зовут.
Вольский, не произнеся больше ни слова, развернулся и кинулся в коттедж. Я бросился следом за ним. Он влетел в расположенную слева комнату, я побежал дальше к лестнице. Не могу сказать, что я такой уж смельчак, пока поднимался по лестнице, думал, что каждый мой шаг последний в жизни. То чудилось, будто я проваливаюсь после взрыва вниз, то казалось, взлетаю вверх…
Но все же добрался до второго этажа целым и невредимым. Здесь вокруг лестницы были расположены четыре комнаты, одна из них оказалась открытой, и на ее пороге стояла молодая миловидная женщина в синем домашнем халатике и тапочках. Не знаю, за кого она меня приняла, очевидно, за ворвавшегося в дом бандита, потому что смотрела со страхом.
— Кто вы?! Что вам надо?! — прерывающимся голосом воскликнула она, пятясь к двери.
— С минуту на минуту произойдет взрыв, — выпалил я и заметался по второму этажу в поисках детской комнаты. Если вы сейчас же не покинете дом вместе с ребенком, вы можете остаться в нем навсегда…
Глаза у женщины стали огромными, и теперь она взирала на меня уже с ужасом, однако в отличие от своего супруга, сразу поверила.
— Где ребенок, Ира?! — вскричал я, от волнения и горячки не находя мальчишку.
Она молча бросилась в соседнюю комнату, схватила лежащего на кровати мальчишку примерно двух лет, который даже не проснулся и, прижимая его к груди, бросилась прочь из комнаты.
— Давайте я помогу! — предложил я, догоняя молодую женщину.
Она почему-то шарахнулась от меня, как от прокаженного, помчалась вниз по лестнице. Я не стал настаивать, отбирать у нее ребенка, чтобы лишний раз не нервировать мамашу, вдруг подумает, что я террорист какой, хочу у нее дитя отобрать?
На первом этаже Вольский вел под руку к выходу старушку, с трудом передвигающуюся на больных ногах, одетую в ночную рубашку. Увидев мужа живым и здоровым, Ирина успокоилась, это было заметно по расслабившимся мышцам лица и рук — она уже не так судорожно стала прижимать ребенка к груди. Вольский посторонился, пропуская жену, и когда она его обогнала, крикнул вдогонку:
— Ирина, на улицу беги, за ворота!
— Анатолий, — останавливаясь возле сына и матери, проговорил я. — Не успеем, время почти шесть!
— Черт, не бросать же мать здесь! — прокричал он. — Бегите!
— Давайте так, вы с одной стороны, я с другой, на руках выносим.
Вдвоем мы подхватили мать Вольского и потащили прочь из дому. В дверях, правда, пришлось задержаться, пока сумели втроем протиснуться сквозь них, но, оказавшись на крыльце, рванули по ступенькам вниз и дальше к открытым воротам.
На улице уже собирался народ, слышался вой пожарной сирены, примерно на середине улицы я заметил стоявшую в растерянности Катю. Заметив меня, она рванула было в мою сторону, но я замотал головой, давая понять, чтобы она не подходила, оставалась на безопасном расстоянии. Тут раздался сначала хлопок и сразу же следом за ним мощный взрыв, который, казалось, потряс всю улицу. Из окон и дверей дома вырвались языки пламени, крыша приподнялась вверх, а потом рухнула в середину дома, а нас в спину толкнула ударная волна, которая заставила побежать, а потом опрокинула лицом вниз на землю…
Когда я, оглушенный, с опаленной от взрыва спиной сел и повернулся, то увидел, что ситуация вокруг дома Вольского изменилась. Сам дом полыхал огнем, по улицам бегал народ, подъехавшие пожарные разворачивали технику и приводили оборудование в готовность для тушения огня, а около нас остановилась «Скорая помощь».
Вольский тоже сел и помог подбежавшим врачам перевернуть лежавшую ничком свою маму на спину. Пожилой женщине стали оказывать медицинскую помощь. Я ощупал себя, но, кроме уже полученных в доме вора в законе, травм не обнаружил. Правда, припекало опаленную взрывом спину, но это мелочи.
Подбежала Аверьянова и помогла мне встать. Обняв, она прильнула головой к моей груди, а потом подняла вверх заплаканные глаза.
— Ты дурачок, Гладышев! — проговорила она, гладя меня по спине. — Я думала, что ты уже не выберешься из этого дома.
— Живучий! — ответил я молодой женщине и поцеловал ее в лоб.
У матери Вольского медики обнаружили лишь ушибы и ссадины, переломов, к счастью, не было, но все равно ее положили на носилки и отнесли в «Скорую помощь». Больше пострадавших в результате взрыва не оказалось.
Я осмотрелся — в близлежащих к коттеджу Вольского домах выбило стекла, наклонило кое-где заборы, поломало деревья, но сильных разрушений не наблюдалось. Прибывшие полицейские попросили меня, Катю, Вольского с супругой, которая не выпускала из рук плачущего ребенка, пройти в гостевой домик и подождать там, потому что в скором времени мы могли понадобиться стражам порядка в качестве свидетелей.
