До конца времен Стил Даниэла

Глава 3

Если не считать свадьбы с Дженни, день окончания Объединенной теологической семинарии [13]стал самым важным в жизни Билла.

Выпускная церемония проходила во внутреннем дворе семинарского корпуса. Когда Биллу вручали мантию и академическую шапочку, Дженни даже прослезилась – таким одухотворенным и счастливым выглядело в эти минуты его лицо. Дипломную работу он защитил блестяще и удостоился ученой степени магистра богословия, которая была ему намного дороже, чем свидетельство об окончании юридической школы Гарварда, хотя последнее и досталось Биллу с куда большим трудом. Теперь он официально считался действующим священником протестантской епископальной церкви, даже несмотря на то, что у него до сих пор не было постоянного места. Почта неизменно приносила одни лишь вежливые отказы, но он не отчаивался, уверяя себя, что со временем все образуется.

На выпускную церемонию приехала и Элен, которая просто не могла оставаться в Филадельфии в такой важный день. Суитов тоже пригласили, но они отказались, сославшись на занятость. Впрочем, на праздничный обед они обещали приехать в полном составе (за исключением племянников, у которых еще продолжались занятия в школе и в колледже), и Дженни зарезервировала столик на девятерых в «21», который, как она знала, был любимым рестораном семьи Суит. Никого из родственников мужа Дженни не видела уже много лет, но, поскольку они все же согласились прийти, надеялась, что обед пройдет в цивилизованных рамках. В конце концов, это было не просто мелкое семейное торжество – а действительно один из самых важных дней в жизни Билла. Исполнилась его мечта – он стал настоящим священником с правом совершать все необходимые обряды и таинства. Сейчас ему не хватало только прихода, в котором он мог бы применить полученные в семинарии знания. Впрочем, сидеть сложа руки и ждать, пока в одной из городских церквей освободится место младшего священника, Билл не собирался. В последний год своей учебы он прошел практику при одной из церквей в Бронксе и прослушал дополнительный курс на звание больничного или тюремного капеллана. Кроме того, он дополнительно изучал психологию, специализируясь на вопросах насилия, а в свободное время занимался волонтерской работой при другой церкви, которая помогала бездомным. Буквально на днях он зарегистрировался в качестве внештатного капеллана в двух больницах и в женской тюрьме, расположенной неподалеку от городского центра, и в течение двух недель должен был приступить к исполнению своих обязанностей. Билл с нетерпением ждал этого момента, да и Дженни была рада, что у него будет какое-то занятие на то время, пока он подыскивает постоянное место. Сама она не ожидала, что это может занять так много времени – Билл находился в поиске уже около полугода, но ни одного подходящего варианта ему пока не предложили.

Когда выпускная церемония завершилась, Билл, Дженни и Элен отправились в ресторан. Старшие Суиты были уже там: отец Билла потягивал «Кровавую Мэри», мать мрачно склонилась над бокалом джина с тоником. Сухо кивнув Дженни, она посмотрела на сына таким взглядом, что впору было подумать – он тяжело болен и, если не принять каких-то решительных мер, может даже умереть. Миссис Суит, впрочем, никогда не скрывала, что и женитьбу сына на «шахтерской дочери», и его неожиданный уход из семейной фирмы она воспринимает как симптомы серьезного психического заболевания, с которым «нужно что-то делать». На приветствие Дженни она едва ответила, а ее матери и вовсе не сказала ни слова.

Начало, таким образом, получилось не слишком обнадеживающим, и Билл невольно напрягся, предчувствуя очередной скандал. К счастью, скоро подъехали его братья со своими женами, и это если не разрядило обстановку за столом, то, по крайней мере, несколько отвлекло миссис Суит. Том и Питер, однако, вели себя немногим лучше родителей. Никто из них даже не упомянул о выпускной церемонии и не поздравил Билла с успешным окончанием семинарии, что глубоко задело Дженни. Можно было подумать, Суиты предпочитают вовсе не упоминать об этом, словно их сын и брат совершил поступок, которого приличным людям подобает стыдиться. Впрочем, точно так же они вели себя, когда Билл на ней женился, поэтому чего-то подобного Дженни ожидала, и все же ее сильно огорчило, что никто из родных Билла не смог или не захотел по достоинству оценить его успех. С их стороны это было не только грубо, но и жестоко.

– Ну и как ты себя чувствуешь в новом качестве? – спросил наконец у Билла Том. – Каково это – быть церковником?

– Пока не знаю, – честно ответил Билл. – Ведь я пока не нашел себе постоянного места, но… Надеюсь, я смогу почувствовать свое служение, так сказать, «на вкус», когда начну работать капелланом в женской городской тюрьме. Это тоже очень важное и ответственное дело.

Услышав эти слова, мать Билла нахмурилась еще сильнее и сдавленным голосом произнесла:

– Какой кошмар! А ты не мог бы найти себе… другое занятие, пока будешь ждать места?

– Я уже нашел. Кроме тюрьмы, буду посещать пациентов в двух больницах, – с улыбкой ответил Билл, а его отец недоуменно покачал головой и напомнил:

– В нашей фирме много дела как раз для тебя. Зачем обязательно болтаться по тюрьмам и больницам? Приходи и работай! Ведь ты дипломированный юрист, Билл. И ты можешь вернуться в любой момент…

Было совершенно очевидно: он уверен, что его сын именно так и должен поступить, но у Билла было другое мнение на этот счет.

– Спасибо, папа, – вежливо ответил он и, покачав головой, посмотрел на Дженни. Та была очень расстроена тем, что никто из Суитов так и не сказал ни слова ее матери, но саму Элен это, похоже, вовсе не трогало. Она отлично помнила, как эти важные господа обошлись с ней на свадьбе, и не сомневалась, что сегодня история повторится. На обед Элен пришла только ради Билла, который с самого начала пришелся ей по душе, и все же ее сердце сжималось от боли каждый раз, когда его мать с видимой неохотой обращалась к Дженни. Жены его братьев, казалось, и вовсе не замечали ни невестки, ни ее матери и разговаривали исключительно друг с другом. Один лишь Том держался по-светски и изо всех сил старался разрядить атмосферу, но особого успеха не достиг. Остальные Суиты подчеркнуто игнорировали своих новых родственников.

На десерт Дженни заказала большой торт, на котором кремом было написано «Поздравляем, Билл!». Его подали в конце трапезы вместе с шампанским, но даже это не могло поднять безнадежно испорченное настроение. Отец Билла слишком много выпил и погрузился в какие-то свои мрачные раздумья, Питер откровенно скучал, а миссис Суит и вовсе выглядела так, словно у нее разболелись все зубы разом. Билл и Дженни тоже чувствовали себя не лучшим образом и с облегчением вздохнули, только когда меньше чем через два часа «праздничный» обед завершился. Покидая ресторан вместе с женой и тещей, Билл, впрочем, захватил с собой почти не тронутый торт, сказав, что настоящий праздник он устроит себе дома. Дженни кивнула в ответ – она уже жалела, что пригласила в ресторан его родственников. Время не смягчило их отношения к родне, которую они считали много ниже себя; казалось, Суиты лишь еще больше закоснели в своем снобистском высокомерии. Они не смогли даже скрыть свои чувства и поздравить Билла с успехом.

Словно прочтя ее мысли, Билл заметил, что ему приходилось бывать на похоронах, которые производили куда менее гнетущее впечатление, чем сегодняшнее торжество.

– Извини, дорогой, – виновато сказала Дженни, когда они садились в такси, чтобы ехать домой. – Я не знала, что они будут так себя вести.

– Не извиняйся, ты тут совершенно ни при чем! – с горячностью возразил Билл. – Я и сам не ожидал, что мои родители и братья окажутся такими… упертыми. Весь вечер они держались так, словно я отправляюсь в тюрьму отбывать пожизненный срок! В общем, думаю – это я должен извиняться за таких родственников. Один Том пытался как-то держаться, но и он…

Дженни машинально кивнула. Она заметила, что на протяжении всего вечера Том исподтишка за ней наблюдал. Он словно пытался понять, какова она на самом деле и почему ее так полюбил его младший брат, но, если Том и пришел к каким-то выводам, на его поведении это почти не отразилось. Что касается родителей, то они разговаривали с ней буквально сквозь зубы, зато несколько раз спрашивали у Билла, почему он до сих пор не обзавелся детьми, и настойчиво интересовались, отчего это – может, оттого, что его жена слишком много работает? Они, несомненно, считали, что проблема в Дженни, – точно так же, как с самого начала винили ее в том, что сын оставил юридическую карьеру и «пошел в священники». Билл, однако, старательно делал вид, что все идет по плану. В ответ на расспросы он говорил, что, мол, они с самого начала решили дождаться, пока он окончит семинарию и найдет постоянное место, однако от нее не укрылось, что каждый раз, когда речь заходила о деторождении, Билл заметно мрачнел. Отсутствие детей и в самом деле было единственным, что омрачало их совместную жизнь. Дженни даже решилась посоветоваться с матерью, и та сказала, что они с Джеком так и не сумели обзавестись вторым ребенком, несмотря на неоднократные попытки. Элен с легкостью беременела, но каждый раз дело заканчивалось выкидышем. Возможно, сказала она, дело было в Джеке: когда они познакомились, он еще ни дня не работал в шахте – только на поверхности, и Элен без проблем зачала и выносила Дженни, но все изменилось, когда после войны он начал регулярно спускаться в забой. Тяжелый труд, плохое питание, скверная экология – все это не могло не сказаться на его здоровье. Впрочем, наверняка Элен ничего не знала, только предполагала, и Дженни пришлось этим удовлетвориться.

Из ресторана они отвезли Элен на вокзал, чтобы посадить в поезд до Филадельфии. На прощание мать Дженни еще раз поздравила зятя с успешным окончанием семинарии и добавила, что очень им гордится. Только после этого Билл и Дженни вернулись домой и, едва войдя в гостиную, со вздохом облегчения повалились на диван. Даже если исключить обед с родителями, для обоих это был не самый легкий день, но не успели они перевести дух, как позвонила Азайя и сообщила Дженни, что один из клиентов не получил заказанные в Париже образцы тканей, которые потерялись где-то по дороге, и теперь близок к инфаркту. Другой клиент интересовался, сможет ли Дженни на будущей неделе поехать с ним в Милан. И это было далеко не все – после Азайи ей позвонило еще человек пять, и каждый требовал срочного решения своих проблем. Впрочем, Дженни разобралась со всеми вопросами достаточно быстро, после чего вернулась на диван к Биллу, который так и сидел, рассеянно глядя в пространство перед собой. Лицо у него было мрачным – обед с родителями сильно его расстроил. Правда, Билл с самого начала предполагал, что их мнение о Дженни вряд ли переменилось, но это не мешало ему ждать улучшения. Увы, его надежды не оправдались, и он чувствовал себя вдвойне разочарованным, поскольку так или иначе поход в ресторан задумывался как праздник, а не как повод в очередной раз выяснить отношения с родными, которые не одобряли ни один из поступков, которые сам Билл считал чрезвычайно важными.

