До конца времен Стил Даниэла

Глава 8

На следующий день Дженни действительно ухитрилась еще до трех часов обзвонить всех прихожан, чьи имена были в церковных списках, и рассказать об общем ланче, который она решила организовать после воскресной службы, добавив, что они с Биллом с нетерпением ждут возможности с ними познакомиться. Многих этот звонок удивил – до Дженни еще никто в Мьюзе не делал ничего подобного, в особенности на третий день после приезда. Билл, однако, отлично знал, что его жена терпеть не может откладывать дело в долгий ящик, и не сомневался, что очень скоро она найдет себе не одно, а целую кучу занятий и станет работать не меньше, чем в Нью-Йорке. И все для того, чтобы помочь ему.

Как Дженни и предсказывала, лишь немногие отказались от участия в общем ланче, большинство же сочли это прекрасной идеей. Ей удалось даже составить примерный перечень блюд, которые обещали принести гости, и прикинуть, что надо докупить к столу за счет церковных средств. Правда, в церковной кассе скопилась пока не слишком большая сумма, и она без раздумий добавила к ней собственные деньги. Рассказывая Биллу о результатах своих усилий, Дженни поделилась с ним желанием сделать подобные совместные обеды или ужины регулярными.

Несколько женщин из тех, с кем она разговаривала по телефону, спрашивали, есть ли у Дженни дети, и были несколько разочарованы, когда узнали, что у нее пока никого нет. Это, однако, навело Дженни на мысль устроить при церкви какие-то кружки или курсы для малышей и подростков, чтобы, с одной стороны, немного разгрузить многодетных матерей, а с другой – уберечь мальчишек и девчонок от неприятностей, в которые они могут попасть, если будут предоставлены сами себе. И это была не первая и не последняя блестящая идея, ее посетившая. Будучи натурой творческой, Дженни просто не могла удовлетвориться синицей в руках – ей непременно нужен был журавль или, лучше, сразу несколько.

Когда, продвигаясь по списку прихожан, Дженни набрала номер Гретхен Маркус, та была очень рада ее слышать. Услышав о совместном ланче, она сразу заявила, что это отличная мысль, и пообещала помочь с подготовкой. Больше всего Дженни заботила послепраздничная уборка, но Гретхен разом сняла проблему, сказав, что, поскольку они с Эдди лучше знают, кто из местных на что способен, им будет проще самим сформировать команду добровольцев, которые вымоют посуду и полы и расставят все по местам. Она даже добавила, что двое членов команды уборщиков уже есть – ее сыновья двенадцати и четырнадцати лет.

– Какой смысл заводить пятерых детей, если не можешь заставить их работать? – заявила она и еще раз повторила, что Дженни отлично придумала насчет совместного ланча и что большинство прихожан поддержат ее идею. Гретхен действительно очень понравилось, что Дженни включилась в жизнь общины, как говорится, с хода, без раскачки. Их предыдущий священник, скончавшийся полтора года назад, был вдовцом семидесяти с лишним лет, и сил ему хватало только на воскресные службы и короткие проповеди. Вот почему после его смерти совет прихода решил, что общине нужен молодой, энергичный священник, да и женская рука в организации повседневной работы с прихожанами тоже не помешает.

Еще через день, когда слухи о совместном ланче разошлись достаточно широко, Биллу позвонил Клей Робертс. Он сказал, что инициатива Дженни ему очень по душе и что он, конечно, тоже примет участие в совместной трапезе. Рассказывая об этом Дженни, Билл добавил, лукаво улыбнувшись:

– Знаешь, я как-то не решился предложить ему привести на ланч ту замужнюю леди из Шайенна, о которой ты упоминала. Как ты думаешь, он не слишком обиделся?

– Вот досада! – воскликнула Дженни, разочарованно хмуря свои очаровательные брови. – А мне так хотелось на нее поглядеть!

– Думаю, не тебе одной. – Билл крепко обнял жену. – Но мне почему-то кажется, что у тебя и так хватает дел, чтобы ты могла позволить себе отвлекаться на любовную жизнь нашего церковного старосты.

Еще через день фургон «Федерал экспресс» доставил Дженни материалы по группам Анонимных алкоголиков и Семейным группам. Их прислала Азайя, воспользовавшись оставленным Дженни адресом: «Церковь Святых Петра и Павла в пятнадцати милях к северу от города Мьюз, Вайоминг». Откровенно говоря, поначалу этот адрес вызывал у Дженни некоторые сомнения, но теперь она сама убедилась, что все работает как надо. Вместе с методичками и брошюрами она также получила толстую бандероль с образцами тканей, которые ей нужно было просмотреть и выбрать, что порекомендовать клиентам для дальнейшей работы.

Впрочем, куда больше интересовали Дженни материалы по Анонимным алкоголикам. Из них она узнала, как правильно организовать группу, как готовить собрания, как стимулировать общение, и многое другое. Целью АА-групп была борьба с алкоголизмом, Семейные группы создавались для того, чтобы поддержать ближайших родственников и друзей алкоголиков. Создание групп оказалось делом на удивление несложным – для этого необходим был только секретарь, в обязанности которого входило вести собрания, и Дженни решила, что возьмет эту функцию на себя. Регламент мероприятий был полностью определен, и ей оставалось только следовать методическим указаниям. Со временем Дженни могла бы передать проведение собраний одному из излечившихся участников группы, но пока у нее таковых не имелось. Собрания Семейных групп она тоже решила взять на себя. С разрешения Билла объявление о создании обеих групп Дженни поместила в притворе церкви, где его могли увидеть все прихожане. Встречи должны были проходить по вечерам в полуподвальном зале для церковных собраний во вторник и четверг соответственно, так как эти дни казались Дженни наиболее удобными для местных жителей, но она готова была изменить расписание, если выяснится, что время выбрано неудачно. Самой Дженни было все равно, когда заниматься: в отличие от большинства местных женщин, она не была обременена детьми и могла свободно планировать свое время, чтобы помогать Биллу в работе с прихожанами.

Не утерпев, она позвонила Гретхен и рассказала ей о своих начинаниях.

– Отличная работа, Дженни! – воскликнула та. – Нет, ты действительно молодец! Правда, я думаю, что на первое собрание никто не придет, но если ты будешь терпелива и станешь являться в зал каждый вторник и четверг, рано или поздно людям станет любопытно… Так всегда бывает, можешь мне поверить. Я-то знаю – мой отец тоже был алкоголиком, а мы с мамой ходили на собрания Семейных групп. К сожалению, в АА-группу папа так и не попал – он умер от цирроза печени, когда ему было сорок пять, так что… Я, собственно, имела в виду, что мне это дело знакомо и, если ты не против, я могла бы вести вместо тебя некоторые занятия для родственников и друзей. Думаю, один или два раза в неделю мой Эдди согласится посидеть с детьми, если, конечно, ему не нужно будет работать допоздна. Впрочем, я думаю – он не станет возражать. Эд всегда мне помогал, и с детьми, и по дому.

Дженни машинально кивнула. Она уже знала, что у Гретхен дружная и крепкая семья. Правда, самого Эдди Дженни еще ни разу не видела, но, по словам Гретхен, он был человеком порядочным и добрым.

– Большое тебе спасибо! – сказала она искренне. – Если ты действительно сможешь, это будет очень здорово. Просто замечательно! Ведь ты, в конце концов, лучше меня знаешь, кто есть кто. – Дженни была очень благодарна подруге за помощь и поддержку, да и информация, которую она от нее получала, служила замечательным подспорьем в ее знакомстве со здешним обществом, в котором, конечно же, имелись неведомые чужаку подводные течения и камни. – Кстати, давно хотела тебя спросить: что ты знаешь о Дебби Блекмен? Она заходила ко мне в тот же день, когда мы с тобой познакомились, и знаешь – у нее на лице был огромный синяк! Дебби, правда, сказала, что упала с лошади, но… я почему-то сомневаюсь.

– Знаю я эту лошадь! – мрачно заметила Гретхен. – Это ее муж Тони, он – запойный пьяница, и я не удивлюсь, если выяснится, что синяк – его рук дело. Он был довольно хулиганистым подростком, потом пристрастился к бутылке, несколько раз сидел в тюрьме за вождение в нетрезвом состоянии и за пьяные драки в барах. Что касается Дебби, то она намного моложе нас с тобой, поэтому я знаю ее не слишком хорошо, но…

– Мне она показалась довольно приятной, только слишком робкой. Кажется, Дебби сказала, что у нее четверо детей.

– Я время от времени встречаю ее в наших краях, но почти не разговариваю, только здороваюсь. Ей лет двадцать пять – почти совсем девчонка. После школы работала в кафе официанткой, потом выскочила за этого Тони… Вот кому не помешало бы походить на собрания твоей АА-группы! Ну а Дебби не повредят семейные занятия. Мне и моей маме они в свое время очень помогли.