Больше всего пострадала та сторона гостевого дома, что была обращена к взрыву. В дальней части оставалось все целым и невредимым. Мы поднялись на второй этаж и заняли одну из комнат, предназначенную для гостей. Здесь стояли: двуспальная кровать, шкаф, столик — в общем, все необходимое для проживания. Выяснилось, что в гостевом домике у хозяев имелись и кое-какие вещи, потому они переоделись…
Надо отдать Вольскому должное, он, несмотря на только что произошедшую в его жизни беду, вел себя достойно, проявлял выдержку, как и подобает настоящему мужчине, хотя по его бледному, окаменевшему лицу было ясно, что он переживает…
Его жена тоже сильно переживала по поводу потери дома. На ее семью произведено покушение, она, видимо, осознала, что политические игры мужа не так безобидны, как казалось ей раньше. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, возилась с кучерявым мальчишкой, уже успокоившимся, и время от времени бросала в мою сторону почему-то полные ненависти взгляды, очевидно, именно во мне видя источник случившейся трагедии. Поэтому, когда Вольский подошел ко мне и предложил отправиться с ним в соседнюю комнату поговорить, я с радостью принял его предложение и с чувством облегчения покинул общество Ирины. Катя увязалась за нами.
Соседняя комнатка была чем-то вроде комнаты отдыха, в ней стояли пара кресел, стулья, журнальный столик, на стене телевизор…
— Спасибо, Игорь! — мы уже познакомились за то время, пока были вынуждены находиться вместе, и называли друг друга по имени. — За то, что, рискуя своей жизнью, спасли мою семью.
Вольский крепко пожал мою ладонь, и я ответил крепким рукопожатием и без ложной скромности сказал:
— Каждый порядочный мужчина на моем месте поступил бы точно так же.
— Жаль, что у нас в стране таких порядочных людей, готовых пожертвовать своею жизнью ради других, не очень много, — грустно произнес политик. — Все больше на словах.
Вот тут я от похвалы действительно смутился и, чтобы не показывать своего состояния, усмехнулся:
— Надеюсь, Анатолий, вы пригласили меня в эту комнату не для того, чтобы сказать в мой адрес лестные слова.
— Да, конечно, — ответил Вольский, чуть приобнял меня и, увлекая за собой, повел к окну, очевидно, подальше от ушей Кати, которая, сообразив, что мы хотим уединиться, с обиженным видом села у двери в кресло.
Когда мы подошли к окну и остановились, Анатолий промолвил:
— Хочу, чтобы вы мне коротко рассказали, как удалось узнать о готовящемся покушении на мою семью и что предшествовало вашему столь внезапному появлению в моем, увы, теперь уже сгоревшем доме.
Я, глядя в окно, за которым по дороге сновали жители поселка, полицейские, пожарные, с минуту молчал, собираясь с мыслями, а затем коротко поведал Вольскому о произошедших со мною за последнее время событиях, начиная с того момента, как ко мне с просьбой расследовать нелепую смерть мужа обратилась Аверьянова.
Вольский выслушал с суровым выражением лица, потом заинтересованно спросил:
— И что, вы так и не догадываетесь, кто убил мужа Кати, Вику и чего этим хотел добиться убийца?
Я развел руками:
— Пока только догадки, Анатолий. Хотя общая картина преступления мне понятна.
Сложив руки на груди, Вольский некоторое время молча стоял, глядя куда-то мимо меня, размышляя о том, что следует делать дальше, потом объявил:
— Я думаю, нам не стоит пока говорить местным полицейским о том, что нам известны заказчики и исполнители покушения на жизнь членов моей семьи. Это не их уровень для решения подобных вопросов. Надо обращаться в вышестоящие инстанции. — С этими словами Вольский достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. — Леонид Николаевич? — некоторое время спустя проговорил он в трубку. — Вольский беспокоит. Да-да, я понял, что вы меня узнали. Вам, наверное, еще неизвестно, но мой дом в Земляничной Поляне час назад был взорван. К счастью, семья не пострадала благодаря одному очень хорошему человеку, — Анатолий взглянул на меня и продолжил: — Да-да, мне точно известно со слов все того же человека, что данный террористический акт был организован моим конкурентом на пост мэра. И я бы очень хотел, чтобы вы помогли мне его разоблачить.
Анатолий помолчал, выслушивая собеседника на том конце беспроводной линии, потом ответил:
— Я знал, что вы мне поможете, потому к вам и обратился. А нужно, чтобы вы попросили полицейских пока не допрашивать нас и чтобы они не допустили нашей встречи с прессой. Пусть средства массовой информации распространят информацию, будто моя семья и я погибли в доме. Мне бы очень не хотелось, чтобы мой соперник до поры до времени знал о том, что я жив и успел подготовиться к удару, который собираюсь ему нанести. Сможете это сделать?
Выслушав ответ, Вольский сказал:
— И еще, Леонид Николаевич, я бы очень хотел, чтобы вы подъехали к одиннадцати часам в Дом культуры «Прогресс». Там должны состояться публичные дебаты между кандидатами в мэры, и ваше присутствие там было бы очень желательно… Спасибо, товарищ генерал, до встречи!
Вольский закончил разговор, отключил мобильник и сунул его в карман.