Когда Дженни снова села рядом с ним, Билл грустно посмотрел на нее и сказал:

– Знаешь, хотя мои родные и претендуют на безупречное воспитание и благородное происхождение, на самом деле они просто высокомерные снобы. Пожалуй, более грубых людей я еще не видел. Обещаю, что больше не стану требовать твоих с ними встреч. А как они обращались с твоей бедной мамой!.. – За весь вечер только Билл поговорил с Элен. Остальные вели себя так, словно ее вовсе не существует.

– Они все еще злятся, что ты женился на мне, – хладнокровно пояснила Дженни. Ее это не слишком удивляло.

– Они бы хотели, чтобы я женился на ком-то вроде Джулии или Джорджины. Но с такими, как они, я бы давно помер со скуки. Даже моим братьям их жены, похоже, надоели до чертиков.

Дженни кивнула. Она тоже заметила резкие ноты в голосах обеих женщин, когда те обращались к своим мужьям. Можно было подумать – они стремились напомнить им о своем существовании, требовали внимания, напоминали о своих правах. Это могло свидетельствовать только об одном – в семьях обоих братьев Билла не все было благополучно, не все ладно. Особенно это касалось Тома. Джулия то и дело на него рявкала, отпускала нелицеприятные, уничижительные замечания и вообще вела себя так, словно хотела показать всем вокруг, что это ее муж, ее собственность, которой она может распоряжаться как ей заблагорассудится. Том, в свою очередь, ее осаживал, причем довольно резко, хотя и старался, чтобы окружающие обращали на это поменьше внимания.

В отличие от старших братьев и их супруг, Билл и Дженни на протяжении всего обеда крепко держали друг друга за руки, черпая в этом прикосновении поддержку и уверенность. Они, правда, старались делать это как можно незаметнее, чтобы не спровоцировать родственников на еще большую враждебность. Тем не менее обоим приходилось нелегко. У Дженни буквально кусок в горло не лез; Билл тоже чувствовал себя настолько скованно, что, пытаясь справиться с напряжением, выпил две «Кровавых Мэри» и несколько бокалов вина, хотя обычно не злоупотреблял спиртным. В данном случае, впрочем, это был единственный способ хоть как-то досидеть до конца праздничного обеда, который его родители превратили в очередную демонстрацию своего неприятия и холодности по отношению к невестке. Они, конечно, не желали Биллу зла – просто им хотелось еще раз показать сыну, что он совершает очень серьезную ошибку, однако добились совершенно неожиданного эффекта. Именно сегодня, сидя за столом со своими родными, Билл особенно отчетливо понял, что его единственная семья – это Дженни. Мать, отец, братья, их жены – все они фактически перестали для него существовать. Связь, которая когда-то соединяла его с ними, оказалась нарушена их ярко выраженным отрицательным отношением к его браку и к выбору нового жизненного пути. Билл просто не мог и дальше считать этих людей своими близкими. По крови они оставались его родственниками, но чисто семейные связи между ними были разорваны окончательно. Шестеро против одного – именно таков был расклад, когда они сидели в ресторане. Родные перестали быть его союзниками, его друзьями: вместо того чтобы радоваться вместе с ним, они только и делали, что нападали на него и на Дженни, и теперь Билл сожалел, что не отговорил жену, когда та захотела пригласить в ресторан семейство Суит. Без них, думал сейчас Билл, сегодняшний день стал бы для него намного счастливее.

Потом Дженни удалилась в свою рабочую комнату, чтобы сделать несколько деловых звонков людям, которые находились в других часовых поясах и даже в других странах, а Билл прошел в кабинет просмотреть поступившую за день почту. Конверт со знакомым обратным адресом привлек его внимание. Дважды пробежав глазами текст, напечатанный на листке бумаги, Билл нахмурился и спрятал его в стол – туда, где уже лежало письмо, полученное от того же корреспондента. Вернувшись в гостиную, Билл ничего не сказал Дженни, как умолчал он и о первом письме. «Какой смысл? – думал он. – Все равно ведь ничего не получится… Зачем же лишний раз ее расстраивать?»

Дженни к этому времени тоже закончила свои переговоры и сидела на диване с каким-то каталогом на коленях. Она предупредила Билла, что через полчаса к ним приедет Азайя с образцами тканей, из которых необходимо отобрать для клиента несколько самых подходящих. По его лицу она сразу поняла, что он чем-то расстроен, но решила, что Билл никак не может отойти от встречи с родными.

Азайя действительно приехала минут через двадцать, и Билл сказал, что пойдет немного прогуляться. Он хотел дать Дженни возможность поработать спокойно, но как только он вышел из квартиры, Азайя сразу повернулась к Дженни.

– Ну, как прошел праздничный обед? Было очень скверно? – озабоченно спросила она. Помощница знала, что отношения между Дженни и родителями мужа оставались напряженными, и очень ей сочувствовала.

– Было просто ужасно! – с чувством ответила Дженни, ненадолго отложив в сторону образцы и каталоги. – Мне очень неприятно это говорить, но родители Билла держались на редкость высокомерно. Они делали вид, будто совершенно не замечают мою маму, да и с самим Биллом обращались не самым лучшим образом. Меня они просто презирают, теперь я окончательно в этом убедилась, но главное – они не считают нужным скрывать свою неприязнь, а Билл от этого страдает. Ему, бедняжке, очень нелегко приходится – терпеть такое от собственных отца с матерью. Да и его братья тоже не лучше… Я-то надеялась, что теперь, когда прошло столько времени, они хоть немного успокоятся, но этого не произошло. Боюсь, его родные будут и дальше меня ненавидеть.

Говоря это, Дженни тяжело вздохнула, но уже через пять минут совершенно забыла обо всех неприятностях, с головой уйдя в любимую работу. Выбрав для клиента подходящие образцы тканей, она подписала несколько писем и счетов, просмотрела два десятка эскизов и фотографий и сделала кое-какие замечания и дополнения. Через час с небольшим Азайя уже ушла, а еще минут через двадцать домой вернулся Билл. Он все еще выглядел подавленным, и Дженни, которая варила в кухне кофе, крепко обняла мужа и прижалась к его груди.

– Прости, что я их пригласила, – снова сказала она, и Билл кивнул, но Дженни уже догадалась, что его огорчило что-то еще.

– Ты не виновата, – ответил он. – Если они так себя ведут, то… В общем, я больше не хочу их видеть и говорить о них тоже не хочу, хотя мне, положа руку на сердце, их даже немного жалко. Мои родные – просто несчастные люди, которые живут в своем собственном крошечном мирке и не желают ничего знать, кроме собственного «я». Конечно, им неприятно думать, что я сумел вырваться из тех узких рамок, которые они сами для себя установили, но тут уж ничего не поделаешь. Главное, мы с тобой вместе, а больше мне ничего не надо.

И Билл улыбнулся Дженни. Во время прогулки он принял важное решение. У него никогда не было секретов от жены, но три месяца назад – когда пришло первое письмо – такой секрет появился, и Билл очень по этому поводу переживал. Но теперь ему было ясно, что, расскажи он ей всю правду, это ни на что бы не повлияло, к тому же Дженни имела право знать о его жизни все. И, осторожно высвободившись из ее объятий, Билл принес письма, которые лежали в его столе.

– Вот, – начал он. – Я давно собирался их тебе показать… но у меня не хватало смелости, к тому же не хотел беспокоить тебя понапрасну. Первое письмо я получил еще в марте. Мне предлагают стать основным священником прихода в Вайоминге… вот почему я от этого места отказался. Я не могу поступить так с тобой, Дженни! Чтобы нормально работать, тебе необходимо находиться в Нью-Йорке, а Вайоминг слишком далеко. В общем, мы туда не поедем, так что не беспокойся… Дело, однако, в том, что сегодня я получил второе письмо. Они до сих пор не нашли священника и очень просят меня еще раз подумать над их предложением. Откровенно говоря, лучшего места я бы и не желал. Кроме того, мне было приятно узнать, что хоть кому-то я нужен, вот только приход этот расположен в двух с лишним тысячах миль отсюда. Странно, как мое резюме вообще там оказалось. Когда я регистрировался в церковной службе поиска вакансий, то специально уточнил, что мне нужно место только в Нью-Йорке или в пригороде, но они, как видно, что-то перепутали, и мои резюме разлетелись по всей стране… – Билл виновато улыбнулся и слегка развел руками. – Я получил несколько подобных писем из самых разных мест, но эти люди из Вайоминга откликнулись чуть ли не самыми первыми. Должно быть, им действительно очень нужен пастор, если они согласны даже на человека, который только что окончил семинарию…

С этими словами Билл протянул Дженни оба письма. Она быстро пробежала их взглядом и взглянула на мужа с нескрываемым испугом.

– Ты действительно хотел бы туда поехать? – быстро спросила Дженни. – Но как же… как же… – От волнения она не смогла продолжать. Как и Билл, Дженни отлично понимала, что для нее переезд в Вайоминг означал бы конец профессиональной карьеры. Жить в этом отдаленном штате и консультировать клиентов в Нью-Йорке было физически невозможно. Большинство ее клиентов, особенно из числа знаменитостей, отличались требовательностью и капризным характером, да и сама работа Дженни носила сугубо практический характер. Зачастую изменения в готовую коллекцию вносились в самый последний момент – за считаные часы и даже минуты до показа. Как же она сможет оценивать, хорошо ли сидят платья на готовых выйти на подиум манекенщицах, если Вайоминг отстоит от Нью-Йорка на две с лишним тысячи миль? Или ей придется жить отдельно от Билла, а этого Дженни тоже не хотелось. Во что превратится их брак, если они окажутся так далеко друг от друга?

– Я написал, что не могу принять их предложение, – быстро сказал Билл и невольно вздохнул. До сих пор только два прихода – в Кентукки и Вайоминге – ответили согласием на его просьбу о месте священника, но оба варианта были для него неприемлемы. – О письме я решил рассказать тебе только потому… потому что мне было приятно его получить. Условия, которые они предлагают, весьма неплохие, к тому же мне показалось, что в Вайоминге живут очень приятные люди, и… и похоже, я им очень нужен. Жаль, что приходится отказываться.

Второе письмо из Вайоминга действительно отличалось от первого. Это был настоящий крик души. В нем староста прихода предлагал Биллу вдвое большее содержание (хотя было очевидно, что местная протестантская община вряд ли может позволить себе сколь-нибудь значительные расходы) и напоминал, что приходской священник получит в свое полное распоряжение довольно большой дом.