– А как ты думаешь, может быть, стоит создать отдельную группу для женщин, подвергшихся домашнему насилию? – задумчиво поинтересовалась Дженни. – Жены, дочери, сестры – все, кто страдает от рукоприкладства родственников… есть такие в округе? Ты должна знать…

– Есть, как не быть! В основном это, конечно, связано с пьянством здешних мужчин. Если ты сумеешь затащить их в свою АА-группу, они перестанут колошматить жен и проблема решится сама собой. В крайнем случае можно попробовать убедить тех, кого бьют мужья, присоединиться к группе для родственников. Кстати, женщины у нас тоже пьют дай боже!.. Зимой, когда все дороги заметает и из дома не выберешься, других занятий просто не найти. От скуки люди либо хлещут виски, либо трахаются как кролики. Ни театра, ни балета, ни оперы у нас тут нет. Секс, виски и телик – вот для большинства и вся культурная жизнь.

Дженни рассмеялась шутке Гретхен, однако она понимала, что домашнее насилие может стать очень серьезной проблемой, с которой Биллу одному не справиться. Нужно было только выяснить, насколько широко оно успело распространиться.

В пятницу утром к Дженни неожиданно снова зашла Дебби, однако на этот раз она была только с одним ребенком. День выдался сравнительно теплый, поэтому под длинной курткой на ней были только жилет и футболка с короткими рукавами. Когда гостья разделась в прихожей, Дженни сразу заметила свежие синяки у нее на руках. На этот раз тем не менее Дебби ничего не объясняла, а Дженни не стала расспрашивать, сделав вид, будто ничего не заметила. На самом деле она была очень рада, что при всей своей стеснительности и робости Дебби решилась снова ее навестить. Молодая женщина, в свою очередь, была явно очарована новой знакомой, к тому же, сидя на кухне с ребенком на коленях и болтая о всякой ерунде, она выглядела как человек, наконец-то нашедший безопасную гавань, где ему не грозит никакая опасность. Само собой, разговор зашел о детях, и Дженни узнала, что малышу Дебби всего три с половиной месяца и что она больше не хочет иметь детей, так как у нее уже четверо, и ей этого хватает с избытком. О муже гостья не упоминала вовсе, только сказала, что они вместе учились в старшей школе и поженились, когда после выпускного вечера она забеременела. Еще Дженни узнала, что Дебби было даже не двадцать пять, а двадцать четыре и что ее старшему сыну исполнилось шесть.

– А у вас почему нет детей? – спросила Дебби, очевидно озадаченная выражением лица хозяйки. Она, впрочем, произнесла эти слова извиняющимся тоном, словно боялась задеть Дженни. – Вы не хотите, или?..

– Очень хочу, – тихо ответила Дженни. – Но сначала я долго не могла забеременеть, а когда удалось… В общем, беременность оказалась внематочной, и два месяца назад у меня случился выкидыш. Я чуть не умерла, но, к счастью, все обошлось. Врачи сказали, что мне необходимо подождать несколько месяцев. Сначала я должна поправиться, только после этого мы сможем попробовать еще раз…

Они с Биллом действительно надеялись, что спокойная, размеренная жизнь в Вайоминге поможет Дженни быстрее прийти в себя и зачать. Впрочем, о том, что именно ради этого они сюда приехали, она упоминать не стала.

– Мне очень жаль, Дженни. Если бы вы только знали, как я вам сочувствую! – воскликнула Дебби, прижимая к груди младенца, который наконец заснул. Она и сама походила на ребенка, вот только синяк у нее на руке выглядел совсем не по-детски. Сейчас Дженни разглядела, что синяков на самом деле было четыре или пять и что они очень похожи на следы пальцев, однако задать прямой вопрос она не решилась, боясь, что Дебби больше не придет. Ей до боли в сердце хотелось помочь девушке, но сначала нужно было установить с ней доверительные отношения, добиться, чтобы Дебби сама рассказала все о своих проблемах, ничего не утаивая. А в том, что проблемы существуют, Дженни больше не сомневалась. Синяк на лице, который уже почти прошел (к тому же Дебби явно пыталась замаскировать его с помощью косметики) еще мог быть случайностью, но свежие следы на руке свидетельствовали о том, что кто-то – возможно, собственный муж – регулярно избивает девушку, вымещая на ней свое плохое настроение, разочарование в жизни или просто похмелье. Дженни было не совсем понятно, как, с такими отметинами на руках, Дебби пришло в голову надеть футболку с коротким рукавом, но потом она подумала – и эта мысль ужаснула ее: девушка настолько привыкла к побоям, что не обращает на синяки особого внимания.

Они еще немного поболтали, потом Дебби собралась уходить. Прощаясь, Дженни напомнила ей о воскресном общем ланче, и та смущенно потупилась.

– Моему мужу не нравится, когда я хожу в церковь, – тихо сказала она. – Он считает это глупым занятием. Я бываю на службе, только если Тони куда-то уезжает с друзьями, но по воскресеньям он обычно спит допоздна, и я не могу уйти.

– Разве он не помогает тебе с детьми?

Прежде чем ответить, Дебби долго молчала, потом отрицательно покачала головой:

– Нет. Тони… он поздно приходит. Он устроился барменом в одной закусочной в Мьюзе («Подходящая работка для алкоголика!» – подумала Дженни) и возвращается домой только в два или в половине третьего ночи, а потом спит до двух. Тони очень не любит, когда дети его будят, поэтому по утрам я обычно вожу их гулять, но к двенадцати я должна вернуться, чтобы приготовить для него обед. Иногда… – Дебби вздохнула. – Иногда дети просто сводят меня с ума!

Учитывая возраст детей (Дебби упомянула, что им шесть, четыре и два года, плюс только родившийся младенец), в это было довольно легко поверить.

– Тебе что же, совсем никто не помогает? – уточнила Дженни.

– Мама иногда помогает, только у нее не всегда получается. У меня ведь есть сестра, она тоже живет здесь, неподалеку. Кэрол моложе на два года, но у нее у самой трое, так что маме приходится помогать нам по очереди, к тому же она уже немолода, и сил у нее все меньше. Есть у меня и еще одна сестра, старшая, но она живет в Шайенне. – Дебби застенчиво улыбнулась, потом посадила малышку в детское кресло, отнесла его в автомобиль и установила на переднем сиденье. Дженни уже знала, что, пока Тони спит, Дебби пользуется машиной мужа, но когда он уезжает на работу, она остается без средств передвижения и вынуждена сидеть дома или возить детей в коляске. Понятно было, что таким манером никуда особо не доберешься.

Ярко-желтый «Шевроле» Дженни, стоявший тут же, заставил Дебби рассмеяться:

– Где вы достали это чудо?

– В Мьюзе, в одной фирме, которая торгует подержанными автомобилями, – с гордостью ответила Дженни и тоже улыбнулась. – Он мне ужасно нравится. Я знаю, этот пикап выглядит довольно эксцентрично, но я получаю настоящее удовольствие от вождения. Да и цвет у него веселенький, ты не находишь? Кстати, если тебе понадобится за чем-нибудь поехать, позвони мне, я отвезу тебя куда скажешь. Правда, кабина рассчитана лишь на двоих, но… – Она действительно могла посадить в «Шевроле» только саму Дебби и одного ребенка, но и это стало бы для молодой женщины значительной помощью, особенно если ее мать или сестра побудет с остальными. – Все-таки постарайся прийти в воскресенье, – добавила Дженни. – Приводи мужа, детей или свою маму. Каждый участник должен принести какое-нибудь угощение, но я думаю – еды будет больше чем достаточно, так что, если тебе некогда, можно обойтись и без него. Приходи, – повторила она, – тебе надо немного развеяться.

Дженни действительно надеялась, что совместный ланч будет веселым, запоминающимся мероприятием, а Дебби, похоже, очень не хватало именно возможности приятно провести время в хорошей компании. Чем дольше Дженни за ней наблюдала – тем больше примет неуверенности, неухоженности и накопившейся усталости подмечала. Волосы Дебби казались тусклыми и безжизненными, лак на ногтях облупился, глаза были подкрашены неодинаково. Ни одна женщина, если только она не махнула на себя рукой, не допустила бы ничего подобного. Нет, совершенно определенно в жизни Дебби что-то было не так – об этом красноречиво говорило затравленное выражение, то и дело мелькавшее в ее больших, грустных глазах, пусть даже сама она предпочитала молчать. И все же Дженни не решилась пригласить ее на собрание Семейной группы Анонимных алкоголиков, которое, как она начинала подозревать, будет, скорее, встречей женщин – жертв домашнего насилия. Во-первых, Дженни могла ошибиться, хотя интуиция и подсказывала ей, что главное она угадала верно. Во-вторых, ей не хотелось форсировать события. В конце концов, на дверях церкви висит ее объявление, и Дебби обязательно его увидит. А когда прочитает, то, быть может, все-таки решится.

Помахав на прощание рукой, Дебби отъехала, и Дженни в глубокой задумчивости вернулась в дом, но поразмыслить обо всем как следует она не успела – к обеду вернулся Билл.