«Леонид Николаевич… Леонид Николаевич…», — вертелось у меня в голове, пока Вольский разговаривал по телефону и несколько раз назвал собеседника по имени. Я смутно понимал, что знаю человека, с которым говорил кандидат в мэры, а вот теперь, когда он назвал воинское звание «генерал», я догадался, кто был его собеседником.
— Вы, случайно, не с генералом Ермолаевым разговаривали? — спросил я.
Вольский удивленно приподнял брови.
— С ним. Вы знаете Леонида Николаевича?
— Заочно, — ответил я. — Это он помог мне вырваться из изолятора временного содержания, куда меня засадил подполковник Стрельцов.
— Да, Леонид Николаевич тоже из тех порядочных людей, которых становится в России все меньше и меньше, — почему-то мрачно промолвил Анатолий.
— Но, в общем-то, на них она и держится, — произнес я более оптимистично.
Вольский посмотрел на меня.
— Вы правы, — сказал он и спросил: — Вы, Игорь, поедете со мной на дебаты кандидатов в мэры? Как главный и основной свидетель деяний Ястребова вы мне будете просто необходимы.
Вольский замолчал в ожидании моего ответа. После стольких похвал от человека, который в скором времени может стать мэром нашего города, я не мог праздновать труса, отказываясь выступить свидетелем. Смело ответил:
— Конечно, поеду!
— Вот и отлично! — с чувством сказал Вольский и протянул мне руку. — Я в вас нисколько не сомневался, Игорь! А с Ястребовым, поверьте, мы разберемся, он ответит и за свои преступления, и за грязные политические игры, и возместит мне стоимость сгоревшего дома.
«Интересно, мне перепадет хоть что-нибудь?» — подумал я, пожимая в ответ руку Вольского.
Глава 18
Дебаты
Генерал Ермолаев сдержал свое слово — полицейские задали несколько вопросов для проформы, составили протоколы, которые мы подписали, и оставили нас в покое, сказав, что прессе, которую даже не пустили за выставленное оцепление, в интересах следствия было объявлено, что хозяев коттеджа Вольских пока не нашли, скорее всего они находятся в сгоревшем доме. Этого достаточно для того, чтобы охочие до жареных фактов журналисты разнесли по средствам массовой информации и Интернету «достоверные» факты.
В десять часов утра мы были готовы к выходу из дома. Вольский был одет в коричневые брюки, однотонную желтую рубашку, черные туфли — во все то, что удалось найти из его одежды в гостевом домике. Все старенькое, но погорельцу пойдет. Я тоже привел себя в порядок, почистил одежду, замазал кое-где тональным кремом ссадины на физиономии, надел очки, прикрывающие синяк… Супруга Анатолия, все еще видя во мне источник свалившейся на нее беды, довольно холодно попрощалась со мной, впрочем, как и с мужем — она наверняка теперь не одобряла политическую деятельность супруга, по-видимому, предпочитая посту мэра нынешнее стабильное положение мужа в обществе и бывшее до пожара благополучие.
Автомобиль Вольского «Лексус», стоявший в гараже, при взрыве не пострадал, однако ехать на нем сквозь толпу журналистов мы не решились. Потому попросили одного из полицейских подогнать к дому мой старенький «БМВ». Я сел за руль, Вольский с Катей — на заднее сиденье, и мы тронулись от пепелища, на котором уже работала следственная группа полицейских и пожарных. Группу журналистов, которую оттеснили полицейские, нам удалось объехать стороной, так что Вольский остался неузнанным.
Покинув Земляничную Поляну, мы двинулись к городу. На поездку ушло больше часа, поэтому подкатили к Дому культуры «Прогресс» в двенадцатом часу, когда дебаты уже начались. Это и к лучшему — можно было появиться внезапно и застать команду противников врасплох. На площадке перед Домом культуры было много полицейских, стояла машина телевидения, работали передвижные пункты питания, негромко играла музыка.
Я припарковал машину уже на излюбленном мною месте, и Вольский без всякой помпы, без привычной свиты, которой он успел обрасти за время кампании по выборам в мэры, в скромном окружении меня и Аверьяновой прошел и стал подниматься по ступенькам к входу в «Прогресс». На самом верху, на длинном крыльце, стоял подполковник Стрельцов, а рядом с ним — директор Дома культуры Георгий Семенович Лоскутов. Они кого-то встречали, но явно не нас, потому что по мере того как Вольский поднимался по ступенькам крыльца, лицо директора вытягивалось все больше и больше, глаза открывались все шире и шире и в них стоял некий мистический ужас. И даже подполковник Стрельцов — человек без эмоций, — изменив своим правилам ничему не удивляться, вытаращил свои невыразительные глаза. Вольский, широко улыбаясь, пожал руку сначала полицейскому, которого он, очевидно, знал и назвал по имени и отчеству, затем Лоскутову, которого тоже назвал по имени.
— Что-то не так? — спросил он.
— Ну-у… — пробормотал краснощекий директор Дома культуры, явно не зная, что сказать.
Подполковник был менее деликатным, чем Лоскутов, человеком — солдафон, одним словом, он напрямую выложил причину своего и стоящего рядом с ним директора ДК изумления.
— Анатолий Аркадьевич! — произнес он, вновь принимая свой обычный невозмутимый вид. — Прошел слух, будто вы вместе с семьей, — он чуть помедлил, подыскивая словечко помягче, — того… при пожаре в собственном доме сильно пострадали.