– Наверное, – добавил Билл, – я был не прав, когда ничего не сказал тебе про первое письмо. Но ведь мы все равно не сможем туда переехать, так что особой разницы нет. С другой стороны, хоть кто-то откликнулся на мое резюме!..

Ему очень не хотелось выглядеть в глазах Дженни безнадежным неудачником или лентяем, который не может добиться места просто потому, что ничего не ищет. Билл как мог старался что-то найти, но ему пока не везло.

– Если бы ты согласился, мне пришлось бы бросить работу, – тихо сказала Дженни, и он вдруг с ужасом увидел, что она готова расплакаться. Тогда Билл крепко обнял жену и прижал к себе.

– Я никогда этого не сделаю, Дженни. Я же все понимаю!

– Но ведь тебе нужно место. Какой же ты будешь священник, если не сможешь служить? А вдруг в Нью-Йорке так и не отыщется ничего подходящего?

В глазах Дженни блестели слезы, и Билл поспешил успокоить ее:

– Я обязательно что-нибудь найду, обещаю. Просто на это может понадобиться времени больше, чем мы думали. Ну а пока… У меня же есть работа капеллана, помнишь? Это, по крайней мере, что-то.

– Но ведь ты не этого хотел. Ты стремился к большему, и… – Дженни не договорила. Пока Билл учился в семинарии, ей и в голову не приходило, что он может не найти работу. Да и сам Билл ни разу не спросил себя, много ли в Нью-Йорке подходящих вакансий для молодого священника. Ему казалось, что, как только он получит степень магистра богословия, все дальнейшее устроится само собой, но ошибся. В Нью-Йорке мест не оказалось вовсе, в пригородах – тоже. Что касается Кентукки и Вайоминга, то Билл просто не мог позволить себе отправиться туда, наплевав на Дженни. Сама она, правда, ни в коем случае не хотела становиться у него на пути, но бросить карьеру и отправиться вслед за мужем к черту на рога Дженни была не готова. И, скорее всего, никогда не будет готова. Билл это очень хорошо понимал, поэтому сказал твердо:

– Я хочу, чтобы решение, которое я приму, устраивало нас обоих, а не меня одного. Просто… просто предложение из Вайоминга выглядит очень соблазнительно. Было бы неплохо найти что-то подобное здесь, в Нью-Йорке.

– А если ты ничего не найдешь, что тогда? – не могла успокоиться Дженни, глядя на него своими большими синими глазами.

– Найду, – пообещал Билл, стараясь, чтобы его голос звучал как можно увереннее. За прошедшие полгода он написал и отправил не один десяток писем с копиями своего резюме, к тому же на него работала церковная служба поиска вакансий. Не может быть, думал он, чтобы это не принесло результата. Увы, факты говорили об обратном: до сих пор Билл получил только два предложения, и оба ему не подходили, однако он твердо решил не отчаиваться. И все же он был расстроен отсутствием выбора; это было хорошо видно по его лицу. Дженни стало его жалко, и она попыталась подбодрить мужа:

– Конечно, найдешь.

Билл кивнул и, убрав письма обратно в конверты, предложил поужинать. Сегодняшний день оказался очень нелегким (сначала – выпускная церемония, затем – обед с родными), и оба чувствовали себя усталыми и разбитыми. Дженни, впрочем, казалось, что дело не только в усталости. Второе письмо церковного старосты из Вайоминга повисло над ними подобно дамоклову мечу. Она хорошо понимала, что Билл заинтересовался этим предложением, иначе бы он просто не стал показывать ей письма. И все же Дженни пока не чувствовала в себе готовности пожертвовать карьерой ради служения Билла. Да, он испытывал трудности с устройством на приход, но положение вряд ли можно было считать критическим только потому, что ему не удалось подыскать место сразу после окончания семинарии, и Дженни сказала себе, что беспокоиться, пожалуй, рано. Как она много раз говорила Биллу, что-нибудь да подвернется, нужно только немного потерпеть.

За ужином они говорили мало, что было для них достаточно необычно. Когда после этого они легли в постель и погасили свет, Билл обнял Дженни за плечи и сказал:

– Я знаю, ты беспокоишься. Не надо. Я не потащу тебя в Вайоминг насильно, не стану даже просить сделать это ради меня.

«И слава богу!» – чуть не вырвалось у Дженни, но уже в следующую секунду ей стало стыдно своих мыслей.

– Я боюсь, в Нью-Йорке ты ничего не найдешь, – призналась она немного погодя. Дженни казалось – вся ее жизнь поставлена на карту, а карьера для нее так много значила! Не так много, как для Билла, но все же… С восемнадцати лет, когда она поступила в парсонсовскую Школу дизайна, и до сегодняшнего дня Дженни упорно трудилась, карабкаясь на вершины профессионализма, зарабатывая авторитет, добиваясь известности и славы. На это у нее ушло почти полтора десятка лет, и она не могла вот так запросто все бросить. Дженни трудно было даже вообразить себе что-либо подобное.

– Найду, – упрямо повторил Билл. – Надо только набраться терпения.

Он уже говорил ей это, правда, тогда речь шла о детях, которых у них до сих пор не было. Дженни беспокоилась и об этом; она боялась, что бесплодна, и уже не раз спрашивала себя, согласится ли Билл усыновить чужого младенца. До недавнего времени она считала, что у них все получится, но в последнее время ее стали одолевать сомнения. Два года они старались добиться зачатия, но безуспешно, а теперь еще эти трудности с поисками подходящего места для Билла…

– Прости меня, Билл, – грустно сказала она в темноту, чувствуя, как по щекам течет соленая влага. Дженни не стала уточнять, за что она просит прощения, но он прекрасно ее понял.

– Когда я женился на тебе, я отлично знал, как много значит для тебя твоя работа, – отозвался он, крепче прижимая ее к себе. – Ты ничего от меня не скрывала, поэтому я ничуть не удивлен и ни на чем не настаиваю. Мне самому очень нравится то, чем ты занимаешься, и… и я бы не хотел, чтобы из-за меня тебе пришлось отказаться от любимого дела. Да у меня и права такого нет… – Он немного помолчал, затем добавил негромко: – Я очень горжусь тобой, Дженни! Горжусь и не хочу, чтобы ты чего-то лишилась. Даже ради меня. Это будет… неправильно.

В ответ Дженни кивнула и в свою очередь прижалась к нему. И тогда – очень нежно и неторопливо – он начал заниматься с ней любовью, так что очень скоро все их тревоги и печали исчезли, вытесненные страстью. Как уже бывало, они забыли обо всем в объятиях друг друга, а потом долго лежали потные, задыхающиеся, чувствуя, как их сердца переполняют нежность и любовь. Вокруг по-прежнему было темно, но Дженни казалось, что даже сквозь потолок спальни она видит сияющие в вышине звезды.

Билла тоже переполняли эмоции. Он лежал неподвижно, крепко обняв Дженни, и ему хотелось сказать, что если дети – плод любви, то сегодня они наверняка зачали хотя бы одного.

То же самое думала и Дженни. Она, однако, не стала ничего говорить Биллу. Лишь поцеловала его и, устроившись поудобнее, провалилась в спокойный и крепкий сон без сновидений.

Глава 4

Две недели спустя Билл начал работать капелланом, посещая то больницы, то тюрьму. Это оказалось непросто, но очень интересно – особенно когда ему разрешили беседовать с пациентами закрытых психиатрических отделений. К счастью, в свое время Билл получил солидную подготовку в области психологии и психиатрии, и сейчас она ему очень пригодилась. Пока, правда, он только знакомился с пациентами по заранее приготовленному списку, однако, несмотря на это, слухи о новом капеллане распространились очень быстро, и люди сами начали звать его, чтобы поговорить на религиозные темы. В результате Биллу пришлось даже увеличить количество рабочих часов – теперь он посещал нуждающихся в духовном окормлении не три раза в неделю, а пять.

Особенно интересной была работа с заключенными женской тюрьмы, в которой сидели самые разные преступницы. Некоторые из них отбывали срок за убийство, но Билл не осуждал их – только жалел и старался понять. Со своей стороны, женщины-заключенные, истосковавшиеся по сочувствию и простому человеческому разговору, очень любили долгие, обстоятельные беседы с молодым капелланом. Домой Билл возвращался буквально падая с ног от усталости, однако с каждым днем его энтузиазм становился только сильнее, к тому же теперь он мог рассказать Дженни немало интересных, порой трогательных историй. Ни он, ни она больше не вспоминали о предложении из Вайоминга.

Весь июнь и следующий за ним июль Билл напряженно работал. Дженни тоже доставалось. К началу августа ситуация в мире моды стала особенно напряженной. До начала осенней Недели оставалось еще полтора месяца, но многие клиенты – особенно из молодых – нуждались в помощи и советах Дженни, и она приезжала домой поздно. Билл, конечно, заметил, что в последнее время его жена устает больше обычного, но, когда он сказал ей об этом, она ответила, что как раз сейчас отдыхать ей совершенно некогда. Раз или два друзья приглашали их на уик-энды за город, но они так и не сумели вырваться: то у одного, то у другого клиента Дженни случался аврал, и она мчалась на выручку. Сам Билл тоже не сидел сложа руки: помимо работы в больницах и в тюрьме, он продолжал рассылать свои резюме, но ни одного положительного ответа не получил.

Как-то ближе к концу августа один из самых важных клиентов Дженни пригласил их обоих в Хэмптонс [14], и на сей раз они решили, что поедут обязательно. На этом настоял Билл, который считал, что Дженни необходимо сделать перерыв, иначе она просто свалится. Дженни действительно вымоталась до предела, поэтому, когда в пятницу вечером они отправились в путь, она даже не смогла поговорить с Биллом и рассказать ему последние новости из мира моды. Пока их машина прорывалась через плотные пятничные заторы, Дженни задремала на переднем сиденье, и Билл не стал ее будить. Насколько он знал, прошедшая неделя оказалась для нее особенно напряженной. Глядя на ее побледневшее лицо, на ввалившиеся глаза и запавшие щеки, Билл с острой жалостью думал о том, что его жена совершенно не жалеет себя. В августе они планировали поехать на отдых в Мэн или на курорт Мартас-Виньярд, но ему стало очевидно, что Дженни вряд ли сумеет выкроить необходимое для этого время. Конец августа и сентябрь всегда были для нее самой горячей порой, а если учесть, что клиентов у нее прибавилось (все дизайнеры, и молодые, и знаменитые, хотели, чтобы их консультировала только Дженни Арден – та самая Дженни Арден, которая сумела вернуть из небытия Дэвида Филдстона), то перспектива летнего отпуска обращалась в нечто совершенно нереальное. Впрочем, и в межсезонье она не могла оставить своих клиентов достаточно надолго, и Биллу оставалось только сожалеть о том, что он не модельер. Ему уже давно хотелось провести с Дженни настоящий, полноценный отпуск, чтобы вокруг никого не было и они принадлежали только друг другу.

