Укрощение любовью, или Уитни Макнот Джудит

Он снова натворил бед! Как в ту ночь, когда притащил ее сюда! Решил, что она виновна, сам судил и приговорил, даже не соизволив открыть, в каком преступлении обвиняет, не дав возможности оправдаться! И теперь… теперь искренне верит, что способен вырвать ее из сердца, лишь перебравшись в другое крыло и делая вид, что их жизнь вдвоем кончена, словно вообще не существовала.

Дрожа от пережитых потрясений, Уитни тем не менее ощущала в себе стальную решимость. Она в последний раз позволяет ему вести себя подобным образом и набрасываться на нее, прежде чем она сумеет все ему объяснить!

И если Клейтон хотя бы на минуту вообразил, что, любя ее так сильно, позволит себе отвернуться и спокойно уйти, значит, сильно ошибается. Как может он, мудрый, проницательный, думать, что сумеет отделаться от жены, прогнать в гневе, что бы она, по его мнению, ни сделала?

Каким-то образом, каким-то способом необходимо заставить Клейтона признаться, что побудило его излить на жену столько гнева и презрения, так унизить ее. Пусть кричит на нее, сыплет обвинениями, ей все равно.

Уитни грустно улыбнулась. Именно так все и произойдет, потому что больше она не собирается умолять его объясниться, она уже пыталась сделать это, но безуспешно. Выбора нет – придется вынудить его, обозлить, рассердить или заставить ревновать, с тем чтобы он потерял контроль над собой и не смог больше скрывать свои мысли.

И когда он окончательно выйдет из себя, Уитни холодно объяснит недоразумение с запиской. Заставит его пресмыкаться у ее ног и молить о прощении.

Лицо Уитни озарилось сияющей улыбкой. О Господи, какая чушь! Она просто не сможет сделать это! Самое большее, на что она способна, – поскорее все выпалить, броситься ему на грудь и умирать от счастья и радости, чувствуя, как его сильные руки обнимают ее.

Ну а пока нужно сделать все, чтобы не казаться грустной и покорной. Она будет очаровательной и веселой, пока Клейтон не затоскует о былом так сильно, что не сможет этого вынести. Сначала Уитни станет лишь поддразнивать его, донимать шуточками и, только если это не поможет, сумеет вывести его из себя.

Сегодня Клифтоны дают бал, на который съедется половина Лондона. Уитни не знала, собирается ли Клейтон поехать туда. Сама она твердо намеревалась быть на балу.

Уитни оделась с особой тщательностью в изумрудно-зеленый туалет, заказанный в Париже во время свадебного путешествия. Ей еще не приходилось носить платья с таким откровенным вырезом, и Уитни, улыбаясь про себя, надела к нему гарнитур с изумрудами и бриллиантами – колье, браслет и серьги.

– Как я выгляжу? – спросила она у Клариссы, медленно поворачиваясь.

– Голенькой, как в тот день, когда родились, – проворчала горничная, осуждающе глядя на корсаж Уитни.

– Ты права, вырез немного ниже, чем я обычно ношу, – согласилась Уитни, лукаво сверкнув глазами. – И не думаю, что муж позволит мне куда-либо ехать без него в таком наряде, не так ли?

Через час она, высоко подняв голову, появилась в гостиной, шурша изумрудно-зелеными юбками. Клейтон, стоя у буфета, наливал себе бренди. Сегодня он выглядел особенно представительным в вечернем костюме темно-синего цвета и ослепительно белой сорочке с галстуком. Он показался Уитни необыкновенно красивым. Но Клейтон окинул пренебрежительным взглядом переливающийся зеленый наряд жены и застыл при виде обольстительных грудей, открытых почти до сосков глубоким декольте. Глаза Клейтона разъяренно блеснули.

– Куда это ты собралась? – осведомился он тихим, зловещим голосом.

– Собралась? – повторила Уитни, стараясь казаться при этом совершенно невинной, несмотря на соблазнительно-низкий вырез платья. – Сегодня мы обещали быть у Клифтонов. Кстати, я бы хотела выпить бокал вина, если не возражаешь, – добавила она с невозмутимо ослепительной улыбкой.

Клейтон раздраженно схватил с полки бутылку вина.

– Весьма сожалею, потому что мы к Клифтонам не едем.

– Разве? – Уитни удивленно подняла брови, протягивая руку за бокалом. – Печально, что ты хочешь пропустить такой великолепный вечер. Я всегда считала, что Клифтоны дают лучшие балы в…

Клейтон медленно повернулся, оперся бедром о шкаф и, лениво покачивая ногой, холодно сообщил:

– Я еду не к Клифтонам. А ты вообще останешься сегодня дома. Надеюсь, я достаточно ясно выразился, Уитни?

– Слова вполне понятны, – кивнула Уитни и, повернувшись, величественно выплыла из гостиной с бокалом в руке. Но, несмотря на невозмутимый вид, она была потрясена и уничтожена. Клейтон не собирается сопровождать ее к Клифтонам и не отпускает одну.

За столом оба напряженно молчали. Уитни исподтишка наблюдала за мужем. Ужин уже подходил к концу, когда ее взгляд упал на руку мужа. Рубинового кольца, подаренного ею в брачную ночь, не было. Сердце Уитни сжалось, когда она заметила едва видимый след на пальце, оставленный кольцом. С той минуты, когда она надела Клейтону перстень, он никогда его не снимал.

Подняв глаза, Уитни заметила, что муж с циничной улыбкой наблюдает за ней. И хотя боль становилась все острее, неукротимая ярость пересилила. Надменно подняв подбородок, Уитни решила, что отправится на бал, чего бы это ей ни стоило, даже если придется идти пешком!

– Я иду к себе. Доброй ночи, – не дожидаясь десерта, объявила Уитни.

Она собиралась подняться в свою комнату, не желая возбуждать в муже излишних подозрений. Иначе он просто может запретить слугам выпускать ее из дома.

Было уже начало второго ночи, но в привилегированном игорном клубе, членом которого был Клейтон, никто не смотрел на часы. Клейтон удобно расположился в кресле, не слишком обращая внимание ни на разговоры окружающих, ни на карты в собственных руках.