— Но не до такой степени, чтобы меня нельзя было узнать, — усмехнулся кандидат в мэры. Он не стал больше ничего объяснять, а спросил: — Кого ждете? Разве не все кандидаты в мэры прибыли для дебатов?
Наконец пришел в себя Лоскутов:
— Да, все пришли, Анатолий Аркадьевич, все, — преодолевая смущение, пояснил директор. — И дебаты уже начались. Вы чуть-чуть опоздали. А ждем мы здесь генерала Ермолаева из МВД, который, как нам сообщили, должен вот-вот подъехать.
— Ну, встречайте! — жизнерадостным тоном сказал Вольский и, пройдя между полицейским и директором Дома культуры, остановился, поджидая меня.
Оба, Стрельцов и Лоскутов, вынуждены были обратить внимание и на меня, поскольку я был в компании кандидата в мэры, и поприветствовать.
— Добрый день, Игорь Степанович, — шевельнулись губы на лице Стрельцова, на которое была будто надета резиновая, без мимических мышц, маска. — Я смотрю, ни одно мало-мальски с криминальным уклоном событие в нашем городе не проходит без вашего участия.
Я с притворным сожалением сказал человеку в форме полицейского:
— Зато они вас, Александр Федорович, все стороной обходят…
Лоскутов поздоровался с Катей, решил, что та пришла на работу. Он протянул ей руку, на манжете белоснежной рубашки блеснул бриллиант, вправленный в золотую запонку.
— Идемте, Игорь! — позвал Вольский. — Мы опаздываем.
Он развернулся и двинулся через двери в фойе. Я пошел следом за ним, Аверьянова — за мной.
В фойе за ресепшеном дежурил охранник Константин. Он уже понял по почтительному отношению к Вольскому полицейского чина и директора Дома культуры, что прибыла важная птица, потому вышел из-за стойки и стал чуть ли не по команде «смирно». Его нагловатая физиономия выражала почтение, глаза — преданность.
Рядом с ним стоял Дима с фотоаппаратом на шее, очевидно, Лоскутов попросил его пофотографировать для славных страниц летописи ДК. Сегодня Дима был одет в обычные джинсы, летние матерчатые туфли, розовую рубашку. Прическа, правда, оставалась все той же модной, а в ухе, губе и ноздре по-прежнему болталось по серьге.
Я пожал руку охраннику, а заодно и Диме, успевшему сделать несколько кадров Вольского и теперь оказавшемуся на моем пути. Мы прошли через фойе к двери в зал, тихонько приоткрыли ее и скользнули внутрь.
Большой зал, оборудованный еще в старом стиле — театральные кресла; балконы, обитые плюшем; тяжелый бархатный бордовый занавес; старинные люстры, — был полон. Сцена, не уступавшая размерами театральной, ярко освещена софитами для качественной записи видеосюжета съемочной группы телевидения. На авансцене слева стоял столик, за которым сидели несколько человек, очевидно, приглашенных гостей, и стоял знакомый всем присутствующим по известным политическим программам телеведущий. В глубине сцены высились три трибуны. За той, что располагалась прямо, стоял мордатый, пухлощекий, полногубый Вячеслав Дмитриевич Ястребов, за той, что справа — седовласый, с крючковатым носом, с жесткими складками у рта и заостренным подбородком Сергей Александрович Черников, трибуна третьего кандидата в мэры пустовала. На трибуне стоял портрет Вольского в траурной рамке и цветах.
«Ну, вот, — подумал я, с усмешкой глянув на Ястребова. — Кажется, вся компания, причастная к смерти фотографа, да и кое-каким дальнейшим событиям, в сборе. Не хватает лишь патологоанатома и Гасана. Ну, да ладно, попробуем провести конечную фазу расследования убийства Арсения и Вики без них».
Мы появились в тот момент, когда Ястребов хорошо поставленным голосом трагично говорил:
— …Сегодня не стало нашего друга и соратника Анатолия Аркадьевича Вольского. Утром он и его семья пали от рук террористов. Мы знали Анатолия Аркадьевича как честного, принципиального, порядочного, умного человека, который был примером для подражания. Мы всегда знали, что там, где работает Вольский, будет порядок, грамотно выстроенные производственные и человеческие отношения. Анатолий Аркадьевич не щадил своих сил в борьбе за справедливость. Умный, талантливый, справедливый человек, он обладал уникальными организаторскими способностями. Коллективом единомышленников Анатолий Аркадьевич был выдвинут в кандидаты мэра нашего города. Если бы не эта нелепая смерть, то наверняка он был бы избран нашим градоначальником. Анатолий Аркадьевич останется в памяти коллег, соратников, единомышленников, всех тех, кто имел честь знать его, сильным и гордым человеком, мы многому у него научились. Его уход — тяжелая невосполнимая утрата для нас всех. Предлагаю почтить память о хорошем, сильном, умном человеке, Анатолии Аркадьевиче Вольском, минутой молчания.