Он все еще думал об этом, когда час спустя Дженни проснулась и увидела, что они только-только выехали из Нью-Йорка, преодолев едва ли половину пути до вожделенного Хэмптонса.

– Прости, я, кажется, задремала… – пробормотала Дженни, сладко потягиваясь. Ей и правда было немного стыдно, что она заснула посреди разговора, зато теперь она чувствовала себя намного бодрее.

– Ничего страшного. Ты совершенно вымоталась, тебе необходимо было отдохнуть. Даже удивительно, как ты выдерживаешь, – всю неделю крутилась как белка в колесе и… Я бы так не смог.

На самом деле Дженни уставала редко. Ей хватало энергии и для любимой работы, и для домашних дел. Чувствовать некоторое утомление она начала только в последнее время, но списывала его на необыкновенно жаркую погоду, от которой страдали все. Сейчас ей больше всего хотелось поскорее добраться до Хэмптонса, окунуться в море, поплавать, поваляться на прибрежном песочке. Билл мечтал о том же, вдобавок ему нравился человек, который пригласил их к себе, но когда он заговорил об этом с Дженни, то увидел, что она его совсем не слушает. Вытащив свою записную книжку-ежедневник, она что-то подсчитывала на пальцах, беззвучно шевеля губами. Билл уже собирался мягко напомнить ей, что они наконец-то едут отдыхать и работу лучше отложить до понедельника или как минимум до вечера воскресенья, когда они вернутся и начнут готовиться к новой рабочей неделе, и тут Дженни негромко ахнула.

– Боже мой! Я совершенно заработалась и не обратила внимания… А оказывается… – Она загадочно улыбнулась, и Билл вопросительно посмотрел на нее. Он понятия не имел, о чем может идти речь.

– На что ты не обратила внимания, Джен? – поинтересовался Билл, немного прибавляя скорость. Они как раз вырвались из пробки, и шоссе впереди немного расчистилось. – Только не говори, что на субботу у тебя назначено десять важных деловых встреч с клиентами, которые совершенно невозможно пропустить, – пошутил он. Подобный вариант, впрочем, был не исключен – насколько Билл помнил, в прошлые выходные Дженни работала, как в обычные дни.

– Я не обратила внимание на… Знаешь что? Мне кажется, я… я в положении, – сказала Дженни так тихо, словно боялась сглазить.

Билл настолько удивился, что на мгновение оторвал взгляд от дороги, но, спохватившись, снова сосредоточился на шоссе впереди.

– Ты – в положении? Правда?! – переспросил он немного растерянным тоном – очень уж неожиданной была эта новость.

– Думаю, да. – Дженни кивнула. – И еще мне кажется, это случилось в день твоей выпускной церемонии. В общем, у меня задержка… уже почти четыре недели. А я даже не заметила! – Она рассмеялась, счастливо и немножечко нервно, а Билл почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки. Каким-то образом ее последние слова убедили его в том, что Дженни не ошибается и то, чего они оба так долго ждали и о чем мечтали, наконец-то произошло. Билл хорошо помнил внезапную сильную страсть, которая овладела ими после кошмарного обеда с родителями и разговора о приходе, который предлагали ему в Вайоминге. Вспомнил он и как они надеялись на зачатие, и как потом заработались и позабыли обо всем на свете. Теперь же главное свершилось, и Билл, протянув руку, коснулся щеки Дженни, а она смотрела на него счастливыми, исполненными надежды глазами.

– В понедельник я еще раз все проверю и тогда буду знать точно, – проговорила она чуть слышно и, не в силах более сдерживаться, крепко обняла его и поцеловала. На самом деле никаких других причин для задержки быть не могло – во всяком случае, ни Билл, ни сама Дженни не могли хоть что-то припомнить. Ничего подобного с ней никогда не случалось, напротив, критические дни всегда наступали у Дженни точно по расписанию, и даже напряженная работа никак не влияла на ее женский цикл. В свои тридцать с небольшим Дженни была в полном расцвете сил и здоровья, поэтому в глубине души оба были уверены, что причина задержки может быть только одна – то самое, на что они надеялись и о чем мечтали. Наконец это свершилось, и, хотя оба очень старались не слишком волноваться, к тому моменту, когда Билл и Дженни добрались до Хэмптонса, они не могли ни говорить, ни думать ни о чем другом. Теперь-то у них будет по-настоящему счастливый брак, нормальная, полноценная семья.

В Хэмптонсе они провели очень приятный уик-энд на вилле знаменитого клиента Дженни и даже присутствовали на званом ужине, который тот устраивал для друзей и коллег. Из гостевой комнаты, в которой они ночевали, открывался великолепный вид на океан и на подступающие к самому берегу живописные рощи. Билл и Дженни часами гуляли в тени деревьев, купались и загорали, а в воскресенье вечером вернулись в Нью-Йорк отдохнувшими и посвежевшими – и в отличном расположении духа.

И все же главным для них был не удачно проведенный уик-энд. Обоим не терпелось убедиться в том, что Дженни не ошиблась. В понедельник утром она вскочила ни свет ни заря и сразу потянулась к телефону, чтобы позвонить своему врачу. Пока она набирала номер, Билл, который встал еще раньше, принес ей чашку чая и сел рядом. О ребенке они по обоюдному молчаливому соглашению решили не упоминать до тех пор, пока догадка Дженни не подтвердится, но каждый из них думал о нем и о том, как с его появлением изменится их жизнь.

К врачу Дженни заехала по дороге на работу. Осмотр ничего определенного не дал – все-таки срок был еще совсем маленьким. Наличие беременности мог показать только анализ крови, но, к сожалению, результатов исследования нужно было ждать несколько дней, а это означало, что и ей, и Биллу придется еще некоторое время томиться неизвестностью. Дженни, во всяком случае, визит к врачу никакого успокоения не принес, поэтому, даже оказавшись у себя в офисе, она довольно долго не могла сосредоточиться на работе.

Азайя, разумеется, сразу заметила, что после выходных Дженни какая-то не такая, и даже Нельсон Ву, присоединившийся к ним, чтобы помочь подготовить несколько показов, догадался, что с ней что-то происходит. Они, однако, воздержались от расспросов и постарались взять на себя побольше текущих дел, чтобы немного разгрузить Дженни. Втроем они составляли отличную команду, способную решить любую трудную задачу. Наконец Азайя все-таки не выдержала.

– У тебя, похоже, отличное настроение сегодня, – проговорила она с напускной небрежностью. – Что-нибудь случилось? Что-то важное?

Но Дженни только неопределенно пожала плечами и отвела взгляд. Из чистого суеверия она не хотела ничего говорить, пока не будут готовы анализы.

– Да нет, ничего такого… – ответила она уклончиво. – Мы отлично отдохнули и вообще прекрасно провели время. Может, в том-то все дело?..

Ничего больше Азайя выудить у нее не смогла.

В этот день Дженни работала до девяти вечера и домой пришла сравнительно рано. Билл уже вернулся из тюрьмы, где он по понедельникам встречался с женщинами-заключенными, и теперь отдыхал, вытянувшись на диване перед телевизором. Он успел, впрочем, приготовить ужин, и они с удовольствием поели, а потом сразу легли спать.

Во вторник Дженни позвонила своему врачу, как только открылся консультационный кабинет. Оказалось, что анализы уже пришли, но сестра отказалась сообщать что-либо по телефону, по крайней мере, до тех пор, пока не придет сам доктор, а он, как назло, задерживался. Дженни едва удержалась от того, чтобы не завопить от досады, но делать было нечего, и она стала собираться на работу. Спустя полчаса она, не утерпев, снова набрала номер консультационного кабинета. К счастью, врач уже был на месте – сестра переключила телефон на него, и он сообщил Дженни радостные новости. Да, она беременна. Да, примерно на втором месяце. Услышав эти слова, Дженни едва не закричала от восторга. Они сделали это! Наконец-то сделали!!

Билл как раз принимал душ, когда Дженни вошла в ванную комнату. По ее щекам текли слезы. Билл высунул голову из-за занавески, чтобы узнать, в чем дело, увидел ее лицо и испустил ликующий вопль. Выскочив из ванны, он крепко обнял жену и поцеловал. Дженни при этом сразу промокла насквозь, но ей было наплевать. Подумаешь, какое-то платье!.. Главное, они дождались. Билл все не выпускал ее из объятий и целовал, целовал без конца, шепча слова любви. Ребенок, о котором они так долго мечтали, еще не родился, но он уже существовал, уже занял свое место в их жизни, и это было все, чего им так не хватало. Теперь их счастье наконец-то стало полным, без изъяна.

Глава 5

Когда в начале августа Дженни побывала у врача в первый раз, он определил ее срок примерно в семь или восемь недель. На второй прием Билл отправился вместе с ней. После осмотра врач подтвердил, что ребенок действительно должен появиться на свет в марте и что никаких оснований для беспокойства он пока не видит, если не считать того, что Дженни кажется ему чересчур худой для своего роста. Врач считал, что ей непременно нужно набрать несколько фунтов, но Билл ответил, что с ее образом жизни это вряд ли возможно. Осенняя Неделя моды неуклонно приближалась, и Дженни с каждым днем работала все напряженнее, возвращаясь домой далеко за полночь. Его это очень беспокоило, но она всякий раз отвечала, что не может подвести клиентов. Подготовка коллекций шла полным ходом, и каждый из модельеров требовал внимания, помощи, советов, рекомендаций.

– Я не могу бросить клиентов только потому, что беременна, – сказала Дженни. Она собиралась работать вплоть до самых родов, да и врач, похоже, считал, что в этом нет ничего невозможного, если только она не будет слишком себя перегружать, мало спать и питаться урывками. «Я уверен, у вас все будет в порядке, – увещевал он. – Только будьте благоразумны. Во всем нужно знать меру».

Но Билл знал, что Дженни забывает про всякое благоразумие, когда речь идет о ее любимом деле.

– Твоя работа просто несовместима с такими понятиями, как режим сна или режим питания, – пожурил он ее. Впрочем, в глубине души Билл понимал, что работа ни при чем. Такой уж был у Дженни характер. Если она делала что-то, по ее мнению, важное и нужное, то просто не могла не выкладываться на двести процентов, зато ее усилия неизменно приносили ошеломляющие результаты. Именно поэтому клиенты и ценили ее так высоко, именно поэтому старались во что бы то ни стало прибегнуть к ее совету. Даже самые маститые кутюрье признавались, что без нее им вряд ли удалось бы добиться успеха. Дженни понимала, конечно, что это не совсем так и что в конструировании одежды решающую роль играет талант, которым она не обладала. Ее способности лежали в другой области: к готовым моделям Дженни добавляла штришок-другой, какую-нибудь мелкую деталь (или просто советовала испробовать образец на другой манекенщице), и тогда, словно в сказке, костюм или платье преображались, начинали «играть», превращаясь из добротной ремесленной поделки в самое настоящее произведение искусства. Тем не менее слышать похвалы мэтров ей было приятно. Особенно радовалась Дженни, когда то же самое говорила о ней миссис Вриланд, обладавшая безупречным вкусом и известная своей способностью судить о людях объективно, без лести и снисхождения. «У Дженни, – частенько повторяла бывшая главная редакторша «Вог», – поразительно острый глаз и невероятная для столь молодой женщины интуиция». А Дженни действительно умела отыскивать наилучшие решения, благодаря которым индивидуальный стиль каждого конкретного дизайнера или модельера максимально полно соответствовал новейшим тенденциям моды.

– У меня к тебе большая просьба, Дженни, – сказал Билл, когда они вышли от врача. – Работай поменьше, ладно? Хотя бы постарайся!

Дженни ответила не сразу. Она глубоко задумалась, вертя в руках выписанные врачом рецепты на лекарства. Собственно говоря, речь шла не о настоящих лекарствах, а об обычных витаминах для беременных и общеукрепляющих препаратах с железом, от которых, как предупредил врач, у нее может расстроиться желудок. Никаких специальных сильнодействующих средств он назначать не стал, поскольку Дженни прекрасно себя чувствовала. Собственно говоря, именно поэтому она не сразу поняла, что беременна: все шло как обычно, а она слишком увлеклась работой и не обратила внимания на отсутствие месячных. Теперь Дженни надеялась, что и дальше будет чувствовать себя хорошо и продолжит работать как раньше. Впрочем, чтобы успокоить Билла, она пообещала переложить часть своей нагрузки на Азайю – если, конечно, клиенты не станут слишком сильно возражать. В случае необходимости она готова была чаще привлекать на помощь и Нельсона, хотя он, разумеется, был не таким опытным и способным, как Азайя.

– Да мне наплевать, будут возражать твои клиенты или нет, – проворчал Билл. – Этот ребенок слишком важен для нас обоих, поэтому мы должны думать в первую очередь о нем, а не о каких-то модных тряпках.

У него, впрочем, не было никаких дурных предчувствий – просто, как всякого нормального мужчину, его волновало здоровье жены и будущего ребенка, который, как казалось Биллу, был зачат по воле Провидения в самое подходящее для них обоих время. Именно сейчас, счастливо прожив в браке пять лет и узнав друг друга как следует, они были готовы к пополнению в семье. Учебу Билл закончил, диплом защитил, единственное, чего ему недоставало, так это постоянного места. Впрочем, и своим служением капеллана он был доволен. У него обнаружился талант разговаривать с людьми: понимание и сочувствие, которое он демонстрировал, заставляли даже тяжело больных людей и закоренелых преступниц раскрывать ему душу. В тюрьме Билл в последнее время бывал регулярно и поражался тому, как много заключенных собиралось на службы. В душе он мечтал создать группу поддержки для женщин, подвергшихся насилию, которое в подавляющем большинстве случаев прямо или косвенно привело их к преступлению. Некоторые из тех, с кем он сталкивался, когда-то и впрямь совершили нечто ужасное, но Билл никого не осуждал, никого не сторонился. Напротив, он очень быстро со всеми познакомился и многих называл просто по имени. Буквально на днях его попросили поработать и в мужской тюрьме, и Билл с нетерпением ожидал того дня, когда будут оформлены все необходимые документы и он начнет служение.

После врача Билл отправился в одну из больниц, где замещал приболевшего священника, а Дженни поехала на встречу с новой клиенткой – молодой и очень талантливой шведкой, которая готовила к осенней Неделе моды свою первую коллекцию. Дженни помогала ей правильно организовать показ, чтобы она сразу заявила о себе и произвела на публику выгодное впечатление. Работать с этой молодой девушкой с самого начала ее карьеры, фактически – с нуля, было на редкость интересно и увлекательно, к тому же Дженни прекрасно понимала, что именно от нее зависит, как сложится будущая карьера клиентки. Понимала и старалась изо всех сил.

Со шведкой она проработала почти весь день и только вечером ненадолго заехала к Дэвиду Филдстону, который добавил к своей осенней коллекции два новых образца и хотел знать ее мнение. Дженни новые модели понравились, и все же она посоветовала Дэвиду поработать над одной из них, чтобы придать силуэту более строгие, классические очертания. Чтобы не быть голословной, Дженни вооружилась фломастером и прямо на одном из эскизов продемонстрировала, что именно она имеет в виду, а затем показала, как этого можно добиться, не меняя кроя, а просто распустив вытачки на спине. Подправленный ею образец действительно стал выглядеть лучше, и Дэвид остался очень доволен.

Было уже шесть часов вечера, когда Дженни уехала от Дэвида и отправилась в свой офис.

Не успела она усесться за свой рабочий стол, как Азайя принесла ей целую стопку новых каталогов, вырезок, счетов, поступивших сообщений. Над ними еще предстояло как следует поработать, и Дженни тихонько вздохнула. Она помнила, что врач советовал ей снизить нагрузки, но не представляла, как это сделать. Сегодняшний день был еще не самым тяжелым, хотя пообедать она так и не успела, а на завтрак съела только несколько тостов с апельсиновым соком. Когда в восемь вечера Дженни покидала свой кабинет, у нее слегка кружилась голова – то ли от голода, то ли от того, что сегодня она очень старалась закончить все дела хотя бы до девяти. Впрочем, с собой Дженни захватила две увесистые сумки, в которых лежали недопросмотренные каталоги с последними образцами парижской и итальянской моды. Уже садясь в такси, Дженни кривовато усмехнулась, подумав о том, что скажет Билл, когда узнает о взятой на дом работе.

Едва Дженни вошла в квартиру, Билл понял по ее лицу, как она устала. Сам он тоже выглядел осунувшимся и расстроенным. Весь день Билл работал в больнице, а придя домой, сразу сел просматривать поступившую почту. Увы, во всех письмах говорилось одно и то же – свободных вакансий нет. Обещания уведомить его, как только такая вакансия появится, Билла не слишком обнадеживали – за полгода ему ни разу ничего не предложили.

Увидев, как он понуро сидит на диване с письмами в руках, Дженни догадалась, что хороших новостей нет. Она, впрочем, была рада, что Билл не стал снова заговаривать о Вайоминге. Отказываться от карьеры Дженни не хотела, как не хотела рожать где-нибудь в глуши. Конечно, Вайоминг – это не заполярные области Аляски, и все же… Нет, уезжать из Нью-Йорка ей в любом случае было нельзя, и Дженни лишь тихонько вздохнула с облегчением, когда поняла, что Билл, по крайней мере, на время отказался от мысли о переезде. Правда, это означало, что он может еще долго искать место, но Билл вполне мог пойти на эту жертву ради жены, и она была ему за это благодарна.

– Я хотел повести тебя сегодня в ресторан, чтобы отпраздновать… то, что сказал доктор, но ты, наверное, очень устала, – проговорил Билл несколько разочарованным тоном, и Дженни кивнула. Вместо ресторана они обошлись салатом и жареным картофелем. Кроме того, Билл откупорил бутылку шампанского и налил себе и Дженни по бокалу. Врач разрешил ей спиртное – в умеренных количествах, но сейчас Дженни только пригубила искрящееся вино и отставила бокал. У нее все еще побаливала и кружилась голова, и она боялась, что от шампанского ей станет хуже. После ужина они немного поболтали о том, как прошел день, и Билл невольно подумал, как сильно изменилась его жизнь и какой бы унылой и безрадостной она могла быть, если бы он не бросил работу в отцовской юридической фирме, если бы не женился на Дженни и не окончил семинарию. Нет, пожалуй, нынешняя жизнь нравилась ему куда больше!..

Немного отдохнув и придя в себя, Дженни засела за каталоги, которые принесла с собой. Незаметно для себя она увлеклась и проработала до часу ночи. Билл задремал прямо на диване. Когда Дженни уже собиралась спать, он проснулся, почистил зубы, разделся и лег в постель рядом с ней. Взглянув на жену счастливыми, хотя и затуманенными сном глазами, Билл улыбнулся и бережно прижал к себе ее длинное, стройное тело. Ему очень хотелось дождаться, когда ребенок у нее во чреве подрастет и можно будет почувствовать, как он шевелится. Билл с трудом представлял себе, что через каких-то семь месяцев их будет уже не двое, а трое: он, Дженни и маленький человечек, который станет их продолжением. Сама Дженни тоже еще не вполне осознала всю важность того, что произошло и что должно было произойти, – она просто думала о том, что, когда их ребенок появится на свет, они с Биллом будут еще счастливее, чем раньше. Кстати, внезапно подумалось ей, им, наверное, понадобится другая квартира, побольше. Правда, и сейчас у них было две спальни, но в одной из них Дженни устроила свой рабочий кабинет. Он был ей необходим, чтобы работать дома с Азайей, с Нельсоном или с клиентами, и отказаться от него она не могла, а значит… Впрочем, новая квартира не проблема, подумала Дженни. Это просто мелочь по сравнению с переменами, которые произойдут в их жизни. И она ничуть не боялась этих перемен, а ждала их с нетерпением, не сомневаясь, что и Билл думает так же.

Еще она жалела, что не сообщила новости матери. За весь день у нее не нашлось ни одной свободной минутки, чтобы позвонить в Филадельфию, но ничего – она сделает это завтра. Что касается клиентов, то им Дженни не собиралась ничего говорить до самого последнего момента, точнее – до того дня, когда ее положение будет уже невозможно скрывать. Ей не хотелось, чтобы они занервничали раньше времени, боясь лишиться ее консультаций. Дженни считала, что ее личные дела не должны наносить ущерб работе, и наоборот. В том, что ей это по плечу, она не сомневалась. Билл, которому она рассказала о своем решении, по большому счету, с ней соглашался. Он хорошо изучил жену и знал, что Дженни своего добьется. Сама жизнь научила ее справляться с трудностями, и она делала это изящно, почти играючи, неизменно добиваясь отличных результатов. Глядя на нее, Билл чувствовал растущую уверенность в том, что у них все будет хорошо.

Да что там хорошо – просто прекрасно!..

В конце августа Дженни все же удалось выкроить несколько дней, и они решили отправиться на отдых на побережье Мэна. Там они остановились в крошечном частном пансионе и целыми днями гуляли в окрестных лесах, купались, загорали и катались на яхте, которую Билл взял напрокат. Он с детства умел ходить под парусом и очень любил это занятие – в отличие от Дженни, которая росла с матерью и бабкой и никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Она, однако, с восторгом отнеслась к предложению Билла немного покататься вдоль берега и не разочаровалась. Он, правда, заставил ее надеть спасательный жилет, поскольку Дженни плавала не слишком хорошо, зато она не страдала морской болезнью и поэтому получала от этих прогулок максимум удовольствия.

В один из дней они отплыли на яхте довольно далеко от пансиона и, высадившись на берег в каком-то рыбацком поселке, несколько часов бродили по окрестностям, беседуя о будущем ребенке и осматривая местные достопримечательности: дома причудливой архитектуры и старинные кладбища с трогательными надписями на каменных надгробьях. Больше всего их поразили две могилы, в одной из которых упокоились молодая мать и ее новорожденный младенец, а в другой – безутешный вдовец, скончавшийся через считаные недели после супруги. За высеченными на камне именами и датами угадывалась такая трагическая история, что Дженни почувствовала, как у нее встал в горле комок, да и Билл тоже едва удерживался от слез.

– Я всегда верил, что если двое любят по-настоящему, то после смерти они непременно снова встретятся в другой жизни, – негромко сказал он. Его слова тронули Дженни до глубины души, и она кивнула в знак согласия, решив, что он имеет в виду загробную жизнь. «Как эти молодые супруги, – подумала Дженни. – Они наверняка воссоединились после смерти. И их ребенок тоже…» По выбитым на камне датам она определила, что это была девочка, которая скончалась через три дня после рождения, лишь ненамного пережив собственную мать, умершую, по всей видимости, от осложнений во время родов. Вскоре после этого скончался и отец ребенка. Молодым влюбленным было всего по восемнадцать лет, и их жизнь показалась Дженни слишком короткой. Правда, два века назад, когда жили эти юноша и девушка, столь ранняя смерть была, вероятно, куда более распространенным явлением, чем сейчас, однако, на взгляд Дженни, это не делало ее менее трагичной. Вот почему она сразу согласилась с Биллом, когда он предположил, что молодые родители и их дитя снова встретились на небесах. Ей это казалось справедливым и полностью совпадало с ее системой жизненных ценностей и взглядов.

– Да, я тоже считаю, что они встретились в раю, – сказала она негромко и взяла Билла за руку. – Иначе жизнь была бы слишком жестокой, правда?

Она уже не могла не думать о юных любовниках и об их грустной истории, которую поведали выбитые на могильных камнях даты. Но Билл, оказывается, имел в виду нечто иное.

– Конечно, ты права, – сказал он. – Но мне кажется, что, если мужчина и женщина действительно любят друг друга, они непременно получают еще один шанс здесь, на земле. Потому что перед истинной любовью бессильна даже смерть, – твердо добавил Билл, и Дженни удивленно повернулась к нему. Ничего подобного он еще никогда ей не говорил, к тому же ей казалось, что подобные убеждения противоречат канонам пресвитерианской церкви.

– Ты имеешь в виду, что умершие влюбленные иногда возвращаются, чтобы снова встретиться в нашем мире? – уточнила она, недоверчиво качая головой, и Билл кивнул.

– Не знаю, откуда я это взял, но мне всегда казалось, что иначе просто не может быть, – сказал он. – Истинная любовь бессмертна. И если с нами что-нибудь случится, я не сомневаюсь, что наши души снова отыщут друг друга. Не может быть, чтобы со смертью тела наша любовь просто исчезла, растаяла. Мы с тобой с самого начала были созданы друг для друга, а значит, мы будем вместе и в этой, и в другой жизни. Я понял это еще тогда, когда увидел тебя в первый раз. То, что соединило нас, слишком сильно, чтобы умереть вместе с нами – Бог не допустит этого, потому что Он Сам – любовь. А раз так, то можно не сомневаться: мы снова отыщем и полюбим друг друга, пусть даже мы не будем знать, что когда-то уже жили. Наша история будет длиться и длиться и не закончится, пока этот мир вертится.

Его слова, а главное – убежденность, с которой он их произнес, даже немного напугали Дженни. Она никогда не верила в реинкарнацию, в переселение душ и прочую мистику. Дженни верила в сегодняшнюю жизнь, в сегодняшнее счастье и не сомневалась, что после смерти их души вновь соединятся уже в раю. Вернуться на землю, воскреснуть в чужом теле, снова полюбить друг друга, даже не зная прошлого, – все это казалось ей почти бредом. Билл, однако, выглядел совершенно уверенным в своих словах, поэтому, когда они шагали прочь от могил, Дженни спросила себя: встретились ли эти двое и их ребенок? когда? где? как это произошло? Она не знала ответа на эти вопросы; по-видимому, не знал их и Билл, так что (хотя, строго говоря, это было не совсем логично) его теория показалась Дженни не слишком правдоподобной.

– Ладно, – проговорила она задумчиво, – может быть, ты и прав, но… Давай лучше постараемся жить подольше, чтобы нам не пришлось искать друг друга неизвестно когда, неизвестно где… В конце концов, в следующий раз я могу тебя и не узнать, – поддразнила его Дженни. – С моей точки зрения, «сейчас» всегда лучше, чем «потом».

– Я тоже так считаю, – спокойно ответил Билл, когда они вышли со старого кладбища и он аккуратно прикрыл за собой проржавевшие ворота. В Новой Англии [15]было много таких погостов, живописных и печальных, полных старых могил и трагических историй. – Ты меня просто не совсем поняла. Я имел в виду, что, если уж нам суждено быть вместе, это не на время – не на те несколько десятков лет, что мы живем на земле. Это навсегда, понимаешь?

– Кажется, понимаю, – серьезно ответила Дженни. Ей очень хотелось, чтобы сказанное им было правдой, но она все еще сомневалась. Билл, напротив, был совершенно уверен в своих словах, и его уверенность помимо ее воли передавалась ей.

– Я вовсе не думаю, что это не так, – добавила Дженни. – Просто я очень благодарна судьбе за то, что мы вместе сейчас, – подчеркнула она последнее слово. – Ведь если подумать, это очень, очень много. Куда больше, чем мы заслуживаем.

Ей действительно хватало того, что у нее было, и она не стремилась к чему-то еще. Прожить жизнь с Биллом, всегда быть с ним рядом и никогда не расставаться – вот и все, чего она хотела. А теперь, когда у них будет ребенок, ее жизнь и вовсе стала полнее, чем когда-либо.

На шоссе Билл и Дженни остановили такси и отправились в ближайший поселок, чтобы перекусить. Разговаривали они мало – после того, что сказал ей Билл, Дженни была задумчива и молчалива. Она не знала, прав он или нет, но, по крайней мере, поразмыслить над его теорией стоило.

– Однажды я рассказал о своих взглядах моему брату, – с улыбкой сказал Билл, когда они уже сидели за столом. – Он решил, что я сошел с ума. Впрочем, мои родные и без того считают, что я спятил. Они хотели бы видеть меня совершенно другим, но я, наверное, никогда не соответствовал стандартам, которые люди, подобные моим родственникам, предъявляют к окружающим. Неудивительно, что они так разочарованы.

Билл говорил правду. Из всех близких ему людей только Дженни принимала его таким, каким он был на самом деле, не пытаясь переделывать или перевоспитывать в соответствии со своими представлениями о том, каким должен быть идеальный муж и респектабельный член общества. Именно поэтому он был так счастлив с нею. Дженни и ребенок, который у них родится, – это была его новая семья, и ничего больше Билл не желал.

И точно так же считала Дженни. Именно о таком муже, как Билл, она всегда мечтала. Он никогда ее не подводил, и она знала – Билл не предаст ее, что бы ни случилось. Особенно ей нравилось, когда он говорил, что будет любить ее до конца времен. Кому-то эти слова могли бы показаться просто красивой фразой, но сама Дженни так не думала. А как можно желать или требовать большего, если кто-то действительно будет любить тебя вечно?

На следующий день после прогулки на яхте Билл и Дженни взяли со стоянки свою машину и отправились в обратный путь. Время у них еще оставалось, поэтому они ехали самой длинной дорогой через – Мэн и Вермонт – и даже побывали в Нью-Гемпшире в гостях у старого приятеля Билла, товарища по колледжу. Узнав о том, что Билл теперь священник, его однокашник пришел в восторг и сказал, что обращение к вере – это, наверное, единственный правильный шаг, который только может совершить человек в нынешнем безумном, разваливающемся мире. Сам приятель Билла был глубоко верующим человеком, к тому же он жил вместе со своей женой и тремя детьми, и они все прекрасно провели время вместе.

В Нью-Йорк Билл и Дженни вернулись отдохнувшими и свежими, но полученного за время отпуска заряда бодрости хватило ненадолго. До начала осенней Недели моды оставался месяц, и для Дженни наступила самая горячая пора. Очень скоро она снова начала работать по восемнадцать часов в сутки, а о своем обещании быть осторожной и беречь себя вспоминала лишь изредка, когда поздним вечером едва доползала до постели. Клиенты, каждый из которых подготовил для показа новую коллекцию, буквально разрывали ее на части, к тому же сказывались неизбежный хаос и неразбериха. Менялись места проведения запланированных мероприятий, пропадали на почте заказанные образцы тканей, пошивочные портили раскроенный по дизайнерским лекалам дорогой материал, примерки срывались, манекенщицы болели, являлись на репетиции пьяными или опаздывали на самолеты, которые должны были доставить их в Нью-Йорк из других городов и стран, серийные образцы оказывались совершенно не похожи на замысел модельера… и все эти проблемы решала Дженни. Она прилагала героические усилия, чтобы угодить каждому из своих клиентов, которые с каждым днем становились истеричнее, и в большинстве случаев ей это удавалось, однако ей приходилось дорого за это платить. К тому моменту, когда началась Неделя моды с ее следующими один за другим показами, всеобщей нервотрепкой и пристальным вниманием прессы, Дженни, несмотря на беременность, потеряла семь фунтов и выглядела изможденной, как узница нацистского концлагеря. Она несколько раз обещала и себе, и Биллу, что, как только главное событие в мире моды будет позади, она сразу возьмет целую неделю отдыха и начнет хорошо питаться, но до этого было еще очень далеко. Пока же ей приходилось носиться по городу, чтобы успеть на все показы, переживать вместе с клиентами, успокаивать нервных манекенщиц и так далее и так далее. И конца этому не было видно.

Трое ее самых важных клиентов показывали свои коллекции в самом начале Недели моды. Двое из них произвели настоящий фурор и удостоились восторженных статей в прессе. Третий клиент, с которым Дженни работала впервые, в самую последнюю минуту внес в свои модели слишком много изменений, и газеты назвали его работу эклектичной, слабой и сырой, с чем Дженни была полностью согласна. Она с самого начала предвидела подобный исход, но ей так и не удалось уговорить клиента придерживаться первоначального замысла, который был достаточно целостным и отличался ярко выраженной приверженностью к южноазиатским мотивам.

Кроме мэтров, свои коллекции демонстрировали и молодые, одаренные модельеры. Не все они были ее клиентами, но их работы Дженни в основном нравились. Ее всегда привлекали творческий поиск, дерзость и новаторство молодых, однако работать она предпочитала с состоявшимися мастерами, соглашаясь на сотрудничество только с теми из новичков, кто мог позволить себе потратить значительные суммы, чтобы поскорее заявить о себе. Впрочем, как она знала из опыта, решающее значение все-таки имели не деньги, а талант: несколько молодых модельеров, в которых Дженни когда-то заприметила значительный потенциал, сумели пробиться на вершину с помощью одних лишь способностей и сейчас уже считались достаточно известными кутюрье. Вслед за ними в индустрию моды устремлялись другие, пока безвестные художники, последователи и подражатели, что порождало здоровую конкуренцию и способствовало не только быстрому прогрессу в отрасли, но и делало куда более разнообразной общую палитру, что Дженни тоже считала положительным фактором.

Все вместе, однако, означало, что и ей нельзя застаиваться – нужно успевать поворачиваться, чтобы не оказаться за бортом, и Дженни старалась изо всех сил. Поворачиваться приходилось и чисто физически: чтобы попасть на показы всех своих клиентов, Дженни летала по всему Нью-Йорку как метеор и совершенно загнала Азайю и Нельсона. Показ следовал за показом, времени катастрофически не хватало, но пока все шло без сучка, без задоринки, и даже Билл, который несмотря на занятость, сумел побывать почти на всех шоу, откровенно восхищался ее работой и организаторскими способностями. За пять лет брака с Дженни он научился разбираться в современной моде как настоящий профессионал, и поэтому его похвала была ей особенно приятна.

К концу Недели моды Дженни была уже на третьем месяце беременности, но никто из коллег ни о чем не подозревал, а она не спешила объявить о своем положении. Даже Азайе Дженни ничего не сказала. Правда, и на беременную она походила мало – Дженни исхудала почти до прозрачности, кожа побледнела, щеки ввалились. Никаких неприятных симптомов, часто появляющихся в первые месяцы беременности, она тоже не испытывала, если не считать легких головокружений и упадка сил, вполне, впрочем, объяснимых тем, что в последние месяцы она работала особенно много и почти не отдыхала. Мать, с которой Дженни поделилась своей радостью, тоже уговаривала ее поберечь себя и не переутомляться, и она обещала – как только закончатся показы.

И Дженни намеревалась выполнить свое обещание, но не успела.

Вечером последнего дня – после официального завершения Недели моды – Дженни собиралась поехать прямо домой, но сначала ей все же пришлось побывать на двух вечеринках. Одна из них состоялась на Пятой авеню, в роскошной квартире знаменитого модельера; другая – в художественной мастерской на верхнем этаже дома в Ист-Виллидж, где работала молодая шведская дизайнерша, коллекция которой произвела настоящий фурор и удостоилась самых восторженных отзывов в профессиональной прессе. Своим успехом шведка была на две трети обязана Дженни, поэтому та просто не могла отказаться от приглашения. Когда же она попала наконец домой, то буквально вползла в прихожую. Билл уже спал – он не смог пойти с ней на вечеринки, хотя его и приглашали: теперь он каждый день служил в мужской тюрьме ранние обедни, которые начинались в шесть утра. Это было нелегко, и он совершенно вымотался, хотя и старался успеть повсюду. К сожалению, ему недоставало сил и энергии, в сравнении с Дженни; даже сейчас, во время беременности, она была куда работоспособнее своего мужа.

Немного отдышавшись, Дженни разделась и легла в постель рядом с Биллом, думая о новых успехах, которых ей удалось добиться. Завершившаяся Неделя моды снова подтвердила: Дженни Арден по-прежнему остается лучшим специалистом в своей области. И ей казалось, что для девчонки из нищей шахтерской семьи это неплохой результат. Но главным для нее были все же не известность и не деньги, которые клиенты платили за консультации. Главным для Дженни было то, что она занималась любимым делом, о котором мечтала с тех самых пор, когда впервые приехала с матерью в Филадельфию. Что касается успеха, то это был, так сказать, дополнительный приз, который она получила за свое упорство, трудолюбие и талант.

Засыпала Дженни с мыслями о двух своих показах, которые завершали Неделю моды и о которых должны были написать в прессе уже завтра. Она не сомневалась, что отзывы будут благоприятные, но ей хотелось убедиться в этом собственными глазами… Завтра… Это будет завтра, а сейчас – спать!..

Билл не слышал, как Дженни открывала дверь, он даже не пошевелился, когда она легла рядом и по обыкновению обняла его за плечи. Но когда около четырех утра Дженни вдруг громко застонала, он сразу проснулся и открыл глаза. Сначала Билл решил, что ей снится кошмар, и, ласково погладив ее по спине, собирался заснуть снова, но тут Дженни издала еще один громкий, мучительный стон. Это был протяжный, исполненный боли и страдания звук, в котором Билл с ужасом разобрал свое имя. Казалось, Дженни задыхается, и он легонько потряс ее за плечо, чтобы выяснить, в чем дело.

– Билл… Бо-ольно!.. Помоги! Я не могу пошевелиться!

Она снова застонала – протяжно, жутко, – и Билл мигом проснулся. Приподнявшись на локте, он включил свет. Дженни лежала, свернувшись калачиком, спиной к нему, и прижимала руки к животу. Казалось, все ее мышцы свело судорогой, и он постарался аккуратно развернуть ее лицом к себе, однако стоило ему дотронуться до нее, как Дженни громко закричала от боли:

– Билл! О, Билл!!

– Что с тобой, Дженни, дорогая? Скажи хоть что-нибудь! Что у тебя болит?!

Ему наконец удалось перевернуть Дженни на спину, и он увидел, что ее лицо сделалось белее наволочки, а губы казались серыми, как зола. Машинально он откинул одеяло и отшатнулся. Вся простыня была залита кровью. Дженни, продолжавшая прижимать живот руками, тоже была в крови и выглядела как жертва безумного убийцы с топором. На мгновение Биллу показалось, что она умирает, уже умерла, но он справился с подкатившей к горлу паникой и, как мог, взял себя в руки.

– Не бойся, милая, все будет в порядке. Я позабочусь о тебе, – пробормотал он, стараясь ее подбодрить, хотя сам еще не понимал, что именно с ней происходит. Дженни было так больно, что она едва могла говорить внятно, а когда Билл инстинктивно прижал ее к себе, то почувствовал, как все ее тело сотрясают короткие, частые судороги. Это было так непонятно и страшно, что Билл, оставив Дженни в кровати, бросился к телефону. Набрав 911, он вызвал «Скорую». Уверенный голос оператора помог ему немного прийти в себя, и он сказал, что его жена на третьем месяце беременности и что у нее – сильное кровотечение. Бросив короткий взгляд в сторону кровати и увидев кровавые пятна не только на простыне, но и на полу, Билл понял, что ребенка уже не спасти. Речь теперь шла о жизни Дженни. «Ради бога, скорее, иначе она умрет!» – хотелось крикнуть ему в трубку, но он побоялся напугать Дженни еще больше. Впрочем, сейчас она вряд ли его слышала. Ее взгляд на глазах тускнел, веки опускались, как у смертельно уставшего человека, и Билл принялся трясти ее, умоляя не спать, умоляя поговорить с ним, пока они будут ждать «Скорую».

И Дженни услышала его. Она боролась изо всех сил, но вскоре уже не могла держать глаза открытыми. Ее голос превратился в чуть слышный шепот, лицо побледнело еще больше. Кровотечение не останавливалось; теперь и Билл сам был весь в крови, как мясник. Торопливо бросившись в ванную, он схватил несколько полотенец и, наскоро вытерев ими руки и ноги, оделся и вернулся к кровати, чтобы не дать Дженни соскользнуть в опасное забытье. «Скорая помощь» приехала через восемь минут, и санитары сразу приступили к делу. Они поместили Дженни в специальный пневматический костюм-кокон, чтобы остановить или ослабить кровотечение, потом переложили ее на носилки, установили капельницы и вынесли за дверь. Билл бежал следом и запрыгнул в «Скорую» прежде, чем санитары успели ему помешать. Дженни была без сознания, и водитель, трогаясь с места, включил сирену. Сверкая проблесковыми огнями и опасно кренясь на поворотах, «Скорая» неслась сквозь ночной город к больнице «Леннокс-хилл». Там Дженни сразу отвезли в предоперационную и после проверки на перекрестную совместимость сделали переливание крови. Потом ее отправили в операционную, а Билл остался в приемном покое. Какой-то врач сунул ему под нос планшетку с бланком согласия на оперативное вмешательство, которое он машинально подписал.

– С ней все будет в порядке? – запинаясь, пробормотал Билл, возвращая врачу документы, но тот только покачал головой.

Он так долго не отвечал, что у Билла похолодело груди.

– Она ведь не умрет, нет? – со страхом спросил он.

– Положение очень серьезное, – честно сказал врач. – Ваша жена потеряла много крови. Еще пять минут, и было бы поздно. Мы сделаем все, что в наших силах, но… – Он поднял голову и серьезно посмотрел на Билла. – Но ребенка она потеряла, – добавил врач, и Билл кивнул. Это он уже понял, но решил, что оплакивать своего нерожденного сына или дочь он будет позже. Сейчас главным было спасти Дженни.

– Пожалуйста, помогите ей! – крикнул он, когда врач уже шел к дверям операционной, где его ждали коллеги. Потом дежурная сиделка отвела Билла в комнату ожидания, и он опустился на диван, молясь, чтобы Бог сохранил Дженни жизнь.

Он просидел в одиночестве почти три часа. Потом в комнату вошел молодой мужчина, жена которого рожала в отделении больницы. Роды были трудные, и он жаловался, что ему не разрешают находиться с ней в палате. Мужчина явно пытался вызвать Билла на разговор, но ему было не до болтовни. К счастью, минут через десять появилась сиделка, которая отвела Билла в отдельную комнату, где он мог без помех дождаться известий о Дженни, и предложила ему кофе или чай, но он отказался, и она ушла. Билл снова остался один – сидя в кресле, он горячо молился Богу, потом встал на колени.

– Только бы она осталась жива! – шептал Билл. – Господи, сделай так, чтобы она жила, и я больше никогда ничего у Тебя не попрошу!

Прошло еще полчаса, и в комнату, где оставался Билл, вошли двое врачей в хирургических костюмах и шапочках. Их лица, наполовину скрытые хирургическими масками, были сосредоточенными и мрачными, и Билл в страхе поднялся им навстречу.

– Она… Что с ней? – проговорил он срывающимся голосом.

– Ваша жена жива, – ответил один из врачей. – У нее был редкий случай внематочной беременности. Эмбрион развивался не в матке, а в одной из фаллопиевых труб, что всегда представляет опасность для жизни матери и приводит к выкидышу. По-видимому, в вашем случае рост плода происходил достаточно медленно, в противном случае миссис Суит ощущала бы приступы боли и колики, которые послужили бы сигналом о том, что беременность протекает неблагополучно. Сейчас ваша жена в сознании; мы спросили, замечала ли она что-то подобное, но она ответила – нет.

В таких случаях, – добавил врач, – фаллопиева труба рано или поздно рвется под давлением растущего плода, что сопровождается массивным кровотечением. Это и произошло с вашей женой. Плод в таких случаях изначально бывает нежизнеспособен, поэтому, если внематочная беременность диагностирована достаточно рано, его все равно приходится удалять. Подобные вещи встречаются не так уж редко – это обычная аномалия развития, и, если ваша жена вела активный образ жизни или много работала, она могла не обратить внимания на тревожные симптомы. К сожалению, когда происходит разрыв фаллопия, многие женщины умирают от потери крови. Вашей жене повезло, что вы оказались рядом и своевременно вызвали «Скорую помощь». Поврежденную трубу и яичник с правой стороны нам пришлось удалить, но это не должно сказаться на репродуктивной способности миссис Суит: после того как она оправится, она сможет снова забеременеть и родить нормального ребенка. Правда, в случае наступления повторной беременности я рекомендую постоянное наблюдение у гинеколога, чтобы нынешняя ситуация не повторилась, но мне кажется, что это маловероятно. В конце концов, молния не бьет дважды в одно и то же дерево, так что впредь можете не волноваться. Миссис Суит просто не повезло, что она потеряла своего первого ребенка. Примите мои соболезнования.

Билл слушал и только тупо кивал. Главное, Дженни жива! Ситуация, в которой она оказалась, была достаточно опасной, но она выжила, к тому же врачам удалось сохранить ее репродуктивные органы, так что Дженни не осталась бесплодной. И слава богу!

– Как она? – проговорил Билл. Это был единственный вопрос, который пришел ему на ум. Сейчас он мог думать только о том, что Дженни едва не умерла из-за того, что ее долгожданная беременность оказалась неправильной, патологической.

– Как я уже говорил, ваша жена в сознании, приходит в себя после наркоза. Кроме того, она ослабла после сильной кровопотери. В ходе операции мы сделали два переливания, но, полагаю, миссис Суит еще долго будет страдать быстрой утомляемостью, головокружениями и дрожью в конечностях. Ей потребуется, я думаю, несколько месяцев, чтобы преодолеть последствия операции, после чего вы снова можете попробовать завести ребенка. Повторюсь: я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы миссис Суит снова забеременела и выносила нормального ребенка, хотя у нее остается только один яичник. Как показывает практика, при удалении одного из парных органов оставшийся начинает функционировать гораздо эффективнее… То, что случилось с вашей женой, я считаю просто несчастным случаем, капризом природы. Предусмотреть или как-то диагностировать подобную патологию довольно трудно, особенно если пациент не жалуется на боли в области живота. Но даже если бы врач своевременно обнаружил несвоеместную беременность, ему оставалось бы только удалить плод, чтобы предотвратить разрыв фаллопия, – повторил врач специально для Билла. – Постарайтесь объяснить это вашей жене – насколько я понял, она очень огорчена потерей ребенка. Скажите ей, что в следующий раз все будет хорошо, нужно только немножечко поберечься.

Действительно, Дженни даже заплакала, когда узнала, что именно с ней произошло. Она очень хотела видеть Билла, однако в послеоперационную палату, где Дженни находилась под наблюдением врачей, ему входить было нельзя. Хирурги все еще боялись повторного кровотечения, которого она наверняка не перенесла бы, поэтому предпочитали не спешить с переводом Дженни в обычную палату. Так врачи и объяснили Биллу, и он только кивнул. Известие о том, что в будущем Дженни сможет иметь ребенка, лишь слегка его ободрило. Сейчас он слишком волновался за ее жизнь, чтобы заглядывать так далеко вперед. Впрочем, по своему нерожденному сыну (один из врачей сказал ему, что это был мальчик) Билл горевал глубоко и искренне. Для него это был не зародыш, не плод, а реальный человек, которого они с Дженни будут еще долго оплакивать.

Дожидаясь, пока Дженни переведут в общую палату, Билл совершенно извел сестер и сиделок вопросами о ее самочувствии. Время от времени он принимался упрашивать то одну, то другую пропустить его к ней, а когда те отказывались, ссылаясь на больничные правила, предъявлял свое удостоверение больничного капеллана. Это, однако, ему ничем не помогло, и не потому, что Билл был капелланом в другой больнице. Одна пожилая сиделка так и сказала, что инфекция, мол, не разбирает, кто капеллан, а кто водопроводчик, и что в послеоперационную он сможет попасть только в одном случае: когда его позовут прочесть отходные молитвы над умирающим, чего, к счастью, от него пока не требуется.

Только после полудня Дженни наконец перевезли в отдельную палату в родильном отделении, занимавшем целый этаж, а Биллу позволили увидеться с ней. К этому времени он успел позвонить в Филадельфию и рассказать Элен, что случилось. Связался Билл и с Азайей, которую нужно было предупредить, что в ближайшие дни Дженни не сможет приходить в офис. Кроме того, он известил капелланскую службу о том, что его жена попала в больницу и на протяжении некоторого времени он не сможет посещать своих прихожан в больницах и тюрьмах.

Узнав о произошедшем с дочерью несчастье, Элен очень испугалась. Когда она была моложе, две ее подруги умерли от сильного кровотечения, вызванного именно внематочной беременностью. Правда, это было еще в Питстоуне, где медицинское обслуживание оставляло желать лучшего: несчастные женщины истекли кровью еще до того, как врачи сумели добраться до поселка и понять, в чем дело. Вот почему Элен была крайне признательна зятю за то, что он оказался рядом и сумел вовремя вызвать «Скорую». Да и сам Билл тоже вздрагивал при мысли о том, чем все могло закончиться, если бы он не услышал стоны жены и не проснулся. Будь его сон хоть чуточку крепче – и Дженни могла бы умереть буквально рядом с ним, а этого Билл никогда бы себе не простил.

Едва увидев жену на больничной койке, Билл сразу бросился к ней, чтобы поцеловать, и Дженни разрыдалась от облегчения и пережитого страха. Она хорошо понимала, что побывала на краю могилы, к тому же ей было жаль погибшего ребенка, которого ей не удалось ни обнять, ни даже увидеть.

– Не плачь, дорогая, я все понимаю… – уговаривал Билл, сидя на стульчике рядом с койкой и сжимая ее руку в своей. – Все будет хорошо, ты поправишься, и у нас будут другие дети… Главное, ты жива. Я очень боюсь тебя потерять, понимаешь? Поправляйся скорее, милая, и мы снова будем вместе. Вот увидишь, как мы тогда заживем: ты, я и наши будущие дети!

– Но мне нужен этот ребенок! Почему, почему мы не смогли его сберечь? Это я виновата, – всхлипнула Дженни. – Мне сказали, что это был мальчик.

– Я знаю и обещаю… нет, я клянусь тебе, что у нас будут еще дети: братья и сестры этого мальчика, и он будет смотреть на нас с небес и радоваться. Ну, ты мне веришь?

Дженни кивнула и сильнее сжала его пальцы, а Билл обнял ее за плечи и погладил по волосам. Она все еще плакала, но совсем тихо; крупные слезы текли по ее лицу, и Билл тоже заплакал. Сегодня он лишился сына и едва не потерял жену, и ему было очень тяжело на душе, хотя он и старался не поддаваться отчаянию.

– Знаешь, – проговорила наконец Дженни, – я все вспоминаю то кладбище в Мэне, где мы с тобой были, вспоминаю ту несчастную семью… Я не хочу, чтобы мы умирали… Разве Бог не может сделать так, чтобы мы жили вечно? Или, по крайней мере, чтобы мы умерли в один день, потому что я тоже очень не хочу с тобой расставаться. Никогда!

Билл невольно улыбнулся ее горячим словам.

– Нет, миссис Суит, от меня вам так просто не избавиться, – сказал он. – Потому что у меня насчет вас самые серьезные планы. Я намерен прожить с вами до глубокой старости и завести целую кучу детей, а потом и внуков. Обещаю вам, что не передумаю, а значит, вам придется терпеть меня еще довольно долгое время.

Дженни нашла в себе силы улыбнуться шутке, но ее глаза почти сразу стали закрываться. Она все еще была очень слаба после обильной кровопотери и операции. Наркоз, который ей дали, давно перестал действовать, и она почувствовала острую боль в правом боку, где находились удаленные органы. Обезболивающие таблетки, которые принесла ей сиделка, действовали не слишком эффективно и только навевали сон. Пульс у Дженни по-прежнему был слишком слабым, давление – низким, и врач предупредил, что вечером ей сделают еще одно переливание крови. После него она сразу заснула и проснулась только утром, и Билл, который всю ночь просидел на стуле рядом с ее кроватью, тут же заметил, что Дженни чувствует себя лучше. Ее кожа стала не такой бледной, щеки немного порозовели, и только печаль в глазах никуда не исчезла. Сразу после утреннего осмотра Дженни сказала Биллу, что не испытывала ни болей, ни колик, которые могли бы указывать на развитие ребенка не внутри матки, а в фаллопиевой трубе. Ни она сама, ни ее лечащий врач не замечали никаких тревожных признаков и считали, что все идет нормально. Как раз на днях, вспомнила Дженни, она должна была пойти к нему на плановый осмотр, но теперь, конечно, в этом не было никакого смысла.

Немного погодя в больницу приехал и сам лечащий врач Дженни. Он был очень огорчен тем, что случилось с его пациенткой, и постарался заверить обоих, что – как и обещали больничные хирурги – Дженни вполне сможет зачать и нормально выносить следующего ребенка, даже имея один яичник. Билл, однако, был настроен менее оптимистично. Чтобы забеременеть в первый раз, Дженни понадобилось больше двух лет, и он боялся, что теперь на это потребуется еще больше времени – особенно если учесть поистине сумасшедший рабочий ритм, в котором она жила практически постоянно. Да, заметил врач, если миссис Суит хочет в ближайшее время иметь здоровых детей, ей необходимо снизить рабочие нагрузки.