И сколько бы он ни пил сегодня, как бы ни пытался, не мог сосредоточиться на игре и на равных участвовать в непринужденных мужских беседах приятелей и знакомых. Он женился на колдунье, подобно острому шипу, занозившей сердце. Невыносимо больно оставить ее там и еще больнее вырвать. Перед глазами все время вставала жена в этом чертовом зеленом платье, подчеркивающем все ее прелести. Руки ныли от невыносимой потребности ощутить шелковистую свежесть ее кожи, а от похоти кружилась голова. Похоти, не любви. Он больше не считает это чувство любовью. Все, что он испытывает к Уитни, можно назвать лишь случайным приливом желания. Более чем случайным, если быть честным с самим собой.

Как она посмела вообразить, что отправится куда-то одна в таком платье? И что имела в виду, когда заявила, будто он запретил ей ездить верхом лишь для того, чтобы помучить? Он отдал приказ конюхам несколько дней назад, когда заподозрил, что она беременна, и был уверен в ее неведении относительно собственного состояния. Правда, ему в высшей степени безразлично, что подумает эта коварная лгунья. Он не обязан объяснять свои поступки – ей придется молча подчиняться, только и всего.

– Рад видеть вас, Клеймор, – сердечно приветствовал его Уильям Баскервиль, занимая свободный стул за столом, рассчитанным на шесть игроков. – И удивлен.

– Почему? – равнодушно бросил Клейтон.

– Только сейчас видел вашу жену на балу у Клифтонов. Думал, вы тоже там, – объяснил Баскервиль, поглощенный укладыванием фишек в стопки и готовясь начать игру по-крупному. – Выглядит прелестно, я так ей и сказал.

Это невинное замечание вызвало такой недоверчивый взгляд герцога, что Баскервиль смутился и счел своим долгом вежливо заверить собеседника:

– Ваша жена всегда выглядит прелестно, и я всегда говорю ей это.

Но к величайшему смятению и недоумению Баскервиля, собеседник, вместо того чтобы по крайней мере улыбнуться и кивнуть, медленно выпрямился и замер в кресле, нахмурившись, как грозовая туча. Лихорадочно пытаясь сообразить, чем мог оскорбить собеседника, Баскервиль, к несчастью, пришел к совершенно неверному заключению, что его комплименты могли показаться слишком бесцветными мужу дамы, который, если верить сплетням, питает необычайно пылкие чувства к молодой жене. Беспомощно оглядев остальных сидевших за столом игроков, Баскервиль в отчаянии продолжал:

– Все посчитали, что герцогиня выглядит неотразимо прекрасной в таком необыкновенном зеленом платье, точно под цвет ее глаз. Я так ей и сказал. Пришлось дожидаться в длинной толпе поклонников, чтобы пробраться к ней поближе, поскольку она была окружена молодыми людьми и старыми ископаемыми вроде меня. Огромный успех, доложу я вам.

Клейтон очень спокойно, с намеренной сдержанностью бросил карты на стол. Отодвинув стул, он поднялся, коротко кивнул собравшимся и, ни слова не говоря, направился к выходу.

Игра на несколько минут замерла: пятеро оставшихся молча смотрели вслед герцогу. Все, кроме Баскервиля, убежденного сорокапятилетнего холостяка, были женаты. Четверо либо весело улыбались, либо безуспешно пытались скрыть усмешки. Баскервиль же был крайне озадачен, если не сказать встревожен.

– Черт побери! – прошептал он, глядя на остальных. – Видели бы вы, как посмотрел на меня Клеймор, когда я обмолвился, что встретил герцогиню у Клифтонов! – И в это мгновение ужасная мысль осенила его. – Я… разве Уэстморленды достаточно долго женаты, чтобы начать ссориться?

– Теперь можно с уверенностью сказать, Баскервиль: Уэстморленды достаточно долго женаты, чтобы начать ссориться, – губы Маркуса Ратерфорда дернулись в усмешке.

Добродушное лицо Баскервиля омрачилось:

– Господи Боже! Да я бы в жизни ничего не сказал, зная, что это может привести к скандалу! Она такая милая! Мне просто не по себе при мысли о том, что причинил ей неприятности. Уверен, она никогда бы не поехала на этот проклятый бал, будь ей известно, что мужу это не понравится.

– Вы так считаете? – осведомился лорд Ратерфорд, обменявшись пренебрежительными улыбками с остальными тремя игроками.

– Ну конечно, нет, – уверенно заявил Баскервиль. – Если бы Клейтон не велел ее светлости ехать, она бы с места не тронулась. В конце концов, она его жена. Обет, знаете ли, послушание и все такое!

Это весьма смелое замечание было встречено оглушительным фырканьем и смешками.

– Как-то я сказал жене, что ей совсем ни к чему новый меховой палантин, который она страстно желала иметь, поскольку у нее уже есть целая дюжина, – сообщил Ратерфорд, на мгновение забыв об игре. – Я был тверд, топнул ногой и сказал, что она его не получит.

– И она, конечно, смирилась? – испуганно спросил Баскервиль.

– Ошибаетесь, – хмыкнул Ратерфорд. – Вместо этого купила одиннадцать новых платьев, по одному к каждому палантину, и заявила, что, если уж я заставляю ее ходить в отрепьях, по крайней мере никто не осмелится критиковать новые туалеты. И потратила в три раза больше, чем стоил сам мех.

– Господи! И вы ее побили?

– Побил? – удивленно повторил Ратерфорд. – Нет, это нисколько не помогло бы, будьте уверены. И потом подобная идея мне не слишком нравится. Вместо этого я купил ей палантин.

– Но… но почему? – потрясение охнул Баскервиль.

– Почему, старина? Могу объяснить. Потому что не имею ни малейшего желания приобрести всю Бонд-стрит [9], прежде чем жена немного успокоится. Платья чертовски дорого обходятся, но драгоценности… хорошо, что она не успела вспомнить о драгоценностях! Да я бы сэкономил целое состояние, согласись я купить ей мех!

Первые лучи солнца озарили небо, когда Уитни бесшумно ступила на мраморную лестницу, чтобы подняться к себе. Она сегодня ужасно тосковала по Клейтону. Ей не хватало ощущения его руки, легонько сжимающей талию, дерзкого взгляда, радости от сознания того, что он рядом. Как он сумел стать самым дорогим для нее человеком за такое короткое время?

Она чувствовала себя настолько безутешной без него, что едва не поддалась искушению принести записку и все объяснить. Но что произойдет в следующий раз, если он снова впадет в ярость по неизвестной причине? Опять начнет наказывать Уитни своим пренебрежением, а ведь это такая скука – знать, что твой возлюбленный рассержен на тебя непонятно почему! Она ничуть не жалела о своем открытом неповиновении приказу Клейтона сегодня, поскольку надеялась окончательно выяснить отношения в стычке, которой так добивалась.

Уитни даже уже подумывала, не стоит ли упомянуть за завтраком, как прекрасно провела время у Клифтонов. Да, решила она, нашаривая в темноте лампу, это неплохая мысль!

Но по зрелом размышлении идея оказалась не столь уж превосходной, со страхом поняла Уитни, когда комната внезапно ярко осветилась и она краем глаза заметила ноги в блестящих сапогах и пару темно-синих перчаток, которыми кто-то лениво похлопывал по бедру. Паника мгновенно охватила Уитни, но вместе с ней пришло и озарение. Она притворилась, что не видит мужа, завела руки за спину и направилась в гардеробную, на ходу расстегивая платье. Если только удастся заставить его подождать, пока она не переоденется в одно из самых соблазнительных неглиже, то получит небольшое преимущество, а потом желание может затмить гнев и тогда…

– Не снимай его, пока я не уйду!

Уитни обернулась, испуганная уничтожающим тоном.

Клейтон встал, надвигаясь на нее с хищностью пантеры, преследующей добычу. Уитни инстинктивно начала отступать, но тут же взяла себя в руки и гордо вскинула голову. Он навис над ней, и ей показалось, что от него повеяло ледяным ветром.

– Помнишь, я говорил тебе, что произойдет, если посмеешь снова ослушаться меня? – вкрадчивым, зловещим голосом осведомился Клейтон.

Несмотря на испуг и злобу, охватившие Уитни, она была так влюблена в этого человека, что даже голос дрожал от переполнявшей ее нежности, когда она заговорила.

– Помню, – трогательно-тихо прошептала Уитни. – И помню также многое другое. Помню слова, которые ты говоришь… когда находишься глубоко во мне, кажется, прикасаешься к моему сердцу. Я помню…

– Замолчи! – яростно перебил он. – Или, помоги мне, Боже, я…

– Помню прикосновение твоих рук, когда…

Он стиснул ее плечи и начал трясти с такой силой, что голова Уитни откинулась.

– Будь ты проклята! Я сказал, прекрати!

– Не могу.

Уитни морщилась от боли, которую ей причинял Клейтон, но не собиралась сдаваться:

– Я не могу остановиться, потому что люблю тебя. Люблю твои глаза, улыбку и…

Клейтон злобным рывком притянул ее к себе и ошеломил безумным, жестоким поцелуем, впиваясь в губы, чтобы заставить замолчать, причинить боль, отомстить. Он с такой силой сжимал ее, что Уитни не могла дышать. Но ей было все равно – она чувствовала твердость его плоти, налившейся желанием, и, когда его губы с дикой жаждой и отчаянным голодом вновь приникли к ее губам, обхватила Клейтона за шею и прильнула к его груди.

Но тут он оттолкнул ее так же внезапно, как и схватил в объятия. Клейтон тяжело, прерывисто дышал, и в лице было столько горечи, столько разочарования, что Уитни едва не нарушила данное себе обещание и не заговорила о записке. Вместо этого она храбро вскинула голову и со спокойным вызовом объявила:

– Я с радостью соглашусь подвергнуться заключению в этой комнате, если ты пожелаешь, при условии, что ты останешься со мной. В противном случае ничто и никто не удержит меня здесь, даже если придется поджечь дом.

Несколько мгновений Клейтон непонимающе смотрел на нее. Уитни выглядела такой непередаваемо красивой, юной и беззащитной, что, не испытывай он жгучей ненависти к ней и к себе, непременно улыбнулся бы. Пришлось снова напомнить, что она не кто иная, как расчетливая потаскуха. Но так или иначе, она посмела предложить ему остаться вместе с ней в запертой комнате! Иисусе! Да он едва мог выносить жизнь в одном доме с ней, хотя и вынужден был признать, что невыносимое презрение к этой женщине постоянно сменялось неутолимым желанием.

– Если ты когда-нибудь покинешь пределы поместья без моего разрешения, – тихо, взбешенно процедил он, – будешь Бога молить о той «нежности», что я выказал тебе в первый раз, когда привез сюда.

Клейтон научил Уитни гордиться силой, которую она приобрела над его телом, и этот единственный жестокий поцелуй показал Уитни, как сильно он все еще желает ее. Сознание этого дало ей мужество взглянуть на Клейтона и, слегка краснея, прошептать:

– Я уже молю об этом Бога, милорд. – И мятежно глядя ему в глаза, добавила, направляясь к гардеробной. – Однако не сомневайтесь, я обязательно спрошу вашего разрешения, прежде чем покину пределы имения.

Услышав, как захлопнулась дверь, она устало прислонилась к стене гардеробной, гораздо более потрясенная ссорой из-за того, что позволила Клейтону заметить это. Пустая угроза относительно поджога не остановит его, раз уж он решил запереть ее. Слуги, конечно, беспрекословно подчинятся его приказу и не дадут ей и носа высунуть из комнаты. Но она вывела его из равновесия, дерзко предложив остаться с ней.

Уитни сознавала, что играет с огнем. Нельзя рисковать бесконечно. Он просто обозлится настолько, что отошлет ее из Клеймора. Нужно быть рядом, чтобы вынудить его обвинить ее в воображаемом преступлении. Нужно быть рядом, чтобы разжигать огонь его желания. Что-нибудь одно – ярость или похоть вырвет Клейтона из каменного молчания.

А в это время Клейтон лежал в постели, холодно оценивая прошлое и будущее. К этому времени он сумел найти объяснение каждому до сих пор непонятному слову и поступку Уитни. Наконец-то причина ее поведения на свадьбе Элизабет стала совершенно ясной. Она намеренно бросала ему в лицо те злые, холодные слова! Просто несколько недель спустя Уитни обнаружила или вообразила, что беременна, и, поскольку отец ребенка не хотел или не мог дать ей свое имя, задумала хитрый план, который с успехом осуществила. А он, как последний идиот, с огромной радостью позволил превратить себя в рогоносца.

Клейтон не представлял, как долго сможет выносить все это. Сердцем и умом он сознавал жестокую реальность – между ним и Уитни все кончено, но предательское тело терзало его все тем же ненасытным желанием.

Вероятно, если они не будут находиться под одной крышей, он найдет забвение. Переедет в городской дом и заживет подобием прежней жизни или отправится во Францию или Испанию на несколько месяцев. Это было бы идеальным решением, однако Уитни, что бы он ни говорил, носит его ребенка, и в случае каких-либо осложнений ему не следует находиться так далеко.

Нет, лучше переехать на Аппер-Брук-стрит. Отвлечься и удовлетворить физические потребности можно и в Лондоне. Все, что от него требуется, – сопровождать жену месяца два на балы и приемы, пока ее беременность не станет очевидной, а потом ей придется сидеть дома, и никому не покажется странным, что они больше не выезжают вместе. А когда его увидят с другими женщинами, старые приятели станут сочувственно прищелкивать языками и шептать друг другу, что «маленькое ничтожество», на котором он женился, не сумело удержать его дольше нескольких месяцев и они с самого начала знали, чем все это кончится.

Сама мысль об этом доставила Клейтону какое-то извращенное удовольствие. Он искренне надеялся, что родится мальчик, поскольку это его единственная возможность получить наследника. Иначе придется положиться на Стивена; слава Господу, что у него есть брат! Земли и титул всегда принадлежали его семье, а ведь отец был единственным мальчиком из пятерых детей!

На следующее утро Уитни долго обдумывала записку, которую в конце концов и отправила Клейтону с Клариссой. В послании сообщалось, что родители лорда Арчибалда празднуют сегодня годовщину брака и она обещала Эмили и Майклу обязательно приехать, поэтому будет крайне благодарна, если Клейтон согласится сопровождать ее.

Уитни в нетерпеливом ожидании вышагивала по комнате и, как только появилась горничная, почти вырвала у нее ответную записку и дрожащими пальцами развернула. Клейтон даже не удосужился взять новый листок и просто приписал внизу размашистым почерком: «Сообщи камердинеру – парадная форма одежды или нет».

Уитни едва не рассмеялась от радости. Этим вечером она провела за туалетным столиком куда больше времени, чем обычно. Кларисса подняла ее волосы наверх и перевила тонкой золотой цепочкой, принадлежавшей когда-то бабушке Уитни. В ложбинке между грудями покоился строгий топазовый кулон, окруженный бриллиантами, – наследство, доставшееся от прабабки. Уитни не надела ни одного украшения, принадлежащего Уэстморлендам. И даже сняла великолепное обручальное кольцо. Она уже раздумывала, не избавиться ли и от венчального кольца, но так и не решилась этого сделать.

Клейтон стоял в дальнем конце бело-золотого салона с бокалом виски в руках, угрюмо глядя в окно. Он, как всегда, был великолепен в черном вечернем костюме. Уитни с лукавыми искорками в глазах появилась в салоне в облаке сверкающего шифона с золотыми блестками. Она не сняла золотистого палантина, прикрывавшего груди и лежавшего на спине легким полумесяцем, поскольку намеревалась сделать это лишь в доме Арчибалдов.

В карете царило ледяное молчание, однако Уитни утешала себя, представляя лицо Клейтона при виде соблазнительно обнаженных грудей, открытых до неприличия низким вырезом. Если Клейтону так не понравился зеленый наряд, вряд ли он одобрит этот.

– Мы очень гармоничная пара, – заметила Уитни, когда Клейтон помогал ей выйти.

– В каком отношении? – холодно осведомился он.

– Черное прекрасно сочетается с золотистым, – с деланной невинностью пояснила Уитни и обманчиво небрежным жестом сбросила с плеч шелковый палантин, позволив ему упасть на землю.

– Не могу понять, черт возьми, какая разница… – начал Клейтон и застыл на месте, не в силах оторвать разъяренного взгляда от кремово-розовой плоти, обрамленной переливающимся золотом. – Пытаешься узнать, как велики пределы моего терпения и до чего меня можно довести? – с тихим бешенством спросил он.

– Нет, милорд, – скромно ответила Уитни, сознавая, что прибывающие гости с любопытством посматривают на них. – По-моему, я и так довела вас до крайности, всего лишь сообщив о том, что собираюсь подарить ребенка.

– Я посоветовал бы, – бросил Клейтон, с видимым усилием пытаясь взять себя в руки, – помнить о своем состоянии и вести себя соответственно.

Уитни лучезарно улыбнулась мужу, ощущая, что его горящий взгляд по-прежнему прикован к ее груди.

– Конечно, – весело согласилась она, – я собиралась так и поступить, но мое вязанье не поместилось в ридикюле!

В доказательство она предъявила мужу крохотную шитую бисером сумочку и тут же охнула от острой боли: пальцы Клейтона безжалостно впились ей в руку чуть повыше локтя.

– Постарайся как можно лучше провести время, потому что это последний бал, который ты посещаешь. Я запру тебя в Клейморе, пока не родится ребенок, а сам перееду в городской дом.

Надежда и решимость окончательно покинули Уитни, оставив лишь отчаяние и горечь.

– В таком случае прошу, не позорь нас обоих сегодня, оставляя клеймо своего презрения на моей руке.

Хватка Клейтона резко ослабла, он, казалось, даже не сознавал до этого, что прикоснулся к ней.

– Боль, – прошипел он, когда они проходили мимо дворецкого, – как и любовь, вещь, которую можно делить на двоих.

С первой минуты, как они очутились в гостиной, Уитни смутно сознавала: что-то неладно – но никак не могла понять, в чем дело. Просто все казалось таким… таким обычным. Нет… слишком обычным, словно все делали невероятное усилие казаться такими, как всегда.

Почти час спустя Уитни подняла глаза и увидела лорда Эстербрука. Она улыбнулась ему, и он кивнул в ответ, но, как только направился к ней, Уитни сделала вид, что поглощена беседой с поклонниками, окружившими ее. Она никогда не верила, что лорд Эстербрук чернил ее перед Ванессой на балу у Ратерфордов, но он обладал крайне извращенным чувством юмора и острым как бритва языком, поэтому Уитни обычно старалась держаться от него подальше.

Эмили, вскоре приехавшая на бал, объяснила причину странной атмосферы, царившей там.

– О Господи милостивый, – пробормотала она, отводя Уитни в сторону и украдкой оглядывая собравшихся гостей. – Мой свекор иногда способен на любую глупость! Я ушам не поверила, когда он пять минут назад сообщил мне, какого труда ему стоило заполучить ее на бал и устроить сюрприз моей свекрови!

– О ком ты говоришь? – удивилась Уитни, хотя предчувствие несчастья тяжелым грузом легло на сердце.

– Мари Сент-Аллермейн. Она здесь! Отец Майкла пустил в ход все связи, чтобы упросить ее приехать и петь. Она гостит во дворце, где должна выступать завтра и…

Но Уитни уже не слушала. Ноги и руки тряслись с того мгновения, как Эмили упомянула имя бывшей любовницы Клейтона – красавицы и знаменитой оперной певицы Мари Сент-Аллермейн. И всего час назад муж объявил о своем намерении перебраться в лондонский дом.

Уитни не помнила, что ответила Эмили и как сумела вернуться в компанию знакомых, которых только что покинула. С омерзительно тошнотворным страхом она ожидала появления певицы.

Огромная гостиная была переполнена приглашенными. Украдкой Уитни наблюдала, как Клейтон вошел в комнату. Это произошло именно в тот момент, когда аккомпаниатор усаживался за большой рояль, а музыканты поднимали инструменты. Атмосфера была настолько напряженной, что, казалось, вот-вот разразится гроза, хотя Уитни не могла сказать почему: то ли из-за появления женщины, чьи красота и голос были легендой, или потому, что все втайне ожидали, что произойдет, когда Мари и Клейтон встретятся лицом к лицу.

Клейтон, на несколько минут остановившись, чтобы с кем-то поговорить, наконец подошел к Уитни. Толпа расступилась, чтобы супруги могли подойти к роялю.

Уитни стояла, опершись на руку Клейтона. Она знала, что он не желает этого, но чувствовала себя настолько плохо, что, казалось, вот-вот упадет, и отчаянно нуждалась в опоре.

– Ни у кого в мире нет такого голоса, как у Сент-Аллермейн, уж поверьте мне, – заметил пожилой мужчина, сосед Клейтона.

Уитни ощутила, как мускулы на руке мужа напряглись и медленно расслабились. Он не знал! О Боже, он не знал! Почему именно сегодня ему понадобилось выглядеть таким ошеломительно, неотразимо красивым? И почему, подумала она, сдерживая обжигающие слезы при виде ослепительной блондинки, входившей в комнату, Мари Сент-Аллермейн должна быть такой маняще, чарующе прекрасной?

Уитни как ни старалась, не могла отвести взгляда от певицы. Мари обладала телом Венеры и магнетизмом женщины, уверенной в своей необыкновенной красоте и при этом вовсе не одержимой собственной внешностью.

И когда она начала петь, комната пьяно покачнулась перед глазами Уитни. У Мари оказался мелодичный голос, имевший способность внезапно звучать мощно и чувственно. В глазах певицы переливались смешливые искорки, словно она находила молчаливое обожание сотен зрителей, восхищавшихся ею, глупым и неуместным.

По сравнению с ней Уитни чувствовала себя глупенькой девчонкой, некрасивой простушкой. И смертельно больной. Потому что теперь она точно поняла, что это значит – быть любовницей Клейтона. Этой женщине знакомы пьянящие поцелуи Клейтона, она лежала обнаженная в его объятиях, вздрагивала в исступленном наслаждении, когда он глубоко вонзался в нее. Уитни не сомневалась, что сейчас она бледна как смерть. В ушах звенело, руки были ледяными. Если она останется здесь еще на минуту, наверняка потеряет сознание, если же уйдет, устроит сцену, то станет причиной злобных сплетен, которые, конечно, не утихнут много лет.

Уитни пыталась убедить себя, что Клейтон порвал с Мари, причем ради того, чтобы жениться на ней. Но это было давно; теперь он ненавидит и презирает ее. И если даже она останется в Клейморе, ее тело вскоре раздастся и станет уродливым.

В эту минуту Уитни всей душой желала себе смерти. Она была в таком смятении, что даже не заметила, когда рука Клейтона легла на ее ладонь и слегка, ободряюще сжала влажные пальцы. Но осознав это, она без зазрения совести воспользовалась той слабой поддержкой, которую он ей оказал, и ответила крепким пожатием. По крайней мере теперь стало легче дышать. Но лишь на секунду. Потому что, когда Мари отвечала на бурные аплодисменты легким, чуть ироничным наклоном головы, ее голубые глаза встретились с глазами Клейтона и между ними словно пробежала искра, больно ударившая в сердце Уитни.

Вскоре раскрылись двери бальной залы и начались танцы. Следующие полчаса Клейтон не отходил от Уитни, но при этом не сказал ни единого слова и даже не смотрел на нее. Однако оставался рядом, и Уитни цеплялась за это крохотное утешение, словно оно было началом примирения, которого она ждала.

Всего один раз Клейтон повел ее в центр залы и обнял за талию.

– Где, черт возьми, твое обручальное кольцо? – гневно прошипел он, кружа жену в вальсе.

– Символ твоей любви? – выдохнула Уитни, гордо подняв подбородок. Глаза на бледном прекрасном лице казались бездонными. – То самое обручальное кольцо?

– Ты прекрасно знаешь какое.

– Поскольку это символ любви, которой больше нет, я считаю лицемерием его носить, – бросила Уитни, страстно желая услышать от Клейтона, что его любовь к ней не умерла.

– Делай что хочешь, – с циничным равнодушием отмахнулся Клейтон. – Ты всегда поступала, как тебе в голову взбредет.

Когда танец кончился, они остались вместе, и каждый убедительно притворялся счастливым и даже вел при этом легкую, ни к чему не обязывающую беседу с остальными гостями. Однако некоторое время спустя в зале снова начало накапливаться почти неуловимое сначала напряжение, смех стал слишком громким, а собеседники то и дело бросали нервные взгляды куда-то за правое плечо Уитни. Восприятие ее в этот момент было настолько обострено, что она мгновенно заметила изменение атмосферы и оглянулась, пытаясь узнать, в чем дело. Достаточно было одного взгляда. Она поспешно отвернула голову, но было уже поздно. Оставалось лишь собраться с духом и приготовиться. Мари Сент-Аллермейн под руку с лордом Эстербруком приближались к ним сзади.

– Клеймор!

Издевательский голос Эстербрука врезался в притворное веселье небольшой группы собравшихся гостей, словно нож в масло.

– Надеюсь, вас не надо представлять друг другу.

Глаза всех присутствующих были устремлены на Клейтона, машинально повернувшегося при звуках своего имени и обнаружившего, что очутился лицом к лицу с ухмыляющимся Эстербруком и бывшей любовницей. Уитни, у которой не осталось иного выбора, кроме как повернуться вместе с ним, слышала приглушенное жужжание, ахи и охи, тихий смех, ехидный шепоток, ощущала любопытные взгляды, ядовитыми жалами впивавшиеся в нее. Нет никакого сомнения, что все собравшиеся в огромной бальной зале понимают, событие какой важности должно вот-вот произойти… все, кроме Клейтона и Мари Сент-Аллермейн, которые, казалось, находят ситуацию крайне забавной.

Клейтон с ленивой улыбкой притронулся губами к руке Мари.

– Вижу, мадам, что, как и прежде, стоит вам лишь войти в комнату, все мужчины падают к вашим ногам.

Ответные искорки мелькнули в дымчато-голубых глазах Мари. Певица грациозно наклонила голову в благодарность за галантный комплимент.

– Далеко не все мужчины, – многозначительно ответила она. – Но, по правде говоря, я была бы чрезвычайно удивлена, узрев вас, ваша светлость, в столь глупом виде и странном положении.

Уитни прислушивалась к обмену любезностями, сгорая от унижения, пытаясь скрыть, как ей больно, гадая, собирается ли Клейтон представить жену любовнице, совершенно уверенная в том, что сделать это будет крайне невежливо, а не сделать – совершить серьезный промах в глазах света. В этот момент Уитни ненавидела Клейтона, презирала Эстербрука и испытывала невыносимое отвращение к жадно-любопытным взглядам. Все они – ее враги, холодные, недружелюбные, утонченные, умудренные жизненным опытом сплетники, чужаки, возмущенные ее вторжением в их общество избранных и теперь наслаждающиеся ее позором. Все они Эстербруки, все до одного, включая ее воспитанного, вежливого мужа! Уитни следовало бы выйти за Пола и жить спокойно, без потрясений в маленьком городке, где она родилась и всех знала.

Все это промелькнуло в голове Уитни до того, как она поняла, что Эстербрук с видом притворной невинности представляет ей любовницу Клейтона.

Гнев придал ей силы. Уитни встретила безмолвный оценивающий взгляд Мари Сент-Аллермейн со спокойной сдержанностью и любезно на безукоризненном французском сказала:

– Благодарю за то, что вы разделили с нами дар вашего изумительного голоса, мадемуазель. Мне доставило огромную радость слушать вас.

– Большинство слухов о красоте и очаровании той или иной дамы сильно преувеличены, – так же благосклонно ответила Мари. – Однако вижу, что в вашем случае это чистая правда. – Медленная чувственная улыбка раздвинула губы певицы. – И, должна сказать, что чрезвычайно разочарована, обнаружив это, – вызывающе взглянув на Клейтона, с неподдельной искренностью добавила она.

Мари величественно кивнула, оперлась на руку Эстербрука и отошла под восхищенный шепот присутствующих.

Несколько мгновений Уитни грелась в лучах невысказанного одобрения Клейтона, зная, что он гордится тем, как достойно она вышла из весьма затруднительного положения, не дав ни малейшего повода для сплетен.

К несчастью, Уитни сумела уловить тот момент, когда Клейтон и Мари вышли из залы на террасу через разные двери, заметить взгляд Мари, направленный в сторону Клейтона, и его почти неуловимый ответный кивок.

Ослепительно улыбаясь. Мари протянула обе руки, и Клейтон сжал их в теплых сильных ладонях.

– Как я рада встретиться с тобой снова, Клейтон! Эстербрук, должно быть, страшно ненавидит тебя, если намеренно устроил подобный спектакль.

– Эстербрук – глупый сукин сын, – усмехнулся Клейтон, – как ты, должно быть, уже успела понять, Мари.

Клейтон смотрел на ее волосы, превращенные лунным светом в сверкающее серебро, восхищаясь зрелой красотой и острым умом, светившимся в фиолетово-голубых глазах. Ни малейшего намека на притворно-жеманное возмущение из-за нелицеприятной оценки Эстербрука. Мари способна так же объективно судить о людях, как и он сам, и оба знали это.

– Женитьба не пошла вам на пользу, милорд? – осведомилась она скорее утвердительно.

Клейтон чуть сжался. Он напомнил себе, что ничто не потрясет основы лондонского общества так основательно, как новость о его вновь начавшемся романе с Мари Сент-Аллермейн. Оба были так хорошо известны, что сплетни об их связи мгновенно дойдут до ушей Уитни, и унижение, которое ей придется испытать, будет безмерным. Кроме того, в постели Мари была страстной любовницей и прекрасно ему подходила во всех отношениях.

Но говоря себе это, Клейтон почему-то ощущал холодные дрожащие пальцы Уитни в своих, вспоминал, как она судорожно сжимала его руку, когда пела Мари.

Будь она проклята! Как она посмела снять обручальное кольцо? Лгунья, интриганка, мошенница! И тем не менее Уитни его жена и носит его ребенка.

К своей невыносимой досаде, Клейтон неожиданно понял, что не может сделать решающий шаг, выговорить слова, которые так хочет слышать Мари. Нет, он найдет другую любовницу, менее знаменитую, чтобы не создавать излишнего шума.

– Сдается мне, что замужество не пошло на пользу и твоей жене, – спокойно заметила Мари. – Она очень красива и очень несчастна.

– Ошибаешься, дорогая, семейная жизнь пошла на пользу нам обоим, – мрачно возразил Клейтон.

– Тебе виднее, Клейтон, – на губах Мари затрепетала обольстительная манящая улыбка.

– Вот именно, – раздраженно подтвердил он.

Если Мари заметила, что Уитни угнетена и расстроена, значит, всем присутствующим это тоже ясно как день. Он не хотел, чтобы Уитни бесчестили перед его друзьями и знакомыми. Одно дело ненавидеть и унижать ее за закрытыми дверями и совсем другое – демонстрировать свое отношение к ней перед обществом.

Неожиданное открытие, заключавшееся в том, что репутация жены ему не безразлична, разгневало Клейтона еще больше.

– В таком случае, – задумчиво протянула Мари с проницательностью, которую Клейтон всегда в ней ценил, – возможно, будет лучше всего, если мы вернемся в залу? Мне почему-то кажется, что Эстербрук потому и хотел устроить нам встречу на глазах твоей жены, чтобы получить возможность утешить ее позднее.

И не успели слова сорваться с губ, как Клейтон, вздрогнув, застыл. Глаза зловеще блеснули.

– Никогда не видела тебя в таком состоянии, – покачала она головой. – Ты внушаешь ужас и одновременно неотразимо привлекателен, когда сердишься и ревнуешь.

– Всего лишь сержусь, – процедил Клейтон, но тут же, смягчившись, пожелал бывшей любовнице доброй ночи.

Войдя в залу, он сначала поискал глазами Эстербрука, а потом – Уитни. Эстербрук стоял неподалеку, но Уитни нигде не было видно. С чувством облегчения Клейтон отметил, что, кажется, никто не заметил его отсутствия и, судя по оживленным разговорам, какие бы сплетни ни начались по поводу его встречи с Мари на людях, все они немедленно заглохли из-за отсутствия повода.

Клейтону было приятно осознавать это, поскольку собравшиеся были друзьями и знакомыми Уитни, и он не желал, чтобы при встрече с ними она сгорала от стыда.

Но Уитни не догадывалась о мыслях Клейтона, поскольку, как объяснил дворецкий, уже уехала домой. Проклятая дурочка! О чем она думает, устраивая подобные сцены! Теперь за это придется расплачиваться обоим! Он не мог вернуться в залу без нее, иначе все немедленно поймут, что жена покинула Клейтона в гневе и расстройстве, и тогда слухи поползут по всему Лондону. Лично ему наплевать на все это. Именно Уитни пришлось бы нести всю тяжесть позора, но на такое у нее не хватит сил, иначе не покинула бы бал так поспешно! И он не мог последовать ее примеру, поскольку она взяла экипаж!

К счастью, в эту минуту Эмили и Майкл Арчибалды вышли в вестибюль и попросили лакея подать их карету. Без лишних вопросов и замечаний они довезли Клейтона до городского дома, где тот и провел весьма неприятную бессонную ночь. Перед глазами то и дело вставала Уитни в сверкающем золотом платье, открывавшем почти до сосков ее налитые груди. Она надела его нарочно, чтобы подразнить Клейтона, и, видит Бог, ей это прекрасно удалось. Разве не ему пришлось весь вечер стоять рядом, наблюдая похотливые взгляды мужчин, прикованные к соблазнительно обнаженной кремовой плоти!

Не надень она этот проклятый наряд и не сними обручальное кольцо, не будь ее волосы такими густыми и блестящими и не выгляди она такой ошеломляюще прекрасной и желанной, Клейтон никогда бы не принял молчаливого приглашения Мари и не подумал выйти на террасу.

Глава 35

Клейтон не вернулся в поместье ни назавтра, ни в следующие два дня. Правда, он и не провел эти дни, сплетаясь в объятиях с Мари Сент-Аллермейн на широкой постели, как это представлялось в воспаленном, измученном воображении Уитни. Все эти три дня он оставался в лондонском доме, впадая попеременно в состояние праведного гнева и тихой задумчивости. Ночи его проходили в клубах за карточной игрой.

На третью ночь, уже почти перед рассветом, глядя в окно, выходившее на окутанный туманом внутренний двор, Клейтон принял несколько решений. Прежде всего непонятно, почему, черт возьми, он должен взять на себя труд обзаводиться любовницей, подыскивать ей дом, что обязательно придется сделать теперь, когда он женат. Он имел несчастье взять в жены потаскуху, но потаскуху с чудесным, соблазнительным телом, при одной мысли о котором кружилась голова. Так зачем любовница, когда у него есть Уитни? И он не собирается жить как чертов монах и к тому же гостем в собственном доме!

Нет, он отправляется в Клеймор и перебирается в собственную спальню. И когда желание вновь разгорится в крови, Уитни будет знать, что делать. Да-да, она станет служанкой, не кем иным, как хорошо одетой служанкой, в чьи обязанности будет входить разыгрывать роль хозяйки дома на балах и приемах и быть бесплатной шлюхой, когда Клейтону понадобится таковая.

Впрочем, она и есть потаскуха, думал Клейтон в новом приступе кипящей ярости, – только очень дорогая – целое состояние в деньгах и драгоценностях плюс к тому же его имя! Но он ее хозяин. Полновластный владелец. В конце концов, он ее купил.

С этими мыслями и еще с кое-какими им подобными Клейтон приказал на четвертый день подать экипаж и с раздраженным нетерпением перенес полуторачасовую поездку по сельской местности, цветущей под лучами летнего солнца. Однако он едва замечал мелькающие за окном пейзажи, представляя сцену, которая произойдет по его прибытии в Клеймор. Сначала он объяснит Уитни ее будущую участь и обязанности в возможно более грубых выражениях. Потом обязательно скажет все, что думает о ее предательстве и обмане, невыносимом характере и неповиновении. И уж напоследок забьет эту проклятую записку в ее прелестное горлышко… фигурально говоря.

Лошади едва успели остановиться перед домом, как Клейтон уже оказался на крыльце. Почти бегом он поднялся по лестнице, распахнул дверь в спальню Уитни с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену. Немедленно примчалась Мэри, заламывая руки, с широко раскрытыми в панике глазами. Не снизойдя до объяснений, он быстро пронесся через смежную гардеробную в свою старую спальню. Но Уитни там не было, потому что, как со слезами объяснила Мэри, герцогиня уехала. Вчера.

– Куда? – нетерпеливо рявкнул Клейтон.

– Н-не сказала, ваша светлость. Передала, ч-что оставила записку на бюро.

Верная горничная начала всхлипывать, но Клейтон, не обращая на нее внимания, двумя шагами подскочил к бюро Уитни. Ничего. Пусто… если не считать смятого комочка бумаги в верхнем ящике. Клейтон не мог заставить себя коснуться его, но пришлось взять записку и разгладить на случай, если она написала что-то еще. Напрасная надежда. Именно такой способ она выбрала, желая объяснить, что обнаружила причину его гнева.

Клейтон сунул мерзкую бумажонку в карман и обернулся.

– Я перебираюсь в свои комнаты, – прорычал он. – Немедленно уберите отсюда ее вещи.

– И куда, позвольте спросить? – дерзко осведомилась Мэри.

– Сюда, черт возьми!

Клейтону показалось, будто ирландка нашла в его ответе нечто явно забавное, поскольку едва заметно усмехнулась, но был слишком взбешен тем, что истинная добыча ускользнула, и выговаривать наглой служанке не имел ни малейшего желания. Кроме того, ему хотелось кого-нибудь убить, а какой толк в убийстве Мэри?

Клейтон был уже на пути в западное крыло, когда до него дошло, что в роковой записке что-то изменилось. Пятна! Слабые пятна, которыми усеяна бумага!

Слезы, подумал он со смесью презрения и непонятного чувства вины. Слишком много слез.

Следующие четыре дня Клейтон метался по дому, словно пойманный тигр, ожидая возвращения сбежавшей жены. Он был уверен: она вернется, как только поймет, что он не собирается в тревоге и панике мчаться вслед, опасаясь за ее здоровье. Ей придется вернуться. Спрашивается, кто осмелится прятать ее от законного мужа в нарушение английских законов? Ее отец слишком разумный человек, чтобы не приказать Уитни немедленно отправляться к мужу, решил Клейтон, резко изменив мнение о Мартине Стоуне.

Когда она не вернулась на пятый день, Клейтон впал в ярость, подобной которой не испытывал за всю жизнь. Она не может гостить у кого-то так долго! Господи Боже! Она действительно бросила его!

Клейтон дрожал от бешенства. Одно дело, когда он сам собирался отослать ее или уехать, в конце концов, он – потерпевшая сторона! Кроме того, он ведь все же так не поступил! Но Уитни не постеснялась уехать! Должно быть, скрывается у своего папаши, а этот глупый ублюдок позволил ей остаться!

Он приказал подать дорожный экипаж и резко бросил Макрею:

– Я хочу быть в доме Мартина Стоуна через шесть часов и ни минутой позже!

Заметив понимающую ухмылку кучера, Клейтон почти заподозрил, что тот лжет, будто не знает, куда отправилась Уитни. Именно Макрей заявил, что, Уитни велела отвезти ее до первой же почтовой станции, а там, если верить владельцу, наняла карету. Какого черта она вытворяет, скитаясь по всей стране одна и к тому же беременная? Маленькая дурочка! Упрямая, безмозглая маленькая дурочка! Прелестная маленькая дурочка!

Мартин Стоун, широко улыбаясь, самолично вышел на крыльцо встречать Клейтона.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – приговаривал он, выжидающе глядя на раскрытую дверцу кареты. – Как поживает моя дочь? И где она?

Горечь поражения придавила плечи Клейтона.

– Все хорошо, Мартин. Она просила меня поехать к вам и сообщить, что мы ждем ребенка, – поспешно ответил он, мгновенно изобретая предлог своего неожиданного визита. Что ни говори, а Мартин Стоун – человек порядочный, и Клейтон не хотел волновать его, признавшись, что, в сущности, из-за своего невыносимого характера выгнал из дому жену.

– К дому Ходжесов, – рявкнул он час спустя, как только предоставилась возможность уехать, не показавшись грубым и не вызвав подозрений тестя.

Однако Уитни не оказалось и там. И Макрей больше не улыбался, когда хозяин холодно приказал ехать назад, в Клеймор.

Согласно отчетам частных сыщиков, нанятых им на следующее утро, Уитни не гостит у Арчибалдов. Выходило, что она исчезла на пути от почтовой станции в неизвестном направлении.

Гнев Клейтона сменился тревогой. А когда было точно доказано, что она не пересекала Ла-Манш на пакетботе и, следовательно, не уехала во Францию, тревога сменилась паникой.

Сидя в одиночестве в своей элегантно обставленной спальне неделю спустя после того, как вернулся и узнал об исчезновении жены, Клейтон задумался: а что, если Уитни сбежала к человеку, бывшему ее любовником до свадьбы? Что, если этот негодяй не желал или не мог дать ей свое имя, но теперь готов содержать любовницу в уютном убежище, подальше от посторонних глаз?

Страницы: «« ... 2425262728293031 »»

Читать бесплатно другие книги:

Разработанная Кацудзо Ниши Программа процветания поможет вам преуспеть во всех областях вашей жизни,...
«Девушка, купите редиску!» – окликнул Симу бомж. Он оказался настойчив, и она предпочла достать из к...
Дмитрий Спирин – человек с богатым музыкальным опытом. Бас-гитарист не существующей ныне группы «Чет...
Кацуздо Ниши – японский исследователь проблем оздоровления и восстановления человеческого организма,...
Впервые на русском – сборник повестей одного из самых знаменитых авторов современного Китая; автора,...
Беда обрушилась на города Пяти Герцогств…Огненные драконы без всякой видимой причины выжигают их оди...