Зашелестела одежда, люди в зале стали подниматься, поднялись и сидевшие на сцене за столом приглашенные гости. Вольский глянул на меня, подмигнул, а затем, сделав серьезное лицо, чеканя шаг, пошел по проходам к сцене. Разумеется, его шествие приковывало внимание стоявшего в гробовой тишине зала, и многие невольно повернули к нему голову и следили за передвижениями Вольского. Кто-то узнавал его, а кто-то и нет. И вот что странно: пока Вольский шел и я смотрел вслед его крепкой высокой мускулистой фигуре, в моем мозгу пронесся вихрь мыслей. Я знал, как были совершены преступления, не знал лишь кем. Но с тех пор как я сегодня вошел в Дом культуры «Прогресс», какая-то очень важная деталь, которая, несомненно, являлась ключевой в раскрытии загадки имени убийцы, мне не давала покоя, но вот какая? Если я ухвачу ее, то отвечу на вопрос, кто убийца. Я стал вспоминать всех тех людей, кого я видел с того момента, как вошел с Катей и Вольским в «Прогресс». Полицейский, Стрельцов, Лоскутов, охранник Константин, фотограф Дмитрий, Ястребов, Черников. Нет вроде ничего заслуживающего внимания. Но должно же быть, должно, черт возьми, быть что-то важное, указывающее на преступника! Перед моим мысленным взором снова прошли все те же люди, кого я перебирал в памяти, только уже в обратном порядке…Стоп!.. Кажется, я понял, что привлекло мое внимание, и теперь могу поставить в деле расследования фотографа точку…
Между тем Вольский приблизился к сцене. Ослепленный светом софитов и другими осветительными приборами, привезенными телевизионной группой, Ястребов не видел, кто именно идет по проходу, а потому все с тем же трагичным выражением лица проговорил:
— Всем спасибо! Садитесь, пожалуйста!
Однако зал продолжал стоять, по-прежнему не раздавалось ни звука. Пошла вторая минута молчания. Почуяв неладное, Ястребов стал всматриваться в поднимавшегося по деревянным ступенькам сцены человека, стук каблуков которого отчетливо раздавался в тишине. Наконец Ястребов разглядел поднявшегося на сцену мужчину, идущего уверенным шагом к нему, и на лице его отразился ужас. Подобное же выражение возникло и на физиономии еще одного кандидата в мэры — Черникова. Остальные сидевшие на сцене люди, в том числе и знаменитый телеведущий, с открытыми ртами смотрели то на стоявший на пустой трибуне портрет в траурной рамке Вольского, то на него самого.
— А-а… о-о… э-э-э… — то бледнея, то краснея, проговорил Ястребов. Наконец он обрел дар речи и, сглотнув, сказал: — Анатолий Аркадьевич! Вы?!!
— Представьте себе! — ответил Вольский. — Я… Живой и здоровый…
— Но… но… как же? — тараща глаза, спросил Ястребов. — Вы же… — он замолчал, не решаясь произнести следующее слово.
— Умер! — закончил за него фразу Вольский. — Вы это хотели сказать, Вячеслав Дмитриевич.
— Да… Нет… — пробормотал кандидат в мэры.
— Обошлось, к счастью, — Вольский обвел присутствующих на сцене людей веселым взглядом. — С вашего позволения, я займу свое место, — произнес он и, подойдя к пустующей трибуне, снял портрет в траурной рамке, поставил его на пол и занял таким образом свое законное место на сцене.
Тут пришел в себя телеведущий. До этого он стоял, не шелохнувшись, будто каменное изваяние, а тут вдруг зашевелился, забегал и в своей обычной манере говорить скороговоркой, произнес:
— Садитесь, уважаемые господа! Наша встреча с кандидатами в мэры и их дебаты продолжаются. Слово предоставляется Вольскому Анатолию Аркадьевичу.
— Спасибо! — чуть насмешливо проговорил Вольский, когда зал, зашуршав одеждами, наконец-то сел.
В этот момент дверь за моей спиной открылась, в зал вошел сначала Лоскутов, за ним высокий дородный мужчина с благородным лицом, одетый в форму генерал-полковника, на полшага отстав от него, сбоку шел подполковник Стрельцов, замыкал шествие щелкавший фотоаппаратом со вспышкой Дима. Процессия в полном составе прошла мимо меня, остался лишь Дима, который остановился за моей спиной рядом с Екатериной. Генерал Ермолаев, директор Дома культуры и полицейский прошли к первому ряду, где было заранее отставлено три кресла, и сели там.
Вольский, заметив прибывшего генерала и дождавшись, когда он усядется, продолжил:
— Мне очень приятно было выслушать в некрологе в свой адрес столько лестных слов, господа, тем более от человека, который рассчитывал меня убить.
Зал, выражая удивление, загудел, а Ястребов, негодуя, воскликнул:
— Что это значит, Анатолий Аркадьевич?!
Телеведущий же с угодливой физиономией, подскочив к Вольскому, спросил:
— Что вы этим хотели сказать, Анатолий Аркадьевич?
Вольский, смело и открыто глядя на Ястребова, проговорил:
— Только то, что господин Ястребов сегодня утром попытался устранить меня физически как реального кандидата на пост мэра нашего города, взорвав мой дом.
По залу снова пронесся ропот, люди были поражены столь необычным и страшным обвинением в адрес уважаемого человека и не могли понять, что это: опять какой-нибудь ловкий трюк со стороны не менее известного, чем Ястребов, политика или же его слова действительно имеют под собой реальную основу?
