До конца времен Стил Даниэла

Глава 9

В дверь позвонили ранним июньским утром, когда Дженни красила стены в детской. Билл уехал к Клею Робертсу, чтобы обсудить с ним текущий ремонт церкви. Спустившись вниз, Дженни отворила дверь и увидела на пороге Дебби и четырех ее детей (самый младший сидел у нее на груди в «кенгурушке»). Лицо у Дебби было испуганным, один глаз заплыл и почернел, правая рука висела на перевязи.

– Вы не поможете мне, Дженни? – с ходу выпалила Дебби, даже не поздоровавшись, и Дженни отступила в сторону, пропуская все семейство в дом. Только теперь она рассмотрела, что старшие дети в пижамах, сама Дебби тоже одета наспех. Никаких вещей у нее с собой не имелось, если не считать бумажного пакета с памперсами и бутылочкой молока.

– Что случилось? – с тревогой спросила Дженни. Она открыла холодильник, чтобы достать апельсиновый сок для детей, потом налила Дебби чашку кофе.

– Тони сказал, что убьет меня! – хриплым шепотом сообщила Дебби, когда они отступили на несколько шагов от стола, чтобы дети не слышали разговора. – Почему-то он вообразил, что я ему изменила, а я… Я ничего такого не делала. Он… он просто сошел с ума! Один из его друзей зашел к нам, чтобы помочь мне починить кроватку Мики, только и всего. Должно быть, он что-то сказал Тони, когда на следующий день они вместе выпивали в баре. Я не знаю, в чем дело, но… Тони примчался домой как бешеный, столкнул меня с лестницы и подбил глаз. Я… я хочу уехать к сестре в Шайенн. Я ей уже звонила, и она сказала, что я могу жить у нее, пока не найду работу. Помогите мне, Дженни! Я никому не говорила, куда мы едем. Как только Тони ушел, я схватила детей – и бежать! Он точно спятил! И я боюсь, что он действительно может сделать что-то очень плохое со мной или с малышами. Тони теперь не только пьет, он начал принимать наркотики, и я… я не могу рисковать.

Слушая ее, Дженни только головой качала. Сейчас эта молодая женщина была готова на все для спасения детей, но прежде она годами терпела плохое обращение, побои, унижения, не предпринимая ничего, чтобы изменить ситуацию. К счастью ей хватило мужества – и ума – сделать решительный шаг, который напрашивался давно. Дебби была еще молода, и Дженни верила: она еще сможет начать все сначала и зажить спокойно и счастливо.

– Как ты собираешься добраться до Шайенна? На автобусе? – уточнила она, и Дебби глубоко задумалась. До Шайенна ходил автобус, но у нее не было денег, к тому же она боялась, что Тони увидит ее на остановке, и тогда… тогда ад начнется для нее снова.

– Давай лучше я сама тебя отвезу, – решительно добавила Дженни, поняв, что никакого конкретного плана у Дебби нет. Да и ее побег из дома больше походил на жест отчаяния, чем на продуманные действия. Она просто схватила детей, побросала в пакет памперсы для малыша и кое-какую еду и выскочила из дома, фактически в чем была. Что ж, подумала Дженни, в этом, пожалуй, есть свои плюсы. Дебби не взяла ни вещей, ни дорожной одежды, ни денег; она также не оставила никакой записки, поэтому, наверное, Тони не скоро догадается, что его жена сбежала из дома. Скорее всего, он решит, что Дебби пошла гулять с детьми или засиделась у подруги, так что два-три часа форы у них есть. Ну и отлично!.. За это время они преодолеют почти половину расстояния до Шайенна, до которого было семь-восемь часов езды. Слава богу, Билл отправился к Клею верхом на Навахо, так что она могла взять его внедорожник с большой кабиной. Правда, детских кресел у Дженни не имелось, а ремней безопасности в салоне было всего пять – два на переднем сиденье и три на заднем, но если Дебби сядет сзади с младенцем на руках, все они отлично там поместятся. Впрочем, Дженни готова была увезти Дебби к сестре даже в кузове своего пикапа. Для них это в любом случае было безопаснее, чем оставаться дома.

– О’кей, поехали, – сказала Дженни, хватая с полки блокнот, чтобы оставить записку Биллу.

«Извини, пришлось угнать твой внедорожник, – нацарапала она карандашом на вырванном из блокнота листке. – Если тебе понадобится куда-то ехать – смело бери мой «шеви». У меня срочное дело, речь идет о помощи ближнему. Позвоню, когда смогу. Подробности вечером. Не беспокойся, со мной все в порядке. Целую. Твоя Дж.».

Конкретных деталей Дженни намеренно избегала на случай, если Тони, разыскивая жену, вломится к ней в дом. Насколько она знала, он был на это способен, а раз так, следовало принять меры предосторожности.

Потом Дженни отвела Дебби и ее детей к внедорожнику Билла и усадила в кабину. Вернувшись в дом, она взяла свою сумочку с водительским удостоверением, немного денег и пакет сока из холодильника. Ее джинсы, руки и косынка, которую она повязала на голову, все еще были в краске, но она не стала задерживаться, чтобы переодеться и привести себя в порядок. Дженни хотелось как можно скорее увезти Дебби и ее детей подальше от мужа, который, конечно, очень разозлится, когда поймет, что жена от него ушла. Тянуть с отъездом не следовало и еще по одной причине. Дженни уже несколько месяцев ждала, чтобы Дебби сделала свой выбор, и теперь ей не хотелось, чтобы молодая женщина в последний момент испугалась и передумала. Один Бог знает, к чему это могло бы привести. Тони, похоже, окончательно утратил над собой контроль и действительно мог убить или искалечить жену или кого-то из детей.

Они были в пути уже больше двух часов, когда дети начали жаловаться на голод. Остановив машину возле «Бургер кинга», Дженни купила каждому ланч, состоявший из большого гамбургера, жареного картофеля и газировки. После еды дети уснули. Дебби на заднем сиденье тоже задремала, повиснув на ремнях безопасности и прижимая к себе младенца, так что в течение еще нескольких часов Дженни вела машину в полной тишине. Чтобы не скучать и не заснуть самой, она тихонько включила радио и настроила его на волну классической музыки. К счастью, движение на шоссе было не слишком плотным, но она все равно старалась ехать помедленнее, чтобы не подвергать опасности своих многочисленных пассажиров.

После шести часов пути сначала Дебби, а за ней и дети начали просыпаться. Еще дважды они останавливались, чтобы купить воды, и в начале седьмого вечера оказались на окраине Шайенна. Здесь Дебби показала Дженни, как лучше проехать к дому сестры, и уже через несколько минут они парковались на площадке перед небольшим дощатым коттеджем, выкрашенным дешевой бледно-салатовой краской.

Старшая сестра Дебби оказалась ее точной копией. Дом у нее был небольшим, прихожая – узкой, крошечная гостиная завалена игрушками. Половину столовой занимал диван, на котором сидел муж сестры и смотрел телевизор. Он только что пришел с работы и держал в одной руке жестянку с пивом, а в другой – сэндвич с огурцом.

Увидев Дебби и племянников, сестра широко распахнула дверь, приглашая всех войти. Уже стоя в гостиной, Дженни в смятении подумала о том, как трудно будет двум семьям жить вместе – пусть и не очень долго – в таком маленьком доме. Впрочем, сестра давно обещала Дебби найти ей в Шайенне работу, если она уйдет от Тони. Теперь это наконец произошло, и Дженни надеялась, что, когда Дебби начнет работать, она сумеет снять для себя и детей небольшую квартиру.

Одно было очевидно: обратного пути у Дебби нет. Тони Блекмен наверняка уже понял, в чем дело, и пришел в бешенство. И вряд ли с течением времени его злоба уляжется. Может, она немного утихнет, но не пройдет совсем, и если Дебби будет настолько глупа, что вернется, то… случиться может все, что угодно. С точки зрения Тони, жена не только ушла, но и отняла у него детей, что, несомненно, сильно ударило по его мужскому самолюбию. Нет, он никогда ее не простит, но… Другого выхода у Дебби все равно не было, так что она поступила правильно. В противном случае для нее все могло кончиться плохо уже в самое ближайшее время.

Прежде чем тронуться в обратный путь, Дженни отдала Дебби все деньги, которые прихватила с собой. Набралось чуть больше двухсот пятидесяти долларов. Маловато, конечно, но Дженни казалось, что даже такая скромная сумма лучше, чем ничего. Только потом ей пришло в голову, что в ближайшем отделении банка она могла бы обналичить чек, чтобы оставить Дебби больше денег. Увы, Дженни слишком торопилась домой – как-никак ей предстояло провести в дороге еще семь часов, – поэтому она подумала об этом, только когда, выехав из Шайенна, остановилась на заправке, чтобы наполнить топливный бак и позвонить Биллу.