– Все прихожане только и говорят что о совместном ланче, который организует моя жена, – сообщил он ей с широкой улыбкой. Билл и в самом деле был очень доволен. Благодаря Дженни его авторитет в приходе за считаные дни поднялся на небывалую высоту. Но главное, он очень старался познакомиться со всеми, угробил на это почти месяц, однако своей цели так и не достиг, а тут приехала Дженни – и одним махом решила проблему.

– Похоже, мы с тобой – неплохая команда, – добавил Билл, качая головой. На самом деле он считал, что до жены ему далеко. Со дня ее приезда в Вайоминг не прошло и недели, а она уже устраивала ланчи, организовывала группы помощи алкоголикам и их семьям, планировала открыть какие-то курсы и кружки для детей. Местные жители – или, точнее, жительницы – уже принимали ее за свою, словно она прожила здесь не пару дней, а по меньшей мере несколько месяцев, и все потому, что Дженни интуитивно сумела распознать главные болевые точки местной общины и, не тратя времени даром, предложила эффективное лекарство. Группы для Анонимных алкоголиков и их родственников оказались именно тем, что нужно приходу в первую очередь.

За обедом Дженни рассказала Биллу о Дебби – о том, что та о себе поведала и о чем предпочла умолчать. Билл в целом согласился с выводами и догадками жены, однако еще раз предупредил, что Дженни должна быть очень осторожна и не пытаться форсировать события:

– Пусть Дебби сама сделает первый шаг, не нужно ее принуждать и даже подталкивать. Потому что иначе ее муж решит, будто ты пытаешься добраться до него, а такие типы очень не любят, когда их «воспитывают». Свое недовольство он будет срывать, разумеется, на Дебби. Думаю, он даже может причинить ей вред.

– Уже причинил, – твердо сказала Дженни. Она совершенно перестала верить в падение с лошади, о котором Дебби рассказывала ей в свой первый визит.

– В таком случае он может пойти дальше, – серьезно сказал Билл. – Ты правильно делаешь, что позволяешь ей приходить сюда. Домашнее насилие – страшная вещь, с которой очень трудно бороться.

Дженни кивнула. Она была совершенно согласна с Биллом, который к тому же знал, что говорил. Еще в семинарии, во время учебной практики, ему приходилось сталкиваться с женщинами, подвергшимися насилию, и он хорошо представлял себе, к чему это может привести, чем закончиться. Двух его подопечных мужья забили до смерти, и с тех пор Билл не питал никаких иллюзий насчет того, что подобная ситуация может благополучно разрешиться сама собой. Как он считал, беззащитность женщин, их физическая слабость и склонность терпеть жестокое обращение ради детей, ради семьи или ради чего-то еще неизбежно превращали их мужей из мелких самодуров в не знающих удержу тиранов.

Всю субботу Дженни потратила, прибираясь в церковном зале и устанавливая вдоль стен длинные столы, на которые прихожане должны были складывать принесенные снадобья. Для трапезы предназначались другие столы со скамьями, в центре зала. Билл тем временем съездил в универмаг и привез несколько десятков комплектов одноразовых тарелок, чашек, пластиковых столовых приборов и даже кипу бумажных салфеток. К вечеру все было готово, и Дженни с нетерпением ждала, когда же ее идея воплотится на практике.

Воскресная служба, по обыкновению, заканчивалась проповедью. Дженни давно знала о красноречии Билла, но в этот раз он превзошел самого себя, и она была в самом настоящем восторге. Темой своей проповеди Билл избрал благодарность. Всего в нескольких простых словах, подкрепленных цитатами из Библии, он показал, как может измениться к лучшему вся жизнь человека, если вместо того, чтобы жаловаться на неудачи и невзгоды, он научится благодарить Провидение за каждый прожитый день, за каждую мелочь, видя в них великое благодеяние всемилостивого Господа. Как и раньше, проповедь сильно впечатлила прихожан. Когда Билл закончил, многие подходили к нему и говорили, что под влиянием его слов им захотелось стать лучше, добрее и научиться благодарить Бога и ближних за все, что те ни сделают. Кроме того, многим нравилось, что сам Билл – человек простой и скромный, который к тому же очень любит людей и относится ко всем с пониманием и сочувствием. Больше того, вера в Бога не была для него чем-то посторонним, внешним, чем-то, что он в силу служебных обязанностей должен был проповедовать и разъяснять. Вера была для Билла образом жизни и ее фундаментом, и это привлекало к нему все больше людей.

Сразу после проповеди прихожане спустились в полуподвальный зал, где они еще до начала службы сложили принесенные с собой блюда. В этот день народу в церкви было намного больше обычного – всем хотелось поучаствовать в общей трапезе и поближе познакомиться с новым священником и его женой. Обзванивая прихожан, Дженни называла задуманное ею мероприятие «ланчем», но сейчас она убедилась, что к нему больше подходит название «пир». Столы вдоль стен буквально ломились от пирогов, тортов, печений, сдобы, сэндвичей с сыром и разными сортами мяса, и других домашних лакомств. Огромный титан, который установили здесь накануне приятели Клея Робертса, обеспечивал кипятком всех, кто хотел выпить чаю или кофе, а молодежь налегала на колу, которую привез из Мьюза Билл.

Ланч был в самом разгаре, когда к Дженни подошла Гретхен.

– Ну, миссис Суит, – сказала она с восторгом, – поздравляю. Такого я даже не ожидала. И как это ты додумалась устроить общий ланч для прихожан? Кстати, все женщины в округе буквально влюблены в твоего мужа. Он у тебя очень видный мужчина.

– Я знаю. – Дженни бросила быстрый взгляд в противоположный угол зала, где Билл, позабыв о зажатом в руке сэндвиче, что-то серьезно объяснял двум молодым мужчинам. – Но он – мой.

– Они и в тебя тоже влюбились, – подмигнула Гретхен. – Не понимаю, почему мы не делали ничего подобного раньше? Я имею в виду – не собирались все вместе, чтобы просто пообщаться?.. До тебя подобное отчего-то никому не приходило в голову.

– Иногда требуется свежий взгляд, чтобы различить очевидное, – пожала плечами Дженни. – Знаешь, мне кажется – нам следовало бы устраивать такие трапезы каждое первое воскресенье месяца. А ты как считаешь?

– Полностью с тобой согласна, – кивнула Гретхен, краешком глаза приглядывая за пятью своими детьми, которые вместе с толпой сверстников затеяли какую-то игру. – По-моему, это отличный способ сплотить прихожан, превратить их из толпы в самую настоящую крепкую и дружную общину единомышленников. Сегодня, например, на службу пришли даже те, кто обычно бывает в церкви не чаще раза в год. Им нравится Билл, а если их еще и накормить чем-нибудь вкусненьким… Послушай, а может, кроме общих обедов, нам устраивать и вечера игры в лото или еще во что-нибудь этакое? – предложила она.

– Честно говоря, я задумывалась о создании группы взаимной поддержки для женщин, подвергшихся домашнему насилию, – тихо сказала Дженни, и Гретхен тотчас кивнула. Они были очень разными, и в других обстоятельствах их дорожки, быть может, никогда бы не пересеклись, но случай свел двух женщин вместе, и Дженни казалось, что в лице Гретхен она обрела близкого друга и единомышленника. С самого начала они прекрасно ладили, к тому же Гретхен рассказывала Дженни много интересного и важного о ее новом доме, о местных жителях, их взглядах, привычках и обычаях и учила, как скорее стать среди них своей. Для Дженни это было тем более важно, что ей хотелось сделать для людей, среди которых она теперь жила, как можно больше хорошего, а Гретхен видела это и не могла не одобрить. С приездом Дженни жизнь в округе всколыхнулась и стала интереснее, и это было именно то, в чем так нуждались местные жители.

Ланч почти закончился, когда появилась Дебби. С ней были все четверо ее детей: один на руках, один в коляске, еще двое ковыляли следом, держась за полы материной длинной куртки. Дебби сказала, что ее муж уехал куда-то с приятелем, а она, сделав вид, будто идет на прогулку, поспешила в церковь. Для малышей это был нелегкий путь, и Дженни тут же положила им на тарелки самые вкусные кусочки, а сама присела поболтать с Дебби. В Мьюзе и окрестностях оказалось на удивление много хороших поваров; еда была вкусной и сытной, а некоторые торты и вовсе напоминали произведения искусства, достойные кулинарной выставки. Глядя на них, Дженни просто не могла удержаться и довольно скоро почувствовала, что больше не может проглотить ни кусочка. Это ее, разумеется, нисколько не огорчало. Напротив, она очень радовалась, что ее затея так блестяще удалась. Как справедливо заметила Гретхен, сегодня в церковь пришли даже те, кто не бывал здесь годами, и Билл, который с самого начала задался целью лично приветствовать каждого оставшегося на ланч и перекинуться с ним хотя бы несколькими словами, встретил немало людей, которых еще ни разу не видел. Было в зале и несколько человек из тех, кого Билл навещал по просьбе родных или по собственной инициативе – в том числе четырнадцатилетний Тимми, его тетка и проказница-сестра.

– Я чувствую себя почти как Джон Кеннеди после женитьбы на Джеки, – с улыбкой заметил Билл, когда Дженни, ненадолго оставив Дебби, подошла к нему. – Никаких иллюзий я не питаю, все эти люди пришли, чтобы познакомиться с тобой. Я для них – просто парень, который переехал в Мьюз, Вайоминг, вместе с блистательной Дженни Суит. Впрочем, для меня важно лишь то, что сегодня они собрались вместе, а по какой причине – дело десятое. Ну а что будет дальше, то в руках Божьих. Скажу тебе только одно: ты делаешь мне бешеную рекламу. С такой женой даже самый бездарный священник будет популярен, как пророк или святой.

– Если так, я рада, – смеясь ответила Дженни, заметив, что Дебби поела и теперь весело болтает с несколькими молодыми женщинами, очевидно – своими знакомыми. Выглядела она спокойной, расслабленной и ничем не отличалась от остальных гостей. Даже ее обычная скованность куда-то пропала, и Дженни впервые увидела перед собой ту озорную, смешливую девчонку, какой Дебби была, наверное, в старших классах.

Когда гости начали наконец расходиться по домам, Билл и Дженни встали у дверей, чтобы попрощаться с каждым и поблагодарить за участие в общей трапезе. Им было радостно видеть веселые, счастливые лица прихожан, которые шутили и смеялись и в свою очередь горячо благодарили священника и его жену за доставленное удовольствие. Дебби тоже казалась спокойной и довольной. На прощание она сказала Дженни, что прекрасно провела время, и по всему было видно, что она нисколько не преувеличивает.

Ланч закончился в начале четвертого. Еще час Дженни, Билл, Гретхен, двое ее старших детей и несколько добровольных уборщиков потратили на то, чтобы все убрать и привести церковный зал в порядок. Вечером Билл снова поблагодарил Дженни за все, что она сделала.

– Ты превращаешься в образцовую пасторскую жену, любимая, – сказал он, и Дженни улыбнулась. Она была очень довольна.

Создать АА-группы для алкоголиков и их родственников оказалось труднее, чем организовать совместный ланч. Никому не хотелось признаваться в том, что у него или у его близких имеются такого рода проблемы, так что подопечные появились у Дженни далеко не сразу. Во вторник на собрание не пришел вообще никто, и в следующее воскресенье Билл осторожно упомянул о создании АА-групп с церковной кафедры. Это возымело свое действие: уже на следующее собрание, которое Билл посоветовал перенести из полуподвального зала в приемную своего служебного кабинета, где стояло достаточно стульев и было по-домашнему уютно, пришли две женщины. К ним присоединилась и Гретхен, которая давно обещала Дженни рассказать подругам по несчастью о своем отце-алкоголике и поделиться с ними опытом занятий в такой группе.

Прошло целых две недели, прежде чем к Анонимным алкоголикам добавилась еще одна женщина. Мужчины по-прежнему не спешили появляться на собраниях, но начало все-таки было положено, и Дженни продолжала вести занятия для своих трех подопечных. Женщина, которая присоединилась к группе последней, рассказывала, что начала пить два года назад, когда умер ее муж, и что принять участие в занятиях ей посоветовали взрослые дети, которых она уже много раз ставила в неловкое положение, напиваясь до положения риз на различных семейных мероприятиях. В последний раз она отключилась на День труда прямо за праздничным столом, и ей хотелось что-то срочно предпринять, чтобы не опозориться на встрече семьи в День благодарения. Дженни заверила ее, что она поступила совершенно правильно, что здесь ей всеми силами постараются помочь, и женщина была очень довольна. В соответствии с методическими указаниями для АА-групп она назвалась просто Мэри – фамилиями участники не пользовались, поскольку анонимность была одним из основных правил программы «Двенадцать шагов». Благодаря возможности назвать только свое имя – подчас даже вымышленное, – члены группы чувствовали себя свободнее и раскованнее. Еще одним правилом, о котором Дженни напоминала всем в конце каждого занятия, был запрет на разглашение состава участников, особенно актуальный для Мьюза, поскольку в городке многие знали друг друга в лицо.

Прошло еще две недели. Наступил День благодарения, который Билл и Дженни решили отпраздновать дома. Они, разумеется, получили немало приглашений, но пойти на праздничный обед к кому-то одному означало обидеть остальных, и Билл сказал, что для них разумнее всего будет встретить День благодарения вдвоем. Так они и поступили и ничуть об этом не пожалели. К празднику Дженни приготовила небольшую индейку с традиционным гарниром и тыквенный пирог, однако этого хватило, чтобы оба как следует наелись и почувствовали себя спокойными и расслабленными. После обеда они позвонили матери Дженни в Филадельфию. Элен сказала, что вечером собирается пойти в гости, что она чувствует себя хорошо, хотя скучает по дочери, и в свою очередь поинтересовалась, как у них дела. Подробно рассказывая матери о том, что она делает и чем занимается, Дженни впервые осознала, как много она успела всего за месяц жизни в Вайоминге. Впрочем, они оба с мужем зря времени не теряли. Билл служил, писал проповеди, совершал требы, навещал больных, одиноких и пожилых членов общины, которые не могли прийти в церковь сами. Его Навахо (формально конь все еще оставался собственностью Клея, но Билл уже привык считать его своим) не стоял без дела, и Дженни поражалась тому, скольких прихожан приходится посещать на дому. Удивляться, однако, не стоило: многие из членов общины жили довольно далеко от Мьюза, на фермах и ранчо, куда в лучшем случае вела проселочная дорога, а в худшем – просто лесная или горная тропа. Зимой, когда выпадал глубокий снег, эти люди оказывались фактически отрезаны от цивилизации, и если продуктами они запасались заранее, то с духовным утешением и поддержкой дело обстояло сложнее, и Билл считал себя обязанным нести им Слово Божие вне зависимости от погоды и состояния дорог. В сарайчике за церковью он нашел небольшие конные сани и собственноручно отремонтировал, чтобы использовать, когда дороги станут совсем непроезжими – если, разумеется, Навахо не будет слишком возражать. Билл, впрочем, надеялся, что никаких проблем со старым конем не возникнет и что Навахо станет ходить в упряжке так же охотно, как и под седлом, ведь сани были красивыми и очень легкими.

Время от Дня благодарения до Рождества пролетело незаметно. В сочельник Дженни организовала для прихожан еще одну совместную трапезу, на которую собралось едва ли не вдвое больше народа, чем в первый раз. Кроме того, после Дня благодарения в обеих ее группах появились новые члены – те, кто позволил себе лишнего в праздник, пришли на занятия Анонимных алкоголиков, а те, кто пострадал в результате их невоздержанности, влились в Семейную группу. Прочие члены общины много говорили о работе обеих групп, считая, что потребность в них давно назрела, однако ни об их членах, ни о том, что обсуждалось на собраниях, никто ничего не знал, поскольку Дженни каждый раз напоминала своим подопечным о правилах конфиденциальности. И к ее большому удивлению (она уже знала, что в провинции сплетни о соседях – одно из главных развлечений), никто из них не проболтался. К Рождеству численность обеих групп выросла настолько, что Дженни перенесла собрания из приемной в гостиную, да и то пришлось покупать дополнительные стулья. Билл не верил своим глазам – настолько очевидными были успехи Дженни, а она, не желая останавливаться на достигнутом, планировала после Нового года организовать и группу для подвергшихся насилию женщин.

Но даже этим дело не ограничилось. Еще до Рождества несколько девочек-подростков из воскресной школы обратились к Дженни с просьбой научить их правильно одеваться и пользоваться косметикой. Они утверждали, что им очень нравится, как она красится и как одевается (хотя сама Дженни мало об этом думала и только старалась выглядеть опрятно, а макияжем почти не пользовалась), и что им очень хочется быть похожими на нее. Девочек было всего четыре, но они упомянули подруг, которые с удовольствием присоединятся к занятиям в таком кружке, если Дженни согласится его вести. Было совершенно ясно, что жена нового священника стала для них образцом, которому хочется подражать, и Дженни чувствовала себя и польщенной, и смущенной одновременно. Она, однако, сочла необходимым посоветоваться с Биллом. Церковь во все времена считала косметику и моду занятиями слишком мирскими, несерьезными, и она боялась скомпрометировать мужа, однако Биллу идея неожиданно понравилась.

– Но ведь Библия запрещает женщинам краситься! – напомнила ему Дженни.

Впрочем, Билла это не смутило, и он строго сказал:

– Священное Писание – не догма и не мертвый фарисейский закон, требующий соблюдения бесчисленных правил и отменяющий любовь к ближнему. Да, традиция, в соответствии с которой женщины не должны злоупотреблять сурьмой, румянами и «плетением волос», существует, и именно поэтому я, священник, не мог бы вести курсы современного макияжа. Но ты – другое дело… Во время занятий вы, несомненно, будете беседовать не только о помаде и туши, но и об общечеловеческих ценностях, о вреде наркотиков, об опасности раннего секса и о многом другом, а это принесет только пользу и ничего кроме пользы. По-моему, такой кружок – отличное средство привлечь молодые души к церкви. В общем, я обеими руками за.

Убедившись, что Билл полностью поддерживает ее новый проект, Дженни разыскала двух из четырех девочек и сказала, что после Нового года они могут приходить к ней домой каждую пятницу после школы. Так, считала она, кружок не помешает ни учебе, ни отдыху в выходные, ни приготовлению домашних заданий, что, в свою очередь, должно вызвать одобрение родителей.

Девочкам ее план тоже понравился. В основном это были четырнадцати– и пятнадцатилетние ученицы старшей школы. К ним, впрочем, хотели присоединиться еще две подруги одной из них, которые учились только в восьмом классе. Дженни не возражала. Билл сумел убедить ее в том, что все это очень нужно и важно.

Прежде чем начать занятия в кружке, Дженни позвонила Азайе и попросила достать несколько книг и учебных пособий по театральному гриму и профессиональному макияжу. Сама она почти не пользовалась косметикой и знала о ней только то, что успела подметить у визажистов и стилистов, работавших с манекенщицами и фотомоделями «Вог». Азайя обещала, что все сделает, и даже предложила поговорить с Нельсоном, который получал большое количество бесплатных пробников и образцов косметики от фирм, с которыми работал. Если он сможет прислать пробники в Вайоминг, сказала она, для Дженни это станет хорошим практическим подспорьем. Новая затея нанимательницы Азайю не удивила – она давно привыкла, что Дженни постоянно выдвигает самые неожиданные идеи. Поражало ее другое – количество этих идей, а также решимость и трудолюбие, с которыми Дженни бралась за их осуществление.

Спросила Дженни и о том, как идут дела в Нью-Йорке, но помощница ее успокоила, сказав, что никто из клиентов не жалуется, даже несмотря на то, что в последнее время Дженни звонила им не чаще одного раза в неделю – только для того, чтобы, так сказать, не прерывать контакт. При таком расписании ни о каких полноценных консультациях не могло быть и речи, однако ничего большего от Дженни пока не требовалось, разве что у кого-то из модельеров возникли бы какие-то трудности. Пока же Азайя и Нельсон справлялись со всеми вопросами сами, полностью удовлетворяя требования и запросы клиентов. Ничто не указывало на то, что положение может измениться, и Дженни это вполне устраивало. Нью-Йорк уже казался ей чем-то далеким, хотя она пока не решалась себе в этом признаться. Отныне ее дом был в Вайоминге, и нигде больше.

Накануне Рождества Билл провел в церкви особую праздничную службу с пением псалмов и рождественских гимнов. В Святую ночь состоялось еще одно торжественное богослужение, на которое собралось столько народа, что в церкви яблоку было негде упасть. Когда же наступил праздник, Билл и Дженни лично посетили и поздравили немало членов общины, в первую очередь – стариков и больных, а вечером пожелали счастливого Рождества друг другу и обменялись подарками. Они заранее договорились, что купят подарки в местном торговом центре, но не будут говорить – что это, чтобы получился сюрприз. И Дженни действительно сильно обрадовалась, когда получила новую теплую куртку, ковбойскую шляпу, очень красивые ковбойские сапоги из кожи ящерицы и такой же ремень. Кроме того, Билл подарил ей сувенирные игральные кости из игрушечного меха, чтобы она повесила их на зеркальце заднего вида в своем желтом «Шевроле». Дженни тоже купила ему ковбойские сапоги, очень похожие на те, что он преподнес ей, два теплых свитера, чтобы он не мерз, когда будет навещать прихожан зимой, фотоаппарат, о котором он давно мечтал, краги для верховой езды и такой же, как у Клея Робертса, черный стетсон, который ему всегда нравился и который Биллу очень шел. Гасу они купили новый ошейник. За последние два месяца щенок сильно вырос, и Билл даже начал брать его с собой в поездки, если отправлялся не слишком далеко. Тимми несколько раз заходил к ним навестить своего бывшего питомца и говорил, что Гас стал настоящей большой собакой. Мальчик был очень рад, что щенок так привязался к Биллу. Сам он по-прежнему очень скучал по отцу; ему остро не хватало мужского общения, поэтому, бывая у них в гостях, он ни на шаг не отходил от Билла.

В целом Билл и Дженни чувствовали себя на новом месте совершенно счастливыми. Так они и сказали Тому и Элен, когда поздравляли их по телефону с праздником. Прежняя, нью-йоркская жизнь уже казалась обоим очень далекой, и они с трудом верили, что еще совсем недавно Дженни ужасно нервничала перед каждым показом и что родные Билла демонстративно не одобряли и их брак, и его решение сделаться священником. Прежние волнения ушли в тень, их волновало теперь лишь то, что происходило с ними здесь и сейчас, в данную минуту. Вот почему, когда в конце января Дженни все же поехала в Нью-Йорк, чтобы консультировать клиентов перед началом сезонных показов, ее не покидало ощущение того, что она очутилась на чужой планете. Едва ли не единственным, что обрадовало Дженни, был прогресс, которого сумели достичь ее клиенты, даже несмотря на то, что в последние два месяца она разговаривала с ними только по телефону. Никто из них не испытывал никаких серьезных затруднений с коллекциями, и все же они были очень довольны, что Дженни приехала помочь им с организацией шоу. Впрочем, и с этим особых сложностей не предвиделось, поскольку за последние два месяца она надавала клиентам немало советов и рекомендаций, а в некоторых случаях даже сама подбирала манекенщиц для дефиле, воспользовавшись присланными Азайей профессиональными каталогами и портфолио модельных агентств. К ее помощнице, кстати, у клиентов никаких претензий тоже не было. За последнее время Азайя стала настоящей профессионалкой, к тому же перед отъездом в Вайоминг Дженни ее неплохо натаскала.

Как бы там ни было, из Нью-Йорка она уезжала с легким сердцем. А в Мьюзе по ней уже соскучились. Особенно радовалась Гретхен, которая успела стосковаться по Дженни, да и участники АА-групп с нетерпением ожидали ее возвращения. Для Гретхен она привезла из Нью-Йорка кое-какую модную одежду и золотой браслет – почти такой же, как был у нее. Одежда пришлась Гретхен точь-в-точь по фигуре, и она радовалась обновкам, как ребенок, когда же Дженни вручила ей браслет – подруга едва не прослезилась.

Сразу после своего возвращения домой Дженни начала заниматься с девочками-подростками в «модном кружке», как она его называла. Это оказалось даже интереснее, чем она ожидала. Девочки ее почти не стеснялись и довольно откровенно рассказывали обо всем, что их волновало, – в том числе и о своих проблемах. Разумеется, их интересовало, как правильно накладывать тушь, тональный крем и тени для век; хотели они знать и последние новости моды, однако в конце концов разговор неизменно сворачивал на мальчиков, на секс, наркотики, противозачаточные средства и на отношения с родителями. Кое-кто из девочек стремился покинуть Вайоминг, чтобы учиться в колледже или даже в университете, другие робели, боясь оставить родные края, и все спрашивали у Дженни совета, как лучше поступить, как добиться своего.

Каждую неделю на занятиях кружка появлялись новые и новые девочки. Всего через месяц их стало пятнадцать, а спустя какое-то время это число выросло еще больше, так что Дженни пришлось разделить участниц на две группы. Особенно впечатляло ее то, как быстро девочки учились, как быстро усваивали все, что она стремилась им дать. С каждым разом они выглядели все более ухоженными, аккуратными, элегантными и стильными. Лучше причесывались, следили за ногтями, перестали злоупотреблять парфюмом и оценили преимущества простого силуэта. Дженни сама покупала им косметику (а вскоре и Нельсон прислал ей две огромные коробки с пробниками) и ездила с ними в торговый центр выбирать одежду. Благодаря ее усилиям все девочки очень скоро стали настоящими красавицами, чему не переставали поражаться их родители. Удивлялся и Билл. Он даже представить не мог, что в его жене скрываются такие педагогические таланты. Дженни действительно сумела подобрать ключик к каждой из девочек, и все они ее просто обожали. В День святого Валентина участницы кружка устроили для Дженни сюрприз-вечеринку, чтобы еще раз показать, как ее любят и ценят. Они испекли маленькие кексы с выведенными глазурью инициалами наставницы, а сами надели изготовленные на заказ футболки, на которых внутри большого красного сердца разместились их маленькие фотографии. Под сердцем притягивала взгляд надпись: «Девочки Дженни». Быть одной из «девочек» в Мьюзе отныне было престижно, и в кружок стремились попасть не только старшеклассницы, но и ученицы восьмых и даже седьмых классов.

В том же феврале, вскоре после Валентинова дня, начала работу группа взаимопомощи для женщин, пострадавших от рукоприкладства мужей. Она называлась «Анонимные жертвы домашнего насилия» и, как и обе АА-группы, собиралась у Дженни в гостиной. Как и в случае с «Алкоголиками», потребовалось некоторое время, чтобы в группе появились первые участницы, однако к концу февраля их было уже шесть. Они приходили к Дженни по понедельникам, а дома говорили, что пошли в церковь, на курсы вышивания. Эти женщины так и называли себя – «кружок вышивания» (как не раз казалось Дженни, группу следовало бы назвать «кружок выживания», уж больно тяжело приходилось этим несчастным в повседневной жизни), однако в городе многие знали, зачем они ходят в дом священника. Очень скоро название «кружок вышивания» стало своеобразным паролем, эвфемизмом, используя который женщины могли без помех обсуждать между собой затронутые на собраниях проблемы. К сожалению, среди участниц кружка не было Дебби, и Дженни это очень огорчало. Она пыталась поговорить с миссис Блекмен, пригласить ее на одно из собраний, но та ответила – мол, если муж что-то пронюхает, он ее просто убьет. Именно поэтому Дженни не решилась настаивать, хотя не проходило и недели, чтобы у Дебби не появились новые синяки на лице или на руках. Она, впрочем, уже не притворялась, будто налетела на дверь или упала с лошади. О том, что случилось с ней на самом деле, Дебби, правда, тоже не рассказывала, но Дженни и так догадалась, что Тони избивает ее каждый раз, когда напьется, или когда дети разбудят его после смены, или… Словом, всегда, когда ему хотелось сорвать на ком-то свое раздражение. Уйти от него Дебби явно боялась – страшилась того, что может последовать, если она совершит что-то подобное. Да и куда ей было идти? В Мьюзе и в Шайенне жили ее сестры, но они вряд ли могли приютить у себя Дебби вместе с ее четырьмя детьми, поэтому никакого выхода из создавшейся ситуации она не видела. Дженни, однако, опасалась, что дело может закончиться очень плохо: судя по всему, Дебби повторяла судьбу своей матери. Окольными путями Дженни выяснила, что отец девушки был запойным пьяницей и злобным домашним тираном, который избивал ее мать по любому поводу, а чаще – вовсе без повода, пока та не умерла. Все это происходило на глазах у маленькой Дебби, которая, по-видимому, с раннего детства научилась воспринимать подобную модель поведения как норму. Именно поэтому она готова была бесконечно терпеть издевательства мужа, полагая, что иначе просто не может быть. Но даже если бы она захотела освободиться от него, из этого вряд ли получилось бы что-нибудь путное, поскольку у Дебби не было ни денег, ни собственного дома, ни специальности, а официанткой много не заработаешь. Четверо детей, которых нужно кормить, цепью приковывали ее к мужу, и в двадцать четыре года жизнь Дебби фактически закончилась. Понимая это, Дженни очень жалела молодую женщину, которая оказалась в безвыходной ситуации. Она часто разговаривала об этом с Биллом, но сделать они ничего не могли, так как любое вмешательство могло только ухудшить положение Дебби.

Февраль уже заканчивался, когда Дженни поняла, что беременна. Это была поистине счастливая новость, однако ни она, ни Билл не спешили радоваться. Оба опасались, что беременность может осложниться, поэтому о том, что Дженни ждет ребенка, они сообщили только ее матери и Гретхен.

Впрочем, чувствовала себя Дженни отлично. Она продолжала вести собрания в группах и кружок для девочек, а в свободное время старалась больше гулять. Несколько раз Билл свозил ее к врачу в Джексон-хоул, и тот нашел ее состояние удовлетворительным. Ни о какой внематочной беременности на этот раз речи не шло, и Дженни вздохнула с облегчением.

Заканчивался март, когда одним воскресным вечером она вдруг почувствовала острую боль. Поспешив в ванную, Дженни обнаружила, что у нее началось кровотечение. Ее срок только-только перевалил за восемь недель, и из ванной она вернулась в слезах.

Едва увидев ее, Билл вскочил с дивана.

– Что случилось?! – воскликнул он в панике. Билл слишком хорошо помнил, что произошло в прошлый раз и как он едва не потерял Дженни. Теперь, однако, все было по-другому. Врач, которому они позвонили, велел им срочно приехать. Осмотрев Дженни, он предложил положить ее в больницу – «для страховки», как он выразился, – и Билл решил остаться с женой до утра. Всю ночь он сидел рядом с Дженни, держал ее за руку и пытался отвлечь разговором. Тем временем боли усилились и переросли в схватки. К утру Дженни потеряла ребенка, и Билл, которому на этот раз разрешили остаться в палате, сделал все, чтобы хоть как-то утешить рыдающую жену. К счастью, ее жизни ничто не угрожало, и после необходимых медицинских процедур их обоих отпустили домой.

В Мьюз Дженни вернулась в крайне подавленном настроении. Один из врачей сказал, что некоторые женщины способны зачать ребенка, но не могут благополучно его выносить и что она, возможно, одна из таких. И хотя предсказать, как все сложится дальше, было нельзя, врач все же советовал им подумать о приемных детях. Ни Билл, ни Дженни, однако, и слышать не хотели ни о чем подобном. Они все еще надеялись завести собственного ребенка и считали усыновление крайней мерой.

– Это не конец света, Дженни, – мягко сказал Билл, когда они оказались наконец дома. – Ты очень молода. Вот увидишь, все будет в порядке.

Он и сам глубоко переживал потерю еще одного ребенка и в то же время радовался, что на этот раз жизни Дженни ничто не угрожало. Сама она, однако, была близка к отчаянию. Два выкидыша за полгода – ей казалось, что это приговор и она никогда не сможет иметь собственных детей.

На собрание группы для женщин – жертв домашнего насилия, которое должно было состояться этим вечером, Дженни пойти не смогла – после перенесенного она чувствовала себя слишком слабой и разбитой. Пришлось позвонить Гретхен, которая с готовностью согласилась ее заменить. Когда занятия «кружка вышивания» закончились и женщины разошлись (они очень сожалели, что Дженни приболела, хотя и не знали, что с ней), Гретхен поднялась из гостиной в спальню, чтобы проведать подругу. Дженни лежала в постели, и Гретхен села рядом с ней на стул.

– Мне очень жаль, – проговорила она негромко, глядя на бледное лицо Дженни. – К сожалению, жизнь – очень несправедливая штука. Половина женщин в Мьюзе и окрестностях вышли замуж только потому, что пришлось, и дети, которых они в конце концов родили, им тоже не в радость, а ты… Ты очень хочешь ребенка, но у тебя не получается.

Дженни горестно кивнула. Потом она заметила, что Гретхен одета в лиловый брючный костюм, который она привезла ей из Нью-Йорка. Костюм ей очень шел, и Дженни поспешила сказать об этом подруге. Похоже, она сумела в одиночку изменить многих женщин в Мьюзе, не прилагая к этому никаких особенных усилий. Одного ее присутствия было достаточно, чтобы окружающие вольно или невольно начинали брать с нее пример.

– Вы все-таки подумайте насчет усыновления, – продолжала Гретхен. – Если у вас будет приемный малыш, ты перестанешь волноваться и нервничать и в конце концов родишь своего ребенка. Я слышала, многие женщины, которые считали себя бесплодными, успешно беременеют после того, как усыновят какого-нибудь сироту или малыша, от которого отказались родители. Вы же с Биллом хотели бы иметь много детей, правда?

– Нам хотя бы одного завести!.. – тяжело вздохнула Дженни. – Забеременеть для меня не так сложно, а вот выносить…

– Многие местные девушки, – продолжала гнуть свое Гретхен, – беременеют вне брака и отправляются рожать в монастырь Святой Девы Марии в Элпайне. Некоторые отказываются от младенцев и оставляют их в монастырском приюте. Можно обратиться туда, а можно найти такую девушку и заранее договориться о том, что вы заберете ребенка. Подумай об этом, Дженни. Вреда от этого, похоже, не будет.

Но Дженни решила сначала посоветоваться с Биллом. Об усыновлении она никогда не думала и не знала, как к нему относиться. С другой стороны, Дженни боялась остаться вовсе без детей. Если врач прав и она не способна к нормальному деторождению, тогда усыновление – единственный вариант.

Когда Гретхен ушла, Дженни рассказала Биллу о монастыре Святой Девы Марии, где есть родильный дом для незамужних девушек. Гретхен утверждала, что туда часто попадают девочки в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет. Дженни считала, что это настоящая трагедия, и даже решила еще раз побеседовать с участницами «модного кружка» о том, как избежать нежелательной беременности. Некоторые девочки признавались ей, что сидят на таблетках, но даже это не давало стопроцентной гарантии, а Дженни ни в коем случае не хотелось, чтобы кто-то из ее подопечных оказался в монастыре Святой Девы Марии.

Дженни и Билл долго говорили о том, стоит ли им усыновлять ребенка, но так ничего и не решили. Оба склонялись к мысли, что думать об этом им еще рано, что время у них еще есть и, если будет на то воля Провидения, они сумеют обзавестись собственным малышом. Дженни, во всяком случае, очень хотелось попробовать еще раз. Несколько тревожило ее то обстоятельство, что она снова выкинула, хотя на этот раз ни о каком переутомлении, стрессах, тяжелой работе не было и речи. Все случилось само, без всякой видимой причины, и Дженни от души благодарила Бога за то, что закончилось это более или менее благополучно и ей не удалили оставшийся яичник. Значит, думала она, забеременеть снова ей почти наверняка удастся, но вот сможет ли она выносить? Пока у нее это не получилось, но кто знает, что будет дальше?

До конца недели занятия со всеми группами взяла на себя Гретхен, и Дженни много времени проводила в постели – не по медицинским показаниям, а потому, что чувствовала себя слишком слабой и подавленной, чтобы вставать и заниматься делами. Это была самая настоящая депрессия, которая могла надолго вывести из строя любого человека, но только не Дженни. Ее сильный характер в конце концов взял свое, и в пятницу Дженни встала с постели, чтобы провести занятия с девочками-подростками. Ей не хотелось их разочаровывать, к тому же Азайя прислала ей из Нью-Йорка новые образцы косметики и несколько модных журналов, и Дженни решила посмотреть их со своими питомицами. Разговор получился очень живой и откровенный, они обсуждали не только новую моду, но и много-много других проблем – в том числе и вопрос о противозачаточных средствах, который Дженни поднимала уже не раз. И, как и прежде, она напомнила девочкам о необходимости смотреть на вещи трезво, не обманывать себя и предохраняться, не надеясь на случай или на фазы луны. Конечно, сказала Дженни, лучший способ не залететь – это не заниматься сексом вовсе, но если уж ты им занимаешься, следует серьезно подумать о надежном способе предупреждения беременности.

Никто не возражал, и Дженни позволила себе надеяться, что до следующей пятницы никто из них не залетит. Но когда участницы «модного кружка» начали расходиться, одна из девочек, которую Дженни знала не очень хорошо, попросила дозволения немного задержаться, чтобы «поговорить». Звали ее Люси Фергюссон, ей было четырнадцать лет, и она только этой осенью перешла в старшую школу. На прошлых занятиях она упомянула, что не ладит с матерью, что ее отец пьет, а наклюкавшись, избивает их обеих, и Дженни мысленно завязала узелок на память – подумать, как привлечь эту женщину к занятиям в группе для родственников алкоголиков или в группе для жертв домашнего насилия. Она, однако, не была знакома с матерью Люси и даже ни разу с ней не встречалась, поэтому просто предложить ей прийти на одно из собраний Дженни не могла. Значит, решила она, нужно найти какой-нибудь другой способ.

Про себя Дженни подумала, что Люси хочет поговорить об обстановке в семье или об отцовском пьянстве, поэтому, когда остальные разошлись, она отвела девочку на кухню и налила ей стакан колы.

– Ну, как твои дела? – спросила Дженни с доброй и немного усталой улыбкой. Хотя их пятничные собирушки по-прежнему назывались «модным кружком», в своих разговорах они довольно далеко ушли от макияжа и причесок. Сегодня, например, девочки очень много и горячо обсуждали, почему наркотики лучше вообще не пробовать и стоит ли садиться с парнем в машину, если он выпил, и Дженни, которая еще не пришла в себя после своей болезни, вымоталась так, словно таскала мешки с хлопком. С другой стороны, живое общение с юными, еще очень наивными, но в большинстве своем – свежими и чистыми душами немного подняло ей настроение. От депрессии не осталось и следа, и Дженни, почти позабыв о собственных неприятностях и тревогах, готова была вернуться в мир, который в ней так нуждался.

– Как дела дома? – добавила она, и Люси неопределенно пожала плечами. Она была очень красивой девочкой, с темными, как у Дженни, волосами, темно-карими глазами и лицом восточного или, скорее, индейского типа. Кроме того, у Люси было уже вполне сформировавшееся тело, благодаря чему она выглядела старше своих лет, но взгляд выдавал ее неискушенность и наивность. Дженни знала, насколько это опасное сочетание. Именно таких девочек легче всего обмануть, заставить сделать что-то такое, о чем они впоследствии будут жалеть. Она старалась научить своих подопечных избегать ситуаций, в которых они могут потерять контроль над собой и событиями, но сама не была уверена в том, что в критических обстоятельствах девочки смогут устоять. Порой даже взрослые женщины теряют голову, что уж говорить о подростках.

– Нормально. – Люси снова пожала плечами. – Отец в последнее время… более или менее… Терпеть можно. Ма говорит, это потому, что мы его не сердим, а как рассердим…

Дженни знала, что у Люси есть брат, на четыре года старше ее. Пару лет назад он убежал из дома и теперь жил в Лэреми и работал на родео. Этот поступок сильно разозлил отца, и он вымещал свой гнев на тех, кто оказывался под рукой. Больше всего доставалось жене, которую он обвинял в бегстве сына. На самом деле парень спасался от его грубости, жестокости и беспробудного пьянства, но признать это отец, разумеется, не мог и не хотел.

– Послушайте, Дженни, – нерешительно начала Люси, – у меня, кажется, возникла одна проблема… Вроде тех, о которых мы сегодня говорили.

Дженни поощрительно кивнула, мысленно припоминая, о чем шла речь на занятиях. Вероятно, подумала она, речь пойдет о способах предохранения или о молодом человеке, который пытается уговорить Люси сделать что-то, чего она делать не хочет, но отказать не может, так как боится его рассердить. Ведь так трудно сказать «нет» парню, который очень хорош собой – или кажется таковым. Ничего нового в этом, однако, не было: во все времена юным девушкам приходилось сталкиваться с подобной проблемой, и сама Дженни тоже не составляла исключения.

– Проблема, наверное, с молодым человеком? – сочувственно осведомилась она.

Люси кивнула:

– Вроде того. У меня был парень, который мне действительно нравился. Я познакомилась с ним на Хэллоуин на школьной дискотеке. Он учится в выпускном классе и… В общем, он не знал, что я только что перешла в старшую школу, к тому же я сказала, что мне уже шестнадцать, понимаете?..

– Понимаю. – Дженни кивнула. Люси, с ее фигурой, могла говорить, что ей восемнадцать, и никто бы в этом не усомнился. Многие девочки прибавляли себе год-два, чтобы привлечь внимание старших мальчиков.

– Папа не пустил бы меня на дискотеку, так что я наврала и ему тоже, – продолжала Люси. – Сказала, что пойду к подруге. Но мама знала… маме я никогда не вру.

– Правильно, – одобрила Дженни. – Кто-то из взрослых обязательно должен знать, где ты находишься. Вдруг с тобой что-нибудь случится?

– И кое-что случилось, – жалобно пролепетала Люси, и ее глаза наполнились слезами. – У него с собой была бутылка виски. Он выпил и дал мне немного, но меня стало тошнить. А он говорит – выпей еще, и все пройдет. Я выпила… и дальше я ничего не помню. Не помню, что произошло, понимаете? Кажется, я все-таки сделала с ним это, но я не помню! Потом он проводил меня домой, и я сразу легла в постель. На следующий день, когда я проснулась, то даже не знала, было ли все это на самом деле, или мне просто приснилось… а спрашивать у него я не хотела. Он больше никуда меня не приглашал и даже ни разу не позвонил, и я решила, что, наверное, я ему отказала, вот он на меня и рассердился… Но мне-то самой казалось, что я… Я не знаю, ничего не знаю! – почти выкрикнула Люси и заплакала. – Я думала, что ничего не было. Я бы никогда не сделала ничего такого!..

– Ну, выяснить, было что-то или нет, не так уж трудно, – сказала Дженни, пытаясь утешить девочку. – Я могла бы отвезти тебя к врачу, который скажет точно.

Тут Люси рывком задрала свитер и рубашку, открыв округлившийся животик. Ответ был очевиден, и Дженни понадобились немалые усилия, чтобы скрыть свое потрясение. Меньше всего ей хотелось, чтобы Люси подумала, будто она ее осуждает.

– С тех пор как… В общем, после Хэллоуина у меня не было месячных, – всхлипнула Люси. – Я думала, может, они прекратились по какой-нибудь другой причине… скажем, из-за каких-то нарушений. Такое ведь бывает, особенно когда цикл еще не установился, правда? Но потом оно… потом у меня начал расти живот, и я поняла, что тогда я все-таки сделала это. Как мне теперь быть, миссис Суит?! Я ничего не могу сказать этому парню, потому что он перевелся в другую школу, да он, наверное, и не станет меня слушать. Я же говорила вам, что после того раза он даже не посмотрел в мою сторону, ни слова мне не сказал! А теперь… Господи, папа меня просто убьет, если узнает! И маму тоже!..

Люси зарыдала громче, прижавшись к Дженни, которая машинально обняла ее за плечи, мысленно производя нехитрый подсчет. Март подходил к концу, а значит, Люси сейчас на пятом месяце, подумала Дженни и невольно вздохнула. Всего несколько дней назад она потеряла ребенка, которого отчаянно желала, а эта глупая девчонка, которая даже не помнит, как занималась сексом, зачала младенца, который ей совершенно не нужен и который почти наверняка исковеркает всю ее жизнь. Да, Гретхен была права – жизнь жестока и несправедлива.

Тем не менее Дженни постаралась сделать все, чтобы успокоить Люси. Одновременно она размышляла, как помочь девочке.

– Хочешь, я пойду с тобой, чтобы поговорить с твоими родителями? – предложила Дженни, и Люси после непродолжительного раздумья кивнула.

– Не позволяйте папе бить маму, – попросила она. – Ведь если он узнает о… о том, что со мной случилось, ей достанется больше моего. Папа всегда вымещает на ней все свои неприятности и плохое настроение. Даже если он сердится на меня, попадает все равно маме.

– Он ее и пальцем не тронет, – решительно пообещала Дженни, хотя и не представляла себе, как этого добиться. – Когда бы ты хотела рассказать обо всем маме?

– Приходите к нам завтра… если можете, конечно. По субботам папа обычно ездит в бар в Мьюзе и возвращается поздно. Мы с мамой будем одни.

– Во сколько?

– Ну, около двенадцати, я думаю, будет нормально… К этому времени папа наверняка уже уйдет. А мама будет дома… По субботам она весь день стирает.

– Договорились. Я приду, – сказала Дженни и еще раз крепко обняла Люси. – Не бойся, все будет хорошо.

Через несколько минут Люси ушла, а Дженни поднялась наверх, чтобы рассказать обо всем Биллу, который терпеливо сидел в спальне, чтобы не мешать ее занятиям с девочками.

– Вот бедняжка! – вздохнул он, качая головой, когда Дженни пересказала ему все, что услышала от девочки. Билл несколько раз видел Люси на занятиях кружка, но ее родителей не знал, поскольку в церковь они не ходили (в этом, кстати, состояло основное различие между ним и Дженни: Билл поневоле имел дело только со своими прихожанами, тогда как ее кружки и группы были открыты для всех).

– Как ты думаешь, что теперь с ней будет? Что сделают ее родители? – спросил он после небольшой паузы.

– Понятия не имею. Я знаю только, что глава семьи пьет, а напившись, бьет мать, да и дочери наверняка попадает, так что предсказать отцовскую реакцию довольно легко. Что касается матери… вряд ли она обрадуется, все-таки Люси только четырнадцать. Завтра я поговорю с ней, пока отца не будет. Ребенка, скорее всего, придется оставить: Люси на пятом месяце, и предпринимать что-либо уже поздно. С другой стороны, рожать в этом возрасте – такое же преступление, как и аборт. Люси придется многое вынести – и не только роды, а ведь она сама еще ребенок!

На этом разговор закончился. На следующий день Дженни встала пораньше и без четверти двенадцать сидела в своем ярко-желтом «Шевроле», чтобы ехать к матери Люси. Когда она отыскала наконец нужный дом, девочка уже ждала ее на крыльце.

Когда Дженни вошла, мать Люси складывала на кухне предназначенное для стирки белье и что-то негромко напевала себе под нос. При виде Дженни на ее лице отразились испуг и растерянность. Мать Люси знала, кто такая Дженни Суит, знала, что ее дочь ходит к ней в кружок.

– Что-нибудь случилось? – спросила она, бросив на дочь подозрительный взгляд. – Ты что-нибудь натворила?

Люси отрицательно покачала головой, но отвела глаза.

– Все в порядке, миссис Фергюссон, – ответила за нее Дженни, и мать Люси растерялась еще больше. Она производила впечатление нервной, немного истеричной, неуверенной в себе женщины, о чем свидетельствовала и ее первая реакция – попытка обвинить дочь в каких-то проступках (на занятиях Люси несколько раз жаловалась на эту «привычку» матери, так что Дженни не удивилась).

– Я беременна! – неожиданно выпалила Люси и, бросившись матери на шею, зарыдала. Миссис Фергюссон тоже заплакала, крепко обнимая дочь. Дженни усадила обеих за кухонный стол, налила матери стакан воды, после чего Люси, запинаясь и всхлипывая, пересказала свою простую и печальную историю.

Признание дочери повергло миссис Фергюссон в самое настоящее смятение. «Как ты могла?! – то и дело повторяла она. – Как ты могла?!!» Но дело было сделано (зов природы, виски и настойчивость молодого человека этому способствовали), и теперь нужно было искать выход из создавшегося положения. Мать Люси, однако, все еще пребывала в растерянности. Первым делом она сообщила дочери, что теперь «отец убьет нас обеих». Дженни вызвалась было сама довести все до сведения мистера Фергюссона, но мать Люси, поблагодарив за предложение, отрицательно покачала головой. Она была уверена, что это не улучшит, а только ухудшит ситуацию. Нет, сказала она, придется им как-нибудь самим выпутываться. Люси, сказала она, поедет в монастырь Святой Девы Марии – как можно скорее, пока никто не заметил ее состояния, – и останется там до родов. Когда ребенок появится на свет, она оставит его в приюте на попечение монахинь, а сама вернется домой. «Хоть бы он родился мертвым!» – добавила миссис Фергюссон, и Дженни вздрогнула. Ей было очень тяжело слышать подобное, но она постаралась справиться с собой. Впрочем, разговор и без того получился очень тяжелым. Люси все время плакала, ее мать – тоже, и Дженни снова вернулась домой в подавленном настроении. Она, конечно, рассказала обо всем Биллу, но только для того, чтобы выговориться. Так или иначе сделать они ничего не могли.

Вечером Дженни все же позвонила Люси домой, но ей никто не ответил. Зато рано утром, еще до начала церковной службы, Люси появилась на пороге ее дома. Ее лицо раскраснелось и блестело от пота – всю дорогу она бежала, чтобы еще раз повидать Дженни и попрощаться с ней. Мать, как и собиралась, отправляла ее в монастырь. Отец, когда обо всем узнал, пришел в ярость и заявил, что не желает видеть свою дочь-шлюху до тех пор, пока она не избавится от своего ублюдка. Он даже хотел ударить Люси, но мать заслонила дочь собой, и в результате отец избил ее.

На прощание Люси крепко обняла Дженни и, поблагодарив за все, что та для нее сделала, поспешила домой, сказав, что мама уже ждет ее, чтобы отвезти в монастырь. Дженни в свою очередь сказала, что обязательно навестит ее там, и пообещала ничего не говорить другим девочкам, хотя обе понимали: те обязательно догадаются, в чем дело, если Люси вдруг исчезнет на несколько месяцев. Ребенок должен был появиться на свет в июле; вскоре после этого Люси предстояло вернуться домой, но Дженни невольно подумала, что после родов и расставания с младенцем девочка уже никогда не будет прежней. Всю свою оставшуюся жизнь она будет мучиться и гадать, где сейчас ее дитя, с кем, хорошо ли ему…

Эти мысли одолевали Дженни весь оставшийся день. Когда наступил понедельник, она не выдержала и отправилась навестить миссис Фергюссон. Та плакала на кухне, под глазом у нее чернел огромный синяк. Увидев Дженни, она подняла голову, и в ее глазах отразилось отчаяние. Она походила на человека, у которого нет выхода и нет надежды. Так выглядели многие женщины, которые приходили по понедельникам в группу жертв домашнего насилия, и Дженни почувствовала, как ее сердце сжимается от жалости. Увы, единственное, что она могла сделать для миссис Фергюссон, это пригласить ее в группу для родственников алкоголиков или для тех, кто пострадал от рукоприкладства мужа, и мать Люси пообещала прийти, однако оставалась очень испуганной. Дженни была совершенно уверена, что она не придет, однако, как ни удивительно, вечером миссис Фергюссон, которую звали Мэгги, появилась у нее в гостиной. Поначалу она явно чувствовала себя не слишком уверенно, но, послушав рассказы других женщин, несколько приободрилась. Таков, насколько успела заметить Дженни, был самый первый результат занятий в группах жертв домашнего насилия: женщина, которой до этого приходилось в одиночку терпеть издевательства и грубое обращение, начинала сознавать, что она не одна и что выход есть.

Во вторник Дженни поехала в монастырь Святой Девы Марии, чтобы проведать Люси. С первого же взгляда ей стало ясно, что девочка чувствует себя очень несчастной и одинокой, хотя условия здесь казались неплохими, да и монахини были к ней очень добры и внимательны. Одна из них рассказала Дженни, что врач уже осмотрел Люси и подтвердил, что ребенок должен родиться в июле. Монахиня обещала, что после того, как малыша поместят в приют, они постараются подобрать для него хороших приемных родителей. Что касается Люси, то ее должны были отправить домой сразу после родов.