А Вольский, перекрывая шум в зале, громко, с пафосом закончил:
— Объявляю во всеуслышание, пребывая в здравом уме и твердой памяти, что господин Ястребов хотел устранить меня как конкурента…
Знаменитый телеведущий, чему-то обрадовавшись, спросил:
— И вы можете это доказать?
— Разумеется, — вскинув голову, проговорил Вольский. — У меня есть свидетель… Игорь Степанович! — произнес он громко, обращаясь ко мне.
Я встрепенулся.
— Пройдите, пожалуйста, на сцену.
Я ободряюще улыбнулся Екатерине, стоявшей рядом со мной, но, скорее всего, эта улыбка была предназначена самому себе, я робел — выступать перед такой огромной аудиторией и телевидением было страшно. Аверьянова, желая придать мне смелости, улыбнулась в ответ.
Я двинулся по центральному проходу к сцене. В зале вновь установилась тишина, все взоры были обращены ко мне, дальние, сидевшие в зрительном зале люди, кому было не видно, привставали со своих мест. Телекамера была обращена ко мне, защелкали фотоаппараты, под таким пристальным вниманием ноги мои ослабли, и пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить их идти твердо.
«Господи, и когда же кончится это восхождение на Голгофу?» — подумал я, поворачивая влево, шагая вдоль сцены, а затем поднимаясь на нее. Остановился, не зная, куда встать, и тут Вольский пришел на помощь.
— Идите сюда, Игорь Степанович! — предложил он и поднял вверх руку, очевидно, сообразив, что я растерялся, и давая мне ориентир.
— Да-да, прошу вас! — подхватил телеведущий и отступил в сторону, предлагая пройти к трибуне.
Я прошествовал мимо сидящих за столиками людей, встал за трибуну, которую уступил мне Вольский, сделав шаг в сторону, и посмотрел в зал.
— Здравствуйте! — проговорил я плохо повиновавшимся мне голосом. Да, говорить перед такой аудиторией сложнее, чем командовать: «Равняйсь!», «Смирно!» перед строем пацанов. Того и гляди от волнения в обморок грохнешься. Зал и присутствующие на сцене ждали, что я скажу. Тишина мертвая…
— Хочу рассказать с самого начала, — подавив волнение, ляпнул я.
— Логично! — подхватил телеведущий в микрофон. — Да вы не волнуйтесь, Игорь Степанович, продолжайте!
Руки у меня стали потными, и я вытер их о джинсы.
— Несколько дней назад ко мне пришла молодая женщина и рассказала о том, что умер ее супруг, но она подозревает, что его убили.
— Что это за женщина? Вы можете назвать ее имя? — перебил меня телеведущий и, работая на публику, выставил в мою сторону ухо, словно так ему было лучше слышно, а на самом деле призывая всех прислушаться к моим словам.
Но я обманул его ожидания.
— Не хотелось бы называть имя женщины, — сказал я уклончиво. — В целях ее безопасности. — И пояснил разочарованно смотревшему на меня телеведущему: — Есть люди, которые могут ей отомстить.
Телеведущий, очевидно, решил, что ему следует отрабатывать свой хлеб, продолжал задавать глупые вопросы, без которых вполне можно было бы обойтись, сбивая меня с толку.
— А почему она обратилась к вам? Вы что, сотрудник полиции?
— Да нет, — стушевался я.
— Может быть, сотрудник ФСБ? — не унимался телеведущий.
— Нет.
Телезнаменитость подняла вверх руки, как бы недоумевая, и вопросила:
— Так кто же вы?
Стесняться своей профессии мне не стоило, поэтому я твердо, громко произнес в микрофон:
— Тренер по вольной борьбе Детской юношеской спортивной школы.
Я ничего глупого не сказал, однако телеведущий отреагировал так, будто я сморозил несусветную глупость.
— Тренер?!! — он опустил уголки рта, сделав кислое выражение физиономии, обвел глазами зал и покачал головой. — И почему же она обратилась именно к вам?
Показалось, что телеведущий топит меня, пытаясь выставить дураком.
В этот момент мне на помощь пришла Екатерина.
— Потому что он очень хороший человек! — крикнула она на весь зал, сложив руки рупором. — И приходит на помощь к тем, кто к нему обращается!
Многие оглянулись на Катю, другие продолжали смотреть на сцену.
— Так вот, — продолжил я свою речь. — Я обладаю кое-какими аналитическими способностями, а потому взялся за это дело, в ходе которого выяснил, что молодого мужчину убили за то, что он был свидетелем встречи господина Ястребова с криминальным авторитетом Гасаном Аслановым, которую сфотографировал, но…
— А где происходила встреча? — опять влез телеведущий.
— Вы могли бы помолчать немного? — вмешался в разговор Вольский. — Дайте человеку высказаться до конца, потом будете задавать вопросы.
— Я… — хотел было что-то сказать телеведущий, и вдруг в зале раздался один хлопок, потом два-три, и потом все присутствующие в Доме культуры «Прогресс» захлопали, прерывая таким образом звезду экрана.
Телеведущий хотел еще что-то сказать, но Вольский подошел к нему и решительно вырвал из рук микрофон.