Билл сразу взял трубку, и по его голосу Дженни тут же поняла, что он очень волнуется, не зная, куда и зачем она уехала. В самом деле, час был уже достаточно поздний, и Билл беспокоился. Правда, по пути в Шайенн Дженни звонила ему из магазина, где они покупали воду для детей, но тогда ей никто не ответил.

– Ты где? – сразу спросил Билл. – Я места себе не нахожу! Пришел домой, а тебя нет. Когда ты вернешься?

– Извини, но мне пришлось действовать как можно скорее. Дебби Блекмен опять избил муж, и она прибежала ко мне вместе с детьми практически раздетая – сказала, что хочет уйти от него и уехать к сестре в Шайенн. Мне пришлось самой их отвезти, чтобы Тони не успел перехватить Дебби на автобусной станции в Мьюзе, к тому же у нее все равно не было денег. Сейчас я уже еду обратно, но буду, наверное, очень поздно.

– Послушай, Джен, ты не забыла, что в этих краях должность ангела милосердия занимаю я, а не ты? – Билл рассмеялся с явным облегчением. – К тому же если мистер Блекмен догадается, что это ты помогла его жене бежать, он рассердится уже на тебя, а мне этого совсем не хочется… Теперь тебе придется быть очень осторожной и держать входную дверь на замке, когда меня нет… Ладно, с этим потом разберемся. Во сколько примерно ты вернешься?

– Даже не знаю, я только что выехала из Шайенна. Часов через шесть-семь… Может, немного быстрее – ночью шоссе будет совсем свободно.

Биллу очень не нравилось, что Дженни придется ехать ночью одной, к тому же она наверняка будет гнать, чтобы попасть домой поскорее, но поделать он ничего не мог. К счастью, Дженни была хорошим водителем, и он надеялся, что с ней ничего не случится.

– Лучше бы ей больше сюда не возвращаться, – заметил он, имея в виду Дебби.

– Очень маловероятно, – ответила Дженни. – Она слишком боится Тони и того, что он может сделать с ней и с детьми. Обратного пути у нее нет, и она это понимает.

– Я бы на твоем месте не был так уверен, – мрачно возразил Билл. – Жертвы жестокого обращения нередко возвращаются туда, где им было плохо. Это… зависимость, если хочешь. И справиться с такой кабалой достаточно сложно. – Он знал это и из курса психологии, который прослушал в семинарии, и из собственного опыта. Работая с женщинами-заключенными, Билл не раз сталкивался с подобными ситуациями: многие из них вопреки всякой логике возвращались к тиранам-мужьям и в конце концов дорого за это расплачивались. Иногда – по самой высшей ставке.

– Не думаю, что Дебби… настолько зависима, – медленно проговорила Дженни. – К сожалению, ее сестра живет отнюдь не в особняке, и у нее есть собственные дети. Дебби необходимо как можно скорее найти работу. Тогда она сможет снять собственную квартиру.

– Ладно, о Дебби поговорим потом. А сейчас просто поезжай домой. И будь осторожнее, очень тебя прошу. Если почувствуешь усталость, лучше остановись на обочине и поспи. – Он уже подсчитал, что, даже несмотря на почти пустое ночью на шоссе, Дженни доберется до Мьюза в лучшем случае в три-четыре часа пополуночи, проведя за рулем в общей сложности почти пятнадцать часов. Нелегкое испытание даже для крепкого мужчины, а она к тому же очень ослабела после того, как потеряла ребенка.

– Хорошо, я так и сделаю, – послушно согласилась Дженни, хотя спать ей совершенно не хотелось. Весь день она провела на нервах, стараясь как можно скорее увезти Дебби и ее детей от опасности. Перевозбуждение не прошло до сих пор, и на обратном пути усталость могла взять свое, поэтому, прежде чем вернуться в кабину внедорожника, Дженни выпила в закусочной при заправке две чашки крепкого кофе. Сейчас ей больше всего хотелось поскорее вернуться к Биллу. Все, что было в ее силах, она сделала, и оставалось только надеяться, что начиная с сегодняшнего дня жизнь Дебби и ее детей изменится к лучшему.

Всю обратную дорогу Дженни непроизвольно нажимала на педаль газа и была дома в половине третьего, поставив своеобразный рекорд. Когда она ложилась в постель, проснулся Билл.

– Слава богу, ты вернулась! – прошептал он, обнимая ее. – Я очень беспокоился. – Сам Билл лег только полчаса назад, хотя очень устал после поездки к Клею Робертсу, с которым они побывали сначала на лесном складе, чтобы заказать материал для церкви, а потом – в офисе строительной фирмы в Мьюзе.

– Все в порядке?

– Все в порядке, – ответила Дженни, и, крепко прижавшись к Биллу, положила голову ему на плечо.

– Ну и хорошо, – пробормотал он. Через две минуты Билл уже крепко спал, а следом за ним уснула и Дженни.

На следующее утро она встала поздно. Билл уже спустился вниз и готовил завтрак.

– Ну и денек вчера выдался… – проговорила Дженни, спускаясь в кухню и потягиваясь. – У меня все тело болит! – пожаловалась она, садясь возле стола, и Билл, наливавший кофе у плиты, бросил на ее лицо пристальный взгляд. Сон немного освежил Дженни, но она все равно казалась бледной, уставшей и невыспавшейся. Почти пятнадцать часов за рулем и волнение, вызванное неожиданным побегом Дебби от мужа, сделали свое дело, и Дженни чувствовала себя так, словно накануне таскала доски вместе с рабочими на лесном складе, куда ездили Билл и Клей. Впрочем, собственное самочувствие ее почти не занимало. Куда больше ее интересовала Дебби. Как она устроилась на новом месте? Обещала позвонить, но пока никаких вестей от нее не было.

После завтрака Дженни вернулась в детскую докрашивать стены, а Билл вызвался ей помочь. Через полчаса работа была закончена, и Билл перенес из подвала и собрал купленную ими на прошлой неделе детскую мебель, а Дженни наклеила на кроватку, пеленальный столик и высокий стул картинки-аппликации в виде разноцветных медвежат. С ними мебель выглядела гораздо симпатичнее, и Дженни осталась очень довольна. Теперь все было готово к встрече младенца, появление на свет которого предполагалось примерно через пять недель. Но если Дженни ждала этого момента с нетерпением, то Люси с каждым днем нервничала все сильнее. Как большинство девочек ее возраста, она была не готова к родам ни морально, ни психологически, и Дженни надеялась, что их с Мэгги присутствие в родильной палате хоть немного ее подбодрит. Да и врач, уже много лет подряд принимавший в монастыре роды у несовершеннолетних девочек, был человеком опытным, мудрым и добрым. Он от души сочувствовал своим юным пациенткам и обещал, что постарается сделать и схватки, и роды как можно менее болезненными, но Люси продолжала трястись от страха. Беседуя с Дженни по телефону, она часто говорила, что хотела бы поскорее забыть обо всем и вернуться к своей жизни, к учебе, к экзаменам. В монастыре Святой Девы Марии Люси занималась по программе первого года старшей школы, поэтому осенью ей предстояло поступить в десятый класс. Да и монахини обещали Люси, что со временем все с ней случившееся потускнеет, забудется, как дурной сон, но Дженни думала, что это ложь, ничем не лучше той, к которой прибег молодой человек, чтобы заставить Люси заняться с ним сексом. Сама Дженни просто не представляла, как можно забыть о своем ребенке, которого пришлось отдать совершенно чужим людям. Для нее ничего хуже и быть не могло. До сих пор Дженни чувствовала себя крайне неловко от сознания того, что величайшая радость в ее жизни принесет Люси столько боли и страданий, и не только физических, но и душевных. Разве можно спокойно отдать своего ребенка в чужие руки, а потом выкинуть это из головы? Впрочем, понимала Дженни и то, что Люси совершенно не готова к материнству, да и ее отец был по-прежнему настроен весьма негативно. Он не желал видеть дочь, если она не оставит ребенка в приюте, и заставить его изменить свое мнение было не под силу даже Мэгги, хотя в последнее время отношения мистера Фергюссона с женой заметно улучшились. После нескольких месяцев занятий в группе для женщин, подвергшихся домашнему насилию, Мэгги стала спокойнее, увереннее в себе и готова была не только морально поддерживать дочь, пока та находилась в монастыре, но и защищать ее после возвращения домой. Что ж, решила в конце концов Дженни, по крайней мере, Мэгги и Люси будут знать, что у ребенка есть дом, есть заботливые и любящие родители. А это уже немало.

Сама Дженни думала о Люси и о ее будущем малыше почти постоянно. Не стал исключением и ничем не примечательный день две недели спустя, когда она отправилась в универмаг в Мьюзе, чтобы купить еще несколько упаковок памперсов и кое-какие мелочи для детской. Она как раз стояла перед витриной со спринцовками, когда в универмаг вошла Дебби со всеми четырьмя детьми. При виде ее Дженни почувствовала, как у нее буквально отвисла челюсть. Она не получала от Дебби никаких известий с тех пор, как отвезла ее к сестре в Шайенн, однако считала, что та находится в безопасности. Увидев ее в Мьюзе, да еще вместе с детьми, Дженни почувствовала, как от страха у нее подпрыгнуло сердце. А если Дебби так же случайно столкнется с мужем? Страшно даже подумать!

– Что ты здесь делаешь? – спросила она хриплым шепотом, шагнув навстречу молодой женщине. – Почему ты не в Шайенне? Ты вернулась? Тони знает?

– Я… я не смогла найти работу, – ответила Дебби, нервно оглядываясь через плечо. – А потом приехал Тони и увез меня обратно.

Глаза Дебби говорили обо всем лучше всяких слов. Они были до краев наполнены отчаянием и страхом, и Дженни почувствовала, как у нее самой все похолодело внутри.

– Как он узнал, что ты поехала к сестре?

– Я… – Дебби замялась. – Я сама ему позвонила. У меня не было денег, чтобы кормить детей, а сестра не смогла мне помочь. Никакой подходящей работы для меня тоже не нашлось, потому что мне не на что было нанять няню для детей.

– Почему же ты не позвонила мне? Я бы тебе помогла. – И снова Дженни почувствовала себя виноватой, что не оставила Дебби больше денег, когда уезжала из Шайенна. Только потом она вспомнила, что говорил Билл о жертвах домашнего насилия, которые часто возвращаются к своим мучителям. По его словам, во многих случаях это кончалось довольно скверно, а Дженни ни в коем случае не хотелось, чтобы Дебби пострадала, хотя эта женщина сама сунула голову в пасть льва.

Дебби как будто угадала, о чем она думает.

– Пожалуйста, миссис Суит, – пролепетала она с мольбой, – прошу вас, не приходите ко мне домой и не звоните, потому что тогда Тони меня точно убьет. Я… я сама вам позвоню, когда смогу.

Не успела она договорить, как в универмаге появился сам Тони. Лицо у него было сердитое, брови мрачно нахмурены, к тому же его плотным облаком окутывал запах спиртного. Демонстративно не замечая Дженни, он шагнул к жене и грубо схватил за руку.

– Что ты здесь копаешься? Пошевеливайся! – рявкнул он и, все так же не глядя на Дженни, круто развернулся и вышел.

Дебби больше ничего не сказала. Виновато поглядывая на Дженни, она торопливо собрала детей, успевших разбежаться по залу, и бросилась вслед за мужем.

Эта сцена произвела на Дженни чрезвычайно тяжелое впечатление. Вернувшись домой, она сразу рассказала обо всем Биллу, а потом и Гретхен, которая заглянула к ней, чтобы полюбоваться детской. Услышав о возвращении Дебби, Гретхен покачала головой:

– Вот бедняжка. Не повезло ей с мужем, прямо скажем – не подфартило. Этот Тони Блекмен – настоящий подонок… Напрасно она не осталась с сестрой в Шайенне. По мне – так лучше околеть с голода, чем жить с таким под одной крышей.

– Я очень за нее боюсь, – призналась Дженни. – Дебби может серьезно пострадать. Вплоть до… – Она не договорила. Обе понимали, что имеется в виду.

– К сожалению, тут ты не в силах что-то изменить. Дебби должна освободиться сама, сколько бы времени это ни потребовало. Никто не сделает этого за нее. Сейчас, верно, чувствует себя в безвыходном положении: четверо детей, ни гроша денег… но это пройдет. Или не пройдет.

Дженни согласно кивнула, но мысленно попросила Бога, чтобы Дебби поскорее приходила в себя и начинала бороться. Иначе ей действительно никто не сумеет помочь. При всем желании.

Вечером Дженни снова, вместе с Гретхен, занималась с группой для жертв домашнего насилия. Правда, на отношения с мужем ее подруга пожаловаться не могла, однако на собраниях она приносила много пользы – подбадривала женщин, рассказывала про свою мать и отца-алкоголика, к тому же, как местная жительница, прекрасно знала не только самих участниц группы, но и их мужей.

Среди женщин, собравшихся в этот вечер в гостиной, была и мать Люси. Она впервые пришла в группу почти три месяца назад и с тех пор не пропустила ни одного занятия. Дженни наблюдала за ней с радостью и гордостью: на ее глазах Мэгги стала совершенно другим человеком – сильным, решительным, знающим себе цену. Достигнутый ею прогресс впечатлял. Она посещала и семейную группу для родственников алкоголиков, и Дженни только удивлялась, как Мэгги до сих пор не затащила мистера Фергюссона на собрание АА-группы.

На следующий день, когда Дженни и Билл завтракали, в их доме раздался телефонный звонок от Гретхен. Она так волновалась, что Дженни не сразу ее узнала.

– Боже мой, Дженни! – воскликнула Гретхен, даже не поздоровавшись, и заплакала. – Ты была права! Ты была права! – несколько раз повторила она.

– Насчет чего? – Дженни и удивилась, и встревожилась.

– Насчет Тони. Вчера вечером он… он убил Дебби. Пришел домой пьяный и столкнул ее с лестницы. Она ударилась головой и… Сегодня утром она умерла от кровоизлияния в мозг. Я только что разговаривала с ее матерью, и она сказала…

– А что с детьми? – перебила Дженни. Дебби было уже не помочь, поэтому она считала своим долгом позаботиться о малышах.

– С ними все в порядке, мать Дебби взяла их к себе. Тони сам вызвал полицию и сказал, что его жена случайно оступилась и упала, но копы нашли следы… Прежде чем сбросить Дебби с лестницы, Тони ее жестоко избил, так что теперь он в тюрьме. Тони ее убил… как ты и предвидела, – повторила Гретхен сдавленным голосом.

– Я это предвидела, но я этому не помешала, – с горечью отозвалась Дженни. Ужасная новость ее буквально сразила. После того как Гретхен попрощалась и дала отбой, она целую минуту приходила в себя и только потом повернулась к Биллу, чтобы рассказать ему обо всем. Он, однако, уже догадался, о чем шла речь, по ее репликам и почти не удивился. Дебби Блекмен подписала свой смертный приговор, когда вернулась к Тони. Билл знал много таких случаев.

– Я… мне нужно было быть понастойчивее с Дебби, – проговорила наконец Дженни, скорбно глядя на мужа. – Но я не хотела слишком на нее давить. Она могла подумать, будто я специально настраиваю ее против Тони, а Деб… Она всегда так боялась его рассердить!

Билл обнял ее за плечи:

– Мне кажется, что ты все равно не могла ничего изменить. Ты не могла заставить ее уехать или держаться от него подальше. Дебби должна была прийти к этому сама, в противном случае никакие доводы, никакие уговоры не помогли бы.

– Но… Когда она уехала в Шайенн, я думала… Я была уверена, что Дебби никогда не вернется. Однако прошло всего две недели, и она сама ему позвонила, а теперь ее дети остались без матери, да и без отца тоже. И сама Дебби мертва… А ведь ей было всего двадцать пять. Такая молодая!..

Весь день Дженни размышляла о несчастной судьбе Дебби. В конце концов она не выдержала и поехала в монастырь, чтобы проведать Люси. Дженни надеялась, что поездка отвлечет ее от мрачных мыслей, однако особого облегчения она не почувствовала. Погода стояла по-летнему теплая, и Люси страдала от жары, к тому же она по-прежнему очень боялась родов и постоянно хныкала и жаловалась. Увидев Дженни, Люси вцепилась в нее, словно маленький ребенок, каковым она, собственно, и была. Ей, впрочем, предстояло повзрослеть, и притом быстро, но сама Люси этого еще не понимала. Говорить ей, что пути назад нет, было бесполезно, и Дженни просто старалась утешить ее, как могла.

На обратном пути она заехала к Гретхен. Они снова говорили о Дебби, и Дженни передала подруге слова Билла.

– Он прав. Я думаю, никто из нас не смог бы убедить Дебби держаться подальше от мужа. Она слишком привыкла к издевательствам и побоям, завязла в них, как в паутине, и вот результат, – сказала Гретхен, но Дженни по-прежнему казалось, что все это просто отговорки и что они могли помешать Тони Блекмену расправиться с женой. Она уже собиралась возразить, но Гретхен, которой, по-видимому, хотелось поскорее уйти от этой мрачной темы, неожиданно спросила ее о самочувствии молодой женщины, ребенка которой Дженни собиралась усыновить. О том, что это Люси Фергюссон, которую она прекрасно знала, Гретхен не догадывалась. Соблюдая условия соглашения, которое они заключили с родителями Люси, Билл и Дженни продолжали скрывать имя биологической матери младенца.

– С ней все в порядке, – сказала Дженни и впервые за весь день улыбнулась. – Думаю, нам недолго осталось ждать. Когда ребенок родится, нам позвонят, и мы сразу заберем его к себе.

– Разве ты не хотела бы присутствовать при родах? – удивилась Гретхен. Насколько она успела узнать Дженни, подобный шаг был вполне в ее духе. Да и Билл, наверное, тоже не упустил бы подобной возможности. Супруги Суит – и это было общее мнение – производили впечатление людей внимательных и заботливых, и если уж они решили усыновить новорожденного младенца, то постарались бы быть с ним с первых минут его жизни.

Вопрос застал Дженни врасплох.

– Я… я бы хотела, но… мать ребенка против. Она еще очень молода, и… – Тут Дженни вспомнила, что, по легенде, они с Биллом собирались усыновить малыша, который должен появиться на свет в одном из нью-йоркских приютов для одиноких матерей. – К тому же Нью-Йорк слишком далеко, – добавила она поспешно. – Если роды начнутся внезапно, мы просто не успеем туда добраться.

– Сколько же ей? – перебила Гретхен.

– Четырнадцать, – машинально ответила Дженни и тут же пожалела об этом. Ей не хотелось нарушать соглашение, которое они заключили с мистером и миссис Фергюссон. Насколько она знала, во хмелю отец Люси был способен на самые дикие выходки, да и на внука ему было плевать.

Гретхен наградила ее долгим, внимательным взглядом и покачала головой, но расспрашивать дальше не стала. Почему-то ей казалось, что этого делать не стоит, и она заговорила о чем-то другом, и Дженни потихоньку вздохнула с облегчением.

Следующие несколько дней в приходе только и разговоров было что о несчастной Дебби и об аресте ее мужа, который дожидался предъявления официального обвинения в тюрьме Джексон-хоул. На похороны Дебби собралось довольно много народа – кроме Билла с Дженни, пришли и Гретхен с мужем, а также все, кто ее знал, кто с ней вырос или учился. Дети Дебби остались дома с нанятой по этому случаю няней, но ее мать и сестры сидели в церкви в первом ряду. Все трое плакали не переставая, и впоследствии Дженни решила, что ей, пожалуй, еще не приходилось бывать на таких тяжелых похоронах. На нее, во всяком случае, они подействовали на редкость угнетающе, да и Билл тоже был подавлен и немногословен. Отпевание и погребальную службу на кладбище он провел, но, когда вечером они вернулись домой, выглядел настолько разбитым, что Дженни не решилась снова заговорить с ним о происшедшей трагедии.

Жизнь более или менее вернулась в норму, когда до предполагаемых родов Люси осталось около недели. Дженни старалась навещать ее как можно чаще, но из-за жаркой погоды в горах начали подтаивать снеговые шапки. Чуть не каждый день со склонов срывались потоки грязи, воды и камней, и дорога через перевал к монастырю сделалась небезопасной. Дважды Дженни пыталась проехать в Святую Марию, и оба раза полицейские кордоны останавливали ее на полпути. Она приготовилась попытать счастья в третий раз – муж Гретхен сказал ей, что существует еще одна, не такая опасная дорога в обход главного хребта (правда, чуть не втрое длиннее, но Дженни такой пустяк остановить, разумеется, не мог), когда обнаружила, что Билл тоже собирается в путь. Увидев, что муж вывел из конюшни Навахо и хочет надеть на него седло, Дженни спросила, куда это он собрался.

– К старику Харви Адамсу, – пояснил Билл. – Он заболел воспалением легких, и я обещал его навестить.

Говоря это, Билл улыбнулся. Он любил свою работу, любил людей и край, где они теперь жили. Билл и Дженни уже давно решили, что сюда привела их Судьба и что ничего другого им не нужно. Нью-Йорк оба вспоминали как что-то далекое, то ли бывшее наяву, то ли пригрезившееся во сне, и ни один из них даже представить не мог, что когда-нибудь они туда вернутся. Теперь их дом был здесь, в Вайоминге.

– Может, лучше подождать, пока в горах станет не так опасно? – предложила Дженни.

– Я обещал доктору Смиту взглянуть на Харви. Если он плохо себя чувствует, док тоже подъедет к нему сегодня, если ему лучше – завтра или послезавтра… – Билл снова улыбнулся. – Дети Харви давно предлагают ему перебраться к ним поближе, но старик упрям как осел!

– Ты тоже, – рассмеялась Дженни и поцеловала Билла. Она знала, как он верен своим прихожанам. Если уж Билл пообещал старику Адамсу приехать – только что-то экстраординарное помешает ему сдержать слово.

– Не волнуйся, ничего со мной не случится, – пообещал он. – Навахо обо мне позаботится. – Старый конь был спокойным и умным верховым животным, к тому же за те девять месяцев, в течение которых Билл регулярно на нем ездил, Навахо успел хорошо изучить его основные маршруты и не хуже самого всадника знал, где можно идти быстрее, а где следует ступать предельно осторожно. Дженни, которая и сама не раз каталась на нем по окрестностям, успела в этом убедиться и никогда не волновалась за Билла, когда тот отправлялся куда-то верхом. Исключение составляли дни, когда в горах валил снег, шли проливные дожди или, как сейчас, таяли от жары снеговые шапки на самых высоких вершинах. Впрочем, за прошедшие недели Билл совершил уже несколько таких небезопасных поездок и всегда возвращался целым и невредимым.

– Береги себя, – все же попросила она.

Билл кивнул:

– Обещаю. Не волнуйся, я скоро вернусь. Ты будешь дома или у тебя есть какие-то планы?

– Я собиралась навестить Люси – Эдди Маркус подсказал мне, как добраться до монастыря в обход перевала, но сначала мне нужно позвонить в Нью-Йорк, поговорить с клиентами и обсудить с Азайей несколько вопросов. Я ведь не звонила ей почти целую неделю. Совсем разленилась!.. – Дженни весело рассмеялась, хотя дело было вовсе не в лени. Просто с каждым прошедшим днем ей становилось все труднее концентрироваться на своих нью-йоркских клиентах, на их коллекциях, на швах, вытачках, лекалах. Теперь ее жизнь была здесь – с Биллом, с его прихожанами, с ребенком, которой появится на свет через считаные дни. Дженни по-прежнему не хотелось обмануть ожидания клиентов, которые на нее надеялись, но работа, которая когда-то так ей нравилась, утратила значительную часть своей привлекательности. Почему-то ее больше не тянуло возиться с платьями и гарнитурами, которые она никогда не наденет – и никто из ее друзей не наденет тоже. Похоже, бизнес пора сворачивать, нередко думала Дженни, но все мешкала, хотя Азайя уже несколько раз жаловалась на Нельсона, который пошел в гору и помогал ей все меньше и меньше. Дженни, однако, знала, что ей нужно как минимум подготовить клиентов к сентябрьской Неделе моды – только тогда она сможет объявить, что лавочка закрывается. Еще пара месяцев, чтобы ликвидировать дела, – и она будет свободна.

«Давно пора», – подумала Дженни. Раньше подобная мысль не могла бы прийти ей в голову, но теперь все изменилось. Ее жизнь стала другой. Начинался новый этап, который – Дженни не сомневалась – будет очень, очень счастливым.

Билл уже собирался вскочить в седло, но вдруг остановился. Забросив поводья на спину Навахо, он почти бегом вернулся к крыльцу и еще раз поцеловал Дженни.

– Я тебя очень люблю, – просто сказал он, жалея, что не может остаться дома. Ему казалось – Дженни стала еще красивее, и каждый день он влюблялся в нее, словно в первый раз.

– Очень!! – добавил Билл, не зная, как еще выразить свои чувства.

– И ты будешь любить меня всегда? – тихо спросила Дженни.

– Всегда. Пока этот мир вертится.

Он часто повторял эти слова, но от этого они не затерлись, не стали шаблонной фразой. Билл действительно любил ее больше жизни, и Дженни это знала – знала и понимала, как ей повезло, что у нее есть Билл.

– Ладно, поезжай. Возвращайся скорее и будь осторожен. В крайнем случае ты всегда можешь навестить Харви завтра.

Билл кивнул в ответ и, вернувшись к Навахо, легко вскочил в седло. Через минуту, прощально приподняв выгоревший на солнце стетсон, он уже скакал прочь, а Дженни смотрела ему вслед. Когда Билл скрылся из вида, она вернулась в дом, чтобы позвонить Азайе. Раскладывая на рабочем столе образцы тканей, фотографии и журнальные вырезки, Дженни неожиданно подумала, что на самом деле не имеет никакого значения, что использовать для новых моделей – ситец или сатин, органзу или шелк. Ее, во всяком случае, эти вопросы уже не занимали. Сердце Дженни давно было отдано другим, куда более важным вещам.

Билл быстро поднимался в горы, по пути к Харви Адамсу. Ярко светило солнце, на небе не было ни облачка. Навахо уверенно шагал по знакомой тропе, и Билл, отпустив поводья, думал о Дженни – о том, как хорошо им вместе и как будет еще лучше, когда у них появится малыш. Исполнится их заветная мечта, и вся жизнь изменится, наполнившись новым смыслом. Быть может, у них даже будут еще дети – свои или приемные. Для Билла это не имело особенного значения. Главное, чтобы Дженни была счастлива.

Он так глубоко задумался, что не услышал, как в горах выше по склону раздался какой-то шум. Лишь в последний момент он поднял голову и потянулся к поводьям, но было уже поздно. Могучий селевой поток с ревом сорвался со скалы и швырнул человека и коня к краю ущелья. Мгновение – и Навахо полетел в глубокую пропасть, на дне которой торчали острые камни. Билл успел ухватиться за подвернувшийся под руку сук какого-то дерева, но вода хлестала и давила, и ему приходилось напрягать последние силы, чтобы не сорваться. Перчатки для верховой езды он не надел из-за жары, и теперь его ладони медленно скользили по мокрой коре. Еще несколько секунд, и Билл понял, что не удержится. Тогда он запрокинул голову и, глядя в бездонное синее небо, крикнул так громко, как только мог:

– Я люблю тебя Дженни!

Ему хотелось, чтобы она услышала его, чтобы знала, что в последние мгновения своей жизни он думал о ней. Потом его руки соскользнули, и Билл почувствовал, что летит вниз, навстречу острым камням, но даже в эти краткие секунды никакого страха он не испытывал. Любовь, которая переполняла все его существо, была сильнее страха, сильнее уносившего в пропасть потока, сильнее самой смерти.

Дженни!!!

Это была его последняя мысль.

Глава 10

Поговорив с Азайей, Дженни решила не ездить к Люси сегодня. Вместо этого она отправилась в детскую, чтобы разложить по местам последние мелочи, которые еще не успела убрать. Впрочем, остались именно мелочи, в остальном же все было готово. Недоставало только самого ребенка, и Дженни с нетерпением ждала того момента, когда они с Биллом наконец привезут его домой из монастырского приюта. Размечтавшись о счастливой жизни втроем, Дженни не замечала, как летит время. Когда же она все-таки закончила возиться в детской и снова спустилась в кухню, то с удивлением обнаружила, что с момента отъезда Билла прошло уже почти четыре часа. Это ее, однако, ничуть не встревожило. Навещая своих прихожан, Билл мог просидеть у них и час, и два. Тот же Харви Адамс любил рассказывать Биллу истории из своей молодости, поскольку жил на отшибе, совершенно один и не имел возможности поболтать даже с соседями. Так же обстояло дело и с другими стариками, которые зачастую страдали от одиночества, хотя и жили вместе со своими взрослыми детьми. Билл выслушивал их рассказы и жалобы с неподдельным сочувствием, поэтому старики просили его бывать у них чаще, а он никогда не отказывал. Дженни говорила Биллу, что у него – терпение святого, но он только смеялся в ответ: разговаривать с пожилыми прихожанами – все же не камни ворочать, да и вообще, именно ради этого он и стал священником.

Вот почему Дженни сразу подумала, что он снова засиделся у старика Адамса. Она не сомневалась, что в конце концов Билл непременно появится, да еще будет извиняться за то, что припозднился, она же ответит, что «именно ради этого он стал священником», а затем позовет его ужинать.

В пять часов Дженни достала из холодильника свежую зелень и приготовила салат. Она как раз положила размораживаться несколько бифштексов, когда услышала снаружи шум мотора. Выглянув в окно, она увидела подъехавшую к дому машину шерифа. В начале недели он уже приезжал к ним, чтобы задать несколько вопросов о Тони Блекмене. Следствие шло полным ходом, и шериф объезжал свидетелей, которые могли подтвердить, что Дебби регулярно подвергалась издевательствам и побоям, поэтому Дженни нисколько не удивилась, увидев его снова. Открыв дверь, она пригласила его войти.

– Здравствуйте, Кларк, – приветливо поздоровалась она. – Билла нет дома, но он может вернуться каждую минуту. Он поехал к Харви Адамсу. Старик болен и просил его навестить.

Шериф серьезно кивнул и, шагнув в прихожую, снял свою широкополую шляпу.

– Мне нужно поговорить с вами, Дженни, – сказал он.

– Я уже догадалась. Это опять насчет Тони, верно? – Дженни было не слишком приятно рассказывать, как она встречала Дебби то с подбитым глазом, то с синяками на руках, но она готова была сделать это хотя бы ради того, чтобы Тони наконец-то упрятали в тюрьму за его преступления.

– Нет. Это насчет Билла… – Шериф покачал головой. Он приехал, чтобы сообщить Дженни ужасные новости, и не знал, как начать. – Он… По пути к Харви Адамсу ваш муж попал под сель. Он и его лошадь упали в пропасть и погибли. Мне очень жаль, Дженни.

Это была очень короткая речь, но шерифу потребовалось все его мужество, чтобы ее произнести.

– Что-что? – переспросила Дженни. Она решила, что ослышалась, точнее – ее разум отказывался поверить только что прозвучавшим словам.

– Билл мертв, Дженни. Мы нашли его в ущелье. Поток сорвался со склона и сбросил его с тропы.

Сама того не сознавая, Дженни с силой вцепилась в его руку, и шерифу показалось, что она вот-вот упадет в обморок, но она справилась с собой. Дженни только покачнулась, и на мгновение шериф совсем близко увидел ее глаза… увидел, и понял, что этот взгляд он не забудет никогда. В этом взоре была вся ее боль, вся ее любовь и разорванная в клочья душа, и у шерифа мелькнула мысль, что он не колеблясь отдал бы жизнь, если бы кто-то любил его так, как Дженни боготворила своего Билла.

– Мне очень жаль, – повторил шериф. Он двадцать лет служил закону и многое повидал на своем веку, но сейчас растерялся. – Ваш муж был очень хорошим человеком.

С этими словами шериф взял Дженни под руку и бережно усадил в кресло. Надо бы принести ей воды, подумалось ему, но он боялся оставить ее одну даже на несколько секунд.

Некоторое время Дженни сидела неподвижно, словно человек, который о чем-то глубоко задумался, затем подняла на него свои большие синие глаза.

– Это… неправда, – проговорила она. – Этого не может быть. Вы ошиблись. Ну скажите же, что вы ошиблись!.. – В глубине души она уже знала, что Билла больше нет, но ей все равно хотелось спорить, хотелось повернуть время вспять, чтобы что-то изменить, исправить.

– Вы ошиблись… – машинально повторила Дженни почти шепотом.

– К сожалению, нет, мэм. – Шериф уже взял себя в руки. – Мы привезли его в… в Мьюз. – Ему не хотелось говорить, что разбитое, изломанное тело Билла находится в городском морге и что, прежде чем выдать его вдове, шериф обязан был вызвать эксперта, чтобы произвести вскрытие. Так полагалось по закону, хотя в данном случае это была чистая формальность. Все указывало на то, что священник погиб, когда поток воды и камней сбросил его в пропасть. Единственное, что поразило Кларка, – это выражение лица Билла. Оно казалось безмятежным и спокойным, как у человека, который крепко спит и видит приятные сны. Такое лицо могло бы быть у святого, и шериф невольно подумал о том, что, возможно, их молодой священник и был святым или ангелом, спустившимся с небес к отчаявшимся грешникам, чтобы утешить их и напомнить, что тело может умереть, но душа бессмертна.

– Мне очень жаль, Дженни, – повторил шериф в третий раз. – Могу я чем-то помочь? Хотите, я кому-нибудь позвоню?

Но Дженни отрицательно покачала головой. Она не могла ни думать, ни говорить. Ничего не могла. И только когда минут через пять шериф уехал, Дженни набрала номер Гретхен и срывающимся голосом попросила приехать к ней как можно скорее. Она ничего не объяснила, просто не могла, и Гретхен решила, что мать ребенка в последний момент все-таки передумала. Ей и в голову не могло прийти, что с Биллом какие-то неприятности. Но по лицу Дженни она сразу все поняла. Пожалуй, еще никогда Гретхен не видела, чтобы человек выглядел подобным образом. Казалось, Дженни умерла; ее тело еще двигалось, но огонек жизни в глазах померк, словно с уходом Билла ее душа покинула свое обычное вместилище.

– Они ошиблись. Я знаю, они ошиблись, – снова и снова повторяла Дженни, пока Гретхен сидела с ней на кухне. – Билл не мог так поступить. Он никогда бы меня не покинул!

Увы, никаких сомнений в случившемся быть не могло. Жизнь, которая часто бывает жестокой, вмешалась в их планы и мечты, и даже любовь оказалась бессильна перед слепой игрой случая. Гретхен даже боялась, что, столкнувшись с подобной несправедливостью, Дженни повредится рассудком, но этого, к счастью, не произошло, хотя смириться с такой потерей ей было невероятно трудно.

Спустя два или три часа Дженни более или менее взяла себя в руки (хотя, возможно, так только казалось) и позвонила в Нью-Йорк Тому. Услышав страшную новость, Том заплакал, потом спросил, когда состоятся похороны, но Дженни не смогла ему ответить. Она этого просто не знала, и Том пообещал перезвонить завтра.

Потом Дженни позвонила матери. Элен тоже заплакала. Она жалела Билла, жалела дочь, чья жизнь переменилась так неожиданно и страшно. Сама Элен тоже пережила нечто подобное, когда погиб ее муж, поэтому она хорошо знала, что сейчас чувствует Дженни. В каком-то смысле Элен даже было легче, ведь у нее осталась дочь. А дом Дженни опустел.

Как прошла ночь – Дженни не помнила. С утра она начала готовиться к похоронам, которые по традиции должны были состояться на третий день. Отпевание в церкви Святых Петра и Павла обещал совершить епископальный священник из Джексон-хоул. Дженни сама позвонила матери и Тому, чтобы сообщить дату похорон, а Гретхен связалась с Азайей и попросила известить родителей Билла. Все эти три дня она не отходила от подруги буквально ни на шаг, но Дженни держалась на удивление стойко. На вопрос удивленной Гретхен она ответила, что ей помогает Билл:

– Он по-прежнему со мной. Билл обещал, что никогда меня не оставит, и сдержал слово. Я чувствую, что он где-то рядом.

Дженни позвонила также Мэгги Фергюссон. Она сообщила ей о смерти мужа и добавила, что их уговор остается в силе и она готова взять ребенка. Ничего не изменилось, сказала Дженни, напротив, теперь ребенок будет ей еще дороже, и Мэгги вздохнула с облегчением. Она боялась, что после смерти Билла Дженни станет не до малыша. Вечером Мэгги рассказала обо всем Люси, и девочка заплакала. Она очень сочувствовала Дженни и жалела Билла, который умер таким молодым.

Элен прилетела из Филадельфии на следующий день после смерти зятя и остановилась в доме Дженни. Гретхен тоже приходила туда утром и оставалась до вечера, присматривая за подругой, которая все еще была оглушена происшедшим. Дженни часто отвечала невпопад, подолгу задумывалась над самыми простыми вопросами или вдруг начинала вслух разговаривать с Биллом, но на помешательство это не походило. Гретхен, во всяком случае, была совершенно уверена, что рано или поздно Дженни выправится.

Приехали из Нью-Йорка и родные Билла. Они сняли номер в отеле в Джексон-хоул, а Том в тот же день побывал у Дженни. Едва войдя в дом, он обнял ее как родную, и оба разрыдались. Том жалел брата, жалел и Дженни, которую он полюбил словно сестру. Теперь он понимал, что прозрел слишком поздно, и собирался упомянуть об этом в прощальной речи в церкви. Клей Робертс и еще несколько прихожан тоже хотели произнести несколько слов, и Дженни не стала возражать. Так или иначе все эти люди не могли сказать о Билле ничего такого, чего бы она не знала.

Накануне похорон Дженни всю ночь просидела на открытой веранде коттеджа, глядя на усыпанное звездами небо и гадая, где может быть сейчас Билл, его бессмертная душа. Она никогда не верила, что после смерти от человека ничего не остается, да и сам Билл постоянно твердил, что люди, которые любят по-настоящему, обязательно находят друг друга снова. Сначала, говорил он, они поднимаются на небо и превращаются в звезды, а потом возвращаются на Землю, чтобы встретиться в другом обличье, и когда такая встреча происходит, две души мгновенно узнают друг друга – узнают, чтобы провести в любви и согласии еще много, много лет. Слушая его, Дженни не раз думала про себя, что это – фантазия, красивая сказка, но сейчас ей очень хотелось верить, что они с Биллом снова обретут друг друга, чтобы прожить вместе еще одну жизнь. Это была ее единственная надежда, потому что со смертью Билла ее собственное существование потеряло всякое значение и смысл.

Но вот настал день похорон. Рано утром в Мьюз приехали из Джексон-хоул мать, отец и оба брата Билла. Они выглядели совершенно раздавленными, однако даже горе не смягчило их сердца и не примирило с «шахтерской дочерью». Если не считать Тома, который побывал у Дженни накануне, никто из них не сказал ей ни слова. На отпевании Суиты тоже держались особняком, словно полагая собравшихся в церкви прихожан «неподходящим обществом», поэтому рядом с Дженни стояли только Том, Гретхен и Элен. Глядя на гроб с телом мужа, Дженни не шевелилась; ее лицо выражало столь глубокое потрясение и горе, что казалось неживым, отчего все присутствующие глубоко ощущали свое бессилие и беспомощность перед лицом смерти. Через Тома родители Билла предложили забрать тело в Нью-Йорк для погребения, но Дженни отказалась. Она хотела, чтобы Билл лежал на местном кладбище – Вайоминг в конце концов стал его домом, Нью-Йорк же казался Дженни не самым подходящим местом даже для его бренных останков. Билл сам много раз говорил, что быть здесь предназначено им Богом и Судьбой, и теперь она тоже так считала.

Речь Тома была очень проникновенной и трогательной. Он начал с детских лет Билла и закончил рассказом о том, каким человеком – «настоящим мужчиной, самостоятельным, решительным и мудрым» – стал его брат. Том говорил и о его доброте, о самопожертвовании, о готовности отдать себя людям («черта, которую даже его родные принимали за инфантильность и эгоизм»), чем окончательно растрогал прихожан. Прослезился даже Клей Робертс. Многие подходили к Дженни, чтобы принести ей свои соболезнования и сказать несколько сочувственных слов, большей частью ею не услышанных и не воспринятых. Как, думала она, эти люди могут ей со-чувствовать, если никто из них даже не представляет, что значил для нее Билл? Кем он для нее был? Все происходящее виделось ей как в тумане, зато день, когда они с Биллом встретились в первый раз, вспоминался с особенной, почти кинематографической отчетливостью. Будто наяву Дженни видела снегопад на площади перед «Плазой», серое небо, манекенщиц в мехах и его высокую, стройную фигуру в строгом пальто, которая вдруг возникла перед ней, словно посланный Судьбой знак. Вспоминала она и их встречу на заправочной станции в Массачусетсе, которую Дженни долго считала случайной, но потом – как и Билл – пришла к убеждению, что иначе просто не могло быть и что они с самого начала были созданы друг для друга. Но Билла не стало, и даже воспоминания, которыми она так дорожила, утратили прежний смысл. Без него все обесцветилось, и Дженни чувствовала, что от нее самой осталась пустая телесная оболочка, которая лишь по недоразумению сохраняет способность двигаться, стоять, издавать какие-то членораздельные звуки. Все остальное ушло вместе с Биллом.

Сами похороны Дженни почти не запомнила, да и, наверное, к лучшему. Остаток дня тоже прошел как в бреду – размытые фигуры, с трудом узнаваемые лица, неразборчиво произнесенные слова. Вечером Дженни буквально валилась с ног, и Гретхен уложила ее в постель. Родные Билла прямо с кладбища уехали в Джексон-хоул. Они все-таки попрощались с ней, но довольно формально, и Дженни уверилась, что никогда больше их не увидит. Только Том задержался, чтобы поговорить с ней более тепло; он дружески пожал Дженни руку и обещал время от времени ее навещать. Элен хотела остаться с ней хотя бы на неделю, но Дженни уговорила мать уехать как можно раньше – она хотела побыть со своим горем наедине. Сначала Элен колебалась, но возражать не стала, к тому же Гретхен обещала ей позаботиться о Дженни. Пожалуй, из всех, кто окружал Дженни, именно она лучше других понимала, что творится в душе подруги. Билл не просто вошел в жизнь Дженни, он стал частью ее существа чуть не в тот самый день, когда они впервые встретились, и поэтому сейчас она никого не хотела видеть рядом с собой, не исключая и матери. Гретхен тоже пришлось бы удалиться, но она старалась держаться как можно незаметнее и поменьше говорить, хотя постоянно была рядом, готовая в любой момент прийти на помощь.

В первый день после похорон Дженни оправилась настолько, что решила проведать Люси. Та очень беспокоилась – она не видела приемную мать своего будущего ребенка почти неделю. За это время немного похолодало, опасность внезапных селей вроде того, что отнял жизнь у Билла, практически сошла на нет, и короткая дорога через перевал снова открылась, так что до монастыря Дженни добралась без проблем и сравнительно быстро. Выглядела она, однако, не лучшим образом, поэтому, едва увидев ее ввалившиеся щеки, серое лицо и глубоко запавшие, покрасневшие глаза, Люси не выдержала и заплакала. Ее испуганно-жалобные всхлипывания помогли Дженни окончательно прийти в себя. Крепко обняв девочку, она гладила ее по голове и старалась успокоить. «Все будет хорошо, Люси. Все будет хорошо…» – повторяла Дженни и в конце концов сама почти поверила в то, что говорила. Ей действительно казалось, что с появлением ребенка жизнь более или менее наладится, благо ждать оставалось совсем недолго. Врачи ожидали родов со дня на день, и, глядя на раздутый живот юной матери, в это легко можно было поверить. Люси, однако, по-прежнему боялась родов. Теперь она плакала почти постоянно, и Дженни еще раз пообещала, что, когда настанет срок, и она, и Мэгги приедут в монастырь и будут рядом.

Когда Дженни вернулась домой, к ней неожиданно зашли Тимми с сестрой. Они принесли огромный букет полевых цветов, а Эми, стесняясь, сунула ей в ладонь несколько плотно слипшихся тянучек. Потом появилась Гретхен. Она приготовила горячий обед, но Дженни так ни к чему и не прикоснулась. Вечером обе женщины снова допоздна сидели на веранде и смотрели на звезды, и, хотя Дженни ничего не говорила, у Гретхен появилось отчетливое ощущение, будто ее подруга надеется увидеть высоко в небесах Билла, который дожидается ее в раю. Подобное поведение Гретхен не удивляло и не пугало: сама она давно решила, что у этих двоих – одна общая душа и ничего прекрасней быть не может… Вот только как Дженни будет жить без Билла? Впрочем, никакого выбора у нее не оставалось.

Было уже далеко за полночь, когда Гретхен наконец отправилась домой. На этом настояла Дженни. Она уверяла, что с ней ничего не случится («Что со мной может случиться теперь?»), и добавляла, что Гретхен тоже нужно отдохнуть, что мужу и детям она нужна не меньше, чем ей, и подруга в конце концов сдалась, пообещав, что снова придет завтра.

– Ну, как она? – спросил Эдди Маркус, когда Гретхен добралась до дома.

– Трудно сказать, – задумчиво ответила Гретхен и тяжело вздохнула. – Выглядит она так, будто умерла вместе с ним. Даже не знаю, что с ней теперь будет!..

Гретхен дошла даже до того, что тайком позвонила Азайе, чтобы посоветоваться насчет Дженни. Помощница считала, что самым лучшим для нее было бы вернуться в Нью-Йорк, чтобы снова с головой уйти в знакомую работу. Наверное, полагала она, это поможет Дженни хотя бы немного забыться, но Гретхен такая идея не слишком понравилась. Здесь, в Вайоминге, Дженни была счастлива, и возвращаться к прежней жизни она вряд ли захочет. Сама Гретхен думала, что Дженни предпочла бы остаться в Мьюзе, но здесь имелась одна проблема. Как только община наймет нового священника, Дженни придется освободить дом при церкви – и куда ей тогда деваться? Правда, на это тоже могло потребоваться время, и достаточно большое, так что в ближайшие полгода или даже больше она могла оставаться на прежнем месте. Немаловажное обстоятельство, поскольку Дженни со дня на день ждала рождения ребенка, которого она решила усыновить и уже считала своим.

Телефонный звонок из монастырской больницы раздался в четыре часа утра – всего через пару часов после ухода Гретхен. Звонила дежурная сиделка, которая сообщила, что роды начались. Дженни давно обещала быть с Люси в этот важный момент, поэтому не мешкая она вскочила с дивана, на который в конце концов прилегла, и схватила ключи от машины. Когда она уже выбегала на улицу, в ее ушах отчетливо зазвучал голос Билла. «Я здесь, с тобой, – говорил он. – Все будет хорошо, Дженни».

При этих словах на Дженни снизошел странный покой. Она накинула легкую куртку, потому что снаружи накрапывал дождик, и через минуту уже сидела за рулем своего желтого «Шевроле». По телефону сиделка сказала, что ребенок «идет быстро», а до монастыря было минут сорок езды, поэтому Дженни рванула машину с места и понеслась по шоссе на довольно приличной скорости. Ее ждали несколько крутых поворотов, но старый пикап отлично держал дорогу – его даже не заносило, хотя Дженни почти не снижала скорость на виражах. Вот она одолела перевал и стала спускаться к монастырю. Еще один поворот – и он покажется впереди. Уже замелькали предупреждающие знаки, когда Дженни почувствовала, что рядом кто-то есть. Повернув голову, она даже не особенно удивилась, увидев на соседнем сиденье Билла. Он смотрел на нее и улыбался такой знакомой и родной улыбкой.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Дженни и тоже улыбнулась.

– Я же говорил, что никогда не покину тебя, – ответил он, и Дженни кивнула. Она очень хорошо помнила, как он повторял ей именно эти слова.

Дженни все еще улыбалась Биллу, когда на последнем повороте «шевроле» вышел из-под контроля, закрутился на мокром шоссе и вылетел на встречную полосу. В лицо Дженни ударил яркий свет мощных фар – какая-то машина неслась прямо на нее. Она еще успела повернуться к Биллу, ожидая, что он что-то скажет, но он сидел совершенно спокойно и молчал – только поднял руку и ласково сжал ее пальцы, лежащие на руле.

Мгновение спустя многотонный грузовик, мчащийся на огромной скорости, подмял желтый «Шевроле» под себя. Заскрежетало железо, брызнули во все стороны осколки стекол, взметнулся вверх столб огня… а Билл и Дженни не спеша пошли от места катастрофы прочь.

Глава 11

Мэгги позвонили из больницы через пять минут после того, как роковое сообщение из монастыря получила Дженни. Узнав, что ее дочь отвезли в родильную палату, Мэгги торопливо оделась и схватила сумочку. Ее возня разбудила Фрэнка Фергюссона, который недовольно посмотрел на нее и проворчал:

– Что случилось? Куда это ты собралась среди ночи? Где-нибудь пожар? – Накануне он опять напился, и взгляд его был мутным, а голос звучал раздраженно и зло.

– Люси рожает, – тихо ответила Мэгги, вопросительно глядя на мужа, но чуда не произошло.

– Ну и пусть рожает. Не желаю об этом слышать, и ты забудь. Тоже мне, проблема! Отдать ублюдка в приют – и дело с концом, – фыркнул он.

Фрэнк вел себя так, словно рождение человека – это пустяк, о котором не стоит и беспокоиться и о котором можно легко забыть. Собственный внук был для него досадной помехой, которая могла осложнить ему жизнь и от которой он готов был с легкостью избавиться, и Мэгги невольно спросила себя, что, если Фрэнк точно так же относится и к ней? Впрочем, сейчас ей было не до выяснения отношений, поэтому она только покачала головой и, ничего не сказав, вышла из дома. Садясь в машину, Мэгги на мгновение задумалась, не заехать ли ей за Дженни, но потом решила, что та, наверное, уже в пути. А как же иначе? Ведь в больнице знали, кто будет приемной матерью, и должны известить ее в первую очередь. И как хорошо, что Дженни не изменила своего решения усыновить ребенка, несмотря на смерть Билла! Так у нее будет по крайней мере, что-то, ради чего стоит жить. Потом Мэгги стала молиться о дочери – о том, чтобы Люси благополучно разрешилась от бремени. Даже для зрелых женщин первые роды были нелегким испытанием и с психологической, и с физиологической точки зрения, что же говорить о четырнадцатилетней девочке, в особенности если роды окажутся непростыми? А что осложнения не исключены, Мэгги знала с самого начала. Ей самой роды дались очень тяжело, а главное – она оказалась совершенно не готова к той разрывающей чрево боли, которую ей довелось пережить, хотя тогда Мэгги была на десять лет старше, чем ее дочь теперь, и считалась вполне взрослой женщиной.

Нет, как ни суди, а родовые муки можно вытерпеть, только если твердо знаешь, на что идешь. И ради чего. У Люси не было этого знания; ребенка она рожала только оттого, что так получилось, а значит, была совершенно не готова к тому, что ждало ее в ближайшие минуты или часы. И Мэгги оставалось лишь уповать на милость Господа и молить Его, чтобы все закончилось быстро и как можно менее болезненно.

До монастыря Мэгги добралась не без труда. Она была не очень опытным водителем, поэтому дождь и мокрый асфальт заставляли ее то и дело сбавлять скорость. К тому же на повороте перед самым монастырем дорога оказалась блокирована. На шоссе стояли полицейские машины и «Скорая помощь», валялись какие-то искореженные обломки, в кювете догорал опрокинутый тяжелый грузовик. На подъезде к месту аварии Мэгги остановил полицейский в черном блестящем плаще, но, узнав, что она торопится в монастырскую больницу к дочери, которая вот-вот должна родить, тотчас пропустил ее дальше. Спустя несколько минут Мэгги уже припарковалась на стоянке перед монастырской больницей. В приемном покое ей сразу выдали больничный халат и провели в родильную палату.

Люси была там. Схватки давно начались, и она жалобно вскрикивала каждый раз, когда мышцы сводила предродовая конвульсия. Увидев мать, девочка мертвой хваткой вцепилась в ее пальцы.

– Где Дженни?! – выкрикнула Люси срывающимся, тонким голоском и так сильно дернулась, что двум акушеркам пришлось чуть придержать ее за плечи, чтобы она не свалилась со стола. Немного позднее ее и вовсе пристегнули специальными ремнями, и девочка, лишенная возможности двигаться, стала кричать почти без перерыва. Насколько поняла Мэгги, Люси должна была тужиться; в противном случае врачам пришлось бы использовать щипцы, что могло причинить ей только более сильную боль. К несчастью, убедить дочь сделать это необходимое усилие у нее никак не получалось – девочка слишком страдала и не воспринимала никаких уговоров.

– Где Дженни?! – продолжала выкрикивать она. – Позовите Дженни! Она обещала! Я хочу, чтобы она пришла!!!

– Она уже едет, милая, – сказала Мэгги, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее, хотя ей тоже было нелегко. Ни одна мать не могла бы спокойно смотреть на мучения своего ребенка. – Ей позвонили одновременно со мной, но на улице идет дождь, дорога мокрая, вот она и задержалась. К тому же в горах на шоссе авария… Подожди немного, Дженни скоро приедет!

Но ребенок Люси не желал ждать. Своих сил у него было мало, но ему помогала сама Природа, и по-детски нежное тело Люси буквально разрывалось от боли. Единственное, что она могла, – это кричать, кричать, кричать… и каждый крик невольно помогал ее телу довести до конца начавшийся девять месяцев назад процесс.

– Люси, Люси, помоги нам… Пожалуйста… Тужься! – ласково приговаривал старый акушер, но девочка почти не слышала его, а если и слышала, то не могла заставить себя сделать то, чего от нее хотели. В конце концов врачам все-таки пришлось наложить щипцы, и это причинило Люси новые ужасные страдания. Для эпидуральной анестезии [22]времени не осталось, поскольку роды были в самом разгаре. Традиционные лекарственные средства могли облегчить боль, но их применение еще больше затянуло бы роды, а врачи хотели избежать этого во что бы то ни стало.

– Неужели ничего сделать нельзя? – взмолилась Мэгги. Люси кричала уже не переставая, звала Дженни, а той все не было. «Где же она? Что ее задержало?» – думала Мэгги в панике. Почему-то ей казалось, что присутствие Дженни могло бы успокоить дочь.

– В принципе, возможно кесарево сечение, – негромко ответил врач, – но лучше обойтись без него. Такое хирургическое вмешательство наверняка осложнит последующие роды. В первый раз лучше рожать естественным путем.

Но то, что «лучше», не всегда безболезненно, Люси продолжала корчиться от боли и хрипло кричать при каждом судорожном сокращении мышц. Впрочем, мало-помалу дело все-таки шло, хотя и с помощью щипцов. Когда показалась головка, Мэгги неожиданно увидела на лице младенца почти осмысленное, хотя и несколько удивленное выражение. Голову малыша покрывали густые волосики – почти такие же темные, как у Люси и у Дженни. В целом ребенок (а это была девочка) оказался на удивление похож на обеих матерей – родную и приемную.

Едва освободившись от бремени, Люси сразу затихла. Никаких сил у нее не осталось, и она лишь негромко всхлипывала, а мать ласково гладила ее по мокрым от слез щекам. Потом Люси сделали укол обезболивающего – после трудных родов образовались разрывы, которые нужно было зашить. Дженни так и не приехала, и ребенка унесли в палату для новорожденных, а Мэгги оставалась с дочерью до тех пор, пока под действием лекарства ее глаза не начали сами собой закрываться. Вскоре Люси уже крепко спала, но даже во сне она время от времени жалобно всхлипывала, и Мэгги подумала, что эти несколько часов ее дочь запомнит надолго, быть может – навсегда. Она действительно сильно страдала, как, впрочем, и многие другие женщины, но если для большинства из них наградой за перенесенные муки становились сын или дочь, то Люси предстояло отдать своего ребенка пусть и очень хорошему, но, в общем-то, совершенно чужому человеку. И думать об этом Мэгги было грустно и горько.

Люси тем временем перевезли в операционную, а Мэгги проводили в гостевую комнату, где ей удалось немного подремать на кушетке. Когда она проснулась, уже наступило утро, но Дженни так и не появилась, и Мэгги позвонила ей домой, но там никто не взял трубку.

«Где же она может быть?» – гадала Мэгги.

Тем же самым вопросом задалась и Гретхен, когда пришла к Дженни приготовить для нее завтрак, но обнаружила, что в комнатах никого нет. Желтого «Шевроле» тоже не было ни перед домом, ни в гараже, и Гретхен догадалась, что подруга уехала, но куда? Никакой записки она не оставила. Гретхен не знала даже, у кого навести справки. У Клея Робертса? Азайи? Шерифа? У кого?!

Гретхен уже собиралась уходить, когда зазвонил телефон, и она после некоторого колебания сняла трубку. Но это оказалась Мэгги, которая решила еще раз позвонить Дженни домой на случай, если та вдруг объявилась. Она ничего не стала объяснять, просто спросила, где может быть Дженни, но Гретхен этот звонок показался странным. С чего бы Мэгги Фергюссон звонить сюда? Уж не ребенка ли ее дочери собрались усыновить Дженни и Билл?.. Это было похоже на правду, но Гретхен не спешила объявлять о своей догадке.

– Ее нет. И машины тоже нет, – ответила она.

– Я ждала ее вчера вечером, – сказала Мэгги, по-прежнему ничего не объясняя, – но Дженни так и не приехала.

Она очень устала, не выспалась и плохо соображала, но потом ей вспомнилось кое-что еще.

– Да, вчера на шоссе была авария… – тихо проговорила Мэгги в трубку. – Столкнулись какая-то машина и большой грузовик. Я видела кучу исковерканного железа и… – Она не договорила. Обеим женщинам пришла в голову одна и та же страшная мысль, но ни одна не решалась первой высказать ее вслух, и установившаяся на линии тишина тянулась и тянулась бесконечно.

– Боже мой! – выдохнула наконец Гретхен. – Я… я сейчас же позвоню шерифу. Кларк наверняка знает, что там произошло. Он вообще должен быть в курсе всех чрезвычайных происшествий в округе, и если Дженни… Если с ней что-нибудь случилось…

Она дала отбой и сразу набрала номер шерифской службы. Секретарь соединил ее с Кларком, который и подтвердил то, о чем Гретхен уже догадалась.

– Она потеряла контроль над машиной. Не справилась с управлением, – проговорил шериф мрачно. – Ее пикап выбросило на встречку, прямо под колеса грузовика, который как раз вылетел из-за поворота. Она умерла мгновенно.