— Продолжайте, Игорь Степанович! — обратился он ко мне.
Все-таки сбил меня с толку этот ведущий, и я продолжил свой рассказ не по порядку, а с середины:
— В общем, дело было так. Кандидату в мэры префекту Сергею Александровичу Черникову стало известно о том, что его соперник, господин Ястребов, не прочь физически устранить реального, по прогнозам специалистов, претендента на пост мэра города. Ястребов рассчитывал уничтожить Вольского, а сам встать на его место, поскольку он, по оценкам все тех же специалистов, шел по пятам в предвыборной борьбе за Вольским. И тогда Черников нашел подходящего киллера, Гасана Асланова, и попросил свое доверенное лицо организовать встречу Ястребова и Гасана на даче «Малые Дубравы», а момент встречи сфотографировать.
В зале все недоуменно переглядывались, точно так же, как и на сцене; выглядел изумленным и Вольский, а Черников стал бледен как смерть.
— Что вы несете?!! — заорал он в микрофон. — Что за чушь?! Уважаемые избиратели, не позволяйте втаптывать в грязь своих избранников! — обратился он к залу. — Пригласили на сцену неизвестно кого, он оскорбляет нас, клевещет, а мы все слушаем!
— Уберите его со сцены! — потребовал и Ястребов.
— Ну, уж нет! — рявкнул Вольский. — Дайте человеку высказаться до конца!
— Отключите, пожалуйста, микрофоны! — донесся до меня голос находившегося в зале генерала, который обратился к сидевшему неподалеку от него за пультом звукооператору.
Микрофоны действительно были отключены, за исключением моего, и я продолжал ошарашивать публику своими заявлениями:
— Господин Черников, занимавший в предвыборной гонке третью позицию, рассчитывал, что господин Ястребов уберет главного претендента на пост мэра — Вольского, а потом он опубликует в Интернете снимки, изобличающие Ястребова как заказчика убийства в момент его встречи с исполнителем преступления — Гасаном. Я уверен, что кроме фотографий имеется еще и аудиозапись. Префект Черников рассчитывал опубликовать снимки в Интернете и аудиозапись позже, уже после совершения теракта. Он желал устранить двух претендентов и сам стать мэром. Доверенное лицо господина Черникова все сделало так, как просил Сергей Александрович, — организовало на даче встречу Ястребова и Гасана и незаметно подсадило туда своего знакомого фотографа Арсения. Снимки были получены, оставалось ждать, когда исполнитель выполнит заказ. Однако доверенному лицу Черникова мешал фотограф, ставший лишним свидетелем. Он знал, кто был организатором встречи, и мог в любой момент выдать его как полиции, так и вору в законе Гасану и его приближенным. И тогда доверенное лицо решило убрать Арсения. В тот день у Арсения в фотостудии была любовница, Виктория Леоневская. Дождавшись, когда она уйдет, а поблизости не будет охранника, убийца вошел в студию и вколол фотографу яд. Префект Черников — хозяин округа — попросил прикормленного полицейского, господина Стрельцова, прикрыть дело об убийстве фотографа, и тот уж не знаю, за деньги ли, шантажом, угрозами ли, но заставил патологоанатома Киселева дать заключение о смерти, что фотограф умер от сердечной недостаточности.
— Товарищ генерал! — теряя свой обычный невозмутимый вид, воскликнул Стрельцов, обращаясь к сидевшему рядом с ним Ермолаеву. — Он врет, поверьте мне! Это все ложь!
— Я верю вам, товарищ подполковник! — произнес генерал с иронией. — Помолчите, пожалуйста. Пусть человек выскажется, а потом мы будем разбираться, что правда, а что нет.
Я только сейчас осознал, в какое дело влез и что творю, изобличая сильных мира сего в преступлениях. Если мне не поверят, то сотрут в порошок. Однако отступать было некуда, и я продолжил свою обличительную речь.
— Патологоанатом мне признался в подлоге, думаю, он даст признательные показания в полиции под протокол, — сказал я, глядя на Стрельцова… — Я сумел восстановить удаленные фотографом из компьютера снимки, зафиксировавшие встречу Ястребова и Гасана. Правда, очень плохого качества. Кроме того, я узнал, что любовница Арсения, Виктория, в тот день, когда происходила съемка, возила своего друга в «Малые Дубравы» на своей машине и дожидалась, когда он выполнит свою последнюю работу в качестве фотографа. Арсений даже не подозревал, кого снимает скрытой камерой, для чего и какая участь ему уготовлена хладнокровным убийцей. А преступник тоже не подозревал, что еще кому-то, кроме фотографа, известно о задании Арсения. И когда он догадался о еще одном свидетеле своих черных дел — Виктории Леоневской, то решил избавиться и от нее. В общем, незадолго до того, как я приехал к Вике, он ее убил. И все же я нашел в компьютере Вики сброшенные на всякий случай туда Арсением отличного качества фотографии, изобличающие не только Ястребова и Асланова, но и самого убийцу. Меня же взяли в оборот. Очевидно, патологоанатом пожаловался подполковнику Стрельцову на то, что я приходил к нему и получил признание. Стрельцов, в свою очередь, рассказал префекту об этом случае, и тот потребовал посадить меня в изолятор временного содержания, что Стрельцов и сделал, обвинив меня в хулиганстве и нанесении побоев полицейским. А отправили меня в обезьянник потому, чтобы не дать ход найденным мною фотографиям. Они должны были появиться в Интернете, только после того как совершился бы террористический акт — был бы устранен Анатолий Вольский, а Ястребов свален убойными фотографиями, обличающими его как заказчика убийства Анатолия Аркадьевича. Однако мне удалось вырваться из полиции благодаря одному очень влиятельному лицу в Министерстве внутренних дел.
Я специально не стал называть имя и фамилию генерала Ермолаева, мало ли, вдруг ему не понравится, что я пытаюсь втравить его в скандальную историю с выборами мэра, а он предпочел бы остаться в стороне?
— Снова продолжил расследование, — все увереннее и увереннее говорил я, — в ходе которого выяснил, что за личности запечатлены на фотографиях. По простоте душевной притащился в штаб по выборам мэра Ястребова и показал ему фотографии. Увидев их, Вячеслав Дмитриевич был взбешен, он приказал схватить меня, однако мне удалось улизнуть, и Ястребов испугался. Он в срочном порядке приказал отменить террористический акт. Пытаясь добиться правды, я притащился в дом к самому Асланову. Вор в законе Гасан, которому уже было известно обо мне как о человеке опасном, поджидал мою персону, и его банда захватила меня, связала и бросила в подвал, рассчитывая в скором времени убить. Гасан поставил в известность Ястребова о том, что человек, способный изобличить их, пойман, и тот решил закончить задуманное дело. Он примчался в особняк к Гасану с кучей денег — оплатой за подготовку и совершение акта, и стал вести с ним переговоры. В это время мне удалось освободиться из подвала, и я сумел через окно подслушать, о чем идет разговор. Ястребов и Гасан договорились активировать заложенную давным-давно строителями во время ремонта дома Вольского взрывчатку в шесть часов утра. Вор в законе отдал своим подручным приказ, и механизм бомбы замедленного действия был запущен. Времени оставалось не очень много, чтобы помочь семье Анатолия Вольского спастись. Я сумел узнать, где живет Анатолий Аркадьевич, поехал к нему, разбудил, и его семья за несколько мгновений до взрыва сумела выйти из дома.
Зал, затаив дыхание, слушал мою обличительную речь, даже киношники слушали меня с открытыми ртами. И только Ястребов, Черников и потерявший самообладание Стрельцов были взвинчены и порывались все время что-то сказать.
— Вот и все, — заявил я, разведя руками, будто артист, заканчивающий свой номер, и сделал вид, будто собираюсь уйти со сцены.
И тут в зале какой-то мужчина громко крикнул:
— Так кто фотографа-то убил?!
Признаюсь, я ждал этого вопроса и вот дождался, сумел все же заинтриговать аудиторию, и мне очень хотелось сохранить интригу до конца, умалчивая имя преступника — уж очень люблю я эффектные финалы.
— А-а-а, хотите знать, кто то самое доверенное лицо префекта Черникова? — проговорил я, вновь становясь за трибуну.
Все напряженно ждали, чье имя я сейчас назову, но я все-таки решил еще немного потянуть время.
— На одной из фотографий, сделанных на даче, в кадр попала рука убийцы. Он всеми правдами и неправдами пытался уничтожить этот снимок, и все же фотография оказалась у меня, — произнес, внимательно следя за лицом преступника. Он напрягся и наверняка переживал самые неприятные в своей жизни мгновения. — Меня все время беспокоил этот факт. Где-то подспудно понимал, что нечто, какая-то деталь, указывает на преступника, но не мог понять, какая именно. И вот сегодня та же самая деталь, что была на фотографии, промелькнула перед моими глазами… Один из присутствующих в зале мужчин любит всевозможные украшения, я имею в виду заколки к галстуку и запонки, и потому даже летом ходит в рубашке с длинным рукавом… Так вот, на фотографии запечатлена рука, на которой на манжете рубашки запонка, и точно такую же, с бриллиантом, я увидел сегодня у директора Дома культуры Лоскутова Георгия Семеновича.
Зал ахнул, и все взоры обратились к похожему на плюшевого медведя директору «Прогресса».
— Этого не может быть! — вскричал кто-то.
— Такой уважаемый человек, и вдруг убийца! — вторил ему другой голос.
— Ерунда! — выкрикнул третий.
— А вы посмотрите на его запонки! — сказал я, наклоняясь ближе к микрофону, чтобы перекрыть шум, поднявшийся в зале. — И на снимок с дачи, где сфотографирован Ястребов и Гасан. Более того, господин префект Черников и директор Дома культуры — дальние родственники, так что у них продвижение в мэры одного из членов клана было семейным подрядом.
— Господа! — с побледневшим лицом вскочил Лоскутов. — Я ни в чем не виноват! И никого не убивал!
Тут из-за трибуны вышел Ястребов и громко крикнул:
— Черт знает, во что превратили дебаты кандидатов в мэры! Это какой-то хаос!!! Я покидаю это сборище ненормальных и обязуюсь впредь больше не участвовать в подобных клоунадах!
Читать бесплатно другие книги:
